Об этом почти тридцатипятилетней давности разговоре было рассказано мне Ириной Алексеевной Бах, историком марксизма. Рассказано в «келье» – самой маленькой комнате квартиры покойного академика Алексея Николаевича Баха, где теперь живут с детьми и внуками три его дочери: Лидия, Наталья, Ирина – юрист, физико-химик, историк.

Когда не звонил телефон (а звонил он часто – разговоры с Институтом марксизма-ленинизма, где работает И.А. Бах, с издательством «Мысль», где она редактирует несколько книг), «келья» казалась идеальным местом для работы ученого-историка. Тишина. Мягкий свет из оконного проема в дальнем углу узкой комнаты. Шкафы книг. Писанный маслом большой портрет отца. Он изображен таким, каким помнят родоначальника русской школы биохимии его здравствующие ученики, – с длинной седой бородой, в черной накидке – тальме, придающей академику вид средневекового ученого, но с отнюдь не «академическим» взглядом живых глаз, сохранившим дерзость и жар пламенного революционера-народника. Портрет Баха – знаменитого «Кащея», перед конспираторским талантом которого пасовала царская охранка, так и не разыскавшая автора «поджигательской» книги «Царь-Голод» и организатора подпольной типографии «Народной воли».

Но Ирина Алексеевна говорит, что она не смогла бы сделать то, что сделала, не будь другой комнаты – «кабинета Маркса» в Институте марксизма-ленинизма. Не могла бы потому, что современный ученый ее профиля должен опираться на огромный документальный материал по истории международного рабочего движения и что ключи к этому материалу – ключи систематизации – находятся в ящиках многочисленных, хитроумно задуманных каталогов вышеупомянутого кабинета, где я должен непременно побывать, если хочу квалифицированно написать о марксоведах. Я побывал там. Но об этом потом. А прежде мне должно написать о счастливой судьбе, выдавшей Ирине Алексеевне, как о том говорит она сама, «фору» – преимущество по сравнению с некоторыми историками марксизма.

Историку марксизма И.А. Бах принадлежит честь впервые прочитать не только десятки найденных ею статей Маркса и Энгельса, установить, что именно они (и кто лично – Маркс или Энгельс) были авторами многочисленных неподписанных публикаций, затерянных в различных, ставших библиографической редкостью, журналах и газетах. Ею впервые установлены и сотни фактов, обстоятельств, подробностей жизни Маркса, которые послужили ценнейшим материалом для его «Биографии» – большого и сложного научного труда, над которым в течение многих лет работал весь сектор произведений К. Маркса и Ф. Энгельса Института марксизма-ленинизма.

Чтобы глубже усвоить марксизм, очень важно знать и историю его формирования, конкретную историческую обстановку создания отдельных произведений, вышедших из-под пера творцов этой науки, знать, какие явления жизни рождали у них те или иные идеи и теории.

Судьба И.А. Бах благоприятствовала ее личному знакомству с несколькими поколениями русских и заграничных общественных деятелей, с несколькими поколениями русских революционеров, несколькими поколениями советских марксистов.

На портрете отца в ее комнате стоит подпись художника – Плеханов. Ирина Алексеевна объясняет: нет, это, конечно, другой Плеханов, однофамилец. Но Георгия Валентиновича Плеханова она хорошо помнит: он жил неподалеку от их семьи, долгие годы квартировавшей в Шампеле – дачном пригороде Женевы, где поселился Алексей Николаевич Бах, вынужденный эмигрировать из России. Кто из революционных или просто прогрессивных эмигрантов не посещал этого небольшого двухквартирного коттеджа, где в домашней лаборатории расставшийся с народническими иллюзиями Алексей Николаевич, так и не закончивший Киевского университета, бывший студент-химик, вел научную работу, увенчавшуюся созданием блестящей русской школы биохимии?!

Здесь бывала и старый друг по работе в «Народной воле» Вера Фигнер, приехавшая в Женеву после двадцатилетнего заточения в Шлиссельбургской крепости и последующей ссылки, и семья Горького, и будущий первый нарком здравоохранения Советской России большевик Николай Семашко, и моряки с броненосца «Потемкин», прибывшие в Женеву после того, как они высадились в Румынии, и толстовцы во главе с сыном знаменитого русского художника Николая Ге, образовавшие на окраине Женевы нечто вроде сельскохозяйственной коммуны. Их беседы, споры, воспоминания отца и рассказы матери, Александры Александровны – врача и педагога, воспитывавшей в детях благоговение перед подвигами декабристов, Чернышевского, Герцена, – вот атмосфера детства, отрочества и юности будущего историка марксизма.

Хотя отец Ирины и был автором «Царя-Голода», этого ставшего известным всей подпольной России популярного изложения «Капитала» Маркса, не марксисты преобладали среди разноликой публики, посещавшей женевский дом Бахов.

Февральскую революцию в их среде приветствовали с энтузиазмом. Алексей Николаевич немедля уехал в Россию. Ирина осталась в Женеве заканчивать курс учения и была свидетельницей того, как, проклиная «узурпаторов», встретили весть о пролетарской революции иные из прежних друзей их семьи. Пожалуй, первую свою политическую дискуссию юная Бах провела в те дни с особо враждебно принявшей Октябрьскую революцию Брешко-Брешковской, той самой эсеркой, которую кое-кто называл – ирония судьбы – «бабушкой русской революции».

Конечно же юная Бах в те годы была далека от марксистского понимания хода истории. На историко-филологическом факультете Женевского университета курс лекций «История экономических учений» читал профессор Антони Бабель. Имя Маркса редко упоминалось в этом курсе. Бабель не понимал тогда исключительного значения теории Маркса в ряду других экономических учений.

Не понимал тогда… В самом конце 1964 года Ирина Алексеевна Бах возглавляла группу советских историков, ездивших в Париж для участия в коллоквиуме, созванном Комиссией по истории социальных движений и социальных структур при Международном комитете историков. Коллоквиум был посвящен столетию основания I Интернационала. И здесь Ирина Алексеевна вновь услышала имя Антони Бабеля. Ее старый женевский профессор жив, он следит за работой коллоквиума, знает, что в нем участвует его бывшая студентка, и он посылает ей в подарок свою недавно вышедшую книгу «Женевские секции Первого Интернационала». В книге имя Маркса уже не в числе «прочих»: нельзя не оценить эту гигантскую фигуру теперь, когда марксистские идеи восторжествовали на столь обширных пространствах земли, когда на учении Маркса основывается политика многих правительств в разных частях света.

На ее глазах свершился этот триумф идей марксизма. Даже в 1932 году, когда Ирина Бах в подмосковном санатории беседовала с ветераном русского революционного движения 80-летней Верой Фигнер, даже тогда значение теории, разработанной Марксом и Энгельсом, роль их деятельности по созданию международной политической организации пролетариата были ясны довольно узкому кругу прогрессивной интеллигенции за рубежами СССР. И не только там. В 1930 году, спустя 13 лет после Октября, в своей речи в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса ее отец, академик Бах, сказал, что до последнего времени «в Академии наук марксизм не считали научной категорией». Теперь такое заблуждение немыслимо, теперь в академии поняли, – сказал А.Н. Бах, – что «марксизм действительно наука. И более того, всякая наука отличается тем, что она предусматривает явления, а марксистская наука предусматривает социализм».

Но минуют еще десятилетия. И вот в ноябре 1964 года на парижский коллоквиум, посвященный I Интернационалу, приезжают историки, большинство которых отнюдь не коммунисты. В Париж из США, Японии, Англии, Италии, Бельгии, Голландии, Швеции, Швейцарии и Уругвая прибыли представители общественной мысли самых различных оттенков. Дух Интернационала, теория Маркса воплотились в дела целых народов, и отрицать их теперь невозможно. Можно лишь еще пытаться извратить их смысл и значение. И в острой, хотя внешне весьма академичной, дискуссии на коллоквиуме, борясь с попытками принизить роль Маркса и Интернационала, приняла участие Ирина Алексеевна Бах.

I Интернационал и деятельность в нем Маркса – главная тема многолетних научных исследований Ирины Алексеевны. Закончив Женевский университет в 1925 году, приехала она в Москву. В памяти еще звучали слова подлого восторга тех, кто приветствовал фашиста Конради, убившего Воровского – советского посла в Швейцарии. Профессора и студенты говорили ей: «Неужели вы поедете в этот большевистский ад, Ирэн?» Она поехала. И стала работать в Институте Ленина.

Знание европейских языков было первой «форой» перед другими молодыми работниками института: ей сразу поручили искать в комплектах иностранных газет статьи и выступления Ленина, проверять, печатались ли они на русском языке.

Она работала в библиотеке института. А где-то рядом, на тех же ярусах большого читального зала, тем же, что и она, был занят поэт Борис Пастернак, оставивший об этом строчки в поэме «Спекторский»: «Меня без отлагательств привлекли к подбору иностранной Лениньяны». Вслед за работой над Ленинианой молодой сотруднице института поручили проверять и составлять именной указатель к VIII тому третьего Собрания сочинений Ленина. Том этот был главным образом из произведений, писанных в период реакции – в 1908 году. Многие из людей, упоминавшихся Лениным как дезертиры революции, отошли от политики и нарочито неприметно проживали в старинных особняках глухих московских переулков. Ирина Бах ходила по квартирам и получала сведения для будущих примечаний из, так сказать, первых уст – от людей, удивленных и даже несколько испуганных тем, что о них вспомнили. Она знакомилась с персонажами, которых история убрала с авансцены за кулисы, убрала потому, что они не поняли смысла ее событий, не уловили ее уроков.

Потом Институт Ленина был слит с Институтом Маркса и Энгельса. Ирина Алексеевна попала в сектор Интернационала, которым руководил неистовый венгерский революционер Бела Кун. Заместителем у него был Марк Зоркий, марксовед, ставший учителем Ирины Бах, прививший ей любовь к истории Интернационала.

Вот уже более тридцати лет, как она занимается этой историей. Нет Зоркого, вступившего в ряды московского ополчения в первые дни войны и погибшего в боях с фашистами. Но есть целая школа советских марксоведов, воскресивших день за днем (конечно, еще с некоторыми пробелами и пропусками) деятельность первого великого объединения рабочего класса и титаническую работу, которую вели в Международном Товариществе Рабочих Маркс и Энгельс.

Какое это имеет значение сейчас, спустя сто с лишним лет после организации Интернационала, в эпоху, столь отличную от той, когда в Женеве, Лозанне, Брюсселе, Базеле – в тихих городах Европы, еще не ощутившей приближавшееся дыхание пролетарской революции, собирались конгрессы Товарищества?

В отличие от философов и экономистов, осмысливающих теоретическое наследие основоположников научного коммунизма, Ирина Алексеевна посвятила себя главным образом изучению организаторской и пропагандистской деятельности Маркса и Энгельса. Дела гениев человечества по международной координации усилий пролетариата, по созданию политических партий рабочего класса, их непревзойденное умение диалектически анализировать каждый зигзаг исторического процесса и наилучшим образом использовать ситуацию для достижения целей Интернационала и поныне имеют великое значение – принципиальное и практическое. И советские ученые многое сделали, чтобы историческая наука об Интернационале базировалась на строго выверенных фактах.

Концепций о тактике Маркса и Энгельса в Интернационале еще сравнительно недавно существовало множество. Концепции эти порой страдали и предвзятостью, и недостоверностью. Подлинность факта, к которой так строг был Маркс, сотни страниц перечитывавший, десятки запросов рассылавший, чтобы установить полную достоверность тех фактов, которые он обобщал в своей теории, ценилась не всеми. Была бы концепция, а если в ее рамки не укладываются некоторые факты, тем хуже для фактов, проповедовали иные.

Нужна была глубокая партийная вера в необходимость своей работы, нужен был иммунитет к насмешкам и демагогическим речам, в которых подлинные историки именовались «архивариусами», «ловцами фактов», а то и запросто «бездельниками». Игнорируя нападки невежд, Ирина Алексеевна добывала, копила фактический материал для будущей истории Интернационала.

Часы и годы, проведенные над расшифровкой сохранившихся протоколов Генерального совета Интернационала, переписки его деятелей; часы и годы за чтением рабочей и буржуазной прессы тех лет – чтобы знать почти все, что знали современники Маркса, чтобы его действительность стала твоей действительностью, чтобы упомянутые в Протоколах и переписке имена революционно настроенных немецких механиков и ткачей, английских маляров и плотников, французских граверов и декораторов, швейцарских часовщиков и портных, русских разночинцев – корреспондентов Маркса звучали как имена хорошо знакомых и дорогих тебе людей, зачинавших вместе с Марксом и Энгельсом новую эру истории. Счастливейшие минуты находок, когда вдруг в пожелтевшем комплекте газеты «Northeren Star» 1845 года обнаружишь заметку о никому из историков не известном выступлении Энгельса на собрании интернационалистов в Лондоне. Или когда тебя озарит: да ведь этот «Некролог» о революционере Роберте Шо, напечатанный 16 января 1870 года в брюссельской газете «Интернационал», мог написать только Маркс – его стиль и его характеристики событий!

Одного примечания ради – двух строчек петитом, – сколько книг надо перечитать, сколько годовых пыльных комплектов газет перелистать! Ее коллега по редактированию томов Сочинений Евгения Акимовна Степанова, прекрасный знаток литературного наследия основоположников марксизма, так описала историю поисков только для одного редакционного примечания.

У Маркса в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» есть две стихотворные строки:

Первая строка – это известное изречение, взятое из басни Эзопа «Хвастун»: «Здесь Родос, здесь прыгай» означает, что если уж обещал что-либо сделать, то делай это сейчас, здесь. «Здесь остров Родос, а ты хвастал, что здесь ты совершал огромные прыжки».

Но вот смысл второй строки был неясен.

В первом издании Сочинений Маркса и Энгельса ее не расшифровали. «При подготовке второго издания удалось разрешить и эту загадку, – пишет Степанова. – Оказалось, что это цитата из предисловия Гегеля к его работе „Философия права“». Дело в том, что «родос» означает по-гречески и название острова, и слово «роза». Перефраз понадобился Гегелю для того, чтобы в данном контексте употребить образное выражение «роза на кресте современности». «Почти через 20 лет, – восклицает Степанова, – после того, как Маркс занимался критикой гегелевской „Философии права“, он вспомнил этот перефраз Гегеля!»

И почти через 110 лет после того, как Маркс вспомнил этот перефраз, советские подготовители и редакторы 8-го тома второго издания Сочинений Маркса и Энгельса нашли его разгадку! – можем воскликнуть мы.

И таких расшифровок произведено тысячи. Е.А. Степанова пишет, что в новом издании Сочинений упоминается более десяти тысяч имен, принадлежащих лицам различных эпох и разных народов. Сколько стоило трудов, чтобы о каждом из этих людей, в том числе третьестепенных, давно забытых, дать необходимые сведения читателю!

Гигантский труд! И счастливый труд!

Счастливые часы. И счастливые годы – они проходили недаром: по крупицам собиралось многое.

Решение ЦК партии о втором, значительно расширенном и научно прокомментированном издании Сочинений Маркса и Энгельса. Решение об издании Протоколов Генерального совета I Интернационала. Издание трехтомной монографии об Интернационале. То, что собиралось по строчкам, что расписано по десяткам тысяч карточек и каталогов в «кабинете Маркса» (карточки дат жизни Маркса и Энгельса, карточки со сведениями о каждом человеке, упоминаемом в их сочинениях, в документах Интернационала, фотографии текстов из книг, журналов, газет, которыми пользовались Маркс и Энгельс, и т.д. и т.п.), пускается в научный «оборот» – для предисловий и примечаний к томам Сочинений, к Протоколам, для глав монографии, подведшей итог многолетней исследовательской работы.

Нет, господин Абрамский, теперь вам будет трудно спорить с нами.

Господин Абрамский? Да, это он, историк, приехавший на парижский коллоквиум из Лондона, выступил после доклада, сделанного советскими марксоведами Евгенией Акимовной Степановой и Ириной Алексеевной Бах. Доклад Абрамского «Роль Маркса в Генеральном совете Первого Интернационала» был попыткой доказать, что Маркс играл руководящую роль в Генеральном совете только благодаря своей искусности, личному таланту, а не вследствие того, что он опирался на объективные исторические условия, сложившиеся в пролетарском движении. Абрамский утверждал, что на Гаагском конгрессе, на котором были приняты предложенные Марксом программные документы о необходимости создания и развития национальных политических партий рабочего класса, Маркс якобы одержал пиррову победу, так как партии эти оказались, мол, силой, которая подорвала интернациональное единство. С блестящей отповедью Абрамскому выступила Е.А. Степанова, опиравшаяся на огромный новый материал об Интернационале. На коллоквиуме не нашлось желающих откровенно поддержать Абрамского.

Делались на коллоквиуме и другие попытки извратить историю Интернационала – рассматривать его не как политическую организацию борющегося пролетариата, а как организацию тред-юнионистскую, синдикалистскую. Но эти концепции были опровергнуты силой точно установленных фактов, аргументами, которые давали воскрешенные советской наукой документы о деятельности Интернационала. В полном одиночестве оказался на коллоквиуме и бывший секретарь анархистского Интернационала Ленинг, который трактовал борьбу Маркса против Бакунина как… борьбу немецкого и славянского «начал».

Победа подлинных марксистов была внушительной. Фундаментальность, научность изданных в СССР документов по истории марксизма, Интернационала отмечали все. Никто не решился отрицать полную объективность комментариев, сделанных советскими учеными к этим документам.

Домыслы и «аргументы» врагов Маркса лопались как мыльные пузыри перед лицом фактов – тех фактов, которые десятилетиями собирались в архивах, где поднимались старые газетные подшивки, рукописи, неопубликованные протоколы. Эти факты, благодаря деятельности Института марксизма-ленинизма ставшие достоянием гласности, лучше всего и опровергли ложь и клевету идейных противников марксизма.

Выход каждого тома второго издания Сочинений Маркса и Энгельса становился событием в мире исторической, философской, экономической наук, на плацдармах которых продолжается борьба между марксизмом и антикоммунизмом.

Головокружительна радость первого прочтения нигде прежде не публиковавшихся произведений основоположников марксизма. В 16-й том Сочинений Маркса и Энгельса, который редактировала Бах вместе со Степановой, вошли 14 работ, раньше нигде не издававшихся, в 18-м томе (его Бах редактировала одна) 27 работ впервые публиковались на русском языке, в том числе шесть, которые вообще нигде не издавались. Это были рукописи статей, записи речей Маркса и Энгельса, относившиеся к их деятельности в Интернационале. «Жизнь Мавра без Интернационала была бы бриллиантовым кольцом, из которого вынут бриллиант», – писал Энгельс о Марксе его дочери Лауре в письме, впервые опубликованном в 36-м томе Сочинений.

В деятельности этой нашел выражение многосторонний характер Марксовой натуры. Проводивший ночи напролет в чтении и писании, днем он вел гигантскую организационную работу, в которой на практике отстаивал принципы, разработанные им же в теории.

Для Ирины Алексеевны было высшим наслаждением редактировать эти два тома, полные свидетельств о деятельности Маркса в Интернационале. Новые документы, которые вместе с подготовителями томов, с их помощниками расшифровывала, переводила и редактировала Ирина Алексеевна, помогли тому, что еще ярче начал сверкать «бриллиант» образа Маркса.

И не только образы Маркса и Энгельса вставали из прочитанных документов, но и образы их товарищей, рядовых членов Генерального совета, руководителей национальных секций Интернационала.

Ирине Алексеевне особенно по душе в Марксе его любовь к рабочему человеку. Маркс считал исключительно важным, чтобы Генеральный совет Международного Товарищества Рабочих состоял в большинстве из самих рабочих. Это, считал Маркс, обеспечивало проведение Генеральным советом действительно пролетарской политики, увеличивало доверие широких масс к Интернационалу, создавало кадры профессионалов-революционеров из среды рабочего класса. И институт решил подготовить монографию о I Интернационале.

Труд этот занял три тома и на протяжении пяти лет сделал сопричастной жизнь Ирины Бах, главного редактора монографии, и всех исследователей института, участвовавших в этой работе, к жизни руководителей Международного Товарищества Рабочих.

Если подробности жизни Маркса и Энгельса приходилось разыскивать по крупицам, то что сказать о тех, кто не стоял на самой авансцене истории? О них редко писала печать, о них упоминалось чаще разве в полицейских донесениях да в некрологах. Правда, одному из них, Вильгельму Вольфу, Маркс посвятил свой «Капитал», написав: «Посвящается моему незабвенному другу, смелому, верному, благородному, передовому борцу пролетариата»; правда, сохранилась переписка некоторых из них с Марксом и Энгельсом. Но этого было мало. И начались поиски в забытых провинциальных газетах, в документах, архивах. Значительная часть второго тома монографии была посвящена деятельности Интернационала в разных странах и на разных континентах. Удалось разыскать малоизвестные материалы о деятельности Интернационала в таких странах, как Бельгия, Нидерланды, Дания, Испания, Португалия, Италия, о распространении идей Интернационала в Латинской Америке – его секциях в Аргентине и Мексике. Отдельные главы монографии посвящены влиянию Интернационала на революционное движение в России, в странах Юго-Восточной Европы, в Польше.

Кропотливое изучение исторического материала позволило авторам монографии вернуть истории имена многих передовых работников. Представляя стихийное пролетарское движение своих стран, они прошли через ряд колебаний, преодолели искушения прудонизма и анархо-синдикализма и стали верными соратниками Маркса и Энгельса. Авторы монографии собрали обширный материал о пролетарском ядре Генерального совета, рассказали о таких деятелях Интернационала, как портные Иоганн Эккариус и Фридрих Лесснер, механик Пауль Штумпф, столяр Георг Лохнер из Германии, швейцарский часовщик Герман Юнг, французские рабочие мастер музыкальных инструментов изобретатель Эжен Дюпон, переплетчик Эжен Варлен, англичанин маляр Роберт Шо и другие.

Богатейшим материалом для отражения деятельности рядовых членов Генерального совета явились его протоколы. Ирина Алексеевна возглавила труд по их полному изданию, и один за другим они стали выходить на протяжении четырех лет. Теперь пять томов этих протоколов стоят на полках библиотек, собирающих литературу по истории марксизма.

История I Интернационала – это драматическая история борьбы идей, борьбы за выработку такой программы и таких методов революционного движения, которые могли обеспечить победу пролетарского дела. То была борьба многоплановая, гигантская по масштабам и глубине. И конечно же, несмотря на большой объем монографии, тема не была исчерпана и в малой мере.

Известно высказывание Ленина, что до Интернационала марксизм являлся лишь «одной из чрезвычайно многочисленных фракций или течений социализма». За годы деятельности Интернационала марксистское направление стало преобладающим в пролетарском движении. И этому в значительной степени способствовал героический опыт Парижской коммуны, те выводы, которые сделал из него Маркс.

Парижской коммуне авторы монографии посвятили почти весь ее второй том. По выражению Энгельса, Коммуна была «духовным детищем Интернационала». При этом Энгельс добавил: «Хотя Интернационал и пальцем не шевельнул для того, чтобы вызвать ее к жизни».

Документы, разысканные авторами монографии, показывали, что «вызвана к жизни» Коммуна была стихийно. Она была порождена не директивами Интернационала, а всем предшествующим развитием французского и международного рабочего движения. Утверждая эту мысль, Маркс писал в одном из набросков «Гражданской войны во Франции», впервые опубликованном в Сочинениях: «Дело не в том, как воображают глупцы, будто парижская или какие-либо другие секции Интернационала получали приказы из центра. Но так как лучшая часть рабочего класса во всех цивилизованных странах принадлежит к Интернационалу и проникнута его идеями, то повсюду в движениях рабочего класса она несомненно должна идти во главе».

Особенно ярко показали авторы монографии, каким триумфом марксизма стал Гаагский конгресс Интернационала, в котором приняла участие группа парижских коммунаров. Конгресс ориентировал рабочий класс на борьбу за создание пролетарских государств типа Парижской коммуны. Детище Интернационала – Коммуна сама стала источником возмужания международного рабочего класса, способствовала победе в его среде марксистских идей.

На Гаагском конгрессе Интернационала коммунар Лонге сказал, что, если бы у парижских коммунаров была политическая партия, они победили бы. В заключительных главах монографии авторы показали, как в наши дни коммунистические и рабочие партии продолжают революционные традиции I Интернационала.

Кроме 16-го и 18-го томов Бах редактировала еще три тома переписки Маркса и Энгельса – 29, 31 и 32-й. Письма двух последних томов относятся к тому же периоду деятельности их в Интернационале. В этих томах двадцать писем публиковались впервые. И каждое приносило новые подробности, новые факты о том десятилетии истории, когда действовал Интернационал, десятилетии, которое Ирина Алексеевна Бах выбрала главным объектом своих исследований.

29-й том содержит переписку 1856 – 1859 годов – сравнительно «спокойных» лет. Еще продолжается реакция после разгрома революции 1848 – 1849 годов. После бурных революционных лет Маркс «уходит» в разработку теории, которая должна вооружить пролетариат для достижения победы. Написана «Немецкая идеология» – разработаны основы материалистического понимания истории, марксистской философии. Надо создать новую политэкономию, с помощью которой будет исследована механика эксплуатации рабочего класса, понята хитрая система его закабаления. В эти годы Маркс уясняет для самого себя законы политэкономии, приступая к главному труду своей жизни – «Капиталу».

Из трех составных частей марксизма – философии, социализма, политэкономии – последняя еще почти не была разработана. Письма этого периода рассказывают об ожидании новой бури, нового «потопа». В них повесть о том, как разрабатывалась пролетарская политэкономия. Труд этот понимался Марксом как важнейшая партийно-политическая задача.

Толчком для этих работ явился первый в истории капитализма мировой экономический кризис. Об этом периоде Маркс пишет Энгельсу 18 декабря 1857 года: «Работаю я колоссально много, большей частью до 4 часов утра. Притом, работа двоякая: 1) Выработка основных положений политической экономии. (Совершенно необходимо для публики вскрыть самую основу вещей…) 2) Нынешний кризис».

Энгельс в это время приступает к систематическому изучению естественных наук – физики, химии, биологии, осмысливая с позиции диалектического материализма открытия, положившие начало новому этапу в науке. Он изучает военное дело. Приступает к изучению славянских языков. Именно в это время Маркс и Энгельс знакомятся с прекраснейшим памятником древнерусской культуры – «Словом о полку Игореве». Большое внимание Маркс и Энгельс уделяют колониально-освободительному движению в азиатских странах, а также в Ирландии. Все увеличивается внимание Маркса и Энгельса к вестям, которые приходят из России: там идет борьба за отмену крепостного права.

Времена, как уже было упомянуто, на первый взгляд сравнительно мирные, но порохом продолжает пахнуть. Европа, по выражению Маркса, все еще стоит перед альтернативой – революция или война. События Крымской войны свежи в памяти. Но пока замирение, пока передышка. Об этом времени Ленин писал так: «Маркс в самые мирные, казалось бы, „идиллические“, по его выражению, – „безотрадно болотные“… времена умел нащупывать близость революции и поднимать пролетариат до сознания им его передовых, революционных задач».

Об этих мирных годах повествуют документы 29-го тома. Есть среди них одно письмо, впервые ставшее известным миру после выхода в свет в 1962 году этого тома. Об этом письме хочется сказать особо. Я сказал бы, что это – «Песнь песней» XIX века, гимн женщине-другу, пропетый Марксом со всей страстью и чистотой своей натуры.

Этот исключительный документ долгие годы хранился в семейных архивах наследников Маркса. Шли среди них споры – предавать ли письмо гласности. Иным из внуков и правнуков Маркса письмо казалось слишком интимным, глубоко личным, чтобы его публиковать. Между тем все самое «сокровенное» в переписке Маркса или Энгельса носит глубоко общечеловеческий и возвышенный характер. И таить его – значит в какой-то степени обеднять человечество.

Ирина Алексеевна была счастлива тем, что в споре среди потомков Маркса победила разумная точка зрения и прекрасное письмо могло быть наконец опубликовано. Как редактор тома, Бах особенно постаралась, чтобы перевод донес до читателей все нюансы Марксова послания. Она думала и о воспитательном значении этой публикации, и о чисто эстетическом наслаждении, которое оно доставит читателям.

Я решил полностью привести это письмо, о котором в предисловии к 29-му тому, опубликованном от имени Института марксизма-ленинизма, написано следующее: «Письмо раскрывает благородный образ Маркса, цельность и величие его характера, ярко проявившиеся в его большом и глубоком чувстве к жене. Выраженные в письме мысли Маркса о гармоническом сочетании личного и общественного, духовного и житейского, о любви, дружбе, верности носят глубокий философско-этический смысл, перекликаясь с высказываниями великих мыслителей и выдающихся представителей мировой художественной литературы».

Письмо это от 21 июня 1856 года послано в Трир, куда жена Маркса, Женни, вместе с тремя дочерьми поехала навестить свою больную мать. Вот это письмо, кроме двух предпоследних «деловых» абзацев о текущих событиях, занимавших и того, кто писал, и ту, кому писалось это письмо.

«Моя любимая!

Снова пишу тебе, потому что нахожусь в одиночестве и потому, что мне тяжело мысленно постоянно беседовать с тобой, в то время как ты ничего не знаешь об этом, не слышишь и не можешь мне ответить. Как ни плох твой портрет, он прекрасно служит мне, и теперь я понимаю, почему даже „мрачные мадонны“, самые уродливые изображения богоматери, могли находить себе ревностных почитателей, и даже более многочисленных почитателей, чем хорошие изображения. Во всяком случае ни одно из этих мрачных изображений мадонн так много не целовали, ни на одно не смотрели с таким благоговейным умилением, ни одному так не поклонялись, как этой твоей фотографии, которая хотя и не мрачная, но хмурая и вовсе не отображает твоего милого, очаровательного, „dolce“ [2] , словно созданного для поцелуев лица. Но я совершенствую то, что плохо запечатлели солнечные лучи, и нахожу, что глаза мои, как ни испорчены они светом ночной лампы и табачным дымом, все же способны рисовать образы не только во сне, но и наяву. Ты вся передо мной как живая, я ношу тебя на руках, покрываю тебя поцелуями с головы до ног, падаю перед тобой на колени и вздыхаю: „Я вас люблю, madame!“ [3] И действительно, я люблю тебя сильнее, чем любил когда-то венецианский мавр [4] . Лживый и пустой мир составляет себе ложное и поверхностное представление о людях. Кто из моих многочисленных клеветников и злоязычных врагов попрекнул меня когда-нибудь тем, что я гожусь на роль первого любовника в каком-нибудь второразрядном театре? А ведь это так. Найдись у этих негодяев хоть капля юмора, они намалевали бы „отношения производства и обмена“ на одной стороне и меня у твоих ног – на другой. Взгляните-ка на эту и на ту картину, гласила бы их подпись. Но негодяи эти глупы и останутся глупцами in seculum seculorum [5] .

Временная разлука полезна, ибо постоянное общение порождает видимость однообразия, при котором стираются различия между вещами. Даже башни кажутся вблизи не такими уж высокими, между тем как мелочи повседневной жизни, когда с ними близко сталкиваешься, непомерно вырастают. Так и со страстями. Обыденные привычки, которые в результате близости целиком захватывают человека и принимают форму страсти, перестают существовать, лишь только исчезает из поля зрения их непосредственный объект. Глубокие страсти, которые в результате близости своего объекта принимают форму обыденных привычек, вырастают и вновь обретают присущую им силу под волшебным воздействием разлуки. Так и моя любовь. Стоит только пространству разделить нас, и я тут же убеждаюсь, что время послужило моей любви лишь для того, для чего солнце и дождь служат растению – для роста. Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали от меня, предстает такой, какова она на самом деле – в виде великана; в ней сосредоточиваются вся моя духовная энергия и вся сила моих чувств. Я вновь ощущаю себя человеком в полном смысле слова, ибо испытываю огромную страсть. Ведь та разносторонность, которая навязывается нам современным образованием и воспитанием, и тот скептицизм, который заставляет нас подвергать сомнению все субъективные и объективные впечатления, только и существуют для того, чтобы сделать всех нас мелочными, слабыми, брюзжащими и нерешительными. Однако не любовь к фейербаховскому „человеку“, к молешоттовскому „обмену веществ“, к пролетариату, а любовь к любимой, именно к тебе, делает человека снова человеком в полном смысле этого слова.

Ты улыбнешься, моя милая, и спросишь, почему это я вдруг впал в риторику? Но если бы я мог прижать твое нежное, чистое сердце к своему, я молчал бы и не проронил бы ни слова. Лишенный возможности целовать тебя устами, я вынужден прибегать к словам, чтобы с их помощью передать тебе свои поцелуи. В самом деле, я мог бы даже сочинять стихи и перерифмовывать „Libri Tristium“ Овидия в немецкие „Книги скорби“. Овидий был удален только от императора Августа. Я же удален от тебя , а этого Овидию не дано было понять.

Бесспорно, на свете много женщин, и некоторые из них прекрасны. Но где мне найти еще лицо, каждая черта, даже каждая морщинка которого пробуждали бы во мне самые сильные и прекрасные воспоминания моей жизни? Даже мои бесконечные страдания, мою невозместимую утрату [6] читаю я на твоем милом лице, и я преодолеваю это страдание, когда осыпаю поцелуями твое дорогое лицо. „Погребенный в ее объятиях, воскрешенный ее поцелуями“, – именно, в твоих объятиях и твоими поцелуями. И не нужны мне ни брахманы, ни Пифагор с их учением о перевоплощении душ, ни христианство с его учением о воскресении».

Дальше идут два деловых абзаца о том, что послана статья «Разоблачения дипломатической истории XVIII века», о фальшивке против Маркса и Энгельса, состряпанной начальником прусской политической полиции господином Штибером, – деловой рассказ о событиях, которые равно интересовали и Маркса и его жену.

И в заключение последние две строчки: «Прощай, моя любимая, тысячи и тысячи раз целую тебя и детей. Твой Карл».

Нельзя любить человечество, не любя человека, не любя любимую… Такие письма, как это, рисуют гигантскую фигуру Маркса – великого и в любви к человечеству, и в любви к возлюбленной. Он писал о себе в шутливой «Исповеди» (она тоже впервые напечатана во втором издании Сочинений), что его любимое изречение – «Ничто человеческое мне не чуждо». Хотелось бы добавить к этим словам «Исповеди»: ничто из истинно человеческого, из истинно великого.

Прошло полтора столетия с тех пор, как родился этот человек, а интерес к его личности, не говоря уже об интересе к его теориям, к его идеям, все возрастает в мире.

Этот интерес, даже далеких от рабочего класса кругов, к марксизму, к истории и теории рабочего движения, к личности Маркса Ирина Алексеевна наблюдала не только в Париже во время работы Международного коллоквиума по I Интернационалу. Она видела этот интерес и в Англии, куда ездила в 1959 году, совершив путешествие по местам, связанным с деятельностью Маркса, Энгельса, Ленина («Подышать атмосферой, в которой творил Маркс, посидеть в библиотеке Британского музея, где занимались Маркс и Ленин, поговорить с текстильщиками Манчестера, о жизни которых писал Энгельс»).

Наблюдала Ирина Алексеевна общий интерес самых разных кругов общества к марксизму и в Италии, где была дважды.

Первый раз Бах вместе со Степановой ездила в Италию по приглашению миланского Института Фельтринелли. Примечательна история этого института, созданного на средства аристократа, принимавшего участие в движении Сопротивления, этакого итальянского Саввы Морозова, миллионера, часть денег, заработанных на эксплуатации рабочих своих предприятий бумажных изделий, отдавшего «истории революции». Институт Фельтринелли, благодаря участию в нем талантливых историков-коммунистов, а также беспартийных кругов прогрессивной интеллигенции, стал обладателем замечательной библиотеки и архива документов, выпустил ряд отличных книг по истории революционного движения. Книги эти стали известны во всем мире и одновременно прославили имя Фельтринелли, стоявшее на их переплетах. Если аристократ и фабрикант, создавая институт своего имени, думал только о рекламе, то он получил ее – и преотличную. Но случилось так, что «благоволивший» к марксистам богач развелся, вновь женился, стал отцом ребенка, мать которого потребовала во имя наследника прекратить субсидии институту. «Роман» Фельтринелли с марксизмом был окончен. Но другие буржуа и другие буржуазные политики не отказываются от подобных «романов», надеясь, конечно, и на рекламу, и на то, что им удастся «приручить» марксистов. А когда это не удается, они «разводятся» с ними, повторяя «развод по-итальянски» Джанджакомо Фельтринелли.

В Италии Ирина Алексеевна видела и другое – их приезд совпал с запуском первого в мире искусственного спутника Земли. И она наблюдала растерянность буржуазной прессы, восторг тружеников Италии, рожденный интернационалистской гордостью за победу своих советских братьев. Первым победно завоевав небо, советский человек преподал и оттуда, услышанный во всем мире, урок истории: побеждает социализм!

* * *

«Чтобы овладеть теорией предмета, надо знать историю предмета», – писал Гегель. Историк марксизма Ирина Алексеевна Бах – знаток и его теории. Ученый совет Института марксизма-ленинизма без защиты диссертации, за совокупность работ – гонорис кауза – присвоил Ирине Алексеевне Бах степень доктора исторических наук. Но для И.А. Бах марксизм – не только история. Он та жизненная теория, то руководство к действию, которое служит людям при решении вопросов – больших и малых, политических и этических, философских и житейских. Она часто думает и часто о том беседует с молодежью института: какая у них замечательная профессия – быть историками марксизма, историками философии, обязавшейся не только объяснить мир, но и переделать его.

…«Келья» Бахов. Слушаю рассказ Ирины Алексеевны, вглядываюсь в портрет ее отца. С той поры, как родился он в 1857 году в Золотоноше, маленьком украинском городке, прошла жизнь только двух поколений. Сделано только два шага… Но какие перемены в мире!