7. Русский самовар

Бостон мне не понравился с первого моего посещения лет двадцать назад. Дорогие старомодные гостиницы. Рестораны класса забегаловки с ценами «высокой кухни», таксисты, которые долго расспрашивают, куда везти, и привозят в противоположный конец города.

Поэтому я решила отъехать подальше и остановиться в каком-нибудь приличном мотеле.

По дороге рассуждала на тему русской души.

Мои коллеги из ФБР рассказывали мне, что постоянно изучают все, что помогает им в понимании русских, в налаживании разговора с ними. Для этого они почти досконально изучили всего Достоевского.

— Ну и как, поняли? — поинтересовалась я.

— Нет, — честно признались они. — Очень странные люди.

Я им посоветовала по пять раз до запоминания наизусть посмотреть «Место встречи изменить нельзя», «Бриллиантовую руку», «Семнадцать мгновений весны» и еще с пяток наших культовых фильмов.

Они удивились. Зачем?! Осилили один раз «Место встречи» и заявили: «Мы ни за что не поверим, чтобы этот скучный фильм помог нам в понимании мотивации поступков наших русских клиентов».

Сборище бедных йориков!

Я-то прекрасно понимала все механику со звонками в русский магазин. Старушка — божий одуванчик. «Аню мне попроси». А вы читайте Достоевского, господа.

Названия русских магазинов в Штатах делятся на две группы. Первые называются незатейливо: Russian Deli, вторые с русским колоритом: «Блинчик», «Одуванчик», есть даже «Бармалей». Магазин, куда я прибыла, принадлежал ко второй категории, он назывался «Русский самовар». И действительно на видном месте красовался огромный самовар. Набор колбас, консервов, конфет такой же, что и во всех других русских магазинах. Две тети мирно беседовали за прилавком.

— Я бы хотела поговорить с хозяином.

Услышав мои слова, хозяин появился из подсобки. Улыбающийся добродушный мужичок кавказской национальности. Впрочем улыбался не только он, улыбались и две продавщицы. Я решила сразу поставить все точки над і.

— Кто из вас выходил на связь с Тамарой?

К моему удивлению, улыбаться персонал не перестал, а хозяин участливо спросил:

— С какой Тамарой?

— С той, которая связывалась при помощи кого-то из вас с господином Мешковым.

Работники прилавка перестали улыбаться и теперь демонстрировали озабоченное непонимание.

— Объясню подробней. Тамара зверски убита.

— Кто такая Тамара? — спросила одна из продавщиц.

— А кто такой Мешков, вы не спрашиваете?

— Мы знаем Мешкова, он часто бывает у нас. И он, и его жена.

— И вы тайком от жены Мешкова поддерживаете его связь с Тамарой.

— Действительно эта Тамара убита? — спросил хозяин.

Я показала фотографию. Взяла ее сначала одна продавщица, потом передала другой. Та отдала хозяину.

— Какой кошмар!

— Мы Тамару не знали. Мы ее не разу не видели, — в два голоса загалдели продавщицы.

— Александр Аркадьевич просил нас, — неуверенно начал хозяин. — Знаете, чтобы жена…

— Как часто звонила Тамара?

Отвечали все сразу:

— Редко. Раз в полгода.

— Что передавала?

— Просила передать Александру Аркадьевичу, чтобы позвонил.

— Как вы связывались с Мешковым?

— Мы ждали, когда он придет.

— Кроме последнего случая, — уточнила одна из продавщиц.

— Да, — подтвердила другая. — Она позвонила месяц назад и просила передать Мешкову, что…

Продавщица порылась в какой-то книжице и нашла:

— Предайте Сане, что ремонт машины обошелся в четыре тысячи долларов. И просила передать срочно.

— Вы знаете, где живет Мешков?

— Нет. Но мы знаем его телефон.

— И вы ему позвонили?

— Нет. Мы решили, что это не так уж срочно и лучше его подождать. И он действительно скоро пришел. Мы ему передали.

А дальше снова сцена из «Места встречи»:

— Ну, какой у вас номер его телефона?

Я вынула нечто наподобие записной книжки и сделала вид, что сверяю.

Продавщица продиктовала.

— Верно, — согласилась я.

И тут же, чтобы не забыть, набрала номер по своему мобильному телефону.

— Пожалуйста, подождите, — остановил меня хозяин.

Я нажала «стоп».

— Вы знаете, — он замялся, — у него жена, лучше, чтобы она…

Продолжила продавщица:

— Она злая, неразговорчивая. Мы ее не любим.

— Ее зовут Валентина, — я вспомнила, что продавщица в Палм-Косте так называла спутницу Тамары.

— Нет, ее зовут Валерия. Валерия Александровна.

Продавщица в Палм-Косте могла и ошибиться.

— Кто-нибудь с ними еще живет?

— Сейчас никто. Раньше жила дочка. Теперь она с мужем в Вашингтоне.

— Вы знаете, кто такой этот Мешков?

— Он сейчас на пенсии, — сообщила одна продавщица.

— Давно?

— Года два.

— Где он работал до ухода на пенсию?

— Он преподавал. Химию в университете.

— Он не только преподавал, но и был ученым, — поправил продавщиц хозяин.

Еще несколько вопросов. Ничего существенного. Я быстро простилась. Вышла из магазина и сразу начала звонить Мешкову. Не хотела, чтобы меня опередили.

Спокойный голос:

— Я вас слушаю.

— Господин Мешков?

— Я.

— Моя фамилия Лонова. Я бы хотела с вами встретиться.

— По какому вопросу? — спокойный, уверенный голос.

— По вопросу об убийстве Тамары Солджер, она же Тамара Князева.

Молчание. Долгое молчание. Игра? Или удивление?

И снова спокойный голос:

— Вас устроит завтра утром?

— Мне бы хотелось сегодня.

— Это невозможно.

— И все-таки. Вы могли бы подъехать в магазин «Русский самовар»? Я думаю, долго вас не задержу.

— Хорошо. Я буду через двадцать минут. Как я вас узнаю?

— У магазина стоит белый «Лексус».

Через двадцать минут ко мне в машину сел седой господин в светлом свитере и джинсах.

— Профессор Мешков Александр Аркадьевич, — представился он.

— Карина Лонова. Расследую дело об убийстве Тамары Князевой.

— Тамару убили, Тамару убили, — вполголоса повторил Мешков. — И вы хотите задать мне какие-то вопросы, связанные с этим убийством?

— Да.

— Вы из ФБР?

— Да. Я эксперт по России. Точнее, по делам, фигурантами которых являются русскоязычные американцы.

— Понятно, понятно. Русскоязычные американцы, то есть мы. Что случилось с Тамарой?

Я протянула ему фотографию убитой Солджер. Он быстро взглянул на нее и так же быстро вернул:

— Кто это сделал?

— Это мы и хотим узнать. Знаете ли вы некую В.Меши?

Мешков быстро ответил:

— Нет, не знаю.

— Может быть, кто-нибудь из ваших родственников таким образом сокращает вашу фамилию? Мешков — трудно для американцев.

— Это совершенно исключено.

— Хорошо. Знаете ли вы Алексея Константиновича Молчалина?

— Тоже нет.

— Но Солджер вы знали?

— Я знал Тамару Князеву. Но это было очень давно. Потом она стала Солджер.

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Давно. Лет пять назад. Может быть, больше.

— Но тем не менее вы выслали ей большую сумму на ремонт автомобиля?

Мешков молчал.

— Вы использовали магазин для контактов с Князевой? Вы не хотели, чтобы кто-то знал о ваших контактах с ней? Кто? Ваша супруга?

Молчание. Я продолжала:

— В каких отношениях вы были с Князевой?

Мешков по-прежнему молчал.

— Как видите, у меня много вопросов. Вам так или иначе придется на них ответить. Или сейчас здесь мне, или мы продолжим разговор в бюро. Что вы предпочтете?

— Я отвечу вам. Только не сейчас.

— Почему?

— Как вы считаете, можно пересказать за полчаса «Войну и мир»?

— У меня много времени.

— Сегодня я вам ничего не расскажу. У меня есть на это достаточно веские причины. Зато завтра я вам укажу убийцу Тамары Князевой.

— Выглядит заманчиво. Но мне хотелось бы сегодня.

— Завтра я вам покажу бумаги, которых со мной сегодня нет… Не бойтесь, я не убегу. В моем возрасте и при моем положении… Приезжайте завтра утром ко мне домой.

— Хорошо. В девять утра вас устраивает?

— Вполне. В три часа у меня семинар на кафедре. Так что до обеда я в вашем распоряжении.

— Ваш адрес?

Мешков продиктовал адрес. Рассказал, как его найти. Степенно вышел из «Лексуса», сел в припаркованную рядом «Тойоту» и уехал.

* * *

— Мама, это профессор химии. Он из России.

— Химии?! Любопытно. Отцу я все расскажу. Завтра мы будем дома. Держи нас в курсе.

 

8. Профессор химии и его записки

В девять утра я подъезжала к серому двухэтажному дому. Мешков уже ждал меня.

— Проходите.

Я вошла в прихожую, сплошь увешанную картинами.

— Если не возражаете, пройдемте ко мне в кабинет.

Мы поднялись на второй этаж.

— Прошу вас.

Полки с книгами. Диван. Журнальный столик, на нем свечка в виде ангела с перекрещенными крыльями. У окна огромный письменный стол. Компьютер, принтер.

— Извините, моя жена отсутствует, поэтому предложить могу только кофе. Не откажетесь?

— С удовольствием.

Он вернулся через пять минут с подносом, на котором возвышались две расписанные русским узором чашки.

— Скажите, — начал он, — вам никогда не приходила в голову мысль о том, что жизнь все время отвлекает наше внимание от чего-то самого главного, и мы даже не успеваем заметить, от чего именно? Кафка писал: нет страшнее абсурда, порожденного не внешними обстоятельствами, а исключительно собственным мировосприятием.

— Вы любите Кафку, Александр Аркадьевич?

— Я сторонник кафкианской догмы о беззащитности ума перед безразличием. Заурядный человек ищет во всем закономерность, старается что-то предусмотреть, а умный понимает: мир хаотичен, им движет случай, абсурд, ошибка.

Отец учил меня: теоретическими рассуждениями обычно маскируют заранее приготовленную защиту. Я спросила:

— Какое все это имеет отношение к убийству Тамары?

— Несколько лет назад я написал повесть. Она основана на воспоминаниях. Речь идет о событиях почти пятидесятилетней давности. Это не воспоминания, но и не полный вымысел. Я изложил эти события с микроскопом в руках. Я постарался доказать независимость людей от совершаемых ими поступков.

— В этой повести фигурирует Тамара?

— Да. Но это не главное. Главное то, что повесть может дать шанс связать абстрактность поступков и дуализм их оценок.

— Я смогу прочесть эту повесть?

— Конечно. Она объемна. Я мог бы показать вам только те отрывки, где говорится о Тамаре Князевой. Но тогда вы имели бы право обвинить меня в искусственном подборе фактов. Вы сказали, время у вас есть. Поэтому я решил показать вам все мои записки. Садитесь за стол. Записки у меня в компьютере.

Я согласилась.

Он включил компьютер, и через несколько минут на экране появились первые строчки.

— Я не буду вам мешать.

Он вышел, а я осталась наедине с рукописью. Больше ста страниц. Я вынула из кармана флешку и для начала скопировала весь текст. Потом принялась читать.

* * *

Повесть началась с истории о том, как студент третьего курса Саня Мешков вместе с товарищем по курсу Борей Ферапонтовым и двумя студентками с того же курса Любой Золотовой и Верой Большаковой является в военкомат. Там майор говорит им, что они, даже девочки, мобилизованы, и у них два варианта: ехать по назначению или трибунал. Выбрали ехать по назначению.

В воинской части, куда они прибыли, уже находилась большая группа студентов из разных институтов. Ребята стали теперь командирами отделения из пяти-шести солдат. Чем они занимались, Мешков умалчивал, ссылаясь на государственную тайну. К каждому из них прикрепили девчонку, которая отвечала за медицинскую часть. К Борису Ферапонтову прикрепили его институтскую подругу Любу Золотову, а к будущему профессору девчонку из Свердловска Тамару Князеву.

А дальше пошел полный маразм. Я не знаю, под каким микроскопом рассматривал будущий профессор свое прошлое, но его записки показались мне просто порнографией, причем порнографией в совершенно не понимаемом мною жанре, который называют «женским доминированием». Это была история о том, как четыре девицы — Вера Большакова, Тамара Князева, Люба Золотова и Надя Крюкова — развлекались самым странным образом. Одним из объектов развлечения Тамары Князевой оказался будущий профессор.

Читать было противно, но я читала. Нудное описание совершенно неинтересных происшествий, философские отступления. Но вот два эпизода привлекли мое внимание. Сначала Мешков описывает случай, произошедший с Тамарой Князевой. Она спускалась в клубе по лестнице, и с третьего этажа на нее упал бюст Ленина. На плечо. Еще пару сантиметров — и попал бы в голову. Начальство сделало все возможное, чтобы замять дело. Еще бы, бюст Ленина! Несчастный случай — и все.

После несчастного случая Тамару на несколько месяцев поместили в госпиталь, и с будущем профессором начала работать девочка из местных. Ее звали Лера. Профессор с восторгом и умилением описывал свою новую помощницу. Она по утрам приносила какао, а он воровал в столовой хлеб и масло, и они пили какао с бутербродами. Когда Тамара вернулась из госпиталя, ее назначили на другой участок, а при профессоре осталась его Лера.

Потом мое внимание привлек еще один эпизод. Саня Мешков встретил в парке Тамару Князеву и ее двух подруг, они издевались над солдатом. Тот стоял голым, а они заставляли его прыгать. Он прыгал, а Тамара приказывала: «Прыгай быстрее, Качалкин-Молчалкин! Прыгай выше, Качалкин-Молчалкин!». Профессор сопровождал эту историю злыми комментариями в адрес Тамары.

А дальше повествование о том, как по истечении трех лет все они разъехались по домам. Саня Мешков женился на Лере и уехал с ней в Москву, где продолжал учиться в институте. Лера окончила медицинский институт и работала участковым врачом. У них родилась дочь, которую они назвали тоже Лерой. И стало у них две Леры: одна большая, другая маленькая.

Борис Ферапонтов и Люба Золотова, вернувшись в институт, не разговаривали друг с другом. После окончания института она по распределению уехала в Ростов, там вышла замуж за грузина, у них родился сын. Борис женился на какой-то спортсменке, и у них тоже родился сын. А потом оба развелись, и кончилось все, как в романе. Люба перебралась в Москву, они помирились и зарегистрировали брак. Дела у Бориса пошли отлично, он быстро защитил сначала кандидатскую, потом докторскую. Люба где-то работала на полставки, оба мальчишки жили с ними. Дела у его другой институтской подруги Веры Большаковой шли неважно. Она так и не смогла защитить кандидатскую.

Не забыл профессор и Тамару Князеву. Та вернулась в Свердловск, окончила университет, работала на кафедре органической химии, потом устроилась журналисткой в местную газету. Приезжала в Москву, говорила, что пишет книгу о выдающихся молодых химиках и готовит целую главу о Борисе.

Записки заканчивались рассказом о том, как профессор Мешков вместе с обеими Лерами уехал в Бостон и почти двадцать лет работал на факультете естественных наук Бостонского университета.

* * *

Профессор несколько раз заходил, приносил кофе, бутерброды, извинялся, что в отсутствии супруги не может предложить мне чего-либо более существенного. А я читала и перечитывала. Отец меня учил: «Не верь сказанному, верь написанному. Чем большую чушь написал человек, тем легче понять, что он скрывает».

А потом я подумала: может быть, все проще. Он написал повесть, не имеющую никакого отношения к убийству Тамары и, тщеславный как все авторы, увидел во мне читателя. За одну ночь он поменял фамилию какой-нибудь своей героини на Князеву. И Качалкин-Молчалкин возник после моего упоминании о Молчалине.

Я посмотрела на часы. Половина первого.

Появился профессор.

— Я прочла ваши записки. Вчера вы сказали, что сегодня в три у вас семинар.

— Да. Я отошел от активных дел, но иногда провожу семинары.

— Может быть, мы продолжим нашу беседу завтра утром?

— Хорошо. Завтра утром.

* * *

Через полчаса я уже была в своем номере. Перевела содержимое флешки на свой компьютер, позвонила отцу, рассказала о беседе с профессором. Отец был краток:

— Перекинь мне содержимое флешки и больше не отвлекай.

Я отправилась обедать в Dandy's и весь остаток дня смотрела по компьютеру старые фильмы.

 

9. Вера, Надежда, Любовь и другие

На следующий день Мешков снова встретил меня у дома, проводил в холл. Я села в кресло, он рядом.

— Вчера я внимательно прочла ваши записки. У вас хороший слог. У вас получилась неплохая повесть… правда, для особого круга читателей. Однако мое любопытство вы не удовлетворили. У меня к вам есть вопросы. Встречались ли вы с Тамарой Князевой здесь, в Соединенных Штатах?

— Да, один раз. Она нашла меня лет пять назад. Приехала ко мне в лабораторию. Не хотела, чтобы о ее визите знали моя жена и дочь.

— Ваша супруга знает о визите Тамары?

— Что вы! Нет! Нет!

— По вашему тону я поняла, что эта встреча не оставила у вас приятных воспоминаний. О чем вы говорили?

— Она сказала, что у нее только что умер муж и теперь она в абсолютно безвыходном финансовом положении. Обычные в таких ситуациях слова: «могу помереть с голоду», «я на грани», «ты должен мне помочь». Ну и в конце угрозы. «Я сейчас пишу книгу. Уже кое-то написала про тебя, про то, чем мы занимались, когда были в армии».

— То есть она пыталась вас шантажировать?

— В какой-то степени. Она сказала: «Ты меня знаешь, я бесчестная, подлая, могу и приврать. Но если дала слово, то все. Все, что написала про тебя, выкину. Мне нужно двести долларов каждый месяц, чтобы оплачивать кондоминиум. Он стоит восемьсот долларов в месяц. Но шестьсот могу платить сама».

— Она рассказывала, где живет?

— Да. Во Флориде, в Кокоа-Бич. Приглашала в гости.

— И вы согласились высылать ей деньги?

— Мне ничего не оставалось делать. Месяц назад она мне сказала, что хочет полностью выплатить кондоминиум. И для этого ей нужны четыре тысячи долларов. И добавила: «После этого ты меня забудешь».

— И вы послали эти деньги?

— Мне ничего не оставалось делать.

— Я вас понимаю. Но почему вы написали в чеке: «на ремонт машины»?

Он немного растерялся. Очевидно, он забыл, чтонаписал в чеке. Но быстро нашелся:

— Я не хотел, чтобы об этом знала жена.

— На каждом чеке, который вы отправляли Князевой каждый месяц, вы тоже писали «на ремонт машины»?

— Да, да, конечно.

— Мы не нашли у Князевой никаких документов, подтверждающих ежемесячное получение денег. Вы действительно высылали ей деньги?

— Дело в том, что… — замялся Мешков.

* * *

— Дело в том, что ты скоро совсем заврешься и тебя начнут подозревать в убийстве.

В двери стояла стройная женщина лет шестидесяти пяти в открытой серой блузке и длинной, почти до полу, серой юбке.

— Валерия Александровна? — спросила я.

Она кивнула головой.

После прочитанного я представляла ее не такой. Меня удивило ее лицо; скорее, не лицо, а взгляд, злой взгляд. Я уверена, что она слушала наш разговор с самого начала.

— Ах, Лера, я не знал, что ты вернулась, — начал Александр Аркадьевич, но она его оборвала.

— Как умерла Князева?

— Ее убили.

— Это я слышала.

— Сначала ее кололи булавками, потом чем-то били, а потом на нее уронили большой телевизор. Телевизор упал на лицо.

— Что написано в медицинском заключении?

— Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Лицо представляло сплошное кровавое месиво. Опознать ее было трудно.

— Где ее убили?

— В ее доме. Она жила в своем доме в Кокоа-Бич во Флориде. Жила под фамилией Солджер, это фамилия ее мужа американца, он умер пять лет назад.

Валерия повернулась к Александру Аркадьевичу:

— Солджер — по-английски солдат?

— Да.

— Начала жить как Князева, а умерла Солдатовой. Из князей в солдаты.

Я продолжала:

— Подозрение падает на русского. Фамилия его Молчалин. Такова, по крайней мере, первая версия полиции. Причина убийства не ясна. Отпечатки его пальцев найдены к комнате убитой.

— Он арестован?

— Нет. Он повесился в день убийства.

— Мне кажется, мои записки определенным образом проливают свет на причину убийства… — осторожно начал Мешков.

— Да. Я обратила внимание на рассказ о вашей встрече с Князевой в парке.

— Вы обратили на это внимание?! — обрадовался Мешков. — Я об этом подумал еще вчера, когда вы меня спросили, знаю ли я, кто такой Молчалин. Видишь, Лера, — он повернулся к жене, — я правильно сделал, что ознакомил госпожу Лонову с записками. Она сама обо всем догадалась. Если бы я ей начал объяснять…

— Да, я догадалась. Но того парня они звали «Качалкин-Молчалкин». Вы помните его настоящую фамилию?

— Не помню. Но это не важно. Они тогда дружили вчетвером: Вера, Надежда, Любовь и… Тамара. Они и звали ее: мать Софья. Понимаете?

— То, что они могли звать ее Софья, я понимаю, но что это объясняет?

— Госпожа американский детектив, — вмешалась Валерия, — вероятно, не знает, что есть такая пьеса «Горе от ума». Там у героини пьесы Софьи любовник по фамилии Молчалин.

— Да, да, — подхватил профессор. — Она этого парня звала Молчалиным. И человек, которого вы подозреваете в убийстве Князевой, вполне мог быть родственником того Молчалина. Может быть, даже сыном. Когда сын узнал, каким унижениям подвергался в молодости его отец, он решил отомстить.

— Сын мог отомстить за отца, — согласилась я. — Непонятно, почему он ждал так долго.

— Отец мог ему рассказать о своих унижениях на смертном одре. К семидесяти годам приходит желание расплатиться по всем счетам. Если вы обратили в внимание, в моих записках есть рассказ о том, как в армии на Тамару кто-то уронил бюст. Через пятьдесят лет на нее уронили телевизор. Тот же почерк. Так и напрашивается мысль о том, что тогда в армии именно этот Молчалин и сбросил на нее бюст. Два дня назад вы меня спросили, знаю ли я Молчалина, и я сразу подумал… Откровенно говоря, я ожидал, что именно эта часть моих записок окажется вам полезной. Но чтобы до такой степени!

Говорил он уверенно. Но меня не убедил.

— У Молчалина из Флориды есть алиби. Мы нашли девушку, которая утверждает, что в тот вечер, когда было совершено убийство, Молчалин был у нее. И, соответственно, убить Князеву не мог.

— И вы ей доверяете?

— Да. Их вместе видели несколько человек.

Мешков не сдавался:

— Он мог заплатить кому-нибудь, чтобы тот совершил убийство.

— Вы имеете в виду, что он нанял киллера. Такую возможность нельзя исключать. Однако у Молчалина не было денег не только на киллера, но и на оплату гостиницы.

Вмешалась Валерия Александровна:

— Мой муж, как всегда, все усложняет. Кто-то убил эту грязную бабу. Наверное, поделом. И все. Ищите этого человека. А что касается Молчалина из прошлого… вы даже не знаете, существовал ли он на самом деле.

Профессор укоризненно посмотрел на жену. Точно, подумала я, приписал профессор историю в парке.

— Верно. Не знаем, — согласилась я. — Но мы знаем, что некий высокий блондин, похожий на скандинава, оплачивал человеку по фамилии Молчалин гостиницу, возил его в дом Князевой, где тот оставил отпечатки пальцев. В день икс блондин оставляет Молчалина в гостинице, строго-настрого велит никуда не отлучаться, а сам едет в Кокоа-Бич, убивает Князеву, возвращается в Орландо, пичкает Молчалина снотворными и вешает его. Пойдем дальше. Убив Князеву, этот блондин решает навести полицию на след, уходящий в прошлое. Делает это он очень просто. На видном месте в доме у Князевой оставляет номер вашего телефона, Александр Аркадьевич.

— Моего? — удивился профессор.

— Вашего. И я пытаюсь понять, почему он оставил номер вашего телефона.

Супруги молчали. Я продолжала:

— Скорее всего, потому что он вас знал. Но если убийца знал вас, то, может быть, и вы знали убийцу.

— Вы подозреваете Александра Аркадьевича? — ледяным голосом спросила Валерия. — Докатились.

— Просто я хочу узнать побольше об этом блондине. Не похож он на давнего врага Князевой. Он молод для того, чтобы быть ее давним врагом. Но зато похож на киллера, которого наняли ее убить. Как вы рассмотрите такое предположение? Кто-то намеревался убить Князеву и нанимает блондина. Этот «кто-то» так ненавидит Князеву, что хочет не просто ее смерти, а смерти ужасной. И здесь трудно отказаться от мысли, что этот человек из ее прошлого. То ли достаточно разбогатев, чтобы получить возможность нанять киллера, то ли потому, что появились новые обстоятельства, например, очень уж наглый шантаж с ее стороны, но он решает, что пора действовать. Вы сказали, Александр Аркадьевич, что к семидесяти годам приходит желание расплатиться по всем счетам. Вы со мной согласны?

Мешков молчал.

— Сколько вам лет, Александр Аркадьевич?

— Семьдесят два.

— Стало быть, таким человеком вполне могли быть вы, Александр Аркадьевич.

 

10. Кафка не получается

Я повторила:

— Таким человеком вполне могли быть вы, Александр Аркадьевич. Тамара вас шантажировала, вы терпели. Но когда она заставила вас платить четыре тысячи за ремонт машины, вы себе сказали: это предел. Сколько вы заплатили блондину, чтобы он убил Князеву?

Валерия повернулась к мужу:

— Пора продолжить беседу в присутствии адвоката.

Я смотрела на профессора и думала: неужели мог он участвовать в сценах, которые я видела в фильме Феллини: разврат, пьянство. Стоп. Мне в голову пришла неожиданная мысль:

— Когда я читала ваши записки, Александр Аркадьевич, я не могла отделаться от мысли, что там чего-то не хватает. Вы подробно описываете всякие мелочи, но я чувствовала, есть нечто, о чем вы предпочитаете не говорить. Много ужасных историй. Ужасных и, на мой взгляд, отвратительных. И я не могу поверить, что ваши друзья вытворяли все это на трезвую голову. Ну не могли они устраивать такое без горячительных напитков!

— А что это меняет?

— Просто я не могу понять, почему вы исключили алкоголь из ваших записок. Я никогда не поверю, что у вас было общество сплошных трезвенников.

— На территории воинской части был сухой закон.

— Но девушки могли зайти в магазин рядом с общежитием, где жили.

— Там не продавали спиртное.

— Там продавали спиртное? — спросила я Леру.

Та промолчала. Я сама ответила:

— Продавали. И чтобы девчонки не приносили ребятам даже пиво, не поверю. И не надо отрицать. Мне достаточно двух телефонных звонков, чтобы проверить, как все было на самом деле.

— Но вы сами сказали, что мои записки только повесть.

— А не сопровождались ли ваши лирические встречи с Валерией Александровной, тогда еще просто Лерой, употреблением спиртных напитков? Я подозреваю, что при встречах с ней вы пили совсем не кофе и, тем более, не какао. Но главное не в этом. Алкоголь подтолкнул вас к домыслам эротического характера, а это…

— Помилуйте, что вы говорите! — прервал меня Мешков. — Такого не было!

— Было. Только вы об этом не написали. Вы писали под Кафку: мир хаотичен, им движет случай, абсурд, а тут пьяные оргии. Никакого хаоса и абсурда, все просто, естественно: пьянство, разврат. И это, увы, не Кафка. Это просто порнография.

Профессор молчал. Я посмотрела на Валерию: злой взгляд, резкие движения, она то сжимала кулаки, то разжимала, руки у нее дрожали. И я вспомнила женщину, которую допрашивала в прошлом году. Та так же нервно сжимала и разжимала кулаки, и у нее так же дрожали руки. И был такой же взгляд: бегающий, злой, напряженный. И я догадалась.

— Ваша жена алкоголичка. И вы пытаетесь это скрыть. Напрасно. Я все равно узнаю. Не сейчас, так потом.

Они молчали. Я не отставала:

— В ваших интересах признать это сейчас. В ваших интересах.

Еще минута молчания. Потом начал Мешков. Говорил он размеренно, выбирая слова:

— Действительно, и это к очень большому сожалению, Валерия Александровна рано пристрастилась к алкоголю. Это было такое время. Ну пила, пила немного вина, но чтобы напиваться!

— В те годы в армии, вина, немного… Так ли?

— Хорошо, пускай так. Но что это меняет в отношении убийства Князевой?

— Неужели ты не видишь, что она затягивает на тебе удавку?! — взорвалась Валерия. — Она уже что-то заранее выпытала и теперь подгоняет под ответ.

Я посмотрела на Валерию. А ведь она очень похожа на даму, которая последний месяц неотступно следовала за Князевой. Невысокого роста, носит юбку. В.Меши вполне может быть «Valeria Meshkov». Все сходится.

— Вам, Валерия Александровна, и киллер не понадобился бы. Вы человек жестокий, особенно когда дело идет о вашем муже.

— А я бы действительно задушила ее своими руками.

— Лера, что ты говоришь! Госпожа Лонова может подумать бог знает что.

— А она и так уже подумала. И она права, если так думает. Мне трудно с собой совладать, когда тебя обижают.

— В последние дни Князева встречалась с дамой приблизительно вашего роста. Это были вы, Валерия Александровна?

Та не раздумывала:

— Да, это была я.

— В каких магазинах вы были вместе с Князевой? В каких ресторанах?

— Я не помню. Меня водила Князева. Я была очень пьяна. Вы же знаете, я алкоголичка.

— Вы приехали во Флориду на машине или прилетели на самолете?

— На машине.

— Какого цвета у вас «Кадиллак»?

— У нас нет «Кадиллака».

— А у вашей дочери?

Супруги молчали, а я продолжила:

— У вашей дочери есть «Кадиллак». Она вышла замуж за американца. Да непростого, сына сенатора. Теперь живет в Вашингтоне. Вот уж кому поперек горла записки Князевой! Вот уж у кого найдутся деньги, чтобы нанять киллера! Ваша дочь знакома с вашими записками?

— Конечно, нет! — возмутился Мешков.

— Боюсь, она прочитала их, — проворчала Валерия.

— Как ты можешь такое говорить! — негодовал Мешков.

— Когда ты отучишься врать по пустякам?! Они же завтра спросят Леру, и она им все расскажет. Она не умеет врать, она в меня. А ты опять окажешься бароном Мюнхгаузеном! Да, я ей показала записки. Я не могла не показать, после того как поняла, что Князева обязательно покажет ей свои каракули.

— Вы рассказывали ей о попытках Князевой вас шантажировать?

— Таких попыток не было. Мой муж сочинил повесть и теперь верит всему, что написал.

— Но тем не менее ваша дочь встречалась с Князевой. Это так?

Валерия молчала, а я продолжила:

— Их видела вместе хозяйка магазина, возле которого произошла история с машиной.

— Да, это было. Она встретилась с Князевой.

— Зачем?

— Она предложила ей деньги за рукопись с условием, что она потом про нас забудет.

— Сколько?

— Князева просила десять тысяч. Лера предлагала две. И тут приключилась история с машиной. Лера дала этой стерве двести долларов на ремонт, взяла в рент новую машину и вернулась в Орландо. Через три дня Князева ей позвонила и сказала, что машина отремонтирована и она согласна на четыре тысячи. Лера приехала к нам, все рассказала, и Александр Аркадьевич выслал Князевой чек на четыре тысячи долларов с пометкой «на ремонт машины».

— А рукопись Князева не прислала?

— Нет.

— Она обязательно прислала бы, — вмешался профессор. — Она человек слова. Я очень удивился, почему не прислала. Теперь я понял, ее убили.

— Человек слова? — ухмыльнулась Валерия Александровна. — Стерва!

— Вам будет трудно убедить суд, что ваша дочь не наняла киллера. Все, о чем вы говорите, свидетельствует против нее. В Кокоа-Бич в ней опознают женщину, в машину которой ударилась тележка.

— Да, опознают. Ну и что?

— Это уже след.

Валерия Александровна встала:

— А теперь уходите! Больше без адвоката мы вам ничего не скажем.

И в это время зазвонил мой телефон. На дисплее высветилось лицо отца.

— Здравствуй, папа.

— Дай трубку Мешкову.

Я протянула трубку профессору. Я не слышала, что говорил отец. Слышала только ответы профессора.

— Профессор Мешков. Ну и что? Почему я должен с вами встречаться?!

Он отложил телефон. Немного подумал. Валерия Александровна молча смотрела на него. Потом он снова взял телефон:

— Хорошо. Послезавтра мы вас ждем.

Он вернул мне телефон:

— Вам надо уходить. Послезавтра мы снова встретимся утром в десять.

Валерия Александровна молча вышла. Профессор проводил меня до машины.

 

11. Дела минувших дней

На следующий день в шесть вечера я встречала отца в аэропорту «Логан».

— Спасибо, что приехал! По правде говоря, я зашла в тупик.

— В тупик, в тупик… Раньше бы сказали «тяну пустышку». Знаешь такое выражение?

Я не знала, но поняла.

— Ты прекрасно провела беседу. Ты догадалась, что жена профессора — алкоголичка, ты заставила ее признаться в этом. Очень хорошая работа!

Отец снял комнату в том же отеле, что и я. Договорились встретиться через час в баре. Когда я спустилась в бар, отец мирно беседовал с официанткой.

— Два эспрессо, — распорядился он.

Официантка принесла два эспрессо и улыбнулась отцу. Официантки ему всегда улыбаются.

— Ты прочел записки профессора? — спросила я.

— Прочел.

— И сразу подумал о «Мефистофеле»?

— Да. Когда я расследовал дело о распространении «Мефистофеля», я много раз сталкивался со случаями, когда под его воздействием вполне уважаемые господа вытворяли примерно то же, что и друзья твоего профессора. А подобное часто бывает идентичным. И я всерьез заинтересовался твоим делом. Первый вопрос. Поверила ли ты в то, что эта странная воинская часть существовала на самом деле?

— Конечно, нет.

— Я тоже нет. Не поверил и позвонил моему старому знакомому Игорю Самоцветову, ты его должна помнить.

— Помню.

— Я попросил его узнать, существовала ли в те годы воинская часть, которую описывает профессор.

— И он ответил, что не существовала.

— А вот и ошиблась. Такая воинская часть существовала. Это была воинская часть особого назначения. Там проверялись разработки научного института, где работал Самоцветов. Никаких ужасов, о которых так красочно и с большой дозой черт знает чего изложил профессор, там не было. Обыкновенная воинская часть с порядками, установленными уставами казарменной и строевой службы. Я спросил Игоря, проводилась ли там проверка синтезированных институтом аналогов «Мефистофеля».

— Если бы не проводилась, ты бы сюда не приехал.

— На этот раз ты догадалась. Сотрудники института пытались получить препарат, аналогичный «Мефистофелю», и пробы полученных образцов направляли в воинскую часть, где служил твой профессор. Там должны были сверять результат действия этих образцов с действием «Мефистофеля». Получить препарат, хотя бы приблизительно идентичный «Мефистофелю», у них так и не получилось. Но Игорь мне рассказал одну очень любопытную вещь. Оказывается, у них в институте использовали этот «Мефистофель»… не догадаешься для чего.

— Не догадаюсь.

— Для быстрого протрезвления.

— Как так?

— Очень просто. Этот препарат снимал алкогольное опьянение. Одной капли в стакан с лимонадом достаточно, чтобы сразу протрезветь.

— Очень полезный препарат!

— Верно. Игорь сказал, что сам держал немного этой гадости для себя. Вдруг призовет начальство, а он не очень готов.

Я начала догадываться:

— Будущий профессор мог работать в армии с этим препаратом.

— Вполне возможно. Но это надо проверить.

— Он мог привезти в Штаты какое-то его количество для лечения своей супруги.

— Согласен. А что дальше? Что должно было неизбежно произойти дальше?

— Препарат мог кончиться.

— Верно. Мог кончиться, а он ему был очень нужен. У кого мог остаться «Мефистофель»?

— У Тамары.

— Верное предположение. Но его тоже надо проверить.

— Тогда… Теперь я поняла. Он покупал у нее это вещество частями, а потом… Я тянула пустышку. Что ты сказал профессору по телефону?

— Я сказал: «Господин профессор, я догадываюсь, что весь свой запас ”Мефистофеля” вы израсходовали. Помочь ничем не могу, но хотел бы с вами встретиться». А теперь приготовимся к разговору с профессором.

— С чего начнем?

— С рюмки коньяка.

 

12. Не они

Профессор и его жена ждали нас у входа в дом. Мы прошли в холл, сели в кресла, хозяева расположились напротив на диване.

Отец начал:

— Я приехал специально, чтобы задать вам несколько вопросов, на которые прошу ответить честно. В воинской части, где вы проходили службу, испытывались образцы активных химических веществ, полученных научно-исследовательскими институтами в Москве. В частности, испытывались аналоги немецкого препарата под кодовым названием «Мефистофель». Меня интересует, не обращался ли к вам кто-нибудь с предложением купить этот наркотик? Вступали ли вы сами с кем-нибудь в переговоры о продаже какого-то количества этого наркотика? Если вступали, то где? Когда? С кем? Говорите только правду.

Он хотел с самого начала захватить инициативу и испугать супругов. Они действительно испугались и быстро ответили сразу оба:

— Нет. Ни с кем. Никогда.

— Следующий вопрос. Руководили ли вы, Александр Аркадьевич, группой, которая занималась «Мефистофелем» и присылаемыми из Москвы препаратами?

Это был самый важный вопрос. Профессор молчал. Первой заговорила Валерия:

— Мои слова для вас ничего не значат. Важно то, что скажет мой супруг. — Она повернулась к профессору. — Не вздумай вилять. Скажи правду.

— Конечно, правду, — забеспокоился профессор. — У меня нет оснований лгать. Да, я руководил такой группой.

— Была ли еще какая-нибудь группа, которая занималась «Мефистофелем»?

— Нет.

— Таким образом, только участники вашей группы имели возможность работать с «Мефистофелем»?

— Да.

— Имели ли солдаты доступ к «Мефистофелю»?

Быстро ответила Валерия. Она, вероятно, почувствовала в вопросе подвох:

— Нет. «Мефистофель» хранился в сейфе. Доступ к нему был только у Александра Аркадьевича.

— И у лаборанта?

Снова ответила Валерия:

— Да

— То есть сначала у Князевой, потом у вас?

— Да.

— Следующий вопрос. Обладало ли хотя бы одно из полученных в Москве веществ характеристиками «Мефистофеля»? Иными словами, удалось ли советским химикам получить полный его аналог?

Профессор быстро ответил:

— Ни одно из веществ, присылаемых из Москвы, не соответствовало характеристикам препарата, которого вы назвали «Мефистофелем». Это правда.

— Никаким характеристикам? Или все-таки были определенные характеристики, которыми вновь синтезированные вещества обладали?

— Конечно, кое-что было, но в основном…

— Снимали ли вновь синтезированные вещества алкогольную зависимость так же как «Мефистофель»?

— «Мефистофель» не снимал алкогольную зависимость.

— Это правда? — не поверил отец

— Правда. Просто он вызывал моментальное протрезвление.

— Обладали ли препараты, присланные из Москвы, таким же свойством?

— Нет. Не обладали.

— Поэтому некоторые мужчины предпочли запастить именно «Мефистофелем»?

Валерия вздрогнула. Я обратила на это внимание. Отец тоже заметил:

— Валерия Александровна хотела меня поправить: не только мужчины, но и женщины.

Супруги молчали. Отец продолжал:

— Демобилизовавшись, вы прихватили с собой некоторое количество вещества. Вы хотели продать его наркодельцам?

Супруги засуетились:

— Нет. Нет.

— Он был вам нужен как лекарство для вашей супруги?

Ответила Валерия:

— Да. Для меня.

— Это можно понять. Потом вы провезли пузырек с наркотиком в Бостон. И здесь вы тоже хотели использовать его для лечения вашей супруги.

Мешков молчал, а отец повторил:

— Только для лечения супруги.

— Да. Но не пузырек, а небольшую ампулу.

— Вот и прекрасно. Тогда закончим с этим. Кстати, я совершенно убежден, что к убийству Князевой вы непричастны.

Он повернулся ко мне:

— Теперь задавай вопросы по твоему делу.

Я обратилась к профессору:

— Я понимаю, зачем вы взяли ампулу, Александр Аркадьевич, понимаю и не осуждаю вас. Но я не понимаю, зачем взяла наркотик Князева? Она объяснила, зачем он ей нужен?

— Я не спросил.

— Верно. Не спросил, — подтвердила Валерия. — Когда я об этом узнала, я ему…

— Много она взяла?

— Двадцать пять миллиграммов.

— Это точно?

— Точно. Я сам ей отмерил.

— Потом у вас кончились запасы, вы вспомнили о Тамаре и решили купить у нее ампулу. Вы послали для переговоров свою дочь. Почему дочь? Почему не поехали сами? Впрочем, я догадываюсь. В это время Валерия Александровна, скажем так, болела, и вы не могли оставить ее одну. Поехала дочь. Она знала о недуге матери? Конечно, знала. Такое не скроешь! Вы что-нибудь можете добавить?

Они молчали. Снова вмешался отец:

— Вам лучше подтвердить то, о чем говорила Карина. Если вы докажете, что дело обстояло именно так, мы постараемся больше вас не тревожить. Если нет…

Снова быстрее среагировала Валерия:

— Так. Или почти так. У нас уже давно кончился этот «Мефистофель», давно. Мой муж давно просил Тамару продать ампулу. А она говорила, что у нее больше ничего нет. Уж не знаю, почему, но мы были уверены, что ампула у нее осталась. А тут случился кризис, интенсивней, чем обычно. И наша дочь отправилась во Флориду за лекарством.

Продолжил профессор:

— Вы можете подумать, что она наняла киллера, он убил Тамару и отнял ампулу. Но у нас есть алиби.

— Не надо, — остановил его отец, — мы вам верим. Не могла ваша дочь решиться на такое.

— Конечно, не могла, — обрадовался профессор, — Она просто купила ампулу. Заплатил я. Я выслал перевод.

— Она купила все? — спросил отец.

— Все. Я помню, сколько миллиграммов я ей дал, и сосчитал, сколько она мне вернула. А что касается алиби…

Отец поднялся:

— Спасибо.

— Вы уходите? — удивился профессор.

— Да, мы уходим. И вы должны понять, что, если бы вы с самого начала сказали правду, мы бы вас так долго не мучали.

— И теперь все? — не мог проверить профессор.

— Конечно все, — зло проворчала Валерия. — У них просто больше нечего нам предъявить.

* * *

В машине я спросила отца:

— Неужели все? Неужели действительно им нечего больше предъявить?

— Нечего. Потому что в смерти Тамары они не виноваты. Просто совпадение. Все, что Валерия рассказывала тебе о визите дочери в Кокоа-Бич — правда. Только она купила не книгу, а ампулу. Остальное все правда. Князева просила десять тысяч. Дочь предлагала две. И тут произошла история с машиной. Дочь дала ей двести долларов на ремонт и уехала. Потом Князева ей позвонила и сказала, что машина отремонтирована и она согласна на четыре тысячи. Дочь рассказала все родителям, и профессор выслал Князевой чек на четыре тысячи долларов с пометкой «на ремонт машины».

— И что мы будем делать дальше?

— Думать. Это не вредно в любом случае.

— И к ним больше не вернемся?

— А вот этого я не знаю.