Останешься… Опустошишь розетки. Погасишь свет и ляжешь на диван. В сетчатке, в глубине хрустальной сетки качается простой самообман. Останешься… И в глубине молчанья услышишь одинокий нежный звук. Останешься… и скажешь: "До свиданья…" И мир, как книжка, выпадет из рук.

Нам не проникнуть в тайну мира И смысл боли не понять. И жизнь летит как будто мимо И учит ничего не ждать. Но в череде перерождений Так хочется хотя бы раз Увидеть, как сольются тени, Когда-то помнившие нас.

  Там, где смеялась вода,   переливаясь из пустого в порожнее,    и привычка жить превращалась в привычку жечь,   жадные глаза вечности всматривались                       в твой склонившийся профиль..   А на дне уходящего дня блестела фальшивая монетка луны..    И пространство погружалось в темноту,        исходя тоской о нежном безумии…

Был мертв и снова стал живым. Узнал, ответил на улыбку. Отправил в прошлое открытку с одним коротким словом: "дым". Закончил вечности портрет поверх портрета безрассудства. И погасил остатки чувства, как гасят днем ненужный свет.

Вторичное приближение К ненужным уже рубежам… Ты помнишь пустое скольжение И жалкий предел падежа?.. И то, как безмолвием призваны, Пытаясь язык обмануть, Мы были на время нанизаны, И в этом была наша суть… Ты помнишь, как слов безразличие Учило в молчании жить?.. И осень меняла обличие, Не в силах судьбу изменить.

Мне говорят, что счастье где-то есть… А я вчера прочел в библиотеке Историю о странном человеке, который жизнь решил с конца прочесть… Он описал извилистый свой путь, но шел обратно к самому рожденью. К доверчивости детской, к неуменью осознавать изменчивости суть. В обратном счете все теряло вес. Дышать и жить все легче становилось, пока душа его не  растворилась в прозрачной бесконечности небес.

Моя немота — это немота дерева, сожженного молнией… Мое присутствие изменчиво, как рисунок тени на стекле… Мой мир устал, как пилигрим, забывший свою дорогу… Мои слова, умирают, не успев родиться… И весь мой ответ ветру —   неуверенный жест руки,     Оставляющий людям право меня не слушать…

-  Ты думаешь, что счастье где-то есть? -  Конечно, есть!.. — он только усмехнулся. Она сидела, голову склонив, погружена в себя. Он делал вид, что этого почти не замечает и продолжал о чем-то говорить, заваривая чай одновременно и напевая песенку простую.  - Ты как всегда без сахара?  - Не знаю…  - О'кей, пока подумай, я налью.  Он делал вид, что он вполне спокоен,  но песенка, конечно, выдавала  его тревогу внутреннюю.  - Завтра  схожу в библиотеку, может там  есть этот Тихомиров.   — Может быть…  Она сказала и опять взглянула в окно на снег, что шел уже весь вечер.  Начало января, второй экзамен. Студенческая норка общежитья. Но что-то вдруг возникло между ними. Незримое, неясное, пустое… Пугающее странным сочетаньем  изжитой нежности и ощущенья счастья,  которое как бы засыпал снег… Он на нее внимательно смотрел… Она была  пугающе спокойна. Да плюс еще экзамен по теормеху, который они оба не любили. Настаивался вечер на молчаньи, как крепкий чай. И тикали часы. И зависали темы разговора в той пустоте, что так его пугала. И он уже не знал, что говорить. Но и молчать казалось невозможным. Молчание росло, как снежный ком.  - Ты все-таки поешь чего-нибудь.  - Не хочется совсем…  И вновь провал  в ту паузу, где все грозит случиться  не вовремя, где каждый шаг опасен,  а слово оседает в глубину,  ржавея в подсознаньи постепенно. … Потом он вымыл чашки и тарелку,  и выставил продукты за окно,  впустив на миг морозный снежный вечер.  Она сидела, ноги подтянув,  и медленно его конспект листала.  Но он-то знал, что думает она  совсем не об экзамене.                                           — А здесь  ошибка у тебя. И здесь неверно.  Да как же ты писал?  О  чем ты думал?  - Наверно, о тебе.  - Уж не иначе! —  с иронией ответила она.  И встала резко, подойдя к окну.  Смотрела долго, а потом сказала:   — Пойти бы погулять…   — В такой мороз?!..   — И снегом подышать, хотя б немного…  -------- — Они гуляли. Снег под фонарями, сверкал, переливался и искрился. А после снова пили чай, и время уже ушло из комнатки их теплой. И лишь молчанье где-то затаилось, и тенью промелькнуло на стене, когда тела в отчаяньи сливались, а души не могли преодолеть невидимой преграды отчужденья.

В глубине ожидания время назад потечет, и собьется февраль с монотонного снежного ритма. День, как шарик рулетки, опять на "зеро" попадет, и сбежит, словно Золушка с бала, усталая к нежности рифма. Снова свет золотистый окрасит твой дом изнутри… И окошко твое как маяк на окраине мира. Мне так хочется снова и снова с тобой говорить о попытке любви неуверенной, брошенной, сирой… Мир возможностей смутных и вечных несказанных слов. Если только бы не был я снова отравлен зимою!.. Но опять меня прошлым, как снегом, всего занесло. Только имя твое,  только нежное имя со мною.

То, что днем казалось временным, вечером обретает горький привкус      дурной бесконечности. Снег как хамелеон меняет цвет    Становясь грязно-лиловым.  Часовая стрелка касается пределов грусти,    И люди замирают перед прыжком в одежду отчуждения. Вечер без запинки соскальзывает в ночь,  И в уснувшем городе разговаривают между собой          Обезумевшие автоответчики…

Кислородная маска свободы. Вдох и выдох… Ночник на столе. Как былинки качаются годы, И термометр вновь на нуле. Вдох и выдох… И воздух колючий вдруг коснется колючей щеки. На разрыве забытых созвучий, на оборванном ритме строки. Но сгорели слова, словно свечи, Отступило безумие книг… И в морозный рождественский вечер Был отпущен на небо старик.

1. Я пытался услышать звучание дня, Но минуты опять обманули меня. И осталось щемящее чувство. И внутри было странно и пусто. Я пытался услышать единственный звук, Но опять замыкался забвения круг. И молчание было точнее, И касание было нежнее… 2. Прикосновенье пустоты. Прикосновение к забвенью… И все, к чему стремился ты, вдруг исчезает зыбкой тенью. И ощущаешь тот испуг, когда ты ничего не хочешь. И мир теряет твердость вдруг в нечетком очертаньи ночи. А время, как всегда, спешит к попытке нового спасенья. И немота в себе хранит Божественное неуменье.

Последние часы зимы. И сумерек щемящий опыт. Надежда перешла на шепот, пока друг друга ждали мы… И зажигая свет ночной, пространство строило нам мостик. Ты шла ко мне так долго в гости, что вновь забыл я облик твой… Последний шанс у февраля свиданию не дать случиться. И бесконечно вечер длится, и ртуть впитала суть нуля… Но я услышал твой звонок. Открыл, не зажигая света. Была ты в прошлое одета, И облик грустен был и строг. Ты привела с собой февраль. "За ним охотятся… Поможешь?.." И я вдруг ощутил до дрожи, как мне тебя безумно жаль. Ты так хранила прошлый снег, как будто в нем спасенье было. Ты зиму той зимой любила, А я был устремлен к весне. Так и закончилась та ночь. Ты, плача, провожала зиму. И я смотрел куда-то мимо, не зная как тебе помочь. А утром к нам пришла весна И город задышал надеждой. А ты  ушла, оставив нежность И шарф свой синий у окна…

Приключенья ума безграничны, А душа словно ходит по кругу. Вспоминается корпус больничный, Затаивший движенье испуга… Изможденные лица молчанья, Что тоскуют по кисти Ван Гога. И спокойная грусть ожиданья, Там где белого цвета так много… Здесь привычней молчанье о главном. Здесь для смерти не ищут причины. И сживается равное с равным Словно краски единой картины. А весною наполненный дворик, Как попытка свободы и света. И уходит от берега море, Словно врач молодой от ответа… Но больные мудрее и проще, Прикоснувшись к иным измереньям. И для них даже вечности почерк Без труда поддается прочтенью. Да и что им диагноз надежды? Что им йогурт и способы связи? Если образ любви неизбежен, Разве нужен им замок фантазий?.. Здесь, в больнице, иные начала И простые спокойные лица. Здесь великое спрятано в малом, И к бессмертью смиренно стремится.

Он сидел и подняться не в силах, Ждал, что кто-то к нему подойдет. Он смотрел на веселье унылых, И на вечные цепи хлопот… Он сидел за столом весь в обносках — Бесконечно усталый старик. И предстал на неструганных досках Перед ним его подлинный лик. На секунду всего, на  мгновенье… Но душе его стало светло.. Он узнал, как даруют прощенье, И опять задышал тяжело. Он сидел, бесконечный далекий От дешевых романов и драм.. Как любовь без любви, одинокий, И забыться мешающий нам… А потом поднимали как тушу, чтобы шел он в свой темный подвал.. И, пальто запахнув, словно душу, Он качался, прощался, прощал…

Она любила рисовать на песке,   даря ветру свои ненадежные миры. Она говорила, что привычка к тоске   есть память об эпохе таинственных рыб…    Она знала секреты перехода в другие века.     И небо не делила на утро и вечер.       И однажды она ушла в облака,     Накинув западный ветер на плечи.    А рисунки ее до сих пор на пляже.     Что взрослым загадка, то детям игра.    Им ветер ночью однажды расскажет       о далеких, волшебных, светлых мирах.    И о той художнице, слепой и нищей.       И как она слушала моря шепот.    И как до сих пор ее чайки ищут,       обжигая крылья о горький опыт.

Найдем ли мы то, что так ищем,   Когда ускользает весь мир?.. В кофейне — ненужная пища,    В омлете — расплавленный сыр. В часах — повторения рана.   А в книге  — чужая беда. И время течет из-под крана,    Прозрачное, словно слюда.  Изменчивых связей сплетенье…    И вновь одиночество ждет Пока красота постиженья   Ненужный мой опыт сожжет.

Я знал, что вряд ли ты придешь, И дал свободу ожиданью. Смотрел на кофе, слушал дождь, И был частицей мирозданья. Лишь чашка кофе на столе И книжечка Аполлинера. И мысли о простом тепле, Как отзвук той ушедшей эры. Мне было грустно и легко… Прозрачно, нежно, непонятно. И где-то очень далеко Ты шла в стихах ко мне обратно. Скользя по строкам-зеркалам, И слушая, как плачет ливень, Я был прозрачнее стекла, И не было меня счастливей.

Голоса… Остановленным эхом Ты заскочишь в холодный трамвай. Равнодушный к хвалам и успехам, Позабывший кофейный свой рай. И устало к стеклянному небу Ты прижмешься гудящим виском. То ли был ты на свете, то ль не был… И трамвай засыпает песком…

Цветы нам дарят красоту Как средство постиженья мира. И с мятным холодком во рту Ты вновь звонишь в ее квартиру. Подаришь белых роз букет И неуменье жить, как прежде. Вернулся через двадцать лет К своей несбывшейся надежде. Она накроет молча стол. И твой букет поставит в воду.  - Как долго все-таки ты шел… Философ, предавший свободу… И что ж теперь? О чем нам жить? — Мне б только быть с тобою рядом… Мне б только научиться быть Дождем, весною, листопадом… И может, вновь я обрету Утраченную веру в чудо. И, падая как в пустоту, Живым хотя бы миг побуду.

Мне все непонятно и больно, мне хочется жить невпопад. И вновь на столе "Алкоголи" о вечной тщете говорят. Я больше тебя не увижу. Читаешь про мост Мирабо. Но знаешь, чем дальше, тем ближе На карте любви мировой. Мой кофе остыл безнадежно в сюжете, который не нов. И все, что казалось возможным, осталось, как прежде, для снов. Послушай, ведь это нелепо!.. Ведь это почти что смешно… В глазах твоих грустное небо, и в нем уже все решено. Три встречи коротких и нежных на грани зимы и весны, на грани несмелой надежды, где время дрожит как весы. Оно остановится скоро. И ты мне помашешь рукой. И кажется, весь этот город был создан для встречи с тобой. Кофейная гуща чернеет На дне одинокого дня. Мой мир стал светлей и нежнее, Тепло твоих пальцев храня.

Деревья в городе на стариков похожи… У них такая же морщинистая кожа… И листья дней под ветром облетают… А старики к надежде приникают, как к дереву, припав к нему щекой… И, ощущая нежность и покой, о детстве вспоминают…

ветер напишет на стекле о солнечных проводах, которые дрожат от  тока моей нежности… протянутые через все небо, они подключены к твоему дому… чтобы ты могла включать свет своей надежды, когда в твоей душе наступают сумерки…

Мы строим воздушные замки, в которых потом не живем. Мы вешаем солнышко в рамке и нового времени ждем. А время не может быть новым, Как жизнь не бывает другой. И, спрятавшись в ракушку слова, мы день выключаем пустой… А завтра наступит такой же. И мы улыбнемся сквозь боль. И вечность, как вены под кожей, что вскроет однажды любовь.

…Шепчется ветер с цветами,  о синих холодных горах…  О голубых вершинах,   царапающих облака.  Шепчется о высокой,     небесной почти чистоте,  где зримо присутствие Бога      в цветке и в далекой звезде.  Рассказывает о рассвете,       который звучит как хорал   Их шепот подслушали дети,      а я их слова записал.

Но что такое совершенство? Попытка время победить? Попытка ощутить блаженство? А может, неуменье жить?… Да, неуменье жить по кругу В холодных скобках бытия. И стать однажды просто звуком, Забыв как сон пустое "я".

Холодный мир…Он обеспечен координатами вещей. Он явью, как чумой, помечен, И вечным умираньем дней. В нем все пытается проснуться И как бы вспомнить образ свой… И связи призрачные рвутся, И только вечность за спиной…