Вихри враждебные веют над нами…
В кабинете Чокина, за его спиной огромный гобелен. На нем изображена, низвергающая потоки воды, гидроэлектростанция. Стены кабинета обшиты полированным темно-коричневым шпоном. Рабочий стол, с перпендикулярно приткнутым столиком на двоих. Отдельно, по левую руку директора, большой стол для совещаний. Справа от рабочего стола вход в комнату отдыха.
На столе у директора четыре телефона. Один общегородской, через приемную; второй прямой, третий внутренний, и четвертый – вертушка.
Тут же письменный прибор из мрамора, пластмассовая карандашница и финтифлюшка для скрепок.
Чокина никто не видел в институтском туалете. По большой нужде на работе ходят только иезуиты. Шафик Чокинович не показывался в общественном месте и по-маленькому. Впрочем, на крайняк, в комнате отдыха имеется умывальник.
– Кто у тебя руководитель?
Чокин цвиркнул. Он сидел в кресле, откинувшись левым боком на подлокотник. После обеда он принял меня по записи.
– Каспаков.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать один.
– В твои годы я был уже главным инженером крупнейшего треста. А в тридцать два стал директором. – Сощурив правый глаз, Чокин изучал меня.
Какой из него Чингисхан, знать не могу. Но на службе у генерала
Горлова наш директор запросто переплюнул бы полковника Удивительного.
– Тема твоей диссертации?
– Методика оценки эффективности использования вторичных энергоресурсов.
– Насчет тебя мне месяц назад звонил Ануарбек Какимжанов. Кто он тебе?
– Дядя.
– Диссертацию в установленный срок ты не защитил.- Чокин вновь прицвиркнул. – Более того, на настоящий момент с ней у тебя полная неопределенность. Теперь, как я понял, ты просишь, чтобы тебе помогли. Я правильно понял?
– Да.
– Каспаков тебе поможет. Но писать за тебя работу никто не будет.
– Я понимаю.
– Это одно. Про тебя я уже кое-что слышал. – Директор еще больше сощурился правым глазом. – На тебя поступает много жалоб.
– Откуда?
– Из лаборатории. – Чокин наклонился в правую сторону, посмотрел вниз, поднял голову и сказал. – Теперь иди.
Разозленный я шел по третьему этажу, остановился у дверей второй большой комнаты и позвал в коридор Аленова.
– Я был у Чокина.
– Попал к нему на прием? Что он тебе сказал?
– Юлит "папа". Но дело не в этом. Он сказал, что на меня поступает много жалоб из лаборатории. Кто меня обсирает?
– Ты не догадываешься?
– Кто?
– Нурхан. Он бегает к Чокину по вечерам. Знаешь, почему он тебя вбагривает?
– Почему?
– Он недоволен, что ты со мной кентуешься. Нурхан завистник.
Что Шастри завистник, мне известно. Да-а… Из-за Кула он бы меня не закладывал Чокину. Я знал, почему он меня сторонится..
В цветочном Доктор с Надькой напоролись на Большого с компанией.
Большой спросил за полтинник. Денег у Доктора нет, на такси Большой привез его к нам домой. В квартиру с Эдькой Шалгимбаевым зашел и Ес
Атилов. И это еще не все. В моторе, прикрывая лицо шарфом, ждал их с деньгами Кеша Сапаргалиев.
Дома были матушка с Эдит Пиаф – старшеклассницей вечерней школы
Гульжан.
Доктор переминжовался и молчал Препирались с Большим мама и
Гульжан. Долг за Доктора матушка отдавать не собиралась и угрожала вызвать милицию. Большой и Ес говорили: "Вызывайте. Вам же хуже будет". Мама позвонила Жарылгапову. Сосед спустился и выдворил
Большого с Есом.
Что и говорить, Доктор не туда залез. И Большой тут стопроцентно прав. Но Есу Атилову и Кеше Сапаргалиеву память как оглоблей отшибло
– они начисто все позабыли.
Кеша Сапаргалиев с 44-го года. Чем он увлекался – я не помню. В юности Кеша дружил с Тараканом и старшим братом Пельменя -
Галимжаном. В настоящее время всегда с иголочки прикинутый, болтался он чаще в центрах.
Ес откинулся полгода назад. Сидел он за хулиганку. Как я уже отмечал, предпоследний в семье Атиловых сын, заматерел еще в семидесятых. По пьянке, говорил Пельмень, Ес представлял серьезную опасность.
Может я и ошибся, решив, что в их памяти произошел сбой.
Возможно, что они и помнили, как когда-то за них впрягался Шеф. Но
Шефа нет и не будет. Должны они остались то Шефу, но не его оставшимся братьям. Справедливо?
Справедливо.
Только вот ежели бы они знали, что в доме покойного Шефа их ждет отпор, то вряд ли бы сунулись в соучастники восстановления справедливости.
И это было бы, если не столь уж справедливо, но тоже по правилам.
Пельмень рассказал, что Большой живет на квартире Еса.
Атилов-средний женат на казашке по имени Лена. Шастают они по городу втроем.
Доктора Большой и Ес не тронули. И на том спасибо. "Могло быть хуже". – подумал я.
Я позвонил Жданову.
– Геннадий Николаевич, я вам приносил материал по вторичным энергоресурсам. Помните?
– Помню. – сказал заведующий промышленным отделом. – Статью я передал корреспонденту Паутову. Звоните ему.
Юрий Романович Паутов служил в ВДВ, выпускник журфака КазГУ.
Работал в пресс-центре Минмонтажспецстроя, корреспондентом молодежной газеты "Ленинская смена". Жена его когда-то закончила хореографическое училище, сейчас работала диспетчером в автоуправлении. У них дочь школьница.
С Зорковым я не знаком. Общался с главным энергетиком УК СЦК
Шастри, при разговорах я стоял рядом и слушал. В материале я успел много чего понаписать и про Озолинга, и про Зоркова.
Галина Васильевна читала про себя и отмечала слух: "А вот этого не надо… Может над этим еще подумаете?". Черноголовина вспоминала слова Бианки и аккуратно напоминала: "Не надо разжевывать… Думать, что читатель глупее вас, не следует. Часто читатель умнее писателя".
Мне не только не терпелось отнести очерк в "Простор", я уже не сомневался в своей профпригодности и подумывал, что Галина
Васильевна в очередной раз выправляя стиль, конструкцию материала, излишне перестраховывается.
Я звонил Паутову:
– Юрий Романовч, когда?
– Не волнуйтесь. Материал пойдет. Сами понимаете, газета не резиновая. Почти каждый день выходят документы партии и правительства. Они – первоочередные.
В декабре вышло Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР "О вторичных энергетических ресурсах". Я вновь позвонил Паутову:
– Юрий Романович, вы в курсе Постановления ЦК?
– В курсе, в курсе. Говорю вам, не волнуйтесь.
Статья грозила застрять. К давлению на "Казахстанскую правду" мама подключила Галину Васильевну и Карашаш.
Черноголовина попросила помочь приятелей журналистов, Карашаш настрополила ответсекретаря своего журнала во что бы то ни стало добыть результат.
Я отдавал себе отчет, как может разбушеваться Чокин, буде статья напечатана в "Казправде". Не знаю, как в других институтах Алма-Аты, но программные материалы из недр КазНИИ энергетики в главной газете республики выходили исключительно за авторством Шафика Чокиновича с довеском- за подписью ведущего спеца по теме. О том, чтобы какой-то мэнэсишка, да еще и сам на сам, отдал материал в газету по главной проблеме дня – энергосбережению – директор не подозревал.
"Лишь бы материал вышел, – думал я, – директор побазарит, побазарит, да успокоится. Ничего, переживем".
Статья не вышла ни в ноябре, ни в декабре…
"Что ты знаешь монах, кроме собственной кельи?".
Мигель де Сервантес. "Дон Кихот Ламанчский". Роман.
Вечером позвонила Галина Васильевна:
– В последнем номере "Нового мира" напечатана проза Вознесенского
"О". Прочитайте.
– Как вы сказали?
– Я сказала "О". Просто "О". Думаю, в работе Вознесенский вам пригодится.
"Новый мир" выписывают Есентугеловы. Вечером следующего дня
Квазик привез журнал.
Прозу Вознесенский пишет блестяще. Поэт рассказывает о встречах с
Муром, Пикассо, Пастернаком и другими.
Идем дальше.
"За спиной я ощутил дыхание Вечности…" – пишет поэт. Вечность, свидетельствует толковый словарь Ушакова, – время, не имеющее ни начала ни конца. Еще в словаре говорится о том, что кануть в
Вечность, значит, умереть, навсегда перестать существовать.
Вознесенский кануть в Вечность не хочет, но что означает "ощутить за спиной дыхание Вечности"?
В прямом, буквальном смысле?
Поэт пишет о несостоявшейся попытке самоубийства. Я не помню из-за чего он решил стреляться. Кажется, из-за поэзии. Решил, но остановил себя, подумав, "о том, кто придет после меня".
Здесь он играет. Играет неубедительно. Мысль о самоубийстве – по факту суицид. Не верится, что ухоженный, рафинированный, вполне себе сытый литератор может всерьез задуматься о казни над собой.
По-моему, настоящему самоубийце ни до кого дела нет. Какая разница, кто придет после тебя? Вы как хотите, но не вяжется театральная эстетизация с выстрелом себе в рот.
Читая "О", убеждаешься, проникнуть в круг друзей автора можно, только заделавшись Муром, Пастернаком, Высоцким, на худой конец,
Пикассо. Всем остальным вход туда заказан.
С жалобой на Надю Копытову на прием к Чокину прорвалась жена
Сподыряка.
– Ваша сотрудница уводит мужа из семьи! – огорошила директора супруга Николая Тимофеевича.
Чокин слушал-слушал, потом встанет и как заорет:
– Господи, боже мой! Уходите! Ничего из дома не носите на работу!
Супружница завлаба не вняла предостережению директора и продолжала зашугивать Надю Копытову.
Надя плакала и говорила:
– Эта… караулит меня у дома… Боюсь в подьезд заходить.
В милиции заявление на жену Николая Тимофеевича не примут. Еще и отчитают Наденьку. Ей волноваться нельзя.
Думать нечего, помочь мог только товарищ детства Бохча.
Бохча, он же Бахытжан Абишев, бывший сосед моего одноклассника
Лампаса и Алима Кукешева. Он работает инспектором отдела кадров УВД города и никому из кентов в помощи не отказывает. Пару раз я уже к нему обращался – Бохча выручил без вопросов.
Я ему позвонил и Бохча велел участковому напугать жену Сподыряка.
Надя Копытова без ума от радости. Всучила бутылку коньяка.
Я ей тискаю: "Ты что, Надя, брать со своих за падло!".
Она: "Ладно, тогда передай бутылку человеку, который помог мне".
Я умолчал, что вот уж Бохча, тот со своих действительно никогда не возьмет, но пузырь, для вида отказываясь, у Нади я забрал.
Надя раззвонила женщинам о моем бескорыстии. Раззвонила так, что
Марадона решила, что у меня большие связи в ментуре и в свою очередь звонила комсомольцам, будто в моих силах поломать дело любой серьезности. Это при том, что муж Марадоны сам работал в том же отделе кадров городского УВД вместе с Бохчой.
Звон долетел и до ушей Юры Никонова, бывшего комсомольского секретаря, математика институтского ВЦ.
…Объявился Лампас. Он несколько лет работает на Мангышлаке.
Приехал в отпуск с кишкой денег в кармане.
Мы пили и слонялись по городу.
– Как Джон? – спросил одноклассник.
– Ну…
– Ясно.
К концу прогулки очутились у ЦГ. В гастрономе выбросили польское пиво. Польским пивом Лампаса не удивишь. В Шевченко кроме сгущенки и сырокопченой колбасы свободно продается чешское пиво пяти сортов.
– Возьмем по паре польского? – предложил Лампас.
– Как хочешь, – пожал я плечами.
У меня голяк.
– Теперь твоя очередь покупать. – сказал одноклассник.
Я немного офигел, но ответил:
– Я пустой.
– Когда у тебя будут деньги?
Примечательно то, что Лампас, хоть и датый, но смотрел на меня строго и требовательно.
У Галины Васильевны взгляд цепкий, острый. Текст читает быстро, молниеносно схватывает суть.
– Может сделаем так… – Черноголовина подперла ладонью подбородок и улыбнулась. – Вот вы написали много про Зоркова… Что характер у него резкий… Несколько отдалили от себя… Я думаю, лучше было бы, если вы напишите что-то такое о связи Зоркова с вашей несостоявшейся защитой диссертации… Что, мол, человек он отзывчивый, добрый…
"Зорков прочитает про себя и ошизеет." – подумал я.
– Можно. – сказал я.
– Еще вот что. – Галина Васильевна уже не улыбалась. – Композиция имеет важное значение… Удачная конструкция облегчает восприятие, помогает понять замысел автора… Но… – Черноголовина сделала паузу и сказала: "При любой композиции начало и конец произведения обязательно должны перекликаться!".
Сподыряк выговаривал Серику Касенову:
– Тебя все ищут… Тебя постоянно нет ни в комнате, ни на стенде, ни в библиотеке. Только и слышу: "Касенов только что вышел…". Но тебя нигде нет. Как объяснить?
Серик и сам удивлен. Вот он же я! Что меня искать, когда я всегда с собой?
Касенов пожал плечами: "Сам не пойму… Мистика…".
Серик Касенов всерьез относится к мистике. Уверяет: цифры, числа имеют смысл.
– Самый опасный год – високосный. – говорит он.
С этим-то я согласен.
Наступающий 83-й вроде ничем не грозит. 83 – число простое, делится на себя и единицу.
Не обещайте девам юным любови вечной на Земле…
Луноликой метисочке Айгерим 19 лет, она студентка юрфака. Она была у Олега Жукова после евреечки Наташи.
Зинаида Петровна уговаривала Васю жениться на Айгерим.
– Айгерим, девушка хорошая… Олег, что ты тянешь?
Олег не тянул. Я долго не мог заснуть в Васиной комнате, когда
Олег в большой, через стенку, комнате беклемишил Айгерим.
Стоял грохот, сотрясались стены. Потом устанавливалась тишина, прерываемая смехом студентки. Я засыпал, но минут через пятнадцать,
Олег вновь устраивал в квартире стенотрясение.
У Васи волосатая грудь колесом. Поддатого его часто перемыкало.
Ни с того ни сего он мог перевернуть накрытый стол. Олег мычал и выставлял вперед растопыренные пальцы:
– Что вы мне муму е…те!
Переживала ли Зинаида Петровна за то, что сын бросил университет
– не знаю. При мне она больше говорила, что хватит развлекаться – пора жениться. Ей хотелось понянчить внуков. Вася и сам любил детей, но задуматься над тем, что пришло время зажить упорядоченной жизнью ему было недосуг.
С утра до вечера в голове у него кенты.
Матушка и Зинаида Петровна никогда не встречались. Знакомы они были по телефону. Что интересно, Жукова хорошо знала людей, околачивавшихся в приемной Первого секретаря не только в лицо, но безоговорочно разделяла мамино мнение о некоторых из них.
Матушка делилась с Зинаидой Петровной и свежими сплетнями и плодами собственных умопостижений. Наслушавшись маминых измышлений про одного из заместителей прокурора республики, Жукова хваталась за голову: "Куда смотрит товарищ Мирошхин?".
На женские праздники технических работниц секретариата от лица первого секретаря поздравляла его супруга Зухра Шариповна. Духи
"Фиджи", "Клима", принесенные домой Зинаидой Петровной, Олежка не имел привычки передаривать своим подругам. Подарки возлюбленным он покупал на собственные деньги.
Я попросил Руфу созвать профсоюзное собрание. Зачем это я сделал?
Общение с Черноголовиной проделало со мной работу. Хорошо еще, что я отдавал себе полный отчет в том, что я бездарь, но… Но бездарь не простой. Бездарь, который способен выучиться тому, что никогда не освоят мои друзья-товарищи.
Каспакова на работе нет неделю. При нем я бы не осмелился созывать собрание.
Я подумал, что в услугах Шастри больше не нуждаюсь и устроил ему публичную выволочку. Считал, что стопроцентно прав и что все меня поддержат. Так оно и произошло, если бы не Шкрет. Он вступился за
Шастри и поволок на меня. Нурхан говорил, будто доносил на меня
Чокину не он и не собирается оправдываться.
Через неделю на работе появился Каспаков. Он недоволен моей инициативой, считает, что я много на себя беру.
Шкрет окончательно обозлил меня. Решено поставить его на место.
Какое у него место? Скоро он узнает какое.
Новогодние посиделки совпали с 60-летием образованием СССР. По этому случаю Рая Кулатова записала Марадону и меня на радио. Не узнал свой голос. Серик Касенов сказал, что мое выступление ему понравилось. В это же самое время, когда мой голос звучал из трехканального радиоприемника с космополитических позиций, Кэт осмелилась меня ослушаться. Точнее будет сказать, приревновал я ее и сильно пнул сапогом в задницу. Пнул, наперед зная, что мужу жаловаться Кэт не пойдет.
Аленов попытался пристыдить: "Ты что делаешь?".
– Мало ей, – сказал я. – Не суйся не в свое дело.
С Дагмар вижусь раз пять-шесть в год. Два года подряд привожу ее на елку в КазНИИэнергетики. Институтские новогодние утренники – смотр талантов детей сотрудников.
Дагмар вырядилась в костюм лисы, Алена, дочь Терезы Орловски испугалась и заплакала. Дагмар успокаивает ее:
– Я не настоящая лиса.
Дети убежали в актовый зал и Муля выставил оценку Алене:
– Смотрите, какой у нее противный нос. Типичная жидовочка.
Трехлетний Кама, сын Марадоны бегает по коридору с криком: "Я – бандит!". Когда он разбил оставленное ремонтниками оконное стекло, мы засмеялись: "Точно, маленький бандит".
Фатька, сын Кэт бандитом стать не мечтает. Малыш жмется к матери и испуганно поглядывает по сторонам..
На старой квартире в 64-м мама чистила чайник и залила в него на ночь уксус. Доктор пришел за полночь пьяный. Его душил сушняк, он пошел на кухню и через носик отпил пол-чайника. Доктор сучил ногами на полу до приезда скорой. Папа стоял рядом и торжествовал: "У тебя земля горит под ногами! Собаке собачья смерть!".
Бывшая жена Нэля называла Доктора непутевым, философ Макет кретином. Собутыльники и анашокуры считали моего брата обычным пофигистом.
Права оказалась Нэля. Потому что беспутная женщина суждена только непутевому мужику.
Спустя полтора месяца после встречи с Большим в цветочном Доктор пришел домой с жалобой на Надьку. Он застукал ее с другим.
В 79-м Доктор радовался: "Надька родит мне ребенка!". Какой бы от них получился ребенок трудно представить. При всем бродяжьем образе жизни, какой вел Доктор, отец из него был бы любящий. От детворы он, как и все мои братья, тащился.
Сейчас, в январе 83-го Доктор уже не ждал от Нади ребенка и тихо рассказывал маме на кухне подробности измены подруги. По тому, как он и матушка негромко разговаривали, я сделал вывод, что с Надькой наконец покончено.
Слушая сторонние рассуждения о непутевых, я пришел к выводу, что речь идет о людях, не знающих, чего они хотят. Потому и чертят непутевые по жизни зигзаги. Прямая линия биографии – самый правильный путь. Что мы хотим от жизни? Глядя на то, как в 60-х и
70-х отец после просмотра программы "Время" пил кефир на ночь, я думал, что это не то, к чему человек должен прийти после многолетних трудов. "Это не жизнь, – говорил я себе, – это не про меня".
Теперь же наблюдая, чем озабочены окружающие, видя, как они переживают или радуются из-за ничего не стоящей чепухи, я приходил к выводу, что никто из нас не знает, чего он в сущности хочет от жизни. То есть вопрос не в том, кто из нас правильней живет, а в том, к что к старости человек созревает для понимания, что смысла в жизни нет, потому и доволен уже и кефиром на ночь.
Все просто.
Гульжан опять устроила скандал, вновь грозится уйти. Мы привыкли к ней. Уйдет она и кто будет работать?
Мама позвонила Бирлесу.
Всепогодный истребитель-бомбардировщик вновь поднялся в воздух с аэродрома подскока.
Эдит Пиаф всерьез рассчитывала на Бирлеса. В свою очередь Бирлес не Марсель Сердан и признавался мне: "Что-то мне больше не хочется с ней".
Про Бирлеса матушка говорила:
– Бирлес-жан мне сын.
Ахметжанов отвечал взаимностью и говорил мне:
– Ты – мой брат.
Брат мой новый в тайне от меня посвящен в детали плана мамы и
Карашаш.
Девушку, на которой решили они меня женить, зовут Айгешат.
Казашка, а имя то ли чеченское, то ли азербайджанское. Одно время в
Москве с таким названием портвейн продавали.
В женщине враче есть что-то пугающее. Врач в стационаре или поликлинике человек могущественный, пациенты перед ним трепещут.
Жена-медик, полагал я, оценивает мужа, в первую очередь, с клинических позиций, как потенциального претендента на койку в наркодиспансере. Если таковая отважится принять мамин план к реализации, то вникнув в подробности нашей семейной биографии, она в своих выводах пойдет гораздо дальше наркодиспансера.
Но чтобы отважиться войти к нам в дом врачу-снохе, она должна быть тоже немного с приветом.
Кэт была в курсе маминых планов и в присутствии Гуррагчи высказалась о перспективах моей семейной жизни со скепсисом:
– Она молодая… С ней у тебя не будет жизни.
– Почему?
– Как мужик ты слабак.
"Какого ж рожна ты со мной яшкаешься?". – разозлился я про себя и ничего не сказал.
И не выросла еще та ромашка,
На которой я тебе погадаю.
На улицах февральская слякоть и сумрак.
Доктор сидел на топчане мрачнее тучи и о чем-то молчал.
– Не переживай. – сказал я. – Пойдем лучше покушаем.
– Пошел на х…! – он с ненавистью сверкнул на меня глазами.
С утра он ушел.
К вечеру позвонили из Фрунзенского РОВД и сообщили: в кафе
"Арман" Доктор пырнул ножом официантку Надежду Русакову. Куда он ее ткнул, маме не сообщили, но ранение легкое. Надьке все нипочем, по факту хулиганства в общественном месте возбуждено уголовное дело.
22.02.83.
гор. Алма-Ата
Матушка, Бектас!
Во первых, прошу простить за то, что совершил большую глупость.
Но теперь уже поздно рассуждать об этом. Придется расплачиваться дорогой ценой. Ведь мне сейчас дадут особо строгий режим, а если принять во внимание что у меня снова открылся активный туберкулез, то очень мало шансов на то что когда-нибудь я освобожусь, т.к. срок вынесут мне где-то порядка 10 лет. Так что дела оставляют желать лучшего. Немного можно, конечно, облегчить участь, но для этого нужно чтобы Надька написала встречное заявление, в котором указала бы, что виновата она и своим поведением вынудила меня поступить таким образом, но я сомневаюсь, что она согласится на это, да и вообще, мне кажется, весной она уедет в экспедицию и не явится в суд и мне тут в тюрьме придется париться, пока ее не найдут, т.е. до Нового года.
Дело очень серьезное и следствие, по всей видимости, надолго затянется. Нахожусь сейчас в туберкулезной камере тюремной больницы…
Письмо это отправляю очень сложным пуьем и не совсем уверен, что оно дойдет до Вас, но все же надеюсь на лучшее и жду от Вас конкретных действий и решений. Очень нервничаю и переживаю за Вас.
Еще раз прошу простить меня и не судить слишком строго. Видимо, я законченный дурак.
Крепко целую Вас и обнимаю.
Ваш Нуржан.
Девушка-студентка… Мобильные…
Эх, елки-моталки… У Окуджавы есть песня. Песня, от которой меня сильно тряхнуло. Слышал я ее один раз по телевизору в конце
70-х, ни одного слова не запомнил. Теперь даже не помню, о чем в песне речь.
Вспоминаю Лену Светлову. Как с ней было легко! Воздушно легко.
Пугачева поет: "Ах, лето…". Мне слышится: "Ах-метов… Лето звездное, будь со мной…".
Знала бы ты, Лена, что и теперь мне не хочется в Париж. Причина другая и более веская, нежели та, по которой в начале августа 69-го мне не хотелось ехать поближе к пляц де Пигаль.
В Париже меня никто не ждет…
В последнюю встречу я посылал тебя в жопу, а сам всю жизнь нахожусь если не в глухой заднице, то где-то рядом.
Маску для подводного плавания, что ты разрешила мне оставить себе я подарил одному балдежному пацаненку в сентябре 69-го, а портрет на ватмане, который ты написала коктебельской акварелью, в нескольких местах порван.
Он со мной.
Что еще осталось после тебя?
Твой запах.
Я вдыхаю его всякий раз, когда подходит молоко на плите.
Вспоминаю и Солнце поселка Планерское. Иногда гадаю, как сложилась твоя жизнь. Почему-то кажется, что у тебя тоже дочка. И не одна. Ты мечтательна и потому… Потому ты замужем побывала не один раз.
Теперь вот вспоминаю тебя и понимаю: а ведь был я счастлив не только в доме дяди Ануарбека Какимжанова, но и в юности. Правда, тогда мне казалось, что все наоборот. Говорят, вредно жить прошлым.
Но если кроме прошлого ничего нет, то, что тогда?
Так я думал в феврале 83-го и ни о чем не подозревал, потому что
"даже Юпитеру не подвластно отменить то, что уже произошло и что унесло с собой быстротекущее время".
Такие дела, такая жизнь, Лена. Умом понимаешь, что ничего больше не будет, но жить надо. Как надо довольствоваться и тем, что имеешь и не рыпаться.
Мужичок с гармошкой…
Юра Никонов хорошо играет в шахматы и увлечен слепым математиком
Понтрягиным. Никонов с быстрой реакцией и неплохим юмором. У него маленький сын от второй жены, на ВЦ у него любовь – оператор Таня
Воротилова.
Тане 23 года, у нее тоже маленький сын. Есть и молодой муж-водитель. Год назад он кого-то задавил и сейчас в тюрьме.
С Юрой мы никогда не пересекались.
Сейчас он сидел напротив меня.
– Мара мне говорила, что у тебя связи в милиции…
– Тебе зачем?
– Понимаешь… Работает у нас Яша.
– Розенцвайг?
– Да.
– Дальше.
– Сейчас у него неприятности. Яшу обвиняют в хищении казенного имущества.
Расхититель соцсобственности попался.
– Хищения не было.
Ну да не было. Рассказывай. А я послушаю.
– Ты то откуда знаешь?
– Я его знаю.
– Что представляет собой Яша?
– Очень хороший человек. Знаю, что окружающие смотрят на его невзрачный видок и делают неправильные выводы. – Юра вздохнул. -
Люди они такие… А Яша человек добрый…
– Ты хочешь, чтобы я ему помог?
– Да.
– Марадона наплела про меня черт знает что. Если кого-то из ментов я хорошо знаю, то все они мелкие сошки. – На расхитителе можно нагреться. Потому я не стал от него полностью отворачиваться.
– Думаю, попробовать можно.
Помочь Розенцвайгу я вряд ли помогу. Но пока то да се, его можно хорошо подоить.
Юра встал со стула.
– Так, мне звать Яшу?
– Зови.
У Якова Залмановича голубые глаза и нос как у Терезы Орловски.
Саян говорит, что Розенцвайг до сих пор не женат, потому что боится: придется с женой делиться. Это мы сейчас проверим, как у него обстоят дела с делительными способностями.
– Понимаешь… – Яша рассказывал широко открыв глаза, но при этом смотрел куда-то вниз. – Прошлым летом в магазине "Радиотехника" по безналичному расчету я приобрел для института три музыкальных центра, четыре радиоприемника "Океан" и еще кое-что по мелочи…
Месяц назад в магазине обхэсэсники проверяли, кто что покупал по безналичному… Пришли ко мне и потребовали показать, где находится товар из магазина. На момент проверки из музыкальных центров на месте находился только тот, что я купил для дискотеки. То же самое с радиоприемниками…
– Ты их пихнул?
– Нет. Вещи были на руках. Сейчас они возвращены в институт.
– Я не вижу здесь криминала. Ты не должен колоться и все тут.
Яша мотнул подбородком.
– Как бы не так. Они заставили признаться в факте хищения.
– Ты странный…
– Ничего странного. Следователь сказал, что если я не признаюсь, то они проведут комплексную ревизию в институте за последние пять лет. Я и…
– Понятно.
Решение созрело.
– Есть у меня один человек. Преподаватель юрфака. Менты-заочники от него зависят… – я вспомнил о Кенжике. – Ты посиди здесь. Сейчас я ему позвоню.
– Он отзывчивый человек?
– Очень.
Кенжик человек не только отзывчивый, но и много пьющий. Такой не откажет.
– Була, привет. Надо встретиться.
– В чем дело? – строго спросил Кенжик.
– Не телефонный базар. Для начала надо бухнуть.
– Ладно, – лениво согласился одноклассник. – В шесть позвонишь.
Яша сидел за моим столом и ясными глазами изучал развешанные плакаты Кула с эконометрическими уравнениями.
– Все в порядке. В шесть часов он ждет моего звонка. Расскажешь ему все. Парень он с воображением, сделает все, что может.
– Может в ресторан пойдем? – предложил Розенцвайг. – Там и поговорим.
– Само собой, – сказал я. – В пивнушку отзывчивый человек не пойдет.
В ресторане "Иссык" гремел оркестр. Юра Никонов танцевал с Таней
Воротиловой. Яша Розенцвайг ездил по ушам Кенжика.
– Была попытка хищения…
Кенжик пьет, не закусывая. Одноклассник смотрел мимо Яшки.
– До университета я и сам работал в РОВД. Людей разных повидал…
Яков, ты на вора не похож…
Дело в Советском РОВД у следователя Кожедуба. Кенжик подумал и решил, что развалить дело сможет Иоська Ким. С весны 80-го Була и
Иоська плотно кентуются.
Юра Никонов и Таня Воротилова вернулись за стол.
У Воротиловой тело худенькое, глаза востренькие. Никонов с улыбкой ухаживал за оператором, она по-мартышечьи постреливала глазенками по сторонам.
– Предлагаю выпить за моего корефана Булата Сакеновича, – сказал я, – В то время, когда вновь стали сажать людей за три копейки, он не отворачивает лица от униженных и оскорбленных. Дай всем нам судьба такого, как у Булата Сакеновича, постоянства!
Кенжик с холодным, невозмутимым лицом заметил:
– Деньгами я не беру. Мой покойный отец-профессор говорил, чтобы я не брал деньгами.
– Яша, ты понял? К следующей зиме ты подаришь Булату Сакеновичу лошадь. На прокорм.
– Какой разговор!
У Никонова жена строгая. Он не хотел расставаться с Воротиловой, но надо.
– Бектас, поручаю тебе Таню, – с грустной улыбкой надежды он смотрел на меня, – Посадишь ее на такси?
– Не волновайся. Посажу, – сказал я и посмотрел на оператора ВЦ.
– Езжай себе с миром.
Воротилова все поняла. Кивнула и продолжила выпивать и закусывать.
Тосты продолжились дома у Кенжика. Яша разговаривал с Кенжиком в зале, я раздевал Воротилову в спальне. У нее упругое, гибкое тело, но недоумок отказывался подчиняться.
Я улегся на кровать и заснул.
Проснулся рано. Было еще темно. Где Воротилова?
Вышел в коридор, на вешалке ее пальто. Заглянул в залу. На диване одетыми спали Кенжик и Воротилова.
– Таня! – позвал я.
– Сейчас.
Она не спала. Поднялась с дивана и прошла за мной в спальню.
– Что?
– Ложись со мной.
– Булат ночью пошел меня провожать,- рассказывала Воротилова, -
Такси не смогли поймать и я вернулась.
– Правильно сделала. Булат тебя…?
– Не-ет… Мы разговаривали, потом заснули.
Кошечка врет. Пусть себе врет.
Получилось так себе. Воротилова пустилась в лирику и чуть не плакала.
– Не переживай, – утешал я оператора. – Улица полна неожиданностей.
– Я не переживаю… Просто у моего мужа член здоровый… Девки говорили, что у тебя тоже… – она запнулась.
"Обманули дурака на четыре кулака".
– Агромадный? – продолжил я за нее и попросил. – Танечка, не плачь. Я все равно тебя люблю.
– Да ну тебя.
Воротилова утерлась и улыбнулась.