Опять объявился в гостинице тот молодой парень, торговый агент, и опять он сидит в зале и беседует с Бабчи. Только теперь уже не шутит с ней, и она тоже не смеется. Они беседуют так, словно обсуждают что-то такое, что выше шуток и непристойностей.

У парня — его фамилия Ригель — лицо усталое, и говорит он тихо. Он уже семь раз брал в рот сигарету, но она так и осталась незажженной. Может, у него нет спичек, а ему лень идти на кухню за угольком, как это делает хозяин гостиницы? Кто поймет настроение человека и как узнать, что у него на душе? Бабчи сидит напротив него, видит, как он крутит в пальцах незажженную сигарету, но не помогает ему закурить. Следит за ним и смотрит на кадык, что ходит вниз-вверх по его шее, даже когда он молчит. Эх, дружище, как много волосинок осталось на твоем кадыке — вот одна, вот другая, а вот и третья. Будь ты человеком степенным, который все свои дела делает по порядку, ты бы не забывал провести бритвой по кадыку. Вон Давид-Моше, сын Пинхаса-Арье, сына нашего раввина, — у него ни волосинки на шее, хотя когда он приезжает в Шибуш, то бороду не бреет, из уважения к бороде своего деда-раввина. А о том, что у него нет кадыка, не стоит и говорить. А вот у доктора Цвирна, того адвоката, у которого работает Бабчи, тоже нет кадыка, но у него есть лысина. А может, у него есть и кадык, только его не видно из-за двойного подбородка? Из-за этого двойного подбородка доктору Цвирну всегда трудно дышать, он даже спит с открытым ртом. Однажды, когда он так спал, к нему в рот влезла мышь. Он закрыл рот, и голова мыши осталась внутри, а туловище — снаружи. Вот я думаю — что, если бы в эту минуту появилась кошка и потащила мышь за хвост? Что было бы лучше для мыши — остаться во рту у доктора Цвирна или оказаться во рту у кошки? Бабчи как-то сказала мне, что всякий раз, когда она смотрит на своего адвоката, ей кажется, что его усы сделаны из мышиного хвоста. Наверно, поэтому у нее и не лежит к нему сердце, хотя он недавно удвоил ей зарплату.

Ригель смотрит на Бабчи и видит, что она его не слушает. Когда он приезжал сюда в первый раз, она была в кожаном пальто, стриженная коротко, по-мужски, и похожая на мальчишку, а сейчас она в обычном платье, волосы у нее отросли, и сама она поправилась. За зиму вся ее внешность решительно изменилась. А ведь ты, дорогой мой Ригель, уже тогда говорил, что никогда не видел такой пикантной девушки. Ну так теперь ты просто обязан изменить свое мнение и признать, что нынешняя Бабчи, которая сейчас сидит напротив тебя, куда приятней той Бабетты, которую ты знал раньше.

У Лолека, Бабчиного брата, уши повсюду и язык везде — пришел ко мне и начал рассказывать, будто бы этот Ригель собирается развестись со своей женой, но это; мол, не так просто сделать, потому что у них есть дети, и поэтому он обратился к адвокату, чтобы тот сделал все возможное, лишь бы избавить его от жены. А зачем же он пожаловал в Шибуш? Чтобы сообщить об этом Бабчи, вот зачем. А зачем Бабчи об этом знать? Лолек улыбается своей женской улыбкой и уходит, предоставляя мне думать все, что угодно. А вот госпожа Зоммер, напротив, сказала мне, что Ригель приехал в Шибуш исключительно из-за того торговца из лавки с тканями, который обанкротился и задолжал хозяину Ригеля пять тысяч злотых, и вот теперь Ригель приехал, чтобы передать дело в суд, и поручил это доктору Цвирну, у которого работает Бабчи. Об этом-то он с ней и советуется.

Вот ведь — как сам человек состоит из материального и духовного, так и в его поступках есть материальное и духовное. Ригель приехал из-за денег, а разговаривает с Бабчи о делах своей души. Но так или иначе, похоже, что парень оказался между двумя адвокатами — тем, который устраивает ему развод, и тем, которому он поручил иск к лавочнику. И хоть я не собираюсь вмешиваться в дела этих адвокатов и судить, кто из них проворнее и предприимчивее, но сдается мне, что человеку куда легче избавиться от жены, чем получить деньги от обанкротившегося лавочника.

А почему, собственно, этот лавочник обанкротился? Ведь когда я приходил к нему за материалом для своего пальто, его лавка была забита товаром. И вряд ли он с тех пор распродал эти ткани, что-то я не видел в городе ни одного человека в новой одежде, так что вполне можно предположить, что весь его товар по-прежнему лежит на тех же полках. И что же он теперь сделает со всеми этими тканями? Разве только положит под голову своей жене — той самой, которая говорила мне, что жена портного Шустера кладет себе под голову его заветный рулон, так как у нее нет подушки.

Бабчи — девушка разумная и может дать хороший совет тому, кто с ней советуется. Она учит Ригеля, как найти подход к ее Цвирну, которого она знает как свои десять пальцев, а по поводу жены, с которой Ригель собирается разойтись, она молчит, поскольку в том, что касается сердечных дел, ее собственная душа не на месте и в ее собственном сердце тоже нет покоя. Иногда в нем побеждают чисто материальные соображения, иногда — желания души. Иногда, я думаю, она говорит себе, что Цвирн — человек богатый, у него большие доходы и несколько домов в городе, и если он всерьез намерен жениться на ней, а не просто побаловаться, то стоило бы оказать ему знаки внимания. А иногда, наверно, она думает о Давиде-Моше, сыне Пинхаса-Арье, сына раввина: он, конечно, симпатичный парень, но зарабатывает мало, потому что не работает по субботам и поэтому зависит от отца — Пинхас-Арье возмещает сыну те деньги, которые Давид-Моше мог бы заработать в субботу. Давид-Моше работает кассиром в кино, и он всегда будет зависеть от отца, ведь захоти он работать в субботу тоже, его тут же уволят из страха перед его отцом, который благодаря своей важной должности в газете может доставить людям неприятности. А с другой стороны, она, Бабчи, и сама ведь неплохо зарабатывает, и, если бы они с Давидом-Моше поженились, вполне могла бы возместить семье недостающее. Однако не случится ли так, что сейчас Цвирн дает ей заработать, потому что заинтересован в ней, но, если она выйдет за Давида-Моше, он ее сразу уволит, а другую работу она вряд ли найдет? Жизнь наша — как та равнина, что может вдруг вспучиться горой, да еще и на той горе полным-полно бугров да пригорков. Как хорошо было раньше — и она была рада своим друзьям, и друзья были ей рады. И чего ей не хватало? А теперь вдруг вся радость и ее покинула, и ее друзей тоже.

Госпожа Зоммер не знает, что на душе у ее дочери. Но даже если бы знала, ничем не могла бы ей помочь. Конечно, хорошо, если б ее дочь вышла замуж за богатого человека, который за месяц зарабатывает больше, чем весь Шибуш за целый год. Но этот адвокат — он же сущее проклятие, сосет еврейскую кровь и пьет ее ведрами. Уже когда он служил у Ойсдойера, то славился своей злобностью, а с тех пор как завел собственное дело, стал еще более зловредным. В то же время сын раввина — хороший парень, образованный, из почтенной семьи, вежливый и воспитанный. Есть в нем и от мудрости отцов, и от мудрости окружающего мира. На идише говорит, как «Цеена-у-Реена», а на польском — как чистокровная пани. А что до того, что мало зарабатывает, то госпожа Зоммер думает так: уж если в прежних поколениях, когда деньги были деньгами, деньги не были главным, то в наше время, когда деньги уже не деньги, они тем более не главное. Что же касается этого молодого торгового агента, о котором говорят, будто он разводится с женой из-за Бабчи, то, Боже ж ты мой, если обращать внимание на каждого проезжего коммивояжера, который засматривается на женщин во всех местах, где бывает, этому конца не будет.

Хозяин гостиницы сидит, как обычно, с трубкой во рту, и глаза у него полуприкрыты. Во-первых, потому, что болезни опять вернулись к нему со всей силою, а во-вторых, потому, что хочет припомнить минувшие дни.

В минувшие дни девушки сидели в отцовском доме, а не в адвокатских конторах, и помогали матерям по хозяйству. А в свободное время читали книги. К зрелости Господь посылал такой девушке супруга, и они начинали совместную жизнь. Конечно, заработки адвоката, в сущности, вполне кошерны. Если б его тесть сдержал тогда свое слово, возможно, и он, господин Зоммер, тоже был бы сейчас адвокатом. Но что касается доктора Цвирна, у которого работает Бабчи, то здесь все запутано. Что же именно запутано? А то, что если этот Цвирн допускает кое-какие нарушения ради своих клиентов, то раз он адвокат по закону, он должен делать все возможное, чтобы оправдать своего подзащитного в суде. Но, с другой стороны, не подобает адвокату идти на всякие нарушения ради собственной выгоды и обогащаться за счет того, что другим будет в убыток. Взять хотя бы его историю со старым одноглазым жестянщиком, отцом доктора Милха, — этот Цвирн вовлек его в такие затяжные препирательства в суде, что тот в конце концов продал ему свой дом чуть не задаром. Что же касается Давида-Моше, внука нашего раввина, то это просто пустое место, его с самого начала нечего принимать в расчет. Вся его важность тем и исчерпывается, что он внук раввина. Да и то надо еще поинтересоваться: если ты внук раввина и уважаешь своего деда, почему ты не идешь по его стопам? А если твой дед тебе неважен, то в таком случае в чем твоя собственная важность? С другой стороны, если говорить об этом молодом коммивояжере, то, похоже, он человек степенный и надежный. И счета щедро оплачивает, и Крульке дает чаевые. Правда, с женой не в ладу, но ведь возможно, что это он прав, а она не права. В любом случае сам он, господин Зоммер, в эти дела вникать не намерен, хотя они и касаются его дочери. Уж если Рахель его не послушалась, то Бабчи и подавно слушаться не будет.

А Бабчи между тем покинула торгового агента — ей пришло время идти в канцелярию к своему адвокату, и, судя по тому, как неожиданно она поднялась и ушла, агент этот даже не успел попросить разрешения ее проводить. И вот теперь он сидит в одиночестве и размышляет о своей жене и своих маленьких детях. Интересно, когда он окончательно решил развестись с женой — до приезда в Шибуш или после того, как вернулся из Шибуша? Все клонится к тому, что он после возвращения из Шибуша вдруг почувствовал, что жена ему не нравится. И, наверно, вспомнил тогда, что уже в первый год после женитьбы понял, что она ему не пара. Почему ж он тогда жил с ней все эти годы? Да потому, что она сразу забеременела и он не хотел ее огорчать, вот почему. А не успел он опомниться, как она опять забеременела, и он снова не хотел ее огорчать. И потом, тут ведь такое дело — люди, которые все свои дни и ночи проводят дома, и жены торчат у них на глазах каждый день и каждый час, такие люди как-то утрясают свои семейные дела, а торговый агент, коммивояжер — он ведь постоянно в разъездах, и даже если решит разойтись с женой, то стоит ему вернуться домой и увидеть, что она для него нарядилась, и стол накрыт, и кровать постелена, — он тут же забывает, что собирался сделать. А там, глядишь, не успеет он набраться духу, открыть ей свои намерения, как она уже опять беременна, и он опять не может позволить себе ее огорчать.

Отвлечемся, однако, от сердечных дел нашего коммивояжера и глянем лучше, что происходит с ним самим. Вот он снова достал из кармана пачку сигарет и извлек из нее очередную сигарету. Поодаль, за другим столом, отец Бабчи дымит трубкой. Коммивояжер, наверно, думает: а не встать ли мне, и подойти к господину Зоммеру, и прикурить от его трубки? Или, может, лучше мне сходить на кухню и взять там уголек? А если застану там госпожу Зоммер, то, может быть, между нами завяжется беседа. Ведь госпожа Зоммер, в отличие от своего мужа, рада поговорить. Вот странно: все трактирщики и владельцы гостиниц во всем мире любят поговорить с гостями, а этот знай себе молчит. Может, ему не нравится, что его гость хочет развестись со своей женой. Эх, не понимает он, что, если б не его Бабчи, этот гость так бы и прожил со своей женой все оставшиеся ему дни и годы. Эта Бабчи, помоги ей Господь, в каком бы виде она ни появилась — в кожаном пальто или в скромном платье, — она прямо-таки сводит его с ума. Все эти женщины — с ними всегда плохо. Ненавидишь ты их — плохо, любишь ты их — тоже плохо. Как легко все было зимой, когда у тебя не было к ней ни любви, ни ненависти, — просто сидела она напротив, и шутила, и хохотала до упаду. А сейчас, когда ты глаз с нее не сводишь, она вообще на тебя не смотрит. Право, если б не возня с лавочником, лучше всего было бы собрать свои вещички и вернуться домой.

А кстати, как же все-таки с ним быть, с этим лавочником? Цвирн все тянет и тянет, но никаких действий не предпринимает. Неужто Долек прав и этот адвокат положил глаз на жену лавочника? Что же мне делать? Идти к Цвирну или дождаться Долека и расспросить его, какие ходят слухи? Но любой разговор с Долеком — это верный расход, потому что он тут же завлекает человека играть в карты и вытягивает из него деньги. Впрочем, этот проигрыш всегда можно записать в деловые расходы, и тогда никакого личного ущерба не будет.

Сигарета в пальцах коммивояжера в очередной раз сломалась, и он достал новую. Подозреваю я, что и эту ждет та же участь, что все предыдущие.