Книга, которую готовила вместе с бригадой старший научный сотрудник Института марксизма-ленинизма Анастасия Константиновна Воробьева, уже версталась, когда некоторые листы ее пришлось переверстывать. Книгу эту – «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия» – очень ждали. На столе у Воробьевой я видела и письма и телеграммы с запросами о том, когда же появится сборник. Но надо было соблюсти принцип. А принцип был такой: дать в сборнике все известные письма Маркса и Энгельса к русским корреспондентам и все корреспонденции русских общественных деятелей, адресованные основоположникам научного коммунизма. Все письма, и полностью, без каких-либо купюр. Дело происходило в начале 1967 года, а тут как раз были найдены еще четыре неизвестных прежде письма члена Русской секции I Интернационала Николая Утина, которые «с ходу» включили в сборник.

Конечно же для составителей сборника представляли особый интерес новые подробности о взаимоотношениях Русской секции I Интернационала и Маркса, который ответил на предложение комитета секции стать ее представителем при Генеральном совете Международного Товарищества Рабочих: «Я с удовольствием принимаю почетную обязанность». Но и без этого интереса составители сборника пошли бы на переверстку: принцип «все письма, и полностью» они полагали очень важным. Сборники переписки Маркса и Энгельса с русскими корреспондентами издавались и прежде. Но каждый из них не охватывал всех документов, разысканных к тому времени.

Конечно, сборник, готовившийся бригадой Воробьевой, не мог претендовать на то, чтобы в нем была помещена вся русская переписка Маркса и Энгельса: немало писем пропало, многие были выкрадены агентами полиции различных стран. «Как я писал вам в предыдущем письме от такого-то числа», – то и дело сообщают Маркс и Энгельс или их корреспонденты, а упоминаемых писем нет. Но из выявленных к этому времени писем в сборнике опубликованы все.

Никогда не публиковавшиеся письма должны были занять довольно значительное место: из 460 писем ровно 100 печатались впервые.

Каждое вновь публикуемое письмо из переписки Маркса и Энгельса с их русскими корреспондентами проливает некий дополнительный свет на их взаимоотношения. А этим весьма интересуются не только прогрессивные читатели во всем мире, но и враги коммунизма. Развертывая очернительскую кампанию против первой страны социализма, ее противники тщатся превратить в своих союзников даже… Маркса и Энгельса. Уже давно взят на вооружение антикоммунизма сфабрикованный антисоветскими пропагандистами лживый миф о «русофобстве» Маркса и Энгельса, миф о том, что якобы основоположники научного коммунизма не «любили» Россию, отрицательно отзывались о русском народе и революционных партиях России. Различные «русские центры» в США и Западной Европе ведут «исследовательскую» работу – пытаются обнаружить неизвестные еще высказывания Маркса и Энгельса по «восточному вопросу», в надежде найти «места» у Маркса и Энгельса, которые можно было бы ложно истолковать, использовать против страны первой пролетарской победоносной революции.

И еще в ходу ложь: советские историки-марксоведы скрывают, мол, ряд работ Маркса и Энгельса, не печатают их произведения, как якобы невыгодные для Советского Союза, который антикоммунисты пытаются выдать за духовного наследника самодержавной царской России.

И естественно, выход полной переписки Маркса и Энгельса с русскими деятелями, посвященный главным образом проблемам русского революционного движения, означал, что еще ряд «козырей» антикоммунистической пропаганды будет бит.

Преподавательница истории А.К. Воробьева, придя в Институт марксизма-ленинизма, начала с участия в подготовке к изданию 10-го и 11-го томов Сочинений, охватывающих события 1854 – 1856 годов, то есть времен так называемого «восточного вопроса» и Крымской войны. Ее поразил гениальный анализ Маркса и Энгельса и военных событий, и их социальных последствий. Как известно, первые обзоры военных действий, написанные Энгельсом для «Нью-Йорк дейли трибюн», произвели в Америке сенсацию и их авторство приписывали генералу Скотту, главнокомандующему армией США.

«Русская» тема становится основной в работе А.К. Воробьевой.

С течением лет Россия все больше привлекала внимание Маркса и Энгельса. В «Манифесте Коммунистической партии», написанном ими в 1847 году, встречается лишь одно упоминание о России – в числе сил старой Европы, что «объединились для священной травли» призрака коммунизма, назван и русский царь.

Первый перевод «Манифеста» на русский язык вышел в 1869 году. Его сделал Бакунин. При этом ряд мест был искажен. В 1882 году Плеханов вновь перевел «Манифест». В своем специальном предисловии для нового русского издания Маркс и Энгельс, вспоминая о первом переводе Бакунина, писали: «В то время русское издание „Манифеста“ могло казаться на Западе не более как литературным курьезом. В настоящее время такой взгляд был бы уже невозможен».

К «настоящему времени», ко времени предисловия к русскому изданию 1882 года, Маркс и Энгельс уже глубоко изучили положение в России. Оба они стали знатоками русского языка – читали в подлиннике даже такие трудные для иностранцев книги, как древний эпос «Слово о полку Игореве», как написанные эзоповским языком сатиры Салтыкова-Щедрина, требующие знания подробностей русской общественной жизни. Экономическая литература на русском языке в личной библиотеке Маркса исчислялась, по выражению Энгельса, на кубические метры.

Маркс и Энгельс «к настоящему времени» находились в дружбе и переписке с множеством русских революционеров. Благодаря этой дружбе Маркс и Энгельс были знакомы с действительным, а не казовым положением в России. «Россия, положение которой я изучил по русским оригинальным источникам, неофициальным и официальным (последние доступны лишь ограниченному числу лиц, мне же были доставлены моими друзьями в Петербурге), давно уже стоит на пороге переворота», – писал Маркс своему другу Ф. Зорге еще в 1877 году.

Владимиру Ильичу Ленину не была известна вся переписка Маркса и Энгельса по «русскому вопросу». Но еще до революции, как только становилась известной хотя бы часть эпистолярного наследия Маркса и Энгельса, Ленин немедленно принимался за его изучение. В 1907 году на русском языке выходит переписка Маркса и Энгельса с Зорге. Ленин пишет предисловие к этому изданию. Он особо отмечает в нем, что «Маркс и Энгельс были полны самой радужной веры в русскую революцию и в ее могучее всемирное значение. На протяжении почти двадцати лет мы видим в данной переписке это страстное ожидание революции в России». Маркс хотел верить даже в то, что, «при благосклонности матери-природы мы доживем до этого торжества». Ленин с грустью замечает: «До „этого торжества“ мать-природа не дала – да и не могла, пожалуй, дать дожить Марксу». Но Ленин подчеркивает, что многое из предсказанного Марксом о будущем России уже свершилось.

Еще раз Ленин обращается к эпистолярному наследию Маркса и Энгельса, когда в 1913 году на немецком языке выходят четыре тома их переписки между собой. Ленин немедленно садится за конспектирование всех этих 1386 писем. В архиве Института марксизма-ленинизма хранится большая тетрадь, где на 76 страницах Ленин законспектировал переписку Маркса и Энгельса.

Когда 5 августа 1895 года умер Энгельс, Ленин в статье-некрологе обращается к теме «Маркс, Энгельс и революционная Россия». Он пишет: «Маркс и Энгельс, оба знавшие русский язык и читавшие русские книги, живо интересовались Россией, с сочувствием следили за русским революционным движением и поддерживали сношения с русскими революционерами».

Из переписки основоположников научного коммунизма с русскими революционерами Ленину была известна лишь небольшая доля. В частности, он был знаком с нею по вышедшей в Петрограде в 1918 году книге Д. Рязанова «Карл Маркс и русские люди сороковых годов».

В нынешней полной публикации «русских писем» встает широкая картина связей Маркса и Энгельса с революционной Россией.

На разных этапах истории русские люди различного общественного положения вступали в переписку с основоположниками научного коммунизма. Первый из дошедших до нас документов переписки относится к марту 1846 года. Это рекомендательное письмо Г.М. Толстого, в котором путешествующий по Европе либеральный русский помещик рекомендует Марксу другого либерального представителя русского дворянства – литератора П.В. Анненкова. Из переписки 40-х и 50-х годов до нас дошло всего 12 писем. Два написаны Марксом в адрес Анненкова. Одно из них довольно обширно и посвящено разъяснению ошибочности философии Прудона, от которой Анненков был вначале в восторге. О России в письмах этого периода лишь краткие упоминания. С конца 60-х и в 70-е годы и характер переписки, и адресаты резко меняются. Позже, в 1872 году, Энгельс в письме к И.Ф. Беккеру напишет, что существует огромная разница между ранее приехавшими в Европу русскими дворянами-аристократами и «теми, кто приезжает теперь, – выходцами из народа. Среди последних есть люди, которые по своим дарованиям и характеру безусловно принадлежат к лучшим людям нашей партии; парни, у которых выдержка, твердость характера и в то же время теоретическое понимание прямо поразительны».

Это написано в 1872 году. Но уже с конца 50-х годов резко усиливается интерес Маркса и Энгельса к России, к ее внутреннему развитию. Прежде страна эта привлекала их внимание как жандарм Европы, как сила столь же реакционная, как и ненавистная им Пруссия. Эти-то настроения Маркса и Энгельса и пытаются использовать современные буржуазные пропагандисты.

Крымская война, крестьянские волнения в России, вынуждавшие царизм к проведению реформы, все больше привлекали интерес Маркса и Энгельса к тому, что делается на пространствах Российской империи. «Русская история идет очень хорошо. Теперь там и на юге бунтуют», – пишет Энгельс Марксу в октябре 1858 года.

В январе 1860 года Маркс пишет, что движение крестьян в России наряду с движением американских рабов – «величайшие события» в мире. «Мы получили союзника в лице русских крепостных», – пишет в феврале Энгельс.

Но клапан спущен – чтобы не произошла революция снизу, царское правительство решается на «революцию» сверху: освобождает крестьян от крепостной зависимости. «Первая революционная ситуация в России», как ее называют историки, не переросла в революцию. Народная революция отодвинута. Когда обман обнаруживается – «свободу» дали, а землю оставили помещикам, – когда приходят вести о потерях в войне на Балканах, Россию вновь охватывает волнение. В конце 70-х годов возникает «вторая революционная ситуация». На этот раз Маркс и Энгельс приходят к выводу, что именно в России начинается, как теперь принято говорить, «цепная реакция» революции. «На этот раз Россия первая пустится в пляс», – пишет Энгельс в октябре 1875 года.

В 1878 году такой же прогноз: «Если Россия пустится в пляс, – а этого ждать уже недолго, – то и Германия окажется достаточно созревшей для переворота» (письмо Энгельса к Беккеру 12 декабря 1878 года). Проходит еще год. Революция в России не происходит, но вера в нее не только не умаляется – растет. В декабре 1879 года письмо тому же Беккеру: «В России дела обстоят великолепно! Там, пожалуй, развязка близка, а когда она наступит, то у власть имущих Германской империи душа уйдет в пятки. Это будет ближайшим поворотным пунктом во всемирной истории».

Но, может быть, и Маркс и Энгельс были слишком импульсивны в личных письмах, а в своих работах давали более спокойные прогнозы? Но вот в написанном ими в 1882 году, уже упоминавшемся, предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» читаем: «Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе». В этом же предисловии авторы «Манифеста» предвидят возможность, что «русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе».

В 70-х годах Марксу и Энгельсу становятся известны факты о рабочем движении в России. Как ни слабо оно еще, они предвидят силу его развития. Получив из Петербурга книгу Н. Флеровского-Берви «Положение рабочего класса в России», Маркс прочитывает ее и посылает Энгельсу восторженный отзыв: «Это – самая значительная книга среди всех, появившихся после твоего труда» (то есть после книги Энгельса «Положение рабочего класса в Англии»). Маркс выписывает по-русски фразу из Флеровского: «У нас пролетариев мало, но зато масса нашего рабочего класса состоит из работников, которых участь хуже, чем участь всякого пролетария». Энгельс, отвечая Марксу, сообщает, что его цитата из Флеровского – «первая русская фраза, которую я вполне понял без словаря».

Хотя в 1877 году Энгельс замечает: «Нельзя сказать, чтобы в России существовало рабочее движение, о котором стоило бы говорить», но он тут же добавляет: «однако внутренние и внешние условия, в которых находится Россия, чрезвычайно своеобразны и чреваты событиями величайшего значения для будущего не только русских рабочих, но и рабочих всей Европы».

Конечно же ни Маркс, ни Энгельс не предполагали, что в России в те годы произойдет пролетарская революция, они ждали там поначалу общедемократической революции, похожей на Великую французскую. «…Это будет 1789 год, за которым последует 1793 год. Пусть только в Петербурге соберется национальное собрание – и лицо всей Европы изменится», – писал Энгельс в 1878 году.

Прогнозы, ожидания и – просчеты? Чем они объясняются? «Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции», – пишет Ленин и добавляет: «Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, – в тысячу раз благороднее, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы».

Маркс и Энгельс не «угадали» сроков русской революции, вторая революционная ситуация в России не перешла в восстание. Еще не разложившиеся до конца верхи сумели арестами, судами, казнями, ссылками подавить революционное движение, у которого не было ни единой политической партии, ни могучей опоры в созревающем только еще рабочем классе. Но то, что революция начнется именно в России, что эта страна «первой пустится в пляс», – это предвидели именно Маркс и Энгельс.

В 1883 году Маркса не стало. Переживший своего великого друга на 12 лет Энгельс продолжал верить в победу русской революции. Ровно за полгода до своей кончины, вскоре после того, как на царский престол взошел Николай II, Энгельс предсказал, что ему предстоит стать последним русским императором. Энгельс писал 8 февраля 1895 года Плеханову: «А уж если дьявол революции схватил кого-либо за шиворот, так это Николая II».

«Дьявол революции» – это перефраз известных строк из «Фауста» Гёте:

«А в России маленький Николай поработал на нас, сделав революцию абсолютно неизбежной», – пишет Энгельс еще через месяц.

Через 10 лет «маленького Николая», после того, как он отдал приказ стрелять в безоружных рабочих, пришедших с просьбами к его царскому дворцу, станут называть «Николай Кровавый». Грянет первая русская революция 1905 года. И ее удастся разгромить. Но исполнится предсказание Энгельса о том, что в России «революция абсолютно неизбежна» – она победит в 1917 году.

Главный предмет обсуждения всей переписки – будущее России. И если до того, как стали ясны последствия реформы 1861 года, Маркс и Энгельс еще допускали, что Россия сможет «перескочить» капитализм (при условии победоносной революции на Западе), сможет войти в социализм со своей артельной формой хозяйствования на селе – общиной, то потом они вынуждены «разочаровать» тех своих русских корреспондентов, кто так чаял этого особого пути России, «минуя капитализм».

Революция на Западе запаздывает, а развитие капитализма в России идет быстро. «С 1861 г. в России начинается развитие современной промышленности в масштабе, достойном великого народа», – пишет Энгельс переводчику трех томов «Капитала» Николаю Даниельсону, не оставлявшему надежд на особый путь России, которая может быть избавлена от ужасов капитализма.

Энгельс не пытается успокоить своего русского корреспондента: ведь им же присылаемые из России статистические сведения говорят о фактах, которые, как пишет Энгельс, «нравятся они нам или нет, эти факты все равно будут продолжать существовать».

Маркс и Энгельс проявляют огромный такт и сдержанность, когда их вовлекают в полемику, которую ведут русские о судьбах своей страны, о роли тех или иных русских политических направлений. «Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества – немецкого, французского, английского или русского. Но это не меняет моего мнения, что было бы лучше, если бы те вещи, которые пришлось сказать мне, были сказаны кем-либо из русских», – пишет в апреле 1890 года Энгельс Вере Засулич, опасаясь, что некоторые оценки в его статье «Внешняя политика русского царизма» могут задеть «предрассудки» читателей, потому что их дает «не русский, а иностранец».

Нет, конечно, Маркс и Энгельс не занимают нейтралистской позиции относительно русских дел. Неоднократно и подчас весьма резко отзываются они о некоторых направлениях русской общественной мысли. Они клеймят анархизм Михаила Бакунина. Они высмеивают прикрывающийся ложной революционной фразой авантюризм Петра Ткачева, писавшего (и Энгельс цитирует эти слова), что «революционер всегда считает и должен считать себя вправе призывать народ к восстанию; что тем-то он и отличается от философа-филистера, что, не ожидая, пока течение исторических событий само укажет минуту, он выбирает ее сам; что он признает народ всегда готовым к революции». Энгельс разоблачает опасность такой псевдореволюционной фразеологии. Попутно, с большим юмором Энгельс критикует и своего «друга Петра» (Петра Лаврова), который хочет вывести Ткачева из-под критического огня, полагая, «что подлинным революционерам не следовало разоблачать показных революционеров, потому что эти взаимные обвинения доставляют удовольствие буржуазии…». На это Энгельс отвечает замечанием, звучащим весьма актуально и сегодня, когда находятся желающие под тем же предлогом оградить от критики всяческих псевдореволюционеров маоистского толка. «Всякая борьба, – пишет Энгельс, – заключает в себе такие моменты, когда нельзя не доставить врагу некоторого удовольствия, если не хочешь иначе причинить самому себе положительный вред. К счастью, мы так далеко продвинулись вперед, что можем доставить противнику такое частное удовольствие, если этой ценой добиваемся действительных успехов».

Критика Маркса и Энгельса не была вмешательством в «русские дела». Касаясь попыток Бакунина расколоть Интернационал, Энгельс писал: «Если бы Бакунин и иже с ним ограничили свои подвиги пределами России, вряд ли кто-нибудь в Западной Европе счел бы нужным специально брать их под обстрел. Об этом позаботились бы сами русские». Но поскольку дело шло о попытках расколоть международное революционное движение, то Энгельс счел нужным заявить: «…Тут уж не до шуток: им просто дают по рукам».

К авантюристам и раскольникам Маркс и Энгельс беспощадны. Когда же речь идет о русских революционерах, пусть еще не до конца точно представлявших путь, по которому должна двигаться их страна, но напряженно и честно над этим размышлявших, какие одобрительные и теплые слова находятся для их оценки у Маркса и Энгельса! Маркс в предисловии к «Капиталу» пишет о Чернышевском: «Великий русский ученый и критик». Энгельс называет Чернышевского «великим мыслителем» и ставит с ним рядом еще и Добролюбова. А вот характеристика, которую Маркс в письме к дочери дает народовольцам: «Это действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические». Маркс и Энгельс восторгаются героизмом женщин, членов русской секции I Интернационала, отправившихся на баррикады Парижской коммуны. Высоко оценила вся семья Маркса интеллектуальные и моральные качества народовольца Германа Лопатина, который первым принялся за перевод «Капитала».

В десятках писем, впервые лишь недавно опубликованных, видна трогательная забота, большая материальная и моральная помощь, которую оказывали Маркс и Энгельс русским революционерам-эмигрантам. Достаточно было рекомендательного письма, достаточно было свидетельства, что прибывший участвовал в русском революционном движении. В этом смысле особенно показательны впервые опубликованные письма к Марксу и Энгельсу Льва Гартмана, которые говорят об удивительном терпении великих философов, вождей мирового пролетариата, на протяжении ряда лет оказывавших помощь этому неудачливому и несколько прожектерски настроенному, но весьма смелому революционеру.

Хотя по числу писем (около 150) на первом месте стоит корреспонденция между Марксом и Энгельсом и переводчиком «Капитала» на русский язык Н. Даниельсоном, это не переписка единомышленников. Такая переписка возникает у Энгельса, когда создается первая русская марксистская организация – группа «Освобождение труда» и ее члены Плеханов и Засулич становятся его корреспондентами. «…Я горжусь тем, – писал Энгельс Вере Засулич в апреле 1885 года, – что среди русской молодежи существует партия, которая искренне и без оговорок приняла великие экономические и исторические теории Маркса и решительно порвала со всеми анархистскими и несколько славянофильскими традициями своих предшественников. И сам Маркс был бы также горд этим, если бы прожил немного дольше».

Среди разысканных и впервые опубликованных ста документов «русской переписки» есть записка к Энгельсу, полученная за два месяца до его смерти от весьма известного в то время русского либерального писателя и журналиста Петра Дмитриевича Боборыкина. В этой записке Боборыкин просит разрешения «представиться Вам в наиболее удобный для Вас день и час» и ссылается на рекомендательное письмо (тоже разысканное и впервые опубликованное) известного прогрессивного историка Максима Максимовича Ковалевского – старого знакомца Маркса и Энгельса.

Письмо Боборыкина – одно из многочисленных проявлений интереса представителей русской легальной печати к марксизму. Тот же Боборыкин еще в 1866 году в качестве специального корреспондента либеральной петербургской газеты «Голос» присутствовал на конгрессе I Интернационала в Брюсселе. В дюжине писем из Брюсселя он доброжелательно освещал ход конгресса. Русскому писателю импонировали личности рабочих – участников конгресса. Боборыкин писал о них: «Они вышли все из мастерских. Они учились на медные деньги, в часы, свободные от тачания панталон и пиления металлов, как Авраам Линкольн и Андру Джонсон. Пошлите их в любое представительное собрание, состоящее из припомаженных и высокоприличных джентльменов, они окажутся не только не глупее их, но и заявят и большую практичность знаний и весьма значительную теоретическую начитанность».

До Парижской коммуны русская легальная печать вообще довольно часто пишет об Интернационале, упоминая без особой предвзятости имена Маркса и Энгельса.

После баррикад Коммуны дело резко изменилось. Буржуазные круги в России поняли: Интернационал – это штаб восстания парижских коммунаров. И тот же либеральный «Голос», публиковавший сочувственные корреспонденции Боборыкина, теперь пишет, что Интернационал «прикрывался чисто экономическими целями», а ныне объявил «открытую войну насмерть всем капиталистам». И газета считает необходимым «противодействие этому опасному учреждению всех благомыслящих людей и правительств». К чести Боборыкина можно сказать, что сам он не меняет своей точки зрения. После падения Парижской коммуны редактор «Отечественных записок» великий русский поэт Николай Некрасов посылает Боборыкина в Париж, и тот сравнительно объективно рисует сцены парижской жизни – террор версальцев, героизм рабочих.

Но голос Боборыкина тонет в общем хоре корреспондентов русских газет различных направлений, рисующих Коммуну как «исчадие революционного ада».

Недолог был сочувственный интерес представителей формирующейся русской буржуазии к марксизму. Поначалу они разглядели в нем только одну сторону – утверждение объективной закономерности смены капитализмом феодального строя. Как известно, Маркс отметил, что «первой иностранной нацией, которая переводит „Капитал“, оказывается русская». В отличие от Германии, где выход I тома «Капитала» был окружен заговором молчания печати, в России горячо отозвались на выход русского перевода «Капитала». Как только в Петербурге, в магазине А. Черкесова, снабжавшего русскую прогрессивную публику «здоровой книгой», появился 8 апреля 1872 года I том «Капитала» в русском переводе (на три года раньше французского перевода и на пятнадцать лет раньше английского), в русских газетах и журналах стали появляться рецензии на эту книгу. Это объясняется особой заинтересованностью русской буржуазии в подтверждении ее «права» на существование. Права, которое ей приходилось отстаивать и перед лицом дворянско-помещичьих кругов, и в дискуссиях с народниками, надеявшимися на то, что Россия «перескочит» через ступень капитализма. По словам Владимира Ильича Ленина, вопрос о судьбах капитализма в России возник почти тотчас же после появления «Капитала» и стал здесь «главным теоретическим вопросом».

Но к моменту письма Боборыкина к Энгельсу и царские власти, и игравшие в либерализм капиталисты уже поняли подлинную суть марксизма. За книги Маркса и Энгельса уже сажали в тюрьмы и ссылали на каторгу. Тем ценнее публикация немногочисленных писем, свидетельствующих о продолжавшемся интересе к марксизму, о стремлении встретиться с Энгельсом у прогрессивных русских людей, не связанных прямо с марксизмом.

Как ни велик сборник, подготовленный бригадой А.К. Воробьевой, – свыше 800 страниц, – тема «Маркс, Энгельс и революционная Россия» не была исчерпана. И вот замышляется второй сборник. Он должен включить воспоминания, письма, статьи русских общественных деятелей – современников Маркса и Энгельса – живые свидетельства о встречах с ними, о том влиянии, которое оказал марксизм на русское движение. И опять исследуется огромная литература, проверяются архивы, готовятся к публикации документы, никогда не видевшие света.

Материалы этого сборника опровергают, в частности, утверждение некоторых историков, что до 1883 года, то есть до образования Плехановым группы «Освобождение труда», в России только отдельные представители интеллигенции могли познакомиться с идеями марксизма. Как показали исследования советского историка Б.С. Итенберга, задолго до основания этой группы русские рабочие знакомились с идеями марксизма – и в кружках народников, и с помощью иностранных рабочих, приезжавших на работу в Россию, и выезжая сами за границу. Трижды ездил, например, за границу еще в 60-х годах один из основателей «Северного союза русских рабочих» петербургский слесарь Виктор Обнорский. Итенберг выявил еще ряд имен русских рабочих, установивших непосредственные связи с пролетариями Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Польши. Другая исследовательница – работник Института марксизма-ленинизма А.В. Уроева – в своей работе о «Капитале» «Книга, живущая в веках» рассказала, что с произведениями Маркса, с его «Капиталом» был знаком не только Виктор Обнорский, но его знал и другой основатель «Северного союза русских рабочих» – Степан Халтурин, а также деятели «Южнороссийского союза рабочих». Работы исследователей показывают, что в уставе и программе обоих союзов рабочих России были заимствованы целые разделы документов I Интернационала.

Документы, опубликованные советскими исследователями «русской темы», воскрешают многочисленные связи Маркса и Энгельса с передовыми русскими общественными деятелями, связи, которые позволили великим вождям всемирной революции понять и предвидеть главенствующее место России в борьбе со старым миром. И бесплодны попытки врагов коммунизма представить, что революция в России делалась «не по Марксу» и даже «вопреки Марксу», что русская революция – революция в отсталой стране опровергает якобы Марксовы теории. В действительности эту революцию ждали, и ее предсказали великие мужи науки, подлинные провидцы истории.