«И что ты всё ходишь за нами, Носатая Тварь?» — слышит она отовсюду, и снова растерянно шмыгает, хлюпает и сопит в ответ… Ну, почему её все так называют? Нет у неё никакого особого носа: не длинный, не короткий, аккуратный такой, очень даже миленький. Честное слово.

«Ой! Память — не радость! Опять что–то забыл!» — едва завидев её, восклицает первый встречный–поперечный, — «Ой, как же я тороплюсь! Я бы с тобой поговорил, да всё некогда, понимаешь! Некогда! В другой раз, ладно?.. Пока–пока, Тварь Носатая!» И встречный тут же стремительно исчезает куда–нибудь подальше от неё, смешно и быстро размахивая ластами или даже закрывая лапками перекошенное лицо.

Никто не хочет поговорить с Носатой Тварью. Даже её единственный друг Пересвист на поверку оказался всего лишь приятелем. Нет, даже просто знакомым. Он ведь сам так сказал однажды, когда все зверушки собрались на большой зверский праздник, и какой–то пришлый хорёк вдруг неожиданно закричал: «Вот это да! Глядите–ка, с кем это Носатая Тварь пришла?! Что это за женишок рядом с ней?! Ха–ха–ха! Вот умора! Ай, да парочка!» Пересвист, помнится, сразу густо покраснел, быстро отпустил руку Носатой Твари и даже отошёл от неё тихонечко в сторону. Но хорёк всё равно не унимался.

И тогда её друг, её лучший единственный друг Пересвист, опустив голову и глядя куда–то себе под ноги, громко сказал: «Никакой я ей не женишок, я это… я вообще просто знакомый, она меня случайно увидела и притащила сюда! Сами с ней разбирайтесь, а я пошёл. Меня дома гости ждут!»

Конечно, это было неправдой, потому что никакие гости ни в каком доме Пересвиста не ждали, а сходить вместе на зверский праздник они с Носатой Тварью договаривались ещё две недели назад. Причем, это он её и приглашал–то…

А ведь она такая приветливая. И поговорить любит — хлебом не корми: как завидит, что зверушки разговаривают или собираются куда–то, или даже уже идут, так сразу туда торопится, издали ещё во всю глотку радостно шепелявит: ««Пфивет! Пфивет!!.. Уф, нафилу ваф довнава! Ну, вдвафтвуйте! Лафкавылайте пофколее: фто у вас ноленьково–та, а? Куда это вы совлавись, а? Я с фами! Мофна? Нефзя? А пафему?» И шкворчит, и шкворчит, радостная такая. А уж любопытная — просто сил никаких нет до чего любопытная! И то ей расскажи, и это, и даже то, что её совсем уж никак не касается, и даже то, что обычно и говорить–то стесняются. А ей надо. Ну, всё–всё чтобы ей выложили, прямо, как на блюдечке. И сама обо всех всем с удовольствием расскажет. Всем посочувствует. Каждому доложится.

Медведь ей как–то проговорился, что на пасеку собирается. Так об этом все пчёлы на неделю раньше узнали. А уж как пасечник рад был, вы не представляете: всех соседей в округе собрал на встречу и сам ружьё приготовил для гостя дорогого. Насилу Миша оттуда выбрался, хоть и в драной шкуре, но всё ж таки живым. Почти год потом на мёд без ужаса смотреть не мог.

Бурундучкам тоже досталось от неё однажды, когда они ей про свои зимние запасы похвастали да кладовки свои спроста показали. Уж кто к ним на следующую ночь наведался неведомо, только до весны всё бурундучье семейство осталось без единого кедрового орешка. Спасибо белкам–соседкам: не дали бурундучкам с голоду помереть, дожили они до тепла кое–как.

В общем, хлебнул звериный народ лиха с Носатой Тварью. А она так до сих пор и не поймёт: нос–то её причём здесь? Он–то в чём провинился, бедненький? Может, из вас кто–нибудь ей подскажет? Да, вот она и сама уже к вам спешит. Видите? Ну–ка, выкладывайте ей скорее все свои тайны. Всё–всё до капельки. Не хотите? А почему? Стойте, что это вы заторопились куда–то, а?