Скончался Казай, муж Шарбану. Жаль, хороший,безобидный был человек.

Мама поддерживала отношения с Шарбану. Общалась, имела с ней дела, но не забывала сообщать тете Шафире о первоисточниках прирастания достатка сестренки.

– У Шарбану учится дочь начальника городского управления торговли. Это он ей достал "Мадонну".

Помимо сервиза, говорила матушка, начальник горторга открыл для

Шарбану свободный доступ к коврам, казы (по госцене), индийскому чаю, всему тому, к чему на сегодняшний день, с уходом от ответственности за снабжение дефицитом нашей семьи начальника отдела кадров Минторга Берикпола, она не могла подступиться.

Источником прямых денежных поступлений Шарбанки служили аттестаты. О том, что она ими широкомасштабно банкует, и догадаться нетрудно, и ходили разговоры. Естественно, Шарбану знала, что отпускать аттестаты зрелости по цене саксонского сервиза предосудительно. Помнила она и том, что каждый день заходит к ученикам в класс сеять разумное, доброе, вечное. Помнить-то помнила, а что это в истинности такое, и как на это прожить, Шарбанка не знала. С другой стороны, чем помимо астрономии и географии, прикажете заниматься директору школы рабочей молодежи?

За то, что ее могут поймать за руку, расколоть, если кто и беспокоился, то совершенно напрасно. Шарбану, не Яша Розенцвайг, и врет она так, как будто оттарабанила 25 лет на строгом.

Мама знала о проделках сестренки, но никак не реагировала, а что уж до моего предложения на корню пресечь торговлю фиктивной просвещенностью, то она делала внушение-объяснение: "Так нельзя. Она моя сестра".

– Какая она тебе сестра? – кричал я. – Ты забыла, что она говорила про тебя Гау?

– Ничего не забыла.

– Давай я знакомым ребятам из ОБХСС расскажу о Шарбанке. -

Разозленный маминой терпимостью веры, я внес неплохое предложение. -

Пусть год-другой посидит в тюрьме!

– Ой бай! Сондай соз айтпа.- испугалась матушка. – О бал.

По ее представлениям своих закладывать нельзя, грех. Но если свой твой враг, то посадить такую в клетку на хлеб и воду это не за падло. Чем она лучше других? Потом ведь это очень даже хорошо и полезно для самих земноводных.

Дядя Боря с 76-го года на пенсии. Его протеже, начальник республиканского управления сберкасс, дал вместе с персональной машиной маминому брату должность заместителя городского управления.

Дядя как и сестры – предприимчивая душа, но как и полагается старшему брату, из сестер любил он больше младшенькую.

Еще дядя Боря любил моего отца.

Муж и жена, вроде, как одна сатана. Мамина и папина родня считала моего отца чуть ли не матушкиной жертвой. Дескать, он всю жизнь горбатился, отправлял ее на курорты, не шел наперекор ее прихотям неизвестно с какой стати. Мама, по обоюдному мнению родни, этого не заслуживала. Не заслуживала, и вот на тебе! – при случае выстраивала родню по ранжиру человеческих свойств.

Ах, вернисаж, Ах, вернисаж…

– Где Кэт? – я зашел в комнату злой.

– Бяша, она у мамы. – Тереза Орловски тасовала перфокарты.

– Совсем обнаглела! – Я подошел к пустому столу Кэт. – Хотят – курят по два часа, хотят – на работу не ходят!

– Бяша, что с тобой? – Тереза оторвалась от колоды.

Что ты петушишься? Ты не хочешь признаться… Да, да… Сдаюсь.

Мне надо ее… Ох, как надо!

Воображение окончательно уступило место разыгравшейся мнительности. Где Гуррагча? С утра на работе он не появлялся. Она что делает дома? Мать ее на дежурстве. Нет, не надо туда ходить.

Вдруг я застукаю обоих?

Ой как нехорошо мне.

Это не инстинкт собственника, это наваждение.

Заходить в дом не стал, вызвал ее на улицу по телефону.

– Нам надо поговорить. – я схватил ее за руку.

– О чем говорить? – Кэт остановилась.

Для того чтобы проучить, или просто поводить меня за нос, она слишком проста. И это невыносимей всего.

Остается одно средство.

– Хочешь, я на тебе женюсь?

– Не хочу.

"А если что – ответный термоядерный удар". Каррамба! Кэт уделала меня.

"…Указанное так или иначе работало на национальное самосознание казахов, сообщало им небывалую, прежде, уверенность в себе.

Для аналитиков и консультантов из ЦК КПСС также не проходили незамеченными количественные и качкственные перемены, происходившие с казахами. Их больше тревожили цифры. Мол, при попустительстве

Кунаева происходит вытеснение славян из руководящих звеньев республики. Вся лживая и правдивая информация на Кунаева откладывалась до лучших времен в "золотом фонде" ЦК КПСС.

Смерть Андропова и водворение на освободившееся место генсека

Чернеко повергла в уныние… Но объективно, год правления Черненко сыграл свою положительную роль, психологически подготовил партию и народ к выдвижению на первые позиции молодых.

При Черненко в Алма-Ате отпраздновали ХХХ-летие целины.

Праздновали по старинке. Доклад, выступления, банкет, раздали участникам заседания по две коробки с апельсинами, индийским чаем и по тому избранных статей и речей Константина Устиновича.

Ранней весной скончался Председатель Президиума Верховного

Совета республики Имашев. Предстояла новая рокировка в руководстве.

Пердседательствовать над Президиумом отправили Ашимова, а руководство Советом министров возложили на Назарбаева. Настроение у

Кунаева было приподнятым. В тот же год, что было добрым знаком,

Димаш Ахмедович во главе парламентской делегации посетил Японию…

Последние в истории похороны на Красной площади выдались сугубо серьезными. Новый руководитель партии в папахе пирожком с трибуны

Мавзолея сказал знаменательные слова о том, что теперь-то уж расхождений между словом и делом не будет. Это было что-то новое.

Похоже, надвигалась перемена в укладе жизни народа, страны.

В Казахстане воцарилось ожидание намеков, сигналов Кремля на судьбу Кунаева. Намеки не заставили себя ждать. По традиции новый правитель начинает с объезда владений. Горбачев посетил Ленинград,

Киев, побывал в Тюмени, а в Казахстан ни в какую не ехал. Не едет и все тут.

Первый гром, организованный персонально для Кунаева, грянул в июле 1985-го на Пленуме Чимкентского Обкома партии. Ставленника

Димаша Ахмедовича – Аскарова сняли с треском. Отчет в "Правде" о Пленуме вышел под недвусмысленным названием "Цена попустительства". Чьего попустительства? Конечно же, Кунаева.

Разговоры о скором смещении Кунаева в столице не прекращались.

В открытую говорили и о его возможном преемнике. Называлась одна фамилия. Ауельбеков. Про секретаря Кзыл-Ординского Обкома ходили слухи, что Еркин Нуржанович суть ли не Рахметов из известного романа

Чернышевского – в комнате из мебели только платяной шкаф, да панцирная кровать. Вдобавок на работу ходит пешком. Были наслышаны обыватели и о его властном, решительном нраве. Вспомнили, как в бытность секретарем Тургайского Обкома изгнал из Аркалыка всех торговцев кавказского происхождения.

Горбачев все-таки приехал в Казахстан: минуя Алма-Ату, прямиком залетел в Целиноград. На публике с Кунаевым обращался нехотя и небрежно, беседовал с народом через голову руководителя республики.

Димаш Ахмедович вида не подавал, как его задевает манкирование генсека и пытался время от времени встрясть в разговор. Горбачев

Кунаева насквозь не замечал.

…В конце 85-го выпала мне командировка в Швейцарию. Туда ехал я за опытом строительства селезащитных сооружений. Еще в Алма-Ате меня предупредили, чтобы в Москве я обязательно зашел в отдел строительства ЦК КПСС. Заведовал отделом и одновременно секретарствовал тогда Ельцин.

Принял меня первый заместитель по отделу и сказал, что секретарь ЦК хотел бы лично со мной поговорить. Но сейчас его нет в

Москве. Вот на обратном пути из Швейцарии зайдете вновь, тогда он обязательно вас примет.

Вновь прилетев в Москву, теперь уже с другой стороны света, я так и не повстречался с Ельциным. Первый замзав только тогда раскрыл мне содержание несостоявшейся беседы с секретарем ЦК. Вас хотят пригласить инструктором в отдел ЦК КПСС. Как на это смотрите? Как смотрю? С семьей надо посоветоваться.

"Имейте в виду, – сказал на прощание замзав, – мы рассчитываем на вас.В Алма-Ате мы вас сами найдем".

На следующий после приезда в Алма-Ату день, позвонил мне секретарь ЦК Башмаков: "Приезжайте в ЦК". "Срочно?". "Да, срочно".

Через десять минут я в кабинете Башмакова. "Пошли. – сказал подымаясь секретарь ЦК.- Нас ждет Димаш Ахмедович".

Кунаев приподнялся из-за стола, поздоровался и предложил сесть.

– Мы подумали и решили поставить тебя председателм горсовета

Алма-Аты. К себе тебя просит Ельцин… Он мне звонил. Такие парни нам самим нужны. Что скажешь?

Я не сразу осознал услышанное и потому, чуть замешкавшись, ответил возбужденно, с пафосом.

– Спасибо за доверие. Надеюсь, не подведу".

Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".

Карашаш три дня как вернулась из Франции. Казахстанские активистки Общества советско-французской дружбы неделю гостили в

Париже по приглашению местных коммунисток.

– Ты знаешь, в Париже, как и у нас, полно оборванцев, пьяных… – рассказывала татешка. – В ресторанах орут, скандалят точно так же, как в Алма-Ате.

Франция-песня. Сплошное "ри-дер-я".

Если мухам оторвать крылья, они могут только ходить.

Переваливаясь. Бочком, бочком. Тем не менее мухи останутся мухами.

Они будут и дальше размножаться и также не давать спать по утрам, звать на собрания и субботники.

– Побывала я дома в гостях у нашей сопровождающей… Девочка с шестнадцати лет в Компартии… Муж, двое детей… Работает в казенном департаменте… Она рассказала, как сходила на панель…

Муж в курсе… Спокойно говорит, а как я себе еще смогу купить вечернее платье?

Какие женщины, такая и нация. Женщина прекрасна в грехе. Муж французской коммунистки умеет отключать воображение. Брак у них, как говорят политики и правоведы, видимо, и в самом деле, институт. В воспитании чувств французы преуспели.

Почему я сдурел от прелюбодейства Кэт? Причина в одном, – я все время пытаюсь угнаться за счастливчиками и никак не могу за ними угнаться. Это не мое. Муха без крыльев никогда никого не догонит.

Кэт хоть и дура дурой, но она не виновата в том, что я такой. Она произвела пересортицу и выбрала свежак. Ей, как и всем, нужно только одно.

Теория теплового насоса применительно к моему случаю провалилась.

Ангелы ада

У входа в суд центровские мужики. Айкын, Хачан, Саня Карате,

Икошка, самый младший из Атиловых… Всего человек десять-одиннадцать. Позже подошли и другие. Среди них и Омир. Урана нет ни среди первых, ни среди вторых.

В вестибюле на лавочке Духан Атилов с женой. Натерпелся с детьми.

Кроме Еса, в Советском райсуде сегодня судят и старшего сына Ивана.

Мы пришли втроем. Мама, Бирлес и я. Обещал без опозданий подойти

Иоська Ким. С моей стороны Бирлес единственный свидетель.

Спрашивает, что ему говорить. Отвечаю: "То же, что и на следствии говорил". Чешет голову. Что же он говорил три месяца назад?

Из собравшихся беспокоят Икошка и Айкын. Нехорошо посматривает в мою сторону и Жумабаев. С остальными отношения раньше у меня были вась-вась. То раньше, сейчас как они настроены – не знаю.

Мама не дождалась Кима и зашла к судье.

– Дайте сыну охрану. – сказала она.

– У нас нет охраны для потерпевших. – Судья Федосова разговаривала с матушкой мягко. – Насчет охраны вы можете написать заявление в горотдел юстиции. – Она протянула маме образец заявления. – И очень просила бы вас, больше ко мне не заходить.

Сторона Атиловых может опротестовать приговор.

– Не бойтесь. – успокоила Федосову матушка. – Не опротестуют.

При виде меня Икошка отводит глаза. Про него, как и про Еса,

Пельмень тоже говорит: "Этот у них, ох, и дурной". При людях и ментах никто из них на меня не прыгнет. Но в центре в ближайшие месяцы лучше не появляться.

Невыгодно светил подсудимого Айкын. Он решил меня запугать и не соображал, что болельщиков Атилова судья тоже присекает. Менты завели в зал Еса, шпанюк закричал: "Здорово, брат!". Когда же я начал давать показания, Айкын стал что-то орать.

Федосова постучала карандашом по столу, пригрозила вывести публику из зала и объявила перерыв до завтра.

Санкция есовской статьи предусматривает наказание до 3,5 лет. С учетом судимости Есу могут дать не более 2-х лет. Если же адвокат докажет добровольную отдачу пиджака, то Атилова освободят.

Драмарецкая хороший адвокат. Не потому что знает свое дело, а потому что защищает Еса горячо, с волнением.

Отказываться от показаний на следствии нельзя. Посадить не посадят, но если начну вилять, дело рассыпется и Еса выпустят. Так не пойдет. Раз уж дошло до суда, то пусть посидит.

Федосову сменила судья Орлова. Ртутная девушка.

– Потерпевший тут что-то лепетал… – адвокат Драмарецкая близко к сердцу приняла судьбу подзащитного. – Хочет угодить всем…

Здесь Ес сделал глупость. Он сначала, глядя на меня, сообщил, что в одной камере с ним сидит Доктор, а потом сказал:

– Вы же видите, Бектас за меня. Это все мать его устроила.

При последних словах, сидевший на задней скамейке, Духан Атилов опустил голову. Орлова равнодушно спросила:

– Причем здесь мать потерпевшего? Вы не ее ограбили.

– А-а.. Вы не знаете его мать… Она…

– Что она? – Орлова бросила цепкий и короткий взгляд на на маму.

Ничего вроде особенного. Сидит себе старушка, опершись подбородком на костыль.

Человек если глуп, то это надолго.

– О, вы не знаете ее, – повторил Атилов и возьми да и брякни. -

Ее даже ЦК боится.

– Что-о? – тихо переспросила Орлова.

В этот момент в зал вошел Иоська Ким с ментом-сержантом. Они сели рядом со мной. Судья объявила перерыв. Мы вышли в вестибюль, Иоська ходил между есовских болельщиков и предупреждал: "Скоро вас всех посажу".

Духан Атилов из зала вышел с женой последним и присел на лавочке.

Его обступили менты-казахи. Мама шкандыбала по вестибюлю и кого-то искала глазами. Увидев облепленного милиционерами Духана, она сменила шаг, быстро подошла к нему и начала избивать костылем старика. Менты опешили, Атилов суматошно уворачивался от ударов, матушка била его и приговаривала:

– Сен барлыга кнали! Сен!

Менты не успели защитить старика. Матушка, сделав свое дело, не глядя, на побитого писателя, подошла к другой лавке. Сидевшие на ней двое русских парней поднялись, уступили место.

Прокурор попросил для подсудимого два года.

На оглашение приговора мы не пошли. Я позвонил в суд и узнал:

Орлова дала Есу три с половиной строгого. Почти одновременно в другом зале Советского райсуда три года дали и Ивану Атилову.

Можно только догадываться, каково было Духану. Я же, хоть и не считал себя виновным в участи Еса, об истории с монгольским пиджаком старался забыть. Мы с ним квиты.

Для чего Ес пробросил в суде, что сидит в одной камере с

Доктором, понятно. Сведения предназначались для Орловой. Имейте в виду, гражданин судья, потерпевший, как и я, тоже знатного рода.

Неделю спустя мама и Бирлес провели день и в суде Фрунзенского района, где проходило повторное разбирательство дела Доктора. Судья

Ахметкалиева кроме того, что была подругой Карашаш, неплохо знала и матушку. После вынесения приговора она позвонила Карашаш: "Передай

Шаку-апай: я была не в силах переквалифицировать обратно покушение на убийство в хулиганство".

Доктор получил семь лет строгого.

Аргентина- Ямайка. Пять ноль… Какая боль…

И.Х. по прежнему приходит в институтскую библиотеку, заглядывает и к нам.В начале сентября ему исполняется восемьдесят. Из его институтских ровесников в живых остался лишь один академик Захаров.

Предпоследним из ровесников И.Х. умер гидротехник Синявский. Тогда

Озолинг заметил:

– Человеку здесь ничего не принадлежит.

Иван Христофорович кажется допер кто я есть на самом деле, но все равно теперь остерегается выступать с расисткими заявлениями.

– Иван Христофорович, скоро у меня выйдет на вас пасквиль. – предупредил я его.

И.Х. на всякий случай насторожился.

– Вы шутите?

– Шучу. Но думаю вам не повредит, если кто-то в Казахстане узнает про вас.

– Кхе-кхе. Поглядим.

Четыре года назад после демонстрации казахов в Целинограде против планов немецкой автономии мы совместно раскусили заготовку Брежнева и Шмидта.

– Брежнев пообещал канцлеру переместить Немповолжье в Ерементау, а после инсценировки с протестами казахов, вытащил из рукава козырного туза: видите, народ против.

– Так оно и есть. – согласился И.Х.

– Наши смелеют только по команде сверху.

– Это да. Конечно.

Про то, что из себя представляют казахи, Озолинг врубился раньше меня.

Деньги не черепья…

Комиссар Миклован, кагуляры и фергиссмайнихт… Я запутался с понятиями. Нет, нет… Миклован румын, кагуляры из "Теней над

Нотр-Дам". Ничего я не путаю. Вот только с фергиссмайнихт не могу разобраться. Откуда он пришлепал? . Изабель…Изабель… Изабель…

Матушка велела сегодня прийти домой абсолютно трезвым и пораньше.

На шесть вечера назначен смотр.

Может это и к лучшему? Избавлюсь от мыслей о товарище по работе.

После больничного по уходу за ребенком, не выходя на работу, Кэт вышла в отпуск. По телефону сообщила о задержке.

– Будешь рожать? – спросил я.

– Вот еще!

В июле у нас с ней состоялся только один сеанс связи. От узбека после рождения сына она ни разу не понесла, так же, как и от меня, с мая прошлого года. Дело не в ее памяти. Она не забыла, как собиралась рожать от меня. Не прибегая к методам объективной контрразведки, можно вычислить истинного оплодотворителя.

"Вернись, я все тебе прощу!".

– Когда аборт будешь делать?

– Марадона обещала поговорить со знакомым гинекологом.

– Слушай, как насчет встречи вне рамок протокола?

– Аборт оплатишь?

– Спрашиваешь.

– Тогда на неделе подъеду.

Дожился. Королева бензоколонки прикормила и сделала из меня бобика.

…Карашаш, ее подруга Кайнигуль с племянницей Айгешат пришли без опозданий. За новой жертвой я наблюдал, отодвинув занавеску в дверном окне. Девушка в очках носила из кухни в столовую и обратно посуду, долго мыла ее.

Кайнигуль поинтересовалась где я. Мама ответила: "Он звонил, извиняется, у него сегодня важный эксперимент".

Карашаш подхватила: "Бектас оригинальный ученый".

Татешка говорила Кайнигуль и ее племяннице, что я не не пью и не курю и употребляю исключительно соки. Про то, что медичка вполне может угодить в филиал дурдома, Карашаш умолчала.

Потом узнает.

Из смежной комнаты за медичкой так же, как и я, отодвинув занавеску, подсекал и папа.

Айгешат ему понравилась.

Про матушку и говорить нечего.

– Она работает молча. – сказала мама и добавила. – И не жалуется.

Поначалу они все не жалуются. Потом уже жалуются на них.

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь…

Ответсекретарь журнала, где главным редактором Карашаш, тертый калач. Ранее он работал в "Вечерке", одно время болтался на низовых должностях в издательстве, в городском управлении "Спортлото". Мужик пробивной, хоть и старый (ему за пятьдесят), но с амбициями.

Вообще-то такой и нужен был татешке, с тем только условием, чтобы не забывался и угождал благодетельнице. Карашаш бы поинтересоваться, за что Мишу – так звали ответсекретаря – отовсюду выставляли за дверь, но она понадеялась на личный опыт работы с людьми и собственный авторитет среди газетчиков, который сам по себе, по ее мысли, и должен предостерегать глупых мальчонок от домогательств на ее место.

По общественным над?бностям ей ириходится часто оилучаться с работы, и ответсекретарь в ее отсутствие проникся не только детальным знанием состояния дел в редакции, но и не желал вспоминать, где его подобрала Карашаш. Миша призадумался: почему хорошим журналом командует богемная тетенька?

Подоспела текущая размолвка, содержание которой татешке бы чуток проанализировать и попристальней приглядеться к ответсекретарю, но она не не подстраховалась. Видя такое дело, Миша и показал зубки. В ее отсутствие ответсекретарь подбивал небольшой коллектив редакции к бунту, для чего стал склонять колеблющихся подписать письмо о татешке в директивные органы. Карашаш узнала поздно и когда попыталась загнать раба в клетку, последний обратился за помощью в

ОБХСС.

В мае в Алма-Ате прошел Всесоюзный кинофестиваль. Редакция журнала учредила для участников свой приз – Карашаш распорядилась купить хрустальную вазу стоимостью сто пятьдесят рублей. Ваза, по мнению смутьяна и интригана, неплохой повод для начала операции по смещению с должности татешки. ОБХСС согласился с ним и Карашаш вызвали на допрос. Татешка перепугалась не только за репутацию. Ей было известны подробности ареста заместителя министра мясо-молочной промышленности, у которого неделю назад при обыске нашли ящик семипалатинской тушенки. Вдобавок ко всему, Карашаш ждала ребенка, а

Анеке, муж ее, как назло только что отбыл в длительную командировку.

Мама позвонила мне на работу:

– У Карашаш неприятности… Сейчас я заеду за тобой на такси.

В квартире татешки кроме домработницы никого не было. Хозяйка недавно звонила и обещала скоро подъехать.

Как уже отмечалось, Карашаш из той редкой породы стальных женщин, которые хорошо знают чего они хотят. Рядовой женщине может и достаточно для полного счастья обычных радостей, как-то: хорошего мужа, детей и достатка в доме. В понимании татешки сей стандартный набор годится обычным клушам, которые не имеют собственной жизни.

Такое существование не для нее.

Я ни разу не видел ее за хлопотами по хозяйству. В доме у нее сменялись домработницы из числа рабынь из аула, готовили они невкусно, но Карашаш сохраняла выдержку и никогда не вмешивалась, не пыталась переучить. Достаточно того, что они содержали большую пятикомнатную квартиру в чистоте. Кроме хороших сигарет любит татешка долгие разговоры с умными людьми. В ее доме принимали режиссеров, актеров. С ними ей было интересней, нежели с литераторами.

В середине 70-х папа, представляя Карашаш гостям нашего дома, напоминал: "Первую книгу Карашаш благословил Леонид Леонов".

По-моему, папа про Леонова звиздел, но татешка молчала, и все верили. Хотя бы потому, что татешка и без благословления Леонова личность во всех смыслах и без того незаурядная.

Ее первый муж редкой талантливости человек. Она, как женщина, проучившаяся бок о бок в Литинституте с разными людьми, хорошо понимала, что одаренность, ум ничего не стоят, если их не подпирает характер. За спиной таланта не укроешься, опять же все и к двухтысячному году все тот же семейный коммунизм не построишь.

Маму и татешку разделяет разница в сорок лет. Карашаш обращалась с матушкой по-свойски. Тыкала, спорила, откровенно посмеивалась над маминой необразованностью, но при всем этом отдавала должное напористости жены Абекена.

Матушка отвечала взаимностью татешке. Говорила ей: "Я знаю, чем ты дышишь… Смотри у меня". Карашаш немало сделала для нас. Она любила нашего папу, уважала память Шефа и Ситки, только этого мне было достаточно, чтобы понимать, как она отличается от остальных и всегда быть готовым, хоть по-малости, но как-то угодить ей, показать на деле умение быть благодарным.

Во мне Карашаш находила сходные с характером отца черты. Я не спорил с ней. Она не могла знать о том, какой я изнутри. Себя досконально знать мне не дано, тем не менее уже одно то, что я целиком и полностью разделял мамины методы работы с личным составом родственников и знакомых, – скажи я честно ей об этом, – способно было бы немало насторожить татешку.

…Звонок в дверь. Я пошел открывать.

В квартиру вошли Кайнигуль и Айгешат.

Медичка, не поднимая глаз, скинула босоножки и, так же не глядя на меня, прошла в комнату. Мама притворно-искренне всплеснула руками: "И вы здесь?".

Через четверть часа появилась Карашаш. Новости у нее плохие. С утра на работу приехали обхээссэсники и забрали из бухгалтерии документы за последние три года.

Мама настраивала татешку записаться на прием к Камалиденову.

Секретарь ЦК по пропаганде учился в школе вместе с Анеке. В ответ

Карашаш говорила, что обращаться к Камалиденову вроде как неудобно.

Вдруг он подумает, что татешка нечиста на руку. На что матушка отвечала:

– Ашык ауз болма… Милиции плевать, что ты беремена. Посадят – сразу поймешь…

Карашаш побледнела.

– Ой, что ты говоришь!

Мама утешила ее:

– Ты – член партии, писатель. В тюрьме тебя долго держать не будут. Может через полгода выпустят.

Татешка схватилась за сердце и прилегла на диван. Мама продолжала успокаивать ее. Дескать, поднимем в защиту Карашаш общественность.

Успокаивала и спрашивала: нужно ли доводить дело до огласки и садиться из принципа, хоть и ненадолго, в тюрьму?

– Какие принципы? – ужаснулась Карашаш. – Ты что меня пугаешь?

– Я тебя не пугаю, – деловито сказала мама,. – Говорю тебе: соберись! Иди к Камалиденову!

Матушка отправляла татешку записываться на прием к секретарю ЦК, а меня с Айгешат вытолкала на балкон.

Балкон висит площадкой во двор, на солнцепек. Медичка выглядела уставшей. Я смотрел на ее груди. Они у нее такие, что я размечтался… "Неужто это все мое?".

– По характеру – я ведомая, – сказала она.

Я хорохорился, она вяло отвечала. Не нравлюсь я ей. "Черт побери, что за дела? – ругался я про себя. – Пузач во всем виновата…

Позвонить ей сейчас? Сказать, что между нами все кончено…".

Предлагаю не прятать…

Для маминого приемного сына происходящее в нашей семье пока интересно. Большое любопытство у Бирлеса вызывает, почему матушка прибегает к посторонним услугам даже тогда, когда, к примеру, требуется прибить гвоздь в стену или занести в квартиру мешок картошки.

– Почему Бектас ничего не делает? – расспрашивал названный брат приемную мать.- Я рос без родителей в интернате… И ничего, стал человеком.

– То, что ты рос без отца и матери, никто не виноват, – назидала мама в ницшеанском духе. – Твоя судьба она только твоя.

Сиротская доля, матушка тут соглашалась с Бирлесом на все сто, вещь ужасная вовсе не потому что человеку с малолетства не суждено увидеть, то чего никогда не наверстаешь во взрослой жизни, а потому как человек всегда, какой бы благополучной не получилась у него жизнь в дальнейшем, нет-нет, да будет вспоминать детство со смертельной тоской и ненавистью.

Мама жалела Бирлеса и объясняла ему: да, полная чаша в доме безусловно большой повод для радости, но намного радостней, когда в дом приходит женщина, способная преумножить достаток единственно простым и безотказным способом – способностью настроить мужа на работу во имя семьи, детей. Приблизительно так, как это она проделывала с папой. Про меня она говорила: "Бектас грубый, но культурный. Не надо только злить его". То есть при умной работе со мной жена может заставить меня не только бросить пить, но и сама заиметь неплохой задел на будущее. . Бирлес, как он сам вспоминал в 1996-м году, тихо посмеивался над мамой. Он видел меня в разных состояниях, ходил со мной в разные места и справедливо думал, что дружба с Сериком Касеновым, не говоря уже об Иржи Холике, Кере, Валее, и в самом деле сулит мне грандиозные перспективы.

"Меня не подведешь". – повторяла мама. Житейская находчивость и преданность сироты давала матушке не единожды повторять и такое:

"Впервые Бектас привел в наш дом настоящего человека".

От того ничего удивительного в том, что мама с особой тщательностью подбирала и для Бирлеса надежный тыл. "Я умру и за тобой никого н будет. Тебе нужна жена с положением". – говорила она приемному сыну. Бирлес соглашался с ней. Тем более, что у него обрисовывался многообещающий вариант. Тетя Дракулы, на квартире которой он жил, поведала маме о том, что ее земляк, прокурор республики подыскивает для дочери жениха с правильной биографией.

Когда ему сообщили о наличии свободного парня без вредных привычек, да еще родом из его мест, то он, не глядя, согласился: такой как раз ему и нужен. Понятно, заботу о карьере, квартире главный прокурор

Казахстана брал на себя.

Мама обрадовалась готовности законника принять к себе Бирлеса и потирала руки от предвкушения еще одной удачи. Такой сват ей нужен самой.

Пока же она на время отложила в сторону прокурорские дела и требовала от меня поторопиться.

Ее методы пропаганды и агитации не претерпели изменений и почти слово в слово повторяли, апробированные на предыдущей жертве.

– Нога у Айгешат прямой… Сама белий-белий…

Она считала, докторша у нее в кармане и на упоминание, что надо иметь еще хоть какую-то тягу к человеку, у нее удивлялся все тот же вопрос: истинно ли, что я не думаю о больных родителях?

Какая Айгешат? У нее идеальная фигура, красивые карие глаза…

При всем этом я видел в ее глазах и отсутствие блеска. Она была зажата… и что-то пугало меня в ней. Я не Кай, но видел в ней и

Снежную королеву. И то, как она со своими данными понуро шла на заклание, не взирая на средневековую форму знакомства, унижало ее и меня. Понять матушку можно. Только кто мог понять меня?

С какой стати? А с такой, что мне не мешало бы на себя в зеркало полюбоваться, прежде чем…я окончательно не грузану читателя.

Словом, не оживляжа ради называю я себя и крокодилом, и чудовищем.

Остановка внутри себя назрела давно. Но я еще не решился. Так что повременим. Пока.