Жил–был царь–государь Султаныч. И было у него три дочери. Старшую звали Вообще, среднюю — Крайне, а младшенькую — Очень. А самым младшим был у него сын–красавец — розовые щечки, Чуток назывался. Ещё была у них мама–царица. Очень суровая женщина. Звали её Тритатуськи — Тритата. Как зыркнет глазищами: считай — пропал. Так, правда, один Султаныч про неё сказывал. Народ не верил, но соглашался с правителем. Надо же его поддержать, посочувствовать, пожалеть, прислать Иногда. Так богатыря народного величали. Только Иногда соберется на помощь царю, как тот уже сам навстречу бежит, руками машет, палец ко рту прикладывает и озирается: мол, спасибо, не надо, своя семья — разберёмся. На самом деле Тритатуська его не трогала, просто Султанычу ужасно нравилось, когда его жалеют, сердобольничают.

Выросли дочери, надо замуж выдавать, а то неудобно как–то. Ну, женихов на дармовщинку — на приданое только свистни, тут же наскачет целая туча — тунеядцев. А что давать? О чём не подумай — всего жалко. Трудом доставалось, по наследству. Всю жизнь копил. И начал Султаныч чахнуть над златом, как положено. Совсем разболелся.

Доченьки жалеют его, говорят:

— Ну его — это самое замуж, не пойдём никуда. Будем папеньку жалеть да маменьку радовать.

Но родители не обрадовались.

— Лучше своих внуков кормить, чем чужие придут, когда мы все помре от старости, — так и сказали.

Задумались девчата: как бы замуж выйти подешевле? Народ узнал про их печали, хмыкнул, но помогать не стал. У всех женихи есть. Тут палка о двух концах: сейчас подскажешь, а потом, если что, сам же с носом и останешься.

Очень влюбчивая была. Книжек–романов начиталась и чувствует: сейчас влюбится. Вот так сильно чувствует, что уже дальше некуда. А тут Иногда мимо проезжает на коне богатырском, родители его в магазин отправили, за хлебом. Велели, чтоб никуда не сворачивал, не ровен час.

— Иногда! Иди ко мне, милый! — кричит ему Очень из терема.

Тот как услыхал, так припустил вскачь пуще прежнего: родители ж не велели, да и магазин вот–вот закроется, время позднее.

Очень видит, что молодой человек спасается от неё бегством, нет, чтобы сразу его разлюбить, так ещё больше полюбила. Вот как любовь зла! Рыдает она, мучается и любит его, и любит. Забилась в угол, в темноту, любит и плачет потихоньку.

Вызнали сестрицы про её беду. Крайне злая ходит. Вообще — не узнать! Но про сестрицыну тайну сердечную родителям ничего не сказали. А материнское сердце не обманешь. Вызывает Тритатуська — Тритата царя к себе в зал приёмов. Султаныч сразу явился. Без опозданий.

— А слышал ли ты, отец родной, что с твоими дочерьми творится? Крайне злая ходит. Вообще не узнать. Очень с лица сошла. А всё из–за тебя!

Раскаялся царь, упал в ноги, сказал, что во всём признаётся заранее и готов выдать сообщников. Главное, чтоб ему объяснили, что же случилось. А уж он не подведёт, непременно заучит наизусть всю свою вину.

Не выдержала царица, рассмеялась над простофилюшкой. Простила. И говорит:

— Повадился к нашей младшей дочери соседский богатырь Иногда. Влюбил её в себя и мучает теперь книжками–романами. Она не хочет читать, а он требует, грозит бросить её, несчастную.

Как рассвирепел царь–государь! Как собрал войско! Так и пошёл войной к соседскому дому! Явился туда, в дверь позвонил и кричит:

— Выходи, Иногда, на битву! Пробил твой звёздный час! Выходи, позорник! Я всё своё войско с собой привёл! Не отвертишься.

Слышит царь: вроде проснулись в доме, шебуршатся. Выглянул заспанный Иногда в окошко и хлеб–соль протягивает:

— На, царь–батюшка, возьми, не побрезгуй. Магазин сегодня рано закрылся, я сам еле успел. А тебе, Султаныч, видать, вовсе не досталось. Голосочек–то как ослабел. Ой–ёй–ёй! На, ешь, поправляйся.

Растерялся Султаныч, ломоть хлеба в котомку сложил и отправился восвояси. Как теперь с Иногда драться, если он с ним хлеб преломил, поделился? Ведь известно же: кто с тобой хлеб преломил, тот тебе родным стал.

Вернулся Султаныч, рассказал своей семье всю эту запутанную историю. Глядит: Очень повеселела, песенки поёт. Сестрицы, на неё глядя, тоже заулыбались. Тритатуська лицом посветлела и говорит царю–батюшке:

— Вот и ладушки. Поскольку Иногда нам родной теперь, то пусть к нам и переезжает жить. Очень довольна будет. А мне ради дочкиного счастья ничего не жаль.

— А как же приданое?! — вскричал побледневший от жадности отец.

— Какое приданое? Проехали. Иногда и так уже нашей семье родной! Ты ж сам сказал.

Так облапошили они богатыря, женили на царевне Очень. Не прошло и года, как и Вообще замуж вышла, и Крайне там оказалась. У каждой — по хлебному ломтю от сватьев. Без приданого взяли, постеснялись с родных требовать.

Подрос Чуток маленько. Женихаться начал. Надел царевич самый красивый наряд и пошёл в лес чужое царство–государство проведать, невесту себе привести, если что. А в лесу разбойнички добра наживали, они его быстро обчистили, раздели, разули и не в ту сторону отправили.

Пришёл Чуток не туда, видит, что ошибся. Хотел назад повернуть, а тут его голосок девичий окликает:

— Женился бы ты на мне, Чуток! Я — твоё счастье.

Обрадовался Чуток, озирается, а не видно никого. Что за пропасть? Искал, искал. Никого. Только в путь двинется — опять тот же голосок! Отчаялся Чуток совсем. Решил перекусить, а нечем. Даже котомки нет, всё у него в лесу отобрали. Сел на траву и заплакал. Жалеет себя. Вдруг рука его в траве наткнулась на что–то. Батюшки, краюшка хлебная!

Только он собрался от нее откусить маленько, как завопит хлебная краюшка:

— Караул! Чуточек, неужели, ты меня, невестушку свою, съешь сейчас? Ай–яй–яй! Горе мне, горе…

— Как же я на тебе женюсь? Ты же не человек!

— А ты отнеси меня к себе домой да передай отцу своему, скажи, чтобы невесту твою нашел по хлебной краюшке.

Так Чуток и поступил. Подивились Султаныч и Тритатуська и поняли так, что долги свои людям возвращать надо. Собрал Султаныч ради сына своего весь народ, поклонился народу в пояс и попросил у него невесту своему сыночку найти. А в знак благодарности, преломил он с каждым своим подданным хлеб. Поклонился ему народ и по домам разошёлся…

Вернулась в дом и царская семья: Тритатуська, Султаныч, Вообще и Крайне с мужьями, Очень с Иногда, только Чуток во дворе остался. Грустит. И вдруг из терема царского доносится до него голосок девичий:

— Чуток! Родной! Иди скорей ко мне! Это я — твоя Хлебная Краюшка!

Побежал Чуток домой, а там его девица ждёт — неописуемой красоты. Улыбается и говорит:

— Неужто не узнаёшь?

— Как не узнаю? Сразу узнал! По голосу!

Тут даже царица прослезилась от счастья за сыночка. А сестрицы завизжали от восторга. А царь–государь «Барыню» сплясал. Вприсядку.