Судьба щедро подбросила Егору очередной подарок. Под утро раздался звонок. Наблюдатель доложил осипшим и слегка пьяным голосом, что объект прибыл — все окна освещены, что объект приехал на такси с двумя чемоданами и больше из дому не выходил.
Наступил решающий момент!
Весь день провел Егор в бешеной беготне: уговаривал, грозил, льстил, подкупал… О, как непросто устроить настоящее первое свидание с Девушкой Своей Мечты! Свести воедино все силы природы и человеческие ресурсы!
Вертолет, автобус, оркестр, цветы, машина… А если метель? А если дождь со снегом? А если минус сорок? Для музыкантов завезли сорок комплектов теплого белья. Взяли с военных складов наборы для десантников, воюющих в условия Крайнего Севера. Это повлекло за собой покупку фраков на два размера больше.
Егор едва успевал выписывать чеки.
На два ближайших дерева пришлось установить прожекторы на случай тумана или снегопада. Егор, конечно, запросил официальный метеопрогноз, но он, как все нормальные люди, не верил синоптикам.
«Надо все предусмотреть, — горячечно размышлял он, — чтобы потом не было мучительно больно за упущенный шанс… Она должна… она поймет…» Егор вдруг вспомнил выражение Маркса: жалка та страсть, которая не вызывает ответного чувства. Ну нет! Его страсть не жалкая! Его страсть поет скрипкой, гремит вертолетным мотором, сияет прожектором на обледенелой березе…
К часу ночи все было готово. Егор провел генеральную репетицию во дворе своей клиники. Камерный оркестр с воодушевлением исполнил адажио, тенор спел, прожектора воссияли, высоко в черном небе стрекотал милицейский вертолет… ниже он опуститься не мог по причине ночного времени и плохой видимости, но Егор хорошо представлял себе, что, если эту дивную картину посыпать букетами цветов… Ну, я вам скажу! Ну, орел!
Единственное, что его смутило, — так это неадекватная реакция персонала и пациентов клиники. А с другой стороны — больные люди, что с них взять! «У них всё в прошлом, — думал он холодно. — Им не понять».
Егор выдал аванс всем участникам представления, велел им хорошо выспаться и быть к часу Икс выбритыми и абсолютно трезвыми.
К утру в клинике все улеглось. Больные забылись коротким тревожным сном.
* * *
Около девяти утра, тревожно поглядывая на серенькое московское небо, Егор начал подтягивать свои силы. Он чувствовал себя Наполеоном.
Разведка донесла: объект квартиры не покидал. Егор дал команду начинать. И началось…
Во двор задом вкатился трейлер, и парни из автосервиса чуть ли не на руках вынесли машину — чистенькую, сверкающую, перевязанную гигантской розовой лентой, будто девочку из роддома привезли. Машину бережно поставили прямо под балконом объекта, сняли целлофан, сдули случайную пылинку и осторожно удалились.
На место трейлера въехал автобус, из него гуськом потянулись музыканты — подозрительно кругленькие и похожие на пингвинов в черных фраках и белых манишках. Молча заняли свои места, дирижер (тоже кругленький по причине теплого белья на гагачьем пуху) вышел вперед и посмотрел на Егора. Тот дал знак — готовность номер один! — и махнул осветителям на деревьях. Вспыхнули прожекторы, двор залили потоки света — за окнами замелькали испуганные лица жильцов. Зато оркестр был как на сцене Большого зала консерватории. Егор кивнул дирижеру. Дать команду голосом он не мог — горло перехватило и на глаза наворачивались слезы.
Дирижер мотнул в ответ головой, отбрасывая со лба непокорные кудри… и полилась божественная мелодия Петра Ильича Чайковского. С треском стали распахиваться заклеенные на зиму окна и балконные двери. Встревоженные жильцы, прикрываясь ладошками от нестерпимо слепящего света, пытались разглядеть, что творится во дворе.
Егор нетвердыми шагами подошел к машине и положил руку на капот. За заветным окном мелькнула голова в бигуди и пропала. Оркестр с изумительной силой и страстью играл бессмертное адажио, дирижер вспотел, лица у оркестрантов сделались таинственные и лукавые.
Из подъезда выбежала девушка. Та самая. Светлана Самохина, двадцать три года, рост 166 сантиметров, брюнетка с карими глазами. Она всё-всё поняла, увидев еще из окна машину и оркестр.
Едва она показалась в дверях, Егор махнул перчаткой, музыканты расступились и пропустили маленького толстенького тенора. Он сложил ладошки под грудью и сладко затянул:
Скажите, девушки, подружке вашей…
Оркестр слаженно перешел от Чайковского к неаполитанской песне.
Девушка, спотыкаясь на тонких высоких каблуках, с расширенными от счастья глазами бежала к Егору, то есть к машине, но и к Егору тоже… Она робко положила ладонь на капот своей чудесным образом спасенной машины, пальцы их переплелись… Егор вздрогнул, как от удара током. Светлана открыла рот… Он замер…
И тут оглушительный грохот накрыл дом, весь двор и, кажется, целиком Москву.
В небе появилось огромное пятнистое брюхо. Народ все понял и метнулся по домам с истошными криками. Балконы опустели. Окна захлопнулись.
Позже Егор узнал, что милицейский вертолетик сломался в самый последний момент — уже после генеральной репетиции. Друзья-гаишники не хотели подводить Егора и одолжили за ящик пива «Хольстейн» боевую единицу у армии. Это была знаменитая «Черная акула», в брюхо которой два джипа входят как нечего делать. И еще много места остается…
«Акула» снижалась рывками, натужно ревя. Чудовищным ураганом разметало музыкантов, тенор шариком покатился по грязному снегу. И, как во сне, он продолжал петь, а летящие музыканты продолжали играть. Видимо, неаполитанскую песню. Их лица из лукавых стали злобными и очень красными. Вертолет лопастями рубил верхушки деревьев. Звенели разбитые стекла верхних этажей.
Девушка широко открыла рот. Ее длинная роскошная шуба вывернулась, поднялась вверх и закрыла ей голову. Может, и к лучшему. Потому что наступила кульминация. Сверху посыпались букетики фиалок. Изящные бутоньерки с бантиками были само очарование, но, к сожалению, летящий на большой скорости мокрый букетик подобен метательному снаряду. Бум, бум, шлеп, шмяк! По стенам, по лицам, по стеклам размазывались пармские фиалки. Все это равнодушно освещали мощные прожектора, брошенные на произвол судьбы струсившими осветителями, которые при первых порывах ветра ссыпались вниз и залегли. Березы гнулись, но стояли…
Девушку повалило и потащило по снегу. Егор бросился из последних сил и накрыл ее своим телом. Фиалки колотили его по спине, рукам и ногам. Это было неприятно, но терпимо. А вот прямое попадание в голову едва не отправило его в нокаут.
Наконец бомбежка прекратилась. Егор встал и повел Светлану к подъезду. Вертолет, сбросив весь груз, поднимался. Неожиданно со свистом пронеслось пустое ведро и упало в непосредственной близости от дирижера. Оркестранты, осторожно обходя зарывшееся в землю пятнистое армейское ведро, взяли дирижера под руки и повлекли к автобусу.
Егор ничего этого не видел. Он вбежал в подъезд, захлопнул за собой дверь и отвел пушистый воротник от счастливого лица Светланы. И почему это ему, дураку, тогда, у шкафа, показалось, будто она нехороша собой. Счастье чудесно преображает любую женщину. Огромные глаза сияли, нежный румянец покрывал щеки. Она, естественно, всё, всё поняла! Каждая девушка ждет своего принца — с цветами и музыкой. И узнает его сразу, без лишних слов и объяснений. Другие могут обмануться, ошибиться или тешить себя иллюзиями, но она — нет! Она совсем другое дело. Чудо произойдет именно с ней, именно к ней придет принц и скажет: «Я искал тебя всю жизнь!»
Девушка нежно притянула к себе Егора и поцеловала.
«Я король!» — только и подумал Егор, потеряв всякую связь с реальным миром.
Сверху раздавались испуганные голоса жильцов, которые топтались на лестничной площадке, опасаясь выйти на улицу.
— Что это было?!
— Боже, прямо конец света…
— Опять переворот. Сколько можно?!
— Выселяют! Я лично — ни ногой! Меня вертолетами не напугаешь!
— Права не имеют!
— Выедешь, как миленькая! Отключат воду, свет, канализацию…
— Права не имеют!
— Ха-ха-ха!
Егор открыл глаза и сказал:
— Я искал тебя всю жизнь!
Она мило улыбнулась, достала букетик фиалок, запутавшийся у нее в волосах и вдохнула аромат.
Егора до слез умилил этот детский жест, и он продолжал прерывающимся голосом:
— Извини, так все глупо получилось… я хотел, чтобы наша первая встреча была необычной, не как у всех, понимаешь?
Светлана кивнула, не спуская с него торжествующих глаз.
— Ну… скажи что-нибудь… — прошептал Егор.
— Мне сегодня приснился сон, — доверчиво залепетала она. — Ты не поверишь! Что моя машина нашлась!
У Егора волосы на затылке зашевелились.
— Что? — спросил он беззвучно.
Она погладила его по тщательно выбритой щеке. Егор дернулся.
— Что?! — еще раз спросил он осипшим голосом. — Повтори! — и тряхнул ее за воротник шубы.
— Отпусти, дурачок! — томно протянула она. — Люди смотрят… Пойдем ко мне… Выпьем кофе… и по капельке коньяку! — Она подмигнула.
Егор все понял. С тупым отчаянием он шел за ней сквозь строй жильцов, которые что-то кричали, махали руками, замаячило лицо соседки по этажу и расплылось в льстивой улыбке.
— Быстро вы машину нашли, товарищ… гражданин капит… э-э… господин майор!
И тут дверь за ними захлопнулась, голоса стихли, Егор прислонился к стене и утер холодный пот со лба. Произошла чудовищная ошибка. Это была не она! Не тот голос!
И что теперь сказать этой курице? Как объяснить? Ведь она открывает коньяк и слышит вальс Мендельсона… и видит свадебное путешествие…
«Боже! Как я вляпался! За что?!» — Егор застонал, ощутив весь кошмар ситуации. — Уйти, что ли, потихоньку? По-английски, так сказать. Смыться — и всё. — Он взялся за ручку двери, вдруг остановился. — Стой, дурак! Ведь она знает ту, настоящую… Они же подруги!»
Егор глубоко вздохнул, сосчитал до десяти и мужественно вошел в гостиную.
Плотно закрыл за собой дверь, сел в кресло и потер лоб. Светлана уже успела поправить прическу и макияж. И столик был сервирован: дымящийся кофе в полупрозрачных крохотных чашечках, коньяк искрился на донышке огромных пузатых бокалов, сужающихся кверху… И лимон был нарезан тоненько-тоненько…
Егор с ужасом почувствовал, как закипает в нем беспричинная глухая злоба. Сколько раз накрывали ему именно такой стол самые разные женщины с одинаковыми алчными глазами и кровавым маникюром. И лимон всегда был нарезан тоненькими кружочками! Да никто, никто из его знакомых не закусывал коньяк лимоном! Ни новые русские, ни старые сроду этого не делали, тем более с утра. И кофе Егор не любил. Чаю бы крепкого, свежего… а лучше — водочки! В стакане граненом… и закусить бы горячей молодой картошечкой с селедкой… или пучком свежей редиски… или розоватым хохляцким салом… Егор вдруг осознал, что давно не ел всего этого. Омары, авокадо, фазаны! Работает как вол, зарабатывает кучи денег, всех содержит, всем отстегивает! А что в итоге? Жрет не то, пьет не то, спит не с теми, и даже дома у него, в сущности, нет… Обедает у мамы, ночует у Вероники… Правда, Вероники теперь нет… А, черт с ним со всем этим!
Он схватил пузатый бокал, залпом выпил и выпалил:
— Главное — что я нашел вашу машину! А это было непросто! К слову сказать, милиция тут ни при чем! У меня свои каналы…
Светлана томно кивнула:
— Я понимаю…
Егор приободрился и заговорил увереннее:
— Машина была битая, сами понимаете, неделя в угоне — тачки нет. Но мне очень нужно было выйти на вас, и не с пустыми руками…
Ее гладкий выпуклый лобик прорезала первая тревожная морщинка. Светлана задумалась.
А Егор, ступив на привычную почву деловых отношений, совсем осмелел.
— Машину я починил, не считаясь с расходами. Ну, это мои проблемы, не будем заострять… Вы мне очень нужны, от вас многое зависит…
— Я согласна… — Светлана опустила ресницы, приоткрыла влажные губы и потянулась к нему. Ее грудь взволнованно трепетала над лимоном и коньяком.
Егор тоже потянулся к девушке, только взял немного в сторону и прошептал в маленькое глупое ушко:
— Мне нужны координаты вашей подруги, с которой вы стояли у мебельного магазина, на проезжей части перед зеркалом… Помните огромный шкаф? Потом вы уехали на этой самой машине, позже угнанной. Ключи, милая, нельзя оставлять, даже если выходишь всего на минуту! А подруга ушла пешком… Я запомнил только номер вашей машины. И вот я…
Светлана отпрянула, вжалась в спинку кресла и страшно побледнела — до синевы. Сразу стало видно, какая она будет некрасивая в старости… Она положила ногу на ногу и закурила. Табачный дым повис между ними. Светлана прищурила глаза — у нее выступили слезы, она закашлялась…
Егор, ободренный молчанием девушки и, как ему казалось, своим правильным поведением, продолжал четко и убедительно:
— Я рад, что мы встретились и, конечно, подружились, не так ли? — Он с улыбкой достал из кармана ключи от машины, положил их перед Светланой. — Замки, естественно, поставили новые, старые, вы уж извините, можно было шпилькой открыть!
Светлана, округлив губы, выпускала колечки дыма и загадочно молчала. Наконец она мужским жестом раздавила в блюдце окурок, измазанный яркой помадой. «Макс Фактор!» — пронеслось у Егора в голове ни к селу ни к городу, и это почему-то показалось ему дурным предзнаменованием.
— Это была я! — ласково сказала Светлана не своим голосом.
Егор остолбенел.
— Но как же, Светочка? Голос! Я помню Голос!
Она закашлялась нарочито хрипло и беспомощно развела руками.
— К сожалению, я простыла, небольшое осложнение на связках, у певцов это часто бывает… — Она положил свою узкую ладонь с острыми коготками на его кулак и заставила разжаться. — Вы меня совсем не знаете… Да, это, в сущности, трагедия всей моей жизни! Только не смейтесь… — На глазах ее выступили слезы. — Мне больно говорить об этом. Голос, который то появляется, то исчезает. Почему? Кто знает… Я с блеском закончила музыкальную школу! — С этими словами девушка метнулась в глубь квартиры и притащила ворох справок, похвальных грамот, документов. — Вот диплом. И, представляете, не поступила в консерваторию. А ведь вся моя семья — отец, бабушка, тетка, прадед — все были связаны с музыкой, с театром!
Егор смотрел на нее дикими глазами и не знал, верить или нет… Похож голос или не похож? Нет, совсем не похож! Как такое может быть? Двойные связки? Особое строение гортани? Редкий врожденный дефект?
— А вы к врачам обращались? — растерянно спросил он.
Светлана горестно покачала головой.
— Гос-споди, где я только не была! Отец меня в Швейцарию возил, в Америку! Врачи лишь разводят руками. Для них это такая же загадка, как для меня. Неделю, месяц, полгода я пою божественным, невероятным голосом сложнейшие партии, слушатели в истерике, специалисты в шоке, а потом — бац! И всё… Как говорится, медицина бессильна! Поздороваться не могу… как сегодня… — И она попыталась улыбнуться бледными, дрожащими губами.
— Да-а… — неуверенно согласился Егор. — Чего только не бывает на свете… Ну, я пойду… Спасибо за кофе. — Он поднялся и медленно направился к двери.
Девушка снова закурила, провожая его взглядом.
Егор обернулся.
— А вот курите вы зря…
— Какая разница? — пожала она плечами. — Зря — не зря! Я жить не хочу!
Егор вздрогнул. Что-то почудилось ему в этом зазвеневшем, трагическом голосе.
«А может, и она, — подумал он. — И вертолет какой-то странный был… Я такой не заказывал. И ведро бросили. Хорошо, что ни в кого не попали, но вообще-то за такие деньги могли бы и поаккуратнее… Нет, я ей все-таки не верю! Не верю!»
И он вышел молча, не попрощавшись. По-английски, как и мечтал.
На улице Егор понял, что весь транспорт в разгоне: вертолет улетел, оркестр увез автобус, уехали механики в трейлере и осветители на грузовике. А ему и ехать было не на чем, как-то не подумал об этом заранее.
Он вздохнул и пошел к метро. Около станции царило необыкновенное радостное оживление.
— Какая прелесть! А запах!
— И почем? Так дешево? Ну, тогда мне два букетика.
— Ой, и с бантиком! Мама, смотри, какая ленточка!
У метро жильцы дома торговали фиалками, которые упали буквально с неба.
Егор узнал деформированное армейское ведро, доверху набитое слегка помятыми, но все равно прекрасными цветами. И вся площадь перед станцией метро благоухала весной и Парижем. Даже у наперсточников разгладились и просияли лица, и стало видно, что у них тоже была мама, первая любовь и котенок Мурзик.
Рядом с армейским ведром стояла соседка Светланы и голосила:
— Фьялки! Фьялки! Налета-ай!
«Вот так всегда, — подумал Егор. — Истратил уйму денег, поднял на ноги пол-Москвы и оказался дурак дураком!»
Проклятые цветы не отставали от него и в метро. Люди покупали фиалки и везли их в разные концы города. Массу женщин осчастливил сегодня Егор — молодых и старых, толстых и худых, блондинок, брюнеток и даже рыжих — кроме одной-единственной…