Торжественно и плавно, словно продольная трещина на лобовом стекле автомобиля, пересекает одинокая чайка светло–голубое, почти белесое, пространство выгоревшего августовского неба над синевато–изумрудным морем. А люди глядят и глядят…

Радостью или печалью, или чем–то ещё, вовсе необъяснимым, но пронзительные крики чаек волнуют душу всегда, особенно там, где их самих и не видно, только голоса. Особенно на рассвете…

Да что ж они так истошно кричат? Что ж они душу–то мне выворачивают? Это раньше когда–то было: «над седой равниной моря». Теперь иначе, теперь над мусорными баками да над помойкой возле тундрового поселка. Их уже и не чайками зовут. Иное прозвище нашлось — халеи, помойные птицы… Этим чтобы плодиться и процветать — моря не надо.

Тащат рыбаки сеть к берегу. А чайки рыбу у них тащат. Бдительные. Всё рассчитают, не лезут на рожон, но и спуску не дают, стоит только зазеваться. Оставят люди рыбью мелочь на берегу, чуть отойдут в сторону и… начинается извержение белоснежного облака чаек над пищей, делёж беспощадный, беспредельщина.

Есть такая восточная средневековая поговорка: «Убейте его! У него нет друзей!» Смысл её ясен: лучшая характеристика личности — её отношение к людям. Если у человека за всю его жизнь не появилось ни одного друга, значит, вот такой вот он человек, что никому от него никакого добра нет, только зло. А зло надо искоренять. Ради добра людям. Но когда следишь за белоснежным кипящим комом дерущихся чаек, убеждаешься, что количество в качество не переходит. Чаек много. Очень. Только друзей здесь нет. Одни враги. Все для всех враги. Наблюдаешь и радуешься мысли о том, что люди — не птицы. По крайней мере, не эти.

Образ чайки — образ мечущейся, страдающей, одинокой души в её кратком полёте над вечной стихией времени. «Море времени». Есть такое выражение. Что если и в буквальном смысле время — это море? Огромное, безбрежное. Летит чайка–душа над бездной моря и всё пытается разглядеть: что в нём? И что там, за краем моря? И есть ли он — этот край?..