1. Кабинет на Старой площади

Зазвонил телефон. Андропов бросил взгляд на маленький столик с телефонными аппаратами. Их было одиннадцать, различных цветов и размеров. Одни из них были устроены так, чтобы мигать, другие гудеть, а самые важные – звонить. Этот звонил. На нем, рядом с позолоченным гербом, была табличка: тов. Суслов М.А.

Аппарат был серого мышиного цвета, со звонком пронзительным, дребезжащим. «Как сам Суслов», – поймал себя на мысли хозяин кабинета. Он вздохнул и поднял трубку.

– Не оторвал от работы? – скрипучий голос с характерным оканьем был размерен. – Позвоню попозже.

Андропов знал, что Суслову можно сказать: «Извините, у меня совещание». Тот не обижался и звонил позже. Однако, решив, что откладывать неприятности на «потом» не следует, отчеканил:

– Текучка, Михаил Андреевич, текучка.

Спокойно, даже весело отвечая на вопросы о здоровье детей, жены, о себе, Андропов старался по тону собеседника догадаться, что тот ему приготовил.

– К нам не собираетесь, на Старую площадь?

Именно это меньше всего ему и хотелось услышать. «Сейчас попросит зайти», – подумал он. И тут же:

– Если выберете время, загляните ко мне.

* * *

Андропов любил здание ЦК партии. Больше двадцати лет назад, он, к удивлению для самого себя и коллег из МИДа, в один прекрасный день превратился из отставного посла, слоняющегося без дела по мидовским этажам, в заведующего отделом ЦК и занял кабинет на четвертом этаже с видом на памятник героям Плевны. С тех пор у него оставались теплые, домашние чувства к этому дому; теперь из окна своего кабинета Председателя КГБ ему был виден только краешек здания ЦК партии, и он частенько поглядывал на него.

Новый вход в ЦК со двора, для начальства, он не признавал и всегда просил подвозить себя к официальному подъезду. Большая тяжелая машина сделала круг у памятника Дзержинскому и плавно въехала в аллею со знаком «Въезд запрещен».

В последние годы он старался не смотреть на себя в зеркало: землистый цвет лица, тяжелые коричневые мешки под глазами – все это напоминало ему о болезни. Подчиненные знали об этом, и на пути от кабинета до машины зеркал не было. Но в старом лифте в ЦК висели большие зеркала. И здесь он проверял, как выглядит; надеялся на изменение к лучшему, но никогда не соблазнялся самоутешением.

Однако сегодня вроде бы все было неплохо. Он определял приближающийся приступ по походке; тогда она становилась грузной, и он с трудом передвигал ноги. Сегодня даже три крутых ступеньки у входа не показались ему высокими. И настроение было хорошее. «Сейчас испортит», – думал он, входя в приемную Суслова.

Седой, невзрачного вида секретарь сразу же пропустил его в кабинет.

– Не бережете себя, Михаил Андреевич, – весело начал он. – Ни в приемной, ни в коридоре «девятки» нет.

– От моего кабинета до улицы, до народа – только два охранника: секретарь да внизу, у входа, ваш сотрудник. Надо быть ближе к народу, к людям, ради которых мы с вами и трудимся.

«А ведь он говорит это всерьез», – подумал Андропов. – И вспомнил слова Брежнева, сказанные лет пять назад: «Мишка у нас последний живой марксист остался».

Суслов встал, подошел к гостю, пожал руку. Они сели в большие старые неудобные серые кресла.

В кабинете пахло лекарством. Это раздражало Андропова. Раздражали его и тяжелые, неопределенного цвета, выглядевшие полинявшими шторы, и старомодная лампа с ярко-зеленым стеклянным абажуром на письменном столе. Когда через полтора года Андропов станет хозяином этого кабинета, он сразу же распорядится на три дня открыть окна, поменять кресла, шторы, лампу. Он просидит здесь только шесть месяцев и уйдет этажом выше, в кабинет Генерального секретаря.

– Почему некоторые ваши товарищи помогают маоистам? – мягко и незлобно начал Суслов.

– Этого не может быть, – спокойно и твердо возразил гость.

– Вчера у меня был товарищ Хорхе дель Прадо. И он…

Андропов знал, что в Москве проходит совещание руководителей компартий стран Латинской Америки и все они уже побывали у Суслова. Был и Хорхе дель Прадо, секретарь компартии Перу.

Суслов вынул из стола небольшую записную книжку, перелистал несколько страниц.

– Недавно комиссия конгресса Перу опубликовала данные, касающиеся деятельности, связанной с наркотиками, бывшего руководителя национальной безопасности и помощника президента Владимиро Монтесиноса. Ваши люди имели с ним дело?

– Мы помогаем коммунистическим партиям, используя разные каналы, – уклончиво ответил Андропов.

– Чем вы конкретно помогали Монтесиносу?

– Наши люди закупили в Европе несколько химических лабораторий.

– Вы знали о происхождении денег, которыми он с вами расплатился?

– Да. Иногда мы получаем деньги, может быть, связанные с продажей наркотиков, кладем их в европейские банки и на них закупаем нужное нашим товарищем оборудование. Но на этот счет мы имеем согласие Центрального комитета.

– Я знаю, – кивнул головой Суслов.

Согласие действительно было. Раньше Хрущев был категорически против любых контактов с наркоторговцами. С Брежневым было проще. Он сразу же согласился.

– Что за лаборатории вы покупали?

– Обстановка в Латинской Америке меняется быстро. Возникают проблемы, каких раньше не было, – начал издалека Андропов. Он знал, что Суслов любит доскональный доклад. – Сейчас в Колумбии, Венесуэле и Перу происходит замена плантаций коки на опийный мак.

– Зачем? – удивился Суслов. – Насколько мне известно, в этих районах преимущественно употребляют кокаин. Кроме того, кокаин идет через Мексику в Америку. Зачем им менять кокаин на героин?

– Героин дороже.

– Они хотят составить конкуренцию героину из Азии?

– В перспективе да.

– И у них есть возможности?

– Да. Во-первых, они имеют в своем распоряжении целую армию левых повстанцев, которые защищают плантации опийного мака, лаборатории и дороги, по которым перевозятся наркотики.

– Только не называйте их левыми и армией. Это бандитские группировки.

– Но они держат под ружьем пятнадцать тысяч хорошо подготовленных людей и вооружены самым современным оружием.

– Вот еще один пример сращивания преступников с так называемыми левыми партизанами.

– Для многих в Латинской Америке это – партизаны, это – революционная армия.

– Хорошо, это – во-первых. А во-вторых?

– Во-вторых, потенциальная возможность получения крупной прибыли делает торговлю героином очень заманчивой. Так один килограмм героина может быть куплен в Колумбии за шесть тысяч долларов США, а продан в Нью-Йорке или в Лондоне по цене в двадцать раз выше.

– Значит, их основной рынок – США и Европа.

– Да. И в-третьих. Латиноамериканские наркоторговцы уже давно проникли на рынок наркотоваров в Северной Америке и в Европе, поставляя туда свой кокаин. Они владеют на местах высокоэффективной, хорошо организованной и обладающей большим опытом сетью распределения кокаина, поэтому для них не составляет большого труда заменить кокаин героином. И в-четвертых, расстояние, через которое они должны перевозить наркотики, гораздо меньше, чем расстояние, через которое должны перевозить наркотики их конкуренты из азиатских стран. Так, для того чтобы доставить героин из Колумбии в Соединенные Штаты, нужно преодолеть путь в восемь раз меньший, а в страны Европы в три раза меньший, чем путь туда же из азиатских стран. Это означает скорейшую доставку, меньшее количество посредников и меньшие расходы на транспорт. Основная трудность состоит в том, что им необходимы небольшие химические лаборатории для переработки мака в героин на местах.

– И ваши сотрудники получали наличные деньги, за которые приобретали в Европе химические лаборатории?

– Да.

– Это специальные лаборатории?

– Нет. Это типовые лаборатории для средних школ.

– И вы помогали им через Монтесиноса?

– Да.

– Знаете ли вы, что этот Владимиро Монтесинос связан с «Сияющей тропой»?

Ах, вот в чем дело! Этого Андропов не знал. То, что советник президента Перу Монтесинос связан с «Сияющей тропой» – так называли перуанскую маоистскую организацию – он не знал. Но догадался, что сведения эти Суслов получил от Хорхе дель Прадо, и поэтому возражать было бесполезно.

– Мы действительно имели контакты с Владимиро Монтесиносом, бывшим советником президента Перу, – продолжал Андропов. – Мы знаем, что после восьми месяцев нахождения в бегах он был недавно арестован. Но, насколько нам известно, на допросах он отрицал всякие связи с нами. Кроме того, они были незначительны и носили чисто коммерческий характер.

– Это верно. Перуанские власти не знают о его контактах с нами. А Гусман и его друзья из «Сияющей тропы» знают. И они не упустят случай обвинить нас в помощи наркоторговцам. Сколько человек имели контакт с этим Монтесиносом?

– Только один наш сотрудник.

– Только один?

– Один. Мы его уберем из Латинской Америки.

– Правильно. Очень правильно. И воспользуйтесь тем, что Хорхе дель Прадо сейчас в Москве. Обговорите с ним дальнейшую работу по помощи компартии Перу.

Суслов по мере возможности не допускал Андропова к контактам с лидерами компартий, но в отношении Латинской Америки приходилось делать исключение, ибо по решению Политбюро все контакты с находящимися в подполье коммунистическими партиями и их финансовое обеспечение проходили через Комитет Госбезопасности.

– Надо делать все возможное, чтобы маоисты не знали о наших делах по использованию денег, полученных от продажи наркотиков, – продолжал Суслов.

«Как он хорошо выглядит, – следил за ним глазами Андропов. – Надо же, и волос седых нет, а не красится. Ничто его не берет. Вот Брежнев после операции предстательной железы за какие-то два-три месяца из бонвивана превратился в дряхлого маразматика».

Он вспомнил, как, казалось, еще вчера, веселый, размахивающий сигаретой Брежнев смеялся: «Не поверите, все у меня были, а вот Елены ни одной». И члены Политбюро подшучивали, мол, еще не поздно. А он отвечал, кивая на Суслова: «Да вот Михаил Андреевич не разрешает». А в отсутствии Суслова говорил: «Мишка сам не пьет и людям не дает. Живков упросил дать ему какой-нибудь орден. Думал, хоть за это выпьет. Так ведь не пил. Здоровье бережет».

И здоровье Суслов сберег. В довоенных галошах и теплом кашне при одном только намеке на дождь, в большой «сусловской» шляпе и габардиновом плаще даже в теплый осенний вечер – таким Андропов в первый раз близко увидел его еще в середине пятидесятых, когда тот прилетал к нему в Венгрию.

– Что вы намерены предпринять в отношении этого Монтесиноса?

– Центральный комитет запретил нам физическое устранение…

– Понимаю, понимаю.

Опасаясь за ответные действия в отношении своих родственников, работающих за рубежом, Брежнев дал Андропову указание расформировать группу «Л» – «Ликвидация». Суслов тогда был против. Полностью расформировывать группу «Л» Андропов не стал. Суслов об этом знал, но Брежневу не докладывал.

– Революция должна уметь себя защищать, – назидательно начал Суслов. – Ленин сказал…

Он говорил и одновременно писал. Такого качества Андропов не замечал ни у кого. Особенно злил Андропова всем известный «сусловский» жест, когда тот замолкал, потом левой рукой вынимал из кармана карандаш и, орудуя им как пикой, тоненьким голоском принимался бубнить: «Ленина надо читать внимательно. И не просто читать, а с карандашиком. С карандашиком».

Потом Суслов закрыл записную книжку, и Андропов решил, что самое время перевести разговор на Олимпиаду:

– Британская олимпийская ассоциация решила не бойкотировать Олимпиаду. Это политическое поражение для правительства Тэтчер.

Суслов изобразил улыбку:

– Этого можно было ожидать. Рост безработицы нанес серьезный удар по ее популярности. Ее попытка ослабить инфляцию в рамках монетаристского подхода была изначально обречена на неудачу.

Разговор перешел на подготовку к Олимпиаде.

– Обязательно встретьтесь с товарищем дель Прадо, – на прощание напомнил Суслов. – И уберите вашего человека из Перу.

Вернувшись в свой кабинет, Андропов попросил секретаря узнать расписание дель Прадо на ближайшую неделю.

– Завтра он будет на совещании у Пономарева. В малом зале политбюро.

 

2. Хорхе дель Прадо

Участники совещания гуляли по небольшому залу с окнами во двор. Первым, кого увидел Андропов, был Кудачкин, заведующий сектором Латинской Америки. Андропов хорошо знал Кудачкина, относился к нему с большим уважением – Герой Советского Союза, прошел всю войну, брал Берлин.

– У вас перерыв?

– Да.

Андропов по мере возможности всегда старался соблюдать правила служебного этикета и на территории Международного отдела беседовал с генсеками в присутствии сотрудника Международного отдела.

– Не поможете с переводом, Михаил Федорович? – попросил он.

– С удовольствием.

Разговаривая с Кудачкиным, Андропов рассматривал участников совещания. В зале было человек двадцать. У самого входа в зал стоял Пономарев. Он беседовал с человеком среднего роста в темно-сером костюме с выправкой профессионального военного.

– Это Престос, секретарь Бразильской компартии, – подсказал Кудачкин.

Пономарев заметил Андропова и кивнул ему головой. Его предупредили, что тот должен сегодня появиться. Пономарев давно уже смирился с неожиданными появлениями Андропова на совещаниях в Международном отделе ЦК, но о каждом посещении немедленно докладывал Суслову. И каждый раз Суслов его успокаивал: «Юрий Владимирович делает общее дело».

Глядя на независимо держащегося Пономарева, Андропов подумал, что будет, если он доложит Брежневу о том, как его поносят в своих интеллигентских кругах толстые пономаревские дочки.

В это время к ним подскочил веселый неунывающий генсек венесуэльской компартии Хесус Фариа.

«Сейчас будет рассказывать про Петкова», – решил Андропов.

Несколько лет назад трое венесуэльских коммунистов совершили побег из тюрьмы в Сан-Карлосе, прорыв туннель из камеры через площадь в ресторанчик, который держал родственник одного из них, болгарин по происхождению. Этот побег в стиле Монтекристо Фариа теперь вспоминать не любит, потому что болгарин Петков ушел к маоистам. Каждый раз Фариа оправдывался в Москве. Никто его не обвинял, хотя и посмеивались: «Аббат Фариа выбрал не того Монтекристо».

Андропов знал, что венесуэльские товарищи несколько раз пытались ликвидировать этого Петкова, но тот близко к себе не подпускал никого. Кроме женщин. А подходящих женщин у венесуэльских коммунистов не нашлось.

«У нас в подразделении «Л» женщин тоже нет», – отметил про себя Андропов.

Фариа на сей раз говорил о том, что они решили направить в Москву на учебу не двадцать активистов как в прошлом году, а двадцать пять. Из них восемнадцать в возрасте около двадцати лет.

Андропов слушал его и соображал, на кого он похож. Потом понял: на Вертинского.

– Двадцать пять активистов? – переспросил Кудачкин. – Это очень хорошо. Мы их примем в Комсомольской школе.

Закончив разговор с венесуэльским генсеком, Андропов и Кудачкин уже было направились к одиноко стоящему у стены Хорхе дель Прадо, как буквально натолкнулись на Ульяновского.

«Этот что здесь делает? – подумал Андропов. – Он же занимается Африкой».

За Ульяновским шустро передвигались две молодых девицы. О пристрастиях Ульяновского к молоденьким секретаршам Андропову уже докладывали несколько раз. Ульяновский посмотрел на Андропова, надеясь, что тот его заметит. Андропов прошел мимо, и Ульяновский побежал к Пономареву.

Наконец добрались до дель Прадо.

Среднего роста, коренастый, с большими голубыми глазами и обязательно в голубой рубашке, генсек Перу долгое время работал художником. Художницей была и его жена.

– Наши товарищи допустили ошибку. Мы имели дело с Монтесиносом. Мы не знали, что он связан с движением Гусмана.

– Этот Монтесинос – просто мерзавец.

И дель Прадо начал долго говорить о Монтесиносе, о других перерожденцах, о том, как лидер «Сияющей тропы» Абимаэль Гусман просто перекупает неустойчивых, о том, что красивая ультралевая фраза привлекает неопытных студентов.

Кудачкин переводил, и Андропов терпеливо слушал. Потом спросил:

– Вы лично знакомы с товарищем Семицветовым?

– Да, да. Я с ним несколько раз встречался.

– Мы его вернем в Москву. К вам приедет другой человек. – И, не дав перуанцу опомниться, продолжал: – Может быть, в будущем, чтобы избежать ошибок, ваши товарищи сами будут указывать нам, с кем иметь дело?

«Сейчас начнет яростно отбиваться», – подумал Андропов и не ошибся. Перуанец начал говорить о сложностях работы в подполье.

Андропов согласился. И в доказательство того, что разговор окончен, перешел на более приятную для перуанца тему.

– Этна Валарде еще в Бразилии? – спросил он.

Этна Валарде – это жена дель Прадо.

Перуанец тоже понял, что разговор о Монтесиносе закончился, и явно обрадовался. Он весело ответил:

– Нет. Сразу же после путча в Чили она перебралась в Рио-де-Жанейро. А потом уехала в Мексику.

– Работает?

– Она сделала цикл неплохих натюрмортов.

Генсек начал рассказывать о ее работах.

– А вы сами не работаете? – вежливо поинтересовался Андропов.

– Иногда. Так для себя.

Еще несколько слов – и разговор закончился.

Андропов решил, что уходить, не поговорив с Пономаревым, неудобно.

Около Пономарева стоял Ульяновский с девицами. Тот было дал им команду удалиться, но Андропов его остановил:

– Не лишайте меня, Ростислав Александрович, приятной компании.

Вмешался в разговор Пономарев:

– Многие генсеки просят увеличить число слушателей в Комсомольскую школу. Мы думаем согласиться.

– Это правильно, – согласился Андропов, – Что касается коммунистов, то их число можно увеличить. А насчет африканцев… – он посмотрел на Ульяновского. – Надо сделать так, чтобы они не очень контактировали с латиноамериканцами.

Ульяновский хотел возразить, но Андропов попрощался.

 

3. Семицветов

Вернувшись к себе в кабинет, Андропов поднял трубку телефона «для особой связи». Набрал номер командира подразделения «Л».

– Полковник Волков. Слушаю вас, Юрий Владимирович.

– Сколько нужно времени, чтобы подготовить специалиста для вашей группы?

– От года до трех лет. Все зависит от первоначальной подготовки.

– Для женщин тоже необходимо три года?

– Да. Но женщин у нас нет.

– Знаю. Я хочу добавить в вашу группу пять-шесть женщин. Подготовьте соответствующее предложение. Жду вас завтра. О времени договоритесь с моим помощником.

Потом вызвал секретаря:

– Попросите подготовить для меня отчет о том, как ведут себя африканцы в Комсомольской школе.

– Да, но… – замялся было секретарь.

Данное еще Хрущевым распоряжение, запрещающее органам вмешиваться в работу комсомольских организаций, хотя и не было отменено, но практически давно не выполнялось.

– Дайте указание. И еще… Отзовите Семицветова из Перу.

– В центральный аппарат?

– Да. Хотя… Принесите мне постановление Совмина о переносе некоторых видов исследовательских работ из Военно-химической академии в гражданские научно-исследовательские институты.

Через несколько минут Андропов открыл папку с постановлением и быстро нашел то, что искал.

Полученные оперативным путем данные о сильном наркотическом веществе, синтезированном в годы войны в Германии, сначала были переданы на кафедру академика Кнунянца в Военно-химической академии. Опыт у того был. Сразу же после войны на его кафедре были синтезированы отравляющие вещества, разработки которых велись в Германии.

– Свяжите меня с Кнунянцем, – попросил Андропов.

Через несколько минут голос академика:

– Кнунянц.

Андропов сразу представил себе экспансивного армянина, который мог выйти на улицу в генеральском кителе и гражданской шапке и, будучи за рулем, развернуться посреди Садового кольца.

– Здравствуйте, Иван Людвигович. Это Андропов. Почему вы передали гражданскому НИИ данные о каком-то новом веществе?

– Это вещество по своей структуре является алкалоидом. Мы алкалоидами не занимаемся. Передали его институту, где такая работа проводится. Кроме того, оно не может рассматриваться как отравляющее или нервно-паралитическое вещество. Это скорее наркотик. Но очень сильный.

– У него есть название или только химическая формула?

– Формулу-то мы как раз и не знаем. Немцы его называли «Фельдмаршал». Я его переименовал в «Мефистофель». Это не нервно-паралитическое вещество. Это наркотик, стимулятор. Это не профиль нашей кафедры.

Андропов улыбнулся. «Не профиль». Он знал, что лет десять назад Кнуняц решил синтезировать вещество, повышающую мужскую активность. Для себя. Он рассчитывал получить всего граммов двадцать, а его сотрудники по собственной инициативе увеличили дозу раз в десять. И начали пользоваться. Да так активно, что один пожилой полковник скончался.

– В какой институт вы передали этого «Мефистофеля»?

– В НИИ ядохимикатов и удобрений. Вообще-то этот институт должен называться НИИ химических удобрений и ядохимикатов, но получалось очень неблагозвучно.

– Почему туда?

– Там есть лаборатория, изучающая алкалоиды.

– Кто конкретно будет этим заниматься?

– Заведующий лабораторией профессор Янаев.

– Он сможет его синтезировать?

– Раз немцы смогли, то… Хотя гарантии дать невозможно.

Андропов поблагодарил академика. Подумал несколько минут. Семицветов знает проблему наркотиков, разбирается в их очистке. Он снова вызвал секретаря:

– Переведите Семицветова под крышу в НИИ ядохимикатов.

– Вы его примете, когда он вернется в Москву?

– Решу позже. И еще. Этна Валарде. Запишите это имя. Это художница. Живет в Мексике. Ей надо помочь. Купить несколько картин. Пусть наши сотрудники подумают.

– Я понял.

Ну, вроде бы все. Хотя…

– Отзовите из Италии нашего сотрудника, который покупал лаборатории для Семицветова.

– В центральный аппарат?

– Да. Как его имя?

– Узнаю и доложу.

Через несколько минут секретарь доложил:

– Закупкой лабораторий в Италии занимался подполковник Лонов Евгений Николаевич.

Прошло девять лет

 

4. Бук и тис

Осень 1989 года выдалась холодной. Уже в середине ноября по ночам начались заморозки. В кабинетах еще не топили и было холодно. Во всех кабинетах, но не у начальства.

– У тебя тепло! – Я с удовольствием развалился в кресле. – А у меня в кабинете почти минусовая температура.

– Начнешь выполнять задание, согреешься.

– Что за задание?

Колосов вынул из тумбочки бутылку «Мартеля» и два бокала:

– Твое здоровье.

– И твое. Дал бы указание топить во всех кабинетах. Что за задание?

– Тис от бука отличить сможешь?

– Ну и вопрос! Я и липу от тополя не отличу. Знаю только, что рябина красная, ивушка зеленая, а клен ты мой опавший. Всё.

– Плохо, но не трагично. Кроме того, я уверен, что ты не знаешь такую породу дерева как «окуме».

– Не знаю.

– Придется узнать. В марте состоится всемирный конгресс по ценным породам древесины. Ты будешь включен в состав делегации.

– Но я в ценных породах…

– Я тебя знаю. Ты очень способный. Если будет надо, за полгода научишься читать абиссинские манускрипты.

И я задал сакраментальный вопрос, который на моем месте задают все здравомыслящие подчиненные:

– Почему я?

– А ты посмотри на себя. У тебя ученый вид. Я так и вижу тебя на трибуне научного конгресса. Кроме того, тебя знают как сотрудника министерства внешней торговли.

– Где хоть он будет, этот конгресс?

– В Яунде. Это, если ты забыл географию, Камерун. У тебя на подготовку четыре месяца.

– И сколько он будет продолжаться?

– А тебе не все равно? С женой развелся. Живешь один… Два дня на ознакомление с делом. Еще по одной?

* * *

Через день у меня на столе лежало постановление Совета Министров СССР «О международном конгрессе по ценным породам древесины». На двух страницах были указаны задачи, стоящие перед советской делегацией. Отдельно прилагалось постановление ЦК КПСС «О советской делегации на международном конгрессе по ценным породам древесины». Руководителем делегации был назначен Министр лесной промышленности, в состав входили председатель Внешнеторгового Объединения «Экспортлес», директор Байкальского целлюлозно-бумажного комбината и еще пять лиц, в том числе «сотрудник Министерства иностранных дел», что на эзоповом языке постановлений означало «сотрудник моего ведомства».

Непонятно, зачем здесь «Экспортлес», – удивился я. – Мы вроде бы ценные породы не экспортируем.

Потом я затребовал информацию о нашем торгпредстве в Яунде. Там оказалось представительство того же «Экспортлеса». Два человека. Один из них наш сотрудник. Я поднял дело. Старший лейтенант Котомцев Андрей Викторович, это его первая командировка.

Я поднялся к Колосову:

– В Яунде лесом занимается наш парень. Сделай ему вызов в Москву на пару дней.

– Дело говоришь, – согласился Колосов.

Через четыре дня Котомцев объявился в моем кабинете.

 

5. Котомцев и его сказки

– Здравствуйте, Евгений Николаевич.

Долговязый, в светлом тропическом костюме, с книжкой в руках, похож на младшего научного сотрудника гуманитарного НИИ.

– Котомцев. Я из Яунде.

Уж больно по-штатски. Точно, из гуманитарного НИИ.

– Кто? – неласково спросил я.

Он понял:

– Старший лейтенант Котомцев по вашему приказанию прибыл.

Перебрал в другую сторону.

– Покажи удостоверение.

Мне хотелось посмотреть на его фотографию в военной форме. Он удивился, протянул удостоверение.

– Прилетел сегодня?

– Так точно. Сегодня утром. И сразу к вам.

– Я включен в состав делегации на конгресс по ценным породам древесины. Хочу, чтобы ты меня ввел в курс дела.

– Вы когда-нибудь занимались лесом?

– Никогда.

– Я вас подробно проинформирую. Это займет много времени. Но я хотел бы все рассказать сегодня.

– У тебя завтра дела?

– Я восприимчив к перемене климата. Вчера еще я был в Яунде. Там температура тридцать два градуса, разумеется, плюс, а в Москве плюс два. Завтра я обязательно буду лежать с температурой.

Я обратил внимание на книжку, которую он держал в руках.

– И поэтому ты запасся книгой. Что у тебя за книга? Справочник по лесному делу?

– Сказки Перро.

– Красной Шапочкой интересуешься?

– Я постоянно совершенствуюсь в знании французского языка. А разговорную речь лучше всего учить по сказкам. Лексика сказок ближе к разговорной речи, чем лексика любого другого художественного произведения.

– Давно занимаешься лесом?

– Всего два года. Входить в лесные проблемы было очень трудно. Литература по лесу очень сложная. Перевод лексики, связанной с лесным делом, труднее, чем перевод, связанный с какой-либо другой отраслью промышленности. Дело в том, что, скажем, в атомном машиностроении, все термины введены в двадцатом веке. Большинство из них имеют корни или международные или легко переводимые. А в лесном деле все термины аж с семнадцатого века. И в каждом языке разные. Приведу пример. Вы знаете, что такое «задир»?

– Нет.

– Это частично отделенный и приподнятый над поверхностью пиломатериала участок древесины с защепистыми краями. По-английски это «bullies», по-французски «tyrans». Никаких общих корней. Или «отщеп». По-английски «flake», а по-французски…

– Всё. Убедил.

– А как трудно переводить названия деревьев! Вы знаете английский?

– Не очень.

– Этого достаточно. Я работал с делегацией лесников, которая приезжала к нам год назад. Их привезли в Сочи и сказали, что они поедут смотреть самшитовую рощу. Вы знаете, что такое самшит?

– Нет.

– Это такое дерево. В некоторых странах есть обычай ставить стебелек самшита в сосуд с водой в комнате, где стоит гроб с покойником. Переводчик не обязан знать, как переводится на иностранный язык слово «самшит». Переводчица на английский решила, что это слово интернациональное, и у нее получилось: «And then we shall visit park where you will have pleasure to see a grove of some shits», что означало: «Потом мы посетим парк, где вы будете иметь удовольствие посетить рощу с дерьмом». Специалисты удивлялись.

– Их можно понять. Расскажи, что это будет за конгресс.

– Возглавляет нашу делегацию министр лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР товарищ Степан Алексеевич Шалаев. Заместителем будет председатель Внешнеторгового объединения «Экспортлес» Матвей Матвеевич Косталевский… А вы знаете, актер Косталевский, который играл в фильме «Звезда пленительного счастья», – его сын. Вы видели этот фильм?

– Нет.

– Посмотрите. А вы знаете, фасон шпаг в этом фильме…

– Кто будет заниматься подготовкой конгресса?

– Подготовка возложена на министерство лесной промышленности. А конкретно на заведующего сектором Дыгаева Ивана Фомича.

– Сколько человек у вас в торгпредстве?

– Десять. Лес курируют двое: я и заместитель торгпреда Ласточкин Анатолий Иванович.

– Ласточкин? Он, случаем, стихи не пишет?

Котомцев растерялся:

– Может, чего другое. А стихи нет.

Много лет назад я нашел пристанище в окружной газете «Советский воин». Там, кроме всего прочего, я должен был заведовать поэзией. Главный редактор требовал стихи к каждому воскресению. А где их брать! И я придумал поэта: рядовой Анатолий Ласточкин. И писал за него стихи. Кстати, неплохие. Я даже получил приглашение для рядового Ласточкина на какой-то съезд:

– Не пишет, говоришь?

– Точно, не пишет. Вы на него посмотрите и сразу поймете, что стихи он не пишет.

Мне в голову пришла идея:

– На сегодня достаточно. Позвони завтра.

И отправился к своему непосредственному:

– Ты знаешь, что я подумал? Не слетать ли мне на недельку в Яунде?

– Отличная мысль. Оформляй документы.

И через три недели я предъявлял в Шереметьево билет «Москва – Париж – Дуала – Яунде – Дуала – Париж – Москва».

 

6. Немецкий ювелир

В первом классе рядом со мной оказалась дама. Строгая прическа, обманчиво простой светло-серый костюм выдавали в ней бизнес-леди, привыкшую летать первым классом. Пока я раздумывал над тем, как начать разговор, она спросила:

– Вы когда-нибудь летали этим рейсом?

– Нет.

– Тогда вас ожидают неожиданности.

И всё. Очевидно, она решила, что какими будут эти неожиданности, я узнаю сам.

Сегодня утром в Дуале я вышел из самолета Париж – Йоханнесбург и, с тоской взглянув на огромный «Боинг», прошел в зал аэропорта. Через два часа я уже занял кресло в другом «Боинге», значительно меньшем по размеру. Он должен был через сорок минут доставить меня в Яунде.

– Вы знаете, что на самолетах «Эр-Камерун» никогда не было катастроф? – снова спросила дама.

– Нет. И надеюсь, что так будет продолжаться.

– Вы боитесь летать на самолетах?

– Я много летал. Привык.

– Вы не боитесь всего, к чему привыкли?

– Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть.

– Например.

– Искреннее невежество и честная глупость.

– Где-то я уже слышала про искреннее невежество и честную глупость.

– Это слова Лютера, мадам. Он сказал, что в мире нет ничего опаснее искреннего невежества и честной глупости.

– Опаснее и отвратительнее. Я видела по телевизору кадры, как в одной стране забрасывали камнями женщину за супружескую неверность.

– Убивать женщин – это ничем не оправданное преступление. Особенно это понимаешь, когда рядом с тобой красивая женщина.

Подошла стюардесса:

– Мадам заказывала воду?

– Нет. Хотя, если вы принесли… Спасибо.

Дама взяла стакан и повернулась ко мне:

– Предположим, я знаю, что здесь яд и, если я выпью, я тут же умру. Но меня какая-то неодолимая сила будет толкать выпить эту воду.

Она медленно поднесла стакан к губам. Я инстинктивно дернулся, чтобы ее остановить.

– Вы испугались. А человек, который узнает, что должен умереть через несколько минут, никогда не пугается, у него парализуется воля. Он перестает сопротивляться и покорно идет навстречу смерти.

– Как бараны, идущие на бойню.

– Нет-нет. Бараны не знают, что умрут. Животные вообще не знают, что они умрут. Я говорю о людях, которые знают, что скоро умрут. Вы никогда в кино не видели документальные съемки, как расстреливают людей?

И, не дав мне ответить, продолжала:

– А я видела. Дело происходило где-то в Латинской Америке. Вывели трех молодых парней из машины и подвели к стене. Они шли совершенно обреченно. Какая-то девушка в яркой косынке с кинокамерой шла почти рядом с ними и снимала фильм. Они покорно встали у стены. Им приказали повернуться. Они повернулись. И ждали. Ждали.

В это время самолет как будто провалился в яму. Его затрясло. Стакан чуть не упал из рук дамы. Но она оставалась спокойной:

– В этом месте всегда трясет. Так вот. Раздались выстрелы. Они упали. И всё.

Из кабины пилотов вышла та же стюардесса. Она посмотрела на пассажиров и покачала головой. Самолет продолжало трясти, а стюардесса начала смеяться.

– Они всегда так делают, – объяснила мне дама. – Хотят успокоить пассажиров. А если трясет, это означает, что мы на полпути. Через двадцать минут приземлимся в Яунде. Вы в первый раз летите в Яунде?

– В первый.

– Но в Африке вы уже бывали. Не так ли? На вас прекрасный костюм и галстук. Люди, в первый раз прилетающие в Африку, обычно надевают черт знает что. Вы цитировали Лютера, но вы не швейцарец, швейцарец никогда не поедет в Африку в хорошем костюме. Вы немец. Я не ошиблась? У вас характерный акцент немца, говорящего по-французски.

Я согласился:

– Вы правы, мадам.

Мне хотелось сказать «Jawohl».

– Яунде – небольшой город. Два первоклассных отеля. Есть хорошие рестораны. Но немецких ресторанов нет. Есть эльзасский ресторан. Он так и называется «Альзас». Там готовят настоящий шукрут. Обязательно зайдите туда.

– Спасибо, мадам. Я непременно воспользуюсь вашим советом.

Снова появилась стюардесса:

– Привяжите ремни. Самолет идет на посадку.

Дама начала рукой искать ремень за спиной, и я увидел перстень с огромным сапфиром. Год назад мне пришлось заниматься поддельными драгоценностями, и я научился немного разбираться в камнях.

– Прекрасный камень. Кашмирский сапфир.

– Вы ошиблись, он из Таиланда.

– Из Кашмира. Камень василькового оттенка с шелковистым отливом. И старинной работы. Сейчас такие сапфиры в Кашмире уже не добывают.

– Прекрасно. Теперь я знаю, кто вы такой. Вы ювелир.

– И вы снова не ошиблись, мадам.

– На жителя маленького города вы не похожи. Значит, из мегаполиса. Вы цитировали Лютера. Это типично для лютеранина. Поэтому Мюнхен отпадет. Там католики. А вот Гамбург… Гамбург – столица германских ювелиров. Таким образом, вы ювелир из Гамбурга. Я не ошиблась?

– От вас ничего не скроешь, мадам.

– Я люблю разгадывать профессию попутчиков. За сорок минут я узнала, что вы добропорядочный немец из Гамбурга, ювелир, немного верите в чепуху, но не настолько, чтобы полностью ей доверять. Вас можно испугать. Словом, вы настоящий ювелир-немец.

* * *

Первое, что я увидел, выйдя из здания аэропорта, был «Мерседес» с советским флагом.

«Посол кого-то встречает», – подумал я и стал искать глазами Леву Лыжина, резидента в Камеруне, моего знакомого еще по Алжиру.

Он стоял у «Мерседеса» и улыбался.

Я подошел:

– Кого встречаете?

– Тебя. Понимаешь, посол в Москве, прилетает завтра. Советник болен. И я в посольстве самый главный. Почему я не могу встретить большого гостя из МИДа на официальной машине? Ты же ведь сотрудник МИДа?

– С флагом? Что местные скажут!

– Африка, Жень. Здесь спокойная, тихая Африка.

Я обернулся и увидел свою соседку по самолету. Она с удивлением смотрела, как добропорядочный ювелир из Гамбурга усаживается в «Мерседес» с советским флагом.

 

7. Тихая посольская жизнь

Я сидел в приемной посольства и ждал представителя «Лады». Вчера Лев сказал мне, что этот представитель даст мне на несколько дней «Ладу», то есть «Жигули».

– За это надо платить? – спросил я.

– У него были неприятности по амурной части. Я закрыл. Теперь он по моей просьбе…

– Понял. Причина убедительная.

Входили и выходили дипломаты, одни делали вид, что заняты, другие и этим себя не обременяли. Болтали о том о сем. По стенам на стеллажах стояли книги. Я обратил внимание на дореволюционную энциклопедию «Брокгауз и Эфрон». Томов много, наверное, полный комплект. Я взял несколько томов, начал пролистывать.

Появился Котомцев, он прилетел в Яунде на неделю раньше меня:

– Я подготовил программу вашего пребывания в Яунде. Лев Сергеевич сказал, что сегодня вы пообедаете у него. После обеда мы поедем в торгпредство. Ласточкин уже ждет. Завтра мы посетим деревообрабатывающий комбинат, посмотрим, как обрабатывается древесина. Вас примет один из директоров. Не волнуйтесь, он будет рассказывать, вы – слушать. Воскресенье – отдых. В понедельник вас примет руководитель государственной компании, занимающейся обработкой окуме – это такая ценная порода дерева. Во вторник визит в оргкомитет конгресса. Я так спланировал вашу программу, чтобы к этому времени вы уже имели представление о лесном деле. План одобряете?

– План хороший.

– С машиной у вас все в порядке?

– Пока нет, но скоро будет.

В приемную величественно вплыла девица лет тридцати в коротеньком пестром платьице. Была она худобы чрезвычайной. Тонкие, не геометрической прямоты ноги, такие же руки, талия на две ладони охвата. Но при этом довольно милое, почти красивое личико, во всяком случае, правильной формы, и глубокие голубые глаза.

Она неласково, и, как мне показалось, с издевкой, осмотрела меня с головы до ног и тут же надменно ретировалась.

– Это Лиза, – объяснил мне Котомцев – Жена корреспондента.

– Какая-то она нелюдимая, – удивился я.

– Еще хорошо, что не сказала какую-нибудь гадость, – отреагировал сидевший рядом дипломат.

– Мы для нее быдло, абсолютно некультурная масса, – пояснил другой.

– Дура, – подытожил первый.

Появился представитель «Лады:

– Машина у входа в посольство.

– Надо заплатить? – на всякий случай поинтересовался я.

– Нет, нет. Машина представительская. Надо только заполнить кое-какие бумаги.

Я заполнил бумаги, расписался в четырех местах и получил ключи.

* * *

После десятиминутной речи торгпреда об успехах руководимого им предприятия он передал меня Ласточкину. Тот коротко изложил ход закупок ценных пород древесины за последние полгода. Я оценил его способность запутанно излагать простейшие истины и согласился с Котомцевым: стихи он не пишет. И он, и торгпред, прекрасно понимавшие, какой я специалист по деревообработке, вопросов не задавали.

На следующий день Котомцев повез меня на комбинат, километров в тридцати от Яунде.

Дорога была отвратительной, узкая, в колдобинах, лужах. На мое удивление, Котомцев оказался водителем искусным, он ловко объезжал препятствия, почти не теряя скорости. Перед самым комбинатом произошел небольшой инцидент, посреди дороги лежала корова. Он объехал ее, но заехал на обочину, откуда на корову полетели камни. Корове это не понравилась, она с неожиданной для коровы резвостью вскочила на ноги и грозно замычала. Была она местной породы, с огромными рогами и выглядела устрашающе.

– Ты уж поосторожнее, – выразил я свое неудовольствие. – А то кончится наша поездка некрологом. А на похоронах будут смеяться: ну, ладно бы напал лев или носорог, а то корова. Стоило для этого в Африку ехать.

– Вы не волнуйтесь, я проходил школу автогонщиков.

– Где?

– У нас был факультативный курс.

Наконец мы приехали на комбинат. Инженер-француз минут тридцать водил меня по цехам. Вопросов не задавал.

* * *

Вечером я отправился на ужин к торгпреду. Котомцев был уже там и рассказывал о своей поездке в Москву.

Жена торгпреда, эстонка, оказалась замечательной кулинаркой. Прекрасный луковый суп и какое-то, очевидно, национальное блюдо из говядины с красным перцем.

Кофе пили на веранде. К моему удивлению, Котомцев сел за пианино:

– Играю на заказ.

– Что-нибудь Шопена, – попросила хозяйка.

– А вы знаете, так называемый «Похоронный марш» – это просто «Соната для фортепиано си-бемоль минор опус 35». Потом ее стали называть похоронным маршем.

– Не надо сонату, – остановил торгпред.

– Ладно, – согласился Котомцев и начал песенку из «Кабаре».

Играл он хорошо.

 

8. Воскресенье и в Африке воскресенье

В воскресенье всё посольство выезжало на озеро. Взяли и меня. Находилось это озеро в горах в очень неинтересном лесу. Неинтересном потому, что был он высажен каким-то скучным лесником. По линеечке. Геометрия просто угнетала. Взрослые устраивались на шезлонгах и привезенных из дома стульях, втыкали в землю зонты. На землю предпочитали не садиться: Африка! Дети пытались залезть в озеро, взрослые их не пускали: посольский врач не рекомендовал. Но некоторых взрослых смельчаков это не останавливало.

Начальство расположилось под большим зонтом на раскладных креслах. Я подошел, поздоровался. Посол усадил меня между собой и секретарем парткома:

– Как долетели?

– Хорошо. Спасибо.

Завхоз и Котомцев принесли холодильник с пивом. Завхоз открыл холодильник и принялся вынимать оттуда бутылки.

– Я еще вчера хотел спросить у вас, Евгений Николаевич, – обратился ко мне секретарь парткома, – действительно ли изделия из ценных пород дерева очень высоко ценятся в Москве?

– Видите ли… – начал я.

Котомцев понял, что мне трудно ответить на этот вопрос, и поспешил прийти мне на помощь:

– Очень высоко ценятся. Я приведу пример. Завхоз посольства одной из африканских стран отправил в Союз какой-то странный ящик. В Москве его попросили открыть ящик. А там… подшивка «Правды» за три года.

– Зачем?! – удивилась жена советника по культуре. Муж неодобрительно посмотрел на нее.

А Котомцев продолжал:

– Таможенники сначала обалдели, потом извинились. И было им невдомек, что ящик этот был из такой породы дерева, по сравнению с которым окуме – просто фанера.

– И что было дальше? – строго спросил секретарь парткома.

Котомцев растерялся, теперь я пришел ему на помощь:

– Никто из краснодеревщиков покупать ящик у завхоза не стал, боялись. И он продал его в похоронную контору… на гробы.

Котомцев посмотрел на меня как начинающий спортсмен на тренера, преданно и с восхищением, а посол спросил:

– Хотите пива?

Я знал, что у посла цирроз печени и врачи разрешили ему пить только черное пиво «Гиннесс», поэтому в посольство регулярно с оптового склада завозились ящики с «Гиннессом».

Пить пиво не хотелось, но как отказаться! Выручил Лев:

– Мы с Евгением Николаевичем планируем начать с чего-нибудь покрепче.

– Правильно, – одобрил посол.

Отойдя от шатра генералитета, я заметил Лизу, жену корреспондента. Отсутствие платья привлекательности ей не добавило. На ней был крохотный голубенький бюстгальтер – а большего ей было и не надо – и такого же цвета крохотные трусики. Зато в руках она держала огромный фолиант, книгу, по первому взгляду дореволюционного издания. Положив книгу на стул, Лиза не торопясь направилась к озеру.

Я подошел к стулу, поднял букинистическое чудовище. Песталоцци! Вот так номер! Бывают же совпадения!

Вчера в посольской библиотеке, глядя на позолоченные тома энциклопедии Брокгауза и Эфрона, я вспомнил, что именно туда писала статьи Крупская и гонорар за эти статьи составлял основной бюджет Ленина в Швейцарии. В оказавшейся рядом брошюрке «Ленин в Цюрихе» я нашел перечень написанных Крупской статей. В том числе статью о швейцарском педагоге конца XYIII века Иоганне Песталоцци. Я не поленился, отыскал статью и прочел. Этот Песталоцци на примере некоей Гертруды изучал различные формы воспитания. Одна из книг так и называлась «Как Гертруда учит своих детей».

Я водрузил фолиант на место и ретировался.

Вскоре Лиза вернулась, уселась на стул и раскрыла мудрую книгу.

Через несколько минут я подошел к ней и вежливо спросил:

– Что читаете?

Она не подняла головы.

– Разрешите полюбопытствовать.

Опять молчание. Ну, вроде бы меня и нет.

Я вытащил книгу из ее хилых рук и прочел вслух титульный лист:

– «Досуги отшельника». Ой, да это Песталоцци! Точно, Песталоцци! Вы читаете Песталоцци!

Лиза молчала.

– Неужели вы полагаете, что Гертруда правильно учит детей?

При слове «Гертруда» Лиза слегка вздрогнула, потом осторожно спросила:

– А вы считаете, что нет?

Я прочел название книги по-немецки, благо оно было напечатано на первой странице, и мудро изрек:

– В таком случае я бы порекомендовал вам прочесть…

Дальше я произнес нечто напоминающее немецкий язык, надеясь, что во франкоязычной стране знающие немецкий попадаются редко. И не ошибся.

– Как она называется по-русски? – робко поинтересовалась Лиза.

– Я не уверен, что она переведена на русский. Но по-французски вы ее найдете.

– Так почему же вы считаете, что Гертруда неправильно учит детей? – теперь уже с нескрываемым интересом спросила Лиза. И это было приглашением к диалогу.

Я начал кратко излагать статью Крупской.

– Ваше мнение интересно, – согласилась Лиза.

И забеспокоилась:

– Возьмите стул. Почему вы стоите?

Я принес стул, сел рядом и у нас началась ученая беседа.

Сотрудники посольства смотрели на меня, как на смельчака, вошедшего в клетку с тигром и рассевшегося с ним в обнимку.

– Давайте ограничим круг наших разногласий, – предложила Лиза. – Если я вас правильно поняла, вы считаете, что социальный заказ на образование важнее, чем внутренние интересы социальных групп.

Я попытался сообразить, что это такое, и начал импровизировать на заданную тему:

– Если обществу нужны математики, а внутри классовой группы хотят, чтобы их дети стали адвокатами, то заказ общества первостепенен.

Судя по реакции Лизы, я понял, что в ученую беседу вписался.

– Я вижу, вы находитесь в плену у Песталоцци, – иронически улыбнулась она. – Поздний Песталоцци действительно соглашался с тем, что именно горизонтальное мировоззрение, наиболее присущее элитам, является главным тормозом для выполнения социальных заказов общества.

Пока я был доволен собою. Оставалось только понять, о чем идет речь. И тут неожиданно Лиза пришла мне на помощь.

– Давайте четко определим понятия вертикального и горизонтального мировоззрения. Я бы определила вертикальное мировоззрение – как систему взглядов, где первостепенными считаются высшие интересы общества, государства и, если брать дальше, всего человечества. Горизонтальное мировоззрение – это система взглядов, где первостепенными считаются интересы рабочей группы, семейной ячейки, клана и, если брать выше, элиты.

В это время к нам подошел хмурый и лохматый субъект в очках, как я позже узнал, супруг ученой Лизы, и наш диспут закончился.

Котомцев, все время издали смотревший на нас, подбежал ко мне:

– О чем вы с ней так долго беседовали? Я был готов прийти на помощь, она же хамка.

– Мы беседовали о смешении понятий горизонтального и вертикального мировоззрения в поздних трудах Песталоцци, – спокойно ответил я.

Он снова посмотрел на меня преданно и с восхищением:

– Ничего себе!

 

9. Посещение оргкомитета

Оргкомитет конгресса располагался в самом центре города в двухэтажном стеклянном павильоне. В таких обычно размещаются салоны автокомпаний. В центре зала стоял огромный «Хаммер», вокруг – бревна, так много бревен, что «Хаммер» казался океанским лайнером, вокруг которого толпятся баржи с лесом. Лес присутствовал везде: на стендах, на полках.

Котомцев был здесь не первый раз:

– Каковы инструкции, шеф?

– Познакомь меня с дежурным подготовительного комитета.

– Будет сделано.

Он уверенно повел меня в кабинет, где восседал тщедушный европеец.

– Эжени Лобòв, – представил он меня, – крупный специалист по обработке окуме, махагони и эбенового дерева.

Европеец посмотрел на меня мутным взглядом уставшего человека и начал нудно и быстро по-английски излагать цели конгресса. Несмотря на мой весьма посредственный английский, я понял, что язык Шекспира у него какой-то странный.

– Вы из Канады? – спросил я.

– Я из Канберры.

Он поднял голову, посмотрел на меня и, решив, что перед ним абсолютный дебил, пояснил:

– Это Австралия.

Он продолжал говорить и так часто употреблял слово «timber» (бревно), что меня так и подмывало спросить его, не добрался ли он из Австралии до Африки на Кон-Тики.

В кабинет входили какие-то люди, подсовывали ему какие-то бумаги. Он смотрел, что-то объяснял, подписывал. Наконец один принес бумагу, судя по всему, совершенно безобразную с его точки зрения. Негодованию уроженца страны кенгуру не было предела. Он вскочил и, не извинившись, исчез. Я счел за благо исчезнуть тоже.

– Куда теперь? – спросил я Котомцева.

– Подождите меня в зале. Я принесу буклет участника.

Он поднялся по лестнице на второй этаж, а я остановился около «Хаммера». И в этот момент я увидел выходящую из какого-то кабинета свою соседку по самолету. С ней шли четыре человека. Она что-то внушала им начальственным тоном. Увидев меня, она замерла на полуслове. Потом, простившись со своими спутниками, подошла ко мне:

– Вы были правы, сапфир у меня действительно кашмирский.

– И не просто кашмирский. У него редкий для кашмирских сапфиров цвет: васильково-голубой. И это цвет ваших глаз.

– Вы мне говорите приятные слова, немецкий ювелир.

– Вы умеете выбирать камни, мадам. У вас прекрасный вкус. И этот топаз…

На ней было светло-зеленое платье и на руке перстень с огромным топазом.

– У него такой же цвет, как у ваших волос. Топаз – это камень надежд на случайную встречу. Моряки брали топаз в плавание, считалось, что он выведет их из тумана.

– Нет, вы определенно намерены меня соблазнить. Осторожно. Я уже в таком возрасте, когда легко поддаются соблазнам.

– Камни красноречивы. Помните Сафо: «Верьте перстню, которой на женщине, но не ее словам, женщина может лгать, а камни нет».

– Верю. И Сафо, и вам. Только мы с вами находимся не на выставке камней, а в оргкомитете конгресса по ценным породам дерева. – Она показала на толстое бревно: – Как называется эта порода дерева?

– Не знаю, – честно признался я. – Я не специалист по ценным породам дерева.

– А кто вы?

Я протянул свою визитную карточку. Она прочла вслух:

– «Eugeny Lonov. Ministère des Affaires étrangères de l'URSS. Conseiller».

(Евгений Лонов. Министерство иностранных дел. СССР. Советник.)

Она понимающе покачала головой:

– Ну, конечно. Мы с вами коллеги.

Ее визитная карточка оказалась почти копией моей, только французской копией: «Madame Alice Chabaud. Ministère des Affaires étrangères. France. Expert économique».

(Мадам Алис Шабо. Министерство иностранных дел. Франция. Эксперт по экономике).

Теперь я понял, кто она. Скорее всего, действительно моя коллега.

– Вам больше подошло бы имя Алис Мервей, Alice au pays des merveilles (Алиса в стране чудес), потому что рядом с вами я чувствую себя в мире чудес.

– Вам нравятся чудеса?

– Если они связаны с женщинами.

– И каких женщин вы предпочитаете: скучающих искательниц приключений или глупеньких простушек?

– Мальчишкой предпочитал глупеньких простушек. Потом, особенно когда женился, понял, что лучше иметь дело со скучающими искательницами приключений. После развода предпочитаю красивых и умных.

– Вы не боитесь умных женщин?

– Нет. Вольтер говорил, что мудрость женщины проявляется в умении вовремя сделать глупость.

– Вы меня убедили. И я сделаю глупость. У меня есть знакомые в оргкомитете, я попрошу их, чтобы на конгрессе нас разместили в соседних номерах. Все-таки мы коллеги.

– И обязательно попросите, чтобы из моей ванной комнаты была дверь в вашу.

– И что вы намерены делать в моей ванной комнате? Поверьте, это вопрос не из праздного любопытства.

– Я уверен, у вас есть голубой пеньюар. А к голубому пеньюару подходит кольцо с бирюзой. А бирюза – это камень, который любит воду, его не надо снимать в душе. Я вижу вас в душе с бирюзовым камнем.

– Вас интересуют прежде всего мои украшения?

– Я еще ни разу не видел человека, полностью не снявшего с себя одежду в душе, мадам. Впрочем, бирюзовое колье можно оставить. Я еще не был в эльзасском ресторане. Может быть, случится чудо, и вы…

– Не торопитесь, господин советник. Подождите конгресса. И определитесь: ресторан или ванная.

Влетел какой-то субъект в яркой рубашке:

– Мадам Шабо! Мадам Шабо!

Она попрощалась кивком головы и отошла. В ту же минуту рядом со мной оказался Котомцев:

– Она эксперт по ценным породам?

– Я думаю, она такой же эксперт по ценным породам, как мы с тобой.

– А я думал, что красивых шпионок в жизни не бывает.

– Такое случается. Только для тебя она старовата.

– А вы знаете, мне как раз нравятся женщины старше меня. А вам какие нравятся? Молодые или старше?

И я честно признался:

– Все.

 

10. Песталоцци и Мессалина

С утра в среду я отправился в супермаркет «Монопри» в центре города. Мне нужно было купить галстук для своего непосредственного. Я всегда привозил ему из командировки галстук, он всегда благодарил меня и хвалил за прекрасный вкус, но я никогда не видел его в подаренном мною галстуке.

Едва отойдя от кассы, я увидел Лизу. Она спускалась по винтовой лестнице прямо на меня. Я сделал несколько шагов вперед и оказался под лестницей. На Лизе была короткая широкая юбка, так что взгляд снизу открывал интимную перспективу.

Она перехватила мой взгляд, от гнева ручонки ее начали вибрировать. Спустившись, она решительно двинулась в мою сторону:

– Вас не учили тому, что подглядывать женщинам под юбки гадко?

– У меня есть три причины не стыдиться своего поступка, – спокойно возразил я.

– Ах, даже три! – Мне показалось, что от переполнявшего ее гнева она начала заикаться.

– Во-первых. Желание увидеть красивую женщину в минимальном количестве одежды – это естественное желание любого здорового мужчины. Во-вторых. В том минимуме одежды, которая открылась мне сейчас, я вас уже видел на озере. Стало быть, я не посягнул на нечто мне неведомое. И, в-третьих. Когда женщина нравится мужчине, он делает все возможное, чтобы закрепить знакомство. А чтобы закрепить знакомство, надо назначить свидание. В свою очередь для того, чтобы назначить свидание, необходимо начать разговор. И я преуспел, разговор завязался.

– Прекрасно. Для того, чтобы назначить свидание, вы заглядываете женщинам под юбки.

И она величественно удалилась.

Я побродил по магазину еще с полчаса и уже шел к выходу, как снова увидел Лизу. Она направлялась в мою сторону. Шла она так решительно, что я замер, как часовой под грибком, увидевший генерала. Поравнявшись со мной, она остановилась и, не глядя на меня, отчеканила:

– Сегодня в семь тридцать пять. Не в семь тридцать две и не в семь тридцать семь, а в семь тридцать пять. На углу Розье и авеню Фош.

И продефилировала дальше.

Вот тебе и оборот!

Отказываться я не собирался. Да уже и поздно. Вроде бы сам и напросился.

Я вернулся в посольство. От дежурного коменданта узнал, что Лиза живет на улице Розье. Он же поведал мне, что в восемь часов в клубе посольства, как всегда по средам, покажут фильм. По заведенным у них правилам перед началом сеанса кто-то выступает с рассказом о фильме, а по окончании комментирует фильм. В этот вечер должен выступать муж Лизы.

Имея дело со столь непрогнозируемой дамой, я решил организовать неожиданное рандеву подобающим образом. Посему сначала, дабы вечером верно рассчитать время, съездил на указанный угол. Потом заказал столик в ресторане гостиницы, где остановился. Место удобное, с намеком на окончание вечера в моем номере. Хотя рассчитывать на то, что в хрупком теле мыслительницы возгорится огонь Мессалины, не приходилось. А, может быть, это и к лучшему, подумал я, но перестраховался, заказав столик в китайском ресторане. Потом вернулся в посольство и на всякий случай перечитал статью о Песталоцци.

К углу Розье и Фош я подрулил ровно в семь тридцать пять. Лиза не опоздала. На ней было длинное яркое африканское платье.

– Вперед, – скомандовала она, усевшись рядом.

Я хотел было спросить: «Куда?», но она меня опередила:

– Сейчас семь тридцать семь. Вы должны меня вернуть на это место в девять двадцать пять. Итого в вашем распоряжении час сорок восемь. Вы остановились в «Новотеле»?

Именно в эту гостиницу Лев меня и определил.

– Туда можно доехать за пятнадцать минут. Но сейчас оживленное движение, а я не люблю гонку. Поэтому положим двадцать минут. Обратно доедем за пятнадцать. Итого тридцать пять минут на дорогу в обе стороны. Припарковать машину у отеля трудно. Положим семь минут. Назад легче, займет три минуты. Итак, на парковку десять минут. На каком этаже ваш номер?

– На третьем.

– Две минуты ждать лифт, одна минута подняться на этаж и дойти до номера. Три минуты туда, три назад. Суммирую. Передвижение от Розье до Розье займет шестьдесят восемь минут. Таким образом, в вашем распоряжении остается пятьдесят семь минут. Это немного, но достаточно.

Цену времени она знала.

– Я много думала по поводу нашей беседы у озера. Вы правы. Давайте отвлечемся от века Песталоцци и попробуем экстраполировать его идеи на век нынешний. Согласитесь ли вы с тем, что одной из характеристик общественного развития в последние десятилетия является возрастание роли женщины в обществе?

Я с этим согласился. И думал о роли женщины в моем номере.

– Какова причина этого роста? Только не говорите, что это результат деятельности борцов за эмансипацию женщин. Не произойди кардинальные изменения структуры общества, результаты их усердия были бы ничтожными. Вы согласны?

Я снова согласился.

– Так что же изменилось в обществе в пользу женщины? Что перевернуло соотношение полов и создало предпосылки к сползанию общества к матриархату? Мы поговорим об этом на обратном пути.

Значит, в номере мы не будем спорить о Песталоцци, и это радовало.

Я быстро припарковал машину, отыграв три минуты из графика, составленного Лизой. Лифта мы ждали недолго. Я открыл дверь своего номера, пропустил даму вперед.

Лиза сразу выскочила на балкон.

– Какая прелесть! Поле для гольфа! Вы играете в гольф?

В гольф я не играл.

Она с минуту любовалась видом на горы, потом вернулась в комнату.

– У вас и так слишком мало времени, и я не хочу вгонять вас в еще больший цейтнот.

Она расстегнула бретельку возле плеча, и платье упало. Под ним ничего не было, то есть была она – и ничего больше. Она скинула тапочки и подошла ко мне:

– Как видите, я максимально упростила вашу задачу. И это совершенно нормально. Когда мужчина и женщина не прочь заняться любовью, никакие жеманные приготовления не нужны. Как если бы вы встретили знакомую и отправились вместе с ней в ресторан. Просто надо понять, что утоление интимного желания и утоление аппетита есть явления одного физиологического порядка.

Освобожденная от мужских оков эмансипанка в сокровенном деле искусство проявила немалое. Отдав сначала инициативу пока еще сильному полу, она принудила постепенно замедлить ритм и перейти на более мускулистую операционную систему.

Я про себя подумал: прибавь ей большую внешнюю привлекательность, я начал бы подумывать о возможной серии этого спонтанного мероприятия и, вспомнив мои утренние предположения, оценил партнершу:

– Вы – Мессалина.

– Незаслуженно обиженная дама, – отчеканила Лиза. – Не казни ее Клавдий, не женился бы он на Агриппине, и та не отравила бы его самого, дав Риму в императоры своего сына Нерона.

И продефилировала в душ. Потом направился в душ и я. А когда вернулся, она уже была одета. Собственно говоря, для этого ей нужно было только водрузить на себя платье.

– Я далека от мысли, что во время сцены, не пассивной участницей которой я оказалась, вы размышляли не только над ролью Мессалины в истории Рима, но и над ответом на вопрос, который я вам задала. Повторю вопрос. Что изменилось в обществе в пользу женщины и создало предпосылки к сползанию его к матриархату? Подскажу первый, достаточно тривиальный ответ. Научно-технический прогресс. Женщине стал физически доступен труд, который раньше был по плечу только мужчине.

Мы спустились вниз, подошли к машине. Лиза продолжала:

– Ответ второй тоже достаточно тривиален. Демократизация общества. Тут и всякие женские движения и сторонницы эмансипации. Ответ третий. Правительства зависят от избирателей. А половина избирателей – женщины. Ответ четвертый, крайне важный и незаслуженно забываемый. За последние годы средства предохранения от беременности стали настолько надежными и необременительными, что женщин перестала пугать опасность забеременеть от человека, сама мысль о совместных детях с которым ввергает их в дрожь.

Я согласился. Вступать в дискуссию не входило в мои планы. Через десять минут мы расстанемся надолго. А она тем временем вернулась к матриархату.

– На первом этапе матриархата будет создана юридическая система, основанная на том, что на мужчин не будет распространяться презумпция невиновности. Даже сейчас, когда существует всего один вид правонарушения, при котором на нарушителя не распространяется презумпция невиновности – изнасилование, мне достаточно закричать: «Насилуют!», как вас схватят, отведут в участок, вы окажетесь в клетке с омерзительными личностями, и дальнейшая ваша судьба будет полностью зависеть от меня.

Я разозлился:

– Вы недооцениваете мужчин.

– И что вы могли бы противопоставить мне, кричащей: «Насилуют!» Только одно: пасть на колени и «Пожалуйста, пожалейте».

– Вы глубоко заблуждаетесь. У мужчин остаются их основные преимущества: физическая сила и умение быстро принимать решение в самых трудных ситуациях.

– И что бы вы предприняли?

Мы въехали в небольшой лесок. Я притормозил машину.

– Я могу остановить машину и вытащить вас наружу. Вы не будете отрицать, что я сильнее вас.

– И что вы намерены со мной делать? – забеспокоилась Лиза. – Вообще-то вы уже…

– Я поставлю вас лицом к дереву и подниму платье. Сучья от местных деревьев тверды, как шпицрутены. Вы упадете на колени, и ваши вопли заглушат свист шпицрутенов.

Нарисованная мною картина потрясла хрупкое воображение впечатлительной феминистки. Она заерзала на сиденье и открыла рот. Потом взяла себя в руки и презрительно процедила:

– Это варварство.

– Да, но я пойду на это, потому что не хочу оказаться в клетке с омерзительными личностями.

Мы подъехали. Она не простившись вышла.

На следующий день я улетел из Камеруна и снова отправился туда только через четыре месяца в составе делегации на конгресс.

 

11. Гретхен и Кафка

В посольстве ничего не изменилось, та же энциклопедия в холле, те же скучающие дипломаты. Лев предусмотрительно отбыл в отпуск. Уехала с мужем и Лиза.

Вечером в день прилета нас собрали на совещание в кабинете посла. Сначала говорил министр, потом посол. После совещания меня подозвал министр:

– Ты ведь оттуда? – он указал пальцем почему-то в потолок, будто я прибыл с того света.

Я решил его не переубеждать:

– Оттуда.

– Если что, действуй по своему усмотрению.

Я согласился. Он продолжал:

– Но люди у меня в делегации проверенные. Лесники.

На следующее утро вся делегация, кроме министра, собралась в номере Дыгаева. Тот достал три бутылки водки. Только разлили спиртное по гостиничным стаканам, как открылась дверь, и на пороге появился сам министр. Все застыли со стаканами в руках.

Министр, седовласый детина ростом под два метра и весом под сто килограммов, взял один стакан, понюхал и громовым голосом прорычал:

– Утром?! Водку?! Стаканами?!

Мы молчали.

– Наливайте.

Ему тут же налили стакан, хотели предложить закуску, малосольный огурец. От огурца он отказался:

– Здоровье не позволяет.

И залпом выпил стакан.

Начались разговоры. В основном о делах министерства. В маленьком номере стало жарко. Я вышел в коридор, спустился в регистратуру.

– Кто проживает в соседнем со мной номере? – спросил я.

– Мадам Алис Шабо, эксперт, Франция.

Я поблагодарил и поднялся в бар; заказал пива и с кружкой в руках направился к столику.

– Рада вас видеть.

Предо мной стояла Алис.

– Вы пьете пиво. Нет, в вас определенно есть что-то от немецкого ювелира.

На ней были пестрая желтая кофточка, длинная красная юбка и черные туфли на каблуках.

– А вы похожи на баварскую Гретхен. Но для того, чтобы вы стали похожи на настоящую Гретхен, вам нужно будет снять перстень из аметиста. Кстати, аметист – это камень людей, склонных к сумасбродным поступкам.

– Я не склонна к сумасбродным поступкам.

– Неправда. Когда вы обратите внимание на то, что вы одеты в цвета немецкого флага, только наоборот: черный цвет должен быть вверху, вы попросите, чтобы я исправил положение.

– То есть я должна вас попросить поставить меня ногами вверх. Вам не кажется, что этого не стоит делать в зале?

– Желания посылаются нам сверху, а человек сам определяет место, где они могут быть выполнены.

– Это опять Лютер?

– Нет, мадам. Это Кафка.

– Разумеется. Лютер вряд ли мог порекомендовать мужчине отвести женщину в свой номер и там поставить вверх ногами. Как вам понравился ваш номер? Я хотела заказать вам сьют с салоном. Надеялась, что вы пригласите меня выпить кофе. Но, увы, ваша сторона сьют не оплатила.

– Но у вас сьют?

– Да.

– Так пригласите меня.

– Это невозможно. Одно дело, когда мужчина приглашает даму к себе в номер и она приходит. Это frivolité aléatoire (случайное легкомыслие). Но когда приглашает дама. Это frivolité préméditée (легкомыслие с заранее обдуманными целями).

– Правила морали не действуют во время войны, мадам. А наши страны находятся в состоянии войны друг с другом, пусть холодной, но войны. Поэтому мой визит к вам можно рассматривать как визит парламентера. Я приду в восемь.

– В девять. И на всякий случай я сниму аметист.

– В восемь. Парламентеры народ очень нетерпеливый.

– В девять. И хочу вас предупредить: я буду одета так, что у вас не найдется повода поставить меня вверх ногами.

– В восемь. Кто приходит рано, тот уходит поздно.

– Это явно не Кафка. Это Лафонтен?

– Увы, нет. Песталоцци.

– Кто?

– Песталоцци. Швейцарский философ времен…

– Ладно. Приходите в восемь.

 

12. Как брать Бастилию

Я долго стоял перед прилавком в винном отделе, не мог решить, какое покупать вино: белое или красное. Потом купил бутылку красного «Шатонеф-дю-Пап», попросил положить ее в красивый пакет, вернулся в отель, поднялся на седьмой этаж, остановился у двери Алис и стал ждать, когда стоящие в углу коридора старинные стенные часы пробьют восемь. На восьмом ударе я постучал. Мадам открыла дверь.

– Заходите.

Ее номер существенно отличался от моего, в нем было две комнаты: салон и спальня. Салон предназначался для деловых встреч: строгие темно-серые кресла, письменный стол, холодильник, у подоконника столик с кофеваркой и набором стаканов. Кассетный магнитофон на письменном столе, конечно, входил в опись отеля, но разбросанные рядом кассеты: Брассенс, Баррьер, Джонни Холлидей, кассета с Эйфелевой башней «Vive la France» несомненно принадлежали мадам. Горела только маленькая лампочка на столике между креслами.

– В моем возрасте лучше всего принимать мужчин в плохо освещенном помещении, – приветствовала меня Алис. На ней был строгий вечерний костюм, в руках она держала коробку конфет.

Я протянул пакет с бутылкой:

– Дарить француженке вино так же трудно, как дарить индуске слона.

– Но вы должны признать, что бутылка вина стоит дешевле, чем слон. Хотя иная бутылка перетянет стадо слонов.

Она вынула бутылку из пакета:

– Châteauneuf-du-Pape. Domaine Roger Perrin! Вы ясновидец или шпион. Я родилась в Сорге, это на полпути между Авиньоном и Шатонеф-дю-Пап. Я знакома с Роже Перреном. Мой отец хорошо знал тестя нынешнего владельца виноградников.

– Я не ясновидец и не шпион. Я ювелир из Гамбурга. Я подумал, что цвет этого вина, цвет зрелого граната, подойдет к вашему бирюзовому колье.

– Вино в душе, это, конечно, романтично. Но у меня нет бирюзового колье, оно слишком дорого. Более того, я забыла в Париже кольцо с топазом, а этот камень придает женщинам красоту.

– Так говорит энциклопедия камней. Кстати, топаз, кроме всего, камень следователей и тайных агентов.

– У Маты Хари был перстень с топазом?

– Увы, нет. Она предпочитала бриллианты и, как вы знаете, плохо кончила. Вообще вы, французы, к женщинам относитесь плохо. Мату Хари расстреляли. Жанну д'Арк вообще заживо сожгли на костре.

– Но чтобы освободить девицу непримерного поведения по имени Нини По-д’Шьен, мы взяли Бастилию и устроили революцию.

Я повертел кассету «Vive la France», нашел песню Аристида Брюана. «À la Bastille». Когда-то во время московского фестиваля мы пели эту песню. В конце припева мальчишки спрашивали: «Кого мы любим?» Девчонки отвечали: «Нини По-д’Шьен». Мальчишки спрашивали: «Где она?» Девчонки отвечали: «В Бастилии». Потом все кричали: «На Бастилию!» И начиналось взятие Бастилии…

– Давайте выпьем за Бастилию. У каждого в жизни бывает Бастилия, которую он хочет взять.

Я вставил кассету в кассетник. «À la Bastille», – запел Брюан, и я начал ему подпевать:

– À la Bastille on aime bien Nini Peau d'chien. Elle est si bonne et si gentille! (На Бастилию. Мы любим Нини-по-д’шьен. Она красива и мила.)

Потом выключил магнитофон и, как тогда во время фестиваля, спросил:

– On aime bien, qui ça?

Алис засмеялась:

– Это напоминает мне студенческие годы!

И ответила:

– Nini Peau d'chien.

– Où ça?

– À la Bastille.

И в этот момент погасла единственная лампочка в салоне. Стало темно. Я разозлился:

– Не дали взять Бастилию!

Алис встала с кресла:

– Надо посмотреть, есть ли свет в спальне.

В спальне света не было тоже.

– Ваши спецслужбы нарочно выключили свет? – спросила Алис.

– Конечно. – Я подошел к окну. – Только они перестарались. Свет погас во всем городе.

– Бог мой. Если я не уступлю, они погасят свет во всей Африке!

Мы не заметили, и когда свет снова зажегся, и когда потом опять стало темно.

– Здесь такое часто бывает, – объяснила Алис. – Африка.

* * *

На следующий день в перерыве между заседаниями я подошел к Алис:

– Сегодня ты придешь ко мне.

Она широко раскрыла глаза:

– Ты с ума сошел! К мужчине в номер! За кого ты меня принимаешь?

– Но… – начал было я.

– Мы на конгрессе по ценным породам древесины, а не по обустройству ночных клубов.

– Я не знаю, интересуются ли владельцы ночных клубов древесиной, но специалисты по ценным породам деревьев иногда посещают ночные клубы.

– И все-таки я консервативна. Жду тебя у себя в номере. И скажи своим спецслужбам, что уже не надо выключать свет в городе. Снова будем петь «À la Bastille»?

– Нет, теперь мы перейдем на варьете. Я видел у тебя кассету Джонни Холлидея. «Que je t'aime». Очень ритмично и очень агрессивно. Quand l'ombre et la lumière dessinent sur ton corps (Когда тень и свет рисуют на твоем теле).

– Прекрати!

– Des montagnes, des forêts et des îles aux trésors. (Горы, леса и острова, где зарыты сокровища).

– Прекрати!

– Que je t'aime, que je t'aime, que je t'aime. (Как я люблю тебя! Как я люблю тебя!)

– Если ты не прекратишь, я тебя силой отведу в свой номер прямо сейчас.

С того дня после первого заседания мы шли в ее номер. После ужина тоже.

* * *

Первой уехала Алис. Даже не попрощавшись. А я остался еще на два дня. Меня снова пригласил гостеприимный торгпред. Пригласили и Котомцева, тот играл на пианино всё, что мы просили.

 

13. Игра в полные рифмы

– Поклонник Песталоцци!

Это была Лиза. Я буквально столкнулся с ней, выходя из гастронома на Новом Арбате.

– Хорошо, что я вас встретила. Мы не закончили наш спор.

Я не имел ни малейшего желания продолжать спор и решил увести разговор в сторону:

– Вы сегодня хорошо выглядите.

На комплимент Лиза не среагировала:

– Завтра в семь пять я вас жду у выхода из метро «Новокузнецкая».

Я начал было говорить о том, что завтра…

– Тогда послезавтра.

Я понял, что она дойдет до следующего месяца, но все равно своего добьется. Поэтому решил не откладывать неприятности на потом:

– Пожалуй, лучше завтра.

* * *

На следующий день, как и тогда в Яунде, Лиза была точна:

– Вы на машине?

– Да.

– Здесь недалеко. Поехали.

– Не скрою, в прошлый раз вам удалось меня унизить, – начала она, усевшись в машину. – Теперь моя очередь унизить вас. Сегодня я введу вас в общество, где вы встретите людей, для которых Песталоцци, Шопенгауэр, в конце концов, даже Ницше – это только ступень познания, а не отправная точка мышления.

– Вы ведете меня в кружок любителей философии?

– Нет. И еще раз нет. Это люди, близкие к литературе: очеркисты, поэты, критики. Вам придется сопоставить свой компас общения со свободой общения этих людей. Я долго размышляла по поводу нашей последней встречи. Должна признаться, ваш пример со шпицрутенами меня убедил. Действительно, в тех социальных ячейках, где действует закон грубой силы, мужчина пользуется преимуществом.

Я припарковал машину в переулке, и мы направились к старинному семиэтажному дому.

– Должна вас предупредить. Каждому, впервые попавшему в эту компанию, предлагается пройти испытание. Например, произнести тост в честь какого-нибудь события. Поцеловать колени даме, с которой пришел, или даме, которая выбрана королевой вечера.

На старинном лифте мы поднялись на пятый этаж, позвонили. Нам открыл субъект в толстовке.

Я узнал этого человека. Это Тизанников. Я встречал его фотографии в наших оперативках. Диссидент. Печатает статьи заграницей.

Мы вошли в огромную комнату, какие еще сохранились в старых домах. Кроме Тизанникова там сидели еще четверо мужчин и три женщины.

Лиза представила меня:

– Евгений. Специалист по Песталоцци.

– Это любопытно, – осмотрев меня с головы до ног, произнесла дама в шали и больших очках.

– Какой нынче экзамен для новичка? – спросила Лиза.

– Четверостишие в адрес дамы, с которой пришел, – ответил человек, постриженный под Олега Попова. – С обязательной рифмой к имени дамы. Рифма должна быть полной.

– Ему надо объяснить, что такое полная рифма. Он, наверное, не знает, – вмешалась дама в шали.

Знаю ли я, что такое полная рифма! Мы с сыном, когда он учился в школе, играли в рифмы. Такие рифмы придумывали! Теперь он пишет диссертацию «Рифмы у пролетарских поэтов начала века». Полная чушь.

– Мурзик, – распорядилась Лиза. – Приведи пример.

Щупленький парниша в ярком свитере и наглыми глазками отчеканил, тщательно выговаривая нужную букву:

– Полная рифма – это когда согласная перед гласной, на которой основана рифма, совпадает, – пояснила дама в шали.

– Я могу вам помочь.

Это произнесла миловидная, ладно скроенная девица лет тридцати.

– Люба, не мешай гостю работать, – осадил ее человек в синем костюме и желтом галстуке, как позже выяснилось, ее муж.

* * *

Про меня забыли. Говорили о каком-то мне не известном философе.

– Простите, – прервал я их беседу. – А можно вместо одного четверостишия четыре?

– Нет уж, избавьте, – взорвалась Лиза. – Боюсь, и одного-то будет много.

– Ты бы, Лизавета, помолчала, – цыкнула не нее Люба.

Потом повернулась ко мне:

– А может быть, правда, одного хватит.

– У нас полная свобода творчества, – благодушно пропел человек, постриженный под Олега Попова. – Дерзайте, молодой человек.

Я как школьник вышел на середину комнаты.

– Полная рифма. Только полная рифма, – гаденько напомнил мне Мурзик.

– И, пожалуйста, не «подлиза». Ну, я вас прошу, только не «Лиза-подлиза». Хотите, встану на колени? – издевалась Лиза.

Я не ответил. И начал:

Общество замолкло. Тизанников смотрел на меня с удивлением, Люба от восторга открыла рот. Я продолжал:

Я замолк, потом обратился к обществу:

– Подскажите рифму.

Молчание было мне ответом.

– Может быть, вы? – Это я спросил Мурзика. – Только, пожалуйста, полную. Это когда согласная перед гласной совпадает.

Он напряженно мыслил, а я начал четверостишие сначала:

Я закончил, а общество безмолвствовало, только Люба зааплодировала.

– Вы работаете профессионально, – вяло констатировал Тизанников. – Вот только отношение к даме…

– Что вы! – показно удивилась Лиза. – Он и не такое может. Шпицрутенами.

И порешив более не уделять внимания моей персоне, они занялись своими литературными делами.

Элегантный субъект в очках и в галстуке прочел стихотворение, из которого я запомнил только:

Наступила очередь Лизы:

Я живо себе представил маршалом мою бывшую жену, манекенщицу, и перед моими очами предстали несчастные солдаты, которые, сбивая с ног ошалевшего неприятеля, бегут сдаваться в плен.

Терпел я до тех пор, пока человек, постриженный под Олега Попова, не продекламировал:

Я прислушался, потому как захотел узнать, в скорости чего он соревнуется. И когда услышал, что соревнуется он в скорости резки капусты, понял: мне пора уходить, иначе я могу совершить необдуманный поступок. Я спросил у Тизанникова:

– Какое испытание полагается тому, кто уходит?

– Снова четверостишие в адрес дамы. Только теперь даму он может выбирать сам.

Люба вырвалась от мужа:

– Посвятите мне. Меня зовут Люба.

– Любовь Петровна, – вмешался ее муж.

Я отошел в сторонку и минут через пять попросил внимания.

Провожал меня Тизанников и элегантный человек в очках, тот, который предлагал дамам бить его мордой о пол. Люба, к удивлению и радости своего супруга, уткнулась в окно и проявила к моему уходу полное безразличие.

– Как вам у нас? – вежливо поинтересовался элегантный мужчина.

– Я бы назвал ваше общество урочищем буревестников матриархата, – ответил я и с облегчением вышел на лестничную клетку.

* * *

Когда через два дня в среду ровно в восемь я подходил к телеграфу, Люба уже ждала:

– Я сразу все поняла. Какой ты молодец! Даже Пушкину не удавалось в присутствии мужа назначить свидание жене. В среде поэтов. Я догадалась, «в среду». Восемь строк. В восемь. Телеграфный столб. У телеграфа!

И мы поехали в мою холостяцкую квартиру.

– Пушкин израсходовал все рифмы на «Евгений», – верещала по дороге Люба. – А я нашла новую. И какую! Полную!

– Во времена Пушкина Кении не было, – счел я долгом встать на защиту великого русского поэта.

– Не было, – согласилась Люба.

Мы подъехали к моему дому. Игра в полные рифмы закончилась.

 

14. О пользе частного извоза

Прошло полгода. Однажды я припарковал машину возле ресторана «Гавана» и решал вечную субботнюю задачу холостяка: купить полуфабрикаты или идти обедать в ресторан. В кубинский ресторан идти не хотелось. Я так углубился в размышления, что не заметил, как на сиденье рядом плюхнулась дама:

– Шеф, мигом во Внуково. В накладе не останешься.

Это была грузная особа лет тридцати пяти.

– Вылезай, не то отвезу в милицию.

– Если не поедешь, начну кричать, скажу, что ты меня пытался изнасиловать.

– Не поверят.

– Поверят, не поверят, но скандал будет.

– Чего тебе во Внуково приспичило? Груз апельсинов пришел?

– На самолет опаздываю. Пожалуйста. Как приедем, на колени встану.

«А что? – подумал я. – Пообедаю во Внуково. Там хороший ресторан».

И включил зажигание. Пассажирка повеселела:

– Я тебе сказала, в долгу не останусь.

И начала объяснять, что у нее сломались часы, а подруга ждет. Словом, все, что рассказывают в таких случаях. Потом спросила:

– Вы женаты?

– Разведен.

– Вы ушли от жены?

– Ушел.

– Она зарабатывала больше вас?

– Странный вопрос.

– Это не так. Бабы теперь и финансово, и физически солидней этих интеллигентских хлюпиков с хилыми бицепсами и мизерной зарплатой.

– Вы замужем?

– Да. Третий раз. Первый был мальчик, такой молоденький-молоденький и такой глупенький-глупенький. Представляете, моей матери в присутствии ее хахаля посоветовал убирать морщины на лице мазью от геморроя. Так я ему после этого устроила такую жизнь, что он стал употреблять эту мазь по основному назначению. Прогнала я его. А второй была надежда кораблестроения. Какие он строил корабли, не знаю. По-моему, если он что-нибудь и построил, то это должно было утонуть. Он ничего не умел делать. Ничего. Его мама приходила к нам вешать картины и чинить унитаз. Терпела я, терпела, а потом подарила его своей подруге.

– Ну, и третий?

– Пьет, хулиганит, дебоширит, дерется, всё пропил.

– И вы его подруге…

– Да кому он нужен! Но вы знаете, нет худа без добра. За эти полгода, что я с ним, я похудела, не поверите, на одиннадцать килограммов. Раньше никакая диета не помогала.

– Но ведь бьет, – начал было я.

– Вы, мужчины, ничего не понимаете. Похудела на одиннадцать килограммов. Можно и потерпеть.

– Но ведь всё пропил.

– Верно. Даже мое ночное белье.

– И как же вы без белья?

– Вы интересуетесь моим бельем? Тогда на обратном пути. Вернусь через неделю. Адресок оставить?

– Не надо. Умру отшельником.

Я остановил машину у входа в аэропорт.

– Ой, спасибо.

И выскочила.

Я отъехал несколько метров, потом вспомнил «в накладе не останешься» и открыл бардачок. Так и есть. Десятирублевая купюра. Это уж слишком. Я подрулил к милиционеру, дежурившему около входа. Показал удостоверение:

– Поставь где-нибудь машину.

– Все понял, товарищ полковник. Все будет в порядке.

Сжимая в ладони десятку, я ринулся в здание аэропорта искать пассажирку. Но куда там! На меня налетела какая-то дама с двумя сумками. И принялась на меня же кричать:

– Взрослый мужик, а хулиганишь!

Я поискал, поискал, потом вздохнул и положил заработанную частным извозом десятку в карман.

– Ой, Женя! Рада тебя видеть!

Люба. С ней здоровый парень.

– А мы на юг. Это мой новый супруг. Его зовут Аркадий.

Я не видел Любу уже несколько месяцев и об изменении ее семейного положения информирован не был. Не дав мне времени на вполне законное удивление, Любовь представила меня своему новому спутнику жизни:

– Это мой старый знакомый. Евгений. Он служит в торгпредстве, покупает в Африке красное дерево. Прекрасный поэт. Мастер полной рифмы. А ну-ка, Женя, полную рифму к «Аркадий».

Я долго не думал:

– Аркадий… сидел на кухне с Катей.

– С какой Катей? – насторожился Аркадий.

– С Банщиковой, – агрессивно вступила Люба. – Банщикову на кухне трахал!

Аркадий принялся поспешно оправдываться:

– Я… никогда. С этой коровой.

«Чудеса, – восхищался я про себя, – надо же! Попал в точку».

Аркадий продолжал оправдываться, а я решил перевести разговор на другую тему:

– Как там наши общие знакомые?

– Я туда больше не хожу. Они стали совсем чокнутыми. Женя, скажи мне честно, тебе нравится, когда тебя бьют ремнем по жопе?

– Не знаю, не пробовал. Но думаю, не нравится.

– И мне не нравится. А они там такое вытворять начали! И знаешь, что противно. Лизка достала какое-то снадобье. Наркотик вроде. У нее брат – химик. Всем в лимонад по капельке, и народ начинает такое вытворять!

Аркадий показал на часы.

– Идем, идем, – заторопилась Любовь. – Ты знаешь, Жень, забудь про них. Скажу тебе по секрету. У Лизки брат в органах работает. С ним шутки плохи.

– Мы опоздаем на самолет, – торопил Аркадий.

– Идем, идем. А ты, Аркадий, покажи Евгению, что понимаешь шутки, и улыбнись на прощание.

Аркадий улыбнулся. Его улыбку я бы расшифровал как «Представится случай, съем».

Они ушли, а я отправился в кафе, где пропил честно заработанную десятку: суп-харчо, отвратительный шницель, кофе, два позавчерашних пирожка и, доплатив свои два рубля, купил бутылку коньяка на вынос.

Надо бы при случае удостовериться, размышлял я по дороге домой, действительно ли брат Лизы служит у нас.

* * *

Такой случай представился через неделю. По делам я приехал во Второй консульский отдел, где хранятся анкеты всех выезжавших заграницу. Я помнил фамилию Лизы – «Пименова» и запросил ее анкету.

Через полчаса мне принесли два листочка, заполненные аккуратным школьным почерком. Читаю. Фамилия – «Пименова», девичья фамилия – «Семицветова».

Люба не ошиблась. Семицветов, судя по всему, брат Елизаветы, действительно наш сотрудник. Более того, мир тесен, я с ним знаком. Лет десять назад Игорь Семицветов работал в Перу, а я из Италии поставлял ему химические лаборатории. В прошлом году я встретил его в ГУМе, он мне рассказал, что его перевели под ширму в какой-то химический институт. Теперь понятно, откуда у Лизаветы снадобье.

Подошел сотрудник отдела:

– Евгений Николаевич, вас просят вернуться на работу.

* * *

– Вышло решение, – приветствовал меня Колосов. – Полетишь по маршруту: Браззавиль – Женева. Нужно перевести деньги от Габонского рудника в Женеву.

– Деньги большие, не боишься, что я – в сторону? Пальмы, загорелые девицы.

– И рядом труп с пулей во лбу.

– Убедил. Загорелых девиц найду по месту работы. А вместо пальм – фикус в библиотеке и библиотекарша Аделаида Кузьминична.

Я знал, что библиотекаршу Аделаиду Кузьминичну мой непосредственный, как бы сказать помягче, недолюбливает. Яркая дама лет сорока, агрессивная поклонница Кандинского и Метерлинка, она как-то на собрании упомянула его фамилию среди тех, кто интересуется только детективами и не читает настоящую литературу.

– Да, – понимающе вздохнул он. – Лучше пуля во лбу, чем в библиотеке с Аделаидой Кузьминичной.

– И рядом – фикус, – дорисовал я картину.

Далее нецензурно.

* * *

Перед самым отлетом Вера Сумарокова рассказала мне, что Аркадий бросил Любу и женился на Банщиковой…

Прошло двадцать лет

(смотри «Валютный извозчик» и «Тень наркома»)

 

15. Снова «Мефистофель»

Когда Билл прилетает в Орландо, он останавливается в «Пибоди Отель». Таких «Пибоди» в США два: основной – в Мемфисе, другой у нас в Орландо. Отель известен утками. Живыми. Каждое утро их привозят на лифте и провожают в бассейн в главном холле. Каждый вечер увозят. Туристы любят смотреть, как они важно дефилируют через холл по красной ковровой дорожке.

Билла утки не интересовали. Он сидел в баре, пил капучино и читал французскую газету, на первый взгляд «Ле Монд», что было странно, ибо в знании французского ранее замечен он не был. Я подошел. Он отложил газету и посмотрел на часы:

– Сегодня все опаздывают на двадцать минут.

– Не ворчи. Как долетел?

– Нормально.

– Ты по делам или посмотреть аттракционы?

– По делам.

Он поднял с пола портфель, вынул из него несколько фотографий. Протянул одну мне:

– Ты его знаешь?

– Знаю. Это Тизанников. Встречались в одной компании. Лет двадцать назад. Он тогда был диссидентом. Потом несколько лет провел за решеткой, был выслан из России, обосновался во Франции. В Россию возвращаться вроде бы не собирается. С московских времен мы не виделись. О чем не сожалею. А в чем, собственно говоря, дело?

Он протянул мне еще две фотографии. На первой был изображен Тизанников в форме советского майора. Причем очень непонятных войск. На другой тот же Тизанников в милицейской форме и теперь уже полковник.

– Как ты это объяснишь?

– Маскарад. Ничего, кроме маскарада.

– Он не мог выполнять какие-нибудь задания новой власти?

– Сильно сомневаюсь.

– Тогда смотри еще.

Снова Тизанников. Только теперь в форме эсэсовца. Я не изменил мнения:

– Вот видишь, явно маскарад.

– Смотри дальше.

Следующая фотография была, как бы сказать поприличнее, странная. Голые женщины среднего возраста, на вид достаточно интеллигентные, и Тизанников рядом с плеткой.

– Ну и как? Удивился?

– Нет. Лет двадцать назад одна моя знакомая рассказывала про компанию, которая развлекалась подобным образом. В эту компанию тогда входил и Тизанников. Идиоты. И извращенцы… Откуда у тебя фотографии?

– Недели две назад какой-то человек прислал их в «Ле Монд».

– Зачем ты мне их показываешь? Хочешь доказать, что Тизанников плохой человек?

– Дело не в Тизанникове.

Он вытащил из портфеля еще одну фотографию. Снова голые женщины и Тизанников. Только теперь рядом с ними дама в белом халате; в одной руке она держит бутылку «спрайта», в другой флакон, из которого что-то капает в стоящий на столе бокал.

– Ну и как? Какие у тебя мысли?

Я вспомнил слова Любы про снадобье, которое доставала Лизавета. Всем в лимонад по капельке, и народ начинает такое вытворять!

– Какие у меня мысли? Скорее всего, у нее во флаконе какое-то психотропное средство.

– Я тоже так думаю. Посмотри, какие лица у этих женщин. Они явно под действием наркотика.

– Похоже.

– Это может быть «Мефистофель»?

– Вполне. Я даже догадываюсь, откуда он у них. Брат одной дамы из их компании работал в химическом институте. Я знал его. Мой бывший коллега, фамилия его Семицветов. Он имел контакты с наркодельцами в Перу. Потом его вернули в Москву и перевели на работу в химический институт. Покажи еще раз фотографию.

Тизанников и дама с флаконом в белом халате. Уж не Лиза ли? Похожа. Интересно было бы с ними побеседовать.

– Я думаю, мне неплохо слетать в Париж. Я знаком с Тизанниковым, знаю Париж.

– Шеф тоже считает, что кроме тебя никто в этом деле не разберется. Полетишь?

– Полечу.

– Вот и отлично. Сколько тебе надо дней для подготовки? Время, конечно, есть, но…

– Дня три-четыре.

– Будешь готовиться здесь, в Орландо?

– Да. Мне нужен только компьютер.

– Это ты молодец, что освоил компьютер. А я никак. Марина тебе помогает?

– После того как я перевел всё в наш центральный офис в Орландо, она только и делает, что мотается между Тампой и Майами. На наши дела времени нет. Как Карина? Доволен?

Карина – это наша дочь. Она учится в Вашингтоне в Georgetown University и работает у Билла.

– Доволен. Вся в мать.

– То есть шуток не понимает.

– Не без этого. Когда сможешь лететь?

– Сегодня среда. Думаю, в начале следующей недели. Во вторник.

– С каким паспортом полетишь?

– Как частное лицо с бразильским паспортом. Визу получу во французском консульстве в Майами.

– Я завтра доложу шефу.

– Сделай мне билет первого класса Рио – Майами – Париж, заказанный из какой-нибудь гостиницы в Рио.

Я знал, что разрешение на первый класс нужно получать у очень высокого начальства, на это уйдет время, поэтому добавил:

– Разницу между билетом первого класса и экономкласса я оплачу.

– Что еще?

– Подготовь мне надежный выход на журналиста из «Ле Монд».

– Подготовлю. Когда ты был в последний раз во Франции?

– Лет двадцать назад.

– Французский не забыл?

– У меня есть метод. Для того чтобы восстановить разговорный язык, нужно поболтать минут пять с несколькими носителями языка. Поэтому, когда я приезжаю в страну, набираю случайный номер по телефону и задаю вопрос по поводу какой-нибудь глупости.

– Глупости?

– Глупости. Но разговор завязывается. Иногда даже знакомство. Однажды я спросил: «Это мастерская по ремонту парашютов?» Оказалось, я попал в парикмахерскую для собак, и какая-то дама сначала выясняла, какая у меня собака, а потом пригласила на уик-энд к себе на виллу. Проверенный метод.

Я не стал рассказывать, что мой непосредственный был тогда очень недоволен: «Доиграешься. Мастерская по ремонту парашютов… Тебя примут за диверсанта, спустившегося на парашюте, и посадят. И мне придется ловить какого-нибудь туриста, чтобы на тебя обменять».

* * *

На следующий день Билл позвонил из Вашингтона:

– Я только что от шефа. Он определил твои задачи. Запоминай. Ты должен узнать, что за психотропное средство употреблял Тизанников. Каковы его запасы? Где находятся запасы? Кто распоряжается этими запасами? Как можно уничтожить эти запасы? Ничто другое нас не интересует. Если им нравится, что их бьют по заднице, это, в конце концов, дело вкуса. Пусть этим занимаются французы. Теперь корреспондент «Ле Монд». Его зовут Дидье Шаплон. Выйти на него проблем не будет. Он нам помогает. Представишься «леопардом». Подойдет?

– Подойдет. Узнай три-четыре номера телефонов каких-нибудь корреспондентов в Париже. Пригодятся для маскировки.

– Понял. Фотографии возьмешь?

– Нет. Если понадобятся, попрошу выслать.

– Как с визой?

– Завтра поеду в Майами.

– Прикрытие в Париже нужно?

– Нет.

Визу я получил быстро, какие могут быть вопросы к богатому бразильскому предпринимателю!

Дома два дня не отходил от компьютера. Билл еще раз позвонил в пятницу:

– Ты просил номера телефонов парижских журналистов. «Паризьен», заведующий литературным отделом Анри Дешам. «Фигаро», Эрнест Дюга. «Экип», Жюль Лекок. Подойдет?

– Подойдет.

– Тогда записывай номера их мобильных телефонов.

– Как с билетом?

– Рейс из Майами в Париж во вторник в семнадцать сорок. Билет заказан из «Хилтона» в Сан-Пауло. В Париже будешь в восемь сорок пять.

– Как я получу билет?

– В три сорок у регистрации тебя будет ждать Алекс. Помнишь его?

– Помню.

* * *

Утром в среду я предъявлял паспорт гражданина Бразилии Эуженио Сокраменту полицейскому инспектору в парижском аэропорту Шарль де Голль.

 

16. «Веселая Амазонка»

Париж встретил меня проливным дождем.

– Давно у вас такая погода? – спросил я, усаживаясь в такси.

– Уже с неделю, – вздохнул таксист.

– Авеню Реомюр. Архитектурное бюро Берже.

– Третий округ? – уточнил таксист.

– Да. Недалеко от метро Сантье. Найдете?

– Найду.

– Архитектурное бюро Берже, – повторил я. – Хочу полностью перепланировать свою виллу в Авиньоне. Мне рекомендовали этого Берже.

– Сейчас без рекомендаций нельзя. Очень много мошенников.

Виллы в Авиньоне у меня не было, и в рекомендациях господина Берже я не нуждался. Мне нужен был оздоровительный центр «Веселая амазонка». С него я хотел начать свой визит в Париж. В Орландо по интернету я узнал, что центр по-прежнему функционирует и что хозяйкой по-прежнему является мадам Асиа Бубакар. Прямо говорить таксисту, куда я еду, я не хотел, поэтому еще в Орландо нашел на карте Парижа расположенное в двух шагах от «Амазонки» «Архитектурное бюро» некоего Берже, куда и попросил теперь себя довезти. Конечно, синьор Сокраменту вряд ли заинтересует французскую разведку. Но, если заинтересует, то господина Берже ожидает скучная беседа по поводу виллы в Авиньоне.

Зонтов я никогда не любил, поэтому пришлось бежать, подняв воротник плаща. Сначала по авеню Реомюр, потом по авеню д’Абукир. Еще один поворот – и перед моими глазами появилась вывеска на медной доске: «Веселая амазонка».

Не без трепета душевного вошел я в приемную и остановился. Тот же холл, что и почти двадцать лет назад, тот же запах хлорированной воды. Какая-то женщина стояла ко мне спиной и смотрела в окно.

– Простите. Я хотел бы видеть мадам Асю.

Дама повернулась:

– Евгений… Ты откуда?

Это была Ася. Небесного цвета, застегнутая на все пуговицы, шелковая рубашка с серебристыми искорками, синие до колен джинсы… Она выглядела молодой, подтянутой. И подскочила ко мне. Несколько минут объятий.

– Как это вам, мужикам, удается?! Лет двадцать прошло, а ты такой же. И я тоже стараюсь.

– У тебя это получается.

– Ты к нам надолго?

– Еще не знаю. Ты по-прежнему владеешь этим замечательным заведением?

– Не только этим. У меня такие же в Лионе и Марселе. Недавно открыла два комплекса в Москве. Ты знаешь, я теперь стала такая патриотка!

Она осмотрела меня с головы до ног.

– Да на тебе нет сухого места! Не хочешь в душ? Я в этот комплекс вложила столько денег! В прошлом году переделала весь бассейн и установила новые души. У меня есть душ «неожиданность». Мои матроны его обожают. Сильная струя начинает бить в самые неожиданные места. Раздевайся. А одежду посушу.

– Да я не промок, – вяло отнекивался я. – Только плащ.

– Снимай плащ.

Я снял.

– Теперь снимай пиджак и брюки. И не стесняйся, если что за годы усохло. Снимай ботинки и носки.

Я послушно снял пиджак, брюки, рубашку, ботинки и носки. Остался в одних трусах. Ася потрогала трусы.

– Сухие. Оставайся в трусах.

Она взяла мои вещи, ушла. Быстро вернулась.

– Через десять минут все будет сухое. И поглаженное. Так ты, правда, ненадолго?

– Ненадолго. У меня к тебе просьба. Связанная с некоторым нарушением закона.

– Готова. Я теперь такая патриотка…

– Нужно приобрести чужую собственность.

– Украсть, что ли? Чертежи? Это очень интересно. Куда ты их спрячешь? – Она осмотрела меня с головы до ног. – Разве что под трусы. Места хватит?

Она захохотала.

– Мне нужна симка от местного телефона. Любая симка.

– Ну, ты, Евгений, удивил. Иди сюда.

Она подвела меня к стоящему в углу сейфу. Открыла дверцу.

– Это склад забытых вещей. Что только не забывают после процедур! Не поверишь, Евгений, у меня с полдюжины забытых трусов. Вот такая у меня публика! Без трусов уходят. А уж бюстгальтеры! Не хочешь парочку для коллекции «дама бежала, оставив бюстгальтер»?

Она вытащила несколько бюстгальтеров.

– Объемные у тебя дамы.

– Это верно. В теле. И все стараются похудеть.

– Но мне нужен телефон.

– Телефоны как раз забывают чаще всего. Иди сюда и не толкайся бюстом.

Она подвела меня к еще одному сейфу, на этот раз маленькому.

– Здесь вещи, забытые год назад, а то и больше. Выбирай любую мобилу.

Я взял небольшой «Самсунг». Повертел в руках.

– Но его надо немного подзарядить.

– Зарядим. У меня есть устройство для быстрой подзарядки.

Она нажала кнопку. Появился человек восточной внешности.

– Заряди телефон, – распорядилась Ася.

Человек взял телефон и удалился.

– Вроде бы неудобно, – застеснялся я. – Я в таком виде…

– Здесь и без трусов удобно. Ты где остановился?

– У меня заказан номер, – обманул я.

– У меня есть два отеля. Один в Шантильи, недалеко от замка.

– Там был отель у Марка.

– Это тот же самый. Я у него купила! Он со своими делишками попал в историю. Потерял все деньги, продал мне отель и теперь работает у меня в Лионе. А что с ним произошло, Евгений, такого врагу не пожелаешь. Я тебе расскажу. Дамы у меня здесь все солидные и, как похудеют, начинают интенсивно интересоваться мужским полом. Так Марк, чтобы от него отстали, говорил им, что он гомо. Гомо так гомо. Кому какое дело. А у него были кредиторы, еще по старым делам. Словом, один босс пригласил его к себе на виллу. А там было пять мужиков, и все гомо. У них вроде бы было гомопарти. Ты себе представляешь, Евгений, они любили Марка три дня. Он пришел потом как тростиночка, нервный и впечатлительный. И все время вздрагивал. Понимаешь, три дня! И вот что, Евгений, интересно. После этого, как бы сказать, мальчишника, он записался в какую-то секту и по вечерам поет песни. А ведь точно, после такого запоешь. Три дня… Так ты, правда, ненадолго?

– Ненадолго.

– Слушай, Евгений. Я твоими делами, конечно, не интересуюсь. У меня есть еще один отель. Недалеко отсюда. Ты можешь приезжать в этот отель, когда захочешь. Можешь жить там, сколько хочешь. И никто не узнает, где ты. Никогда не догадаешься, как он называется. «Amour et Colombes», «Любовь и голуби». Помнишь такой фильм?

– Помню.

– Замечательный фильм. Он у меня на диске. Смотрю раз в месяц. В честь него назвала отель. Ах, Евгений, какие раньше были фильмы! «Девчата», «Весна на Заречной улице»!

Появился человек с телефоном.

– Заряжен.

– Симка работает? Проверял? – спросила Ася.

– Поверял. Работает.

Человек ушел. Ася вручила мне телефон. Я повертел его в руках:

– Никогда не догадаешься, зачем он мне нужен.

– А я и не буду. Я теперь стала такая патриотка…

– За двадцать лет я подзабыл разговорный французский. Мне нужно поболтать с несколькими людьми. Не важно с кем. Вот смотри.

Теперь мне должны пригодиться номера телефонов журналистов, которые передал мне Билл. Я набрал первый номер. Газета «Паризьен». Заведующий литературным отделом Анри Дешам.

– Господин Дешам?

– Это я.

Самсунг оказался со встроенным динамиком, Ася слушала разговор.

– Вы не подскажете, когда взяли Бастилию?

Минута молчания. Потом:

– Четырнадцатого июля 1789 года. А что?

– Прекрасно. А какой это будет день по китайскому стилю?

– Вы из агентства Синьхуа?

– Я любитель.

– Идиот ты, а не любитель.

И отключил телефон. Ася восторженно развела руками.

Теперь «Фигаро».

– Господин Дюга?

– У аппарата.

– Вы-то мне и нужны. Вы не подскажете, сколько бегемотов в зоопарке в Монпелье.

Быстрый ответ:

– Там не хватает одного осла. Можешь попытать счастья.

И отключил телефон. Ася сияла от восторга.

Теперь нужный номер. «Ле Монд».

– Господин Дидье Шаплон?

– Да.

– Скажите, действительно ли сегодня в полдень на площади возле Собора Парижской Богоматери будут продавать леопарда?

Молчание. Я повторил:

– Правда ли, что сегодня в полдень по площади возле Собора Парижской Богоматери будут продавать леопарда?

Наконец он понял:

– Приду и куплю. Мне как раз нужен леопард.

И отключил телефон. Итак, я буду его ждать сегодня в двенадцать на площади у Собора Парижской Богоматери.

Последний звонок. Теперь, в спортивную «Экип».

– Господин Лекок?

– Да. Только говорите быстрее.

– Я хочу организовать эстафету. На первом этапе побежит спортсменка, на втором обезьяна. На третьем конь.

Я не успел договорить, как господин Лекок отключил телефон.

Ася сияла от восторга. Я ей предложил:

– Набери любой номер.

Она набрала. Спокойный женский голос:

– У аппарата.

– Извините, мадам, я хочу предложить вам тигра.

– Какого тигра?

– Полосатого.

– Что я с ним буду делать?

– Пригодится в хозяйстве.

– Мне не нужен тигр.

– Тогда купите верблюда.

– Какого верблюда?

– Двугорбого.

– Теперь я поняла. Вы идиот.

Говорила она спокойно, лениво.

– Я не идиот, мадам. Я обыкновенный коммивояжер. Судите сами. Если бы я продавал энциклопедии, то мог бы прийти к вам с книгами. А как я приду к вам с тигром и верблюдом? Вы откроете дверь, а я… У вас просторный лифт?

– Про тигра ничего не скажу, но верблюд точно не поместится.

– Рекомендую вам покупать обоих сразу. Это, конечно, дорого. Но потом вы сэкономите.

– Как сэкономлю?

– Дело в том, что тигры прожорливы. Очень дорого стоит их прокормить. А если вы купите и верблюда, то тигр сожрет верблюда, и вам не надо будет его кормить недели две.

– Знаете что… Я вам дам адрес моего бывшего мужа, приезжайте к нему с тигром и верблюдом. И захватите крокодила.

– Какого крокодила?

– Зубастого. И учтите, мой бывший муж очень прожорлив. Он съест и тигра, и верблюда, и крокодила.

– Вы в этом уверены?

– Уверена. Он идиот. Такой же, как и вы.

Я отключил телефон. Ася хохотала:

– Тигра полосатого и крокодила зубастого. Евгений, с тобой не соскучишься.

Появилась женщина с моей одеждой, рубашка и брюки были поглажены, плащ высушен. Женщина удалилась. Ася помогала мне одеться.

– Запомни, Евгений. В любое время ты можешь приехать в «Любовь и голуби». Это здесь, рядом, на авеню Клери в двух шагах от Нотр Дам де Бонн-Нувель. Там тебя никто не найдет. Менеджер – бывший член руководства компартии. У него в кабинете висит портрет Мориса Тореза. Скажешь только, что ты мой друг, и он без всяких документов даст тебе номер. Он мужик из старых. Железный! Можешь на него положиться.

* * *

Теперь я могу идти на встречу с журналистом. В случае чего, Ася расскажет про тигра, а про леопарда забудет. По дороге я вынул из телефона симку, сломал и бросил в мусорную урну. Телефон выкинул в Сену.

 

17. Человек с красным зонтом

Дождь то начинался, то кончался. Солнце то появлялось, то пряталось за тучи. Облокотившись о парапет, я смотрел на другой берег Сены. Справа Собор Парижской Богоматери, вся площадь перед ним забита туристами. Когда выглядывало солнце, туристы начинали двигаться медленнее и тогда казалось, что их больше, и они заполняли все пространство. Когда начинал моросить дождик, все съеживалось, убыстрялось, становилось угловатым, создавалось впечатление, что количество туристов уменьшилось.

Я ждал Дидье Шаплона, корреспондента «Ле Монд», того самого, который переслал Биллу фотографии Тизанникова.

* * *

Шаплон появился с легким опозданием в пятьдесят минут. Выглядел он странно, на нем был голубой плащ, в одной руке он держал красный зонт, в другой совершенно промокшую газету. Он осмотрел меня с головы до ног:

– Вы не похожи на леопарда. Скорее, вы похожи на енота.

Меня это обидело, но я решил в полемику не вступать:

– Мне все об этом говорят.

– Я опоздал, ибо был уверен, что самолеты запаздывают.

Работать над повышением пунктуальности французских журналистов я не собирался.

– Как я могу увидеть Тизанникова? – спросил я.

– Я бы вам посоветовал читать нашу газету… Хотя… Я знаю, у вас Штатах газеты такие большие, что прочесть одну за день невозможно. У нас другое. Если бы вы посмотрели на шестую страницу нашей вчерашней вечерней газеты, вы бы прочли сообщение, которое бы вас опечалило… – Он поежился. – Опять дождь. Я завидую моим коллегам, которые работают в Сахаре. Вы когда-нибудь были в Сахаре?

– Не был, но знаю, что там жарко и сухо. Так что меня должно опечалить?

– Дело в том, что Тизанников скончался.

– Когда?

– Два дня назад. Скоропостижно. Пока есть предположение, что инфаркт, но будет вскрытие. – И, не дав мне опомниться, принялся философствовать. – Мы умираем, а след от нас остается. Мой коллега мне всегда говорит: «Не торопись умереть. Иначе люди могут о тебе плохо подумать». Правда, смешно?

– Смешно. Я обязательно запомню это выражение и буду цитировать на похоронах.

– Великолепно, – обрадовался корреспондент. – Теперь я вижу, что вы действительно леопард.

– Расскажите мне поподробнее о фотографиях.

– Это было две недели назад. Мне позвонил какой-то человек и спросил: «Знаете ли вы, что диссидент Тизанников – извращенец?» Так и сказал: «извращенец». Вы, случаем, не извращенец?

– Нет.

– И я тоже нет. Но этот мир настолько сошел с ума, что тоже хочется стать извращенцем.

– Дальше.

– Я спросил, какого рода извращенец этот Тизанников. Теперь, знаете ли, есть такие извращенцы! Я вчера был в театре Мадлен на спектакле «Триумф истории». Мария Антуанетта там такое вытворяла, что когда ее повели на эшафот, я подумал: «Хорошо было бы, если бы ей отрубили голову по-настоящему. И автору пьесы тоже».

– Что ответил неизвестный?

– Он обещал прислать фотографии. И прислал.

– Больше он вам не звонил?

– Нет.

– Вы знаете, кто он?

– Нет. Но думаю, тоже извращенец.

– Вы не связываете скоропостижную смерть Тизанникова с этим звонком?

– А что произойдет, если свяжу? То же, если не свяжу.

– Вы знали Тизанникова?

– Я встречался с ним лет пятнадцать назад, когда работал в газете компартии.

– «Юманите»?

– Да, «Юманите». Тогда наши коммунисты сильно расходились во взглядах с русскими, особенно в отношении к диссидентам. Ну, и поддерживали их. Тизанникова выслали из России, по-моему, за связь с Солженицыным или что-то вроде.

Это было правдой. Тизанников распространял запрещенные тогда в России книги Солженицына.

– Почему он прислал фотографии именно вам?

– Наверное, считает меня честным человеком.

Он стоял, опираясь на парапет, и смотрел на рыболовов, сидящих у самого берега реки.

– Вам не кажется, что удить удочкой у Собора Парижской Богоматери занятие столь же перспективное, как стоять с высунутым элементом на Трафальгарской площади и ждать, когда на него случайно попадет проезжающая мимо английская королева? Правда, смешно?

– Смешно.

– Но все мы похожи на рыболовов у реки, из которой кто-то до нас выудил всю рыбу. А это уже печально.

– Печально, – снова согласился я и спросил: – Вы мне дадите адрес Тизанникова?

– Дам. Улица Прони, двадцать пять, второй этаж. Это семнадцатый округ, около парка Монсо. Найдете?

– Найду.

 

18. Жилище диссидента

Я спустился в метро, неудобное и по нью-йоркски грязное. Две пересадки – и я на улице Прони. Дом двадцать пять нашел быстро. В будке для консьержа никого. Лифт старомодный, открывать дверцы надо самому. Поднялся на второй этаж. Четыре двери. На одной медная табличка «Доктор А. Тизанников». С каких это пор Тизанников, который, как я хорошо знал, не осилил и двух курсов института, стал доктором? Я позвонил. Дверь открыла дама лет пятидесяти в синем бесформенном платье с аккуратно завернутыми в сетку волосами, со щеткой в руках.

– Мне господина Тизанникова.

– Он умер, – спокойно ответила дама.

Я сделал вид сначала растерявшегося, а потом убитого горем человека.

– Как?! Я не знал. Внизу нет консьержа… Меня не предупредили.

– А консьерж – это я, – ответила дама. – Господин Альбер жил один. Вот я и хозяйничаю тут.

– Я могу видеть тело покойного?

– Можете. Только не сейчас. Оно еще в морге. Его должны были привезти еще утром, а вот не везут. Потеряли, что ли, по дороге. Будете ждать?

– Буду.

– Ждите. Проходите в гостиную.

Огромная комната, вся в шторах, тяжелые, вишневого цвета – на окнах, такие же на дверях. И много книг: на полках, на столе, на полу. На стенах какие-то непонятные безделушки. На внушительных размеров письменном столе бумаги и относительно новый Макинтош.

Сразу в голову пришла идея. Я уселся за стол и включил компьютер.

Много-много файлов с какими-то текстами, в основном по-русски. Но не они меня интересовали. Я посмотрел, какие у него программы. Я искал File Buddy. Не нашел. Тогда я включил интернет. И благо, эта программка не велика по объему, я быстро скачал ее и начал искать секретные файлы. Этим я занимаюсь в Орландо уже почти пять лет.

Провозился я недолго. Минут через пять нашел папку, начинающуюся с точки:.tutu. Это значит засекреченный. Конечно, для знатока – это секрет Полишинеля. Но люди верят, платят деньги, покупают программы для засекречивания файлов. Поискал еще, больше секретных папок не было.

Я открыл засекреченную папку, там оказался файл в Microsoft'e, тоже засекреченный. Понадобилась другая техника. Но все это игрушки.

Я дважды нажал на мышку, и файл открылся. Всего четыре строчки. На первой – набор букв, начинающихся с www.; очевидно, адрес какого-то сайта, на второй слово «брамапутра», на третьей слово «бандаранаике», на четвертой цифры парами; первая пара 01, судя по всему, парижский телефонный номер.

Я сразу же открыл сайт. Высветилось заглавие: «Сити-банк, Парижское отделение».

Дальше все понятно. Дальнейшие слова – коды для выхода на счет. ID – «брамапутра», password – «бандаранаике». Отметил про себя, что слова придуманы ловко, трудно забыть, трудно догадаться и отсутствуют буквы, написание которых латинским шрифтом может запутать. Теперь я узнаю, сколько было у Тизанникова на счету.

– Вы побудете еще минут пять? – это вошла консьержка. – Мне нужно на минуту спуститься к себе.

– Побуду.

Она помялась. Потом бодрым голосом начала:

– Меня зовут Милен Добеску.

Чисто французская фамилия. Настоящая парижская консьержка.

– Я Эуженио Саркаменту.

– И у вас есть документ? Знаете… оставлять квартиру на незнакомого…

Я вытащил из кармана паспорт. Она смотреть не стала.

– Я вам верю.

И исчезла. Теперь можно продолжить игры с компьютером.

Все получилось, как я предполагал.

Банк спросил: назовите ваш ID. Я ответил «брамапутра». Потом: назовите password. Я напечатал: «бандаранаике». И открылся счет…

Я мог предполагать что угодно. Удивить меня трудно. Но чтобы такое! У меня аж дыхание захватило.

Счет был на сумму чуть меньше миллиона долларов США.

Я знал такие счета. По интернету можно контролировать количество денег на счету. И только. Снять с него деньги или сделать перевод невозможно. И действительно, внизу я прочел скромную надпись: «Вы можете осуществить движение вашего счета, только лично связавшись с нашим агентом, которого вы сможете найти 24 часа в сутки, позвонив по известному вам телефону». Теперь понятно, что это за номер телефона.

Я встал, прошелся по комнате, вышел в коридор. И тут скорее услышал, чем увидел, как кто-то пытается осторожно открыть входную дверь. Очень похоже на непрошеного гостя.

Можно было, конечно, встретить гостя лицом к лицу, но любопытство взяло верх. В квартире так много штор… Я спрятался за одну из них. Получалось все, как во французском водевиле. А почему бы и нет? В конце концов, я в Париже!

Из-за моей шторы я мог наблюдать за открывающейся дверью. В комнату вошла молодая женщина. Вошла, осмотрелась, закрыла дверь. Когда смотришь на женщин из-за шторы, все они кажутся молодыми и красивыми. И эта мне показалась молодой и красивой. Среднего роста, блондинка, крепкого телосложения, чем-то напоминающая Катрин Денев. Причем Катрин Денев, играющую роль шпионки.

Эта Катрин уверенно вошла в гостиную. Взяла стул, подвинула его к книжному шкафу, взобралась на него, вытащила с полки пару книг, небрежно бросила их на пол, протянула вглубь руку, и я услышал, как что-то щелкнуло.

Я высунулся из-за шторы и теперь мог видеть, как гостья открывает маленький сейф и вынимает оттуда бумаги. Потом она закрыла сейф и, держа в руках какие-то фотографии, спрыгнула со стула. Начала рассматривать фотографии, потом положила их к себе в сумочку. Я понял, настало время вмешаться. Я вышел из-за шторы и вежливо поздоровался:

– Здравствуйте.

Гостья от удивления открыла рот. Она действительно была молода, и не то чтобы красивая, но некрасивой не назовешь. Я продолжал:

– Не правда ли, сегодня плохая погода?

В этот момент снова открылась входная дверь, и на пороге появилась консьержка мадам Добеску.

– О, вы уже привели женщину! Скорость, достойная подражания!

Я посмотрел на непрошеную гостью. Она, судя по всему, еще не могла прийти в себя. И решил быть галантным:

– Это моя двоюродная сестра. Кузина. Ее зовут Алин. Алин, поздоровайся с мадам Добеску.

– Здравствуйте, мадам Добеску, – выдавила из себя гостья.

– Я знаю этих кузин. Но мне все равно. Надеюсь, вы не взяли никаких сувениров из квартиры.

– Сувениры мы обязательно возьмем после похорон, – деловито сообщил я.

Но мадам, истинная парижская консьержка, меня не слушала:

– Если вы думаете, что я приготовлю вам кофе, вы ошибаетесь. Господин Альбер кофе не пил, кофе у него нет. А еще раз спускаться к себе я не собираюсь.

– Ничего страшного, – утешил я мадам. – Мы с Алин выпьем кофе в ближайшем кафе.

 

19. Опасная девица

Мы вышли на улицу.

– Хотите кофе? – вежливо поинтересовался я.

– Пожалуй.

В те благословенные времена, когда Ив Монтан пел о парижских бульварах, маленькие кафе были в Париже на каждом шагу. Нам пришлось пройти пару кварталов, пока мы не наткнулись на заведение с чисто французским названием «Аризона».

– Что вам заказать? – снова галантно спросил я.

– Эспрессо.

Я заказал два эспрессо. И представился:

– Меня зовут Эжени. А вас?

– Брижит. Брижит Дюма.

– Бог мой, неужели вам сорок лет!

– Почему сорок? – испугалась моя спутница.

– Девочек называли Брижит, когда была в моде Брижит Бардо. А было это лет сорок назад.

– Меня назвали в честь моей бабушки.

– Она была актрисой?

– Она была монашкой и очень набожной.

– Ну, вы явно пошли не по ее стопам. Занимаетесь делом предосудительным. Врываетесь в чужие квартиры, ищете тайники.

Очень нерасторопный официант принес кофе.

– Стало быть, вы – Мата Хари, – продолжал я. – Но мы с вами поладим, если вы мне покажете фотографии, которые вытащили из тайника.

– Боюсь, что я не смогу этого сделать.

– Тогда, боюсь, что мне придется арестовать вас.

– Меня? – Брижит брезгливо оттопырила нижнюю губу. – Меня? Арестовать? За что?

– Лазите по чужим тайникам… по тайникам моих друзей…

Она хмыкнула:

– Ну, уж если кто кого арестует, то это, скорее всего, я вас.

Настала моя очередь удивляться.

Очаровательная Брижит вытащила из сумки пластиковую карточку и сунула мне под нос.

На карточке я увидел ее фотографию и три полоски: белую, красную, синюю, национальные цвета Французской республики, а сверху много слов, из которых в глаза бросилось сразу два: «Surté Nationale», что в переводе означает «национальная безопасность».

– Не ожидали? – участливо спросила несостоявшаяся Мата Хари.

– Не ожидал, – признался я. И на всякий случай поинтересовался. – А за что вы меня хотите арестовать?

Она думала недолго:

– Ну, хотя бы за незаконное ношение оружия.

– Вам не повезло. У меня нет оружия.

– Правда? – удивилась она. – Покажите ваши документы.

Я протянул бразильский паспорт.

– Так вы бразилец, – разочарованно протянула она.

– Раньше я был русским, теперь бразилец. Я знал в молодости господина Тизанникова. Теперь, случайно оказавшись в Париже, решил навестить старого друга. И такая трагедия!

– Только навестить?

– И все.

Я старался говорить искренне, и, кажется, это у меня получилось.

– Значит, вы русский бразилец. Может быть, это даже лучше. Вы хотите нам помочь?

– Хочу, по трем причинам. Во-вторых, я всегда готов помочь вашей службе. В-третьих, я сейчас в таком положении, что отказ от сотрудничества с этой службой был бы неразумным.

– Вы забыли «во-первых».

– Нет-нет. Просто рискованно делать комплименты даме, находящейся при исполнении.

Она протянула мне фотографии, которые вытащила из сейфа у Тизанникова.

– Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я взял фотографии, начал их рассматривать.

Такие же фотографии, что показывал мне Билл. Я уже хотел было сказать «нет», и тогда мне бы оставалось только допить кофе и вернуться в Орландо. Но вдруг я обратил внимание на одну фотографию. Дама в белом халате. На фотографиях Билла она стояла спиной, теперь можно было видеть ее лицо. Да, это Лиза. Постарела, но такая же худая и с такими же голубыми глазами.

И я, не задумываясь, ответил:

– Да, мадам, я их видел.

– Мадмуазель, – поправила она. – Мадмуазель.

– Я уже видел эти фотографии, мадмуазель. Именно они и привели меня сюда. Я работаю на наркоконтроль Бразилии. У нас есть подозрение, что Тизанников пользовался очень специфическим наркотиком, производство которого наладил в Бразилии покойный русский профессор Янаев. Мы уничтожили весь запас этого наркотика. Но небольшие его количества иногда всплывают в разных уголках света.

– Мы никогда не думали об этом. Мы интересовались только, почему к Тизанникову приезжают вполне нормальные женщины, платят ему огромные деньги, и он с ними вытворяет такие ужасы.

– Но, может быть, они…

– Нет-нет. Они не мазохистки. Они нормальные.

– Он продолжал заниматься этим делом до самой смерти?

– Нет. Он свернул свое заведение почти полтора года назад.

– От чего он умер?

– Сердечный приступ.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Можете. Было бы хорошо, если бы вы поговорили с помощницей Тизанникова, баронессой Лиз Морнингтауэр, – Брижит показала на фотографию Лизы в эсэсовской форме. – Вот уже больше года она живет в замке около Тулузы и редко оттуда выезжает.

– С баронессой? – переспросил я.

– Уже два года как она баронесса.

– А вы сами не можете поговорить с ней?

– Увы. Она подданная английской королевы, и брат ее мужа – влиятельный человек в Англии. Очень. Член палаты лордов. Бывший министр. Подобраться к этой семье без каких-либо серьезных оснований мы не можем. Но сейчас она в Париже, приехала на похороны Тизанникова.

– И вы хотите, чтобы я…

– Я хочу, чтобы вы появились у нее в номере и основательно ее допросили. Основательно. Если вы перестараетесь, мы вам простим.

Я начал было протестовать, Брижит меня остановила:

– Вы иностранец. И что бы вы ни сделали… – она многозначительно повторила: – что бы вы ни сделали, вас в двадцать четыре часа вышлют из страны. Потом наши люди встретятся с вами где-нибудь… да хоть в Бразилии, чтобы отблагодарить.

– И когда надо с ней встретиться?

Она посмотрела на свой айфон, прочла что-то:

– Прямо сейчас.

– Где?

– В отеле.

– Какой отель?

Она насмешливо улыбнулась:

– «Георг пятый».

Конечно, «Георг пятый». Я мог бы и сам догадаться. Где еще могут останавливаться баронессы?!

* * *

– Подождите в холле, – распорядилась Брижит.

Я удобно уселся в кресле. Брижит появилась минут через пять.

– Мы опоздали. Она уехала. Час назад.

– Надо посмотреть, не осталось ли что-нибудь в ее номере.

Брижит согласилась, и мы поднялись на третий этаж.

Я ожидал увидеть нечто необычное, все-таки «Георг пятый», но был разочарован. Обыкновенный номер. Диван, стол, дверь в спальню и дверь в ванную.

В спальне в шкафу висела пижама.

– Она еще сюда вернется, – предположил я.

На тумбочке в ванной комнате лежала сумочка с какими-то флаконами.

– Точно вернется.

И мы решили подождать.

Через полчаса нам принесли кофе. Еще через полчаса я заказал бутылку шампанского…

* * *

Брижит вышла из ванной:

– Как я выгляжу?

– Как красивая женщина, принявшая душ.

– В какой гостинице ты остановился?

– Пока ни в какой. Думаю, где-нибудь на Тронше.

– Больше здесь делать нечего. Уходи первым. Завтра я тебя найду.

– Я могу позвонить.

– Не надо. Я сама тебя найду. Иди. Только сначала причешись. И вообще тебе пора изменить прическу. Ты не в Бразилии.

 

20. Любовь и голуби

Я вышел на Елисейские поля. Потом завернул на проспект Мариньи. На авеню Фобур Сент-Оноре зашел в магазин «Шанель». Всего два посетителя. Если за мной следят, то в такой магазин они зайти не решатся.

– Могу я говорить с менеджером?

Меня проводили внутрь магазина и указали кабинет. У какой-то женщины я спросил, где выход на улицу. Она мне показала на коридор. Там я нашел дверь. Я вышел во двор, оттуда на какую-то маленькую улицу. Потом оказался на улице Монталиве.

Я еще полчаса побродил по небольшим улицам, убедился, что за мной не следят, и направился в Галери Лафайет.

В отделе фирмы «Лорд» я попросил помочь мне одеться для вечера в «Лидо».

Сначала выбрали костюм, потом туфли. Там же я попросил, чтобы мне принесли белье и носки. Я переоделся во все новое, а то, в чем приехал, попросил отправить по адресу «Сто двадцать три, улица Маршала Фоша, Ним». Всегда, когда мне нужно избавляться от личных вещей, я отправляю их по этому, случайно подсмотренному мною адресу. Расплатился «визой» на имя несуществующей компании «Форст и сыновья».

Этажом ниже я купил туалетные принадлежности и аккуратную маленькую сумочку, куда любезная девушка доложила маленькие флакончики с парфюмерией.

Я шел по улице Комартен в сторону бульвара Капуцинов и улыбался. Милейшая Брижит в перерывах между ласковыми словами уж точно на всякий случай засунула мне жучок в одежду. «Я сама тебя найду». Вот уж удивится, когда ей скажут, что сплю я не в гостинице на улице Тронше, а в багажном отделении поезда, идущего в Ним!

Я подошел к «Олимпии». На концерт Франка Микаэля билеты еще продавались. Я купил билет в партере. До начала концерта оставался час. На улице Казанова я увидел салон. А что?

Во-первых, любезная Брижит могла спрятать какой-нибудь супержучок в волосах (что маловероятно). А во-вторых, она сама посоветовала мне постричься.

Парикмахер с чисто французским именем Махмуд стриг меня так долго, что я испугался, не опоздаю ли на концерт.

На концерт я не опоздал.

Закончился он около одиннадцати, я дошел до площади Опера, а оттуда по Реомюру до улицы Клери.

Старик со строгим лицом сидел в регистратуре. Портрет Мориса Тореза над ним не висел, но я почему-то решил, что именно о нем говорила Ася.

– Я от мадам Аси.

Не говоря ни слова, старик вытащил карточку, которая теперь во всех отелях служит ключом, вставил ее в какую-то машинку:

– Первый этаж. Номер семнадцать.

Я вошел в номер и упал на кровать. День был трудным. Я устал. Чтобы только ночью не появилась Ася!

* * *

Ася появилась утром.

В половине первого мы пошли обедать в бельгийский ресторан.

– Я ем только морепродукты, – предупредила Ася. – Посмотри на мою талию.

Я взял традиционные муль-фрит (мидии и жареная картошка), Ася – брандаду из трески.

– И никакого мяса. Только морепродукты.

– А как в отношении мужских возможностей? – осторожно спросил я. – Без мяса. Или это не важно?

Ася задумалась:

– Это очень важно. Я должна посоветоваться со специалистом.

Простившись с Асей около Мадлен, я зашел в брассери и у прилавка набрал номер справочной:

– Соедините меня с Сюрте Женераль.

 

21. Сюрте

– Не вешайте трубку.

И довольно быстро:

– Сюрте Женераль.

– Я бы хотел поговорить с инспектором Брижит Дюма. Мое имя…

– Вы можете не называть свое имя. Это необязательно.

Молодцы.

– Меня зовут Эжени Сокраменту. Это сложное имя. Я могу по буквам.

– Спасибо, не надо. Автомат запомнит.

Молодцы.

И почти сразу:

– Вы находитесь в брассери у Мадлен.

– Да.

– Пожалуйста, не уходите никуда. К вам приедут.

Через две-три минуты ко мне подошли двое мужчин:

– Вы искали Брижит Дюма?

– Да.

– Мы вас проводим.

Я выразил готовность идти с ними, смутно догадываясь, куда они меня повезут.

Запаркованная под кирпичом машина ждала нас.

Я сел сзади, около меня сел один из пришедших в брассери.

– Сегодня хорошая погода, – начал он беседу.

Я согласился:

– Хорошая.

– А вчера была плохая.

И я снова согласился:

– Плохая.

Машина въехала во двор высокого здания и подрулила к подъезду.

– Идемте, – распорядился человек, сидевший рядом со мной.

Мы вошли в небольшой зал, потом поднялись на лифте на второй этаж. Судя по стенам и дверям – это не был этаж, где заседает начальство.

Мы вошли в кабинет, точнее, не в кабинет, а в комнату, там стояли стол и несколько стульев вокруг. За столом сидел субъект очень серьезный и очень худой. У него было скучное лицо человека, которому предстоит нудная работа. Он был чем-то похож на египетскую мумию. Он представился:

– Инспектор Карнье.

Предложил жестом сесть. Что я и сделал.

– Имя, фамилия.

– Эжени Сокраменту.

– У нас есть данные, что ваше настоящая фамилия – Лонов.

– Совершенно верно. Я был гражданином России Лоновым. Потом я уехал в Бразилию. На совершенно законных основаниях поменял фамилию, и теперь я гражданин Бразилии Сокраменту.

– Когда вы в последний раз были во Франции?

– В 1991 году. Тогда я был гражданином СССР Лоновым.

– Полковником Лоновым, – поправил меня человек с лицом мумии.

– Вот уже почти двадцать лет, как я гражданин Бразилии и никакого воинского звания не имею.

– Ваш последний визит к нам запомнился тремя трупами.

– Вы обвиняете меня в убийстве? Не забудьте про срок давности.

– Я не обвиняю вас в убийстве. Я просто констатирую, что во время каждого вашего визита появляются трупы.

– Вы мне предъявляете какое-то обвинение?

– Пока нет. Почему вы от нас скрылись?

– Я? От вас? Это неправда.

– Вы сказали мадам Дюма, что будете ночевать в одной из гостиниц около Мадлен. Это так?

Ай да Брижит! Мадам Дюма. А говорила, что не замужем.

– Да, я сообщил мадам Дюма, что собираюсь остановиться в одной из гостиниц вблизи Мадлен. Точнее, на улице Тронше.

– Но вас там не было.

– Я ночевал у дамы. Надеюсь, во Франции это не запрещено?

– Не запрещено.

– И в Бразилии тоже не запрещено. Надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы я назвал вам имя этой дамы.

– Не будем. Пока.

– А где, кстати, мадам Дюма? Я хотел попросить у нее прощения, я все время называл ее мадмуазель.

– Зачем вы сюда приехали?

– Я работаю в Бразильской организации «Мир без наркотиков». Нам стало известно, что гражданин Франции Тизанников для каких-то своих дел использует очень редкий наркотик. И я решил встретиться с ним, чтобы проверить догадку.

– Что это за наркотик?

– Общепринятое его название «Мефистофель».

Инспектор постучал что-то на компьютере.

– Вы сказали мадам Дюма, что уже видели фотографии, которые она вам показала.

– Да, видел эти фотографии.

– Кто вам их показал?

– Господин Алвариш, руководитель нашей организации.

– А он их взял откуда?

– У нас не принято спрашивать о таких вещах у начальства. Я хочу опередить ваш следующий вопрос. Что это за наркотик, которым мы интересуемся, а вы его не знаете.

– Я хотел бы, чтобы вы ответили на этот вопрос.

– Этот наркотик делается из растущей только в Бразилии травы «уту». Получаемое из этой травы вещество является редким наркотиком. Мы уничтожили все его производство. Но некоторое количество куда-то исчезло. По поведению людей на фотографиях я решил, что это может быть наш наркотик, и приехал сюда. Тем более, что я знал господина Тизанникова еще по Москве.

– То есть вы приехали сюда продолжить бизнес Тизанникова?

– Я даже не знаю, что это за бизнес.

– А мне кажется, вы знаете. И нам обязательно расскажете.

– Но я действительно не знаю.

В это момент в дверях появился еще один серьезный человек.

– Шеф отделения хочет немедленно видеть этого бразильца.

Карнье встал, посмотрел мне в глаза, как ему показалось, очень грозно, и изрек:

– А с тобой я поговорю потом. У нас есть комната для таких разговоров. Специальная.

– Идемте, – скомандовал пришедший серьезный человек.

Я последовал за ним. Мы поднялись на шестой этаж, и я сразу понял, что это этаж для начальства.

Мы вошли в кабинет. Там никого не было. Обстановка по номенклатуре та же: стол и посадочные места. Только это был большой дубовый стол с какими-то электронными устройствами и не стулья, а кресла. Я уселся в одно из них.

– Подождите. Шеф сейчас придет, – прорычал приведший меня серьезный человек и вышел.

Я остался один. Время шло, а шеф не появлялся. Я успокаивал себя, что никаких обвинений мне предъявить не могут. Попугают, два раза врежут, а потом выпустят. Эту технику я знал. Вдруг раздался женский голос:

– Попался, малыш.

В дверях стояла Алис Шабо.

 

22. Визит к даме

Она не изменилась, та же стройная фигура, та же улыбка.

– Это ты шеф департамента?

– Я, малыш.

Я подошел к ней и обнял. Те же глаза, те же плечи.

– Вот уже лет двадцать, как никто не обнимал меня в моем кабинете.

– Виноват не возраст, а должность. Станешь министром, никто к тебе не прикоснется.

– Я специально приехала из Брюсселя, чтобы тебя спасать.

– Меня не от чего спасать, я не совершил ничего предосудительного.

– Знаю, знаю. Но неужели ты отнимешь у старой женщины удовольствие спасти старого друга сердца?

– Нет ничего более благородного, чем спасение невиновного от людской молвы.

– Неужели это Кафка?

– Это мать Тереза, мадам.

Она села за стол, но в начальника не превратилась. Она смотрела на меня и улыбалась. Потом нажала кнопку компьютера.

– Я про тебя все знаю. В девяносто первом году я работала в Канаде. А когда вернулась, узнала о твоем визите к нам. Я все про тебя знаю.

– Но я…

– Три трупа. Три трупа за два визита!

– Но я никого не убивал.

– Верно. Никого. Но три трупа – это много.

– Это были плохие люди.

– Соглашусь. Но у нас принято пресекать их деятельность иначе.

– Но я…

– Давай я тебе расскажу, как все было. Могу даже показать картинки.

– Приятно будет увидеть мои старые фотографии.

– А вот и ошибся. Не фотографии. Рисунки. У нас есть целая галерея рисунков. Итак. Твои начальники узнали, что ваш человек на севере Франции занялся торговлей наркотиками. Это плохо. Очень плохо. И послали тебя узнать, в чем дело. Это так?

– Так.

– Не забыл, как его звали?

– Нет. Топалов.

Она сверилась с компьютером:

– Верно. Топалов. Ты приехал в Онфлер и отправился к нему. Вот посмотри.

Она нажала мышку и из принтера на столе выскочил листок.

– Посмотри.

Рисунок. Я выхожу из дома Типографа. И я сразу узнал кисть очаровательной художницы:

– Мадмуазель Дижон!

– У тебя неплохой вкус. Красивой ее не назовешь. Но мила. Пойдем дальше. Скорее всего, разговор с Топаловым ни к чему не привел, и ты через бывших членов компартии вышел на непосредственных торговцев. Тем временем Топалова убили.

– Не я.

– Не ты. Но с тобой приключилась неприятная история. Тебя самого чуть не подстрелили. Это кошмар. Ты оказался в машине с неким… – она посмотрела на экран монитора, – с неким Симоном Бланшаром.

– Его имени я не знал.

– Верю. За ним охотились его конкуренты, и, когда ты с ним ехал в машине, его пристрелили. Ты испугался. Я тебя понимаю. И ты решил поскорее уехать. И опять я тебя понимаю. Так испугался, что затащил бедную мадмуазель Дижон в мужской туалет.

Она опять нажала на мышку, и из принтера снова выскочил листок. Кики упирается, а я с искаженном от страха лицом тащу ее в мужской туалет.

– Нет. Такого испуганного лица у меня не было.

– Может быть. Делаем скидку на эмоциональное восприятие художницы. Но испугался ты так, что потребовал немедленно отвезти тебя в Швейцарию, и по дороге боялся выходить из машины.

Она опять нажала мышку, и из принтера снова выскочил листок. Я сижу в машине, а Кики кормит меня сандвичем.

– В Женеве ты щедро расплатился с художницей. Даже очень щедро. Но, в конце концов, она оказывала тебе большие услуги. Всесторонние услуги.

«Постой… Постой… – промелькнуло в меня в голове. – Кики упустила мои прогулки по крыше. Ай да Кики! Умница».

– Ты сделал все, что мог, но твои начальники остались тобою недовольны, – продолжала Алис. – И через несколько недель ты снова объявился у нас. Та же мадмуазель Дижон взяла тебя в Сан Ремо, отвезла в Сет. Там ты встречался с Мишелем Леруа, и потом вы поехали в Париж.

Она нажала на мышку, и из принтера посыпались листки. Несколько рисунков. Монпелье, Сет, Париж. Но ресторана с Кузякиным не было.

– В Париже ты провел час в здании компартии. Там тебе дали адрес, по которому ты вышел на наркодилера, и тот назначил тебе встречу в Лионе. В Париже появилась еще одна дама. Снова могу отметить, что у тебя хороший вкус.

Она еще раз нажала на мышку, и появился листок с рисунком Аси.

– Хороший вкус, – повторила Алис. – Мы ее не нашли. Искали, но не нашли. Скорее всего, судя по ее внешности, это знакомая не имеет отношения к твоей профессиональной деятельности. Ну, а дальше поездка в Лион, убитый дилер и опять поспешное бегство. Первым же самолетом.

И снова появился рисунок. На этот раз я, согнувшись, бегу в сторону таможенного контроля.

– А теперь еще одна дама. Мадмуазель Алеида Брюне.

Алис вытащила рисунок, и я увидел аккуратно нарисованную Лиду в длинном платье, непонятно какого цвета.

Алис продолжала:

– На мой взгляд, такие не должны нравиться мужчинам. Но ты провел с ней ночь в Довиле. Ночь с таким пугалом. Она просто пугало.

– Чего не сделаешь ради выполнения задания!

– Мы догадывались, что она была твоей связной. Но она твердила: любовь – и ничего больше. Пришла к тебе в номер, провела с тобой ночь, утром простилась и больше тебя не видела. Мы ее допрашивали. Допрашивали с пристрастием. Таких мы допрашиваем с особым пристрастием. Но она твердила, что простилась с тобой утром и больше тебя не видела. Ты бы выдержал, если бы тебя допрашивали с пристрастием?

– Нет.

– И я нет. А она выдержала.

Спасибо, Червонная двойка. Я в тебе не ошибся. Спасибо!

– Вам тогда было легко. Коммунисты и левые никогда вас не выдавали. Они были такие, что любой допрос выдержат. Хорошо, что теперь таких нет.

Я вспомнил асиного менеджера и портрет Тореза.

– Ты права. Таких больше нет.

– И вот ты снова у нас. И снова начинаются трупы.

– Но я опять ни при чем.

– Зачем ты приехал?

– Начну с начала. В Бразилии лет двадцать назад русский химик синтезировал наркотик на базе бразильской травы «уту». Этот наркотик обладает особыми качествами, он подавляет волю, но сохраняет сознание.

Алис что-то прочла на мониторе:

– Как звали этого химика?

– Янаев.

– Ты был с ним знаком?

– Я видел его один раз. Потом он умер.

– А ты привычек не меняешь. Как только ты появляешься, ищи трупы.

– Мы тогда уничтожили лабораторию и все запасы этого наркотика. Но какое-то количество могло где-то остаться, скорее всего, в России, откуда этот Янаев.

– Как называется этот наркотик?

– «Мефистофель».

– Но это немецкое название.

– В России хорошо знают оперу Гуно.

– Ну да. И что дальше?

– Дальше к моему шефу попали фотографии, которые тебе известны, и он решил, что в этих оргиях не обошлось без наркотика.

– Скажи мне честно, тебе самому нравятся эти извращения?

– Нет. Впрочем, ты должна это знать.

– Убедил. Откуда у тебя эти фотографии не спрашиваю, не скажешь.

– Не скажу.

– Что дальше?

– Дальше я решил прилететь в Париж. Я был знаком с Тизанниковым. Здесь я узнал, что он умер и у меня теперь остается одна возможность что-нибудь узнать про наркотик. Поговорить с Лиз Морнингтауэр.

– И ты уверен, что она будет с тобой разговаривать?

– Уверен.

– Ты с ней был знаком?

– Увы!

– Бог мой, и с ней тоже! Она просто ужасна. Эта Алеида по сравнению с ней… – она с полминуты искала, с кем сравнить Лизу, потом остановилась, так и не найдя ничего подходящего. – Она просто ужасна!

– Я тебе выдам секрет. Вчера я был в «Олимпии» на концерте Франка Микаэля. У него есть замечательная песня.

– Ты вчера был в «Олимпии»?

– Да.

– Идиоты! Какие идиоты!

– Кто? – вежливо поинтересовался я.

– Они искали тебя в «Лидо». Проверили «Мулен Руж» и «Крези Хорс».

– А я был в «Олимпии».

– Конечно. Красивые женщины тебя не интересуют.

Так, значит, очаровательная Брижит подложила-таки мне жучок. И они дошли до Галери Лафайет. Я там сказал, что иду в «Лидо».

– Жалко, что ты была в Брюсселе, я бы тебя пригласил в «Олимпию».

– Я не была в Брюсселе. Я тебя обманула. Мы, женщины, очень лживы. Просто когда я узнала, что ты слишком долго оставался в отеле с этой Дюма…

– Где она, кстати?

– Я ее с утра отправила в Дувр.

– Но мы с ней говорили о делах.

– Я очень хорошо знаю мадам Дюма.

– Но мы действительно говорили о делах.

– Она за этим Тизанниковым следит давно. Он купил имение около Парижа. К нему приезжали дамы из России. Там устраивались оргии. Но никто не жаловался. Мы допросили нескольких участниц, и никто из них не высказал протеста. Потом примерно года полтора назад все кончилось. Мы бы про него забыли, если бы не его смерть.

– Он действительно умер от сердечного приступа?

– Так утверждает патологоанатом. Ты действительно хочешь встретиться с баронессой?

– Да.

– Заставить тебя мы не имеем права. Но если ты сам хочешь, мы тебе поможем. Сегодня ты отправишься в Тулузу и завтра утром попытаешься проникнуть к ней.

– К чему такая спешность? Я бы хотел пригласить тебя в ресторан.

– Эта дама неожиданно приехала в Париж. Скорее всего, на похороны Тизанникова. Однако пробыла в Париже только один день и отправилась к себе в замок. У нас есть опасение, что она может в самое ближайшее время покинуть Францию. Надо попытаться поговорить с ней, пока она здесь.

Алис нажала на какие-то кнопки, поговорила с кем-то. В дверях появились два парня. Она показала им на меня:

– Это бразильский полицейский. Эжени. Фамилию я не смогу выговорить. Вы вместе с ним прямо сейчас отправитесь в Тулузу. Надо сделать все возможное, чтобы он проник в замок мадам, как там ее фамилия… словом, Элиз. Оплата гостиницы и ресторана за наш счет. Отправляйтесь прямо сейчас.

Дальше пошли распоряжения.

– Желаю тебе успеха, малыш.

 

23. Замок Лизы

Познакомились в машине.

– Меня зовут Рене.

– Меня Пьер.

– А я Эжен. Сегодня до Тулузы доедем?

– Доедем, – ответил Рене. Он сидел за рулем.

– Если не будем заезжать в каждую брассери, – уточнил Пьер. – Рене у нас большой поклонник пива. Мы его зовем Берю. Есть такой персонаж.

– Знаю.

Пьер удивился:

– Ты читал Сан-Антонио?

Сан-Антонио – герой популярных французских полицейских романов. Берю – постоянный персонаж этих романов, большой любитель пива.

– Читал.

– И всё понял? Я и то не всё понимаю.

– У меня есть словарь.

У меня действительно есть словарь Сан-Антонио.

Рене обернулся:

– Только вот Старика у нас нет. Есть Старуха.

Старик – это начальник Сан-Антонио.

– Осторожней. Мадам назвала Эжена «малыш», а для сынка он вроде староват. А ты следи за дорогой и не отвлекайся.

– У вас в Бразилии хорошее пиво?

– Хорошее.

– Но такого пива, как в брассери, куда мы сейчас заедем, нет.

Подрулили к одноэтажному строению позапрошлого века с вывеской «Всегда модерн».

– Шоп пресьон каждому, – распорядился Рене.

«Прессьон» – это бочковое пиво. А «шоп» – двухлитровая кружка.

– А правда, что в Бразилии все женщины ходят без бюстгальтера? – спросил Пьер.

– Не все. Но многие ходят.

– Даже на работу?

– И на работу тоже. И мало того, что без бюстгальтера, но еще вместо трусов у них… нить Ариадны. И знаете, что тогда хочется?

– Знаем, – дружно ответили мои спутники.

– Очень хочется холодного пива.

Ответом было дружное:

– Извращенец.

– Неправда. У нас все нормальные. Потому что у нас нет худых. Худых мужиков наши бабы в постель не пускают, и они не размножаются. А вот у вас худых мужиков много. Я с утра имел дело с одним таким в вашем отделе. Похож на мумию Рамзеса Второго, только не очень свежую. Помните, у Сан-Антонио: следователь был похож на momie occasion (мумия, бывшая в употреблении) и по воскресеньем подрабатывал в качестве фотомодели в археологическом журнале.

Сан-Антонио такого не говорил, но Карнье мне не понравился, и мне хотелось прилепить к нему кличку «momie occasion».

– Это точно Карнье, – захохотал Пьер. – Momie occasion.

– Точно, Карнье, – подтвердил Рене.

– Похоже, что он. Пугал. Еще немного – и я бы признался, что прибыл во Францию для организации фермы по разведению динозавров.

Оба разом поставили кружки на стол.

– Каких динозавров?

– Самых разных. С хвостами и без хвостов. Худых надо удивлять. Никакой логикой их не проймешь. Логика – это для толстых. Не для Карнье.

Рене согласился:

– Это точно. Momie occasion. Обязательно расскажу Ани.

– Ани – это подруга Рене, – объяснил Пьер. – Правда, тоже немного худовата.

– Только спереди, – не согласился Рене. – Спереди биллиардный стол, это верно. Зато сзади тыловой аэродром для тяжелых бомбардировщиков. Одновременно можно принимать четыре самолета. А не заказать ли нам графин «бордо мезон»?

То есть домашнего бордо.

В Тулузу мы попали около двух ночи. Остановились в «Новотеле» на площади Вильямса. Решили не ужинать и сразу отправились по номерам.

– Выезд завтра в одиннадцать, – на правах Сан-Антонио распорядился Пьер.

* * *

Минут сорок ехали по девятой дороге, потом повернули на шестьдесят вторую. Где-то, не доезжая Ажена, возник Рене:

– Если по шопу прессьон? Я знаю, тут есть небольшой городок Лафокс. Отличное бочковое. Местный заводик.

– А зачем Эжену прессьон? – Пьер развел руками, что человеку за рулем не следовало бы делать. – Его в замке угостят бургундским 1989 года.

– При ее внешних данных лучше виски, и много.

– Страшна?

– Страшна. Но для дела приходится пренебрегать этим.

– Это верно. Такова наша служба. Но противно.

Пьер на несколько минут сосредоточился на дороге, потом вспомнил про Сан-Антонио:

– Сан-Антонио говорил, если закроешь глаза, то все они кажутся одинаковыми, и мисс Европа, и торговка рыбой. Только от одной пахнет черт знает какими кремами, а от другой приятным запахом свежей рыбы.

После Сан-Сельв повернули направо, попетляли по узким дорогам и минут через пять остановились около старинных ворот. В былые годы к этим воротам, скорее всего, прилагалась ограда, иначе зачем было ставить ворота. Ограды теперь не было, и возвышались они посреди дороги, как триумфальная арка. За воротами просматривался дом. Брижит назвала его замком, но, если это и замок, то не слишком средневековый.

Я проверил жучок в кармане куртки, спросил Пьера:

– Приемное устройство включил?

– Всё в порядке, можешь идти.

Я поднялся по избитым временем и отсутствием ремонта ступеням, нажал кнопку звонка. Через минуту на пороге появилось унылое существо с серой, морщинистой, изможденной невзгодами физиономией, одетое в сюртук времен Бальзака.

– Меня зовут Лонов. Эжен Лонов. Я хотел бы видеть мадам.

– Лонов. Эжен Лонов, – повторило существо и исчезло.

Я ждал и рассматривал дверь. Деревянная, по виду из хорошего дуба, широкая, для дам в платьях восемнадцатого века. А звонок маленький и ржавый.

Существо в сюртуке появилось снова:

– Мадам не может вас принять сегодня.

– А завтра сможет?

– И завтра не сможет.

– А когда?

– Боюсь, месье, что никогда.

– Почему?

– Мадам нелюдима, месье.

– Не могли бы вы оказать мне услугу?

– Я попытаюсь, месье.

– Не могли бы вы от моего имени поцеловать мадам?

– Боюсь, это ей не понравится, месье.

Я с этим согласился и пошел к машине, где Пьер встретил меня с понимающим вздохом:

– Не пустила?

– Не пустила.

– Не огорчайся, не ты первый. Что будешь делать?

– Попробую завтра еще.

– А это верно. Сан-Антонио говорил: «С первого раза тебя примут только в публичном доме». Я тут рядом знаю один городок. Там местное красное…

Потом спохватился:

– Выключи записывающий аппарат.

* * *

Я сидел в своем номере и размышлял. Лиза могла меня не вспомнить. Лонов. Эжен. Как ей напомнить о себе? Песталоцци. А почему нет? И я взял перо. Точнее, фирменный карандаш отеля, и дальше, как у Пушкина: рука потянулась к перу, перо – к бумаге. Через пару часов я прочел написанное и остался доволен.

Утром за завтраком распорядился:

– Мне нужен лист очень хорошей бумаги.

– Будет сделано, – по-военному отрапортовали оба моих верных спутника.

И меньше чем через час я сидел у себя в номере и аккуратно записал то, что сочинил ночью.

* * *

И снова дорога. Рене вчера весь вечер говорил по телефону со своей Ани и теперь рассказывал:

– Я ей сказал, что мы едем на ферму, где разводят динозавров, и пообещал привезти ей маленького динозаврика. Спросил, какого она хочет: с хвостом или без хвоста. А она на меня: «Ты с ума сошел! При твоей зарплате мы можем позволить себе только кошку. И та помрет от недоедания».

После Сан-Сельв мы снова повернули направо и снова остановились около старинных ворот.

– Смелее, Эжен, – напутствовал меня Рене. – В случае чего зови нас на помощь.

Я снова поднялся по лестнице, позвонил. Вышел тот же тип, что и вчера, в том же сюртуке.

– Передайте мадам этот листок. И скажите, что я жду.

– Я это сделаю, месье.

И так же, как вчера, величественно удалился.

Ждал я недолго. Дверь открылась, и снова появилось существо в сюртуке.

– Мадам вас ждет.

 

24. Тайны замка Лизы

Меня ввели в зал, исторической достопримечательностью которого могло служить наличие большого количества дверей и ламп на тумбочках.

Лиза стояла возле большого, в четверть стены, окна. На ней было нелепое платье в обтяжку и туфли на высоких каблуках. Она как-то обветшала: и фигурой, и лицом.

– А я вчера не догадалась, что это ты. Как я выгляжу? Я изменилась? Конечно. Ну и ладно.

Она закрыла штору у окна. Стало темно. Она подошла к ближайшей к окну лампе, пыталась зажечь. Безуспешно. Поочередно обошла пять ламп. С тем же результатом.

– Когда строили замок, еще не изобрели электричества, – предположил я.

Она вернулась к окну, отодвинула штору.

– Это хорошо, что ты появился. У меня к тебе есть дело. Точнее, мне нужен совет. Ты не подскажешь, как мне убить мужа?

Это было неожиданно.

– Я не специалист. Лучше купить десяток полицейских романов, там описаны разные способы.

– Способы, способы… Как ты меня нашел?

Я не знал, какого века замок, и решил рискнуть:

– Разве ты не знаешь, что в замке, где ты живешь, останавливался Песталоцци?

– А кто здесь не останавливался! Может быть, твой дегенерат Песталоцци тоже. Дегенераты. Дегенераты. В мире много дегенератов. И ты дегенерат.

Я попытался возразить, она не дала:

– Только дегенерат может искать дом, где два века назад жил другой дегенерат. Ну и что из того, что он здесь жил? Все дегенераты, а главный дегенерат – мой супруг.

– И поэтому ты его хочешь…

– А что мне делать?!

Она дернула за шнурок, и появился тип, похожий на беззубую рыбу. Она повернулась ко мне:

– Кофе? Виски?

– Если можно, кофе.

– Два кофе, – распорядилась она. – К обеду тебя не оставляю. Потому как, если ты увидишь моего супруга, ты его тут же задушишь. Любой нормальный человек, едва его увидит, сразу хочет удушить.

– Но ведь ты сама хотела…

Она снова меня прервала:

– Все не так просто, Евгений. Существует проблема наследства.

– Земли, замок.

– Земли – это кусок реки, к которой нельзя подойти на пять шагов. Она воняет, и там жабы. А то, что ты назвал замком, – до первого сильного ветра. Но продать реально, дегенератов много, могут и купить. Только хороших денег не дадут. Есть еще чековая книжка. Там есть кое-что. А сколько, не знаю. Он жадный и дегенерат.

– Он знает, что ты его – как бы сказать правильнее – не любишь?

– Знает.

– И не боится?

– Он уверен, что мне это невыгодно, так как после его смерти мне почти ничего не достанется. Ты не можешь себе представить, сколько у него прямых наследников! Одних внуков тридцать пять. Четырнадцать детей от шести жен. Он размножался, как кролик. Представляешь, сорок восемь прямых наследников, и я сорок девятая!

– Значит, душить его не надо?

– Надо.

– Но…

– Скажи, Евгений, я дура?

– Нет.

– Сначала я хотела собрать здесь всех родственников. Подложить пару авиационных бомб. И грохнуть. Но потом придумала… Тебя интересуют нравы крупно-копытных в экваториальном лесу?

– Нет. Нисколько.

– А моего дегенерата интересуют. Любит он диких африканских животных. Когда еще свободно передвигался, раз в год ездил на сафари. А теперь смотрит про них фильмы… Так я подобрала литературу про зебр. Фильмы, рисунки. Заказала даже несколько рисунков в постмодерне.

– Зачем?

– Нет, ты точно живешь в прошлом веке. А затем, что этот дегенерат оставил всё наследство обществу защиты зебр. Всё наследство.

– Идиот, – не удержался я.

– Дегенерат. Написал завещание. И теперь надо побыстрее его прибить.

– А зебры…

– Никаких зебр. По завещанию всё его имущество продается и полученные средства переходят обществу защиты зебр.

– Тебе это зачем?

– А затем, что председатель и распорядитель средств этого общества – я. Так что все эти бегающие пижамы скоро передохнут от голода.

– А как же его родственники?

– Родственники? Они все дегенераты.

– Все сорок восемь?

– Можешь удивляться, Евгений, все. Все крупно-копытные.

Тип, похожий на беззубую рыбу, принес кофе. На огромном подносе стояли две маленькие чашки и на блюдце два кусочка сахара. Поставив поднос на столик, он величественно удалился.

– Ты по-прежнему покупаешь лес?

– Изделия из ценных пород древесины.

– Тогда сделай себе из ценных пород композицию «Три поросёнка». Бюст Песталоцци в виде большой свиньи. А по бокам бюсты Шаррельмана и Декролли, тоже в виде свиней, но поменьше.

Я понятия не имел, кто такие Шаррельман и Декролли, но догадался, что это ученые, как-то связанные с Песталоцци.

– Два года назад я был в Париже. Тогда я интересовался работами Шаррельмана и…

Лиза меня прервала:

– И ты, вместе с этим дегенератом Шаррельманом, готов доказывать вред эпизодического и комплексного преподавания?

Пока я размышлял, готов я или не готов, Лиза продолжила интеллектуальную атаку:

– А знаешь, почему ты зациклен на самых идиотских формах систематического и предметного изучения? Не знаешь?

Я действительно не знал.

– А я тебе отвечу. Ты весь пропитан Песталоцци.

Я продолжал своё:

– Я не соглашусь с тобой по поводу Шаррельмана. Тогда в Париже я зашел к Тизанникову. Шаррельман его не интересовал…

– А вот это меня не удивляет. Последняя книга, которую прочел Алик, была «Каштанка» Чехова. Потом его выгнали из школы за двойки. Весь набор его культурных предпочтений ограничивался рок-н-роллом прошлого века и порнографическими открытками.

– Точно, – согласился я. – Он показывал мне порнографические фотографии. И какие! С мазохистским уклоном.

– Умер твой Алик.

– Что случилось? Какой ужас! – Я изобразил скорбь.

– Да никакого ужаса нет. Он был дегенерантом.

– Дегенератом с садистским уклоном, – подсказал я. – Он мне показывал свои фотографии с кнутом.

Лиза улыбнулась:

– Я встречала только одного садиста. Со шпицрутенами.

– Да. Но я только в порядке эмоционально-подчинительного принуждения.

Фраза показалась мне слишком научной, но я не успел пожалеть, как Лиза среагировала:

– Опять Песталоцци! У тебя есть свои мысли?

Я продолжал делиться впечатлениями:

– Он показал мне фотографии, где он с плеткой, а женщины в клетках.

– И ты подумал, что это садомазохистские оргии?

– Не без этого. Ведь никто из этих женщин в полицию не обращался.

Я понял, что совершил ошибку. Я не должен был знать, что в полицию никто не обращался. Но Лиза не заметила.

– Верно. Не обращался. Более того, они платили огромные деньги за то, чтобы с ними так поступали.

– Значит, они мазохистки?

– Женя, Женя… Как ты далек от реальной жизни! Ты еще в восемнадцатом веке вместе с этим дегенератом Песталоцци. Мазох, маркиз де Сад. Мы живем в двадцать первом. Понял? В двадцать первом веке. Эти женщины – зря ты назвал их женщинами – законченные дегенератки, они платили по пять тысяч долларов в месяц за то, чтобы попасть к Тизанникову. Тоже дегенерату.

– Зачем?

– Не понимаешь?

– Не понимаю.

Я действительно не понимал:

– Чтобы похудеть.

У меня был такой глупый вид, что Лиза расхохоталась:

– За месяц у Тизанникова эти дегенератки худели на двадцать-тридцать килограммов. Причем, если после какой-нибудь идиотской диеты, килограммы через месяц возвращались, то после месяца у Тизанникова – никогда. Более того, женщины становились сильней, здоровей и с такой сексуальной энергией…

Я вспомнил пассажирку, которую однажды довез до Внукова. Она тоже готова была похудеть любым путем. И спросил:

– И как они это терпели?

Лиза уклончиво пожала плечами:

– Терпели.

– Им давали наркотик?

– Без этого никак, – согласилась Лиза.

Я решил пойти ва-банк:

– С наркотиком помог Игорь?

Она среагировала спокойно:

– А кто еще!

Я ожидал услышать очередной раз «дегенерат», но на этот раз было покрепче:

– Он ублюдок.

Я решил изобразить изумление:

– Игорь порядочный парень.

Лиза была категорична:

– Ублюдок.

И я решил рискнуть:

– У него просто кончился «Мефистофель».

– Откуда ты знаешь?

– Предположил.

– Неправильно предположил. Оставалось еще полбутылки. А он взял да слинял. Просто взял да слинял. Ублюдок.

Итак, она ответила на главный вопрос, для решения которого я прилетел во Францию. Наркотик, которым они пользовались, – действительно «Мефистофель». Оставалось только знать, где теперь этот Игорь Семицветов.

– Ты уверена, что Игоря нет во Франции? Мне все-таки кажется, что это он Тизанникова…

Лиза даже испугалась:

– Нет-нет! Не он. Он трус. Он ублюдок и трус. Его уже три года как нет во Франции. Он в Америке.

Я удивился:

– В Америке?! И что он там делает?

– У него бизнес.

– Сбавляет вес американкам?

– Нет. Для этого у него слишком мало снадобья.

– Ты сказала: половина пол-литровой бутылки.

– С тобой трудно, Женя. Ты такой же наивный, как твой дегенерат Песталоцци. Какая пол-литровая? Помнишь, раньше были такие маленькие бутылочки…

– Четвертинка, что ли? – догадался я.

– Именно.

– И он с половинкой чекушки поехал завоевывать Америку!

– Подонок.

– Он тебе звонит?

– Мне – нет. А вот Тизанникову раз позвонил по Скайпу. Приглашал к себе, а адрес не оставил.

– Хоть сказал, в каком он городе?

– Сказал. Тизанников потом нашел этот город на карте.

– Нью-Йорк? – подсказал я.

– Да нет. Какая-то дыра на севере. Потом Тизанников не смог вспомнить. Где-то в Вермонте.

– И что у него за бизнес?

– Не поверишь. Торгует картинами. Ты точно не хочешь остаться на обед?

Больше ничего интересного я не узнаю, и я вернулся к старой теме:

– Значит, Тизанников умер своей смертью?

– Он чахлый был.

– А я, когда увидел эти фотографии, подумал, что можно докопаться до чего-либо интересного. Меня всегда интересовало влияние Песталоцци на Шаррельмана.

– Дегенерат, – на этот раз «дегенерат» звучало устало.

Я понял, что мне пора уходить:

– На обед я не останусь. Но если разрешишь, я приеду к тебе завтра.

– Приезжай.

– Ты сможешь уделить мне пару часов? Погуляем в парке.

– Можно и в парке.

 

25. По дороге домой

Вернувшись в машину, я передал Пьеру жучок.

– Все нормально? – спросил он.

– Вроде бы да. Теперь выключай. Начинается личная программа.

– С полным одобрением.

И мы отправились назад в Тулузу. Добирались долго. Остановок было пять или шесть. Оказавшись в своем номере, я рухнул на кровать и проспал до утра.

Весь следующий день мои спутники отсутствовали. А я гулял по Тулузе. Пообедал в совершенно уникальном для Франции ресторане: чтобы туда попасть, надо выстоять очередь в полчаса. Вечером отправился в казино Баррьер на концерт Жерара Ленормана.

Утром в хорошем настроении я явился на завтрак. Рене уже сидел за столиком. У него тоже было хорошее настроение, мы спели пару куплетов из «Баллады счастливых людей» Ленормана и потребовали, чтобы официантка нам помогала. Она помогла. Помог и турист из Лиона.

Рене довел до моего сведения, что писать мне ничего не надо (а я и не собирался), что все четко записано на пленку и старуха (теперь они не стеснялись при мне так называть Алис) просила поблагодарить меня за работу.

Появился Пьер. У него был серьезный вид:

– Кто такой Шаррельман?

– Шаррельман? Это… Это ученый, последователь Песталоцци. Но он был категорически против эпизодического и комплексного преподавания. Однако, тем не менее, его работы по систематическому и предметному изучению представляют огромный интерес.

Мои спутники смотрели на меня, как котята на кошку: преданно и с любопытством.

– А тот, другой? – спросил Пьер. – Фамилию я забыл.

Я забыл тоже. А когда не знаешь чего-либо, лучше всего выразить активное невосприятие.

– Нет-нет. Я категорически против эмоционально-подчинительного принуждения.

– Старухе вчера принесли справки на этих типов, – рассказал Пьер, – О каждом на десять страниц и такие труднопонимаемые, что у нее заболела голова. Она передала их в отдел стратегического планирования.

– А ты, я вижу, – вмешался в разговор Рене, – действительно специалист по этому Песталоцци.

– Да, – со спокойной уверенностью ответил я, – это не так весело, как Сан-Антонио, но тоже очень поучительно.

* * *

На следующий день мои спутники сообщили мне, что их начальство официально выражает мне благодарность и оплатит билет в первом классе до Рио-де-Жанейро. Из этого я понял, что мне вежливо предлагают побыстрее убираться. Это было и в моих интересах. Задание я выполнил.

Шеф поставил передо мной пять задач.

– Что за наркотик употреблял Тизанников? Я узнал, это «Мефистофель».

– Каковы его запасы? Осталось около половины четвертинки.

– Где находятся запасы? В каком-то городе в Вермонте.

– Кто распоряжается этими запасами? Гражданин России Игорь Семицветов. Под какой фамилией он живет в США, неизвестно. Но я смогу узнать его в лицо.

– Как можно уничтожить эти запасы? Надо сначала найти Семицветова.

В зале для пассажиров первого класса мои спутники заказали бутылку «Veuve Clicquot» и не торопились ее открывать. Наконец Пьер вынул пробку, и в этот момент в зале появилась Алис. Явление было театральным, под хлопок шампанского.

Она подошла ко мне и обняла меня. И это не были дружеские объятия. Она поцеловала меня. И это не был дружеский поцелуй.

– На нас смотрят, – вполголоса сказал я.

– Мы во Франции, малыш.

Из-под объятий я посмотрел на моих спутников. Они в восторге подняли руки.

Мы действительно были во Франции.

* * *

Через несколько часов я уже гулял по Барахасу. Там я успешно поменял билет с Мадрид – Рио-де-Жанейро на Мадрид – Орландо.

До посадки оставалось минут двадцать. Я увидел телефон: «Бесплатные звонки по всем странам Евросоюза». Отлично. Я набрал номер в Онфлере.

– Мне Кики. Если можно.

– Ах, это вы!

Высокая табуретка.

– Сколько лет вы отсутствовали? Двадцать?

– Что-то около.

– Я не спрашиваю, где вы были, но догадываюсь. Двадцать лет! Это означает убийство с заранее обдуманными целями. Но это не мое дело.

– Что не сделаешь по молодости! – вздохнул я. – Как Кики?

– Она законная супруга великого художника Вестфеллера. Он очень великий. Но картины пишет она, а он просто великий.

– Она по-прежнему в Нормандии?

– Ей всегда почему-то нравился север. Она на севере. В Квебеке. Ее супруг хорошо зарабатывает. А она? К сожалению, должна огорчить. Она располнела. Хотя то, что вас всегда в ней привлекало, осталось на прежнем месте.

Я попросил передать привет. Она посоветовала мне быть осторожней и заботиться об алиби.

Я пообещал.

Через день я уже был в Орландо.

 

26. Леопард и бегемот

«Тати» – небольшое кафе, всего десять-пятнадцать столиков. Когда я бываю в Вашингтоне, мы с Биллом приходим туда «на ланч». В проспекте кафе значится «французским». И действительно, владельцы, два уже немолодых грека, готовят французские блюда безукоризненно по-французски, и, что немаловажно, цены с годами почти не меняются, разве что порции уменьшаются в размере.

– Петух в вине, – заказал Билл.

– Мне тоже петуха в вине, – присоединился я. – И бутылку «Мутон Каде».

За петухом мы обсуждали последние сплетни. Сплетен по обыкновению было много, а петух как всегда великолепен.

Подали эспрессо.

– Что еще нового? – спросил я.

Билл посерьезнел:

– Когда ты был в Париже, ты встречался с… как его там… Дидье…

– Шаплоном. Ты мне дал его данные.

– Верно. У него неприятности. Его обвинили в том, что он промышляет перепродажей украденных картин.

– Ничего себе!

– Его допрашивали. Но потом выяснилось, что это ошибка. Обвиняли его и еще трех журналистов. Один парень из газеты «Паризьен». Его фамилия…

– Дешан, – подсказал я.

– Верно. Дешан. Откуда ты знаешь?

– Ты мне сам дал его фамилию для прикрытия звонков Шаплону. Хочешь, я догадаюсь, кто третий? Лекокк из «Экип». Ты тоже мне дал его телефон. Есть еще и четвертый.

Билл превратился в восковую фигуру, на его лице застыла гримаса, которую можно было расшифровать как: «А я не знал, что Вашингтон – столица Соединенных Штатов».

– Так это ты продавал тигра и верблюда? – произнес он, снова превратившись в живое существо.

– Я.

– Зачем?

– Я тебе рассказывал, что, когда приезжаю в страну, набираю случайные номера по телефону и задаю вопрос по поводу какой-нибудь глупости. Прекрасный метод для вхождения в язык. Я позвонил неизвестной даме. Предложил ей тигра полосатого и верблюда двугорбого. А она мне предложила крокодила зубастого. Шутка.

И Билл начал хохотать. Я никогда не видел, чтобы так хохотали. Стаканы на столике тряслись. Шторы на окнах шевелились. Билл разводил руками, как дирижер оркестра. Посетители смотрели на него, как на не совсем здорового человека. Подскочил хозяин и взглядом спросил меня, что с ним. Я ответил, что всё в порядке. А Билл повторял:

– Тигр полосатый! Крокодил зубастый! Верблюд двугорбый!

Потом, немного отдышавшись, залпом выпил бокал «Мутон Каде» и спросил:

– Ты хоть знаешь, кому ты звонил?

– Ни малейшего представления.

– Ты попал к хозяйке художественного салона, которая подозревалась в скупке краденых картин и к телефону которой была подключена прослушка. Ты ей предлагал тигра и верблюда. Французы решили, что это условные названия украденных картин. Допрашивали ее с пристрастием целую неделю. Ничего. Обыскали ее виллу. Ничего. И ты знаешь… На вилле у одного из ее любовников нашли украденный десять лет назад рисунок Дюрера.

– И что теперь?

– Сидят. И она, и ее любовник.

– А причем здесь журналисты?

– Когда начали расшифровывать звонки с телефона, по которому ей звонили, вышли на журналистов. Одному ты предлагал леопарда, другому бегемота. Как к тебе попал этот телефон?

Я решил правду не говорить.

– Совершенно случайно. Кто-то забыл его на скамейке.

– И ты не знаешь, чей это телефон?

– Ни малейшего представления.

– Профессора этики.

– Ничего себе!

– Крупного специалиста по проблемам этики.

– И его тоже допрашивали?

– Еще как! И про леопарда, и про бегемота. На вторую неделю он признался, что, будучи студентом в Сорбонне, украл у своего товарища кошелек.

– Видать, хорошо допрашивали.

– Французы это умеют.

– Ну и народ! Профессора этики воруют кошельки. Любовники владелицы салона картин крадут рисунки классиков. Ну, как жить после этого!

Прошло два года.

 

27. Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля

Билл как всегда остановился в «Пибоди отель». Мы договорились встретиться в два часа. Я опоздал на двадцать минут и начал извиняться. У него было хорошее настроение:

– Не знал, что в Орландо тоже пробки.

– Пробок нет. Но есть жены, которые, отдав свою машину в ремонт, берут машины мужей, не поставив их в известность.

– Такие жены есть и в Вирджинии.

– Прилетел погреться?

– И погреться тоже.

– Что-нибудь случилось?

– Одна история. Пока ничего серьезного. Я, конечно, познакомлю тебя с официальными документами, но хотел бы, чтобы ты прочел и это.

Он протянул мне листок:

– Я мог бы прислать тебе иконку, но предпочитаю по старинке печатный текст. Почитай.

Я взял листок:

«Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля:

– Ты скоро закончишь?

Андрей посмотрел на часы:

– Еще пять минут».

– Это fiction? – спросил я. (fiction – художественное произведение, выдумка, роман).

– Да. Автор некто Рогаликов. Андрей Рогаликов. Русский, сорок пять лет. Работал в Москве переводчиком. Кстати, у него очень хороший английский. У меня такое впечатление, что он вышел на людей, которые нас могут заинтересовать.

– Чем он занимается?

– Пианист в универмаге. Пять лет назад женился на американке Рогалековой. Взял ее фамилию. Переехал в Вирджинию.

– Фамилия не американская.

– Рогалекова она по первому мужу. Его фамилия Рогалек, он чех. А у чехов…

– Знаю. У чехов к фамилии женщины добавляется окончание «ова».

– Верно. При регистрации брака он взял фамилию жены. И стал «Рогалеков». Потом поменял фамилию на «Рогаликов». По его мнению, она звучит для русского уха более привычно. Это так?

– Так.

– Жена продавала нитки в открытом моле в Лэнгли около русского магазина. Он стал ей помогать. Они купили домик на две спальни в Фолс-Черче, спокойно жили четыре года. А потом она встретила своего первого мужа и уехала к нему в Чехию. Развелись. Магазин продали, деньги поделили. Деньги невеликие, но все-таки. Дом остался у него. Он хочет стать писателем. А пока работает пианистом. Играет в «Нордстроме» на втором этаже.

– Пишет по-английски?

– По-русски. Говорит, так удобней. Потом будет переводить на английский.

– Это понятно. Как ты его нашел?

– Если ты помнишь, в «Нордстроме» на первом этаже есть кафе. С полгода назад там должны были встретиться люди, связанные с наркоторговлей. Я попросил его последить. Он согласился. С тех пор мне помогает.

– Доволен?

– Доволен.

Он протянул мне еще несколько листов.

– Это две главы из его fiction. Там в литературной форме изложены события, которые меня заинтересовали. В их основе лежит эротический экстрим.

– Даже так?!

– Даже так. А в таких вопросах литераторы разбираются лучше полицейских.

Я вспомнил, что когда Иван Сергеевич Тургенев работал на русскую разведку, он писал «сообщения» совершенно не в литературной форме, тогда они назывались казенным словом «донос».

– И как ты классифицируешь его сочинения: доверительная информация или просто донос?

– Никак. Страна у нас свободная, запретить ему писать мы не можем. А так пишет под нашим контролем, не называет ни настоящих имен, ни настоящего места действия. Пока у нас нет замечаний. Если так будет дальше, мы поможем ему издать его fiction. Пишет он хорошо. Прочтешь с интересом. Прямо как detective story.

– Все доносы – это маленькие detective story, – проворчал я.

– А почему бы тебе не начать писать fiction?

– У меня не получится. «Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля». Девятнадцатый век. А он нормальный?

– Нормальный.

– Ну, ну. А кроме «облокотилась на крышку рояля», есть у тебя что-нибудь попроще?

– На, читай. – Билл протянул мне папку с документами. – Я пойду, возьму еще кофе.

– Кофе в больших количествах вреден. И не забудь: сегодня вечером мы с Мариной отвезем тебя в «Texas de Brazil Churrascaria». Это тоже на International Drive только в другом конце, строение 5259. Самый лучший бразильский ресторан в этой стране. Это я говорю тебе как коренной бразилец.

* * *

Позже Андрей Рогаликов любезно предоставил мне право использовать по моему усмотрению отрывки из его так и не написанного романа.

Ниже я привожу две главы из этого романа. Я кое-что поправил, вернул некоторым персонажам их настоящие имена, вычеркнул все, что не имеет отношения к делу. Кроме того, не удержался и добавил к тексту свои комментарии. Но немного.

Итак, отрывок из романа. Который, естественно, начинается с «Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля».

 

28. Эротический экстрим. Глава из романа А. Рогаликова

Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля:

– Ты скоро закончишь?

Андрей посмотрел на часы:

– Еще пять минут.

– Ладно, ладно. Я подожду.

Андрей продолжал играть.

Три раза в неделю он играет на втором этаже в универмаге «Нордстром». Элиз работает там же манекенщицей или, как называют ее должность, «приходящей моделью». Он точно не знает, чем она и пять ее подруг, таких же длинных, как она, занимаются в «Нордстроме», но встречаются они часто, пьют вместе кофе, ходят на ланч.

– Мне нужно с тобой поговорить. Срочно.

Черный в обтяжку костюм придавал ей строгость и делал ее еще выше. «С ее ростом, – подумал Андрей, – ей было бы обеспечено место на правом фланге любой гвардейской роты».

– С тобой что-то стряслось?

– Дело не во мне. Я хочу тебе рассказать нечто важное.

Через пять минут они спустились на первый этаж и, взяв по экспрессо, сели за столик.

– Я тебе кое-что расскажу, но ты сразу не делай выводов, – начала она. – Я в этом году должна платить большой налог. С перефинансированием дома ничего пока не выходит. И надо чинить машину.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужны деньги, – подсказал Андрей.

– Да, мне нужны деньги, и я взялась за работу, как бы тебе сказать… Ты меня, конечно, будешь осуждать… И не только ты… Но…

– Перестань. Я не вчера родился. Я знаю, как рождаются дети. Более того, я знаю, как сделать так, чтобы они не рождались. Говори, в чем дело.

– Ну, ладно. Я тебе расскажу. Я не могу не рассказать. Если я не расскажу, может произойти несчастье.

Она нервничала, руки у нее тряслись:

– Ты меня, конечно, будешь осуждать…

Андрею догадался, о чем пойдет речь:

– Ты начала любить за деньги. Не ты первая.

Однако, к его удивлению, Элиз отмахнулась:

– Да нет же, не то. Совсем не то.

– А что?

– Как бы тебе сказать… Ты, наверное, читал, что есть люди, которым нравятся всякие извращения. Им нравятся, когда их наказывают.

– Читал и никогда не мог их понять.

– Я тоже. Но, ты знаешь, эти люди совсем не производят впечатления сумасшедших или больных.

– Ты с ними знакома?

Теперь он действительно начинал догадываться:

– Ты получала деньги за то, что… – он сразу не мог подобрать слово, – за то, что помогала им получать удовольствие такого рода.

– Да, – обрадовалась помощи Элиз. – Ты меня не очень осуждаешь?

– За что осуждать?! Работа, наверное, не самая приятная.

– Очень неприятная. Но деньги… И труда никакого. И с клиентами нет проблем. Мне их находит одна женщина. Кстати, она русская. Ее зовут miss Natasha. Она объясняет мне, что надо делать.

Андрей решил продемонстрировать знание предмета:

– Тебе надо специально одеваться? Кожаное пальто, сапоги.

– Miss Natasha объяснила мне, что я должна выглядеть буднично, ее клиенты предпочитают именно таких. Она сама одета очень строго, во все серое. У нее длинные светлые волосы, может быть, даже некрашеные. И очки, как у профессорши. Теперь то, что произошло вчера. Принеси еще кофе.

Андрей принес. Элиз продолжала:

– Три дня назад miss Natasha позвонила мне и предложила работу. Сказала, работа нелегкая, но заплатят хорошо. Я спросила, какой сценарий. Она сказала, что на месте мне объяснят. Я согласилась. Она дала мне адрес и попросила, чтобы я приехала к клиенту в семь вечера. Это здесь недалеко, в Грейт Фоллс. Я приехала. Огромный дом, во дворе два «мерседеса». Позвонила. Дверь открыла миловидная дама лет тридцати, в светлом костюме. Пригласила в дом и сказала, что нужно поработать с ее мужем. «Он будет сопротивляться?» – спросила я. «Нет, – ответила она. – Он в игре. Вы у него будете требовать, чтобы он признался в том, что встречался с моей подругой. А потом накажете за это». «Как он переносит наказание?» – спросила я. «Он – тряпка и трус. У вас проблем не будет».

* * *

Мой комментарий.

Знал я в Москве одного такого. Солидный мужик, прилично зарабатывал. Захотел экстремальных эмоций. Нашел девчонку, между прочим, студентку философского факультета МГУ, заплатил ей. Но как только она приступила к работе, он взвыл и начал орать, да так, что соседи вызвали милицию. Студентку посадили на пятнадцать суток. Отсидев положенное, она вместе с тремя подругами, тоже будущими философами, явилась к нему, и они так его поучительно отделали, что он потом уступал место в троллейбусе всем женщинам. Даже девчонкам-школьницам.

* * *

Элиз продолжала:

– Клиент оказался симпатичным мужчиной, лет сорока, очень солидный, в костюме при галстуке. Наверное, только что приехал с работы. Не буду тебе рассказывать все детали, они не важны. Словом, мы его быстро раздели, я положила его себе на колени, начала шлепать и требовать, чтобы он признался. Жена была права, он сразу начал хныкать, просить прощения и потом все выложил про связь с подругой жены. Жена пришла в восторг: «Я так и думала, что он быстро признается. Сейчас я позвоню этой мерзавке, пусть она придет. А вы продолжайте, и как следует». И ушла. Ну, а что мне? Я на работе. Мне за это платят. Работаю и требую: «Признавайся!» А в чем признаться, понятия не имею. Но ничего другого придумать не могла. Говорю: «Признайся – и все». Ну, он и признался…

Она немного помолчала, потом выпалила:

– Признался в том, что готовит взрыв торгового центра.

– Стоп, – остановил ее Андрей. – С этого момента, пожалуйста, поподробнее. Что он сказал точно?

– Сказал, что помогает кому-то готовить взрыв торгового центра.

– Кому?

– Сказал, что знает только двоих. Имена не помнит.

– Не помнит?

– Я не дура, тут уж я начала со всего размаха: признавайся, негодяй, говорю. Получилось очень сильно, он завизжал: «Не помню. Только имена какие-то арабские».

– Он назвал торговый центр?

– Нет.

– Ты не настояла?

– Я его повернула к себе лицом и хотела хорошенько садануть между ног, но тут появилась жена и с ней подруга, молодая, в костюмчике в обтяжку, глаза большие, глупые-глупые, нос, как у поросенка.

– Об этом позже. Значит, какой торговый центр, он не сказал.

– Нет. Хныкал, что, мол, пока ничего не знает, но, когда я приду в следующий раз, он мне обязательно все расскажет.

– Когда у вас следующая встреча?

– Когда скажет miss Natasha.

– Еще что помнишь?

– Больше ничего. Он как увидел подругу, завизжал: «Ой, только не при Бетти!» и повернулся спиной. Жена сказала Бетти: «Он тебя стесняется». Та сняла с себя кожаный ремешок, подошла к нему вплотную, повернула к себе лицом. Жена захлопала в ладоши. Потом отвела меня к двери, отсчитала, не поверишь, три сотни. Три сотни! И я ушла.

– Что еще?

– Всё. Я всю ночь не спала, не знала, что делать.

– Ты понимаешь, что нужно немедленно сообщить об этом в ФБР?

– Тебе хорошо говорить! А как я им скажу, чем я занимаюсь? Меня потом выгонят с работы.

– Но так оставлять нельзя.

– Я понимаю и поэтому решила всё рассказать тебе. А ты расскажешь дальше. Ты ведь не очень меня осуждаешь? Ведь я по договоренности. У них такая игра. Он был в игре.

– Что ты сейчас будешь делать? – оборвал ее Андрей.

Она посмотрела на часы:

– Через полчаса у меня примерка в бутике Элио в Лонгли.

– Прекрасно, езжай туда. Ты там надолго задержишься?

– Часа на полтора-два.

– Отлично. Я туда приеду. Дождись меня.

– Хорошо.

Как только она ушла, Андрей сразу набрал номер Билла и пересказал всё, что услышал. Билл испугался. Спросил:

– Где ты сейчас?

– На первом этаже у кафе около «Нордстрома» на Тайсонс Корнер.

Билл подумал самую малость:

– Напротив есть кафе «Маделен». Иди туда и жди. Через двадцать минут я буду.

Андрей так и сделал.

Прошло полтора часа, Билл не появлялся. Андрей знал его пунктуальность, для него опоздание в сорок минут означает прийти вовремя. Но тут уж было слишком. Андрей несколько раз звонил ему, но он не отвечал.

* * *

Мой комментарий:

– Про Билла это правильно. Правдивость изложения – сильная черта этого парня.

* * *

Когда Андрей уже был близок к тому, чтобы окончательно потерять терпение, кто-то хлопнул его по плечу. Рядом с ним стоял пожилой мужчина, среднего роста, в светло-сером костюме.

– Вы ждете Билла?

– Да.

Он подсел к нему за столик:

– Билл просил вам передать, что немного задерживается.

Андрей уже догадался, что Билл немного задерживается.

– Дело в том, что мы должны были с ним ехать в одно место, – начал было он, но человек в сером костюме его остановил:

– Я знаю. Вы должны были ехать в салон Элио, чтобы встретиться с Элиз Мэрфи.

– Да, – ответил Андрей, не удивленный его осведомленностью.

– Этого можно не делать.

– Почему?

– Дело в том, что ее убили. Час назад. Повторите мне, пожалуйста, всё, что она вам рассказывала. И как можно подробнее.

 

29. В номере отеля «Шератон». Глава из романа А. Рогаликова

Через час Андрей и мужчина в светлом костюме сидели в номере отеля «Шератон», что на Лисбург Пайк около центра «Мерседес».

Явился Билл. Он был мрачнее тучи. Андрей спросил:

– Умерла сразу?

– Да жива, жива. Машина врезалась в стену. Она потеряла сознание, ее увезли в Рестон госпиталь. А там она пропала.

– Как пропала?

– Ее положили на носилках в приемной. А там такие порядки… И она исчезла.

– Она сама попала в стену или ей кто-то помог?

– Специалисты разберутся.

– Что теперь будем делать?

– Тебя прятать. Ты – следующий.

– Зачем я им?! Больше того, что она мне рассказала, я не знаю.

– Скорее всего, ты прав, – согласился Билл.

Начали приходить люди. Они здоровались и располагались в креслах. Ждали какую-то важную персону, а ее всё не было. Потом выяснилось, что эта важная персона уже прибыла и сидит в соседнем номере. Андрея позвали туда. Там уже было человек пять.

Этой персоной оказался седой человек в больших очках.

– Повторите, пожалуйста, еще раз всё, что вам рассказала Элиз Мэрфи.

Андрей повторил.

– Вы знаете подруг Элиз по «Нордстрому»? – спросил седой человек.

– Да, знаю.

– Знаете лучше, чем ее или так же?

– Так же.

– Как вы думаете, не занимаются ли они таким же делом?

– Вряд ли.

– Почему вы так думаете?

– Если бы занимались, то она, наверное, как-то дала мне понять, что не одна такая.

– В это можно поверить, – согласился седой человек. Потом спросил: – Было ли в ее характере что-либо такое, что свидетельствовало бы об ее склонности к насилию?

– Я думаю, склонности не было. Она просто рассматривала эту работу как заработок.

– Это выглядит правдоподобно, – снова согласился седой человек.

Открылась дверь, два официанта из гостиничного ресторана принесли сандвичи и кофейники-термосы с кофе.

– А что, если тебе, – обратился к Андрею Билл, держа в руке огромный сандвич, – если тебе записаться на процедуру к таким дамам? Придется потерпеть, но войдешь в доверие, сможешь узнать что-нибудь важное.

– Я не гожусь для этого, – долго не размышляя, ответил Андрей. – После первых же минут процедуры я выдам всё, что было и чего не было.

– И я тоже, – согласился Билл.

– И я тоже, – признался седой человек.

Открылась дверь, и в комнату вошел еще более седой человек в еще бòльших очках. Судя по тому, какими взглядами обменялись присутствующие, это был самый большой начальник. Тем не менее, все оставались на своих местах и продолжали уделять внимание кофе и сандвичам.

– Я внимательно следил за всем, что здесь говорили, – начал самый седой человек, сев на стул возле Андрея. – Благодарю вас за то, что вы оперативно сообщили нам о вашем разговоре с Мэрфи. Как долго вы были знакомы с Мэрфи?

– Года два. С тех пор, как она появилась в магазине.

– Она вам не говорила, где работала раньше?

– Нет.

– Вы с ней были близко знакомы? Впрочем, на этот вопрос вы можете не отвечать.

– Я не был с ней близко знаком. Встречались на работе, пили кофе, ходили на ланч.

– С кем, кроме сослуживцев, вы видели Мэрфи?

– Ни с кем.

– Вы знали ее друзей?

– Нет.

– Вы видели ее с людьми, которые могли оказаться мусульманами, арабами?

– Нет.

– В разговоре с вами она говорила об арабах, о мусульманах?

– Никогда. Кроме, разумеется, последнего разговора.

Отпустили Андрея только через час. И он поехал домой.

* * *

На этом заканчивается отрывок из романа.

 

30. Террористы и таинственная Наташа

Билл спокойно пил кофе. Увидев, что я кончил читать, спросил:

– Ну и как? Удивительная история.

– Меня трудно удивить. Надеюсь, торговый центр не пострадал?

– Нет. Мы быстро нашли этого любителя острых ощущений.

– Кто он такой?

– Некий Джеймс Вашковски. Поставляет супермаркетам йогурты. Его допрашивали с применением особых методов.

– И ему это не понравилась, – предположил я.

– Не понравилось, – согласился Билл. – Он признался сразу. Никаких мусульман он не знал. Просто придумал.

– Зачем?

– Это мы и пытались у него узнать.

– С применением особых методов допроса, – снова подсказал я.

– С применением особых методов допроса, – подтвердил Билл.

– И результат?

– Мы ему поверили. Он их придумал.

– Зачем?

– Чтобы действия Элиз были более правдоподобны.

– Ваши особые методы допроса, я полагаю, надолго отбили у него охоту к острым ощущениям.

– Я в этом уверен. Отбили у него и у его дам.

– Дам тоже допрашивали при помощи особых методов допроса? – поинтересовался я.

– Не только их. Но и мужа второй дамы. Он был удивлен. И применил нечто подобное по отношению к своей супруге. Они подали на развод. У нее сломана челюсть.

– Ну, а главная виновница, мисс Элиз?

– Здесь самое интересное. Она по дороге в госпиталь позвонила кому-то. И сразу же к ней приехала дама, которая накапала что-то из пузырька в стакан со «Спрайтом» и дала ей выпить. После чего она быстро пришла в себя, поднялась и обе уехали.

– Как выглядела эта дама?

– Правильный вопрос. Медсестра из госпиталя описала ее как женщину лет сорока-сорока пяти, белокурые волосы до плеч, в сером платье, в больших очках.

– Ты подумал сразу о miss Natasha.

– Да.

– И решил, что она капала «Мефистофель»?

– Да.

– И вы начали искать эту даму?

– Сначала нашли Элиз. Это оказалось нетрудно. Она пыталась устроиться приходящей моделью в «Нордстром» в «Монтгомери молл».

– Недалеко от вас, в Мериленде?

– Да.

– То есть чудес конспирации она не проявила?

– Нет.

– Что она рассказала, после того как вы ее допрашивали особыми методами?

– Ничего интересного. Пересказала всё, о чем сообщил Андрей. Она не знала, чем ее напоила miss Natasha, и клялась, что никогда никакими наркотиками не пользовалась.

– Ей поверили?

– Поверили.

– Что произошло с ее машиной?

– После визита к Вашковски она испугалась, решила рассказать всё Андрею и исчезнуть. Для этого она устроила небольшую аварию и с помощью этой miss Natasha исчезла.

– Как она познакомилась с miss Natasha?

– Ее познакомила некая Дорис Вайн, работавшая продавщицей в том же «Нордстроме». Когда однажды Элиз пожаловалась Дорис на финансовые трудности, та сказала ей, что знает некую miss Natasha, которая сможет помочь легко заработать большие деньги. Элиз заинтересовалась и попросила познакомить ее с этой miss Natasha. Знакомство состоялось в том же кафе на первом этаже «Нордстрома». Miss Natasha объяснила, чем надо заниматься. Элиз сначала не согласилась, но потом позвонила и дала согласие.

– Значит, она знает номер телефона этой miss Natasha.

– В том-то и дело, что нет. Во время первой встречи miss Natasha дала ей сотовый телефон и сказала, что ей нужно звонить только по этому телефону и она будет звонить только туда.

– И телефон исчез, – догадался я.

– Miss Natasha забрала его, когда увозила ее из госпиталя.

– На какой машине?

– На сером «Фольксвагене Гольфе».

– И номер Элиз не запомнила?

– Говорит, не обратила внимания.

– Такое может быть, – согласился я. – Но она должна была обратить внимание на штат, откуда машина.

– Обратила. И это интересно. Номер зеленого цвета.

– Из Вермонта?

– Из Вермонта. А там искать серый «Гольф» бесполезно.

– Где сейчас эта Элиз?

– Починила свою машину и спокойно работает в Монтгомери Молл.

– Вы, конечно, допросили, Дорис Вайн.

– Не успели. Она с клиентом занималась экстримом в туалете в «Pizza Hut», что в Стерлинге, и забыла закрыть дверь на замок. В туалет вошла какая-то дама. Увиденное потрясло ее и она позвала хозяина. А тот оказался чемпионом штата по боксу. Эта Вайн потом отлежала два месяца в госпитале и, получив от хозяина компенсацию за причиненный ущерб здоровью, отбыла из Соединенных Штатов в неизвестном направлении.

– И больше ходов нет?

– Есть. Вашковски сказал, что с miss Natasha его познакомила некая Элла Вульф. Кстати, тоже русская. Сейчас эта Вульф в Европе. Должна вернуться через неделю. Мы ее допросим.

– Отлично. Если будет что-то интересное, сообщи.

* * *

Билл позвонил через три недели:

– Я тебе отправил на почтовый ящик новый отрывок из книги Андрея. Открой.

– Открою. Прочту, позвоню.

– Думаю, позвонишь сразу.

– Заинтриговал. Опять что-нибудь в стиле Агаты Кристи?

– Да нет. Скорее, в стиле Хичкока. Позвонишь и прилетишь ко мне в Лейк-Плэсид.

– Ты в Лейк-Плэсиде?! – удивился я. – Что ты там делаешь?

– Прочтешь текст и не будешь задавать вопросов.

Билл оказался прав. Закончив читать, я сразу набрал его номер:

– Завтра вылетаю.

* * *

Я снова привожу отрывок из романа Андрея. Теперь уже четыре главы.

 

31. Опять miss Natasha. Глава из романа А. Рогаликова

Это был обычный день, точнее, обычная среда. Андрей играл на рояле на втором этаже универмага «Нордстром».

– Вы, наверное, русский?

Около него стояла блондинка в очках, в руках она держала спортивную сумку с эмблемой «Montreal Canadiens».

– Почему вы так решили? – Андрей не отрывал рук от клавиш.

– Вы только что играли русскую песню. Как она называется?

– «Гадалка». Вы знаете русские песни? Вы русская?

– Да.

– Давно в Штатах?

– Уже лет десять.

– Как вас зовут?

– Наташа.

– А меня Андрей. Вы пришли сюда за покупками? Здесь дорого.

– У меня здесь работает подруга.

– Кто?

– Элиз Мэрфи. Она манекенщица. Вы ее знаете?

– Конечно.

«Уж не та ли это Наташа? – подумал Андрей. – Блондинка, в очках, волосы до плеч».

– Вы тоже хотите стать манекенщицей?

– Нет. Она шьет мне платья. Вернее, не шьет, а перешивает. Когда вы в последний раз видели Элиз?

– Дней пять назад. Мы с ней пили кофе на первом этаже в кафе. Кстати, там готовят самое лучшее эспрессо в Вашингтоне.

– Я этого не знала.

– В таком случае мой долг убедить вас в этом.

– Это надо понимать, как приглашение?

– Да, но только после того, как я доиграю оставшиеся до перерыва пять минут.

– Я не тороплюсь.

* * *

Спустя десять минут они сидели в кафе на первом этаже.

– Вы пианист? – спросила Наташа.

– Нет. По специальности я переводчик. Окончил в Москве Иняз.

– А музыка?

– Спасибо моей очень интеллигентной бабушке. Она мечтала, чтобы ее внук рос таким же интеллигентным и в очках, как она. Это благородное существо в течение десяти лет с силой, противоестественной для ее слабых старческих рук, таскала меня в музыкальную школу. И, вот видите, работаю пианистом. Правда, пока обхожусь без очков.

– Вам нравится ваша работа?

– На ней можно не убиваться. Я могу уходить с работы и приходить, когда захочу. Могу вообще не приходить. Платят мне по часам. Счет ведет менеджер второго этажа, Бетти, негритянка, очень толстая и очень добрая. Она с моих слов заносит количество проработанных часов в компьютер. Здесь народ не знает, что такое приписки, а я уже стал настоящим американцем и количество проработанных часов не завышаю.

– А где Элиз? Я ей звонила по мобильнику, она не отвечает.

Андрей вспомнил, что сегодня среда, а Элиз по средам не работает.

– Вы не знали, что Элиз по средам не работает?

– Знала, но забыла.

Андрей ей не поверил. И подумал: «Если это та Наташа, то ее надо сфотографировать. Но как это сделать, чтобы она не заметила? Если заметит, сразу уйдет».

– Что ей передать?

– Ничего. Хотя… По правде говоря, мне сегодня нужна не она, а вы.

– Я? Вы меня знаете?

– Нет. Я вас не знаю. Но Элиз мне рассказывала про своего знакомого из магазина, и я сейчас подумала, что речь шла о вас.

– И зачем я вам нужен?

– Не мне. Меня просили найти человека для одного дела. Мне кажется, что вы обладаете всеми качествами, необходимыми для этого дела.

– И какими же?

– Во-первых, вы сильный и здоровый парень. Разве не так?

– Так, – согласился Андрей.

– Во-вторых, вы русский и говорите по-русски.

– Это невозможно отрицать.

– А в-третьих. Заработок пианиста не настолько велик, чтобы вы отказались от возможности заработать приличную сумму. И, кроме того, вы только что сказали, что можете свободно отсутствовать на работе одну-две недели.

– Что это за работа и сколько мне за нее заплатят?

– Знаете ли вы Дашу Платонову?

– Дашу Платонову? Олимпийскую чемпионку по фигурному катанию?

– Дашу Платонову, олимпийскую чемпионку по фигурному катанию.

– Не знаком, но готов познакомиться.

– Познакомитесь.

– И чем я могу помочь чемпионке? Учтите, Наташа, катаюсь на коньках я очень посредственно.

– Я думаю, кататься на коньках она может и без вашей помощи. Вы ей нужны как телохранитель.

– Но я…

– Не бойтесь. Ничего страшного. Какая-то детская история. Просто сумасбродство чемпионки. Чемпионки, у которой много денег. И, в конце концов, когда она расскажет вам, что вы должны делать, вы сможете отказаться.

– И работа эта на две недели?

– Может быть, даже меньше.

– Как я с ней свяжусь?

– Она вам позвонит.

– Она здесь, в Вашингтоне?

– Нет, она в Лейк-Плэсиде. Знаете такой город?

– Слышал. Она приедет сюда?

– Нет. Вам придется приехать к ней. Но она оплатит все расходы, денег у нее много. А богатым людям надо помогать освобождаться от денег. Вы со мной согласны?

– Согласен.

– И еще… Не откажите в любезности. Теперь уже моя личная просьба.

– Я постараюсь.

– В Лейк-Плэсиде живет мой друг. Он просил меня привезти образцы меда из одной фермы под Вашингтоном. Я дам вам небольшую коробку. Если вам будет нетрудно, передайте ее ему. Он вам позвонит. Зовут его Марат.

Она вынула из сумки коробку:

– Там образцы меда.

– А что мне с ними делать, если работа окажется не по мне и я откажусь?

– Ничего страшного. Отдадите коробку кому-нибудь из девочек, подруг Элиз. А лучше самой Элиз, когда она объявится. Сколько сейчас времени?

Андрей посмотрел на часы:

– Половина второго.

– Мне пора.

Она вытащила из сумки запечатанный блок с таблетками, выдавила одну таблетку, повертела в руках. Потом протянула Андрею пустой стаканчик из-под кофе.

– Сходите, пожалуйста, в туалет. Принесите воды.

Андрей понял. Когда он вернется, она уйдет и он не сможет ее сфотографировать.

– Я попрошу воды в буфете, – предложил он.

– Нет, нет. У них только кипяченая вода, а мне нужна только сырая.

Андрей отправился в туалет, благо он находился совсем рядом, в самом начале коридора, ведущего в подсобные помещения, быстро налил в стаканчик воды. Когда он вернулся, Наташи уже не было.

* * *

«Теперь нужно срочно связаться с Биллом», – подумал Андрей. Звонить из кафе он не стал, Наташа или ее друзья могли наблюдать за ним.

Он пошел вдоль первого этажа, у зала с маленькими ресторанами, здесь это называется «eating center», повернул в коридор, остановился около туалетов и набрал номер Билла.

– Звоню из «eating center» на первом этаже в «Тайсонс Корнер». Ко мне только что приходила miss Natasha.

– Где она теперь?

– Ушла. Сфотографировать ее я не смог.

– Выходи из молла и жди меня в «Мадлен» напротив. Буду через десять минут.

На сей раз Билл не опоздал. Выслушав рассказ Андрея, взял коробку:

– Я срочно отдам ее в лабораторию. А ты возвращайся в кафе и жди там звонка чемпионки. Потом позвони мне.

 

32. Чемпионка. Глава из романа А. Рогаликова

Даша позвонила через час.

– Это Даша Платонова.

Голос двоечницы из пятого класса, ленивый, без каких-либо интонаций.

– Мне дали ваш телефон и сказали, что вы ждете моего звонка.

– Тебя не обманули. В чем дело? Чем я могу тебе помочь?

– Мне нужен body guard. Я хочу, чтобы вы приехали немедленно. Расходы я оплачу.

– Где ты находишься?

– В Лейк-Плэсиде. Знаете, где это?

– Знаю. Олимпийский центр. Upstate Нью-Йорк.

– Я хочу, чтобы вы срочно были здесь.

– Сначала скажи, в чем дело.

– Ладно… Тут на моем горизонте появилась девица. Похожа на меня, как две барби из одной серии. Absolutely. Такие же волосы, такой же цвет глаз, словом, всё. Только на коньках еле держится.

– Может, тебя тайком клонировали, и теперь будут выращивать чемпионок? Хотя, говоришь, она еле держится на коньках.

– Она мой антипод.

– Что это такое?

И дальше пошла чепуха.

– В один и тот же день в разных концах мира рождаются совершенно одинаковые люди, только у одного человека клетки положительного, а у другого – отрицательного заряда. Эти люди могут нормально прожить всю жизнь, если случайно не встретят своего антипода. Но если встретят и обнимутся, то сразу же аннигилируются, исчезают тотчас оба.

Андрею это не понравилось:

– Кто тебе рассказал эту чепуху?

– Не ваше дело. Вы возьметесь за работу?

– Один раз мне уже заплатили за то, чтобы я разгонял ведьм.

– И разогнали?

– Еще как!

– За работу возьметесь?

– Возьмусь.

– Когда приедете?

– Завтра к вечеру. Как тебя найти?

– Перед въездом в Лейк-Плэсид, со стороны восемьдесят седьмой дороги, справа напротив отеля «Эдельвейс» есть дорожка к отелю «Нортуэй». Езжайте по ней и уткнетесь в блок кондоминиумов. Их легко узнать. Мой блок «А двенадцать».

– Завтра к вечеру буду. Только ты пока с ней не обнимайся. Чтобы… как там… не аннигилироваться.

Андрей хотел пошутить, но шутки она не поняла:

– Я боюсь. Очень боюсь. Соревнования через пять недель. Тренерша приедет через месяц… Вообще-то завтра вечером у меня будет стрелка.

Андрей не был силен в молодежном жаргоне, поэтому переспросил:

– Перестрелка? С кем?

– В гости я иду. Но вас дождусь.

* * *

Вечером к Андрею приехал Билл, вернул коробку:

– Специалисты изучили образцы и не нашли ничего подозрительного. Мед как мед. На всякий случай они оставили себе небольшое количество для более точного анализа. Сегодня ночью ребята проверят, не подсунула ли она тебе что-нибудь в машину. Для чего-то она посылает тебя в Лейк-Плэсид.

Он позвонил на следующий день утром:

– В машине ничего не нашли.

 

33. Надежда русского спорта в трусах и без трусов. Глава из романа А. Рогаликова

До Лейк-Плэсида, маленького городка, где уже два раза проводились зимние олимпийские игры, Андрей добрался на следующий день к шести вечера. Дом, где жила Даша, он нашел сразу: пять или шесть двухэтажных зданий рядом с дорогой. Поднялся на крыльцо, позвонил. Послышались шаги, и дверь открыла чемпионка. На ней был шелковый халат с широким поясом, из-под халата торчали босые ноги с махонькими ступнями.

– Проходите. – Как будто сделала одолжение. – А я уже собиралась уходить.

Первый этаж – стандартная гостиная: диван болотного цвета и такого же цвета два кресла, столовая с деревянным без претензии на антик столом.

– Что произошло? Почему тебе срочно понадобился телохранитель?

– Пока ничего не произошло. Но может произойти в любую минуту.

Она говорила быстро, но ленивая безучастная мина не сходила с ее личика. Волосы у нее были мокрыми; судя по всему, она только что вылезла из-под душа. Стало быть, под халатом ничего не было. Несмотря на то, что ее фотографии печатались в журналах для взрослых, Андрея она не волновала.

– Давай поподробней. Надо с чего-то начинать.

– А с чего вы обычно начинаете?

– Сначала нам надо оформить отношения.

– Отношения? Какие отношения?

– Деловые. Я хочу подробнее знать про твои проблемы. Потом мне нужно четко представить, что ты от меня ждешь. Если меня устроят условия, мы составим контракт и я возьмусь за работу.

– Контракт? – она скривила рот.

– Хотя бы устно. Ты мне заплатишь аванс. Я должен убедиться, что ты платежеспособна. С момента получения аванса ты можешь спать в свое удовольствие.

– Спать в свое удовольствие, – хмыкнула чемпионка. – Какие у вас расценки?

– За такую работу мне платят двести пятьдесят долларов в день. С тебя, если увижу, что работа легкая, возьму меньше. Плюс накладные расходы. Отель, ресторан, бензин…

– Отель не надо. Остановитесь у меня. На втором этаже гостевая комната. – Она немного подумала. – Полторы тонны в неделю. Положили?

– Положили. – Это было куда больше, чем он предполагал.

– Как вас представить?

– Если я буду жить здесь, то я родственник. У тебя есть сестра?

– Нет.

– Это прекрасно. Я муж твоей сестры.

– Какой?

– Той, которой нет.

– Поняла.

– Сестру зовут, скажем… Аня. Аня Лапшина. Она кинорежиссер и приедет через неделю. А я Сережа Лапшин, журналист.

– Поняла. Сейчас пойду переоденусь. Потом возьму чековую книжку, выпишу вам аванс. Одну тонну, согласны?

«Либо у нее денег невпроворот, либо ее действительно здорово напугали», – подумал Андрей.

– Согласен.

– Вода в холодильнике, напитки в баре, – она ткнула пальцем в сторону катающегося бара и удалилась.

Холодильник был набит большими бутылками кока-колы и спрайта. В баре сиротливо красовалась начатая бутылка «Джонни Уокер». Андрей взял бутылку спрайта.

Вернулась она минут через десять. На ней было длинное атласное темно-серое почти бальное платье на узких бретелях, серые туфли на высоченных каблуках, в руках сумочка. Она открыла сумочку, вытащила чековую книжку, пару минут колдовала над чеком.

Все в порядке, одна тысяча. Завтра Андрей отошлет чек в свой «Bank of Falls Church» и через пару дней позвонит, узнает, принят ли он к оплате.

– Об остальном договоримся утром. Я пошла.

– Я с тобой. Теперь это моя обязанность.

– Вы хотите всю ночь стоять со свечкой?

– Во-первых, не вы, а ты, я ведь Анин брат, Сережа, а во-вторых, я должен знать, где тебя искать в случае чего.

– Это дело. У меня стрелка с одним рыжим. Это за углом. Номер 2388.

– Что за рыжий?

– Ничего, кроме чмок-чмок. Идем, я тебе покажу твою комнату.

Обыкновенная комната для гостей, американский стандарт.

– Я уйду, ты закройся на засов. Он открывается только изнутри. И никому не открывай.

Прямо мама-коза.

– Ты спишь крепко? Услышишь, когда я приду? Нет, лучше сначала я позвоню тебе по мобильнику. Положи свой мобильник около подушки.

* * *

Андрей проводил ее до машины. Белый «Мерседес».

Она не обманула; проехала до конца дома, повернула налево и остановилась у следующего кондоминиума. Позвонила, ей открыли.

Андрей вернулся в дом, зашел в ее комнату.

На прикроватной тумбочке зарядное устройство для телефона и сумочка. Он туда заглянул. Ему можно, он телохранитель. Внутри чековая книжка, какие-то бумаги, кошелек с деньгами, три купюры по десять баксов, две кредитных карточки и две пачки презервативов.

Тот, кто думает, что спальное место дивы похоже на ложе любви, ошибается. Кофты, джинсы, топы, разбросанные на незастеленной и вряд ли в последние дни застилавшейся кровати, выглядели картиной абстракциониста. Тот же нехитрый гардероб по полу. В углу спортивная сумка и какие-то флакончики. В сумке синяя с позолотой кофточка и коньки.

Словом, ничего особенного.

– Надо спать, – решил Андрей. – От рыжего вернется она нескоро.

Проснулся он среди ночи. Было жарко. Влажно и жарко. Спускаться на первый этаж и подвинуть стрелку кондиционера не хотелось. Он снял пижамную рубашку и в пижамных шортах завернулся в простыню.

* * *

Разбудили его крики. Исходили они из милых уст юной чемпионки. Та стояла около его кровати, и слова ее в его адрес лучше читать в переводе на английский. Самые приличные из них характеризовали его как «horseradish detective» (хреновый детектив). Юная леди кричала и размахивала руками:

– Пока ты дрых, «horseradish detective», жулики обчистили дом!

– Где? Когда?

Андрей соскочил с кровати.

– Иди сюда.

Действительно сумка, где хранились коньки и ее синяя кофточка, была пуста.

– Да кофточка ладно! Хотя, между прочим, она от Пако Рабана для номера «Кармен». Я в ней получила золотую медаль в Калгари. Коньки они украли! Коньки, пока ты… Лучше бы я тебе бабу на ночь привела… Что я буду делать!

Она вся тряслась и, если бы груди ее были хоть сколь значительного размера, они непременно бы вывались из надорванного декольте.

Кошмарная мысль пришла Андрею в голову. Он ринулся в комнату, где спал. Его брюки, хоть и не от Пако Рабана, но свои, исчезли. Он поднял подушку. Бумажника тоже не было.

Свою реакцию на произошедшее он сформулировал в одной короткой фразе на русском языке, которую интеллигентные мужчины обычно произносят в таких случаях.

Однако горести продолжались недолго. Дарья пошла на кухню и сразу же закричала:

– Иди сюда, детектив несчастный!

Когда Андрей спустился на кухню, она сидела на полу и хохотала. Дверца холодильника была открыта. На верхней полке лежали ее коньки, ее сумка и его бумажник. На нижней – его штаны и ее кофта.

Денег воры не взяли, только ее презервативы оказались в его бумажнике. Кроме того, у его штанов была отрезана одна штанина, а у ее кофты отрезаны оба рукава.

Это уже походило не на воровство, а на издевательство.

– Как они проникли в дом?

– Не знаю. Когда я подошла к дому, дверь была приоткрыта. Ты закрыл засов?

– Да.

– Это точно?

– Точно.

Андрей начинал верить в чертовщину.

– Жарко.

Она расстегнула пуговицу на спине, платье упало. Она осталась в одних трусах с розовыми кружавчиками, которые даже при богатом воображении трудно назвать трусами. Отсутствие бюстгальтера ее, очевидно, не волновало. Впрочем, Андрея оно не волновало тоже.

Ни плечи, ни мускулы не выдавали в ней спортсменку. Загорелое тело, загорелое даже в районе грудей, бюстгальтер, видимо, давно уже рассматривался юным дарованием как обременительное излишество. Обычная девчонка. Только ниже спины шрам.

– Постой. Я хочу внимательнее рассмотреть твой шрам.

– Ты что, чокнулся?

– По нему я смогу узнавать, что ты это ты. Откуда он у тебя?

– Ревность одной негодяйки. Вместе тренировались, она вроде бы случайно. Три года назад.

– И еще. Покажи мне зубы.

– Будешь смотреть, как цыган на лошадь?

Две пломбы слева.

– Вообще-то у меня еще шрам. – Чемпионка решительно спустила трусы.

Действительно на мягком месте был небольшой шрам.

– Производственная травма. О борт катка. Выпить хочешь?

«Хороша будет картина! – подумал Андрей. – Длинный дурак в пижамных шортах и совсем голая девица утром пьют виски. Успех на любом вернисаже гарантирован».

– Одевайся, иди в магазин, купи мне штаны.

Она натянула трусы, надела платье. Андрей заметил, что платье порвано не только спереди, но и сзади.

– Приставал?

– Если бы!

Через полчаса чемпионка вернулась в джинсах и голубой футболке «Lake Placid». Андрею она купила джинсы и такую же футболку. Теперь они будут как из одной команды.

 

34. В Ледовом дворце. Глава из романа А. Рогаликова

Подъехали они шикарно. На белом «Мерседесе». Оба в одинаковых джинсах и одинаковых голубых футболках.

– Это Большой ледовый дворец, – Дарья показала на здание из бетона и стекла. – Он построен к Олимпиаде восьмидесятого. Есть еще старый дворец. Он построен к олимпиаде тридцать второго. Но мы все тренируемся в Большом. Что сейчас в старом, не знаю. Но туристов туда водят. А это бюст Сони Хени. Видел «Серенаду солнечной долины»?

– Да. Ее снимали здесь?

– Да нет. В Скво Велли. Это в Калифорнии. Я там была. Отлично откатала. Первое место. Китаянку обогнала почти на два с половиной балла. Хотя в произвольной упала в двойном акселе.

Вошли в здание. Дарья подвела Андрея к тете, с трудом уместившей свои сто килограммов на вращающийся стул.

– Это муж моей сестры. Ему нужен постоянный гаджет, – на совсем не дурном английском распорядилась чемпионка. – Расходы на мой счет.

Толстая леди грузно повернулась и ткнула пальцем на стоящий рядом стул.

– Садись и не улыбайся, – скомандовала Дарья. – Сейчас тебя сфотографируют на гаджет.

Через минуту запечатанный в пластик гаджет висел у Андрея на шее.

– А где твой гаджет? – спросил он Дарью.

– Вот, – она провела пальцем вокруг своего лица. – Перекусим? Здесь есть нечто.

Нечто оказалось вполне пристойным кафе. Андрей взял пару кусков жареной ветчины и две сосиски, налил себе кофе. Чемпионка ограничилась двумя бананами и йогуртом, принесла из буфета стакан с апельсиновым соком.

– У меня через полчаса стрелка. Здесь, в буфете. Придет один тип. Будет меня на фотку брать.

– Что за тип? Ты его знаешь?

– Встречалась. У него с моей тренершей заморочка вышла. Она хотела пятьдесят процентов за каждую фотку. Пятьдесят процентов! Теперь, когда она в Монреале поправляет здоровье с каким-то самцом-одиночкой, он сюда прискакал. Знаешь, сколько будет дважды два? – И сама ответила. – Дважды два – четыре, но только в твоей квартире. А в моей квартире, сколько раз захочу, столько и будет четыре.

Она захохотала.

В буфете появился новый клиент, существо мужского пола, что можно было заключить только по небритой физиономии, всё остальное: мятые джинсы, рубашка и длинные волосы до плеч могли принадлежать и особям другого пола.

– Мистер Мария, – приветствовала вновь пришедшего Дарья.

– Владик, – представился он. – Можно к вам за стол? – И, не ожидая разрешения, сел.

– Сергей, – назвал себя Андрей и уточнил: – муж Анны, Дашиной сестры.

– Тоже катаешь?

– Нет, я журналист.

– Что пристал? – возмутилась Дарья. – Лучше начни как всегда. Спроси, не запишу ли я на свою кредитку твой завтрак и скажи, что не ел два дня. – Потом повернулась к Андрею: – Он всегда так говорит, чтобы меня разжалобить.

Владик не спускал глаз со стола с едой:

– Последний раз я ел вчера утром, когда ты меня покормила.

– Ладно, ешь.

Не успела она закончить фразу, как Владик вскочил и кинулся к столу с едой.

– Голубой? – поинтересовался Андрей у чемпионки.

– Нее… Розовый.

– Что это такое?

– Не знаешь? Спроси у него. Он расскажет. Спроси. Он не опасный. Мне его жалко, кормлю завтраками. Он в России, чтобы откосить от армии, поменял пол, стал девицей. А теперь собирает деньги, чтобы снова стать мужчиной.

– Кретин!

– Кретин, – согласилась чемпионка.

Розовый Владик вернулся с двумя наполненными до краев тарелками.

Ел он аккуратно, не спеша, не как умирающий с голоду бродяга, а как очень проголодавшийся интеллигент, ел вилкой с ножом, иногда вытирая рот бумажной салфеткой. И вел светскую беседу:

– Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, ужин отдай врагу.

– Это он намекает на то, чтобы ты его покормил обедом.

– Дарья, ты меня компрометируешь перед своим родственником. Однако, если у него возникнет такая идея, я буду признателен. Вы знаете, – он повернулся к Андрею, – я не испытываю чувства унижения, когда меня кормят. Я считаю, что помогаю людям чувствовать себя благодетелями. Если бы у меня было много денег, мне было бы тоже приятно кого-нибудь накормить. Если Аня такая же добрая, как и Даша, тогда вам повезло. Кто она по профессии?

– Филолог, – ответил Андрей.

– О… о… – обрадовался розовый Владик. – Я тоже был бы филологом. Но меня выгнали из Университета. Я политический диссидент.

– Какой диссидент?! – встряла Дарья. – За двойки выгнали.

– Формально да. Но я счел ниже своего достоинства изучать произведения лиц, которых презираю. Презираю.

По тому, как вытянулось лицо Дарьи, Андрей понял, что в буфете появился новый посетитель. И не ошибся.

Новым посетителем оказался Зайцев Александр Николаевич. Андрей его знал. В первый раз он встретил его много лет назад на Московском кинофестивале. Андрей тогда был молодым переводчиком, а Зайцев ставил какие-то короткометражки. Скорее всего, Зайцев его не узнал.

– Это муж моей сестры Анны, – кокетливо проверещала Дарья. – Его зовут Сергей.

Андрей встал, подал руку:

– Сергей.

– Я не знал, что у Даши есть сестра. Надеюсь, такая же красивая, как Даша.

– Они очень похожи.

– А меня зовут Зайцев Александр Николаевич. Я фотограф.

– И очень известный, – пояснила Дарья. – Я тебе говорила о нем.

– Говорила, говорила, – согласился Андрей. – Я хотел бы присутствовать при съемках. Это можно?

Ответила Дарья:

– Анька блюдет мою невинность. И наказала Сергею, чтобы он следил за мной.

– У тебя очень заботливая сестра. Вы можете присутствовать, я не возражаю.

– Только не сегодня, – снова вмешалась Дарья. – Сегодня ты отправишься домой и уберешь там. Я не хочу, чтобы Аня приехала и увидела, какой у нас дома бардак.

Вошла в роль!

– Мне кажется, Сергей, я где-то вас видел. Я не ошибся? – спросил Зайцев.

– Мир тесен, – ответил Андрей. – Может быть.

Зайцев заторопился:

– Сейчас солнце. Самое время проехать к озеру.

Дарья повернулась к Андрею:

– Я буду дома после часа. Отгони мой «Мерседес» к дому. Александр Николаевич меня довезет. Если будет звонить Аня, скажи, что у меня всё в порядке. Понял, о чем я говорю?

Андрей не понял, но ответил:

– Как договорились.

Они ушли.

– Красивая девка!

Это произнес Владик; во время разговора с Зайцевым он как-то вжался в стул и почти растворился. Теперь он снова возник.

– Она вам оставила свою машину. Вы меня не довезете до дому? Она меня довозила.

Это входило в планы Андрея. Ему хотелось побеседовать с этим розовым Владиком с глазу на глаз.

Они проехали пару миль по Мейн-стрит, у кафе «Олимпия» свернули сначала налево на Марси-роуд, потом направо и сразу же оказались на улице, по обе стороны которой стояли трехэтажные серые домики, построенные, наверное, еще к первой олимпиаде.

– Вот здесь.

Они остановились у одного из этих домов. Никакого желания звать к себе Владик не выказал.

– Не приглашаешь? – спросил Андрей.

– У меня вообще-то… И мне надо еще зайти к…

– Ладно, ладно. Ну, так что? Пригласить тебя пообедать?

Владик оживился:

– Если вам не трудно, то…

– Я к тебе заеду через полтора часа. Будь дома. Ты на каком этаже живешь?

– На третьем. Только не в этом доме, а вон в том, – он указал на дом в конце улицы.

– А зачем выходишь здесь? – Андрей сделал вид, что не понял его простенькой хитрости.

– Хотел прогуляться, – соврал тот.

– Смотри, будь дома, когда я приду. А то и без обеда останешься, и кучу неприятностей огребешь. Врубился?

– Буду, буду, – заторопился конспиратор. – Я на последнем этаже. Там четыре квартиры. На моей написано Владислав.

– Запомню.

Андрей вернулся в Дашин таунхаус и, усевшись в кресло в холле, набрал номер телефона, который дала ему Наташа.

И сразу же бодрый голос по-русски:

– Я вас слушаю.

– Мне нужен Марат.

– Это я.

– Я вам привез из Вашингтона посылку от Наташи. Меня зовут Андрей.

– Ой, спасибо. Она такая заботливая. Как я вас найду?

Андрей объяснил.

– Буду через полчаса.

Теперь самое время внимательно осмотреть дом.

В нечистую силу Андрей перестал верить еще в третьем классе московской вполне материалистической школы. И, полный решимости извести эту нечистую силу, начал осмотр со второго этажа.

Все окна плотно закрывались на солидные запоры, с внешней стороны сетка от комаров. Конечно, можно спуститься по веревке с крыши, снять сетку, но как открыть окно?! Та же история с дверью на веранду.

Андрей хорошо знал, что фантазия американских архитекторов подталкивается вкусами или, точнее, привычками потребителей. А они у них на удивление однообразны. Он уже посетил с сотню домов и ни разу не нашел чего-либо не укладывающегося в общие правила.

Значит, должен быть выход на чердак. И он нашел его.

В одной из душевых в углу располагался сервер. Там были полки от пола до потолка. А потолок, если на него слегка надавить, поднимался.

Поднимался-то он поднимался, но пролезть в такую щель даже не очень крупногабаритному субъекту, как он, было трудновато. Его чемпионка, конечно, пролезет. Но ведь делали этот вход для нормальных людей. Впрочем, он не первый год в Штатах и привык к тому, что среди хорошо продуманного, удобного, может неожиданно оказаться невесть что. У него самого для того, чтобы поменять поплавок в унитазе, надо было снимать унитаз.

Нет. Надо искать, что попроще. И он нашел. Под самым засовом, на который он вчера закрыл дверь, обнаружилась щель, через которую, если просунуть что-нибудь тонкое, вроде пилки для ногтей, засов можно открыть. Щель была прикрыта навесной планкой, и он ее сразу не заметил.

Теперь, когда загадка была решена, он спокойно вернулся в холл и стал размышлять.

Его раздумье прервал звонок. Когда он спустился и открыл дверь, перед ним предстал мужчина лет шестидесяти.

«Где-то я его уже видел, – подумал Андрей. – Ну да, конечно. И он может меня узнать. Сегодня определенно день встреч со старыми знакомыми».

Однако гость не узнал его и представился:

– Кузякин Марат Антонович.

* * *

На этом заканчиваются четыре главы из романа Рогаликова.

 

35. Алла Вульф

Итак, объявился Кузякин, и он в Лейк-Плэсиде. Я набрал номер Билла:

– Завтра лечу к тебе в Лейк-Плэсид.

– Хорошая идея. И вовремя. Есть новости. Андрей здесь встретил miss Natasha. Хотел к ней подойти, не успел, она села в машину и уехала.

– А это точно та Наташа, с которой он познакомился в «Нордстроме?»

– Верный вопрос. Пока мы не знаем, сколько их, этих Наташ. Две или одна? Та Наташа, которая учила Элиз, как зарабатывать деньги, и та, которая разгуливает теперь по Лейк-Плэсиду, это одна и та же Наташа или их две?

– Может быть, и две. Тебе же говорили, что в Лейк-Плэсиде люди раздваиваются! И Наташа раздвоилась. Была одна, стало две.

– Скоро я начну в это верить.

– А потом они обе аннигилируются, исчезнут.

– И посему я хотел бы допросить хотя бы одну, пока они не аннигилировались. Ну, а раз ты собрался в Лейк-Плэсид, у меня к тебе просьба. Надо привезти одну даму из Вашингтона в Лейк-Плэсид.

– Даму – это хорошо. Надеюсь, молодая и красивая.

– Не уверен. Я тебе о ней говорил. Это та особа, которая познакомила Вашковски с miss Natasha. Ее зовут Элла Вульф. Она вернулась из Европы. В Лейк-Плэсиде мы ей покажем знакомую Андрея и спросим, та ли это Наташа, которую она знает.

– А почему ее надо везти? Она что, несовершеннолетняя?

– Очень совершеннолетняя и странная. Лучше, если ты в дороге будешь при ней.

– А если она будет возражать? Активно?

– Не будет. Когда я ей сказал, что проезд, гостиницу и питание мы берем на себя, она сразу спросила, когда лететь.

– Завтра же буду в Вашингтоне. Заберу эту даму и в Платтсбург.

– Дам тебе совет. До Лейк-Плэсида лучше добраться не через Платтсбург, а через Олбани. Прямых самолетов из Вашингтона в Платтсбург нет.

* * *

– Завтра я лечу в Вашингтон, – поставил я в известность Марину.

– Переночуешь у Карины, – распорядилась она.

– У нее много молодых соседок. Не боишься?

– Нет.

Карина встретила меня в аэропорту и, когда я безапелляционно заявил, что, как всегда, ночевать буду в «Бест Вестерне» на Лисбур Пайк, осторожно напомнила:

– А мама сказала…

– Она передумала, – успокоил я дочь.

К моему удивлению, Билл оказался прав. Лететь надо было через Олбани. Трудно поверить, но из Вашингтона в Платтсбург можно добраться только с двумя пересадками. Был вариант с одной пересадкой, в Бостоне. Но почему-то рейс Бостон – Платтсбург выполняла компания «Alaska Airlines». И, ко всему прочему, нужно было ждать в Бостоне шесть часов. Правда, добираться машиной из Олбани придется на час больше, чем из Платтсбурга. Но лететь из Бостона в Платтсбург компанией из Аляски – все равно, что лететь из Якутска в Магадан компанией из Бурунди.

* * *

– I would like to speak to Mrs. Ella Woolf.

– This is me.

– We have to fly together to Lake Placid. Did you know that?

– Конечно, знаю. Когда мы летим?

– Завтра утром. На каком языке вы предпочитаете разговаривать?

– По-русски. Только тогда зовите меня Алла. В котором часу летим?

– В десять утра. В аэропорту надо быть в половине девятого.

– Для меня это очень рано. Приезжайте ко мне сегодня вечером и завтра поедем в аэропорт вместе.

– Моя дочь заедет за вами в восемь утра.

– Кто вы по гороскопу?

– У меня нет знака зодиака.

Полминуты молчания. Потом:

– Так не может быть. У каждого есть знак зодиака.

– У меня нет знака зодиака. Мою дочь зовут Карина, она заедет за вами в восемь. Ждите ее у дома.

– В какой гостинице мы остановимся?

– Пока не знаю.

– Но там будет бассейн?

– Не знаю.

– На всякий случай я возьму купальник. Вы не пожалеете. Все говорят, что в купальнике я выгляжу очень соблазнительно.

– Я люблю фигурное катание и предпочитаю женщин на коньках.

Снова полминуты молчания. Потом:

– Я уверена, что за то время, которое мы будем с вами вместе, я откорректирую ваши ориентиры. И не сопротивляйтесь. В молодости я была похожа на Лиз Тейлор. Вам нравится Лиз Тейлор? Какой ваш любимый фильм с Лиз Тейлор?

– Догадайтесь. – Я вспомнил песенку Лиз Тейлор из «Кто боится Вирджинии Вульф» и прогундосил. – Я не боюсь Вирджинии Вульф. Я не боюсь Вирджинии Вульф.

– Меня зовут Алла Вульф, – строго поправила меня собеседница. – А кто такая Вирджиния Вульф? Это ваша знакомая? Ваш эротический образ? Вы имели виртуальную или реальную любовную связь с Вирджинией Вульф?

Недавно я перечитывал Вирджинию Вульф и запомнил: «Женщинам нельзя говорить любую чепуху, им надо говорить чепуху, им понятную». И ответил:

– Вирджиния Вульф? Это название улицы, где я живу.

Потом спустился в бар, выпил дубль «Чивас». Полегчало.

* * *

Когда я приехал в Даллас, Карина и Алла Вульф уже были там. Вульф оказалась особой упитанной и вульгарной. Кипа рыжих волос делала ее лицо круглым, как по циркулю; плотная майка непонятного цвета, ближе к розовому, сжимала ее как корсет; джинсовые, тоже в обтяжку, брюки заканчивались на коленях. А если добавить туфли на карикатурно высоких, как у клоуна, каблуках, то она выглядела персонажем из детского театра: гриб с рыжей шляпкой.

Рыжая дама сразу перешла в наступление:

– Мы вас ждем уже пять минут. И вашу дочь я ждала пять минут.

– Итого, десять, – невозмутимо подытожил я. – Я попрошу, чтобы самолет задержали на десять минут.

– Помогите дотащить чемодан.

Чемодан у нее был тяжелый и старинный, без колесиков.

– А ваши вещи? – она обшарила глазами пространство вокруг меня.

– У меня нет вещей.

Она осталась недовольной:

– Вами определенно надо заняться.

Мы получили посадочные талоны, и рыжая дама, не обращая на меня внимания, резво побежала в очередь на электронный контроль.

– Как тебе эта особа? – спросила Карина.

– Стерва.

– Ошибаешься, папа. Она дура. Прежде чем сказать что-нибудь, она делает глубокий вздох и говорит на выдохе. Так поступают только дуры.

– Учту.

– И готовься к атаке на сексуальную стойкость.

Это были последние напутственные слова моей наблюдательной дочери.

 

36. Допрос не такой, как другие

Первый же вопрос рыжей спутницы озадачил меня:

– Какие у вас червяки в голове?

Я пожал плечами. Это должно было обозначать, что червяков в голове у меня нет.

– Вы хотели бы, чтобы все женщины в самолете разделись?

– Нет.

– Со сколькими пассажирками вы хотели бы иметь интимные отношения? Вы считали, сколько в самолете женщин?

– Не считал.

– И все-таки червяки у вас в голове должны быть. Нет людей без червяков в голове. Посмотрите на стюардессу. Где бы вы ее хотели? В лифте? На диване в зале ожидания? На крыше?

Я сначала хотел придумать что-нибудь необычное, но потом решил не рисковать. Скажу: «На Эйфелевой башне», она подойдет к стюардессе и спросит: «Сколько вы возьмете с этого джентльмена, чтобы он вас имел на Эйфелевой башне?» Та начнет кричать. Но хуже будет, если начнет торговаться!

– Как я поняла, стюардесса вам не понравилась, – продолжала рыжая дама. – Но это можно исправить. Назовите мне хотя бы одну актрису, с которой вы хотели бы иметь интимные отношения.

– Я не знаю современных иностранных актрис.

– Можно и русских. Я никогда не поверю, чтобы школьником вы не хотели поиметь какую-нибудь актрису. Я вам помогу. Наташа Фатеева. Люся Гурченко.

– Любовь Орлова.

Думал, что удивлю. Не удивил.

– Прекрасно. Действительно эта стюардесса чем-то напоминает Любовь Орлову. Но отдаленно. Очень отдаленно. Есть одно замечательное средство, которое позволит вам, имея сношение с ней, быть уверенным, что это как там… Любовь нечаянно нагрянет. Я вам гарантирую.

– Какой-то наркотик?

– Не просто наркотик, а чудесный наркотик. Одна капля в «Спрайт» – и вы весь вечер с Любовью Орловой.

– И у вас есть это чудесное зелье?

– К сожалению, нет. Но у меня есть подруга…

– Вы меня с ней познакомите?

– Я дала слово ни с кем ее не знакомить.

– Постойте, постойте… Кажется, я ее знаю. Блондинка, волосы до плеч.

– Блондинок много.

– Она носит большие очки.

– Носит.

– И зовут ее Пульхерия.

– Как? – от удивления рыжая дама раскрыла рот. – Как?

– Пульхерия.

– Да нет же! Ее зовут Наташа.

– Наташа. Но большие очки она носит?

– Большие очки она носит.

– Как ее найти?

– Вам повезло. Она сейчас в Лейк-Плэсиде.

– Вы меня утешили. Я, знаете ли, очень хочу Любовь Орлову.

– По правде говоря, эта стюардесса вам вряд ли подойдет. Но я попытаюсь подобрать что-нибудь подходящее. Нужно найти экземпляр, похожий на заказ: нос, рост, волосы. А потом капелька, как вы выразились, зелья.

– А ее точно зовут Наташа, а не Пульхерия?

– Нет. Я первый раз слышу такое имя. Как вы сказали? Пульхерия?

– Да. Очень сексуальное имя. Мужчины от него просто сходят с ума. Я знаю женщин, которые специально меняли свое имя на Пульхерия. Правда, для произношения на английском оно трудновато. Зато по-русски очень мило.

– Чего тут милого? Пульхерия.

– Можно сокращенно. Пуля или Херя. Дело вкуса. Наташа – тоже имя, очень сложное для произношения на английском. Очень сложное. Кстати, о Наташе. У нее можно будет купить немного этого зелья?

– Вряд ли. У нее мало осталось.

– Но вы меня с ней познакомите?

– Собственно говоря, я и лечу в Лейк-Плэсид, чтобы познакомить одного человека, как я понимаю, вашего начальника, с этой Наташей.

– А вы ее найдете?

– Я знаю одну ее тайну.

– Тайну? Расскажите.

– Я умею хранить чужие тайны.

– И я тоже. Особенно, когда речь идет о тайнах интимно-сексуальных. Но иногда есть тайны, которыми хочется поделиться с такими опытными людьми, как вы. Послушать совет, попросить помощи.

– У вас есть интимно-сексуальная тайна? – обрадовалась рыжая дама.

– Да. Но я… Разве что на правах взаимности.

– Хорошо, хорошо. И что это за тайна?

– Вы сказали… с актрисами. А с историческими персонажами можно?

– Можно. Хотите, я догадаюсь, кто вас волнует? Екатерина Великая. Полная дама. Очень легко найти кандидатуру.

– Ошиблись.

– А кто?

– Анка-пулеметчица.

На этот раз рыжая Вульф обалдела. Да так, что ее круглое лицо удлинилось и стало похожим на перевернутую пирамиду. А пока она не пришла в себя, я как можно более вкрадчиво спросил:

– Так как же все-таки вы узнаете Наташу?

– Она пьет виски с пивом. Доливает пиво в виски.

Я выглядел разочарованным. Она поняла:

– Достаточно обойти все бары в Лейк-Плэсиде и спрашивать, не была ли здесь дама, которая добавляет пиво в виски. Такое не забудет ни один бармен.

«А ведь и правда, – подумал я. – Такое не забудет ни один бармен».

Вульф засуетилась:

– Только не говорите вашему начальнику про наш разговор. Если бы я ему выдала эту тайну по телефону, он бы не оплатил мне поездку в Лейк-Плэсид. И, кроме того, у меня к вам особое расположение. Моя прабабушка тоже любила Любовь Орлову.

«Прабабушка! Точно, стерва», – отметил я про себя.

В это время появилась стюардесса. Она шла и улыбалась, а я прочел колышущуюся на ее бюсте табличку с именем «Дороти» и автоматически прикидывал: в лифте, на крыше… Но уж точно не на Эйфелевой башне. Зачем так далеко лететь?

Стюардесса сообщила температуру воздуха в Олбани и попросила пристегнуть ремни.

 

37. Опавший клен

В «Ависе» я получил заказанный «Лексус» и через четверть часа, выехав на трассу, взял курс на север.

– Вы уверены, что Наташа пьет виски с пивом? – спросил я.

– Я видела два раза, как она пьет виски с пивом. Мы и познакомились с ней, когда она пила виски с пивом. Я тогда вышла из тюрьмы и сидела очень грустная в ирландском пабе в Маклейне. Она подсела, заказала виски с пивом, и мы познакомились.

– Вы сидели в тюрьме? За что?

– Меня ревновал один мой знакомый и, когда уходил, прятал мое белье в морозильник. Однажды мне нужно было уйти, я вытащила белье и надела. На улице мне стало очень холодно, и я начала раздеваться и прыгать. Подъехала полиция. Полицейский мне: «Прекрати прыгать». А я ему: «Пока совсем не разденусь, не прекращу». Мне дали три месяца. Скажите, а какие червяки в голове у вашего начальника?

Я устал и ничего интересного придумать не мог. Она не отставала:

– Ну, хоть что-нибудь. Какая песня его волнует? Какой поэт?

– Есенин, – я не был уверен, что Билл знает о существовании Есенина, но это имя было первым, которое пришло мне в голову.

– Очень интересно! – обрадовалась моя спутница. – А что именно?

– Клен ты мой опавший, клен заледенелый.

– Очень странно, – удивилась она. – Но интересно.

– Знаете, он просто приходит в экстаз от этих строчек.

Рыжая Вульф замолчала, а через несколько минут уснула и спала до самого Лейк-Плэсида.

* * *

– Вот тебе ключ от номера, – Билл протянул мне пластиковую карточку. – Переночуешь. Завтра утром поедем в Платтсбург. Там у нас будет штаб-квартира. Дело разворачивается серьезное. Ребята из нью-йоркского ФБР будут работать с нами.

– Есть что-нибудь новое?

– Не так много, но есть. Завтра в Платтсбурге я введу тебя в курс дела. А пока иди в номер и жди меня. Как освобожусь, поедем в одно прекрасное кафе. «Кофе Бин». Тебе понравится.

Билл вернулся через час, и на моем «Лексусе» мы выехали на центральную улицу, которая, как и в большинстве американских городов называлась «Мейн-стрит», что означает «Главная улица». Мы остановились у вывески «Кофе Бин», прошли через пассаж, где продавались сувениры, и оказались на просторной веранде; оттуда открывался великолепный вид на озеро.

Заказали по сандвичу и по бокалу белого вина. Билл поднял бокал:

– Хорошо, что ты приехал. Дело разворачивается серьезное. Есть подозрение, что в Лейк-Плэсиде орудует банда по доставке девочек. В штате Нью-Йорк очень строгие законы на этот счет, но нужны неопровержимые доказательства.

– Нас с тобой это не касается.

– Верно. По крайней мере, до тех пор, пока нет данных об употреблении наркотиков. Я отвез Эллу Вульф в «Нортвуд Инн». Она будет жить там. По дороге она мне рассказала, что Наташа пьет виски с пивом. Такое в России принято?

– В России раньше не было виски. Но в водку действительно иногда добавляли пиво. Это называлось «ерш».

– Подожди, подожди.

Он вынул из кармана iPhone и начал колдовать.

– Учусь. Учусь. Итак, переводчик. Ерш. Но это «perch», рыба!

– Да, рыба, но и жаргонное названия водки с пивом.

– Понимаю… А слово «клен» по-русски означает только дерево или есть какое-нибудь другое, жаргонное значение?

– Вроде бы никакого. Почему ты спрашиваешь?

– Эта самая Элла Вульф при разговоре со мной употребляла его, как мне показалось, в другом значении. Не обозначает ли оно в вульгарной речи, скажем… «пенис»?

Такого оборота я не ожидал:

– Да нет.

– Эта Элла как-то странно смотрела на меня и говорила про мой «клен». И называла его «fallen down and iced over». Ну, я понимаю, «fallen down» опавший. Но почему «iced over» заледенелый?

– Она очень странная и, по-моему, с сексуальным уклоном.

– Вот-вот, – обрадовался Билл, – И мне так показалось. Опавший!

– Silly woman, – сказал я. – Дура.

– Дура, – по-русски согласился Билл.

Потом мы поехали назад в отель.

– Езжай медленнее, – попросил Билл. – Такой хороший вечер. После Вашингтона здесь так легко дышится.

Заснул я сразу. И приснилась мне Любовь Орлова. Мне раньше никогда не снились женщины. Да еще в таком виде. И я вспомнил слова Вирджинии Вульф: «Тот, кто лишает нас снов, лишает нас еще одной жизни».

 

38. Платтсбургские затворники

Дорога в Платтсбург шла через горный массив Адирондак. Серые, не поражающие высотой горы и густые леса. Мне говорили, что это единственное место в Штатах, где нет змей. Нет и медведей. Местный школьник написал в сочинении: «Медведи съели всех змей, улетели на зимовку во Флориду и не вернулись, потому что у нас не осталось змей». Логично. Когда я проезжаю Адирондак – а мне часто приходилось это делать по дороге из Монреаля в Нью-Йорк – я всегда вспоминаю американского художника Рокуэлла Кента. Он рисовал эти горы. Очень левый, реалист покруче Шишкина, в Москве его любили, он был членом разных организаций в защиту мира, лауреатом Ленинской премии.

К моему удивлению, Билл хорошо знал Кента:

– Это был мастер. Никто не мог понять Адирондак так, как он. Сейчас очень распространен дизайн в стиле Адирондак. Мебель из местных пород дерева. Цвета бежевый, коричневый, зеленый. И у Кента картины в тех же тонах. Кстати. Кент умер в Платтсбурге. Там есть его музей. Мы туда обязательно съездим.

Мы проехали деловую часть Платтсбурга, через две мили повернули налево, миновали массивное здание почты с огромным американским флагом на флагштоке, потом еще раз повернули и остановились перед одноэтажной виллой.

– Здесь наша штаб-квартира, – сказал Билл.

* * *

На следующее утро Билл начал вводить меня в курс дела:

– Андрей встретился с розовым Владиком, повел его на ланч. Во время ланча Андрей спросил его, не встречал ли он в городе девчонку, очень похожую на его сестру. «Да, – ответил тот, – встречал. В городе много девчонок, очень похожих на известных фигуристок, в том числе и на вашу сестру. Здесь будет сниматься фильм про фигуристок. А так как настоящим фигуристкам платить надо очень много, то используют двойников».

– Андрей сделал вид, что верит?

– Нет. Он сказал, что слышал историю о людях с разными зарядами. Владик захохотал и спросил: «Это вам Даша рассказала?» Андрей признался: «Да, Даша». – «Так это я придумал». «Зачем?» – удивился Андрей. «Чтобы ее попугать. Ее надо иногда пугать». «Чтобы завтраком кормила?» – «Точно, – согласился Владик и предложил: – Хотите, я вам покажу этих двойников. Я, правда, с ними не знаком. Но знаю, где их можно встретить». И на следующий день они поехали в известное тебе «Кофе Бин». Сели на веранде и стали ждать. Через полчаса появились четыре девчонки. Ни одна из них на Дашу похожа не была. «И которая из них похожа на мою сестру?» – спросил он Владика. Тот показал на одну из девчонок и неуверенно произнес: «Вроде бы вот эта. Если ее подкрасить…» – «Все равно не похожа», – не согласился Андрей, и они пошли пить кофе в «Старбакс».

На следующий день Андрей снова пришел в это кафе. Но уже один. В двенадцать часов туда опять пришли девчонки. Все четыре. Если ты помнишь, чтобы попасть на веранду надо пройти через магазин сувениров. А там есть отдел, где продают кофейные сервизы и молотый кофе. Есть там и кофейный аппарат. Андрей попросил девушку, которая стояла за прилавком, сделать ему кофе. Это не входит в ее обязанности, но она согласилась. Андрей сделал вид, что за ней ухаживает. Это ему в дальнейшем позволит часто бывать в магазине, пить кофе и наблюдать за девчонками. На этот раз Андрей их сфотографировал. Я тебе покажу фотографии. Но сначала посмотри на настоящую Дашу.

Наспех сделанная телефоном фотография. Серые, ничего не выражающие глаза, небрежно собранные черной лентой светлые волосы, джинсовая незастёгнутая рубашка.

– А теперь эти.

Фотографии четырех девчонок лет шестнадцати. Хотя в наше время определить возраст девчонок трудно.

– Идем слева направо. Первая, блондинка с курносым носом – это Лида. Следующая, красивая девочка, большие глаза, пухлые губы, шатенка – это Катя. Следующая Нина, деловая строгая. И, наконец, последняя, Светлана. Эта и есть Даша-два.

– Но она не похожа на настоящую.

– Согласен. Не похожа. Точнее, не очень похожа. Но, если приглядишься, найдешь что-то общее. Кто они такие, мы пока не знаем. Они сняли одну комнату в Лейк-Плэсиде. Сказали, что из Нью-Йорка. Говорят по-русски свободно. По-английски плохо. В Ледовом дворце ни разу не появлялись. Андрей показал Даше фотографию Даши-два. Та сказала, что видела совсем другую девочку, которая очень на нее похожа.

– Как его работа телохранителем?

– Не слишком утомляет. Он говорит: «Я теперь работаю не телохранителем, а переводчиком». В шесть часов Даша заканчивает тренировку, возвращается домой, они заказывают пиццу, смотрят телевизор, и Андрей переводит. В десять часов Даша уходит к своему рыжему. Возвращается утром, и они едут в Ледовый дворец. Там завтракают. Потом Даша идет на тренировку. Тренируется весь день, и все это время Андрей предоставлен сам себе. Зайцев во дворце больше не появлялся. Даша сказала, что новая фотосессия начнется через неделю.

* * *

Через день после моего приезда мы решили посетить музей Кента. Смотритель, тощий перуанец, ввел нас в первый зал и начал объяснять, что работы Кента очень близки школе латиноамериканских художников: яркость красок, композиция. Мы слушали, Билл задавал вопросы. Звук в телефонах мы отключили. И правильно сделали. Как только мы вошли в третий и последний зал, телефон Билла стал приглушенно шипеть и прыгать в руке. Мы извинились и вышли из зала.

Билл нажал на кнопку «прием» и поставил звук на внешнее прослушивание.

– Это Андрей. Сейчас говорить не могу. Позвоню позже. Скажу только, что звоню из «Shelter of love». Видел Наташу.

– Где она?

– Расскажу потом.

Мы вернулись в зал.

– Что это за «Shelter of love»? – недоумевал Билл. – Что он там делает?

Я вполне доходчиво объяснил ему, что знаю только одно дело, которым занимаются в таких заведениях, как «Shelter of love» («Приют любви») и высказал предположение, что Андрей там вместе с Наташей. И добавил, что, по моему мнению, с Наташей там интересней, чем, скажем, с Эллой Вульф.

По последнему пункту моих предположений я нашел у Билла полное понимание. Он заметил, что хотя и ни разу не видел Наташу, но совершенно убежден, что с ней в «Приюте любви» интереснее, чем с Эллой Вульф.

Со словами «Great! Tremendous! Fantastic! Amazing!» мы простились с перуанцем и вышли из музея. Билл посмотрел на часы:

– Не звонит уже десять минут.

* * *

Андрей позвонил, когда мы уже подъезжали к штаб-квартире.

– Теперь могу спокойно доложить.

– Ты где? – спросил Билл.

– По-прежнему в «Shelter of love». Вы знаете, этот «Shelter of love» очень интересное место.

– Догадываюсь.

– Здесь очень красивые женщины.

– И это мне понятно.

– Все улыбаются.

– Как ты туда попал?

– Начну с самого начала.

– Хорошая мысль.

– В обычное время я занял свое место в пассаже. В двенадцать пришли девицы. В двенадцать одиннадцать появился Кузякин. Он подсел к ним. О чем-то они поговорили. Потом он встал. Встала Нина, и они пошли к выходу через галерею, где я пил кофе. Кузякин меня заметил, помахал мне рукой. Сразу подниматься и идти за ними я не стал, не хотел вызывать подозрение. Выждав полминуты, я вышел на улицу. Кузякин и Нина уже сидели в «Хонде» Кузякина. Оба на передних сиденьях, а на заднем… На заднем сидела блондинка с волосами до плеч. Я ее узнал. Это Наташа.

– Точно Наташа?

– Точно. Они отъехали. Хорошо, что я припарковал свою «Короллу» недалеко от входа и отпустил их не намного. Нагнал через три квартала. Они остановили машину около «Shelter of love». Вышли. Только вот вместо Наташи из машины вышел очень неприятный тип.

– Кто такой? Как там оказался?

– Не знаю. Когда отъезжали, была Наташа. Я ее видел. А когда приехали, тип в спортивной куртке. Здоровый. И с физиономией бандита.

– Куда девалась Наташа?

– Наверное, они где-то останавливались. Она вышла, и зашел тип. Другого быть не может.

– Что дальше?

– Кузякин и Нина зашли в этот «Shelter of love». Я за ними.

– Дальше.

– И теперь ее красят.

– Кого?

– Нину.

– Как красят?

– Посадили на кресло и красят.

– Что красят?

– Волосы.

– Это парикмахерская?

– Салон красоты.

– А почему «Shelter of love»?

– Они любят своих клиентов.

– Идиоты. Ты где?

– В зале приема.

– Где тот тип, который с ними приехал?

– Он гуляет на улице с Кузякиным. Долго сидеть в зале приема я не смогу; наверное, придется попросить, чтобы меня тоже покрасили. Но это дорого. Я посмотрел прейскурант. Очень большой выбор. Самое дешевое: маникюр на ногах. А зачем мне маникюр на ногах?!

– Делай, что хочешь, но не уходи. В любой момент может появиться Наташа. Для нас это самое главное.

– Тогда я иду делать маникюр. Отключаюсь.

– Может, и нам поехать сделать маникюр на ногах? – предложил я Биллу.

Билл сообщил мне, на каком месте он предпочитает сделать маникюр и себе, и мне, из чего я заключил, что общение со мной значительно расширило его запас специфических русских слов.

* * *

Андрей позвонил через сорок минут:

– Нина выходит из салона. Говорит с Кузякиным. Этот тип – рядом. Все трое садятся в «Хонду» Кузякина. Я тоже выхожу из салона. Сажусь в свою «Короллу». Они отъехали. Я их немного отпустил. Теперь еду за ними по Мейн-стрит… Они повернули направо. Название улицы не вижу… Еще раз повернули… Еще раз повернули. Остановились у одноэтажного дома. Около дома стоит «Акура». Подошли к дому. Дверь не заперта. Они вошли внутрь. Я не доехал до дома. Развернулся. Теперь вижу название улицы. Tahawus Way. Я припарковался через два дома. Жду.

Мы тоже ждали. Позвонил он через сорок минут.

– Из дома вышли Кузякин и Зайцев. Сели в «Акуру». За рулем Зайцев. Поехали. Я за ними. Выехали на улицу, по которой приехали… Теперь налево. Остановились около двухэтажного дома. Вышли из машины. Зайцев открыл дверь ключом. Зашли. Я припарковал машину через два дома, здесь небольшой сквер. Улица эта называется Birch Hill Lane. Жду.

На этот раз позвонил он через пятнадцать минут.

– Они вышли. Сели в машину. Поехали. Я за ними… Возвращаемся в Лейк-Плэсид… Доехали до Ледяного дворца. Они припарковали машину. Вошли во дворец. Мне, наверное, не нужно было уезжать от первого дома. Я поеду, попытаюсь его найти. Но не уверен, что найду. Но я…

– Не надо, – остановил его Билл. – На сегодня достаточно. Спасибо.

– Маникюр оплатите?

Видя, что Билл сомневается, я решил взять оплату на себя:

– Какого цвета маникюр?

– Ярко-красный.

– Очень яркий?

– Очень. Зато самый дешевый.

– Сколько?

– Двадцать долларов.

– Оплачу.

 

39. Ребята из Нью-Йорка

Я смотрел новости по телевизору.

Появился Билл:

– Сейчас придут ребята из Нью-Йорка.

И действительно минут через десять появились два нью-йоркских фэбээровца: один рыжий, его звали Колин, другой брюнет латинского вида и звали его Мануэль, что вполне объяснимо.

Колин расстелил на столе большую карту Лейк-Плэсида и начал докладывать:

– Итак. После «Shelter of love» Кузякин и его пассажиры поехали сначала по Мейн-стрит, потом повернули на Station Street. – Он показывал маршрут на карте. – Потом повернули на Averyville Road. Проехав с полмили, повернули налево на Tahawus Way и остановились у этого дома.

Он показал фотографию одноэтажного дома.

– Из дома вышли Зайцев и Кузякин. Сели в «Акуру». Сначала вырулили на Averyville Road, потом повернули налево, потом еще два раза налево. Въехали на Birch Hill Lane и остановились около этого дома.

Он протянул фотографию дома. Покрашенный в тёмно-оранжевый цвет двухэтажный особняк. Вокруг кусты рододендрона, за домом метрах в ста озеро.

– Потом сели в «Акуру» и поехали в Ледяной дворец. Здесь за ними перестали наблюдать. По маршруту всё.

– Теперь о людях, – вступил в разговор Мануэль. – Вот первая фотография. Это тот, кто подсел в машину к Кузякину.

Молодой парень. При создании его физиономии явно обошлись без циркуля. Все было квадратным и прямоугольным.

– Это некто Семен Болотов. Он русский, находится в США по приглашению. У него гостевая виза сроком на два месяца. Пригласил его в США некто Жвирблис. Знаете такого?

– Нет, – ответил я.

– Нет, – ответил Билл.

– Следующая фотография – Кузякин.

Изменился Марат. Пополнел, без бороды, большая лысина. Годы!

– Теперь Зайцев.

Зайцева я встречал в Москве. Тогда он был модным и вальяжным, прекрасные костюмы, итальянские галстуки. Он был красив, причем как-то красив по-европейски. Отечественные кинодивы привечали его, да и зарубежные тоже не оставались безучастными. А теперь он заматерел. Красивые мужики из породы первых любовников вообще очень быстро превращаются в бугаев.

– Наташу мы пока не нашли, – снова вступил в разговор Колин. – Вы нам сказали, что у нее «Фольксваген Гольф» с номером Вермонта. Номер это заметный, зеленый. Мы проверили все машины с вермонтскими номерами. И не только «Гольфы». Безрезультатно. Теперь девицы.

Он высыпал на стол с десяток фотографий:

– Лида, Нина, Катя, Светлана. У них русские паспорта. Они находятся в США по приглашению… Догадайтесь кого?

– Зайцева? – предположил Билл.

– Ошибка. Снова Жвирблиса. Кто он такой, этот Жвирблис, мы пока не знаем. Наводим справки. Жвирблис выписал из России девиц и зарегистрировал в Нью-Йорке модельное бюро.

– Нечто вроде «Shelter of love»? – предположил я.

– Возможно. У нас таких в Нью-Йорке много. Официальная цель их визита в Нью-Йорк – творческая командировка. Настоящая цель – замужество. Это у нас называется матримониальный туризм. Пустые девчонки. У них одна задача – выскочить замуж. Теперь по каждой. Сразу скажу, знаем о них мы мало, практически ничего. Это Лида. Блондинка, всегда в открытом платье. Всегда кокетничает.

Билл взял фотографию, рассматривал с минуту и сделал вывод:

– Такую долго уговаривать не надо.

– А ты посмотри на себя, – я показал ему на зеркало. – Тебе любую долго уговаривать не надо. Даже английскую королеву.

– Почему королеву? Я противник монархии.

– Королева для тебя старовата, – заметил Кевин. – А это Нина. Та, которую красили в салоне и возили в дом на Tahawus Way. Вот она до салона. Вот после. Прическа та же. Только волосы стали светлее. А эта, с большими глазами, Катя.

– Тихоня, – предположил Билл.

Колин иронически хмыкнул:

– Тихоня! У нас в Нью-Йорке такая работала официанткой в MacDonald’s на Пятой авеню. Обиделась на хозяйку, что-то подсыпала ей в кофе. И у той малая нужда стала зеленого цвета. Зеленого! Она, как увидела, заорала и в обморок. В госпиталь увезли. Потом от нее муж ушел, решил, что у нее какая-то болезнь. Ему объясняли, но он ни в какую. Я, говорит, такого не хочу, перед людьми стыдно. Девчонка исчезла. Найти не могли. А это Светлана, Даша-два. Ничего сказать о ней не могу. Судя по всему, очень ленивая.

– Как они сюда попали? – спросил я.

– Их привез на своей машине Кузякин двенадцать дней назад. Теперь о домах. Дом на Tahawus Way сдан на месяц мистеру Кузякину. Дом на Birch Hill Lane сдан… снова догадайтесь.

– Жвирблису, – дружно предположили мы с Биллом.

– Вы стали догадливыми, ребята. Верно. Жвирблису. На сегодня все. Мы уходим. Фотографии девочек оставляем. Чтобы не скучали.

Они ушли. Мы принялись рассматривать фотографии и так увлеклись, что не заметили, как в холл снова вошел Колин:

– Вы тут девиц рассматриваете, а вашу Эллу подстригли.

– Как подстригли?

– Подробностей не знаю. Но остригли наголо.

– Придется ехать в Лейк-Плэсид, – вздохнул Билл.

– Сегодня у нас какой-то парикмахерский день, – ворчал я, садясь в машину.

* * *

Через сорок минут мы были в номере некогда рыжей, а теперь остриженной наголо Аллы Вульф.

Она сидела на кровати и рыдала:

– Так французы стригли девок, гулявших с немцами.

Выглядела она нелепо. Череп без волос стал похож на кубик Рубика.

– А меня еще и били.

– Рассказывайте по порядку, – не стал ее успокаивать Билл. – Кто вас бил? Где? Когда? И за что?

К моему удивлению, Алла мгновенно перестала рыдать и начала четко докладывать:

– Я решила найти Наташу сама. Заходила в бары и спрашивала, не была ли там женщина, которая заказывала виски и пиво. Мне отвечали: «Нет». А сегодня в моем отеле ко мне подошел приличного вида субъект и спросил, не я ли интересовалась женщиной, которая заказывает виски с пивом. Я ответила: «Да, я интересовалась». А он мне: «Тогда пойдем», – и мы пошли по коридору. Вдруг он меня схватил и потащил в мужской туалет. Там было еще двое мужчин. Знаете, три на одну, я уже не молода для такого безобразия. А вот дальше, дальше всё было совсем ужасно. Они вытащили садовые ножницы и сказали: «Завопишь, тебе конец». Я замолчала. Они отрезали мне все волосы. А потом заставили встать на четвереньки и лаять. Вы представляете, я, остриженная наголо, стою на четвереньках в мужском туалете и лаю.

– Мерзавцы, – холодно констатировал Билл.

– Мерзавцы, – согласился я.

А Алла продолжала:

– Лаю я, лаю. Потом повернулась, а их уже нет. И я перестала лаять.

– Они говорили по-русски? – спросил Билл.

– Нет.

– Вы их раньше видели?

– Нет.

– Какие они из себя?

– Обыкновенные. Я подробно описала их внешность вашему коллеге.

* * *

Нападавших нашли быстро. Ими оказались трое безработных из Платтсбурга. Они рассказали, как к ним подошел какой-то человек и предложил шестьсот баксов за то, чтобы они отрезали волосы женщине из Лейк-Плэсида. Шестьсот баксов для них очень большая сумма, они согласились. Он отвез их в Лейк-Плэсид и дал ножницы. Он же потом вернул их в Платтсбург и забрал ножницы.

Никогда раньше они его не видели. Не видели и потом. Номер его машины они не запомнили. Им показывали фотографии Зайцева, Кузякина, Семена. Даже Андрея. Они никого не опознали. Их арестовали, и они предстанут перед судом за покушение на личность.

 

40. Голая чемпионка

По утрам мы ездили завтракать в «Wendy’s» на моем «Лексусе». Билл как всегда опаздывал.

– Только что звонил Андрей, – начал он оправдываться, усаживаясь в «Лексус».

– Почему так рано? Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Вчера вечером Даша ему сказала, что Зайцев собирается начать новую «сессию» и просит ее изменить прическу. Сегодня Андрей сопровождает ее в салон. Боится, как бы эта процедура не заняла много времени и он опоздает в кафе к двенадцати. Всё бы ничего. Только салон этот называется «Shelter of love». А это мне не нравится. Сказал, что позвонит как всегда из кафе.

Но позвонил Андрей раньше:

– Я в «Shelter of love». Здесь объявился Кузякин. Пошел на какую-то процедуру. На всякий случай не буду выключать телефон. Будете ждать?

– Будем, – ответил Билл. – Как ты там?

– Я теперь здесь как дома. Весь прейскурант выучил наизусть. Никаких маникюров больше делать не буду. Только массаж лица. Удобно со всех точек зрения. Долго, дешево и полезно.

– Как твоя чемпионка?

– Красит волосы. Стоп. Кузякин вышел после процедуры. Разговаривает с маникюршей. Идет ко мне.

Голос Кузякина. Я узнал этот голос, спокойный, уверенный:

– Рад вас встретить, Андрей. Как вам столица олимпиад?

– Прекрасно. Как ваш мед?

– Еще раз спасибо за образцы. Хорошо, что я вас встретил. Я хотел извиниться перед вами. Я попросил Наташу переслать с вами образцы, а так получилось, что она сама прилетела сюда.

– Я ее видел здесь.

– Не обижайтесь на нее. Женщин надо воспринимать такими, какие они есть. Мне должны скоро прислать мед из Канады. Северный мед всегда ароматней южного. Если вы не возражаете, я вам презентую баночку.

– Буду очень благодарен.

– Извините…

После минуты молчания голос Андрея:

– Он разговаривает с заведующей. Уходит. Махнул мне рукой.

– На Дашу он как-нибудь среагировал?

– Нет.

– А она на него?

– Тоже нет. Всё. Даша меня зовет. Позвоню из кафе как всегда в час.

* * *

– Это Андрей. Звоню из кафе.

– Ничего не произошло?

– А что может произойти? Кафе – не Титаник. Не утонет. Девицы все на месте. Едят мороженое. А у меня есть, чем вас обрадовать. Скоро пришлю фотографии моей чемпионки в обнаженном виде. Сегодня она сказала, что Зайцев начнет на следующей неделе новую сессию снимков под девизом «Титаник», будет «брать ее на фотку в обнаженке», а я должен буду присутствовать во время съемок. Я спросил: «Боишься, будет приставать?» А она: «Знаешь, кто главный враг обнаженки? Не знаешь? Скажу. Сквозняк. Мигом можно насморк заработать. А что касается «боюсь». Когда я на коньках, никого не боюсь. Станет приставать, изувечу».

– Фотографии в голом виде – это хорошо, – одобрил Билл. – Но эти сессии не помешают тебе в двенадцать быть в кафе?

– Нет. Сессия будет продолжаться с десяти до одиннадцати. А у меня еще небольшая новость.

– Зайцев будет снимать тебя в обнаженке?

– Меня бы это удивило.

– И нас тоже! Что за новость?

– Вместо моей знакомой продавщицы в кафе сегодня объявилась новая. Я ей доложил, что обычно пью три эспрессо, а она мне объяснила, что кофе в больших количествах вреден. И посему вместо трех эспрессо сегодня я получил капучино и бокал «спрайта». Я пил капучино, а она меня просвещала. Я узнал, что все полезные советы она получает из программы «CBS for you today», а ведущая программы очень похожа на нее и зовут ее так же как и ее, Дороти, и что девушку, которая спаслась на «Титанике», звали вовсе не Роуз, как в фильме, а Дороти, Дороти Гибсон.

– А вот не нравится мне это! – ворчал я за ужином. – «Титаник», «Титаник»… Как бы нам не напороться на айсберг. Всем вместе.

Через два дня после первой «сессии» Андрей прислал три фотографии голой чемпионки.

– Незаконно, – проворчал Билл, но начал с интересом рассматривать.

Даша выполняла прыжки и пируэты. Прическа у нее была под Кейт Уинслет из фильма «Титаник», темно-русые волнистые волосы чуть ниже плеч. Теперь понятно, зачем Зайцев заставил ее изменить прическу. Фотографии получились скучными. Худое мускулистое тело никаких эмоций не вызывало. Так, девчонка из четвертого «Б» в душе. Если уж на Эйфелевой башне, то я предпочел бы стюардессу из рейса на Олбани. Кстати, ее звали Дороти.

 

41. Нина появляется и исчезает

Прошла неделя.

Андрей как всегда позвонил в двенадцать:

– Я в кафе. Девчонки на месте. Сегодня у них опять Кузякин. Жду, что будет дальше. Буду оперативно информировать… Кузякин встает. Встает Нина. Идут к выходу. Проходят мимо меня, не заметили. Немного подожду. Выхожу. Они в машине. Отъезжают… Еду за ним. Между нами две машины. Едем по «Мейн-стрит». Выезжаем из Лейк-Плэсида… Судя по всему, едем в дом на Tahawus Way. Да, они подъехали к дому на Tahawus Way. Около дома «Акура» Зайцева. Вошли в дом. Я занял то же место, что и в прошлый раз. Жду.

Мы ждали тоже. Наконец:

– Они выходят. Нина и Зайцев. Тут что-то не так. Это не Нина… Хотя… Та же малиновая куртка, джинсовые штаны, белые туфли без каблуков. Да нет, это она. Ее походка. Только изменила прическу. Раньше у нее волосы были собраны в пучок сзади, а теперь разбросаны по спине. Они садятся в «Акуру». Поехали. Я за ними в ста метрах… Вмешался грузовик. Я их немного отпустил. Снова догнал, еду через две машины… Они подъехали к дому на Birch Hill Lane. Около дома стоит красный «Кадиллак». Солидный. Зайцев припарковал машину почти вплотную к двери.

Мы услышали два гудка.

– Это «Акура». Нина вышла из машины, ждет у двери. Из дома выходит женщина. Это Наташа. Точно Наташа. Нина вошла в дом, закрыла за собой дверь. Наташа села в «Акуру». Они поехали. Проскочили мимо меня. Жду немного – и за ними. Они повернули направо. Теперь налево. Я поворачиваю тоже. Впереди мусоровоз. Я остановился. Пробую проехать между мусоровозом и забором… Проехал. Впереди их нет. Увеличиваю скорость. Впереди какие-то машины. Одна похожа на «Акуру». Да, это «Акура» Зайцева. Въезжаем в Лейк-Плэсид. Они останавливаются у Ледового дворца. Из машины выходит Зайцев и Сема. Они опять успели поменять Наташу на Сему. Или Наташа превратилась в этого типа. Здесь такое бывает.

Билл прервал его:

– Даша тебя ждет?

– Да.

– Где?

– В Ледовом дворце.

– Иди к ней. На сегодня достаточно.

* * *

В четыре часа появился Колин. Вид у него был грустный:

– Ничего утешительного. Мы точно знаем, что еще утром Наташа была в доме на Birch Hill Lane. В десять тридцать туда приехала бригада по уборке помещений, три латинки из компании «Lake Placide Cleaning». Через час они уехали. Они нам рассказали, что в доме находится женщина, по описанию похожая на Наташу. Когда мы подъехали к дому, там стоял красный «Кадиллак». По нашим данным, этот «Кадиллак» принадлежит сенатору из средних штатов.

– И вы зайти не решились, – догадался Билл.

– Мы, может быть, неповоротливые, но не идиоты.

– Кто сделал заказ на уборку дому?

– Хороший вопрос. Заказ на уборку был сделан вчера вечером. Фамилия заказчика… Никогда не догадаетесь.

– Неужели Жвирблис?

– Ошиблись, ребята. Зайцев. На сегодня пока всё.

– За домом следите?

– Да.

* * *

Колин снова появился около семи. Вид у него был еще более грустный, чем днем.

– Произошло то, чего мы не ожидали. В пять тридцать из дома вышли Нина и мужчина лет шестидесяти. Они сели в «Кадиллак» и направились в сторону Платтсбурга. Не доезжая до города, повернули на дорогу номер двадцать два и въехали на территорию аэропорта. Там он оставил «Кадиллак» на стоянке для сдачи взятых напрокат машин. Потом они вышли на летное поле. Там их ждала готовая к взлету четырехместная «Сесна». Они сели в самолет и улетели. Всё.

– Что за самолет? – спросил Билл.

– Частный самолет компании «United Air of Ohio».

– Куда улетели?

– Пока не знаем. Знаем только, что заказан он был тем же Жвирблисом.

– Фотографии Нины у вас есть? – спросил я.

– Да.

Он протянул две фотографии. На одной Нина входит в дом на Tahawus Way, на другой Нина выходит из дома. Такое впечатление, что это уже другой человек. Поистине Лейк-Плэсид – город чудесных превращений.

– Вы не можете узнать, не похожа ли Нина с измененной внешностью на какую-нибудь фигуристку?

– Отличная идея. Попробуем.

Он ушел и вернулся через час:

– После того как она изменила прическу, она стала похожа на канадскую фигуристку Линн Девис.

– Это известная фигуристка? – спросил я.

– Пять лет назад она получила серебряную медаль на чемпионате мира. Красивая девчонка. Нина на нее похожа. Только ваша Нина немного погрудастей.

– Женщину это не портит, – со знанием дела заметил Билл.

– Не портит, – согласился Колин.

– That is a matter of taste (дело вкуса), – высказал я свое мнение.

* * *

Утром следующего дня за кофе Билл был настроен мечтательно:

– Развлекается наш клиент где-нибудь с Ниной. Обнимает и шепчет: «Любимая моя Линн Девис».

– А ему уже всё равно, Линн Девис она или нет. Не будет же она показывать ему тройной флип под одеялом! Или риттбергер. Это когда отталкиваются носком свободной ноги.

Появился Колин. Он слышал конец моей фразы:

– Это кто отталкивается носком свободной ноги?

Мы ему объяснили. Но что он ответил:

– Я не знаю, отталкивается ли она носком свободной ноги. Но если отталкивается, то знаю где. Догадайтесь, где они приземлились.

Мы догадались:

– В Кливленде. Компания из Огайо.

– Верно. В Кливленде. В аэропорту Хопкинс их ждала машина. Они сели и уехали. Мы не могли этого предусмотреть и теперь не знаем, где они.

– Номер машины известен? – спросил я.

– Нет. Но мы в курсе, что в отеле «Ховард Джонс», недалеко от аэропорта Хопкинс, ночью остановились двое: мужчина и девушка. Сняли два номера рядом. Женщина опознана. Это Нина. Опознан и мужчина. Это – сенатор одного из центральных штатов. А посему… А посему слежка прекращена. Фамилию назвать не могу. Но зовут его Джордж. Ничего предъявить ему мы не можем. Останавливался в отеле, а рядом жила молодая женщина. Ну и что? Летал на чартере с молодой девушкой, которая остановилась в соседнем номере. Ну и что?! В соседнем. Ну и что?!

До сих пор всё было понятно. Нанял клиент девушку, ту перекрасили под фигуристку, и теперь он развлекается с ней в гостинице. Проза. На сериал не тянет.

Но в час дня позвонил Андрей. И то, что он нам сообщил, повергло нас в полное изумление.

Как обычно, без пятнадцати двенадцать он пришел в «Кофе Бинн», и в двенадцать там появились девушки, все четыре, в том числе Нина.

 

42. Две Нины и одна Наташа

– А это точно Нина? – усомнился Билл.

– Она. Могу подойти и пощупать.

– Пока не надо. А то еще растворится.

– И что мне теперь делать?

– Пришли фотографию.

Через пять минут мы рассматривали фотографию. Нина была одета так же, как вчера: малиновая легкая куртка на молнии со шнурками и очень короткие джинсовые штанишки с бахромой, волосы были опять собраны в пучок сзади.

– А вот и я начал верить в существование людей разного заряда, – грустно вздохнул Билл. – У тебя есть какая-нибудь идея? Любая, пусть даже самая глупая. Не могла же она раздвоиться!

– Не могла. Значит, их две. Нина-один. Это та, которая каждый день ест мороженое в кафе и фотографию которой прислал нам Андрей. И Нина-два, которая улетела в Кливленд. Кузякин привез Нину-один в первый дом, а там уже сидела Нина-два. Нина-один осталась в доме, а Нина-два улетела в Кливленд.

– И кто она такая эта Нина-два?

– Могу сказать. Это настоящая Линн Девис. Почему они не могли завербовать настоящую Линн Девис?

– Зачем тогда им нужна была Нина-один?

– Настоящая Линн Девис могла согласиться в последний момент.

– Мысль интересная. Глупая, но никакая другая не приходит в голову.

Мы тут же ознакомили с нашим предположением Колина.

– В жизни бывает и не такое, – философски заметил он. – У нас в Нью-Йорке дочь одного короля из Европы в закрытом клубе мастер-класс по сексу на гамаке давала! Сначала мы думали, это у нее хобби. Оказалось, нужны были деньги. Жизнь!

Вечером он зашел к нам перед ужином:

– Должен вас разочаровать, ребята. Наши специалисты сравнили черты лица Нины и настоящей Линн Девис. И высказались вполне определенно: Нина, которая улетала в Кливленд, не имеет ничего общего с Линн Девис. Разве что обе женского пола. Кроме того, мы получили сообщение, что Линн Девис находится в Ванкувере и за последнюю неделю никуда оттуда не выезжала. Ибо находилась под домашним арестом за то, что укусила своего бойфренда.

* * *

На следующий день Колин появился перед обедом. На этот раз у него было хорошее настроение.

– То, что я вам расскажу, ребята, поднимет у вас перед обедом аппетит. Из регионального аэропорта «Адирондак» пришли хорошие новости. Вчера утром туда прибыл частный самолет. Догадайтесь откуда.

Мы с Биллом догадались:

– Из Кливленда.

– Отлично. А теперь догадайтесь, кто прилетел.

– Нина и Джордж.

– Ошиблись, ребята. Только одна Нина. Ее ждала машина. Служащий аэропорта шофера не разглядел и путался в отношении марки машины. Мы не стали его допрашивать с пристрастием. Боялись, начнет придумывать. В Нью-Йорке один такой придумал номер машины. Мы кинулись искать. Оказалось, музыкант. Мы его вытащили прямо с концерта. Хорошо, что играл он на фаготе, никто не заметил отсутствия. Даже дирижер.

– Но Нину он опознал? – спросил Билл.

– Опознал.

– Где находится аэропорт? – спросил я.

– Около Лей-Клира, примерно двадцать миль отсюда. На машине полчаса.

– Самолет заказал, конечно, Жвирблис?

– А вот тут вы не ошиблись.

Я стал излагать свою версию:

– Теперь вся техника ясна. Нину привезли в первый дом. Там ее перекрасили. Кто: Зайцев или Кузякин – неважно. Скорее всего, Зайцев. Он фотограф и умеет готовить клиентов для художественного фотографирования. Потом Зайцев отвез Нину во второй дом и передал Джорджу, которого Наташа заблаговременно напоила своим зельем. Джорджу показалось нескольких часов мало, и он увез Нину в Кливленд. Потом вернул назад. Почему, не знаю. Я могу назвать сто причин, но какая из них правильная, не знаю. Таким образом, в операции были задействованы четверо: Зайцев, Кузякин, Наташа и Жвирблис, если он существует.

Колин развел руками:

– Он, конечно, может и не существовать, как личность, но его водительское удостоверение – это реальность.

– Где оно выдано?

– В штате Нью-Йорк.

– Иными словами: искать бесполезно?

– Бесполезно.

В холл вошел Мануэль:

– Мне только что позвонили из Лейк-Плэсида. Арестовали Наташу.

* * *

Через час мы уже были в Лейк-Плэсиде. Арестованная содержалась в дирекции отеля «Хамптон Инн». Мы вошли в комнату с большим окном, и я увидел сидящее на стуле существо небольшого роста квадратной формы, длинные белокурые волосы спускались до пола. И на удивление знакомое лицо. Я пригляделся. Алла Вульф! Она неуверенно держалась на стуле и нелепо размахивала руками:

– Они еще ответят.

– Это вы, Алла? Что с вами?

– Я пьяна.

И дальше принялась путано рассказывать.

– После того, как меня остригли, я купила два парика. Один рыжий, чтобы выглядеть как обычно. А второй с белокурыми волосами.

– Зачем?

– Я хотела удостовериться, не подкупила ли Наташа барменов, и они ее скрывают. Такое возможно. Я знаю барменов. К сожалению, в салоне нашли только такой парик. Волосы очень длинные. В нем я похожа на ведьму. Кроме того, я не знаю, какого он качества. Не будет ли линять.

– Где вы купили парик?

– В «Shelter of love».

– О, это замечательный салон! – воскликнул Билл.

– И качество гарантировано, – успокоил я даму.

– Хоть тут-то не ошиблась.

– И вы начали проверять барменов?

– Да. Я надела парик с белокурыми волосами. Пошла в бар отеля «Лейк-Плэсид Саммит» и попросила виски с пивом. Мне принесли. Я выпила. Это была очень неприятная смесь. Я пошла в другой бар, теперь уже не помню какой. Снова такую же смесь. И мне она начала нравиться. После второго бара я спокойно пошла домой. Это было вчера. Сегодня я повторила эксперимент. В третьем баре меня схватили и отвели сюда. Они утверждали, что я буянила. Я сопротивлялась. И они меня начали бить.

Она сняла парик. И передо мной оказалась немолодая женщина, остриженная наголо, со ссадинами на лице, пьяная. Мне стало ее жаль.

– Отвезти вас в номер?

– Отвезти.

Я усадил ее в машину:

– Как вы себя чувствуете?

– Слишком часто в последнее время меня стали бить. Это неприятно. Но я привыкла. Мой четвертый муж, Вульф, очень был крут на руку. Кстати, он был грек. Понимаете, Вульф и грек. Чистый грек с какого-то острова, название которого я произнести так и не смогла. И как я с ним боролась? Он утром мне по шее, а я ему в ботинки песок с камушками. Вечером приходил с работы, снимал ботинки, высыпал камушки и кайфовал. Он был риелтором. Жулик был. И утонул. День домой не приходит, другой. А потом мне сообщают: утонул. У нас-то и реки подходящей не было, и он сам с этого острова. А там, где остров, там уж точно вокруг вода, мог бы плавать научиться. Как вы думаете, за что меня били? За то, что я выдала тайну, или потому что буянила?

– А вы буянили?

– Я перешла на греческий язык.

– Вы говорите по-гречески?

– Ни единого слова.

Когда мы вернулись в штаб-квартиру, нас ожидала SMSка с пометкой «срочно»: «Позвоню после одиннадцати, когда она уйдет к рыжему. Андрей».

 

43. Тучи сгущаются

Позвонил Андрей в двенадцать:

– Сегодня за ужином Даша начала жаловаться на Зайцева. Я спросил: «Приставал?» Она мне ответила… Послушайте запись разговора.

«…Приставал?

– Понимаешь, если бы он просто сказал, что хочет меня оттрахать, я бы поняла. Я на это не обижаюсь. Это его право хотеть. Но и мое право не соглашаться. Всё просто. Но он сегодня мне предложил деньги за то, чтобы меня оттрахал какой-то джентльмен. А вот это не пойдет. Я могу заработать по другому. Он стал уговаривать и уверял, что всё будет отлично. Без извращений. Ты понимаешь?! Чтобы я на извращенку!

– Но он сказал: без извращений.

– А мне всё равно. Хочешь оттрахать, спроси. А я на тебя посмотрю, нужен ты мне или нет. Конечно, могу… иногда… из-за уважения… из-за жалости. Ты, Андрей, не обижайся.

– Сколько денег он тебе предлагал?

– Я не спросила. Извращенка бывает разная. Но я достаточно зарабатываю, чтобы спать, с кем хочу.

– И чем закончился разговор?

– Он сказал, чтобы я серьезно подумала. Знаешь что, Андрей, не отходи от меня во время съемок. В конце концов, ты телохранитель, я тебе за это плачу».

– Потом она как обычно ушла к своему рыжему. На сегодня всё.

Билл отключил телефон:

– Посмотрим, что будет дальше.

А дальше было совсем плохо.

* * *

Андрей позвонил утром следующего дня:

– После разговора с вами я лег спать. Ночью меня разбудил какой-то шум. Я встал. Мне показалось, что на первом этаже кто-то ходит. Я спустился. Свет от уличного фонаря освещал комнату. Я осмотрелся. Услышал шорох сзади. Повернулся и увидел Сему с бейсбольной битой в руке. Пытался увернуться, но не смог. Удар пришелся на затылок. Я потерял сознание. В чувство меня привела Даша. Она вернулась от рыжего и нашла меня на полу. «Что с тобой? Тебя ударили? – Она осмотрела мою голову. – Вроде ничего особенного. Покажи глаза. Вроде бы сотрясения нет. Пойдем посмотрим, не взял ли он чего». Мы проверили гардероб. Ничего не было взято. Документы на месте. Дальше всё, как обычно. Поехали завтракать в Ледяной дворец. «Я на следующей неделе уеду, – сказала Даша по дороге. – С меня хватит».

В тот день нас ожидала еще одна новость. Как обычно, Андрей пришел в кафе и занял свое место в пассаже. В двенадцать появились девицы. Только теперь их было трое, отсутствовала Даша-два.

Биллу это не понравилось:

– Кажется, дело принимает дурной оборот.

Я с ним согласился.

* * *

В событиях, которые произошли в течение следующей недели, активное участие принимал Андрей. Поэтому я, с его разрешения, снова привожу три главы из его романа; он написал их по возвращении в Вашингтон.

 

44. Норма и uncle Andrew. Глава из романа А. Рогаликова

– Завтра к тебе приедет помощник, – сказал вчера вечером Билл.

В кондоминиуме, где он жил с Дашей, останавливаются в основном туристы. Они снимают квартиру на неделю, с субботы по субботу. Сегодня суббота, люди будут уезжать и приезжать, помощник вполне сойдет за туриста.

Вернувшись после завтрака, Андрей уселся у окна и стал ждать.

Первой появилась зеленая «Хонда». Из машины выскочил мальчишка лет десяти, за ним последовала нервная особа в шляпе времен королевы Виктории, в очках и с зонтиком. Потом подрулил большой «Форд» выпуска середины прошлого века. Оттуда выгрузилась дама, тоже выпуска середины прошлого века. Следующей подъехала светло-серая «Акура»; оттуда, осторожно, как моряк после кругосветного путешествия, на землю ступила высокая блондинка, дама крупного телосложения в ярко-красном платье. Она с минуту осматривалась; очевидно, решала, оставаться ей здесь или нет. Потом вытащила из багажника чемодан и понесла его к двери. Она оказалась соседкой Андрея. Скрип тормозов, разлетающийся во все стороны гравий – и во двор влетел серый «Мерседес». Из машины выпрыгнул амбал в бордовом свитере с желто-оранжевой эмблемой «Редскинс».

– Отлично, – обрадовался Андрей. – Такой помощник мне нужен.

Но амбал открыл дверцу, и из машины выползла тщедушная старушонка в вязаном жакете. Амбал достал из багажника саквояж и проследовал в дом. Потом вернулся, сел в машину и уехал.

Андрей посмотрел на часы. Половина первого. Заезд обычно заканчивался в двенадцать.

– Значит, завтра, – решил он и отправился на дежурство в кафе.

* * *

Он занял свое место за маленьким столиком и стал ждать Дороти. Та была занята с клиентом, который долго рассматривал майку совершенно немыслимого цвета. Клиент что-то бурчал себе под нос, а она повторяла: «It is a real bargain. It is a real bargain». (Это действительно удачная и выгодная покупка).

– Вас зовут Андрей?

Перед ним стояла девушка лет двадцати.

– Не ошиблись.

– А меня зовут Норма. Меня к вам прислал Билл. Девочки еще не приходили?

– Нет.

В это время клиент положил майку на полку и со словами «maybe next time» (может быть, в следующий раз) удалился. Дороти подошла к Норме и Андрею. К удивлению Андрея, с ним она поздоровалась кивком головы, а Норму обняла:

– Рада тебя видеть. Ты говорила, что приедешь сюда в гости к дяде.

– А это и есть мой дядя, – Норма показала на Андрея. – Uncle Andrew. Старший брат моей мамы. Я тебе много о нем рассказывала.

– Верно. Ты еще говорила, что uncle Andrew похож на тебя как две капли воды.

– А разве нет? – удивилась Норма.

Это были очень не похожие друг на друга капли: Андрей, худой, с темными волосами и карими глазами, и Норма, почти Барби; голубые глаза, блондинка, разве что телосложения для Барби слишком плотного. И Андрей подумал: а не работает ли милая Дороти там же, где и Норма.

Мимо них прошли девочки и, как обычно, расположились на веранде. Теперь их было трое.

Дороти проводила их глазами:

– Четвертая уехала ночью два дня назад.

– Светлана? – спросила Норма.

– Да, Светлана.

Девицы расселись за столиком на веранде. Норма их внимательно разглядывала:

– Блондинка скандинавского типа в открытом платье – это, конечно, Лида?

– Да, это Лида.

– Девочка в сером платье – это Катя. Я ее узнала. У нее большие глаза. И глупый взгляд. Последней прошла Нина.

– Все правильно – снова подтвердила Дороти.

– Андрей сделал хорошие фотографии. Я их всех сразу узнала. – Норма встала. – Вы тут без меня ведите себя прилично.

– Не сомневайся. Твой дядя всегда ведет себя очень прилично. Он даже не спрашивал меня, почему я помогаю ему фотографировать так, чтобы никто не заметил.

Норма направилась на веранду.

– А я думал, что ты это делаешь из-за уважения ко мне, – проворчал обиженный Андрей.

– Ладно. Не обижайся. У меня такая работа. Хочешь, приготовлю тебе капучино с какао?

* * *

Всё получилось естественно. Норма уселась за соседний с девчонками столик. Потом повернулась к ним и спросила по-русски:

– Как здесь мороженое?

Ответила Нина:

– Очень хорошее. Рекомендуем. Особенно шоколадное.

Норма заказала два шарика шоколадного.

– Вы откуда? – спросила Нина. – Вы хорошо говорите по-русски.

– Я из Чикаго. Туристка.

– Мы тоже туристки. Как тебя зовут?

– Норма.

– Значит, нормально, – засмеялась Нина. – Меня зовут Нина.

– А меня Лида.

– А меня Катя.

– Что здесь можно посмотреть?

Ответила Лида:

– Да ничего. Природа – и ничего больше.

– Как вы проводите время?

– До обеда сидим на берегу озера, потом обедаем в «Пицца-Хат» и идем в кафе есть мороженое. Вечером смотрим телевизор, иногда бываем в найт-клубе.

– В каком клубе?

– В «Sky Dream».

– Как там?

Ответила Нина:

– Скучища. Сама зайди, поймешь.

– А публика?

– Как везде. Мальчишки… Ну что тебе сказать. Я у одного спросила: «Ты любишь Джека Лондона?» А он мне: «Ни разу не слышал». И попросил дать ему диск с его песнями.

Девчонки захохотали.

– Ты, правда, из Чикаго? – спросила Катя.

– Да.

– У вас есть значки с видом Чикаго или окрестностей?

– Наверное, есть, но я не знаю.

– Катя у нас собирает значки и от этого имеет много неприятностей, – объяснила Нина.

– Каких неприятностей? – удивилась Норма.

– Да ну их! – отмахнулась Катя. – Я собираю значки с видами городов. А неприятности, правда, были. Я летела из Бостона в Нью-Йорк, у меня значки были везде, в карманах, в сумке. Так когда меня поставили на электронный контроль, я вся зазвенела. Стою и звеню. Они все замерли. Смотрят на меня, подойти боятся. Потом начали меня раздевать, а у них оказалась только одна женщина полицейская. Мужики, правда, выразили готовность ей помочь, но она их прогнала.

– И чем кончилось? – спросила Норма.

– Ждали женщин минут двадцать. Те пришли, собрали все мои значки в пакет и отдали мне. Взлет задержали на пятнадцать минут.

Девчонки доели мороженое, поднялись.

– Заходи еще, – сказали на прощание.

– А куда она денется! – рассмеялась Лида.

* * *

Когда они ушли, Норма вернулась к Андрею.

– Ну и как? Первое знакомство состоялось?

– Состоялось. Приглашали в ночной клуб.

– Пойдешь?

– Должна посоветоваться с Биллом.

– О себе что-нибудь рассказывали?

– Практически ничего.

– Где ты остановилась?

– В «Бест Вестерне».

– Там хороший ресторан.

* * *

После обеда поехали в Дашин таунхаус.

В шесть появилась Даша.

– Это моя, скажем так, племянница. Ее зовут Норма, – представил Норму Андрей. – Она остановилась в «Бест Вестерне».

– Понимаю, – ответила Даша. – Семья наша стала увеличиваться. Заказывай пиццу на троих.

Принесли пиццу, включили телевизор. Норма начала переводить. Английский знала она куда лучше Андрея, но вовремя найти подходящее слово по-русски не могла.

– Пусть переводит дядя, – распорядилась чемпионка.

В десять Даша отправилась к рыжему, а Андрей отвез Норму в «Бест Вестерн». Договорились встретиться на следующий день утром в Ледяном дворце.

 

45. Четыре дня одной недели

В воскресенье после завтрака Андрей и Норма походили по магазинам, никого из знакомых не встретили.

В двенадцать были в кафе. Пришли девчонки. Норма снова к ним подсела. У Лиды была перебинтована нога.

– Споткнулась на ровном месте, – объяснила она. – Подвернула и поцарапала ногу. Девчонки меня лечили. Наложили пластырь, перебинтовали. Раньше нас всех лечила Света, девочка такая была, она уехала. Лечила от всех болезней. Катя, расскажи.

Катя с готовностью начала рассказывать:

– У меня на лице пятна появились. Меня в Нью-Йорке к врачу записали. Ждала, пока примет, два месяца. Пришла. Он продержал меня голой целый час в приемной, стыдно было, я стеснительная. И холодно, я после этого насморк схватила. Посмотрел меня с пару минут и отправил на анализы, один анализ за семьсот долларов, другой за триста. Откуда у меня такие деньги?! А Света сразу все поняла. У тебя, говорит, аллергия на клубнику. Клубники много ешь, сестрица. И точно, перестала я есть клубнику, и через неделю лицо как у фотомодели.

– И где сейчас эта Света? – спросила Карина.

– Уехала. Будет поступать в какой-то медицинский колледж. А в какой, не сказала.

Перед уходом девчонки приглашали Норму прийти к ним ночью.

– Зачем? – насторожилась она.

Оказалось, ночью они смотрят на звезды.

Лида показала на небо:

– Видишь, ни тучки. И ночью облаков не будет. Приходи.

– Правда, приходи, – поддержала подругу Нина. – Лидка интересно рассказывает про звезды.

– А сама вчера не пришла. Я рассказывала про Сириус.

– Не слышала, как ты стучала в дверь.

– Спишь крепко.

Лида повернулась к Норме:

– Приходи.

– Я тоже хорошо сплю ночью. Давно ты увлекаешься астрономией?

– Со школы. У нас в школе замечательный физик был. Замечательный. Все девчонки были в него влюблены.

– Красивый?

– Да нет. Некрасивый. Умный. В Нью-Йорке атлас неба продавали. Таких в России нет. Так я купила два. Один себе, другой ему послала. Приходи.

* * *

– Что-нибудь узнала о них? – спросил Андрей.

– Узнала. Узнала, что Катя любит клубнику, что Нина хорошо спит по ночам и что у Лиды в школе был хороший учитель физики.

– Не густо, – прокомментировал Андрей. – Но ты старайся.

Норма рассказала про приглашение Лиды прийти к ним ночью.

– Пойдешь? – спросил Андрей.

Норма не сомневалась:

– Нет.

* * *

В понедельник появился Кузякин. Его познакомили с Нормой. Он представился «Марат», откуда взялась Норма, не спрашивал. Заказал себе мороженое, а девчонкам по бокалу белого вина. Был в веселом настроении.

– Есть какие трудности? Могу чем-нибудь помочь?

– Можете, – обрадовалась Нина. – Отгадайте реку в Подмосковье. Я вчера разгадывала кроссворд и застряла. Вторая «х», четвертая и пятая «о» и «м».

Кузякин думал немного:

– Яхрома.

– Точно! И ведь знала!

– Сейчас неинтересно разгадывать кроссворды, – покачал головой Кузякин. – Всё можно подсмотреть в компьютере.

– А она и подсматривает, – хихикнула Лида.

– Неправда, – обиделась Нина. – То есть я смотрю. Через неделю, если не догадалась. А Подмосковье я хорошо знаю.

«Прекрасный случай разговорить ее по поводу того, откуда она», – подумала Норма и спросила:

– Ты из Москвы?

– А ты откуда?

– Из Вашингтона.

Норма сказала и сразу поняла, что допустила ошибку В прошлый раз она говорила, что она из Чикаго, а теперь «Вашингтон» выскочил как-то непроизвольно. Но делать нечего, отступать было поздно. Она повторила:

– Из Вашингтона.

Нина ошибки не заметила:

– У вас там есть река Потомак. Как правильно делать ударение «Потòмак» или «Потомàк»?

– «Потòмак», – ответила Норма.

Лида принялась рассказывать Кузякину про то, как вчера ночью они рассматривали звезды:

– Сегодня будет такое же глубокое небо. Приходите.

– Неужели я настолько стар, что девушки меня приглашают ночью только для того, чтобы смотреть на звезды?!

– Да что вы, что вы! – дружно закричали девчонки.

– Ладно, ладно, – засмеялся Кузякин. – У меня по астрономии была тройка. Но это было очень давно. А ночью я предпочитаю спать. Ничего не поделаешь, возраст.

* * *

На следующий день во вторник девчонки играли в «пять букв». Одна задумывала слово из пяти букв, другая называла слово тоже из пяти букв, и если одна буква по значению и по месту совпадала, то задумавшая говорила: «Одна буква совпала»; если совпадали две или три, то говорила: «Совпали две, или совпали три». За пятнадцать попыток нужно было отгадать задуманное слово.

«Надо задумать какой-нибудь город в России, – подумала Норма. – И попытаться вывести их на разговор, откуда они». Но город из пяти букв она сразу вспомнить не могла. Потом наконец вспомнила: «Пенза».

Против нее играла Лида. Уже на третьем слове «палка» Лида отгадала две буквы, «п» и «а», а на пятом «гроза» еще одну, «з».

К Норме подсела Нина и прошептала на ухо:

– Если ты задумала «Пенза», то это нарушение правил, географические понятия задумывать нельзя.

– Что мне теперь делать? – так же тихо спросила Норма.

– Скажи, что задумала «пемза».

Норма не знала, что такое «пемза», но когда Лида догадалась, согласилась:

– Да. Пемза.

* * *

– Завтра загадай «город» и иди от него, – предложил за обедом Андрей.

Они придумали еще несколько слов, с которых можно будет начать разговор.

Вечером позвонил Билл:

– Больше Семена не видел?

– К счастью, не видел.

– Зайцев не появлялся?

– Нет. И тоже к счастью.

* * *

Зайцев появился в среду. Девушки и Норма сидели на веранде, ели мороженое. Он прошел через пассаж, встретился взглядом с Андреем. Тот поздоровался. Зайцев не ответил, прошел на веранду.

К Андрею подскочила Дороти:

– Он поставил свою машину прямо под знак «Стоянка запрещена». Значит, скоро уедет. Может быть, кого-нибудь увезет. Будь осторожен, uncle Andrew. Он опасный человек.

– Я знаю, – буркнул Андрей.

Зайцев подошел к девчонкам:

– Девочки, встали и за мной. Быстро.

Они встали и пошли за ним. Норма осталась одна. К ней подбежала Дороти:

– Быстрее. Они уже сели в машину.

Когда Андрей и Норма побежали к «Королле» Андрея, «Акура» Зайцева уже вырулила на Мейн-стрит. Андрей быстро завел мотор.

– Мы их не упустим? – заволновалась Норма.

– Ни при каких! Могу работать гидом. Их маршрут мне известен.

Оказалось, что нет. Вместо того, чтобы ехать вдоль Мейн-стрит, Зайцев повернул на Morningsite Drive.

– Мы так не договаривались, – проворчал Андрей.

Он доехал до поворота. Немного подождал, потом тоже повернул.

– Гида из тебя вроде бы не получается, – констатировала Норма.

– И это меня не радует.

Еще поворот – и они увидели «Акуру» Зайцева, стоящую около придорожного ресторана «Subway».

– У них новый пассажир, – Норма показала на вышедшего из ресторана парня в синей футболке.

– Час от часу не легче.

– Ты его знаешь!

– Лучше бы не знал. Это Сема!

– Тот самый?

– Тот самый.

– Мне это не нравится.

– А уж как мне не нравится!

Сема уселся на заднее сиденье, а Нина перебралась на переднее рядом с Зайцевым. «Акура» повернула на Station Street, еще один поворот – и она остановилась около мотеля Lake Placid Accommodations. Из машины вышли все три девушки и скрылись в мотеле. Зайцев и Сема оставались в «Акуре».

– Паркуй машину на углу, будем следить за входом, – скомандовала Норма.

Минут через десять из мотеля вышла Лида с чемоданом в руках. Положила чемодан в багажник и села в «Акуру». Через минуту появилась Катя. Она несла сумку и сверток. Сумку бросила в багажник, сверток взяла с собой в кабину. «Не иначе как значки», – решил Андрей.

– Похоже, они уезжают, – Норма вынула из кармана телефон. – Надо звонить Биллу.

Из «Акуры» вышел Сема и не спеша направился к «Королле».

– Возьми назад, – закричала Норма.

Но было поздно. Сема подошел к «Королле», вынул из кармана огромное шило и одним ударом проколол переднюю левую шину.

Андрей норовил выйти из машины, Норма его удержала:

– Ты нужен живым.

Из отеля вышла Нина, у нее в руках были сумка и две связки с книгами, она бросила всё в багажник, села в машину. Сема вернулся в «Акуру». «Акура» плавно отрулила.

Андрей начал звонить в техслужбу, а Норма – Биллу.

* * *

На следующее утро Билл рассказал:

– Зайцев отвез девиц в Платтсбург. Там их ждал частный самолет. Девицы улетели, а Зайцев вернулся в Лейк-Плэсид.

– И где они сейчас? Секрет?

– Еще какой! Самолет приземлился в аэропорту Ла-Гвардия в Нью-Йорке. Там их ждала машина. Проследить, куда они поехали дальше, не удалось.

 

46. Пятница в тихом американском городке. Глава из романа А. Рогаликова

Утром в пятницу в Ледовом дворце появился Зайцев. На этот раз он вежливо поздоровался с Андреем. Тот познакомил его с Нормой.

В это утро Зайцев был сама любезность:

– Завтра мы начнем с Дашей новую сессию, и я приглашаю вас вечером на ужин.

– Никаких сессий больше не будет, – прорычала Даша, не поднимая головы.

– У тебя контракт.

– Вали отсюда!

Зайцев подошел к ней:

– Перестань глупить.

– Всё. Сессии закончились.

– Ты будешь делать то, что я скажу.

Норма встала из-за стола, подошла к Зайцеву:

– Слушай-ка, фотограф. Тебе сказали, вали; значит, вали.

Зайцев возмутился:

– Как ты со мной разговариваешь?! Ты знаешь, кто я такой?

– Знаю. Хвост от бесхвостой обезьяны.

От негодования Зайцев открыл рот. Потом схватил Дашу за руку, хотел поднять. Норма перехватила его руку, вывернула ее. Он закричал. Норма схватила его за другую руку. И респектабельный Зайцев оказался на полу.

– Я тебе что говорила? Убирайся.

Зайцев медленно встал. Отряхнулся, поправил пиджак:

– Ты за всё ответишь! По тебе плачет тюрьма.

– Если бы у тебя в голове были мозги а не поросячьи помои, ты бы сообразил, что в тюрьму попадешь ты. За растление малолетних. Что ты вытворял с несовершеннолетней?! Правда, Даша, вытворял?

– Вытворял, – подхватила Даша. – Еще как вытворял!

– Да я вас! – Зайцев размахивал руками.

Норма улыбалась:

– Ничего ты не сделаешь!

Он двинулся к выходу. Шел он, как ему казалось, величественно. Но перед дверью споткнулся. Поднялся и не оглядываясь исчез за дверью.

Андрей и Норма отправились к буфетной стойке, налили себе по чашке кофе. Даша подошла к окну, минут пять с кем-то разговаривала по телефону. Потом вернулась:

– Договорилась с тренершей, буду готовить новый номер под музыку из «Титаника». Прическа у меня уже есть. Завтра утром отбываю к ней в Монреаль. Съезжай, телохранитель. Забирай свои вещи и перекантовывайся к Норме.

* * *

Последний вечер у Даши. Та же пицца, только смотреть фильм по телевизору Даша не захотела.

– Завтра в это время я буду уже в Монреале. У тренерши. И телохранитель мне будет не нужен.

– Не нужен, – согласился Андрей. – Только не забудь перед отъездом со мной расплатиться.

– Вообще-то я тебе ничего не должна. Не ты меня спасал, а я тебя.

Говорила она неуверенно. И Норма вступилась за Андрея:

– Но на тебя никто не нападал. Значит, Андрей выполнил договор.

– Ладно, – лениво согласилась чемпионка.

И начала выписывать чек.

Раздался звонок в дверь. Андрей пошел открывать. На пороге стоял Зайцев. Не замечая Андрея, прошел в холл.

– Что здесь происходит? – Он увидел сложенный саквояж Даши. – Ты все-таки собираешься уезжать?

– Собираюсь. С меня достаточно.

– И когда?

– Прямо сейчас. И видеть тебя больше не хочу.

– Придется. Мы сейчас с тобой поедем в одно место, а завтра утром ты можешь убираться на все четыре стороны.

– Даша никуда с вами не поедет, – вмешался Андрей. Он, как и полагается телохранителю, подошел к Зайцеву и как можно более внушительно произнес: – Убирайся отсюда. Живо.

– Не суйся не в свои дела.

Зайцев схватил Андрея за руку, крепко сжал. Подскочила Норма:

– А ты, суслик, снова захотел поваляться на полу.

Зайцев среагировал спокойно:

– Ладно. Тогда по-другому. Сегодня будет другой расклад. Совсем другой. Но я вас предупреждал.

Он пошел к выходу, открыл дверь, и на пороге появился Сема с бейсбольной битой в руке.

– Я вас предупреждал, – повторил Зайцев.

Сема встал в центре комнаты и начал размахивать битой:

– С кого начинать?

– С этих, – Зайцев показал на Андрея и Норму. – Отключи, отнеси на кухню и открой газ. А ты, – он повернулся к Даше, – ты поедешь со мной, завтра я отвезу тебя в Монреаль. И советую больше никогда не появляться в этих местах. Здесь тебя будут искать в качестве свидетеля по делу этих двух.

Андрей пытался что-то сделать. Норма его остановила:

– Не вылезай. Стой спокойно.

– Но я…

– Всё будет в порядке.

Зайцев подошел к Даше, пытался схватить ее за руку, она его оттолкнула:

– Никуда я с тобой не поеду! Сейчас позвоню в полицию. Через полчаса ты будешь за решеткой.

– Никуда ты не позвонишь. Ты сейчас поедешь со мной. Миром не поедешь, силой отвезем.

– Надо что-то предпринимать, – Андрей норовил вступить в бой.

– Стой тихо, – снова остановила его Норма.

В это время кто-то вошел в дом.

– А вот и пришла помощь, – шепнула Андрею Норма.

Андрей ожидал появления полицейских или, на худой конец, мускулистых парней. Каково же было его разочарование, когда он увидел соседку, высокую блондинку, недавно приехавшую в дом. Она показала на парня с битой:

– Здесь тренировка по бейсболу?

– По боксу, – обрезал ее Зайцев.

Соседка испугалась:

– Тогда я уйду.

– Увы, никуда отсюда вы не уйдете. Я сожалею, но вам придется стать рядом с этими двумя. – Он показал на Андрея и Норму.

– Зачем? – удивилась соседка.

– Нам не нужны свидетели, – он повернулся к Семе. – Работай.

Тот поднял биту. И тут произошло нечто совершенно удивительное. Такое Андрей видел только в кино. Сема поднял руку с битой, но соседка перехватила руку, развернула ее так, что бита оказалась у него между ног, и ударила битой в пах. Сема завопил и сделал движение вверх, как будто пытался взлететь. Она схватила его за ноги и рванула вверх. На какое-то время он оказался в горизонтальном положении. Настоящий балет. Пролетев с полметра, он врезался головой о косяк двери. Точнее, не врезался, а соседка ударила им об угол, как бревном. Он вскрикнул, потом замолк.

Всё это произошло в несколько секунд. Андрей замер. Даша села на стул. Зайцев пытался подойти к двери, но Норма рявкнула:

– Стой на месте! А то до полиции поедешь по частям.

– Я, может быть, и поеду. Но живым. А вот мой несчастный друг, – Зайцев показал на лежащего на полу Сему. – У него больное сердце. Мадам убила его. И ответит за это.

«Мадам» подошла к неподвижно сидящей на стуле Даше:

– Тебя зовут Даша?

– Даша.

– А меня зовут тетя Марина. – Она показала на лежащего на полу громилу. – Приведи в чувство это полено.

– Сделаю, тетя Марина.

Соседка подошла к Норме и Андрею:

– Ну как? Не очень испугались?

– Немного, – призналась Норма, а Андрей восхищенно развел руками:

– Это было великолепно! Вы так классно его обработали…

– Потому что я регулярно хожу в тренировочный зал. – Соседка обняла Норму. – А вот она этого не делает. Когда ты была в последний раз в зале?

– Вообще-то я…

– Вы знакомы? – удивился Андрей.

Норма улыбнулась:

– Это моя мама. И зовут меня Карина. Звони в полицию.

Билл выслушал Андрея и коротко распорядился:

– Полиция сейчас приедет. Я буду минут через сорок.

Тем временем Даша вытащила из тумбочки одеколон, вылила полфлакона Семе на лицо. Тот сначала заохал, потом начал чихать.

– Он живой, тетя Марина.

– Мадам, вам повезло, – грустно заметил Зайцев.

Полицейские появились через десять минут. Они особо не стали разбираться и поместили всех в автобус. Сема еще шатался, и его под руки вели двое полицейских.

В автобусе бывшая Норма села рядом с матерью.

– Это, правда, твоя мать? – спросил восхищенный Андрей.

– Правда. А скоро ты познакомишься с моим отцом.

В полиции всех усадили в одну комнату и ждали Билла. Тот приехал не один.

– А это мой папа, – сказала бывшая Норма.

Взглянув на вошедшего, Андрей замер. Он всего мог ожидать, но такого…

«Ничто так не удивляет, как неожиданное появление прошлого, которое считаешь безвозвратно утерянным», – скажет потом тот, кто вошел. И добавит: «Кажется, это Вирджиния Вульф. Но я могу и ошибиться».

* * *

На этом главы из повести Андрея Рогаликова заканчиваются.

 

47. Будущий капиталист

Что касается меня, то я не удивился. Я уже давно знал, что пианист с чешской фамилией Рогаликов – это не кто иной, как мой бывший сотрудник Андрей Котомцев.

Но для него мое появление явилось полной неожиданностью. Он открыл рот, пробормотал нечто невнятное, потом спохватился и предложил выйти на улицу. Я согласился.

– Извините, Евгений Николаевич, я не знаю, как вас называть. Поэтому лучше на улице.

Одно слово, подпольщик!

– Называй меня просто: Евгений Николаевич.

– Но…

– Я здесь легально. Сначала я эмигрировал в Бразилию, там официально изменил фамилию. Вот уже лет пятнадцать живу в США. Работаю в комиссии по борьбе с наркотиками. Получил гражданство.

Андрей вздохнул:

– А у меня всё получилось кувырком. Из органов меня выгнали в девяностом, за год до прихода к власти Ельцина. Выгнали за пьянство и дебош.

– Понял: за разврат его, за пьянку и дебош. Да ты вроде бы не пил. Помногу.

– А я и не пил. Просто хотел уйти из органов. Время такое было. Горбачев. Придавил бы своими руками. Ну и решил, что самое лучшее, если меня выгонят. Напился и на Казанском вокзале устроил дебош. Но переборщил. Разбил витрину, кого-то ударил. Разнес буфет.

Я посмотрел на него и попытался представить его дебоширом. Не получалось. Он продолжал:

– Пьяный был. Посадили меня на пятнадцать суток. А могли и срок дать. Но не дали.

– Улицы мёл?

– Расчищал снег. По утрам даже получал удовольствие.

– Из органов выгнали?

– Выгнали.

– Из партии выгнали?

– Выгнали.

– Ты вроде бы стал диссидентом.

– Диссидентом.

– И чем на хлеб зарабатывал? Хочешь, догадаюсь? Играл по ресторанам.

– Не только по ресторанам. Зарабатывал прилично. Вы им не скажете, что я был в органах?

– Конечно, нет. У тебя есть грин карт?

Грин карт – документ на право проживания в США.

– Есть.

– Гражданство получать собираешься?

– Нет. Я женился на американке чешского происхождения. Ее фамилия была Рогалекова.

– Эту историю я знаю. Знаю, что она вернулась к первому мужу в Чехию, а ты окончательно осел в Вашингтоне, играешь в магазине на рояле и помогаешь Биллу. Так?

– Нет. Я не знал, что, когда она улетала в Прагу, она уже была на первом месяце беременности. Там у нее родился мальчик.

– Получается, твой сын.

– Вот именно. Она назвала его Зденек. Понимаете?

– А что тут не понять! Зденек Андреевич.

– И вы знаете, что произошло дальше! Муж ее, этот Рогалек, разбогател. А три месяца назад помер. И Тереза, мою бывшую супругу зовут Тереза, написала мне, что любит только меня и хочет, чтобы сын был с папой.

– А ты?

– Я не то чтобы однолюб, но человек в связях устойчивый.

– И ты намерен воссоединиться с семьей в Праге?

– Да. Но не сразу. По их законам для вступления в наследство нужно ждать полгода. А наследство большое. Три магазина и фабрика. Буду капиталистом. Есть еще одна проблема. Если мы зарегистрируем брак, то по их законам она станет Роголиковова.

– Кошмар! – ужаснулся я.

– И еще какой, – согласился он. – А так как там фамилию менять трудно, я решил поменять фамилию здесь. На Рогалик.

– А почему не на Котомцев? – наивный вопрос.

– А Котомцева никогда не существовало.

– Верно, – спохватился я. – Не существовало. И она останется Рогаликова?

– Да. Она поменяет фамилию с Рогалекова на Рогаликова.

– А они там в нотариальной конторе не сочтут ее чокнутой?

– У нас нет выбора. Вас не удивило, что я пишу роман?

– Обманывать не буду. Удивило.

– Я начал писать, когда узнал, что стану капиталистом.

– Не вижу связи.

– В наше время писатель может издавать книги только за свои деньги. А у меня еще проблема перевода. Я и думаю: напишу роман, заплачу, чтобы перевели на чешский и издам. И рекламу романа оплачу.

– Как он помер, этот Рогалек?

– Вы знаете, случайно. Катался на велосипеде и не совладал с управлением, упал в обрыв.

– Жену твою зовут Тереза?

– Тереза.

– Судя по всему, она не мать Тереза. Ты уж не катайся на велосипеде.

– Это верно, она с характером. Но я исхожу из того, что у сына должен быть настоящий отец.

 

48. Неуловимая Наташа

На следующий день мы воссоединились семьей в «Хамптон Инн». Билл любезно оплатил два номера, я немного добавил и мы, все трое, переехали в семейный сьют. В тот же отель переехал и Андрей.

На ужин явился Билл. Рассказал, что Сему переведут в Олбани и там с ним будут работать. Зайцев пока в Лейк-Плэсиде и отказывается отвечать на вопросы без адвоката. Кузякин как в воду канул. Чемпионка никуда не уехала и, как ни в чем не бывало, ходит на каток.

Когда мы расселись за столиком и собирались делать заказ, мобильник Билла зазвонил. Точнее, изобразил какой-то бравурной марш.

– Слушаю. Где? Куда поехала? Вы не ошиблись? Нет, вы точно не ошиблись? Вы сейчас где? «Стюардс Шоп»? Знаю. Оставайтесь на месте.

Он выключил мобильник:

– Это Элла Вульф. Говорит, что нашла Наташу.

– Точно Наташу?

– Говорит, что точно.

– И где эта Наташа?

– Села в машину и уехала?

– Дашь указание останавливать все машины с блондинками?

– Если бы это не Элла, непременно дал бы. Но когда имеешь дело с такой, как она, надо все сначала проверить. Поехали.

* * *

«Стюардс Шоп» оказалось небольшим кафе при сувенирном магазине. Алла Вульф сидела за столиком. Увидев нас, вскочила и начала рассказывать:

– Я зашла сюда и сразу пошла мыть руки. Возвращаюсь и вижу женщину, выходящую из магазина. Белокурые волосы до плеч, серое платье. «Уж не Наташа ли?» – подумала я. Она была уже на улице. На какое-то мгновение обернулась, и я ее узнала. Точно Наташа. Мы встретились глазами. Я закричала: «Наташа!» и побежала к ней. Но она уже была около своей машины, вскочила в нее и уехала. Можно, я выпью кофе? Я очень волновалась.

Она подошла к продавцу, вернулась с бумажным стаканчиком и продолжала:

– Первым моим желанием было позвонить вам. Но мой мобильник оказался разряжен. Я вернулась в магазин и попросила телефон у продавца. Тот сказал, что у него телефона нет. Нет! Знаю я это «нет». Тогда я пошла на хитрость и сказала: «Мне нужно срочно позвонить в полицию». Он тут же дал мне свой телефон. Я правильно поступила?

Мы ее заверили, что поступила она правильно.

– Дежурный ответил быстро, и я ему сказала, что несколько минут назад видела женщину, которую разыскивает ФБР. Он стал расспрашивать, что это за женщина и где я ее видела. Тогда я попросила его соединить меня с важным офицером ФБР. Он согласился. Но номер вашего телефона я забыла. И тут на помощь мне пришел этот господин.

Она показала на продавца.

– Он предположил, что номер, который я ищу, записан в моем телефоне, и, если даже аппарат разряжен, то нужный номер я все равно найти на нем смогу. Я так и сделала, номер нашла. Этот господин снова дал мне свой телефон, и я вам позвонила.

Мы начали задавать вопросы:

– Это точно была Наташа?

– Точно она. Точно.

– Какая у нее машина?

– Я плохо разбираюсь в машинах.

– Какого цвета номер?

– Номер был написан черными буквами на белом фоне.

В разговор вмешался продавец:

– Это верно. На машине был номер штата Нью-Йорк. Цифры я отсюда не разглядел.

– Что за машина?

– «Гольф» серого цвета.

– В какую сторону она поехала?

– Я видел, что она выехала на Мейн-стрит. Куда поехала дальше, не знаю. Но думаю, она собирается уехать из города.

– Почему вы так решили?

– Она у меня купила две бутылки минеральной воды, три бургера и кошелку со льдом. Положила бутылки в кошелку со льдом.

– Тогда мы потеряли массу времени. Сейчас я дам команду проверять все машины, уезжающие из Лейк-Плэсида. Во сколько она отъехала?

– В семь двадцать. Сейчас семь сорок. Она уже минут двадцать в пути. Могла доехать и до дороги номер три и до дороги номер девять. Если до девятой, то через пару минут она будет на восемьдесят седьмой. Там вы ее не найдете. И учтите, здесь штат Нью-Йорк и все машины – с номерами штата Нью-Йорк.

Мы подошли к «Торусу» Билла. Оттуда он начал давать указания. Потом развел руками:

– Мы ее не найдем и на третьей дороге. Огромное расстояние. И уже темно. Нужно поднимать всю полицию. Скорее всего, она будет пробираться к восемьдесят седьмой. Там много съездов, и на каждом съезде мотель. Хотя в мотель она не поедет.

– Надо установить барраж, – предложил я. – Искать блондинок на «Гольфе».

Барраж – это остановка движения полицией и визуальная проверка пассажиров.

– Пока я получу разрешение, она уже будет в Лейк Джордже. Там ее не найдешь.

Разрешение на барраж он получил быстро. Восемьдесят седьмую на южном направлении перекрыли. На север проще, там граница и полицейский контроль. Перекрыли и мост в Вермонт. По третьей едут четыре группы полицейских. Останавливают все машины.

В девять часов нам позвонили: искомая личность задержана в Саранак-Лейке.

* * *

До Саранак-Лейка мы добрались за сорок минут и в местном полицейском управлении увидели задержанную. Ею оказалась негритянка под сто килограммов в парике из белых волос.

Она орала и требовала разъяснений. Билл объяснил, что разыскивается женщина, убившая пять человек. Негритянка замолчала, потом спросила:

– Убила мужчин или женщин?

– И мужчин, и женщин, и афроамериканцев, и латинов, и белых.

Она совсем успокоилась, мы еще раз извинились и уехали.

– Я на всякий случай упомянул и мужчин, и женщин, и афроамериканцев, – пояснил мне Билл. – Знаешь, политкорректность. Могла обвинить меня и в расизме и в неуважении к сексуальным меньшинствам.

– Эти-то причем? – удивился я.

– На всякий случай.

И привел американскую пословицу, аналогичную русской «береженого бог бережет».

В двенадцать мы зашли в бар. Билл заказал виски:

– Всё. Мы ее упустили.

– Но зато теперь мы точно знаем, что Наташа в Вашингтоне и Наташа в Лейк-Плэсиде – это одно и то же лицо. Это уже не мало.

– Но и не много.

– Будем искать дальше.

– Будем искать дальше, – согласился Билл.

 

49. Допросы с пристрастипем и без

На следующий день Билл попросил меня побеседовать с Зайцевым и с Семой.

Я согласился. Приехал в полицейское управление. Сначала привели Зайцева. Держался он нагловато.

– Вы хотели со мной побеседовать. Интересно, о чем?

– Смотрю я на тебя, Зайцев, и удивляюсь. Дурак ты. Тебе бы надо быстрее начать сотрудничать со следствием.

– Я честный человек. Ничего противоречащего закону я не совершил.

– И всё равно тебя посадят. Надолго.

– За что?

– Ты похож на человека, которого надо посадить. Сколько ты платил девчонкам?

– Я никогда не плачу женщинам.

– Кто такая Наташа?

– Я знаю много Наташ. Какая вас интересует?

– Та, которая в Лейк-Плэсиде.

– Никакой Наташи в Лейк-Плэсиде не знаю.

– Блондинка. Волосы до плеч.

– Не припоминаю.

– Дурак ты, Зайцев. Есть фотографии, на них ты выходишь с ней из дома.

– Ах, да. Точно. Забыл, что ее зовут Наташа.

– И кто она?

– Туристка.

– Туристка?

– Да.

– И что вы с ней делали в доме?

– Играли в карты.

– Вдвоем?

– Нет. Там был еще хозяин дома.

– Кто такой?

– Не знаю. Знакомый этой Наташи.

– Но там была еще и девушка. Кстати, несовершеннолетняя. Вспомнил?

– Верно. Была девушка.

– Имя вспомнил?

– А я и не забывал. Ее звали Нина.

– Верно. И чем вы занимались?

– Я же сказал, играли в карты. И отметьте, не на деньги. И не в азартные игры. А играть не на деньги и в неазартные игры с несовершеннолетними не запрещено.

– И в какие игры вы играли?

– Мы играли в «Кинг». Помните? Была такая игра. Король богатый и так далее. Обратите внимание на социальную направленность игры. Очень полезно для молодых людей. И еще раз подчеркну, играли не на деньги. Милое, совершенно невинное развлечение. Рекомендую.

– Хочешь, я тебе найду гадалку? У меня на примете есть отличная гадалка.

– Мне не нужна гадалка.

– А ведь и вправду не нужна. Всё и так ясно. Доказать, что ты развращал малолеток, пара пустяков. Упекут тебя лет на двадцать. Посадят в камеру с мужиком, у которого хер величиной с новогоднюю елку. Длинный, зеленый и колючий. Сам себя потом Нэнси называть начнешь. Или Джейн. Губы тебе покрасят. На коленки сажать будут. Только вот сидеть тебе будет больно.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Постойте. Мне кажется, я вас где-то раньше встречал.

– Верно. Встречал. Когда тебя во дворе били за то, что ты украл у соседа по парте завтрак.

– Завтраки я никогда не воровал. И меня никогда не били.

– Вот видишь, как. Не поздно начать.

– И теперь меня бить не будут. У меня хороший адвокат. Побоитесь оставить синяки.

– А тебя никто бить не будет. Просто посадят в шкаф. Уйдет адвокат – тебя в шкаф. А перед его приходом из шкафа вынут.

– Холодильный шкаф?

– Нет. Самый обыкновенный. Узкий шкаф. Тебя туда поместят вниз головой. Не очень удобно, но придется потерпеть.

– Глупо. Я умру и ничего вам не скажу.

– Дурак ты, Зайцев. Я тебе говорил, что дурак. Вот ты и проболтался. Проболтался, Зайцев, проболтался. Ты сказал, если я умру, то ничего вам не расскажу. Так? Так. Это означает, у тебя есть, что рассказывать. И это самое главное, чего я хотел от тебя добиться. Если бы у тебя не было ничего, о чем рассказать, поработали бы с тобой пару недель и отпустили. А теперь другое дело. Теперь следователям известно, ты что-то знаешь. И будут тебя допрашивать до тех пор, пока ты всё не выложишь. Всё. Понимаешь? И допрос теперь будет совсем другой. Следователи будут уверены, что рано или поздно ты окажешься в тюрьме. А посему церемониться с тобой не будут. Так что советую вспоминать. И вспоминать быстрее.

– Пока что я вспомнил, где я вас раньше видел.

– Молодец. Только учти, что там, где я раньше работал, допрашивали, конечно, с применением силовых методов, но уж, поверь мне, они пустяки по сравнению с тем, что тебя теперь ожидает. Дурак ты, Зайцев.

И я ушел. Больше от него я ничего не добьюсь. Надеюсь, что коллегам Билла повезет больше.

* * *

Потом привели Сему. Как и все накаченные мускулами подонки, он, попав в переплет, обмяк, потускнел. Заискивающе смотрел в глаза и подобострастно улыбался.

– Ты такой веселый, потому что не знаешь, в чем тебя обвиняют.

– Почему? Знаю. Попытку избиения неизвестного мне гражданина ночью на вилле. Попытку. Только попытку. Да я вообще-то только попугать хотел. И еще шину проколол. Тут я виноват. И готов понести заслуженное наказание.

– Ошибаешься, Сема. Ошибаешься. Тебя будут судить за соучастие в коллективном и особо извращенном изнасиловании несовершеннолетних. В Америке это ужасная статья. Просто кошмарная!

– Но я ничего такого не делал. Моя задача шилом, бейсбольной битой. А другое не я.

– А я и не говорю, что ты лично сам всеми этими безобразиями занимался. Ты состоял в банде.

– Ни в какой банде я не состоял. Я был знаком только с Александром Николаевичем.

– Ох, как ты заблуждаешься, Сема. Ты приехал в чужую страну и не знаешь местных законов. За соучастие в коллективном и особо изощренном изнасиловании несовершеннолетних здесь кастрируют.

Сема открыл глаза и начал заикаться:

– К… как кастрируют?

– Если повезет, отрежут яйца, и всё.

– А если не повезет?

– То яйца отдавят.

– Как?

– Будут давить. Один день одно яйцо, другой другое.

– Зачем?

– Чтобы было больно. Знаешь, когда давят яйца, это больно. Расскажешь всё, что было и чего не было.

– А я и сейчас расскажу всё, что было и чего не было.

– Молодец.

– Вы только скажите мне, что рассказать, всё расскажу.

– Договорились. Ты сначала расскажешь следователю, что было. А потом мы поговорим о том, чего не было.

Сема повеселел:

– Договорились?

– Договорились.

– И мне яйца… того, нет?

– Вернешься на родину с чистым сердцем и нетронутыми яйцами.

И я его отпустил. Уходил он весело. Благодарил. И, прощаясь, многозначительно изрек:

– А Зайцев – паскуда. Вот кому надо яйца давить. И медленно-медленно. Но основательно.

– Будем, – пообещал я.

* * *

На следующий день утром мы собрались на завтрак.

– Что теперь? – спросила Марина.

– Здесь нам делать больше нечего.

И мы решили возвращаться.

– Сегодня же полетим из Олбани! – обрадовалась Марина.

– Прямого рейса из Олбани в Орландо нет, только рейс с пересадкой в Вашингтоне. И на него мы сегодня не успеваем, он вылетает в три дня. Поэтому доедем до Вашингтона на машине. Там высадим Карину, сдадим «Лексус» в «Авис» и с первым рейсом домой.

Возражений не было.

Билл решил остаться на несколько дней. А Аллу Вольф согласился отвезти в Вашингтон Андрей. Я пожелал ему счастливого пути и мужества. Он не понял, почему мужества, и стал оправдываться:

– Да, я езжу очень быстро. Но осторожно. У меня большой опыт.

Я вспомнил инцидент с коровой в Камеруне.

– Это верно. К тому же вероятность того, что на хайвее тебе встретится корова, невелика. Но будь внимателен и запомни слова Вирджинии Вульф: «Женщины всегда больше интересуют мужчин, чем мужчины женщин. Если наоборот, то это страшно».

Вечером того же дня мы с Мариной сели в самый последний самолет до Орландо. И через несколько часов знакомый поезд отвез нас от блока прилета до зала аэропорта.

 

50. Мачо

Андрей позвонил мне на следующий день и начал как обычно: «Вы знаете…»

– Вы знаете. Эта Вульф – дура.

– Я в курсе. Продолжай.

– У нее что-то не в порядке с психикой.

– И это мне известно.

– Она меня начала спрашивать о таких вещах…

– И ты? Надеюсь, ты ее не ударил. Ее в последнее время часто бьют.

– Нет, не ударил. Но использовал всю силу русских слов.

– А она?

– Обрадовалась. Сказала, что плохо обо мне думала, а теперь понимает, какая я глубокая натура.

– Я рад за тебя.

– Вы знаете, Евгений Николаевич, я вам звоню не просто так. Дело в том, что… Лучше я вам расскажу всё по порядку.

– Согласен.

– Она спала до самого Нью-Йорка. А когда мы выехали на Нью Джерси Парквей, спросила, знаю ли я, кто такие «мачо». Я начал объяснять. Она слушала-слушала, а потом сказала: «Вы, Андрей, не похожи на мачо. А вот Евгений похож». Видите, как она вас оценивает.

– Это очень лестно. Но, я надеюсь, это не самое главное из того, что ты хочешь мне сообщить.

– Нет, не главное. Она рассказала, что вышла замуж за грека, потому что он был похож на латина. И потом, уж не знаю почему, я ей посоветовал купить картину, где нарисован какой-нибудь мачо и повесить у себя дома. Посоветовал просто так. Она молчала до самого Балтимора. А как проехали Балтимор, сказала: «Вы знаете, что я вам хочу сказать…»

– Она сказала «А вы знаете» или ты, как обычно?

– Теперь уже не помню. Но она сказала, что вспомнила, как Наташа рассказывала ей о каком-то латиноамериканском художнике и случайно обмолвилась, что именно у этого художника она купила свое зелье.

– А теперь поподробней.

– Понял. И я начал ее допрашивать.

– Результат?

– Никакой. Я прекратил вопросы, потому что понял, если буду нажимать, она начнет придумывать. И тогда уже не разберешь, где правда, где нет.

– Итак, Наташа ей рассказывала о каком-то латиноамериканском художнике.

– Да.

– Из какой страны? Латинская Америка большая.

– Наташа не говорила. Только латиноамериканец – и всё. Ну, и он продал ей это зелье.

– Ты не спросил, почему Наташа это ей рассказала?

– Спросил. Она объяснила это тем, что, когда Наташа говорила о художнике, Вульф ей не поверила и начала над ней смеяться: нет у тебя никакого знакомого художника. И тогда Наташа в качестве доказательства существования художника сказала, что купила у него свое зелье.

– Говорила с ней Алла об этом потом?

– Нет. Друзья Наташи ее не интересовали.

– И больше они на эту тему не разговаривали?

– Нет.

– Почему она до сих пор молчала?

– Говорит, что забыла.

* * *

Я тут же позвонил Биллу.

– Как ты думаешь, она не врет?

– Не знаю. Но поискать художника надо.

Он согласился, и мы начали искать латиноамериканских художников. Сразу же вспомнили перуанца из музея Кента. Люди Билла его допросили. Он клялся, что никакую Наташу не знает. Услышав, что ее мужа подозревают в связях с какой-то Наташей, жена художника устроила ему скандал. В Платтсбург приехал Андрей, и он вместе с женой художника в течение четырех дней рассматривал все наброски художника в надежде увидеть что-либо похожее на Наташу. Ничего не нашли, художника оставили в покое и принялись за других.

Нашли двух аргентинцев, которые держат салон в Берлингтоне. Люди Билла их допросили. Ответ был один – ничего не знаем.

– Может, поищем в Квебеке? – предложил я.

– Поищем, – согласился Билл. – Только они в Канаде всегда рьяно берутся нам помогать, но ничего не делают. Думаю, по злобе. Они нас не любят.

Поиски в Квебеке тоже оказались безрезультатными. Конечно, в штате Нью-Йорк есть еще и город Нью-Йорк. Но там искать латиноамериканского художника все равно, что искать в Мексике человека с фамилией Родригес.

Билл несколько раз встречался с Аллой, но ничего нового не узнал.

И мы искать перестали.

Тем временем Зайцев заявил, что готов сотрудничать со следствием. Его просили назвать клиентов и рассказать, как проходил набор девочек. Он отказывался. Его адвокат утверждал, что он не совершал ничего противозаконного:

– Он просто находил людям подругу. Это не запрещено. Никаких денег он не брал. И клиенты не платили.

Словом, чистая любовь.

Но сама схема четко вырисовалась. Находили клиента, который интересовался какой-либо определенной фигуристкой. Подыскивали девчонку, внешне на нее похожую, и приводили к нему.

Деньги? Помилуйте, какие деньги? Добрые чувства. Разница в возрасте? Это не запрещено.

Клиенты грозились подать в суд за вмешательство в личную жизнь. Применить к ним особые методы допроса было невозможно. Они занимали высокие посты: член палаты представителей штата Северная Каролина, окружной судья.

Сема во всем признался. Он когда-то занимался борьбой, утверждал, что был каким-то чемпионом. В Москве работал в охранной фирме. Зайцева знал еще по Москве. Тот его и привез в Лейк-Плэсид. Сказал, что организует здесь нечто вроде охранной фирмы. Платил немного. Сема надеялся на большее, но поставил Зайцеву условие: всё буду делать, только без мокрого.

– У вас здесь есть газовая камера, – объяснил он следователям. – Чуть что – и ушел. На мокрое не пойду.

И в тот день он, якобы, не стал бы убивать никого. Так, попугать. Ему не верили. Допросы продолжались.

Все четыре девицы: Лида, Катя, Нина и Светлана – как в воду канули.

Карина спросила меня:

– Как ты думаешь, их найдут? Я не хочу, чтобы Колин нашел их. Я за них боюсь. Ты знаешь, папа, эти девчонки совсем не такие, как о них говорил Колин. Они интересные. У них у каждой своя жизнь. Интересная жизнь.

– Не надо за них бояться. – успокоил я дочь, – Эти девчонки не пропадут. Никакие жизненные невзгоды таких сломать не смогут. Сами выкрутятся, да еще и другим помогут. Традиция! Вот только мужчины…

Я подошел к большому зеркалу и показал на свое отражение:

– Вот только все порядочные мужчины стареют.

Карина подошла ко мне, обняла:

– Да ты что! Ты еще молодой. – И строго добавила: – А маме я не рассказала, что ты у меня не ночевал.

Кузякин уехал из Лейк-Плэсида за несколько дней до главных событий.

– Как предчувствовал! – сказал я.

– Точно, – согласился Билл. – Доехал на машине до Монреаля и в тот же день улетел в Москву.

Там его искать было бесполезно.

Таким образом, нам оставалось ждать результатов допроса Зайцева. И мы ждали.

Билл позвонил в семь утра.

– Что-нибудь случилось?

– Да. Зайцев умер.

 

51. Утренний звонок

– Он умер в камере?

– Да. Врач определил обширный инфаркт. Но…

– Понятно. Теперь его клиенты могут спать спокойно.

– Конечно, будет проведено дознание.

У Билла был такой расстроенный голос, что я решил его утешить:

– В конце концов, вывести нас на «Мефистофель» он вряд ли мог. Нам нужна miss Natasha. А что касается Зайцева и его клиентов… Это не наша проблема. У нас с тобой наркотики.

* * *

Через неделю Билл снова позвонил утром и радостно сообщил:

– Мы нашли Sevistuv.

Для начала мне захотелось узнать, о ком идет речь:

– Кто это?

После пяти минут разъяснений я наконец сообразил, что Билл имеет в виду «розового» Владика, фамилия которого, оказывается, Свистунов.

– И где он?

Ответ меня удивил:

– В Вильнюсе. В больнице. Ему несколько дней назад сделали операцию.

– Что за операция?

– Не знаю.

– Владик сказал когда-то Андрею, что хочет сделать операцию по восстановлению мужского пола. Но я в эту чушь не поверил. С ним можно поговорить?

– Позвоню через несколько дней.

* * *

Билл позвонил через два дня:

– Операция прошла успешно. Свистунов выздоравливает. Андрею удалось поговорить с ним по телефону. Он согласился встретиться с Андреем. Только с ним.

– Когда?

– Через несколько дней.

– Прекрасно.

– Хорошо было бы, если бы ты полетел вместе с Андреем.

– Я полечу.

Андрей позвонил через час:

– Я очень рад, что вы летите со мной. Но у меня к вам просьба. Можно, я сначала прилечу к вам в Орландо, побуду денек? Хочу посмотреть парки. А потом мы вместе полетим в Литву. Разницу в стоимости билетов…

– За мой счет. Когда прилетишь?

– Хоть завтра.

Андрей прилетел через два дня. Я встретил его в аэропорту и там же поменял выданные Биллом билеты экономкласса по маршруту Вашингтон – Вена – Вильнюс – Вена – Вашингтон на билеты первого класса Орландо – Вашингтон – Вена – Вильнюс – Вена – Вашингтон.

Мы сели в машину и, как в былые годы, Андрей спросил:

– Каковы инструкции, шеф?

– Моих американских друзей интересует все, что связано с бизнесом по поставке девиц. Кто находил клиентов, кто находил девиц, были ли посредники. Кстати, это очень прибыльный бизнес! Что касается нас с Биллом, то нам важно узнать, не давали ли клиентам наркотики. Если давали, то кто давал, что за наркотики, где их брали. Я не уверен, что этот Владик многое знает. Но он может вывести нас на Наташу и Кузякина. Это для нас, пожалуй, самое главное. Допросить его надо основательно.

– Припугнуть?

– Лучше купить. При допросе таких, как он, главное, чтобы они не начали сочинять. Мой опыт подсказывает, что, когда таким платят, они соображают лучше, чем когда их бьют, и поэтому фантазируют меньше. Я дам тебе две тысячи. Будет хорошо, если уложишься в тысячу. Как ты договорился с ним о встрече? Где? Когда?

– В четверг в тринадцать часов в Торговом центре «Европа». Там есть два подвесных кафе на втором этаже. Я могу ждать его в любом, он меня найдет. Как мы технически организуем встречу?

– Очень просто. Я вставлю тебе жучок в галстук, а сам буду в шляпе с наушниками.

– Но тогда вы сможете меня слышать, а я вас нет.

– Это не обязательно. Важно, что я буду слышать всё, о чем вы будете говорить.

Два дня я возил его по паркам: сначала в «Эпкот», потом в Тампу, в «Буш Гарден». А потом Марина отвезла нас в аэропорт. И через день мы уже получали наш нехитрый багаж в Вильнюсе.

* * *

В аэропорту мы сели в разные такси, он отправился в «Best Western», я – в «Radisson Blu».

Гостиницей я остался доволен, полный европейский комфорт: интернет, сейф, халат и банные тапочки, набор парфюмерии. Торговый центр «Европа», где должна состояться встреча, виден из окна номера. Приняв душ, я направился прямо туда.

Вполне респектабельный торговый центр. Вокруг говорили по-литовски и по-русски. Я давно не был в среде, где говорят по-русски, и это настроило меня на ностальгический лад. Я зашел в продуктовый магазин. Набор продуктов в магазине оказался тоже вполне ностальгическим: квас, шпроты, сушки, конфеты «Зефир» На втором этаже два кафе в виде лоджии. Я оценил искусство дизайнера, но подниматься туда не стал. Нашел на первом этаже еще одно кафе. Там я буду завтра сидеть в шляпе и слушать разговор. Хотел было заказать эспрессо, но потом решил, что долго находиться в центре не стоит, и вернулся в гостиницу.

 

52. И снова Владик

На следующий день я занял место в облюбованном накануне кафе и, не снимая шляпы, заказал эспрессо. Через несколько минут в наушниках раздался голос Андрея:

– Я в кафе, которое находится напротив продуктового магазина.

Девушка в очень открытой кофточке и очень короткой юбке принесла мне покрытое аппетитной пенкой эспрессо. Через несколько минут в наушниках снова раздался голос Андрея:

– Он идет.

Прошла минута, и сначала голос Андрея:

– Кофе будешь?

Потом Владика:

– Нет, спасибо, – он говорил медленно, тихо. – Я после операции. Мне нельзя кофе.

– Как операция?

– Хорошо.

– Почему ты не стал делать операцию в Америке?

– Я сначала хотел делать в Америке, но мне объяснили, что в Вильнюсе специалисты лучше.

– Так уж и лучше?

– Лучше. И дешевле. Намного дешевле. К хирургам их клиники Сантаришку приезжают больные со всего мира.

– Что за операция? Та, о которой ты говорил? Восстановление пола?

– Нет, нет. Но тоже связанное с урологией.

– Но сначала ты пытался сделать операцию в Америке?

– Да.

– И почему не сделал?

– Не хватило денег. Я пытался заработать.

– И как ты зарабатывал деньги?

«Хороший вопрос! – отметил я. – Подвел к нему профессионально. Хотя немного поторопился».

Владик молчал. Андрей повторил вопрос:

– Как ты зарабатывал деньги?

Владик молчал.

Девушка в открытой блузке и короткой юбке принесла мне еще эспрессо. Очевидно, ее учили уважать возраст, и она несколько раз как бы невзначай прикоснулась ко мне коленом.

Владик продолжал молчать. Сейчас самое время предложить ему деньги.

– Давай так, – решительно начал Андрей, – Ты мне расскажешь всё-всё, и мы разойдемся. Но ты уйдешь с тысячей долларов в кармане.

– Мне сейчас очень нужны деньги.

– Ну, так рассказывай. Как ты зарабатывал деньги?

– Разными путями.

– Какими путями?

– Я специалист по накладыванию грима.

– А говорил, что учился в Университете.

– Учился и подрабатывал стилистом.

– И кому ты накладывал грим? Кому ты накладывал грим и зачем?

– Ладно. Деньги большие. Я расскажу всё. Ты заметил, что в Лейк-Плэсиде были девицы, очень похожие на известных фигуристок. И я должен был доводить их внешность до наибольшего совпадения с оригиналом.

– Зачем?

– А затем, что были люди, которые платили за ночь с известной фигуристкой.

– Что это за люди?

– Не знаю. Меня до них не допускали. У меня была черная работа. Мне говорили: подготовь сегодня такую-то – и всё. И я готовил.

– Кто тебе говорил?

– Зайцев Александр Николаевич. Он и привез меня в Америку специально для этого.

– Ты его знал раньше?

– Да. Я ему помогал в Москве. Он был фотографом. Фотографировал известных людей. А я до фотографирования приводил их, как он говорил, «к виду, удобному для логарифмирования».

– Смешно, – оценил шутку Андрей. – Кто доставал этих девиц? Тоже Зайцев?

– Нет. Доставал их такой Кузякин. Как он их доставал, не знаю. И еще была такая Наташа. Мне кажется, именно она находила клиентов.

– То есть клиентов доставляла Наташа, девиц Кузякин, ты их приводил к виду, удобному для логарифмирования. А что делал Зайцев?

– Организовывал встречу.

– Неужели клиенты верили, что твои раскрашенные девицы и есть настоящие чемпионки? Я видел четверых. Если они на что-нибудь и годились, то только для non-stop логарифмирования.

– Перед каждой встречей Наташа клиентам что-то давала.

– Что именно?

– Я не знаю.

– Так и говорила: «Это вам для того, чтобы вы приняли мою девицу за настоящую чемпионку?»

– Нет. Она говорила, что дает снадобье сильнее Виагры. Понимаешь, клиент, он же не молод, и ему нужна гарантированная сила.

– Ты сам догадался или тебе рассказывали?

– Ты, правда, дашь мне тысячу?

– Правда. Деньги со мной. Могу показать.

– Не надо. Верю.

– Так кто тебе рассказывал?

– Была такая Галина. Она изображала Ирину Лещинскую. Она подсмотрела, как Наташа что-то капнула клиенту в стакан со «Спрайтом» из пузырька, похожего на одеколон, и сказала, что спортсменкам нужен сильный мужчина.

– Что она накапала?

– Не знаю. Другие девчонки тоже видели, как она что-то капала в стакан со «Спрайтом».

– Только со «Спрайтом»?

– Честное слово, не знаю. Я обязательно рассказал бы. Зачем мне молчать?!

– Где теперь Наташа?

– Не знаю. Правда, не знаю!

– Где Кузякин?

– Тоже не знаю. Он вообще появлялся неожиданно и надолго исчезал.

Девушка из кафе подошла ко мне и спросила, понравился ли мне эспрессо. Если бы я был моложе лет на двадцать, я поинтересовался бы, что она делает вечером.

– Почему ты уехал из Америки?

– Одна девчонка из Литвы рассказала мне про клинику. И потом… Наташа мне рассказала про тебя.

– Что рассказала?

– Сказала, что ты телохранитель. Ну, а если телохранитель, то, значит, полиция рядом.

– Зачем ты вертелся около Дарьи, если знал, что я телохранитель?

– Зайцев приказал. Понимаешь, что получилось… Он подготовил ее копию. Нашел клиентов. И вдруг появилась настоящая. Он решил всё сделать, чтобы она уехала.

– Что ты должен был делать?

– Пугать рассказами про аннигиляцию.

– И она испугалась?

– Да. Вызвала телохранителя.

– Это ты ночью проникал в ее дом?

– Нет.

– А кто?

– Не знаю. Кого-то нанял Зайцев.

– А теперь расскажи про мед.

– Какой мед? – В голосе Владика прозвучал испуг.

Вопрос про мед был у нас условным знаком. После него я должен был решить, появляться мне или нет. Если не появлюсь, Владика можно будет отпускать.

Андрей тем временем продолжал атаку:

– Зачем я привозил мед Кузякину?

– Я не знаю, что ты привозил мед Кузякину.

– Но Кузякин любит мед?

– Я, правда, не знаю.

– А сам ты любишь мед?

– Не очень. Иногда…

– Ты вроде говорил, что любишь цветочный мед.

– Я не разбираюсь в меде, – пролепетал вконец испуганный Владик.

«Правда, не знает, – решил я. – Просто испугался».

– Ну, не разбираешься, так и не разбираешься, – смилостивился Андрей. – Но мед очень полезен.

Я решил не приходить. Ничего нового от Владика мы не узнаем.

Тем временем тот заторопился:

– Мне надо на перевязку.

– Ты надолго в Вильнюсе?

– Еще с пару недель.

– А потом?

– Потом в Москву. У меня там родители.

– Операция действительно прошла удачно?

– Очень удачно. Очень.

– Я рад за тебя.

Андрей вручил ему конверт с деньгами, и он ушел.

Я расплатился с девушкой из кафе и пообещал прийти завтра в это же время.

* * *

С Андреем мы встретились у выхода из торгового центра. У него было хорошее настроение:

– Вы знаете, после беседы с этим Свистуновым у меня разыгрался аппетит. Мне рассказывали, здесь напротив есть магазин. Там на верхнем этаже очень хороший ресторан.

В ресторане мы заказали борщ и бефстроганов. Нам принесли сначала борщ в горшочке из хлеба, потом бефстроганов на сковородке.

За кофе Андрей спросил:

– Ну, как я?

– Допрос провел квалифицированно. Многое мы узнали. Вот только где Наташа, не выяснили.

– Вам нужно было узнать, что она подливала клиентам?

– Не совсем так. Что она подливала, мы знаем. Нам необходимо найти ее и сделать так, чтобы она никогда никому больше ничего не подливала.

– Значит, по-прежнему главное – найти Наташу?

– Да. И здесь мы не приблизились к цели ни на один шаг.

* * *

– А вы знаете, – рассуждал в самолете Андрей, – я доволен поездкой. Мне очень понравился Вильнюс. Таких красивых девушек я не видел нигде. Стоял в молле, а они проходят. Все блондинки, все стройные и все красивые.

Я вспомнил, что девушка из кафе тоже была блондинкой, стройной и красивой, и подумал, а не стоило ли мне все-таки задержаться в Вильнюсе на пару дней.

 

53. Поиски любителя меда

Вернувшись в Орландо, я еще раз внимательно изучил записи Андрея. Всё в поведении Наташи, Кузякина и Зайцева было объяснимо. Всё, кроме одного. Зачем Наташе понадобилось отправить Андрея в Лейк-Плэсид? Отвезти образцы меда? Глупость. Что-то было в этих образцах? Но люди Билла проверили мед. Проверили машину Андрея. Не доверять им у меня не было оснований. Она отправила его, чтобы как-то повлиять через него на Дашу? Как? У них там была возможность обойтись без Андрея. Более того, Андрей им мешал. И почему именно Андрея?

Однажды мне пришла в голову совершенно глупая мысль. А что если мед означал только мед – и ничего больше. Кузякин сказал Андрею, что является членом какой-то всемирной организации производителей меда. Тогда я не принял его слова всерьез. Кузякин и мед? Хотя…

Я позвонил Биллу и попросил узнать, существуют ли международные организации, занимающиеся медом. Ответ получил через несколько дней. Да. Такие организации существуют. Даже много. У некоторых есть страницы в интернете.

Три дня я изучал эти организации, но ничего интересного найти на смог.

А потом позвонил Билл:

– Мои люди нашли одну организацию. Называется она «The European convention on versatile treatment by herbs». Посмотри ее.

«Европейская конвенция по универсальному лечению травами».

Я уже ознакомился с десятком подобных организаций и наличие еще одной встретил без энтузиазма.

– Спасибо. Поищу в интернете.

– У них нет страницы. Они выпускают письменные отчеты, которые печатаются в болгарском вестнике любителей природы. Ты понимаешь по-болгарски?

– Болгарский язык близок к русскому, – уклончиво ответил я.

– Тогда попытайся.

Я нашел страницу болгарских любителей природы и начал изучать.

Это был сизифов труд. Во-первых, потому что они были написаны по-болгарски. Во-вторых, потому что страниц было очень много.

Но никакой труд не проходит напрасно. Я нашел объявление о выставке меда в болгарском городе Несебр. И одним из участников этой выставки называлось объединение «World of plants and human health», что означало «Растительный мир и здоровье человека», базирующееся в Бремене. Среди руководителей этого объединения значился «Doktor Marat Kuziakin. Russland. Verantwortlicher Manager für die Qualität des Honigs». Что означало «Доктор Марат Кузякин. Россия. Ответственный за качество меда».

Доктор? Да хоть академик! Я снова углубился в болгарскую страницу и после мучительного осмысливания болгарского текста понял, что выставка меда в болгарском городе Несебр открылась неделю назад и через два дня закроется.

Я тут же позвонил Биллу.

– Где это Несебр? – спросил он.

– Это курорт на берегу Черного моря.

– Возьмешь Марину?

В том, что я полечу в Несебр, он не сомневался.

– Возьму.

– Вот и отлично. С первым самолетом прилетайте в Вашингтон. Я буду вас ждать в аэропорту Даллас. Там передам билеты до этого Несебра.

– Завтра утром мы вылетаем в Болгарию, – обрадовал я Марину.

– Это ты вылетаешь. Я остаюсь дома. У меня дела. И вообще я налеталась. Возьмешь Карину. Тебе надо вспомнить, что у тебя есть дочь.

* * *

Карина ждала меня в Далласе в зале получения груза и сразу же ввела меня в курс дела:

– Полетим сначала в Вену. Оттуда в Бургас. До отлета еще пять часов. Нечего сидеть в аэропорту. Поедем ко мне. Посмотришь, как я живу. Билл привезет билеты ко мне домой.

«Форд Фиеста», который мы с Мариной подарили Карине год назад, ждал на парковке. Она знала, что я терпеть не могу, когда она или Марина ведут машину, поэтому спросила:

– Сядешь за руль?

Сегодня я был слишком погружен в свои мысли:

– Ладно, веди сама.

По дороге она подробно пересказала мне почерпнутые из интернета сведения о том, что Несебр – один из древнейших городов Европы, что его история исчисляется тремя тысячелетиями и что он включен в список мирового культурного наследия. Из педагогических соображений я ее не перебивал, только несколько раз вскользь заметил, что два раза был в Бургасе, но в Несебр не заезжал.

Дальше всё было по плану. Билл опоздал всего на полчаса и принес билеты экономкласса. По приезде в аэропорт я, оплатив разницу, поменял их на билеты первого класса и в положенное время мы с Кариной уселись в кресла. Стюардесса объявила, что Боинг семьсот семьдесят семь австрийской компании Austrian Airlines выполняет рейс номер девяносто четыре по маршруту Вашингтон – Вена. Прибытие в Вену в восемь тридцать пять местного времени.

Карина внимательно выслушала объяснения стюардессы и, дочь своей матери, как только стюардесса удалилась, положила голову на мое плечо и мгновенно заснула.

* * *

Я люблю венский аэропорт. Нет суеты, прекрасные буфеты. И пиво. Я взял себе сардельки и полулитровый фужер пива. Карине – сардельки и хотел заказать воду. Но она возмутилась:

– Мне тоже пива.

Я выказал неудовольствие, но она была непреклонна:

– Я взрослая.

Принесли заказ. Карина глотнула пива. Оценила:

– Великолепное. В Вашингтоне такого нет.

– Ты права, – согласился я.

– Давай договоримся, – миролюбиво предложила она. – Ты не расскажешь маме, что я пью пиво. А я ничего не расскажу про тебя.

– Что ты можешь рассказать?! – Я даже обиделся.

– Не знаю. Мама сказала, чтобы я за тобой присматривала.

Я не нашел, что ответить. Карина интерпретировала мое молчание как подписание мирного соглашения.

* * *

Потом два часа до Бургаса. В Бургасе я не был, пожалуй, лет тридцать. И взглянув на табло, сразу понял, времена изменились. Рейсы Пенза – Бургас, Челябинск – Бургас. Даже незнакомый мне Вышегорск – Бургас. Демократия победила.

Таксист довез нас до отеля с редким для гостиниц названием «Нобель». На нобелевскую премию отель не претендовал, но удобства были вполне американскими. Карине понравился номер с видом на море:

– Это мой. Ты уже видел Черное море, а я нет.

Приняв душ, мы спустились в ресторан. Карина взяла пиво:

– Это не Вена.

И была права.

* * *

Утром за завтраком она объявила:

– Я уже заказала такси в Несебр. Через час приедет. Ты знаешь, они понимают по-русски, а я по-болгарски.

 

54. Капитанская встреча

По дороге Карина расспрашивала таксиста о климате в Бургасе. Вопросы она задавала по-русски. Таксист отвечал по-болгарски. Иногда она поворачивалась ко мне и кивком головы показывала: видишь, он понимает по-русски, а я по-болгарски.

Таксист высадил нас у въезда в город и объяснил, что город исторический, а посему машины туда не пускают.

Мы вошли в ворота и сразу поняли, что город этот действительно исторический. Я не большой любитель археологии и в последний раз удивился в Перудже, когда местный гид, показывая на какое-то здание, иронически изрек: «Это ерунда, всего лишь Древний Рим. Но вон там фундамент. Это этруски!»

Менее искушенную в созерцании древностей Карину восхищали древние стены, лестницы, здания, старинные церкви, стоящая на балюстраде лодка, на борту которой было написано «Kapitanska sreschta».

Она внимательно изучила надпись. Первая ее реакция была предсказуемой:

– Это не по-болгарски. Болгары пишут кириллицей. Хотя… Я все равно догадалась. Это означает «Капитанская встреча». Наверное, это реклама ресторана.

Сразу же под лодкой начиналась аллея, вдоль которой располагались прилавки, заставленные банками с медом. Скорее всего, это и была «Международная выставка меда».

На каждом прилавке мед был разный. Девушка в синем платьице предлагала светлый мед в баночках с синими крышками. Рядом с ней девушка в ярком сарафане торговала медом светло-коричневым в больших банках с красными крышками.

Карина показала мне на прилавок, где продавался мед темно-коричневого цвета. За прилавком суетились пять девчонок. А сзади важно восседал на стуле человек с комплекцией и усами Поддубного. Над ним висело объявление: «Константин Киров Костатинов. Производитель». Мы с Кариной улыбнулись.

У солидной тети я поинтересовался, где дирекция выставки. Она показала на одноэтажный павильон в конце аллеи. Мы направились туда и нашли человека в черном костюме.

– Не могли бы мы видеть господина Кузякина?

На мое удивление, человек в черном костюме отреагировал спокойно:

– Я думаю, он еще не уехал. Я попытаюсь узнать.

Он вышел, а мы принялись рассматривать развешанные на стене плакаты.

– Кто меня ищет? – раздался голос и в комнате появился тот, ради которого мы приехали в этот исторический город.

– Женька, это ты! Как я рад! И кто это прелестная дама с тобой?! Постой. Я догадаюсь. Это твоя дочь.

Он повернулся к Карине:

– Меня зовут Марат Антонович. Мы с твоим отцом старые друзья. Как тебя зовут?

– Ее зовут Карина, – я ответил за дочку.

– Карина Евгеньевна! Такая же красивая, как мать. Женька, как я рад тебя видеть!

– Не ожидал?

– Если скажу, что ожидал, ты не поверишь. Как Марина?

– Хорошо.

– Передай привет.

– Передам. Ты уезжаешь?

– У меня времени в обрез. Ты хочешь задать мне несколько вопросов? Понял! И я готов тебе ответить. Давай так. Сейчас я отвезу вас в один замечательный ресторан. Там поговорим.

– Ресторан этот «Капитанская встреча»? – спросила Карина.

– Нет. «Капитанская встреча» тоже хороший. Но у меня счет в другом. Отличный ресторан. Рыба… В Греции так не делают. С видом на море.

Карина победно посмотрела на меня. «Видишь, я не ошиблась. «Капитанская встреча» – это ресторан».

– Сейчас подойдет машина, и мы поедем.

– В город вроде бы машины не пускают, – продемонстрировал я знания, почерпнутые от таксиста.

– И правильно делают. Мостовая здесь знаешь какого века?! Не знаешь! И я не знаю. Но очень древняя. Женька! Как я рад тебя видеть. Ты не изменился. А как я? Правда, тоже не изменился?

Я сказал, что он совершенно не изменился, так же слукавив, как и он.

Мы вышли. За углом стоял «Фольксваген». Через несколько минут мы подъехали к ресторану.

* * *

Нас усадили за столик с видом на море.

Кузякина в ресторане знали, и официант сразу принес бутылку охлажденного белого вина, а минут через пять два больших подноса с креветками.

– С каких это пор ты стал заниматься медом? – спросил я.

– Жизнь горькая, хотел подсластить.

– И, как я вижу, получилось.

– Не жалуюсь.

– В Лейк-Плэсиде ты медом не занимался.

Он рассмеялся:

– Сам знаешь. От тебя ничего не утаишь. Да я и не утаиваю уж лет тридцать.

– Тогда скажи, что ты делал в Лейк-Плэсиде.

– Сочетал приятное с полезным.

– Сначала о приятном. И не забудь, что за столом молодая девушка.

Кузякин захохотал.

– Это мне будет мешать. Но я постараюсь. Как-то в Париже я встретил одного своего старого знакомого.

– Тизанникова, – подсказал я.

Кузякин удивился и ответил серьезно:

– Нет. А ты знаешь Тизанникова?

– Приходилось встречаться. Он недавно умер.

– Не так уж недавно. Почти год.

– Так кого, если не Тизанникова?

Кузякин молчал, и я решил ему помочь:

– Зайцева.

– Зайцевых много.

– Александр. Или Саша.

Кузякин всё еще решал, что отвечать. Я решил подтолкнуть его мысли:

– Его недавно убили.

Кузякин растерялся:

– Это правда?

– Правда. Его убили в тюрьме.

– Вполне логично. Он был связан с такими людьми. Добром это кончиться не могло.

– Смотри, как интересно. Ты знал Тизанникова, и он скоропостижно скончался. Ты знал Зайцева. Его убили. Там, где есть два трупа, жди третий.

– Ты хочешь сказать, я буду третьим?

– Просто я начал понимать, почему ты ушел от дел и занялся медом.

– А вот тут ты ошибся. Смерть Зайцева очень облегчает мое положение. Я был пассивным исполнителем.

– Шестеркой.

Кузякин обиделся:

– Я похож на шестерку?

– Нет. Я тебя знаю много лет, и всегда ты был организатором, а не исполнителем.

– Это правда. Но в этом случае… в этом случае не совсем так.

– В каком случае?

– Саша… это Зайцев, Саша был прекрасным организатором. Он умел убеждать. Но вот придумать что-то… Он хорошо знал мир фигурного катания, знал фигуристок. Знаешь, чем отличаются фигуристки от кинозвезд? Кинозвезды уверены, что будут звездой до конца дней, а фигуристки знают, что через пять-шесть лет станут нудным тренером. Поэтому они торопятся.

– Истина не нова.

– Верно. Помнишь анекдот «Ну, вот видите, ваше величество, вы уже начали торговаться»? Зайцев точно знал, кого можно. И за сколько. Вокруг всегда вьется много богатых клиентов.

– То есть, говоря простыми словами, он был сводником.

– Верно. Но зарабатывал он от случая к случаю. А я предложил… просто предложил.

Он остановился, посмотрел сначала на Карину, потом на меня. Я понял:

– Рассказывай при ней.

– Ладно. Я предложил заменить настоящих чемпионок копиями. Если найти девушку, похожую на спортсменку, подкрасить ее немного… И клиент верит.

– Клиенты все такие идиоты?

– Люди видят спортсменок только издалека, им можно внушить…

– И все равно ты не договариваешь. Им подливали в «Спрайт» наркотик. Это так?

– Так. Так. Вот ты спросил про Тизанникова. Понимаешь… Я был в Париже у Тизанникова. Ты знаешь, чем он занимался?

– Знаю.

– Он мне рассказал про один очень интересный наркотик.

– «Мефистофель», – подсказал я.

Кузякин обрадовался:

– Ты и про «Мефистофель» знаешь?

– Знаю.

– Ну, а тогда должен понять. Капелька этой прелести в «Спрайт» – и старуху Шапокляк можно принять за Клавдию Шиффер. А если еще она немного похожа…

– А меня можно принять за Мадонну? – вмешалась в разговор Карина.

Кузякин замахал руками:

– Ты что?! Мадонна! Это страшилище! А ты такая красивая девушка. Женя, тебе надо воспитывать дочь. То, что она сказала…

Карина улыбалась. Я решил принять его сторону:

– Если услышу еще раз что-нибудь подобное, расскажу матери.

Карина перестала улыбаться:

– Больше не буду.

Кузякин разлил вино по бокалам:

– За тебя, Женя, и за тебя, Карина. Карина Евгеньевна! Подумать только! Только ты никогда больше не говори такие глупости.

Карина пообещала, а я спросил:

– Откуда вы брали этот «Мефистофель»?

– Это была проблема. Тизанников познакомил меня с одной женщиной.

– И звали ее Наташа, – подсказал я.

– Верно. У нее был небольшой бизнес в Вашингтоне. Но он шел плохо.

– И у нее было много этого «Мефистофеля»?

– Не знаю. Но был.

– Откуда она его доставала?

– Не в курсе. Знаю только, что стоит он дорого. Очень дорого.

– Вы ей платили за «Мефистофель» или она была в деле?

– Была в деле.

– Кто командовал?

– Саша Зайцев.

– Как была распределена работа?

– Да особого распределения не было. Мы работали артелью.

– И вдруг возникла Даша Платонова. Самая что ни есть настоящая.

– В том-то и дело. Мы подготовили замену. А тут вдруг появляется настоящая. Неожиданно.

– Она поругалась с тренершей.

– Я знаю.

– И вам надо было, чтобы она уехала?

– Верно. И мы решили ее напугать. Да так напугать, чтобы убежала.

– А как появился телохранитель?

– Это она сама придумала. А Наташа нашла телохранителя.

– Понял. А почему она выбрала Андрея?

– Наташа сказала, что он похож на Эллиса Купера.

– Кто такой?

– Известный фигурист. Не катает уже лет десять. А может, и больше. Но его помнят.

– Ты помнишь? – спросил я Карину.

– Нет.

– И прекрасно, – обрадовался Кузякин. – Но многие помнят. И мы решили заодно пустить и его в дело.

– Найти пожилых дам, – подсказал я.

– Да нет! – Кузякин посмотрел на Карину. – Если бы для дам!

И Карина принялась хохотать:

– Андрея для мужиков. Андрея! Я ему обязательно расскажу. Андрея!

Теперь бокал поднял я:

– За тебя, Марат. Где теперь мы с тобой встретимся в следующий раз? – И пояснил для Карины. – Мы встречались во Франции, в Италии, в Квебеке. Теперь в Болгарии. Где в следующий раз!

– В Штатах, – подсказала Карина.

– Нет. В Штаты я не поеду. Я вовремя выскочил оттуда. Вовремя.

– Это верно, – согласился я. – Вовремя. Ты предугадал, что будут неприятности?

– Не предугадал, а догадался. Я, как увидел ее, – он показал на Карину, – то понял, надо смываться.

– Карину? – удивился я.

– Ты посмотри на нее. Она же копия Марины. Я вот смотрю на нее и вижу, как Марина приносит мне факс в ЦК партии. Как я ее увидел, я сразу понял: ты рядом. А с тобой мне встречаться в Штатах не хотелось. Да и, честно говоря, этот Андрей мне не понравился. Я никак не мог вспомнить, где я его видел. Но что видел, в этом я не сомневался.

Вошел человек, которого мы встретили в дирекции выставки:

– Пора ехать, мистер Кузиакин. Ваши вещи уже в автобусе.

Кузякин встал:

– Пора. Вы спокойно заканчивайте, закажите кофе и сладкое для девочки. Все оплачено. Потом мой шофер отвезет вас в Бургас. В какой гостинице вы остановились?

– В «Нобеле».

– Не самая лучшая, но и не плохая. Подождите минуту.

Он быстро вышел. Я думал, что больше он не вернется. Но ошибся. Он вернулся, протянул мне пластиковую карточку:

– Возьми. Мне это больше не пригодится. Я уже никогда в Штаты не приеду. Теперь всё. А я думал, ты догадаешься.

Мы обнялись. Он похлопал Карину по плечу, дошел до выхода. Обернулся, посмотрел на Карину:

– Как она похожа на свою мать!

Он ушел, а мы заказали кофе и сладкое для Карины.

* * *

Карточка, которую мне оставил Кузякин, оказалась очень интересной. Это были водительские права на имя… Александра Жвирблиса. Так вот кто был Жвирблисом!

Кузякин сказал: «А я думал, ты догадаешься». Ну, конечно. Теперь я вспомнил. Культурный центр в Алжире. Кузякин был директором, а Жвирблис его помощником. Столько прошло времени!

На фотографии был изображен субъект прибалтийского типа, совершенно не похожий на настоящего Жвирблиса. Мне он напоминал кого-то, но кого, вспомнить я не мог. Отношение к Прибалтике настоящий Жвирблис имел весьма косвенное, он взял фамилию жены, потому как своя у него была странная: «Судак-оглы». Эта фамилия досталась ему от отчима, тот сначала усыновил его, а потом сбежал. А каково человеку с типичной русской физиономией жить с такой фамилией! Судак да еще Оглы!

Потом шофер Кузякина отвез нас в гостиницу. Весь день мы гуляли по Бургасу. А на следующее утро сели в самолет на Вену.

Карина сразу же задремала, а я рассматривал удостоверение Жвирблиса и пытался вспомнить, на кого похож человек на фотографии. И вдруг меня осенило – на эстонского гроссмейстера Пауля Кереса.

– Ну да. На Кереса! – сказал я вслух.

Карина открыла глаза, удивленно посмотрела на меня:

– Что случилось?

– Этот человек похож на Кереса.

С решимостью только проснувшегося человека Карина спросила:

– Кто такой Керес?

– Шахматист. Гроссмейстер.

– Кузякин играл в шахматы?

– Да, – ответил я. – Однажды он выиграл матч у Корчного.

– Кто такой Корчной?

Я вспомнил Вирджинию Вульф и ответил:

– Сосед по даче.

 

55. Дама с конфетами

И снова Вена. Снова салон для VIP пассажиров.

Первой, кого я увидел в зале, была стройная седая дама в строгом сером костюме.

– Алис.

Я ждал знакомое «Здравствуй, малыш», но, увидев рядом со мной Карину, она ограничилась тепло-приветливым:

– Эжени!

Поймав ее вопросительный взгляд на Карину, я решил прояснить положение:

– Это моя дочь. Карина.

Алис облегченно улыбнулась:

– У тебя очень красивая девочка.

Она держала в руках раскрытую коробку конфет. Протянула Карине:

– Попробуй. Это замечательные конфеты. Такие теперь делают только в Австрии.

Карина взяла конфету. Алис улыбалась:

– Красивая, очень красивая девочка. Она такая же красивая, как ее мама?

Это означало вопрос: «Жена у тебя красивая?»

– Да, она похожа на маму.

Алис говорила по-французски. Карина, естественно, ее не понимала, но догадывалась, о чем идет речь, и на всякий случай улыбалась.

– Как приятно осознавать, что у твоих друзей хороший вкус. У тебя всегда был хороший вкус. Конечно, бывали исключения…

Я решил переменить тему разговора:

– Как дела во Франции?

– Во Франции никогда ничего не меняется. Те же Робеспьеры и Талейраны, только помельче. Наполеоны и де Голли рождаются раз в сто лет.

– Как наши общие знакомые?

– Прекрасно. Рене и Пьер пошли на повышение. Пьер у меня руководит сектором, а Рене командует нашей группой в Монпелье. Тебя вспоминают.

– Передай им привет.

– Обязательно. Они будут рады. Дюма тоже в отделе. Но привет ей я не передам. Художница Дижон держит с мужем салон в Шербуре. Привет передать затруднительно. Ибо это не тот Шербур, что в Нормандии, а тот, что в Квебеке. Говорят, у них хорошо идут дела. Я рада за нее.

– И я тоже.

– Хорошо идут дела и в оздоровительном салоне.

Все-таки Асю она отыскала.

– Хозяйка открыла еще два салона. Она финансово поддерживает Коммунистическую партию. У нас уже мало кто поддерживает коммунистов. А она поддерживает. Я ее за это уважаю. Людей, которые не меняют политические взгляды, надо уважать. Теперь это редкость. Недавно я встретила Джонни Холлидея. Сказала ему, что люблю его: «Que je t’aime». Он очень обрадовался. Он очень постарел.

– Все мы стареем.

– А вот баронесса Морнингтауэр…

Алиса оборвала фразу, и я заметил ее взгляд на Карину: строгий, профессиональный.

– Ты говоришь по-французски?

– Нет, – призналась Карина.

– Совсем?

Ответил я:

– Совсем.

– Это плохо. Очень плохо. – Алис перешла на английский. – Ты виноват. Ты должен был научить ее говорить по-французски и по-итальянски.

– Я говорю по-португальски, – гордо заявила Карина.

Алис расплылась в улыбке:

– Милая, милая девочка. Бери еще конфету. Но иностранные языки надо изучать. Бери пример со своего отца. – Говорила она по-английски безукоризненно. – На чем мы остановились?

– На баронессе Морнингтауэр.

– О да! У нее произошло большое несчастье. Скончался муж!

– Какое горе! – воскликнул я. – Она его так любила. Что с ним приключилось?

– Катался на велосипеде и потерял управление. Упал в обрыв.

«Катался на велосипеде и потерял управление. Упал в обрыв». Где-то я это уже слышал. Но эта точно не мать Тереза!

– Несчастная вдова!

– Да. Но она быстро утешилась. Вышла замуж за родственника умершего мужа. Много старше ее. Но он лорд.

– Теперь она – леди?

– Не только. Скоро ее мужа назначат послом ее величества в какую-то страну и она станет женой посла.

Я смотрел на Алис и поймал себя на мысли, что она оставалась такой же, какой я знал ее раньше: ироничной, умной, всё понимающей. И не удержался:

– А ты не изменилась.

И про себя обрадовался, что говорим мы по-английски, где нет «ты», и моя дочь не сможет определить уровень моего знакомства.

Появился человек в темном костюме, подошел к Алис:

– Пора, мадам.

Алис протянула Карине коробку конфет.

– Бери все, девочка. Ты очень похожа на отца.

Потом повернулась ко мне и сказала по-французски:

– До свидания, малыш. Напрасно ты в последний раз быстро уехал из Парижа.

– Но ты сама меня прогнала.

– Женщины отличаются от мужчин тем, что мужчины никогда не признают своих ошибок, а женщины признают. Я ошиблась.

И ушла.

– Она графиня? – спросила Карина.

Я удивился:

– Почему ты так решила?

– Говорила про баронов, лордов.

– Во Франции давно уже нет графинь.

– Тогда она актриса.

– Нет. Она руководитель службы безопасности.

– Всей Франции?

– Почти.

– Ну и знакомые у тебя, папа!

– Да у меня даже дочь – сотрудник ФБР.

– Это правда, – согласилась Карина.

Мы уселись на свои места в первом классе. Карина держала в руках коробку конфет, подаренных Алис.

Мы долго молчали. Потом она повернулась ко мне:

– Я очень горжусь тобой, папа.

Неужели догадалась.

 

56. Дама из Шербура

– Что теперь будем делать? – спросил Билл.

– У нас осталась одна ниточка. Семицветов.

– Есть идеи, как его найти?

– У меня есть знакомый художник, некто Вестфеллер. Я недавно совершенно случайно узнал, что он работает в Шербуре. Это Квебек, на границе с Вермонтом. Может быть, он знает что-то про Семицветова.

– Поедешь в Шербур?

– Сначала попытаюсь узнать, действительно ли этот Вестфеллер в Шербуре.

– Чем мы можем тебе помочь?

– Пока ничем.

– Ты бывал в Шербуре?

– Нет. Но наслышан про шербурские зонтики.

– Дождливое место?

Я не стал просвещать пытливого американца рассказом о печальной истории, которая произошла под великолепную музыку Мишеля Леграна в том Шербуре, что находится не в Квебеке, а во Франции.

– Сначала я позвоню.

* * *

В списке художников Шербура имени Вестфеллер не значилось.

Я решил поговорить с кем-нибудь из местных живописцев: может быть, он что-то знает про своего коллегу Вестфеллера.

Я выбрал салон с многообещающим названием «Salon de grandes espérances», что означало «Салон больших надежд». Где-то я слышал, что в отличие от маленьких надежд большие иногда сбываются.

Высокий женский голос прокудахтал:

– Алло.

Не поняв, на каком языке это «Алло», я начал разговор по-французски и, как можно в более доступной форме, объяснил, что приехал издалека, из самой Франции, и что мне нужно найти господина Вестфеллера.

Ответом мне было «Почему вы позвонили мне?» по-французски. Хоть с языком не ошибся! В Квебеке это важно. Не на том языке начнешь разговор, на том же языке можешь сразу окончить, таковы дружеские отношения между двумя языковыми комьюнити.

Я хотел было начать разъяснения по поводу господина Вестфеллера грустными словами: «Дело в том, что я…», но был остановлен неожиданно разговорившейся собеседницей:

– Вы, наверное, абсолютно лишены представления о живописи! Знаете ли вы, что…

И дальше пошла оценка различных направлений живописи и крайне нелестная оценка творчества господина Вестфеллера.

Я решил отойти от диспута о живописи:

– Я хотел бы найти мадам Анжелику Вестфеллер или, может быть, она еще Анжелика Дижон. Она тоже художница. Знаете такую?

– А ее все знают. А что касается «художница»… Вас интересует, что она рисует руками или ногами?

Кики не меняет своих привычек, удовлетворенно оценил я, и хотел было внести ясность, но мадам «Большие надежды» продолжала кудахтать:

– Может быть, у вас во Франции ее творчество и назвали бы произведением искусства. Я в прошлом году была в Париже и лицезрела художников на Пигале. У нас таких бы забрали в полицию за издевательство над вкусом. Да, да.

– Рисунки господина Вестфеллера меня не интересуют, – решительно заявил я.

– А он и не рисует. Рисует она, эта, как вы ее назвали «Анжелика», мы ее звали просто «Кики», а ее муж, этот Вестфеллер трижды идиот. Во-первых, он верит, будто все верят, что рисует он, а не эта Кики. Во-вторых, он считает, что она гениальна.

Мадам замолчала. Я подождал и спросил:

– А в-третьих?

– Я еще не придумала, – честно призналась кудахтающая мадам.

Я воспользовался ее замешательством:

– Меня не интересует творчество мадам Анжелики Вестфеллер.

– А что вас интересует?

– Меня интересуют документы, связанные с продажей ее дома в Онфлере.

– Дома? – удивилась мадам.

– Да, дома. Документы, связанные с продажей ею своего дома.

– Она что? Мошенница? – В голосе дамы явственно прозвучал отзвук больших надежд.

– Нет, нет, – поспешно прервал ее я. – До решения суда нельзя ничего утверждать.

– Суда… – Теперь ее голос почти пел. – Ее посадят?

– В интересах следствия я не имею права что-либо сообщать.

– А ее мужа тоже посадят?

– Пока еще трудно что-либо утверждать, но, я думаю, худшее может произойти.

– Его незачем сажать. Он дурак.

– Это, вероятно, то третье, о чем вы забыли упомянуть, характеризуя его? – предположил я.

– У нас в Квебеке за мошенничество сажают надолго.

– Во Франции тоже, – успокоил я ее. – Но с начала мне нужно найти мадам Анжелику Вестфеллер, урожденную Анжелику Дижон. Я был бы вам признателен, если бы вы помогли мне в этом.

– Вы ее найдете в Монреале на улице Сан-Поль.

Конечно, улица Сан-Поль. Я помнил эту улочку в старом Монреале недалеко от порта. Художники обретаются именно там.

– У них там салон?

– Какой салон! Маленькая каморка. Картин они продают мало. Но Кики рисует.

– Руками и ногами, – подсказал я.

– Именно так. Он же, этот Вестфеллер, полный идиот. Она здесь спала со всеми. Кроме председателя торговой палаты. Да и то потому, что он… он…

– Любит мальчиков, – подсказал я.

– Если бы! Он в детстве упал с карусели и отшиб себе, сами понимаете что. Я это точно знаю.

Я ей поверил.

– Простите, я не знаю вашего имени, мадам.

– Моя фамилия Вольтер. Я Жаклин Вольтер.

В том, что она Вольтер, я не сомневался.

– Спасибо, мадам Вольтер. Вы нам помогли.

– Я всегда рада помочь полиции. Я уважаю полицейских и всегда смотрю про них сериалы.

– Дело в том, – немного замялся я. – Я не полицейский.

– А кто? – посерьезнела мадам.

– Я налоговый инспектор.

– Должна признаться, я не люблю налоговых инспекторов. Но в настоящее время полностью поддерживаю вашу работу.

* * *

Через три дня я уже был в Монреале. За те десять лет, которые я отсутствовал, улица Сан-Поль совершенно не изменилась. Салон Вестфеллера я нашел быстро. С пару минут постоял перед витриной, немного посомневался, ибо на вывеске имени Вестфеллер упомянуто не было. А потом вошел.

Первое, что я увидел, был большой портрет перед входом. И я сразу понял, что попал по адресу. Ибо на портрете был изображен… я. В полный рост.

 

57. Тех лет душевной полноты

Автор картины появилась сразу.

Да, она стала полнее, но форм не потеряла, блеск глаз оставался тот же. И голос:

– Я торопилась. Думала, не успею к твоему приезду.

– Ты меня ждала?

– Живописцы так же болтливы, как и секретные агенты. Когда до меня дошло, что налоговый инспектор из Франции разыскивает меня по поводу мошенничества с продажей дома, которого у меня, кстати, никогда не было, я поняла. Кроме тебя, такая глупость не могла прийти в голову никому, и принялась читать местные газеты.

– Зачем?

– Искала, кого в последнее время убили. Ты ведь без покойников не можешь.

– Но…

– Не нашла. Значит, всё впереди.

– Но я…

– Когда неожиданно объявляется поклонник, который исчезал на десять лет, то…

Она на минуту задумалась, а потом пошло, как в былые годы:

– Американка решает, что он стал коммивояжером и пришел продавать новые пылесосы. Немка уверена, что он разбогател и решил отдать долг – сто пфеннигов, которые ему по ошибке дала ее покойная мать. Итальянка уверена, что это божественное провидение, и теперь она бросит своего мужа, уедет в Америку и там будет тосковать по своей матери, у которой оставит пятерых детей. А француженка просто спросит: «Что тебе от меня надо?»

– Мне надо решить одну проблему.

– Одну?

– Одну.

– Если ты не изменился, у тебя должны быть две проблемы. Сначала мы пойдем пообедаем, после обеда спокойно займемся второй проблемой, а потом ты мне изложишь первую.

Я еще раз осмотрел ее с головы до ног и решил, что такой распорядок дня меня устраивает. А она, не дав мне опомниться, продолжала:

– Здесь через два квартала есть кафе. Называется оно «Сташ Кафе». Ты его легко найдешь. Я должна закончить ведомость и через десять минут там буду.

* * *

Найду ли я «Сташ Кафе»!

Лет тридцать назад я случайно зашел туда. В центре зала висел огромный портрет Маяковского, а на стене плакат «Нигде кроме как Моссельпроме». Кафе оказалось польским, а кухня понятной. Там был «шницель веденский» и «шницель швабовый», один из телятины, другой из свинины. Оба прекрасно приготовлены, и оба с чудесным, как когда-то говорили в России, «сложным» гарниром. Когда я бывал в Монреале, я обязательно заглядывал в это кафе.

В кафе была одна уникальная странность: туалеты. Чтобы туда попасть, надо было выйти из зала через малоприметную дверку за баром, подняться по лестнице, затем спуститься еще по одной лестнице. На дверях туалетов висели рисунки, по которым трудно было догадаться, какой из них для дам, какой для мужчин. В первый раз я ошибся и, влетев в дамский туалет, попал на двух дам, одна стояла у умывальника, другая сидела на диване.

– Мы вам всегда рады, – холодно приветствовала меня дама на диване.

После чего я стал извиняться и говорить:

– Я пойду.

– Заходите еще, – с такой же холодной приветливостью напутствовала меня дама у умывальника.

И вот снова «Сташ кафе».

Тот же Маяковский. То же меню.

* * *

Кики не заставила себя ждать.

Я давно заметил, что если после долгих лет отсутствия встречаешь женщину, с которой у тебя были, скажем так, близкие отношения и которую ты не прочь рассмотреть с точки зрения продолжения этих отношений, то возраста ее не замечаешь. Не замечаешь ни пополневшей талии, ни спрятанных под макияжем морщин, видишь ее только такой, какой она была тогда. «Так весь обвеян дуновеньем тех лет душевной полноты…»

Кики, конечно, Тютчева не читала, но поняла мой взгляд правильно.

– Когда американка ловит такой взгляд, она думает: «Боюсь, у него дурные мысли в отношении меня». Немка говорит себе: «Изнасиловать себя не дам. Но, если будет настаивать, уступлю». Итальянка клянется мадонной, что никогда не изменит Антонио, которого очень любит, ну, а если изменит, то в последний раз.

– А француженка?

– А француженка спросит: «Дотерпишь до кровати или прямо здесь?»

– Прямо здесь, – быстро ответил я.

– Похвально, – оценила мою решимость Кики. – Похвально.

Я вспомнил про диван в дамской комнате.

– Если, конечно, не убрали диван в дамской комнате…

– А, ты и про диван знаешь!

– Знаю.

– Будем рассматривать диван в качестве запасного аэродрома. А раз уж ты знаток этого кафе, подскажи, что надо заказывать.

Я ткнул пальцем на Sznycel wiedenski.

– А! Escalope de veau panée. Знаю.

Незаметно подошедшая официантка стояла рядом.

– Proszę przynieść, pani, sznycel wiedenski. – гордо произнес я почти по-польски.

– Escalope de veau panée, s'il vous plaît, – распорядилась Кики и, повернувшись ко мне, добавила: – А ты будешь есть то, что произнести невозможно. И учти, здесь надо говорить только по-французски, а то примут за англофона.

– Но я вообще-то по-польски… – начал оправдываться я.

– Здесь всё, что не по-французски, всё по-английски.

Я хотел заказать бутылку красного.

– Красное здесь отвратительное. Впрочем, и белое тоже.

– Что скажет американка, если ей принесут плохое вино, – начал было я, но, настоящая дочь Франции, Кики к вину относилась серьезно:

– Все скажут, что плохое вино – это плохое вино.

Принесли шницели. К моему удивлению, мой sznycel wiedenski отличался от кикиного escalope de veau, у меня в гарнире была мелко наструганная свекла, у Кики свеклы не было.

– Не любишь свеклу? – спросил я.

– Темно-бордовое пятно портит цветовую композицию на тарелке.

Я решил, что начну излагать свою просьбу за кофе. Но от кофе Кики отказалась:

– Кофе будем пить в другом месте. И не забудь про свою привычку платить за дам в ресторане. Только, пожалуйста, не оставляй больших чаевых. Я здесь бываю часто и не хочу, чтобы меня принимали за даму, у которой поклонник – идиот.

Я отплатил счет:

– Теперь куда?

– Идем, – и повела меня к знакомой мне дверце в углу зала.

«Неужели все-таки диван», – подумал я.

Мы поднялись по известной мне лестнице. Потом, теперь уже по лестнице мне неизвестной, спустились на три этажа, и, поблуждав по узкому коридору, уткнулись в дверь. Кики вынула ключ, открыла дверь:

– Входи.

Я оказался в комнате, которая, скорее всего, использовалась как фотостудия. В центре стояла тумбочка с прожектором, три стены были покрашены в темно-серый цвет, на четвертой размещалось панно с видом Монреаля. В одном углу – шкаф и маленькая кухня, в другом – диван.

– Здесь делают фото обнаженных девиц? – спросил я.

– И обнаженных тоже. Но я занимаюсь прическами. Я сначала рисую макеты причесок, потом в салонах стригут по моим макетам. А здесь я фотографирую то, что получается.

– Это прибыльно?

– Куда больше, чем порнография. Женщины чаще думают о прическе, чем о сексе.

Она подошла к кухне, достала из ящика пакет кофе. Высыпала кофе в кофемолку.

– Будем пить кофе, – догадался я.

– Нет. Сначала мы займемся второй проблемой, а потом будем пить кофе, и ты мне расскажешь про первую проблему.

– А зачем ты мелешь кофе сейчас?

– Я люблю запах молотого кофе. Это вносит во вторую проблему особый аромат.

А что!

* * *

– Я хочу тебя поблагодарить за то, что в полиции ты не нарисовала ничего такого, чтобы могло доставить мне неприятности.

– А как еще?! Американка, если ее попросят донести на любовника, потребует разрешение суда на допрос. Немка всё расскажет и на следующий день прибежит в полицию добавить, что забыла. Итальянка так намешает правду с абсолютно несусветным вымыслом, что следователь на следующий день ляжет в больницу для душевнобольных. А француженка всё расскажет, но забудет про самое главное. Так что у тебя за проблема?

– Мне нужно найти русского, который продает картины какого-то латиноамериканского художника.

– И всего-то!

– Ты знаешь его?

– Его зовут Игорь?

– Да. Его фамилия Семицветов.

– Ты решил доконать меня сложными словами на иностранных языках.

– Что ты о нем знаешь?

– Он продавал картины художницы из Латинской Америки. Фамилию не помню, но имя сейчас вспомню. Этна. Как вулкан. Мы сначала думали, что кто-то рисует под латинку. Но потом увидели, что новых картин у него нет. Значит, латинка действительно настоящая. У него было два салона, здесь, в Монреале и где-то в Америке. Последние пять или шесть картин он продал какому-то американцу и закрыл дело.

– Где он сейчас?

– Он купил дом на озере около Сант-Агаты.

Я помнил это озеро:

– Там очень дорогие дома.

– Он хорошо заработал на картинах. Эта Этна очень неплоха. Даже талантлива. Краски у латинов всегда яркие желтые и красные. У нее тоже. Но столько оттенков желтого! А оттенки желтого это очень непросто. А вот теперь…

Она подвела меня к шкафу, открыла его:

– Здесь хранятся мои картины. Я тебе хочу подарить одну картину. Посмотри.

Она вытащила холст, на которой были изображены какие-то странные люди. Их было много, но все они были разные. Объединяло их то, что все они торопились и у всех были лица предприимчивых и озабоченных людей.

– Эту картину я назвала «Фокусники». Понимаешь… Все мы в этой жизни фокусники. Только у одних фокусы получаются, у других нет. Некоторые повторяют один фокус по нескольку раз. Только все фокусы ограничены во времени. У всех есть начало и есть конец. Фокусов без конца не бывает. Возьми эту картину. Хочешь, я тебе ее подпишу «Гойя» или «Рафаэль». Хотя по жанру, – она посмотрела на картину. – Хотя по жанру это, скорее, Дали. Хочешь?

– Пусть будет Дали.

Она взяла кисть и аккуратно подписала картину.

– А это моя любимая картина.

Она вынула рамку, на которой не было холста.

– Но здесь ничего нет.

– Она называется «Время». Мы не можем увидеть время, но оно существует. Мне уже скоро сорок. И все сорок лет время существовало, но я его не замечала. Я могу часами смотреть на эту картину. И вижу тех, кто есть, и тех, кто были. Плохие, хорошие, но были. Сначала у меня портится настроение, но потом чувствую прилив сил. И хочется работать. Ты торопишься?

– Нет.

– Тогда самое время приступить к повторению решения второй проблемы.

* * *

Картину «Фокусники» я повесил у себя в кабинете в Орландо. Как-то один джентльмен, глядя на нее, изрек:

– Это хорошая копия. Она мало чем отличается от подлинника. Где же я видел подлинник? Ну, конечно, в новом музее Дали во Флориде. Я не ошибся?

– Увы. Подлинник находится в Испании, в Фигерасе, – поправил я.

– Ну да, конечно, в Фигерасе! Как я мог ошибиться!

Фокусники. Очень много фокусников!

Я часто думаю: если бы у меня была картина «Время», я бы тоже часами смотрел на нее. И видел бы тех, кто есть, и тех, кто были. Плохие, хорошие, но видел бы всех. Кажется, Вирджиния Вульф написала: «Если живет, значит, это обязательно». У Маяковского сложнее: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно». И я тогда вспоминаю портрет Маяковского в «Сташ-кафе» и художницу с рамкой без холста.

 

58. Правда и жизнь

Через день Билл узнал адрес дома, который купил Самоцветов.

Из гостиницы я выехал в десять утра. Дорогу в Сант-Агату я помнил; будучи в Монреале, я пару раз ездил туда в немецкий ресторан на берегу озера. Около двенадцати я свернул с трансканадской дороги на улицу «Принсипаль», действительно главную улицу маленького живописного городка Сант-Агата де Мон. Повернул сначала на «Нантель» потом на «Норманди» и остановился около дома, номер которого назвал мне Билл.

Дверь открыла женщина лет тридцати в легком пестром платьице и в тапочках.

– Игорь дома? – небрежно бросил я. Так спрашивают друзей, которых не видел дня два.

– Дома, дома. Сейчас позову.

Из комнаты появился Игорь.

Я не видел его лет двадцать, а то и больше. Но узнать его было можно. Он посмотрел на меня и начал соображать, кто я.

– Лонов. Не узнал?

– Женька. Сразу не узнал, а вот присмотрелся… Годы.

– Годы, – согласился я. – Я тебя на улице не узнал бы. А вот тоже присмотрелся…

– Заходи, заходи. На веранду.

Женщина стояла рядом и улыбалась.

– Марфуша, нам бы отметить встречу, – распорядился Игорь. – Это мой бывший коллега. Женя Лонов.

Мы прошли на веранду. Полукруглой формы, она выходила на озеро. В этом месте озеро было нешироким, и был виден другой берег.

Появилась Марфуша с бутылкой коньяка, поставила на стол между креслами и удалилась.

– Как ты меня нашел?

– Случайно. Узнал, что некто Игорь Семицветов торгует картинами. Спросил адрес у одной дамы в Монреале.

– Верно-верно, – заспешил Игорь. – Только вот «не торгую», а «торговал»… Давай за встречу. На обед останешься?

– Останусь.

– Вот и отлично.

Он открыл дверь. Позвал:

– Дуняша.

Снова появилась его супруга, на сей раз в туфлях.

– Женька у нас останется. Давай готовь обед.

Она ушла.

– Как ее зовут? – удивился я. – То Марфуша, теперь Дуняша.

– Вообще-то ее зовут Тамара. Марфуша она потому что «Марфуша наша веселее всех». А Дуня, потому что «Дуня, давай блинов с огня». Это чтобы не забывать корни. Этимология.

Я не понял, почему «этимология».

– Это не она, случаем, картины рисует?

– Какие картины? – не понял Игорь.

– Мне рассказали, что ты продаешь картины какой-то художницы, которую выдаешь за латиноамериканку. А кто рисует на самом деле…

– На самом деле это настоящая латиноамериканка. Этна Валарде. Ты ее, конечно, не знаешь?

– Не знаю.

– А вот мужа ее знаешь. Хорхе дель Прадо. Бывший генсек перуанской компартии. Юрий Владимирович дал команду поддержать его жену. Она художница. Кстати, очень хорошая. Жила и работала в Мексике. И я получил задание купить ее картины. И купил три десятка картин.

– Контора оплатила?

– Ни одного песо. У меня была в Перу одна компания. Мы с ней проделывали всякие номера. Понимаешь, какие.

Я понимал.

– Я купил картины через нее. А тут арестовывают местного министра. А я с ним имел дело. Пришлось срочно улетать. Давай выпьем за те годы.

– С удовольствием.

– Три года назад я нашел ребят из этой компании. Они по-прежнему занимаются тем же. И по крупному. Картины у них числились как моя собственность. Валялись где-то на чердаке. Но аккуратно завернуты и хорошо сохранились. Они мне их сразу отдали. Твое – бери. Я открыл салон в Вермонте. Скажу тебе, Женя, открыл не для прибыли, а для легализации в Америке. Сначала картины не покупали. Потом понемножку. А потом… Веришь, Женя, последние шли по сто тысяч долларов. А когда я приехал в Монреаль, американец заплатил за лот из трех последних картин пятьсот тысяч. Я купил этот дом. Отошел ото всех дел. Живу в свое удовольствие.

– Ты продал все картины?

– Все. Почти все. Одну картину оставил. Пойдем, покажу.

Вы вошли в комнату, тоже выходящую на озеро. В центре стоял письменный стол, у стен – шкафы с книгами.

– Это мой рабочий кабинет. Смотри.

Между шкафами висела картина. Две женщины со строгими лицами.

– Эта картина называется «Правда и жизнь». Кто из этих женщин – правда, кто – жизнь, не знаю. Но это неважно. Посмотри.

Женщины были похожи друг на друга, одинаковые прически, одинаково одеты. Единственное, что их отличало, – глаза. Взгляд одной был мудр и печален, другой – насторожен и упрям. Правда и жизнь.

– Я никогда не продам эту картину.

Появилась Дуня-Марфа:

– Мальчики, к столу.

За обедом Игорь рассказывал, какая у него жена кулинарка, а та говорила о погоде. Словом, светская беседа.

Когда Игорь начал говорить о соседях, я спросил его, плавал ли он на экскурсионном кораблике по озеру.

– Плавал.

– А гид рассказывал, кому принадлежали виллы на том берегу?

– Рассказывал.

– И про Риббентропа рассказывал?

– Нет.

– Это потому что у тебя плохой французский.

– Испанский у меня лучше. А что французский, то уж понять я всё пойму.

– Дело не в этом. Перед тем как отплыть, гид интересуется, все ли на борту франкофоны. Если все, то он показывает две виллы и рассказывает, что одна из них принадлежала отцу немецкого министра иностранных дел Риббентропу. В годы prohibition, запрещения спиртного в Штатах, тот тайком поставлял туда шампанское. А соседняя вилла принадлежала некоему Бувье. Он нелегально поставлял в Штаты виски.

– Ну и почему это он рассказывал только франкофонам? – удивилась Марфа-Дуня.

– А потому что Джон Бувье – отец Жаклин Кеннеди.

– Ну и что?

– А то, что жена президента США дружила в детстве с родственниками фашистского министра, очень не нравилось англофонам. Более того. Я был в Монреале, когда она умерла, и сам видел по местному телевидению портрет четырнадцатилетней Жаклин с большой свастикой на груди.

– Ужас какой! – покачала головой хозяйка. – Девочка со свастикой.

– Вот-вот. А я видел фотографии одной женщины, которая снималась в эсэсовской форме так, для забавы.

Игорь никак не отреагировал.

Потом хозяйка подала настоящий клюквенный кисель, после которого прогнала нас на веранду, куда через пять минут принесла кофе и бутылку «Мартеля».

Мы удобно уселись в кресла, Игорь разлил коньяк по рюмкам:

– А теперь расскажи, зачем ты приехал и где ты работаешь. Если хочешь что-то узнать, не темни.

– Я работаю на бразильскую службу борьбы с наркотиками.

Игорь не удивился.

– Мы напали на след одного очень странного наркотика. Под действием этого наркотика люди совершают необдуманные поступки. Он изменяет характер поведения. Его синтезировали в России. Его используют для сексуальных игр.

– «Мефистофель»? – спросил Игорь.

– «Мефистофель».

– Ты говорил о женщине в эсэсовской форме, ты имел в виду мою сестру?

– Да.

– Тогда понятно, почему ты меня нашел. Она тебе дала мой адрес.

– Она сказала, ты продаешь картины в Вермонте.

– Ты знаешь, чем они с Аликом Тизанниковым занимались?

– Знаю. Но меня это не интересует. Меня интересует «Мефистофель». Откуда они его достали?

Я думал, Игорь не ответит. Но ошибся.

– Это я ей дал.

– А у тебя он откуда?

Игорь налил еще по рюмке коньяка:

– Твое здоровье. Как тебе моя Дуня?

– Красивая. Хозяйственная. И, по-моему, тебя любит.

– Заметил ты главное. Любит.

Выпили. Игорь продолжил:

– После Перу Андропов меня определил в научно-исследовательский институт под крышу.

– Я слышал об этом.

– Я там спокойно работал. Точнее, делал вид, что работаю. Получал зарплату и у них в институте, и у нас в конторе. Жена была довольна. Потом началась эта перестройка, будь она проклята, и потом пришел Ельцин. Ты жену мою знал?

– Не приходилось.

– Считай, что повезло. Но в разводе виноват я. Она уехала в командировку, а я домой бабу привел, в магазине познакомились. Сели, выпили. А она подлила мне в бокал клофелин. И я заснул. Так она, наверное, потому что в бумажнике у меня денег оказалось меньше, чем предполагала, по злобе на моем служебном пропуске написала фломастером «мудак». И отправила пропуск в наш отдел кадров. Ценной бандеролью! Стерва. А теперь даже смешно. Да я и тогда особо не переживал. Из конторы выгнали, с женой развелся, а в институте остался. Ушел жить к сестре. У нее тогда был роман с кандидатом из нашего института, тот работал с этим «Мефистофелем». Они-то и придумали продавать «Мефистофель». Уехали в Лондон и там начали дело. А я оставался в Москве, регулярно воровал этот «Мефистофель» из сейфа директора института и привозил им в Лондон. Парень ее – ученый был невеликий, степень получил потому, что был племянником директора института. И пил по-черному.

Смутная догадка промелькнула у меня в голове:

– Как его звали?

– Вадим. Вадим Бойко.

– Ты сказал, пил. Он что, помер?

– Да. Напился до чертиков, и сердце не выдержало.

– И что дальше?

– Сестричка моя к тому времени нашла этого Алика Тизанникова. Ты ведь видел мою сестричку?

– Видел.

– Скажи мне, что в ней мужики находят?! Тощая, страшная. Смотреть не на что! Баба Яга в молодости. А от мужиков нет отбоя. Сначала охмурила журналиста. Потом этого Бойко.

– Начитанная очень, – подсказал я.

– Не без этого, – согласился Игорь. – Кто из них придумал дело с похудением, не знаю. Но им понадобился мой «Мефистофель». Весь запас хранился в сейфе у директора института. А тут я услышал, что директор собирается слинять в Англию, и испугался, как бы он не увез весь запас. Словом, в очередной раз я открыл сейф и, вместо того, чтобы отлить малость, забрал все – и к Елизавете в Париж. Она тогда обосновалась с Тизанниковым в Париже.

– Она, может, и Бойко убрала, чтобы ей свободней было с Тизанниковым?

Игорь замахал руками:

– Нет. Убивают те, кто не умеет манипулировать живыми людьми. А она умеет. Теперь стала баронессой. Я ей в шутку сказал: «Похлопочи, чтобы и мне титул дали». А она, знаешь, всерьез: «Сейчас не получится. Может, потом». Нужны мне эти титулы! А как ты вышел на «Мефистофеля»?

– Директором института, где ты работал, был Янаев?

– Был такой зануда.

– Он умер у меня на руках. В Бразилии.

– Как он попал в Бразилию?

– Там растет трава, из которой он делал этот наркотик.

– Какая трава? – удивился Игорь.

– Он нашел, что «Мефистофель» можно синтезировать при помощи травы «уту», которая растет только на юге Бразилии. Поэтому он перебрался туда и продолжил там свои эксперименты.

Реакцией Игоря было:

– Наливай.

Налили. Выпили.

– Это все туфта, Женя. Туфта. Он – пустое место. Как было дело… В Германии после победы реквизировали бочонок этого «Мефистофеля»…

– Прямо-таки бочонок?

– В сосуде, похожем на бочонок.

– Вроде «грузите «Мефистофель» бочками».

– Верно. Задача состояла в том, чтобы самим его синтезировать. Передали проблему в Институт ядохимикатов и назначили руководителем Янаева. А он тупой, Женя. Поверь мне, тупой. Он ничего и не мог сделать. Работал его племянник. Бойко. Этот что-то соображал. А он… Как, говоришь, называлась трава?

– Уту.

– Все это дело – ту-ту. Ничего у них не вышло. Они потом пытались найти в Германии кого-нибудь, кто знает секрет. Искали-искали и раскопали какого-то недобитого нациста аж в Намибии. Очень древнего и очень хитрого. Этот тип продал им текст, который они купили вслепую, потому как написан он был по-немецки. А когда прочли, оказалось… Не догадаешься ни в жисть.

– Почему же. Попытаюсь. Оказались «Приключения Буратино».

Игорь выпучил глаза:

– Это ты, что ли, его вез?

– Увы, – вздохнул я.

– Надо еще выпить.

Он налил рюмки:

– Тебе, правда, понравилась моя Глафира? Отличная баба.

– Как ты ее нашел?

– В Москве. В метро. Как увидел, сразу влюбился. Знаешь, она такая домашняя. У нее такие полные губы, она просто не может не улыбаться. И, правда, я ни разу не видел ее злой. Жизнь я ей обеспечил, и ей, и себе. Купил квартиру в Монреале. Сдаем. На всякий случай я ей всё по завещанию оставил. Мало ли что.

– Квартиру купил на деньги от картин?

– Не только. Знаешь, какое дело. Когда я еще жил в Монреале, ко мне в ателье пришла одна женщина. И предложила продать ей весь запас «Мефистофеля», который у меня оставался. А я не сомневался. Взял и продал.

– Весь?

– Весь.

– И себе ничего не оставил?

– А зачем он мне! Всё. Я мирный простой человек. Наркотики – это не по мне.

– Откуда она взялась, эта женщина?

– Это уж вопрос к моей сестричке.

– Среднего роста, волосы светлые, до плеч. Зовут Наташа? Так?

Я думал, он не расскажет. Но и здесь ошибся.

– Точно, она. Она предложила двести тысяч наличными. Наличными. От такого не откажешься.

– И ты отдал ей весь бочонок?

– Какой бочонок! Пузырек из-под одеколона. И тот на три четверти. Всё, что осталось. Немного поторговался. Сошлись на двухстах десяти. Пригласил ее к себе. Ехать сюда она отказалась. Предложила обмен в ресторане на пешеходной улице в Берлингтоне.

– Пешеходная улица – это понятно.

– Конечно. Выйдет через какой-нибудь переулок, а там уже стоит ее машина. Не поставишь же в каждом переулке по машине!

– Она специалистка.

– И я тоже. Я нанял в Монреале одну компанию. Посидели мы с этой Наташей в ресторане. Честно произвели обмен. Я пошел в одну сторону. Она в другую. Мой человек последовал за ней. Она вышла в переулок, он за ней. Она села в машину.

– А он, проходя мимо, поставил маячок.

– Верно. Через несколько дней компания представила мне отчет. Машина с маячком доехала до Тикандероги, это на севере Нью-Йорка, и остановилась там. В каком доме маячок, точно определить не смогли. Она оставалась там один день. Потом выехала, доехала до какой-то точки, и там маячок перестал работать. На следующий день я объехал всю Тикандерогу. Домов там с пару сотен. Найти дом, где она остановилась, нельзя. Тогда я стал искать точку, где маячок исчез. Это оказалась одиноко стоящая мастерская.

– По покраске машин? – подсказал я.

– Не ошибся. За сто долларов хозяин рассказал, что перекрасил «Гольф» в светло-серый цвет. И обрисовал хозяйку машины.

– Наташа, – подсказал я.

– Наташа. И это всё.

Я понимал, что это всё. Больше ничего я не узнаю. В это время появилась Дуняша:

– Мальчики, вам не скучно? Пойдем лучше гулять. Там вы продолжите вашу беседу.

Выпив еще по одной рюмке, мы пошли гулять. О деле, которое меня интересует, больше не говорили.

 

59. Особый день

Вот уже почти неделю мы живем в Тикандероге. Гостиниц здесь нет, и нам пришлось снять дом из пяти спален. В самой большой с видом на озеро поселились мы с Марииной, в трех других: Билл, Карина и Андрей.

Красивые виллы, аккуратные дорожки, гуляющие люди пенсионного возраста, Тикандерога – небольшой городок на границе Нью-Йорка и Вермонта. Чтобы попасть туда, надо свернуть с пересекающей весь штат дороги номер восемьдесят семь, проехать мимо Парадокс Ривер и потом по дороге номер семьдесят семь мимо рек и озер добраться до большого озера, на берегу которого и расположена эта Тикандерога. Каждому, кто в первый раз пересекает Парадокс Ривер, объясняют, что река называется так потому, что зимой течет в одном направлении, а весной, из-за стока вод с гор, в обратном. «Как и наша жизнь», – сказал склонный к философии Андрей.

По справочнику в Тикандероге сто пятьдесят четыре дома с гаражами, поэтому, чтобы узнать, у кого есть «Гольф», нужно проникнуть в сто пятьдесят четыре гаража. Без согласия хозяев это невозможно.

Впрочем, эту проблему Билл решил. На следующей неделе сюда приедет бригада из отдела здравоохранения штата Нью-Йорк и проверит санитарное состояние всех гаражей.

Три дня мы катались по Тикандероге и видели десятка два «Гольфов». Наша задача осложнялась тем, что в Тикандероге находится паромная переправа из Нью-Йорка в Вермонт и, прежде чем попасть на паром, туристы – а их в любое время года много – по несколько часов разъезжают по городку. И немалая толика из них на «Гольфах».

Начали мы с мастерской, где Наташа перекрасила свою машину. Располагалась она в деревушке с легко запоминаемым названием: Дрезден. Ничего, хоть как-нибудь связанного с Германией, там не было. Хозяин рассказал нам, что недели две назад женщина, по описанию похожая на Наташу, пригнала «Гольф» и попросила его перекрасить. Он на три дня дал ей свою колымагу времен вьетнамской войны и за эти дни машину перекрасил. Женщина приехала через три дня; не говоря ни слова, взяла машину и уехала. И еще он добавил, что в «Гольфе» оставались личные вещи хозяйки, которые он не трогал.

* * *

– Ты мало уделяешь внимания дочери, – заявила утром Марина.

И прежде чем я начал оправдываться, продолжила:

– Ты рассказывал, что в Берлингтоне есть Outlets Mall. Это так?

– Да. Factory Outlets Mall, он находится в бывшем здании какой-то фабрики. Очень популярное место. Последний раз я там был лет двадцать назад. Тогда я встретил там Солженицына, он жил неподалеку.

– Посмотри себе пиджак. Только прежде чем что-нибудь купить, посоветуйся с Кариной. А еще лучше, позвони мне.

И мы с Кариной отправились на снятом мною еще в Монреале «Лексусе» в Factory Outlets Mal.

А Билл, Андрей и Марина на «Торусе» Билла отправились в Краунт Пойнт. Там находился продуктовый магазин Hap’s Market. Они хотели удостовериться, не появлялась ли в магазине Наташа.

* * *

Народу в молле было немного. Мы с Кариной не спеша прогуливались по второму этажу. Вдруг Карина схватила меня за руку:

– Наташа. Посмотри, это Наташа, – она показала на женщину, стоящую у кассы на нижнем этаже.

Действительно женщина была похожа на Наташу. Среднего роста, в джинсовом костюме, белокурые волосы падали на плечи.

– А ты не ошиблась? Ты ее ни разу не видела.

– Но Андрей ее подробно описал. Она, правда, похожа. Ее надо задержать.

– Задержать за то, что она похожа на женщину, которую мы с тобой ни разу не видели?

– Просто проверим документы.

– У нас нет прав проверять документы.

– Но что-то надо делать. Она уйдет.

Блондинка уходить не собиралась. Она подошла к отделу парфюмерии и начала рассматривать косметику.

– Уйдет, точно уйдет.

– Сначала надо убедиться, действительно ли это Наташа. Ты ее сфотографируй, и мы пошлем фото на телефон Андрея. Если он подтвердит, что это она, тогда мы что-нибудь придумаем. Только фотографируй осторожно. Она не должна тебя заметить.

Карина спустилась на нижний этаж, а я набрал номер Билла:

– Здесь в молле женщина, очень похожая на Наташу. Карина попытается ее сфотографировать, и мы пошлем фото Андрею. Где ты сейчас?

– Около Краунт Пойнта. Через полчаса будем у вас.

Сфотографировать женщину так, чтобы она этого не заметила, оказалось нелегко. Наконец, Карина поднялась на мой этаж:

– Смотри.

На экране ай-фона высветилось лицо женщины лет сорока.

– Сейчас пошлю Андрею.

Билл позвонил через несколько минут:

– Это она. Что будешь делать?

– Пошлю Карину к выходу, пусть посмотрит, там ли ее машина. Если там, то пусть стоит около машины. Если нет, пусть возвращается ко мне.

– Логично.

Карина спустилась вниз.

Наташа спокойно разглядывала косметику, потом подошла к продавщице и начала о чем-то спрашивать. Я наблюдал за ней сверху.

Вернулась Карина:

– Ее машины нет.

– Значит, она опять перекрасила машину.

– Нет. Там нет ни одного «Гольфа».

Я снова набрал номер Билла:

– Она поменяла машину или спрятала ее где-то. Где вы?

– Минут через пять будем.

– Я не буду спускать с нее глаз. Но близко подходить не стану. Чтобы не засветиться.

Наташа по-прежнему что-то рассматривала в отделе парфюмерии. Мы с Кариной спустились на нижний этаж и оказались от нее метрах в десяти.

Она отошла от отдела парфюмерии, что-то спросила у женщины из доставки товаров на дом, постояла у стенда с подарочными коробками. А дальше произошло то, что я не ожидал. Она нырнула в малозаметную дверь за стендом. Прав был Игорь, она специалистка и заметила, что за ней следят.

Мы подбежали к двери, открыли ее и услышали шум спускавшегося лифта.

– Сюда, – Карина показала на лестницу за лифтовой кабиной.

Мы спустились и уткнулись в дверь. Открыли ее и оказались на улице сбоку от главного входа в магазин.

– Смотри, – Карина показала на удалявшийся «Гольф».

Я набрал номер Билла:

– Где вы?

– Уже видим молл.

– Подъезжайте к правому боковому входу.

 

60. Погоня

Я не сомневался:

– Она попытается уйти в Канаду.

– Ты прав, – согласился Билл. – Я дам команду, чтобы на границе останавливали всех блондинок и всех женщин, едущих на «Гольфе». На всякий случай мы будем останавливать «Гольфы», едущие через мост в Краунт Пойнте и паромом в Тикандероге. Проверим «Гольфы», едущие на юг Вермонта. Неприкрытой остается только пешеходная улица в Берлингтоне. Но там мы возьмем десяток полицейских и прочешем всю пешеходную улицу.

– Будет вроде бы войсковая операция, – как нечто само собой разумеющееся заметил Андрей. – А войсковые операции всегда заканчиваются трупами.

Билл, разумеется, не читал «В августе сорок четвертого»:

– Трупов мы не допустим.

Я продолжал настаивать:

– Не поедет она в Берлингтон. Она будет пытаться уйти в Канаду.

– Но я предупрежу пограничников.

– А она и не поедет через границу. Доедет до какого-нибудь леса. Оставит машину и пешком переберется в Канаду.

Андрей рассматривал карту:

– Если она захочет уйти через лес, она, скорее всего, поедет по дороге номер пятьдесят шесть V. Эта дорога в нескольких местах вплотную примыкает к лесу, за которым Канада. В любое время она может выскочить из машины и уйти в лес.

– Очень возможно, – согласился Билл. – Не надо терять времени. Поедем на «Лексусе». Он посильнее моего «Торуса».

* * *

Одна дорога, потом другая, все совершенно одинаковые, различить их можно только по номерам. И наконец указатель: дорога номер 56V. Типичная для северного Вермонта: подъемы, спуски, резкие повороты.

И почти сразу в двух милях впереди мы увидели сервисную станцию. От нее отъезжала машина, похожая на «Гольф».

Я подрулил к станции. Мы с Биллом выскочили из машины, вошли внутрь. У кассы сидел молодой краснощекий парень в широкой шляпе. Такими рисуют ковбоев. Как и положено ковбоям, он доброжелательно улыбался.

– Сейчас от вас отъехал «Гольф»? – спросил Билл.

– Да, – еще шире улыбнулся ковбой.

– За рулем сидела блондинка с длинными волосами?

– Да.

– Она заправила машину?

– Нет, – он продолжал улыбаться.

– А зачем она заезжала?

– Она купила бутылку воды.

Мы вернулись к машине. Андрей подошел ко мне:

– Может быть, я сяду за руль?

– Да. Так будет лучше. Садись.

Андрей сел за руль, я – рядом. Билл с дамами сзади. Андрей нажал на педаль, машина рванула вперед, она как будто преобразилась, стала мощнее.

Карине такая скорость понравилась:

– Ты молодец, Андрей.

– Я кончал школу автогонщиков.

– Где? – удивился Билл.

Андрей немного замешался:

– Я брал частные уроки в Москве.

И снова подъемы, спуски, повороты.

– Кажется, я немного проболтался, – наклонился ко мне Андрей.

– А тебя никто и не готовил в нелегалы, – успокоил я его.

– Не готовил, – согласился Андрей. – Но так получилось.

– Главное, не волнуйся. Коровы здесь не такие страшные как в Африке. Как маникюр на ногах? Сошел?

– Держится. В сауну войти неудобно.

Выйдя из очередного поворота, мы увидели впереди серый «Гольф».

– Быстрее, быстрее, это она! – закричала Карина.

* * *

Шоссе с подъемами и спусками, слева глубокий овраг, справа поле, впереди лес. Билл следил за картой:

– Она должна понимать, что на такой дороге уйти от «Лексуса» она не сможет. Будет уходить на проселочную дорогу.

Андрей кивнул головой:

– Понял. Вон там есть дорога. Она повернет.

И действительно, слегка притормозив, «Гольф» повернул на узкую извилистую дорогу. Андрей вцепился в руль:

– Здесь я ее быстро достану.

Куда более опытный водитель, он проходил повороты, почти не теряя скорости, и отыгрывал метр за метром. Наташа поняла, что на этой дороге у нее нет никаких шансов, и на первом же перекрестке повернула направо. Потом налево, потом опять налево, мы снова выскочили на 56V и сразу же увидели дорожный знак «Впереди крутой затяжной подъем». Здесь преимущество «Лексуса» может оказаться решающим.

Начался подъем, и расстояние между нами стало быстро сокращаться. Вдруг «Гольф» резко затормозил, Наташа развернулась как профессиональный гонщик и поехала нам навстречу. Теперь она ехала вниз, а мы вверх.

– Она пойдет на таран, – крикнул я Андрею.

– Догадался, – ответил он.

Машины стремительно сближались. Она действительно шла на таран. Андрей тоже не сворачивал. Она оказалась уже рядом, Андрей резко рванул направо и почти ушел, но ее «Гольф» задел наш левый бампер; нас отбросило, потом развернуло, и мы вылетели в поле. Уткнувшись в куст, наш «Лексус» остановился.

Стало тихо, поднятая машиной пыль доходила до нижней части дверей.

Молчание меня напугало.

– Все живы? – спросил я.

– Без царапин, – тут же ответил Андрей.

– Всё в порядке. Всё в порядке, – дружно ответили обе женщины.

– Нормально, – отчеканил Билл и выскочил из машины.

Я за ним следом. Потом женщины и Андрей.

Мы поднялись на дорогу. «Гольфа» на дороге не было.

Мы подошли к оврагу и увидели «Гольф», лежащий на боку внизу оврага. Я хотел спрыгнуть.

– Осторожней, машина может взорваться, – остановил меня Билл.

– Вон она, там, – закричала Карина.

И я увидел Наташу. Она выскочила из кустарника и бежала по полю в сторону леса. Туфли она сняла, бежала босиком; на плече раскачивалась борсетка, она ее иногда поправляла рукой.

Билл не сомневался:

– Если она добежит до леса, там мы ее не найдем. Через пару миль уже начинается Канада.

Карина собиралась спрыгнуть в овраг, Марина остановила ее:

– Не надо. Принеси лучше мне сумку из машины. И побыстрей.

Мы с Биллом переглянулись. Мы оба догадались, что у нее в сумке. И не ошиблись.

Карина подошла к машине, вернулась с сумкой. Марина быстро открыла сумку, вынула оттуда пистолет. Маленький, блестящий, его я раньше у нее не видел. И сразу же выстрелила в воздух. Наташа на секунду остановилась, потом побежала быстрее. Еще один выстрел в воздух. Наташа почти добежала до леса. Раздался третий выстрел – и она упала лицом вниз.

Снова стало тихо.

– Надо посмотреть, что с ней, – Андрей спрыгнул в овраг.

За ним в овраг спрыгнула Карина. Мы с Биллом не торопились, мы знали, что с ней.

Первой подбежала Карина. Наклонилась над телом:

– Прямо в затылок.

Наташа лежала, распластавшись лицом вниз, до леса она не добежала метров пятьдесят.

Иногда теперь я закрываю глаза и вижу женщину. Она лежит на траве. Я не вижу ее лица, и оно мне кажется молодым. Белокурые волосы закрывают ее спину. Рядом с ней лежит борсетка. Руки она протянула вперед к лесу, добежать до которого не успела. А лес густой, темный. Груду камней перед лесом обтекает узенький ручеек. Рядом – озерко, величиной с подмосковную лужу; оно отражает холодное канадское небо. И вокруг трава, зеленая, очень зеленая.

Билл наклонился, вытащил из борсетки флакон, на две трети заполненный мутной жидкостью. Отвинтил стеклянную пробку, поднес флакон к носу:

– Это «Мефистофель».

И протянул флакон мне. Я тоже поднес его к носу: приторный жасминовый запах:

– Это «Мефистофель».

Билл подошел к ручейку и вылил содержимое флакона в ручей. Потом разбил флакон о камень и торжественно произнес:

– Всё.

– Всё, – согласился я.

Примечание. Евгений Николаевич ошибался. Небольшое и на этот раз последнее количество «Мефистофеля» еще оставалось. Об этом когда-нибудь расскажет его дочь.

Мы стояли молча возле тела, не зная, что делать дальше.

– Надо проверить, на ходу ли машина, – первым нарушил молчание Билл.

Мы поднялись вверх, дошли до «Лексуса». Бампер был сильно помят, но в остальном всё вроде бы в порядке. Андрей включил мотор, машина сразу же завелась.

– Я остаюсь здесь, – распорядился Билл. – Вызову своих, и мы уладим все проблемы. Вы возвращайтесь в Вашингтон. Машину почините в Вашингтоне.

– Мы с Женей сразу в Орландо, – решила Марина. – У нас там много дел.

– Правильно, правильно – одобрил Билл. – А вы, – он показал на Карину и Андрея, – за работу и учебу, как ни в чем не бывало.

Марина протянула Биллу пистолет:

– Будет лучше, если ты возьмешь его.

– Это правильно.

Мы простились с Биллом. Андрей сел за руль, я рядом с ним, мои дамы снова на заднем сиденье.

Через три часа мы уже подъезжали к Олбани.

– Надо бы перекусить, – предложил Андрей. – Миль через десять после Олбани будет отличная станция обслуживания. Я однажды там останавливался. – Он повернулся к женщинам: – Как дамы?

Карина кивнула головой: согласна. А Марина мирно спала. Андрей посмотрел на меня. Я понял его взгляд: пристрелила человека и мирно спит! Андрей – интеллигент, а меня моя спутница жизни к такому уже приучила.

На станции обслуживания перекусили хот-догами. И в путь. Утомительная дорога до Нью-Йорка, потом сумасшедшая гонка вокруг Нью-Йорка и наконец Нью-Джерси Пайк.

– Может быть, я поведу? – предложила Карина. – Андрей, наверное, устал.

Вместо ответа я спросил:

– А ты не хочешь записаться в школу, где готовят летчиков частных самолетов?

Карина замолчала, потом протянула:

– Поняла.

И больше не возникала.

– Нас прямо в Даллес, – дал я указание Андрею. – Машину завтра починишь и сдашь в Авис.

Простились у билетной кассы аэропорта.

 

61. Моя милая Марина

На последний самолет до Орландо в семь пятьдесят пять мы успели. Дома будем к двенадцати.

Мы устроились в креслах. Марина взяла какой-то журнал, я прокручивал в голове события сегодняшнего дня.

– О чем ты думаешь? – спросила Марина.

– Об этой Наташе. Кто она такая. Откуда взялась. Где родилась.

– Где родилась, не знаю, но жила в Москве. Где-то в Измайлово. Однажды я провожала ее до метро Измайловская.

– Ты провожала ее до метро Измайловская? Вы были знакомы?

– Да. Ее фамилия Скворцова. Мы вместе работали.

– В ЦК?

– Нет.

– А где?

– Мы работали в том же учреждении, что и ты.

– Ты работала у нас в Комитете?

– У нас, у вас – какая разница. Работала. Сначала училась, потом работала.

– В каком подразделении?

– В спецподразделении «Л». Начальником ты был небольшим. Про такое подразделение мог и не знать.

Тем не менее, знал. Знал, что такое подразделение существует. «Л». «Ликвидация». Как-то на партактиве мне показали руководителя этого подразделения. Такой ладно скроенный мужичок в форме полковника. У нас мало кто носил форму. Мне даже называли его фамилию.

– Кто был вашим начальником?

– Полковник Максим Игнатович Волков.

– Ты его родственница?

– Дальняя.

Я вспомнил предупреждение любезного доктора Роберту Марронту. «Товарищ Ромеру просил передать вам, чтобы вы были осторожны с вашей спутницей, теперь женой. Она – Волкова, по-русски «filha do lobo», «дочь волка». Неужели бразильские коммунисты всё знали и хотели меня предупредить?! И еще он сказал, что она специально подготовлена.

– Ты была специально подготовлена?

– Да.

– Что это значит?

– Сначала у нас был общий курс. А потом, когда Максим Игнатович получал задание, нас начинали готовить на конкретного человека. Это называлось специальная подготовка.

– То есть готовили ликвидировать вполне определенного человека?

– Да.

– И ты получила задание ликвидировать определенного человека?

– Да.

– И кого ты должна была ликвидировать?

– Тебя.

– Меня-то за что?

– А кто тебя за язык тянул? Большие деньги перевожу и могу… девочки, пляж. Говорил? Говорил.

– Это мой непосредственный донес?

– Не донес, а сообщил. У тебя в деле написано.

– И ты получила задание.

– Да.

– Но не выполнила.

– Нет.

– Почему?

– Тогда никто не знал, что будет завтра. Все подыскивали себе теплые местечки. До меня дошло: все разбегутся, а я останусь одна в хрущевской однушке. Нужно было самой определяться. Я не хотела чего-нибудь особенного. Мне нужна была нормальная жизнь. С мужем.

– И увидев меня в Будапеште, ты сразу решила, что я подхожу для нормальной жизни?

– Решила я потом. Тогда у меня не было выбора. Ты был один, и ты мне понравился. Уже тогда в самолете я сказала себе: «Всё. Это мой муж, я его жена. Мы будем отличной парой».

– А каким способом ты должна была меня… ликвидировать?

– Да не собиралась я тебя ликвидировать! Зачем мне быть вдовой?! Дура я, что ли!

– Какой вдовой?

– У меня на руках был паспорт, где написано, что я твоя жена. Я тогда еще не знала, кто ты такой, но надеялась, что ты порядочный человек.

– И не ошиблась.

– Не ошиблась.

– Я понимаю, ты не собиралась выполнять задание. Но начальству нужен был план.

– План? Был план. Предполагалось, что я использую огнестрельное оружие.

– Хороший план. У тебя всегда в нужное время в сумочке оказывается пистолет. Разве не так?

– Ах, ты об этом. Карина мне рассказала, что около аэропорта Даллес есть оружейный магазин. Перед поездкой в Лейк-Плэсид я зашла туда и нашла финский пистолет ELP-десять. Разрешение на оружие у меня есть.

– И опыт есть.

– Стрелять меня научил отец. Он преподавал у нас физкультуру, а мальчишкам еще и военное дело. После школы Максим Игнатович взял меня в свою группу.

– И вместо стрельбы по тарелочкам учил стрелять по человечкам. Особенно по бегущей цели.

– Где бы мы с тобой были, если бы не научил! Забыл, как тогда на пляже в Бразилии…

– Стреляешь ты хорошо.

– Максим Игнатович стрелял лучше. Его похвалил сам Самоконов. Знаешь такого?

– Нет.

– Это снайпер. Эвенк. Он за время войны уничтожил почти четыреста немцев, в том числе одного генерала.

– Как я понял, отец твой в ЦК не работал.

– Не работал. А то, что я тебе говорила, и у нас и у вас называется легендой.

– Он еще жив?

– Давно умер.

– А мать?

– Она нас с отцом бросила, когда мне было пять лет. Где она, не знаю.

– И то, что ты мне рассказывала о своей работе в ЦК, тоже легенда.

– Нет. Помнишь, Кузякин говорил тебе, что встречал меня в ЦК у Янаева.

– Помню.

– Я там стажировалась больше года.

Я вспомнил про письмо, которое случайно прочел ночью в гостинице.

– Твои отношения с Янаевым были не только служебными?

– Ты хочешь спросить, была ли я его любовницей. Нет. Не была. Почему ты спрашиваешь?

– Видишь ли… Однажды я случайно прочел адресованное тебе письмо.

– Ты прочел это письмо случайно, потому что я положила его так, чтобы ты его нашел. И не спала до тех пор, пока не увидела, что ты его читаешь.

– Я думал, ты спишь.

– Ты меня ревновал?

– Сначала не ревновал, просто удивился. А потом… Потом у меня не было причин для ревности.

– Письмо написала я сама. Еще в Москве. Я не хотела, чтобы мой муж считал меня уличной девицей, завербованной для игры в жену. А так… Красивая легенда… Большая любовь. Но после того, как той ночью ты вел себя со мной как школьник, я поняла, что переборщила. В мои планы не входило, чтобы мой муж охранял мою верность любовникам, которых нет. Ты пытался найти письмо?

– Нет.

– И правильно делал. Я его уничтожила на следующее утро. Боялась, ты по почерку догадаешься, что писала я. Ты ведь специалист.

– По почеркам нет.

Я немного помолчал.

– Я не спрашиваю тебя, почему ты мне обо всем не рассказывала раньше. Почему рассказала сейчас?

– Потому что Скворцовой больше нет.

– Ты ее боялась?

– Она бы тоже не промахнулась. Хотя я стреляла лучше ее. Она была специалисткой по ядам.

– Ты боялась, что твои начальники тебя найдут?

– Боялась.

– И сейчас боишься?

– Прошло много времени. Подготовка агента для ликвидации заграницей требует много времени и средств. А я их уже не интересую.

– А отомстить за нее?

– Она давно не связана с подразделением. Да и времена теперь другие. Еще есть вопросы?

– На самый главный вопрос ты ответила. Жизни моей теперь ничего не угрожает, и Карина сиротой не останется.

– Не останется.

– Через несколько минут посадка в аэропорту Орландо, – объявила стюардесса.

Марина пристегнула ремень:

– Вообще-то моя настоящая фамилия «Птичкина». Смешная. Она мне никогда не нравилась. Не похожа я на «Птичкину». И я решила ее сменить. И взяла фамилию бабушки. Она родственница Максима Игнатовича. Дальняя.

– Он жив?

– Не знаю. Никто не знает. Осенью девяносто первого он исчез.

«Zu allen Zeiten Männer verteidigten ihre Gesellschaft und Frauen verteidigten ihre Familie».

Also sprach Pestalozzi.

Во все времена мужчины защищали свое общество, а женщины защищали свою семью.

Так говорил Песталоцци.