Ехали из деревни три мужика на телеге. Весёлые, с песнями. Вдруг слышат, как в придорожных кустах бьётся кто–то. Да, страшно так бьётся, аж, подходить боязно.

— Эй! — кричат мужики, — ты кто? Может, подсобить, а??

— Сердце я, — слышится в ответ, — бьюсь тут давненько. Да всё бестолку. Езжайте, мужики, своей дорогой. Не мешайте мне. По–хорошему прошу.

Мужики переглянулись. Кивнули голосу незнакомому и, айда, назад в деревню. Разбежались по своим избам. Думу думают.

Ничего не удумали. Вечером собрались возле речки. Как так? Не может сердце само по себе разговаривать и биться. Должен кто–то ещё там быть. А вот кто? Что за человек такой, у которого сердце само по себе говорит?

Судили, рядили, спорили до хрипоты. Чаю деревенского напились сверх всякой меры. Гармошку принесли. Перемигиваются. Песни поют. Потом в баню париться побежали… В общем, спалили баню, как обычно. Нечаянно, конечно. Ну, и спать полегли, чумазые, кто где прикорнул.

На следующее утро с больной головой все трое проснулись. Чаю по чашечке пропустили и опять ехать собрались по срочной надобности. Вот так уж приспичило им. Чтоб не страшно было ехать, положили они в телегу с собой дубья всякого ужас сколько. А что? Смелость ведь города берёт, говорят. Молодцы — орлы.

Доезжают до того самого места. Тишина. Нет в кустах никого. Искали, искали, ничего не нашли. Стали голос вспоминать. И все трое разное вспоминают.

Один говорит, что голос был такой и такой, другой перечит ему: нет, сякой и сякой был голос. А третий слушал обоих, слушал, потом рукой махнул, слез с телеги и обратно молча пошёл. Почему?

Приуныли его товарищи. Подумали и тоже оглобли к деревне своей повернули. Вечером собрались по–привычке на бережку. Дождались третьего своего. А тот молчит. В сторону смотрит.

— И чего ты в сторону глядишь? О чем молчишь? Сказывай, не мучь нас более. Что нам всем послышалось–то вчера на дороге?

— Гляжу я в сторону и молчу, мужики, оттого, что стыдно мне. А стыдно мне за вас. А за себя и того стыдней. Мы зачем из деревни своей ехать собирались? Куда? В город. За жизнью легкой. Обленились мы, разучились землю–матушку пахать, с утра раннего вставать. Гляньте на избы свои перекошенные, на ограды развалившиеся, на скотину недоенную, голодную. Ни косить не хотим, ни сеять. Одно только на уме: чаю деревенского нахлестаться да с гармошкой поплясать.

А теперь и того нам мало сделалось. Вовсе решили сбежать из деревни–то. В городе ведь мёдом намазано. Бессердечными мы стали, бессовестными.

Так вы знаете, почему каждый по–своему голос тот слышал? Потому что каждый своё сердце только и слышал. Как оно бьётся в кустах, как мучается, землю родную покидать не хочет! Слышал да не узнал.

Так вот, что я вам скажу, мужики. Нельзя нам землю эту оставлять. Ну, уйдём мы. Уйдём. А сердца наши, пока мы живы, не с нами в городе будут, а здесь будут. И биться будут одни. И вот не уйду я никуда из нашей деревеньки. Не уйду и всё! Здесь мы родились, здесь нам и жить. Только жить по–другому. По–человечьи.

Вздохнули мужики. Взоры свои потупили. До того совестно стало…

И вот с тех пор всё в этой деревне переменилось. А в какую сторону — понятно, наверное. Спасибо тебе, доброе сердце. Спасибо, что бьёшься.