Хаос первых дней и ночей

Неужели Гитлер все же осмелился напасть на Россию, мог думать Сталин, когда автомобиль на предельной скорости пожирал расстояние между загородной резиденцией Вождя и мирно спящим городом. Помимо данного соображения его могли беспокоить мысли о том, все ли сделано правильно для наиболее эффективного отражения возможной агрессии.

Несколько часов назад Сталин, вкупе с ближайшими сотрудниками, попытались предугадать возможные осложнения и осуществили дополнительные конкретные меры. В соответствии с ними командующим вновь организованным Южным фронтом со штабом в Виннице, назначался глава Московского военного округа И.В. Тюленев.

Формирование полевого управления фронта, равно как и комплектование войсками, намечено было силами и средствами нескольких округов. Так, к примеру, из Одесского военного округа выделялась 9-армия, прикрывавшая Тираспольское направление.

Командующим четырьмя «армиями второй линии» (несколько позже к этому резерву Главного Командования прибавили еще три армии) утверждался Буденный с местопребыванием штаба в Брянске.

Мерецкову, с выездом на место, планировалось поручить общее руководство Северным фронтом, а Жукову намечалось осуществлять координацию Юго-Западного и Южного фронтов, также с выездом на место. Ввиду образовавшейся вакансии Мехлис был назначен начальником Главного Управления политической пропаганды Красной Армии, «с сохранением за ним должности наркома госконтроля».

Когда главные «виновники переполоха», Тимошенко и Жуков вошли в кабинет Сталина, все спешно вызванные члены Политбюро уже были в сборе. Невыспавшийся генсек сидел во главе стола и как обычно, в случаях плохого настроения, держал в руках нераскуренную трубку.

— Кто-нибудь может разъяснить, что реально происходит на границе? — Чисто риторически вопросил Сталин.

Нарушив тягостное молчание, он дал поручение связаться с германским посольством. Тут же поступило известие о том, что посол фон Шуленбург добивается аудиенции для срочного сообщения. Принять его было поручено Молотову. Рандеву дипломатов оказалось непродолжительным, причем невозможно совершенно точно определить, кто из них был более обескуражен происходящим, фон Шуленбург или Молотов. Быстро возвратившись, последний скороговоркой сообщил: Германия объявила нам войну.

Вновь наступила длительная, тягостная пауза. Военные рискнули нарушить ее предложением: немедленно обрушиться всеми имевшимися в приграничных округах силами на прорывающиеся части противника, задержать и уничтожить.

Сталин незамедлительно подписывает директиву, далекую от реальности по сложившейся обстановке и соотношению сил на отдельных участках фронта. О чем довольно деликатно выразился Жуков в своих мемуарах, скромно умолчав, что продолжал тешить иллюзиями политическое руководство. Согласно извлечений из этой несбыточной директивы, советским ВВС вменялось разбомбить города Кенигсберг и Мемель, а на территорию Финляндии и Румынии до особого распоряжения налетов пока не делать. Наземным войскам также приказывалось впредь до особого распоряжения «границу не переходить». Остается лишь удивляться, что не ставилась задача немедленного штурма Варшавы или Берлина. Первое, хотя и невыполнимое решение, тем не менее было принято, и процесс пусть со страшным скрежетом, но пошел.

В Кремле лично Сталин и его окружение еще не имеют отчетливого представления о событиях, происходящих за сотни километров от столицы.

В Германии в семь часов утра по местному и девять по московскому воззвание фюрера к германской нации зачитывает доктор Йозеф Геббельс. Данное обстоятельство косвенно свидетельствует о том, что Гитлер не был абсолютно уверен в успехе. А также признание в том, что он последнее время скрывал свои коварные замыслы от народа, суть, обманывал массы.

«Немцы! В этот самый момент начался поход, который по своим масштабам не имел себе равного в мире. Сегодня я снова решил вверить судьбу, будущее рейха и немецкого народа в руки наших солдат. Обремененный тяжелыми заботами, обреченный на месяцы молчания, я могу,наконец, говорить свободно. Да поможет нам бог, особенно в этой борьбе»…

Наконец утро 22 июня в Москве полностью вступило в свои права, и советский Генеральный штаб устанавливает, что практически на всем протяжении западной советской границы завязались ожесточенные сражения с наступавшими армиями вермахта.

Германская авиация нанесла сильные бомбовые удары по аэродромам округов, городам и железнодорожным узлам, военно-морским базам Черного моря и Балтики. После сильной продолжительной артподготовки сухопутные части противника в 5-6 часов утра, смяв слабые заслоны, пересекли границу Советского Союза.

Постепенно становится ясно, что разворачивается широкомасштабное немецкое наступление, а не просто крупная военная провокация. Из штабов приграничных округов поступает самая разноречивая информация, некоторая практически провокационного содержания. Со многими соединениями связь у них нарушена. Вести с запада идут преимущественно самые неблагоприятные, натиск противника весьма силен. Вместе с тем, отдельные командиры, не владевшие ситуацией, первоначально слали слишком оптимистичные донесения, вводившие Генштаб и Наркомат обороны в заблуждение.

Советские руководители были предельно обеспокоены случившимся. Несомненно, Сталину психологически трудно свыкнуться с мыслью о войне, с ее неизбежными горестями и разрушениями. Относительно малоподвижный ум вождя не успевает впитывать хлынувшие бурным потоком сведения, не говоря уже об их анализе.

Политические руководители страны некоторый период времени дискутируют о том, как объявить о войне и кто должен выступить со столь прискорбным сообщением. Вождь категорически отказывается, «переведя стрелки» на Молотова, который выступает ровно в полдень по радио с кратким сообщением к народу о состоянии войны с Германией.

После двухчасового совещания с военачальниками, соответственно предварительных договоренностей в тот же день, 22 июня ближе к вечеру, Сталин отправляет начальника Генерального штаба Жукова на Юго-Западный фронт в качестве представителя Главного командования, которого в сущности еще нет, для выяснения обстановки непосредственно на месте. Мерецков отправляется в Питер, где покамест все спокойно. А на Западный фронт посылаются маршалы Шапошников и Кулик.

Вождь фактически гонит ближе к передовой наиболее надежных и компетентных, на его взгляд, военачальников.

Из фрагментов специальных регистрационных журналов, заполнявшихся ответственными дежурными в приемной Сталина, можно сделать вывод о сумятице и растерянности, воцарившейся в Кремле в первоначальный период войны с Германией.

Особенно впечатляет предельно рваный ритм кремлевских совещаний. В 5 часов 45 минут утра 22 июня фиксируются первые посетители — высшие политические и военные иерархи страны. В 16 часов 45 минут пополудни в кабинете вождя никого не остается. Всего Сталина за эти без малого 13 часов посетило около полутора десятка человек, причем иные сделали это неоднократно.

Следующие записи относятся к ночи и утру 23 июня. В период времени с 3 часов 30 минут по 6 часов 25 минут Сталин принимает восемь должностных лиц государства, в основном военных. Затем следует перерыв до 18 часов 45 минут вечера.

С этого момента до 1 часа 25 минут ночи уже фактически 24 июня, практически те же самые люди вновь посещают Сталина, за исключением виднейшего организатора-хозяйственника Н. А. Вознесенского. Последний очень долго находится у вождя, очевидно, обсуждая эвакуационные вопросы.

С 16 часов 20 минут до 21 часа 30 минут 24 июня вождем производится очередной кремлевский прием. Он характерен тем, что у Сталина помимо прочих появляются новые посетители. К военным все больше присоединяются люди штатские, в том числе ответственные за отрасли экономики, связанные с военными действиями.

Если кремлевское руководство было близко к настроениям, похожим на тихую панику, то на пограничных сухопутных рубежах воцарились полнейшие анархия и беспорядок. Немецкие ударные соединения в виде мощнейших бронированных клиньев при сильной поддержке авиации таранили места дислокации подразделений Красной Армии, не сумевших (да и не пытавшихся) должным образом изготовиться к обороне. Командиры и политработники отдельных частей и соединений потеряли голову и вместо организации эвакуации или отпора в панике покинули жилища, в первую очередь, озаботившись своими семьями, а красноармейцы бросились спасаться кто как мог. Отсутствовали не только увязка партийно-советских органов с командованием, но и между отдельными войсковыми подразделениями не было связи и взаимодействия.

На направлениях главных ударов противник имел многократное превосходство в живой силе и технике. Население фронтовых зон обратилось в беспорядочное и неорганизованное бегство на восток, прихватив посильный скарб. Ситуация почти на всех фронтах складывалась для Красной Армии исключительно неблагоприятная.

Особенно большие потери понесла в первые дни войны авиация двух фронтов (Западного и Киевского Особых военных округов), вследствие не принятия должных мер по повышению боевой готовности ВВС в целом. На решающих направлениях немцы завоевали господство в воздухе.

Наиболее организованно встретили войска вермахта Военно-Морской флот и части Одесского военного округа.

Наихудшее положение сложилось в сфере действий войск Западного военного округа под командованием генерала армии Д.Г. Павлова, утратившего управляемость вверенными ему частями.

Война подобно лакмусовой бумаге мгновенно выявила истинные способности каждого военачальника. Немедленно, взамен растерявшихся командиров, на первый план стали выдвигаться полководцы инициативные, смело и нешаблонно мыслящие и не боявшиеся принимать ответственные решения.

В ситуации, когда Москва непрерывно слала директивы, не соответствовавшие реальному положению дел и требовавшие лишь одного — наступать, генералам необходимы были особые мужество, выдержка и находчивость.

Так, доблестный командир 9-го мехкорпуса Константин Константинович Рокоссовский, получив тогда приказ о контрударе, взял на себя смелость более достойно встретить вначале неприятеля в обороне, ввиду явного превосходства его бронетанковых сил. Нанеся на рубеже шоссе Луцк — Ровно сокрушительный удар огнем своей артиллерии накатывавшимся германским частям, Рокоссовский отбросил их и выполнил поставленную задачу. То есть, продвинулся вперед и занял нужные высоты.

Но подобным похвальным образом действовали не все советские военачальники. А их подразделения в основном вынужденно оборонялись, временами предпринимая не совсем осмысленные контратакующие действия, намного увеличивавшие угрозу окружения.

26 июня в войну против СССР вступила Финляндия, сражения начали происходить также от Балтики до Баренцева моря.

Жуков, успевший вернуться на свой пост, свидетельствует, что 29 июня Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку главного командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении. При этом начальник Генштаба стыдливо умолчал о том, что некоторые сведения о продвижении противника вглубь страны руководители государства получили по зарубежному радио, а у него самого случился истерический припадок.

Красная Армия продолжала оставлять противнику территорию за территорией. Но и откатываясь от границы, войска не имели на востоке позиций, пригодных для дальнейшей упорной обороны. Впопыхах советские солдаты первоначально оставляли немцам мосты и переправы. При этом не только и не столько по причине панических настроений, а просто не было соответствующих приказов. Так, начальник генштаба сухопутных войск Германии в тот период времени, генерал-полковник Гальдер, 29 июня сделал следующую запись: «…В районе Львова противник медленно отходит на восток, ведя упорные бои. Здесь впервые наблюдается массовое разрушение противником мостов…».

Лишь спустя неделю приграничных боев, в Москве окончательно осознали настоятельную необходимость перехода на всем советско-германском фронте к стратегической обороне.

Перед уцелевшими войсками первого стратегического эшелона была поставлена задача остановить противника на линии соответствовавшей старым УРам, выиграв, тем самым, время для подготовки контратакующих мероприятий.

30 июня Жуков по указанию Сталина вызвал в Москву командующего Западным фронтом генерала армии Павлова. По прибытии на следующий день он был арестован как не обеспечивший должное руководство вверенными ему войсковыми соединениями. Вскоре арестовали и группу генералов, вместе с Павловым возглавлявших военный округ, переименованного в Западный фронт. Суд был скорый и неправедный и свидетельствует, в первую очередь, о настроениях отчаяния и паники в верхах, нежели осмысленных действиях.

Репрессиям подвергаются командование ВВС и ПВО страны, а также некоторые генштабисты. Командующим Западным фронтом вместо Павлова был назначен нарком Тимошенко. Перед этим начальником штаба Северо-Западного фронта был отправлен генштабист генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин.

Все еще сказываются последствия растерянности первых часов войны. Сталин продолжает лихорадочно отправлять на фронт других военачальников, полагая, что корень проблемы лишь в некомпетентности руководящего состава округов.

Между тем поступают и обнадеживающие сообщения. Нападение Германии на Советский Союз вызвало большой резонанс во всем мире. Вечером 22 июня премьер-министр Великобритании Черчилль выступил по радио и в присущем ему стиле заявил о поддержке Советов, почти приравняв их с нацистским режимом. Значительное место в его выступлении заняли рассуждения о десятках «тысяч русских деревень», в которых «смеются девушки и играют дети», на которых якобы внезапно надвинулась «гнусная нацистская военная машина».

Несколько позже английский премьер в личном послании Сталину сделал акцент по поводу «совершенно неспровоцированного и безжалостного вторжения нацистов», одновременно намереваясь воздержаться от активной помощи в борьбе против общего врага. В самом королевстве же наиболее оптимистически настроенные наблюдатели пророчили русским 2-3 месяца до безоговорочной капитуляции.

Тем удивительнее кажется прогноз Бернарда Шоу, опубликованный 23 июня 1941 года в «Ньюз Кроникл»: «… Еще вчера мы разделяли с Соединенными Штатами неслыханную задачу — раздавить Гитлера, а Россия только поглядывала на нас со стороны да улыбалась в усы. Сегодня благодаря неописуемому идиотизму Гитлера мы сами можем сесть в сторонку и с улыбкой взглянуть на происходящее. Нам нечего больше делать: Сталин раздавит Гитлера. Спета его песенка. У Германии не осталось теперь решительно никаких шансов».

Своим безошибочным прогнозом Шоу лишний раз доказал свою гениальность. Прошло почти десять лет после встречи драматурга со Сталиным. По аналогии с английским диктатором эпохи Возрождения Оливером Кромвелем, Шоу предлагал в ней, уповая на бога, порох все же держать сухим. Сталин в точности придерживался ценного совета и не разочаровал Шоу.

Американские военные аналитики также предрекали скорый крах стране Советов. Однако госдепартамент США объявил о поддержке Советского Союза, не в пример британцам, незамедлительно перейдя от слов к делу. Американское министерство финансов отменило блокирование советских валютных счетов в банках США и решило «не применять к СССР ограничений, предписанных актом о нейтралитете».

Время идет, и постепенно Сталин выходит из состояния некоторой растерянности, не решаясь, все же, до поры до времени взять на себя всю полноту ответственности. С обретением Вождем уверенности степень восстановления контроля над ситуацией в стране неминуемо повышается.

Еще 23 июня была образована Ставка Главного Командования под председательством Тимошенко. В нее вошли семь человек, а в числе рядовых членов — Сталин. Получалось два главнокомандующих: Тимошенко — де-юре и Сталин — де-факто. Это весьма осложняло управляемость войсками и приводило к излишней трате столь драгоценного времени на процесс выработки тактических решений и оперативную отдачу распоряжений.

24 июня был образован Совет по эвакуации во главе с Шверником Н.М., просуществовавший полгода.

29 июня Сталин и Молотов подписали совместную директиву СНК СССР и ЦК ВКП(б) «партийным и советским организациям прифронтовых областей». Причем Сталин собственноручно внес весьма существенные коррективы в проект документа, ставшего вскоре одним из базисов его выступления по радио и краеугольным камнем программы по превращению страны в боевой лагерь под лозунгом «Все для фронта, все для победы».

30 июня в стране образуется Государственный Комитет Обороны (ГКО или ГОКО, как выражался его глава) под председательством Сталина. В постановлении, опубликованном в печати 1 июля 1941 года, говорилось, что в этом органе сосредотачивается вся власть в государстве, а все граждане и организации обязаны беспрекословно выполнять решения и распоряжения ГКО. Статус чрезвычайного органа власти не был регламентирован какими-либо нормативными документами, не разрабатывалось положение о его структуре и функциях. На эти формальности практически не было времени.

Несомненно, Сталин при образовании ГКО руководствовался событиями времен гражданской войны. В то время по инициативе Ленина большевиками был создан Совет Рабоче-крестьянской Обороны, ставший центральным штабом красных и в некоторой степени способствовавший победе над белыми армиями и войсками интервентов.

По мере того как в Кремле приходили в себя и осознавали истинные масштабы войны, начиналась разворачиваться гигантская организаторская деятельность по координации всех усилий страны для всемерного отражения нашествия Германии и ее союзников.

Тяжкое бремя ответственности лидера

Существуют разные версии причин категорического отказа Сталина от выступления перед нацией в первый день нашествия. Вероятнее же всего, он попросту не нашел в себе тогда сил оповестить народ о постигшем страну бедствии, истинные масштабы которого к тому же, еще не были ясны. К тому же фюрер также не рискнул лично обратиться с воззванием к своему народу.

Выручил Вождя безотказный Молотов, бесстрастно зачитавший по радио суть суховато-казенное сообщение, окончательный текст коего, несомненно, отредактировал Сталин. Либо во всяком случае подсказал фразы, превратившиеся затем в легендарный девиз: Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

Сталин по праву считается искуснейшим мастером точных и выверенных формулировок. В данном случае, выражение НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ изначально содержало смысловую нагрузку, заключавшуюся в лживости германских притязаний и их эфемерности. Отсюда вытекало, что противник будет неминуемо повержен, то есть ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ. А дабы окончательно расставить все точки над как припечатывалось, прибавлялось: ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ. Перефразируя известное выражение, можно выразиться, что чем больше политик, тем значительнее пауза. Дальше медлить было нельзя, необходимо было внести полную ясность в создавшуюся исключительно тревожную обстановку.

Выдержав наиболее оптимальный промежуток времени, 3 июля 1941 года Сталин обратился по радио с речью, обращенной к населению страны. К тому моменту стало совершенно очевидно, что существованию России в качестве независимого государства может быть положен конец в самое ближайшее время.

Сталин выступил рано утром по московскому времени, его речь предусмотрительно предназначалась преимущественно (учитывая разницу во времени) для населения азиатской части СССР.

Спустя 10 суток после начала немецкого наступления Вождь поведал народу безрадостную истину, которую он сам с большим трудом осознал лишь недавно. Выступил Сталин столь прочувственно, что даже спустя много лет, при прослушивании фонограммы, трудно остаться безучастным к глуховатому маловыразительному голосу, пораженному свалившимся огромным несчастьем. Более всего впечатляют проникновенные интонации, буквально пронизывавшие вступительные слова русского лидера. Необычайно низкий голос, тяжелое дыхание явствовали о большом волнении Вождя.

Выступление Сталина огромная страна выслушала, затаив дыхание. У репродукторов собрались толпы людей, с напряженным вниманием вслушивавшихся в каждое слово.

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается…»,— говорилось в преамбуле выступления.

Поляк Герлинг-Грудзинский слушал речь советского премьера в качестве заключенного Ерцевского лагеря, расположенного в Архангельской области. По его мнению, говорил тогда сломленный старик. Однако он ошибался.

Сталин выступал в первую очередь как личность и гражданин, на Родину которого обрушилось бедствие невиданной доселе силы. Говорил человек пожилого возраста, перенесший днями сильное нравственное потрясение и в том числе мотивами личного характера. Выступал отец семейства, вынужденный смириться с тем, что его сын-первенец отправился на фронт и подвергся тем самым смертельной опасности.

А в качестве главы государства Сталин отчитывался перед народом. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность, констатировал он. А как вообще подобное могло произойти? Вождь сделал попытку разумного разъяснения происходящего. Он объяснил захват большой части советской территории неожиданным и вероломным нападением фашистской Германии в нарушение пакта о ненападении. Далее Сталин мотивировал необходимость заключения, в свое время, этого злосчастного договора с агрессором. Он сообщил, что премьер Великобритании господин Черчилль, а также правительство США объявили о готовности оказать помощь Советскому Союзу. Сталин поставил цель немедленно перестроить всю работу на военный лад, подчинив все интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Он призвал народ сплотиться вокруг Советского правительства для всемерной поддержки Красной Армии и Флота, для разгрома врага и победы.

Речь Сталина произвела неизгладимое впечатление своей искренностью и точностью указаний о том, каким образом советскому народу необходимо бороться с врагом.

Сталинские монотонно звучащие слова, произнесенные негромким голосом, возымели действие подобные оглушительному набату.

Выступление Вождя, по свидетельствам многих, сыграло огромную мобилизующую роль в слоях советского общества, настроенных патриотически. Оно явилось весьма заметным импульсом для поднятия морального духа нации.

Очень скоро зазвучали устрашающие строки песни «Священная война», написанных А.В. Александровым и В.И. Лебедевым-Кумачом через несколько дней после немецкого нападения.

А в сводках Советского Информбюро несокрушимой уверенностью в победе загремел рокочущий голос Юрия Левитана. Откликнулись самые аполитичные типа Анны Ахматовой, объявившей: «Час мужества пробил отныне для нас. И мужество нас не покинет».

Одновременно с немецким нападением автоматически начал действовать план мобилизации промышленности государства в увязке с действиями Красной Армии. Исходя из развития событий на фронтах, в него вносились коррективы.

В наше время весьма затруднительно представить, что в то время как соединения Красной Армии вели тяжелые, преимущественно оборонительные сражения, ежечасно то попадая в огромные клещи, то вырываясь из них, на территориях, еще не захваченных противником, развернулась гигантская эвакуационная работа. Ее целью было — ничего, что можно использовать, не оставить противнику.

Крайне важно было сорвать планы немцев по использованию экономики захваченных районов СССР. На предприятиях лихорадочно демонтировались и готовились к последующей отправке в глубокий тыл механизмы, станки и прочее оборудование, а также другие материальные ценности. На все это требовались невиданные доселе, огромного масштаба усилия по координации действий всех сил государства. Так как эшелоны с грузами, шедшие на восток, не должны были препятствовать составам с резервными войсками и техникой, движущимся навстречу. Здесь невозможно переоценить мобилизационную роль Государственного Комитета Обороны во главе с его председателем Иосифом Сталиным.

Уже с 24 июня железнодорожный транспорт заработал по специальному военному графику. Он обеспечил более устойчивую работу магистралей и дал возможность максимально использовать их пропускную способность. Зачастую под огнем противника, при больших встречных перевозках в направлении фронта была организована перевозка на восток страны около 1,5 миллионов вагонов различных грузов и более чем 10 миллионов человек населения. То есть, переместилась целая страна со всем имуществом.

Конструктор Яковлев приводит в мемуарах разговор того периода времени со своим более старшим коллегой Н.Н. Поликарповым. Последний рассказал о том, какой катастрофической неудачей завершилась в первую мировую войну эвакуация Русско-Балтийского завода из Риги в Петроград на расстояние всего лишь в 500 километров.

Сталинцам же предстояло решить задачи в тысячи раз труднее и сложнее, но они были выполнены. В июле-ноябре 1941 года были перебазированы заводы и отдельные отрасли промышленности с основными рабочими кадрами и специалистами (около 1500 промышленных предприятий, в том числе свыше 1300 крупных). На новых, зачастую малообжитых местах, преодолевая немыслимые трудности, экстренно выпускалась продукция, необходимая фронту. На временно захваченных же советских территориях экономика была полностью выведена из строя.

В руках правительства немедленно сконцентрировалась основная масса товарных ресурсов, позволившая обеспечить на протяжении всего военного периода устойчивую систему государственного распределения важнейших предметов потребления. Это было в первую очередь продовольствие из государственных резервов, созданных в довоенное время. В качестве крайней меры было введено дифференцированное нормированное снабжение населения самыми необходимыми продуктами и товарами.

Если мобилизацию работы экономики страны в чрезвычайных условиях производили соответственно планам, то дела военные оставляли желать много лучшего. Сталин имел все основания быть недовольным своими военачальниками. Приграничные сражения в основном были начисто проиграны Красной Армией. Довольно поздно в Москве осознали сей прискорбный факт и отдали приказы об отступлении на линию старых укрепрайонов, боеготовность которых была невысокой.

«Мы перед войной, чего греха таить, — признался маршал Иван Христофорович Баграмян, — учились главным образом наступать. А такому важному маневру как отступление, не придавали должного значения. Сейчас мы расплачивались за это… Теперь, на второй неделе войны, нам пришлось, по существу, заново учить самому трудному искусству — искусству отступления».

Максимально используя тактическую внезапность нападения и первоначального упорного нежелания русских использовать возможность оперативного отвода войск, вермахт развивал стратегическую инициативу и в течение первых двух недель войны добился больших результатов.

Его подвижные соединения относительно легко вышли к берегам Днепра и Западной Двины — первому промежуточному рубежу. Отсюда, Гальдер делал опрометчивый вывод в своем дневнике: «… не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней». Справедливости ради, основания у него были к тому времени немалые.

Десятки советских дивизий приграничных округов оказались рассеянными, либо попали в окружение, понеся огромные потери. Большое число военнослужащих безвозвратно вышли из строя (были убиты либо оказались плененными), а часть личного состава неорганизованно скиталась по тылам.

После столь легкого прорыва «линии Сталина» фюрер дал установку по поводу ближайших перспектив вооруженных сил Германии, а Генштаб в деталях стал разрабатывать возращение войск в родной фатерлянд, аналогично предшествовавшим кампаниям…

Ныне совершенно очевидно, что при разработке оперативных планов на 1941 год советскими военными руководителями не были учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Удивительно, но быстротечные и сокрушительные поражения поляков и французов не оказали на русских генералов особого впечатления. Видимо, сработал принцип: у нас это невозможно.

Наркомат обороны и Генштаб посчитали, что война между Германией и Советским Союзом начнется по ранее практиковавшейся схеме: главные силы вступят в сражение через некоторый период времени после приграничных сражений. На самом деле произошло то, чего не предполагали советские военачальники, а именно: широкомасштабное наступление сразу и всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами.

Характеры таких ударов, в таких объемах не просчитывались. Ни Тимошенко, ни Жуков, ни их предшественники и руководящий состав Генштаба не предполагали, что противник сосредоточит непосредственно на границе такую массу бронетанковых и моторизованных сил. А затем направит их в первый же день в бой мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов и при поддержке авиации. А одной из грубых ошибок советского руководства в первые дни войны (в чем, несомненно, повинен и Сталин) были попытки осуществления контрнаступлений без надлежащего анализа оперативной обстановки.

Однако немецкие политические и военные стратеги также допустили довольно грубые просчеты, помимо основного — рокового решения напасть на потенциально заведомо более сильного противника. Самыми серьезными из них явились неверный подсчет советских вооруженных сил и всего оборонного потенциала огромной страны, а также организаторских способностей Сталина.

Главной же целью плана «Барбаросса», как уже говорилось, в начальный период войны была ликвидация в приграничных сражениях всех главных русских сил. Немцы предполагали их окружить и полностью уничтожить, вследствие чего выйти на оперативный простор. Данному германскому намерению помешал Сталин, инстинктивно препятствовавший преждевременному выводу советских войск к самым пограничным рубежам страны. Гитлер же опрометчиво полагал, что с потерей главных сил Красной армии Советам нечем будет защищать Москву, Ленинград, Донбасс и Кавказ.

С первых часов военных действий немецкие планы начали давать осечки. Во-первых, сил у русских оказалось значительно больше, во-вторых, их солдаты сражались гораздо яростнее прочих других. В-третьих, вооружение противника оказалось более качественным, чем предполагали немцы. Очень скоро они столкнутся с русским танком Т-34, от покатой брони которого отдельные артиллерийские снаряды будут отскакивать словно камушки. Немцы также делали в основном ставку на артиллерийские орудия, наподобие укороченных танковых, то есть стрелявших с короткой дистанции и часто с ходу. Тем самым, они не могли успешно противостоять в борьбе с массами советской длинноствольной полевой и противотанковой артиллерии.

Вскоре выявится пагубность невыполнения распоряжения фюрера, внимательно следившего за состоянием своих бронетанковых войск, об установке до начала «Барбароссы», при перевооружении среднего танка Т-III длинноствольной пушкой. Но, управление вооружения вермахта проигнорировало приказ Гитлера и поставило пушки с меньшей длиной ствола и, следовательно, существенно понизило мощность.

Даже попавшие в окружение русские соединения, преимущественно, не складывали оружия. Несмотря на стремительное продвижение немецких механизированных частей и успешное завершение операций по окружению, русские преимущественно сохраняли координацию управления войсками и оказывали упорное сопротивление.

Солдаты и офицеры вермахта были неприятно поражены тем, что столкнулись с противником, продолжающим борьбу даже после окружения, о чем единодушно свидетельствуют все немецкие донесения и отчеты о боях в этот период. Особенно настойчиво русские «пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем: то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас», с изрядной долей изумления констатировалось в одном из отчетов.

В результате упорного советского сопротивления уже в первые дни боев немецкие войска понесли такие потери в людях и технике, которые были значительно выше двух предыдущих кампаний. Для офицеров и солдат вермахта стало совершенно очевидным, что способ ведения боевых действий и боевой дух противника, равно как и географические условия данной страны, являются гораздо более трудными, чем в Польше и Франции. Поляки и французы, попав в окружение, после некоторого периода замешательства и трепыхания, дружно поднимали руки вверх и складывали оружие.

Американский адмирал Уильям Леги (посол в фашистской Франции того времени) получил из надежного источника сведения о том, «что потери Германии в России к концу июля достигли 1 миллиона человек». Он, а также другие военные деятели глубоко усомнились в возможностях нацистов «выдержать подобные темпы потерь в течение длительного времени».

Планы вермахта серьезно начали пробуксовывать ближе к середине июля, то есть по истечении трех недель боев.

К тому времени русская Ставка последовательно развернула только на западном стратегическом направлении в трех эшелонах (на глубину в несколько сот километров) 74 новые дивизии, существенно уравняв соотношение сил.

Вскоре не замедлил разразиться первый кризис «доверия» между фюрером и генералитетом. А в августе месяце Гитлер и оберкоммандовермахт (ОКВ) уже не располагали свободой решения, в связи со все возраставшим русским сопротивлением.

По ходу боевых действий советское руководство выяснило, что ударные немецкие группировки войск действуют в направлениях, острия которых нацелены на Москву, Ленинград и Украину. Причем первый объект являлся приоритетным. На путях к Москве необходимо было создать глубоко эшелонированную оборону, собрав для этого все возможные силы.

В связи со все усложнявшимися задачами организации действенного отпора врагу Сталин вновь возвращается к вопросу о стратегическом руководстве войсками.

10 июля Ставка Главного командования преобразуется в Ставку Верховного командования Вооруженными Силами СССР. Которую вождь решается возглавить, но все еще лишь в качестве председателя этого коллегиального органа. Одновременно для улучшения управления фронтами ГКО образовал три Главных командования войск направлений. Северо-Западное, Западное и Юго-Западное, возглавлявшиеся соответственно маршалами Ворошиловым, Тимошенко и Буденным. Из числа коих, по меньшей мере, двое военачальников не страдали избытком стратегического мышления.

Между тем с созданием подобных Главков предполагалось оказать существенную помощь Ставке в обеспечении возможности улучшения управляемости войсками, повышения организации взаимодействия фронтов с военно-воздушными и военно-морскими силами. Неудивительно, что они не оправдали возлагавшихся на них надежд и были вскоре упразднены.

19 июля состоялось назначение Сталина народным комиссаром обороны. Постепенно все важнейшие государственные посты концентрируются в его персоне. Однако Вождь по-прежнему опасается взять на себя всю полноту ответственности за ход ведения боевых действий на фронтах, хотя положение там обязывало. К третьей декаде июля Красная Армия оставила Латвию, Литву, часть Эстонии, почти всю Белоруссию, Молдавию и большую часть Украины. Немецкие самолеты начинают совершать налеты и бомбить советскую столицу.

Вместе с тем, ценой огромных усилий советским войскам удается временно стабилизировать гигантскую по своей протяженности линию фронта. Однако обстановка на многих его участках оставалась крайне напряженной. Противник спешно перегруппировывал войска с целью создания ударных частей и создания перевеса в живой силе и технике в местах, запланированных наступлений.

Но в то время как Гитлер предполагал несколькими решающими ударами окончательно покончить с воинской мощью СССР, для тяжелой на подъем России война по-настоящему только начиналась.

Рокоссовскому, переместившемуся на Западный фронт в должности командующего армией к тому же доверили формирование в районе Ярцево, близ Смоленска, боевого соединения, «получившего официальное название «группа генерала Рокоссовского». Полководец свидетельствует, что в тот период времени «пора штабных импровизаций миновала» и он в одночасье почувствовал это с примечательной мелочи — организации завтрака.

«До этого командующий группой войск, как и все, спал под сосной или в машине, ел из солдатского котелка. Вилка и свежая салфетка показались вещами из другого мира» Рокоссовскому. Сей малозначительный как будто факт говорит о том, что русские только начали задействовать свой колоссальный потенциал. И очень скоро бодро-бравурная песенка «Хорст Вессель» в среде немецких солдат сменится заунывно-тоскливой «Лили Марлен».

Ахиллесовой пятой советского государства продолжала оставаться выработка руководством наиболее оптимальных вариантов военного противодействия неприятелю. Эмоции по-прежнему превалируют над доводами рассудка. В последних числах июля месяца начальник Генштаба Жуков в присутствии Мехлиса докладывал Сталину обстановку на фронте. Генерал представлял свои соображения по поводу вероятных действий противника и, соответственно, предлагал принять эффективные контрмеры. Согласно красочному рассказу Жукова, его диалог со Сталиным вскоре принял острую, даже конфликтную, форму. Для общего улучшения стратегической обстановки военачальник предлагал отвести армии Юго-Западного фронта за Днепр. Вследствие чего неизбежно выходило что Киев придется оставить. Сталин вспылил и незамедлительно обрушился на своего оппонента с гневными упреками. Жуков также не смог сдержаться и отвечал сообразно моменту. После некоторой паузы, Сталин овладел собой и загасил едва вспыхнувшую перепалку. Закономерным итогом этого небольшого разбирательства стало перемещение Жукова в Действующую армию. Он назначался командующим Резервным фронтом, оставаясь одновременно заместителем наркома обороны и членом Ставки. Лично Жукову Сталин поручал осуществление его плана — организацию контрударов под Ельней.

С 30 июля на пост главы Генштаба Сталин возвратил маршала Б.М. Шапошникова, несмотря на его слабое самочувствие. Последнего вождь весьма уважал и всегда считался с его мнением. Очевидно, именно Шапошников убедил Сталина полностью взять бразды правления в свои руки.

С 8 августа 1941 года и до самого конца войны кавказец становится Верховным Главнокомандующим. Сталин окончательно и бесповоротно становится на вершину государственной пирамиды власти в Советском Союзе времен второй мировой войны. Все бразды политического и экономического, информационно-идеологического, а также военного руководства концентрируются в его руках.

Целый год, даже больше, понадобился Сталину, чтобы основательно изучить и вникнуть в весьма специфический и сложный вид деятельности — оперативное водительство большими массами разных родов войск на гигантских территориях.

В свое время, в августе 1915 года Николай II Романов решил принять на себя верховное командование войсками. Армии и флоту был отдан приказ, в котором после официального текста государь собственноручно приписал: «С твердою верою в милость божию и непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской. Николай». Практически без корректировок Сталин мог охотно подписаться под этими словами царя.

В связи с очередной ротацией кадров в орбиту его внимания неизбежно попадают новые генералы, наподобие чрезмерно самоуверенного А.И. Еременко, амбициозного И.С. Конева и других.

С 1 августа генерал Василевский, с подачи Шапошникова, назначается начальником оперативного управления и заместителем начальника Генштаба. С этого момента он, сопровождая своего непосредственного шефа, начинает очень часто контактировать со Сталиным.

8 августа 1941 года в качестве ответной меры советская авиация совершила первый налет на военные объекты Берлина. А к первой половине августа соединениями Красной Армии были сорваны отчаянные попытки противника овладеть Москвой лобовым ударом с хода.

Ожесточеннейшему и кровопролитнейшему Смоленскому сражению (на подступах к Москве), казалось, не было видно конца. Вследствие этого Гитлер временно меняет направление главного удара и поворачивает 2-ю танковую группировку и 2-ю армию группы армий «Центр» на юг и юго-запад. Соответственно чему обстановка на всей полосе Юго-Западного и Южного фронтов усложнилась.

К началу сентября угроза непосредственно столице Украине возросла многократно. Однако при одном упоминании о суровой необходимости оставления Киева Сталин выходил из себя и на мгновения терял самообладание. Его ближайшим подчиненным же не хватало порою необходимой твердости, чтобы выдержать эти вспышки гнева и должного понимания всей степени их ответственности за катастрофу, которая неминуемо должна была разразиться.

Необходимо отметить также фактор дипломатический — Сталину лучше всех было известно, что чем упорнее будет сопротивление, тем быстрее и в больших объемах следует ожидать помощи извне.

Под Ленинградом положение также ухудшилось, и Сталин отправляет туда Жукова, отличившегося в локальной операции под Ельней. Вождь посчитал обстановку вокруг Питера исключительно серьезной и не исключал возможности в качестве крайней меры ликвидацию Балтийского флота.

О небезопасной полемике относительно судьбы боевых кораблей с высокой степенью достоверности поведал флотоводец Кузнецов. Из его рассказа следует, что Сталин весьма ответственно, даже не без некоторой боязни, отнесся к решению предельно щекотливого вопроса. Ибо преждевременное уничтожение флота, оснащенного мощнейшими орудиями, могло существенно ухудшить положение Ленинграда. Впоследствии Кузнецов убедился в правильности того, что не подписался один по этому вопросу.

Когда напряжение в Ленинграде ослабло и вопрос об уничтожении флота отпал, на имя Сталина пришла депеша. Автор, не знавший подробностей, обвинял командование флота в паникерстве и преждевременном минировании кораблей. Незаслуженное и весьма серьезное обвинение было легко опровергнуто, так как Вождь был в курсе событий.

/Данный эпизод весьма характерен, ибо ярко свидетельствует о том, что Сталин в определенной степени также опасался ответственности. Иначе, подписав директиву о превентивном минировании кораблей Балтийского флота, Верховный непременно отдал бы один экземпляр Кузнецову…

Сокрушение «Тайфуна»

Экономическое и военное положение Советского Союза первой военной осенью оставляло желать много лучшего. Несмотря на большие материальные и людские потери немцы продолжали продвигаться на восток. Войска вермахта по-прежнему владели стратегической инициативой, имели превосходство в живой силе и технике, удерживали господство в воздухе. На северо-западе они замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда.

Киев пришлось все же оставить с большими потерями, которых можно было избежать при своевременном отводе войск. Вследствие этого резко ухудшилась обстановка на южном крыле русско-германского фронта, создалась реальная угроза Харьковскому промышленному району и Донбассу. Под ударом оказались отрезанные от своих соседей советские войска в Крыму.

Но основным предметом заботы Ставки и Генштаба являлось Центральное направление, так как 6 сентября 1941 года Гитлер подписал директиву № 35 — план «Тайфун». Ее целями являлись окружение Москвы и разгром советских войск, ее защищавших. Впоследствии фюрер вознамерился полностью стереть с лица земли столицу большевистского государства и уничтожить все население. Для осуществления задуманного немецкое командование подтянуло на московское направление свои лучшие части. Против трех русских фронтов противник сосредоточил 77 дивизий численностью более миллиона солдат, 1700 танков и штурмовых орудий, свыше 14 тысяч орудий и минометов, 950 боевых самолетов.

30 сентября немцы начали наносить сильные удары по советским войскам, прикрывавшим столицу. Развернулось жесточайшее по накалу Московское сражение.

Первоначально оно складывалось крайне неудачно для обороняющейся стороны. В начале октября войска вермахта окружили под Вязьмой несколько советских армий. Которые, однако, не сложили оружия, значительно сковав немцев. Весь октябрь месяц они вынуждены были заниматься ликвидацией окруженной группировки.

Поскольку под Ленинградом положение стабилизировалось, Сталин вызвал оттуда Жукова и с 11 октября назначил его командующим Западным фронтом. Немецкие войска продолжали рваться к древнему городу. Начиная с 13 октября, разгорелись особенно жестокие бои на всех главных оперативных направлениях, ведущих к Москве. Настроения в столице были неспокойными, но широкомасштабной паники удалось избежать. Ибо в этот решительный момент Сталин не покинул Москву и предпринял чрезвычайные меры для организации ее обороны.

15 октября ГКО принял решение о срочных эвакуационных мероприятиях в столице. В то же время пункт, посвященный лично его главе, звучит на редкость обыденно, как будто речь идет о рядовом переезде с одной квартиры на другую: «т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке» (выделено мной — М.А.). Лишь после решения свыше в городе началась ускоренная эвакуация населения и правительственных учреждений, дипломатического корпуса, оборонных заводов, а также научных и культурных учреждений в глубь страны. Москва заметно обезлюдела, но Вождь оставался в ней. Аппарат Генерального штаба во главе с Шапошниковым убыл на запасный командный пункт. С целью оперативного обслуживания Ставки осталось считанное число генштабистов с Василевским. На самый крайний случай для них и Сталина на центральном аэродроме в полной готовности к взлету стоял самолет.

Для строжайшего укрепления порядка и дисциплины с 20 октября в Москве и прилегающих районах было введено осадное положение. Каждое серьезное нарушение пресекалось самыми суровыми карательными мерами, вплоть до ликвидации на месте преступления.

В эти решающие дни и часы Сталин предпринимал личные неординарные и весьма эффективные меры. Исторический приказ, начинавшийся столь непривычно даже в те времена: «Сим объявляется», Верховный Главнокомандующий продиктовал собственноручно, забраковав проект постановления ввиду его неопределенности и расплывчатости. 20 октября он по своему обыкновению внезапно позвонил главному редактору «Красной Звезды» Д.И. Ортенбергу и распорядился напечатать в следующем номере-газеты большое фото Жукова. Тем самым, Верховным преследовались, по меньшей мере, две цели. Жукову внушалось, что исключительно с его именем связаны теперь надежды и чаяния всех соотечественников. Одновременно, на него возлагалась гигантская ответственность за оборону Москвы.

Сталин был преисполнен решимости защищать столицу до последней возможности. Самим фактом присутствия в эти невероятно трудные дни в Москве советский лидер на всех оказывал огромное моральное воздействие. Хотя у него не было и не могло быть полной уверенности в том, что столицу удастся отстоять.

Но в самые трудные моменты Сталин уделял повышенное внимание состоянию боевого духа и находил возможность именно в этот период времени поощрять наиболее отличившихся воинов и ближайших сотрудников. Так, к примеру, 28 октября, когда противник из биноклей разглядывал столицу, Василевскому и трем его ближайшим сотрудникам были присвоены очередные генеральские звания.

По инициативе Сталина в начале ноября были проведены собрание и парад войск в ознаменование 24 годовщины Октябрьской революции. Торжественное собрание проходило как обычно, с приглашением не менее 2 тысяч гостей, а члены правительства восседали на трибуне. Мастерами искусств был дан праздничный концерт, и работал буфете лакомствами. Единственным отличием было то, что собравшаяся публика выглядела менее респектабельно, а само заседание проходило под землей, в зале станции метро «Маяковская». Трансляция доклада Сталина велась на всю страну.

В своем довольно пространном выступлении, сопровождавшемся бурными аплодисментами, Вождь, в частности, заявил: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат. Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам!»

Впоследствии, однако, Сталин практически дезавуировал столь кровожадные намерения в завершающей части приказа народного комиссара обороны № 55 от 23 февраля 1942 года. Он категорически опроверг злостные инсинуации о том, «что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить немецкое государство». Советские войска, заявил вождь, имеют своей целью изгнание оккупантов из страны и освобождение своей земли от немецко-фашистских захватчиков.

7 ноября, несколько раньше обычного, в 8 часов утра начался традиционный парад войск Красной Армии на Красной площади в Москве. Сталин обратился с трибуны Мавзолея к присутствовавшим с краткой напутственной речью. Торжественным маршем наспех сформированные части и соединения сразу отправлялись на фронт. Вся церемония продолжалась чуть больше часа. После небольшой заминки она транслировалась на всю страну, с воодушевлением воспринявшую глас несдающейся столицы.

Жизнь в осажденной Москве, между тем, не замерла полностью. Противовоздушная оборона ее была организована весьма эффективно. Летчики люфтваффе не смогли нанести Москве большого ущерба, о чем засвидетельствовал, в числе прочих и Климковский. Вследствие подписания советско-польского договора он был выпущен на свободу после 11 месячного пребывания в тюрьме на Лубянке. Причем, исходя из рассказа польского офицера, содержался он в ней в довольно комфортных условиях.

Климковский поражался эффективности действий сил ПВО Москвы, а также восхищался маскировкой города и оперативностью работников служб, мгновенно ликвидировавших самое незначительное повреждение или разрушение.

Хотя не все театры и кино работали, творческие импульсы москвичей не прерывались. Во всех станциях московского метрополитена предоставлялся приют жителям в часы бомбардировок. В метро жизнь также не замирала полностью, люди приспосабливались и чем-либо занимались. Иные читали, другие пели песни, учили детей. Даже под землей исхитрялись устраиваться с некоторым комфортом. Там выступали с концертами артисты, а некоторым женщинам довелось родить детей.

Сталин в свой подземный кабинет спускался при объявлении воздушной тревоги. Под его сводами рождались решения, предвосхитившие поражение гитлеровской Германии. В остальное время Сталин предпочитал находиться во флигеле, отведенном ему во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады. Станция метро «Кировская» также находилась в распоряжении Генштаба.

В середине ноября начался второй этап немецкого наступления на Москву. Противник медленно прогрызался вперед, сквозь промерзшую почву Подмосковья.

В один из критических дней Сталин позвонил Жукову и прямо вопросил:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Прямодушный генерал отвечал соответственно:

— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.

Удовлетворенный ответом советский Верховный Главнокомандующий сообщил о готовности предоставить в распоряжение Жукова две резервные армии к концу ноября, но без требуемого количества бронетехники.

Если верить Коневу, однажды Сталин так же в момент наивысшего напряжения звонил ему на командный пункт, причем явно в состоянии близком к душевному смятению.

Но подобные минуты слабости лишь дополнительно свидетельствуют о том, что ничто человеческое не было чуждо Вождю…

В конце ноября, по характеру действий и силе ударов всех немецких группировок, русские почувствовали, что противник выдыхается и для дальнейшего продвижения не имеет ни сил, ни средств.

А вскоре поступило известие, подбодрившее защитников Москвы — немцы были выбиты из Ростова-на-Дону. Контрудар был задуман Баграмяном, одобрен его непосредственным шефом Тимошенко и не без колебаний санкционирован Сталиным. Это был первый значительный отпор, который получила крупная немецкая группировка.

В начале декабря 1941 года, когда наступательный порыв немцев окончательно угас, подтянув свежие войска с востока, Красная Армия перешла в решительное контрнаступление. Под ее массированным нажимом положение немцев становилось все более опасным.

Осознав этот факт, Гитлер неохотно санкционировал отвод войск на оборонительные позиции в тылу. 19 декабря, разъяренный поражением под Москвой, фюрер смещает генерал-фельдмаршала фон Браухича и сам занимает его пост главкома сухопутных войск.

Неделей раньше, в знак солидарности с Японией, напавшей на США, Германия также объявляет войну Америке. Таким образом, война окончательно становится мировой. Неизвестно, чем руководствовался Гитлер, объявляя войну США. Не победив Великобританию и Советский Союз, фюрер ввергал свою страну в состояние войны с еще одной мощной державой. Возможно, он хотел тем самым подтолкнуть Японию к военным действиям против СССР.

Ибо ввод в действие свежих дивизий, переброшенных с Сибири и Дальнего Востока, в конечном счете переломил ход сражения под Москвой.

Выполнение директивы «Тайфун» оказалось не под силу немецким войскам. Вместе с ее сокрушением совершенно несостоятельными оказались и планы реализации молниеносной войны.

Когда Москва стала недосягаемой и окончательно наступила суровая русская зима, леденящие щупальца страха постепенно начали охватывать души немецких офицеров и солдат. Они вспомнили об ужасной участи, которая когда-то постигла французов. Угроза столь же страшной катастрофы, которая постигла некогда армию Наполеона, многократно усилилась.

Крым — Кавказ — Волга

Успех русского контрнаступления в декабре на центральном стратегическом направлении имел огромное значение. Ударным группировкам немецкой группы армий «Центр» было нанесено серьезное поражение. Однако в целом противник являлся еще достаточно могуч. Повсеместно он оказывал сильнейшее сопротивление. Начавшиеся успешно наступательные операции советских войск под Ростовом и Тихвином, не получив должного развития, вскоре приняли затяжной характер.

В связи с разгромом немцев под Москвой, а также другими успехами, Сталин настроился на чрезмерно оптимистический лад. Он посчитал, что на всех фронтах немцы не выдержат ударов Красной Армии при умелой организации прорыва их оборонительных порядков. У Верховного Главнокомандующего появилась идея как можно быстрее начать общее наступление от Ладожского озера до Черного моря. Желание весьма похвальное, но несоизмеримое в тот момент с возможностями.

В начале января 1942 года у Сталина состоялось совещание по обсуждению проекта общего наступления Красной Армии. По мнению русского лидера, немцы пребывали в растерянности от фиаско под Москвой. Они плохо подготовились, вернее, вообще не готовились к зиме. Пока противник не опомнился, мотивировал далее Сталин, необходимо было гнать его как можно дальше на запад. В крайне сжатые сроки он предполагал осуществить переход в общее наступление на всех фронтах. Изложив этот проект, Сталин предложил высказаться присутствовавшим. Однако полноценное обсуждение не состоялось, в том числе по причине пассивности генералитета.

В свою очередь, немецкое командование также, но более активно обсуждало планы грядущей военной кампании. Некоторые немецкие генералы заявляли о целесообразности сосредоточения усилий только для удержания захваченных территорий. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Герт фон Рундштедт даже настаивал на отводе немецких войск на их исходные позиции в Польше. Этой же точки зрения придерживался его коллега по северу генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб. После того как Гитлер сместил наиболее оппозиционных военачальников, сопротивление его требованиям возобновить наступление весной 1942 года существенно ослабло.

Фюрер не терял надежды добиться того, что не удалось в предыдущем году. Он глубоко сомневался в возможностях сильного увеличения русскими боевой мощи вооруженных сил. Ему докладывали, что советские заводы за Уралом и в Сибири ежемесячно выпускают по 600-700 танков. Гитлер отказывался верить в то, во что ему не хотелось верить.

Надо отметить, германские промышленно-экономические верхи оказывали на него сильное давление. Они доказывали невозможность дальнейшего продолжения войны без кавказской нефти и украинской пшеницы.

10 января 1942 года войска Западного фронта под командованием Жукова перешли в наступление. Затем начали наступательные действия и другие фронты. Немецкие войска повсеместно упорно и умело защищались. Советские войска, не имея возможности создания ударных группировок, не могли в тот период времени разгромить такого мощного врага, как гитлеровский вермахт. Только продвижение войск Северо-Западного фронта развивалось вполне успешно, так как перед ними не было сплошной линии обороны противника.

В апреле 1942 года зимнее наступление русских армий окончательно заглохло по причине отсутствия необходимых сил и средств для его продолжения. Сталин согласился с предложениями Генштаба о временном переходе к активной стратегической обороне. Одновременно предусматривалось проведение на ряде направлений локальных наступательных операций.

Самым уязвимым местом в плане действий на лето 1942 года, как выяснилось впоследствии, оказалась решимость одновременно обороняться и наступать.

Катастрофической неудачей закончилась попытка Крымского фронта, имевшего большое превосходство в силах над противником, с Керченского полуострова овладеть всем Крымом. 8 мая войска вермахта нанесли удар вдоль побережья Черного моря, прорвали оборону в полосе 44-й армии и вклинились в глубину на расстояние до 8 километров. В течение двух дней почти все войска Крымского фронта были втянуты в бой. Им было приказано отступать с последующей организацией обороны. Однако командование фронта затянуло отвод надвое суток и к тому же не сумело организовать его. В результате противник 14 мая прорвался к окраинам Керчи. Через Керченский пролив на Таманский полуостров с огромными потерями, русские беспорядочно отступили. Необходимо отметить, что часть ответственности за этот разгром взял на себя Сталин. Он достаточно мягко отнесся к непосредственным виновникам керченской трагедии. Наступление там было предпринято по его предложению и большое количество войск также было сосредоточено по его настоянию. Вкупе с этими неверными решениями Сталин отправил представителем Ставки некомпетентного в военном деле Мехлиса. Тот подмял под себя слабовольного командующего фронтом Козлова Д.Т. и еще больше усугубил катастрофу.

Тяжелое поражение в Керчи серьезно осложнило обстановку для Севастопольского оборонительного района. В течение мая месяца Крымский фронт потерял в боях более 3.4 тысячи орудий и минометов, около 350 танком и 400 самолетов, а также более 176 тысяч человек личного состава. Противник не преминул воспользоваться керченской катастрофой и полностью овладеть Крымом. На других участках фронта советские войска потерпели поражения в районах Барвенково, Воронежа и Донбасса.

Понесшее в кампании предыдущего года существенный урон командование вермахта не располагало в первой половине 1942 года возможностями для наступления на всех стратегических направлениях советско-германского фронта. Поэтому немцы решили реализовать намеченный план путем проведения последовательных наступательных операций в соответствии с имеющимися силами и складывающейся обстановкой.

Максимально воспользовавшись просчетами русских, противник вновь захватил стратегическую инициативу и, подведя резервы, начал стремительное продвижение на Кавказ и к Волге, в направлении города с вызывающим названием Сталинград. Наученные горьким опытом советские войска организованно отступали, дабы ответить более достойно на лучше подготовленных рубежах обороны.

В результате шестинедельного наступления танковые колонны войск группы армий «А» генерал-полковника Эвальда фон Клейста прорвались на Кавказ и захватили Майкоп, но пробиться дальше к основным центрам нефтяной промышленности немцы так и не смогли.

Главной целью летних немецких операций был не только захват кавказских нефтепромыслов. С прорывом на Кавказ Гитлер связывал вовлечение в войну на стороне Германии Турции, а также подготовку к вторжению на Средний восток.

Видный советский хозяйственник Байбаков Н.К. рассказал, насколько конкретно и вместе с тем исчерпывающе поставил перед ним Сталин задачу исключения попадания малейшей капли нефти противнику. Одновременно ему доходчиво и акцентирование, чтобы Байбаков проникся чувством ответственности до предела, была разъяснена невозможность преждевременного уничтожения нефтепромыслов. То есть, если немцы до них не доберутся, а страна останется без горючего, то соответствующего наказания виновному не избежать.

Сталинградскому направлению, согласно планов командования вермахта, отводилась вспомогательная роль. Однако вопреки расчетам и желаниям оно вскоре превратилось в решающее. Само название географического пункта на Волге — «Город Сталина» — выглядело для Гитлера, как вызов на бой. Любой ценой, даже в ущерб основной цели — Кавказу он попытался сокрушить город на великой русской реке.

В самый разгар оборонительных боев советским войскам поступил знаменитый приказ Сталина за № 227. Приказом акцентировалось, что без конца отступать русские армии не могут. Под страхом смерти в нем запрещалось оставлять воинам занимаемые ими позиции без разрешения вышестоящего командования.

Сталинградское сражение состояло для русских из двух ярко выраженных периодов. Оборонительного — на подступах к Сталинграду и в самом городе (с 17 июля по 18 ноября) и наступательного, завершившегося ликвидацией ударной группировки противника (с 19 ноября по 2 февраля 1943 года).

Многомесячная борьба за овладение городом в тактическом плане для немцев свелась к таранным лобовым ударам. Чем глубже они втягивались в жилые районы с их многочисленными жилыми домами, тем медленнее развивалось их наступление.

Весь мир следил за развитием военных действий на Волге.

И для Сталина и для Гитлера владение Сталинградом стало вопросом первостепенной важности. Но исподволь советский лидер, по мере того как немцы вязли близ города на Волге подтягивал резервы своим войскам. При этом непосредственно защитникам помощь оказывалась весьма скупо, в отличие от флангов, где планировался переход в контрнаступление.

К тому времени Вождь практически полностью овладел всеми необходимыми навыками военачальника, командовавшего большими массами войск. Сталин «не был военным человеком, но он обладал гениальным умом. Он умел глубоко проникать в сущность дела и подсказывал военное решение», — вкратце охарактеризовал своего шефа Василевский. Верховный Главнокомандующий отправил его координировать действия фронтов в районе Сталинграда, окончательно утвердив к тому времени, несмотря на происки недоброжелателей, начальником Генштаба. А в конце августа месяца присоединил к нему Жукова, назначенного решением ГКО заместителем Верховного Главнокомандующего.

В первой половине сентября Василевский совместно с Жуковым предложили Сталину в общих чертах план контрнаступления под Сталинградом. Сталин санкционировал операцию, одновременно обязав своих подчиненных держать замысел в строжайшей тайне. В период осуществления ее подготовки он предпринял еще более радикальные меры для укрепления авторитета командного состава в армии. 9 октября был издан Указ об отмене института военных комиссаров и окончательном введении единоначалия в Вооруженных Силах.

19-20 ноября 1942 года в точном соответствии с планом началось наступление Юго-Западного, Донского и Сталинградских фронтов. 22 ноября 1942 года советские войска замкнули кольцо окружения вокруг войск 6-й армии генерал-фельдмаршала Фридриха фон Паулюса под Сталинградом. Гитлер запретил им прорываться из окружения, рассчитывая на необдуманное обещание рейхсмаршала Германа Геринга обеспечить снабжение окруженных войск по воздуху.

Новой группе армий «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна предписывалось воссоединиться с армией фон Паулюса. Однако Манштейну это не удалось и ему пришлось лишь вести боевые действия с целью удержания открытым коридора для отступления группы армий «А» с Кавказа. Отход этих войск Гитлер, скрепя сердце, санкционировал 28 декабря.

9 января нового 1943 года по желанию фюрера фон Паулюс отклонил требование о капитуляции. Немецкие войска продолжали сражаться до тех пор, пока не были окончательно разбиты. Лишь 2 февраля оставшиеся в живых прекратили сопротивление. Их осталось немного. Русские взяли 91 тысячу пленными, в том числе около двух десятков генералов во главе с их главнокомандующим. Трехсоттысячная группировка фон Паулюса перестала существовать.

Ужасная катастрофа постигла на Волге войска вермахта. Поражение, которое русские нанесли отборным немецким дивизиям, было мрачным предзнаменованием будущего. По всей Германии зазвучали погребальным звоном траурные колокола по случаю, потрясшему страну, и поразившего весь мир, поражения под Сталинградом. В германо-советском военном столкновении явно намечался перелом.

Верховный и генералитет

Крутые военные горки укатали сивку: Сталин мгновенно утратил присущую ему до германского нападения определенную самоуверенность. Весьма вероятно, он мог ожидать в тот период времени своего смещения с поста главы правительства, по аналогии с Даладье и Рейно, а также Чемберленом, не столь давно лишившихся статусов первых лиц в своих странах. Однако никому из его ближайших политических единомышленников не приходит в голову и тени мысли о том, чтобы взвалить на чьи-либо плечи, кроме сталинских, огромной тяжести ответственность.

Справедливости ради, в числе их, а также наиболее высокопоставленных советских военачальниках нет ни одной сколь либо близкой к кавказцу по значимости фигуры для осуществления безболезненной для страны замены лидера.

Наиболее амбициозные из политиков и генералов подверглись незадолго до войны репрессиям, вследствие чего риск «дворцового переворота» практически сводился к нулю. Вследствие данного обстоятельства почти полвека циркулирует по всему свету абсурдный тезис, заключающийся в том, что Сталин якобы намеренно, мотивируясь исключительно дикой жестокостью, обезглавил свою армию буквально накануне войны. И лишь вследствие данного прискорбного деяния страна понесла несравненно более больший урон, чем предполагалось. Некоторые «аналитики» договорились до смешного в своей наивности утверждения о том, что, если бы Тухачевский и другие полководцы остались в живых, то Гитлер вообще не осмелился напасть на СССР.

Фактически же крупными военными специалистами среди них были считанные единицы. Самым ярким деятелем из числа всех погибших считается Иероним Уборевич, действительно обладавший незаурядным военным дарованием. Человек, прекрасно знавший войска, умевший смотреть вперед, воспитывать кадры, пристально и умело занимавшийся боевой подготовкой. Вероятно, лишь после гибели Уборевича Сталину стало известно о том, какого уровня военачальника потеряла страна.

Хотя полководца он знал лично по летней кампании 1920 года. Уборевич командовал тогда 13-й армией крымского участка фронта, усиления которого Сталин тщетно добивался. И по некоторым данным, Уборевичу Сталин вполне доверял в то время и сменять не собирался…

Остается загадкой объяснение его реплики об Уборевиче, высказанной однажды Мерецкову. Последний рассказал, что уже после гибели командарма на одном из совещаний Сталин настоятельно указал Мерецкову: «Учите войска так, как вы учили их при Уборевиче».

Данная рекомендация вызвала у него тревогу и недоумение. «Как же так? — думал Мерецков. — Человек подвергся репрессиям и, по-видимому, не без ведома Сталина, и именно он, Сталин, предлагает учиться у него. Где же логика? За что погиб Уборевич? Какая на нем лежит вина?» Сколько ни пытался выяснить Мерецков суть дела у близких к Сталину лиц, это ему не удалось. Некоторые лишь давали понять о том, что Уборевич, как и другие военные деятели, был ненадежен: учился в Германии, хорошо знал немецких военных руководителей, а те, в свою очередь, его…

Одним из ключевых моментов репрессий, обрушившихся на красных военачальников в 37 году, возможно, является история с публикацией статьи Тухачевского, напечатанной 31 марта 35 года под названием «Военные планы нынешней Германии» и лично правленой Сталиным. Материал вызвал шумный резонанс во всем мире, а посол Шуленбург посетил наркома Литвинова «с единственной целью выразить недовольство по поводу статьи Тухачевского о германских вооружениях».

Параллельно, германский военный атташе полковник Гартман попросил аудиенции у начальника отдела Внешних Сношений НКО СССР А.И. Геккера. Между ними произошел любопытнейший диалог, из которого следует, что немецкий полковник имел официальное поручение рейхсвера. Вышеуказанная статья, заявил Гартман, вызвала в германском рейхсвере тем более неприятный эффект, что она написана Тухачевским — лицом значительным и в политическом и в военном отношениях, и особенно уважаемым в Германии (выделено мной — М.А.).

Еще более конкретно о связях германских военных и красных военачальников выразился Геринг в интервью английскому корреспонденту Г. Уорду Прайсу 19 ноября 36 года, месяц спустя ставшему известным Сталину. Говоря о вооружениях России, Геринг посетовал: «Мы знаем, как громадна ее военная промышленность, потому что мы, по глупости, сами помогли ее создать». Он также заявил, что многие из германских генералов, за исключением Бломберга и Фрича, были бы рады вернуться к политике сотрудничества с Россией, и многозначительно присовокупил. «Русская армия постоянно предлагает нам похоронить наши идеологические разногласия и разделить мир между нацизмом и большевизмом…» (выделеномной — М.А.). Имеется немало оснований полагать, что под формулировкой «русская армия», Геринг имел некоторое число довольно высоких должностных лиц РККА.

Польская кампания, оказавшаяся легкой прогулкой, незамедлительно вскружила головы отдельным красным военачальникам.

По итогам тяжелой и кровопролитной зимней войны с Финляндией Сталиным были сделаны необходимые оргвыводы.

Согласно майского 1940-го года текста Акта о сдаче-приемке огромного хозяйства Наркомата обороны СССР (с участием Жданова, Маленкова и Вознесенского), войска не только состояли в отвратительной боеготовности. Были самокритично выявлены многие негативные стороны организационной структуры, технического оснащения, подготовки личного состава, тактике действий. Воинская дисциплина и политико-моральное состояние оставляли желать лучшего, «во всей системе пропаганды и агитации хвастовство о непобедимости Красной Армии нашло самое широкое отражение»…

Замену Ворошилова Тимошенко следует признать полностью оправданной, хотя и несколько запоздалой. Перестановки же начальника Генштаба, принявшие за 10 месяцев до войны характер форменной чехарды, сказались самым пагубным образом. При чем не вполне ясными остаются истинные причины, которыми мотивировался Вождь в августе 1940 года, назначая Мерецкова, более молодого и соответственно менее опытного работника, на должность начальника Генштаба — ключевую в системе вооруженных сил любого государства. Вероятнее всего, подлинной причиной перемещения Шапошникова на менее значимый пост замнаркома обороны, ответственного за сооружение оборонительных сооружений (УРов и прочих), явилось его расхождение со Сталиным по вопросу приоритетного направления удара вероятного противника с запада.

Как свидетельствует сам Мерецков, Сталин объяснил причину рокировки состоянием здоровья Шапошникова, в также суть временным характером его новой должности. Действительно, он пробыл на этом посту всего пять месяцев и с подачи Тимошенко был заменен Жуковым. Мерецков, естественно, не успел за непродолжительное время освоиться должным образом, а Жукову осталось еще меньше времени вникать в курс многогранной деятельности Генштаба. Факт этого назначения говорит о многом.

Жуков признается в своих мемуарах, что отказывался от предложения возглавить Генштаб по причине отсутствия опыта штабной работы. Но Сталин не воспринял жуковской аргументации, так как, очевидно, не представлял различий между офицерами строевыми и штабными. Для него в тот период времени все военные были одинаковы. Беспокоясь о повышении боеспособности армии, Сталин лихорадочно подыскивал наиболее компетентных, по его далекому от профессионализма мнению, командиров.

Жуков отличился в сражениях при Халхин-Голе, а также хорошо зарекомендовал себя командующим округом и в военно-стратегических играх. Существуют две версии более явственного попадания Жукова в поле зрения Сталина в начале японского наступления на Монголию, на первых порах успешного.

По одной из них, его предложил направить туда тогдашний помощник начальника Генштаба Шапошникова M.B. Захаров.

По другой, якобы выведанной и изложенной самим Жуковым, дело как будто обстояло следующим образом. В присутствии секретаря ЦК партии Белоруссии П.К. Пономаренко, командующего тамошним военным округом Тимошенко и наркома Ворошилова Вождь поставил вопрос об обновлении руководства войсками. Нарком замялся, и тогда Тимошенко предложил кандидатуру Жукова, своего заместителя по кавалерии.

— Кто есть Жуков? — осведомился Сталин, что-то не припомню такого военачальника. Тогда Ворошилов напомнил ему, что речь идет о том самом дерзком командире, который в 37 году прислал им телеграмму о несправедливом привлечении к партийной ответственности.

— Ну и чем дело кончилось? — поинтересовался Сталин. Ворошилов ответил, что ничем — оснований для привлечения к ответственности не оказалось.

Так, в самом начале июня 39 года Жуков оказался в Монголии. Он самостоятельно командовал там сначала 57-м особым корпусом, а затем советско-монгольскими войсками, получившими официальное название 1-я армейская группа, и напрямую подчинялся Москве.

Первоначально Жукову было приказано «разобраться в обстановке, доложить о принятых мерах, доложить свои предложения». Решительные действия военачальника понравились руководству наркомата обороны и Жуков был окончательно утвержден. Тогда на Халхин-Гол съехалось много командиров выше его рангом, но Жуков не дал себя подмять. Уже тогда выпукло проявились его основные качества, такие как чрезмерные крутость, упорство и своеволие. Стремление добиться успеха ценой любых потерь, порою совершенно неоправданных. Еще в тот период разгорелись дискуссии о его полководческих качествах, в частности, авторства плана генерального сражения с японцами.

Тогда же, в период решающих боев, у него сложились непростые отношения со Штерном, более старшим по должности и званию. На последнего в качестве командующего особым соединением возлагались «функции фронтового управления с задачей координировать действия советских и монгольских войск». Вмешательство Штерна в оперативные дела Жуков не потерпел и отверг категорически, равно как и ранее распоряжения командарма I ранга Кулика.

За успех в Монголии правительственным указом от 29 августа 1939 года он получил первую звезду Героя Советского Союза. Но Штерн также был награжден подобным образом, что могло усугубить у Жукова чувство неприязни.

В мае 1940 года Тимошенко напомнил Сталину о напористом военачальнике, отличившемся на Халхин-Голе и застрявшем в Монголии. Жуков впервые был ему представлен и получил изрядное повышение по службе — назначен командующим Киевским военным округом. Тогда же получил звание генерала армии. Введение правительством института офицерства, вновь свидетельствовало о повышении внимания к армии и следующего этапа нивелирования былых предубеждений.

Ввиду скоротечного фиаско Франции Сталин более пристально присматривается к высшим должностным персонам своей армии, а также руководителям, причастным к выпуску оружия и боеприпасов. Его мнение при назначениях на тот или иной пост достаточно весомо, но чисто технически они производятся с чьей-либо подачи, как-то наркома и других лиц.

Отсюда, весьма важным моментом является отношение сталинских военачальников друг к другу. Несомненно, многие из них ревностно и даже завистливо относились к чьим-либо успехам, кроме собственных. Не исключены были и служебные трения по причине чисто психологической несовместимости индивидов. К сожалению, редко кто из них высказывался определенно, в подобном случае сыграла свою роль и партийная цензура. Даже в третье издание мемуаров флотоводца Кузнецова, датированное 1989 годом, не вошла отдельная глава, посвященная его сложным отношениям с Жуковым.

Суть не только в обоюдных амбициях.

Кузнецов отказывался понимать, что вверенные ему военно-морские силы относительно сухопутной армии должны выполнять только подчиненную роль. Отсюда, хотя флотоводец занимал должность наркома, оперативно он подчинялся начальнику Генштаба Жукову. Что Кузнецов и делал, но слишком вынужденно, как бы стиснув зубы.

Уже после смерти Сталина он окончательно разругался с Жуковым (тогдашним министром обороны) и был уволен из вооруженных сил «без права на восстановление» и понижением в воинском звании. Как, не без бахвальства, признавался бравый морской волк, все четыре адмиральские ступени ему покорялись по два-три раза. В итоге контр-адмиралом и полным адмиралом Кузнецов был дважды, а вице-адмиралом и Адмиралом флота Советского Союза — трижды. Случай, надо полагать, беспрецедентный. В полемическом запале Кузнецов существенно приукрасил свои действия в роковые часы 21-22 июня. Местами опустившись в своих мемуарах до прямой лжи, что, впрочем, свойственно и воспоминаниям Жукова.

Определенную известность получила малообоснованная история послевоенной вражды Конева и Жукова.

Отношения последнего со Штерном перед войной также усложнялись. В то время как Жуков поднимался всё выше, Штерн столь же ощутимо понижался. Перед самой войной в должности командующего войсками ПВО страны он был и вовсе арестован за плохую работу вверенных подразделений. И, надо полагать, менее всех склонен был замолвить за него словечко начальник Генштаба и одновременно заместитель наркома обороны Жуков. Тем паче, что Штерн напрямую ему подчинялся по линии наркомата обороны.

Аналогично, за неделю до начала войны, должности начальника Главного артиллерийского управления лишился Кулик, замененный ставленником Жукова генералом Н.Д. Яковлевым.

Несколько ранее Главное управление Военно-Воздушных Сил страны возглавил генерал П.Ф. Жигарев, однако его назначение не спасло гибель многих самолетов в первый день войны.

Жигарев добился в самый канун войны специального постановления СНК и ЦК по маскировочной покраске самолетов и аэродромных сооружений в соответствии требованиями современной войны.

Из того же документа следует, что строительство взлетно-посадочных полос, рулежных дорожек и якорных стоянок на полевых аэродромах было далеко от завершения. Ответственным за их сооружение был НКВД и лично Берия.

Непрерывно нараставшая угроза военного нападения принуждала Кремль нервничать и ошибаться, толкая порой на не совсем оправданные кадровые перемещения. Помимо прочего непрестанно шел поиск не только наиболее эффективных образцов оружия, но и оптимальных путей организации их ускоренного выпуска. Была развернута высококонкурентная борьба (иногда нечистоплотная) за каждый новый тип вооружения.

Чтобы максимально приблизить структуры управления к заводам-изготовителям отдельные наркоматы в 39 году были разукрупнены. Так был создан, в числе прочих, наркомат вооружения, главой которого за 10 дней до войны стал молодой управленец Д.Ф. Устинов. А его предшественник Б.Л. Ванников необоснованно подвергся прессингу органов НКВД. Гэбисты, в свою очередь, пристально наблюдали за всеми перипетиями противоборств и нередко, в целях профилактики арестовывали того или иного фигуранта. Естественно, субъект нестойкий в моральном отношении (суть мало виновный) мог существенно пострадать.

Соответственно воспоминаниям советских маршалов, адмиралов и генералов, далеких от конъюнктурных соображений, что делает им честь, представляется возможным реконструировать отношение вождя к высокопоставленным военным, преимущественно, в последний отрезок его жизни. А также, соответственно, их отношение к Вождю и друг другу.

Кузнецов отметил, и Жуков с ним солидарен, что Сталин никого, за исключением маршала Шапошникова, не называл по имени-отчеству. В любой обстановке, почти домашней, он обращался сугубо официально по фамилии с непременным добавлением слова «товарищ». Ему самому также необходимо было говорить только подобным образом: товарищ Сталин. Выражением «товарищ» вождь подчеркивал официальность и одновременно дружественность своего обращения. В то же время Сталин создавал тем самым некоторую дистанцию со своим визави во избежание возможного панибратства.

Сталин, безусловно, стремился всегда учесть сильные и слабые стороны своих генералов, по мере их познания в ходе военных действий. Каких-либо особенных любимчиков у Вождя не было, хотя, исходя из своей шкалы ценностей, он выделял некоторых из военачальников.

Сталин был хорошо осведомлен о том, что в силу своих характеров Жуков и Конев весьма нахраписты во многих отношениях. Склонны к самоуправству и самодурству, вплоть до рукоприкладства к подчиненным. Спокойный Василевский являл в этом отношении их полную противоположность. А Рокоссовский вообще был рыцарем без страха и упрека. Еременко же отличался чрезмерной хвастливостью и лучше проявлял себя в оборонительных действиях. Сталин так и величал его «генералом от обороны».

Вместе с тем, никто из генералов и маршалов, даже имевший самые немыслимые заслуги перед страной, в случае провинности не мог рассчитывать на чрезмерную снисходительность Верховного.

Судя по всему, довольно серьезные трения были со Сталиным во время войны лишь у флотоводца Кузнецова (в силу его амбициозного характера), а также у Жукова, но по другим причинам. Последний порою вел себя недостаточно уважительно, о чем поведали конструктор Яковлев и Рокоссовский.

Деликатнейший Рокоссовс!кий даже как-то не выдержал и сделал замечание Жукову, что, по его мнению, не следовало разговаривать столь резко с Верховным Главнокомандующим. На что бравый полководец, не без бахвальства, самодовольно ответил: «У нас еще не такое бывает».

По воспоминаниям Мерецкова можно с достаточной степенью вероятности определить, что у него были сложности с Тимошенко. Из военачальников-мемуаристов практически лишь Кузнецов открыто высказался о том, что Жуков в качестве начальника Генерального штаба держался довольно высокомерно и не пытался вникнуть в дела флота. Он заявлял также, что коллега Жукова начальник Главного морского штаба Исаков тоже не смог найти с ним общего языка. Что характерно, на практически мимоходом пущенные критические стрелы в его адрес, Жуков в своих воспоминаниях отреагировал довольно болезненно.

Предельной «деликатностью» по отношению друг к другу отличаются воспоминания наркома авиационной промышленности Шахурина и его заместителя по опытному самолетостроению конструктора Яковлева. Вне всякого сомнения, их взаимоотношения были достаточно сложными. Приблизительно одинакового возраста, два этих человека до первой встречи в кабинете у Сталина в начале января 1940 года делали успешные карьеры. Истинный пролетарий по происхождению Шахурин занимал должность секретаря Горьковского обкома партии и не понаслышке был знаком с авиацией.

Однако бывший гимназист Яковлев, с отроческих лет посвятивший себя конструированию самолетов, относительно него совершил уже поистине феерический взлет. В конце апреля 1939 года он был награжден орденом Ленина, автомобилем ЗИС и премией в 100 тысяч рублей за разработку оригинального летательного аппарата, получившего название ближний бомбардировщик (ББ). Далеко не урод внешне, Шахурин и наружностью проигрывал истинному красавцу Яковлеву, ставшему фаворитом Сталина и, вследствие чего, вскоре довольно часто приглашавшемуся в Кремль для консультаций по авиационным делам.

Описания их встречи у Вождя существенно разнятся даже в дате. Яковлев повествует довольно пространно и уверяет, что «9 января 1940 года произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны». Шахурин более лаконичен и убежден, что судьбоносная во многом для него аудиенция произошла 10 января (выделено мной — М.А.). Оба мемуариста напрямую почти не характеризуют друг друга.

Шахурин лишь говорит: «мне показался он (Яковлев — М.А.) волевым и целеустремленным руководителем, умеющим добиваться поставленных перед собой целей» и прочая. Еще меньше высказывались оба по поводу репрессий, учиненных над руководством ВВС в начальный период войны, что косвенно свидетельствует об их причастности.

Потеря сотен самолетов уже в первый день немецкого нападения, детищ, лично выпестованных Сталиным, ошеломила Вождя. Стране был нанесен колоссальный урон, грозивший самыми тяжкими последствиями. Поэтому репрессиям подверглись бывшие руководители ВВС, а также курирующие их деятельность генштабисты и в их числе Мерецков. Последнему вменялось в вину то, что перед самой войной он не самым надлежащим образом проверил состояние авиационных дел. Мерецков действительно побывал в авиационных частях генерала Павлова и Прибалтийского военного округа, но уничтожения самолетов не предотвратил. Все же ему удалось оправдаться, в сентябре 1941 года Мерецков был освобожден и лично получил боевое задание от Сталина.

При этом Верховный, без всяких сантиментов, осведомился о состоянии здоровья недавнего подследственного и не спеша ввел его в курс дела. Так бывало не единожды, Вождь лишь мысленно извинялся за чрезмерную ретивость своих спецслужб. Очень редко очно и устно говаривая бывшим арестантам: чтобы не было никаких обид.

Следствие по делу руководителей ВВС было завершено уже в Куйбышеве, куда также перебазировался центральный аппарат НКВД. Ввиду тяжести ущерба в конце октября 1941 года генералов авиации расстреляли, невзирая на все их предыдущие достижения, а вместе с ними Штерна, Голощекина и других. Очевидно, следственные органы не сумели или не захотели найти обстоятельств, смягчающих им гибель столь большого числа боеспособных самолетов.

Но такие тяжелые эксцессы более не повторятся. Сталин начинает еще более внимательнее и терпимее относиться к своим, теперь уже ближайшим, сотрудникам. Он не одобрил действия комиссии ГКО во главе с Молотовым, выяснявшей причины окружения армий под Вязьмой. То есть не дал санкцию на предполагавшийся арест Конева и других генералов.

С другой стороны, его старый знакомый еще со времен Царицына Кулик за грубейшие ошибки в руководстве войсками Керченского направления, самовольную сдачу в ноябре 1941 года Ростова и недостойное личное поведение лишается высокого звания маршала, героя Советского Союза и правительственных наград. В дальнейшем Кулик занимал различные генеральские должности и лишь в июне 1946 года был окончательно уволен в отставку. «Через полгода подвергся аресту за изменнические и террористические высказывания в числе прочих незадачливых военачальников, и после долгого разбирательства расстрелян… Надо полагать, Кулику припомнили и его некомпетентные действия в должности начальника Главного артиллерийского управления перед самой войной.

Тогда исключительно по его вине преждевременно были прекращены выпуск 45-мм противотанковой и 76-мм полковой и дивизионной пушек. Артиллерийских орудий, столь понадобившихся вскоре фронту.

Постепенно в поле зрения Сталина попадает все больше военачальников, в числе которых оказывается Рокоссовский. Последний, по воле случая и Вождя, оказался свидетелем разговора Сталина с генералом Козловым, уже смещенным с должности командующего Крымским фронтом после керченской катастрофы. Козлов довольно настойчиво напросился на прием, когда память об этом прискорбном действе практически была весьма еще свежа. Сталин встретил его совершенно спокойно, ничем не показал ни гнева, ни неприязни и поздоровался за руку.

Пониженный в звании, помимо должностного ущерба, Козлов в очень взвинченном и истерическом тоне стал доказывать вождю, что с ним поступили несправедливо, ибо он приложил все усилия для выправления положения. Сталин спокойно выслушал, не перебивая, довольно длительный и сбивчивый монолог опального генерала. Засим он возразил:

— Вы хотели сделать все, но не смогли сделать того, что должны были сделать.

В ответ на эту фразу, высказанную по-прежнему очень спокойно, Козлов стал распространяться о Мехлисе, якобы не дававшем возможности командовать фронтом. Все доводы проявившего малодушие военачальника Сталин аргументированно опроверг и оставил в силе свое прежнее решение.

Данный эпизод любопытен прежде всего тем, что, очевидно, по причине своей причастности к крайне неудачной керченской операции Сталин предпочел не слишком сурово наказывать Козлова. Вождь лично настроил Мехлиса на решительные действия, вследствие чего последний подмял под себя Козлова и нанес большой ущерб войскам. В то же время Сталин сделал выводы и ускорил принятие решения по принципиальнейшему вопросу окончательного введения единоначалия в армии.

Всех военачальников изумляла цепкая память Сталина и способность держать в уме многие важные детали военных операций и лиц в ней задействованных. Весьма характерный диалог при участии Сталина состоялся однажды при обсуждении назначения на должность командующего одной из воздушных армий в изложении конструктора Яковлева. Оказалось, что Сталин лично не знал предложенного кандидата, и он поинтересовался:

— Ну а как он — справится? Что из себя представляет?

Заместитель главкома (ВВС М.А.) генерал Г.А. Ворожейкин ответил: — Да, он подходящий человек.

На что Сталин возразил: Что значит подходящий? Дело-то он знает?

Тогда Ворожейкин добавил еще несколько общих данных анкетного характера.

— Я вас спрашиваю: он дело знает?

— Да, товарищ Сталин, он честный человек.

— Бросьте вы эти эпитеты: честный, подходящий. Мало, что честный, одной честности недостаточно, дураки тоже честные бывают. Нам важно, чтобы он был не только честным, но чтобы дело знал, -наставительно и несколько раздраженно заключил Сталин.

Деловитость, компетентность и ответственность были для него важнейшими критериями в оценке любого субъекта.

Совершенно невероятную историю о командире танкового корпуса генерале В.Т. Вольском рассказал Василевский. Последний отмечает, что видел Сталина в разных ипостасях и знаком с ним вдоль и поперек. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то сам он как никто другой страдал от вспыльчивости Вождя. Но Сталин проявлял и мудрость, спокойствие и даже недюжинный такт, вкупе с полной выдержкой и отеческой заботливостью как в случае с Вольским в самый канун русского наступления под Сталинградом.

Вольский отправил Сталину личное послание, в котором высказал глубокое сомнение в успехе операции. Вследствие чего Верховный срочно вызвал Василевского с фронта и в его присутствии ободряюще переговорил по телефону с командиром-танкистом. Окончательно вопрос о Вольском как командире корпуса постановили решить позже по результатам его действий, о чем Василевский обязался доложить отдельно. После разговора со Сталиным танкист, естественно, воспрял духом и действовал успешно. Позже Верховный, разговаривая с Василевским, не забыл осведомиться о Вольском и отдал соответствующее распоряжение.

«Наградите пока от моего имени чем-нибудь, — сказал Сталин, — и скажите, что главные награды впереди». Встретившись с Вольским несколько позже, Василевский поздравил его с успехом, поблагодарил за отменные действия, передал слова Сталина и от его имени пистолет. Они стояли затем молча, смотрели друг на друга, и с Вольским случилось такое потрясение, что он зарыдал в присутствии Василевского, как ребенок.

Эпизод с Вольским, который в глазах Василевского и до этого и в дальнейшем был превосходным танковым начальником и отличным человеком, весьма характерен.

Каждодневные колоссальные психические и физические перегрузки военного лихолетья изматывали многих. На войне были возможны и случались неоднократно и не такие эксцессы, в мирное время казавшиеся дикими. Некоторые военачальники не выдерживали и пытались постоянно расслабиться посредством алкоголя, как это практиковал весьма даровитый военачальник М.М. Попов.

В неординарной ситуации с Вольским Сталин не стал прибегать к скоропалительным оргвыводам. Он совершенно точно оценил его психологическое состояние. В доверительном разговоре с генералом-танкистом Верховный утвердился в мнении, что комкор в одномоментном порыве слабости поделился с ним своими сомнениями.

Существует малообоснованное суждение, заключающееся в том, что Сталин относился ревностно к успехам своих генералов и маршалов. В подобную схему, казалось бы, укладывается случай с Коневым, произошедший в конце августа 41 года.

Верховный соединился тогда с главным редактором «Красной Звезды» Ортенбергом и произнес всего одну фразу:

— Довольно печатать о Коневе.

После чего повесил трубку телефонного аппарата. Естественно, Ортенберг был изумлен до предела и принялся немедленно наводить справки. Но несколько позднее сообразил, что его газета чрезмерно превознесла действия «командира Конева». На фоне в целом неблагоприятно складывающейся обстановки, в то время как тысячи офицеров столь же самоотверженно сражались, «Красная Звезда» создавала иллюзию, что помимо Конева защищать родину некому.

Весьма характерно, много позже Ортенберг уже по иному трактовал данный эпизод, убедив себя в том, что Сталин попросту завидовал Коневу…

Наряду с несомненными ошибками при назначениях на высшие командные посты в Красной Армии были и отдельные удачи, во многом повлиявшие на ход войны. В самом начале 41 года Штерн был смещен с должности командующего Дальневосточным фронтом. Его место занял переведенный из Ташкента (с поста командующего Среднеазиатским военным округом) генерал Иосиф Родионович Апанасенко. Старый знакомый Сталина еще со времен царицынских сражений и Первой Конной армии.

Лишь сравнительно недавно выдающаяся роль последнего в Великой Отечественной войне оценена историками. Благодаря незаурядному мужеству Апанасенко, его стратегическому дарованию, неутомимой деятельности на востоке страна во многом обязана победами на западе. Без отмобилизованных до предела многочисленных подкреплений с Дальнего Востока, несомненно, Москва не устояла бы зимой 41 года. В то же время Апанасенко отнюдь не оголил восточные рубежи государства. Под свою ответственность, без должного согласования с Центром, который еле как едва отбивался от германцев, бравый генерал организовал пополнение своим частям, не страшась обвинений в самоуправстве и бонапартизме.

По свидетельству Е.А. Боркова, во время войны первого секретаря Хабаровского крайкома, Сталин в критический момент нацистского наступления на Москву пригласил его в Кремль вместе с Апанасенко. Причем предварительно Верховный заручился лояльностью видного партийца, а также договорился с ним вместе воздействовать на склонного к упрямству военачальника. Но Апанасенко, понимая исключительную серьезность ситуации на западе, безропотно согласился в некоторой степени обнажить рубежи на востоке. В то время как позиция Японии была далека от ясности. Вместе с тем его покладистость имела четко очерченные пределы.

Лишь только Сталин вознамерился забрать некое количество противотанковых пушек, как Апанасенко немедленно взорвался и наотрез отказался (к ужасу Боркова) выполнять распоряжение, которое посчитал неправомерным. Верховный вынужден был уступить, причем в довольно примирительной форме, что также было воспринято Борковым с удивлением.

Апанасенко постоянно бомбардировал Сталина просьбами отправить его в действующую армию. И лишь когда в германо-советском конфликте наметился перелом, Верховный исполнил просьбу генерала. В конце мая 1943 года Апанасенко был назначен заместителем командующего войсками Воронежского фронта генерала Ватутина, чтобы очень скоро геройски погибнуть. Апанасенко не успел отличиться в боях и сражениях, но его вклад на Дальнем Востоке в дело общей победы соизмерим с деяниями наиболее виднейших советских полководцев.

Производное недостаточной квалификации военных кадров

Вслед за импульсивным исследователем Ю.И. Мухиным лишь с не слишком существенными поправками можно утверждать, что Сталин и его ближайшее окружение вручили советскому генералитету армию, «практически равную по численности немецкой», довольно прилично вооруженную и оснащенную технически. При этом существенно, почти до минимума, снизив риск ведения боевых действий на два фронта.

Иными словами, в Кремле имелись основания полагать, что красные военачальники с честью незамедлительно исполнят свой долг перед Родиной. В конечном счете, подобное произошло. Хотя уже в первые недели войны Советский Союз в одночасье лишился всех территориальных приобретений — результата почти двухлетних политических усилий Сталина.

Исключительно вследствие инсинуаций Хрущева единственно лишь на последнего возлагается ответственность за первоначальные крупные поражения русских в войне с Германией. По причине спекулятивной акцентированности на данном этапе боевых действий практически нивелируется в целом деятельность Сталина. А иные горе-исследователи договариваются до полного абсурда: война де была выиграна лишь вопреки его участию. Встречаются и такие пассажи, что Сталин абсолютно все делал неправильно.

Но в подобном случае ответ на вопрос, кем персонально был организован германцам столь сильнейший отпор, становится совершенно неразрешимой загадкой.

Полностью игнорируются сокрушительные поражения, нанесенные вермахтом полякам и французам, то есть теоретически Россию могло ожидать нечто подобное, если бы не железная воля ее Вождя.

Не снимая со Сталина определенной части ответственности, следует признать, что причинами начальных тяжелых поражений, помимо чисто психологических факторов, явился целый ряд недоработок и упущений в деле обороноспособности страны.

Главным в комплексе ошибок, несомненно, являлась глубоко порочная концепция высшего военного руководства государства, заключавшаяся в чисто декларативных лозунгах типа: «ни пяди советской земли агрессорам» и прочая, а также чрезмерной уверенности в том, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней». Планируя грядущие военные действия, красные военачальники фактически упустили из виду главную цель, которая состояла в том, чтобы нанести агрессору максимальный урон, а затем уже переходить в наступление. Советское военное руководство не сумело до середины войны обстоятельно и детально разобраться с проблематикой стратегической обороны. Понятие стратегической обороны как фактора, позволявшего в значительной степени нейтрализовать ударную мощь противника, практически отсутствовало в оперативных планах развертывания войск советские полководцев.

Их красочные диспозиции на картах означали суть встречное сражение, уместное лет двадцать назад, в период гражданской войны. Когда противоборствующие конные лавы и пешие когорты сходились в яростных схватках в лобовую.

О том, что Красной Армии, возможно, придется отступать, мало кто из русских военачальников задумывался серьезно. Поэтому запасы боеприпасов размещались на складах вблизи дивизий первого стратегического эшелона, что многократно повышало риск их потери в случае отхода войск.

А самолеты приграничных округов дислоцировались на аэродромах, хорошо известных противнику и стали его легкой добычей. Руководство ВВС СССР также проявило беспечность и недальновидность, не сосредоточив технику загодя на полевых и запасных аэродромах, правда, недостаточно готовых к их приему. В чем, вероятно, были повинны войска НКВД, ответственные за их строительство.

К счастью для русских, склады горюче-смазочных материалов (ГСМ) ввиду отсутствия достаточного количества емкостей располагались преимущественно в глубине страны.

По иронии судьбы, на совещании высшего командного состава за полгода до войны тогдашний начальник Главного управления ВВС П.В. Рычагов выступил с докладом с примечательным названием «Военно-Воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе». Он, в частности, совершенно справедливо заявил, что «завоевание господства в воздухе достигается уничтожением авиации противника на аэродромах с одновременным ударом по ее тылам, фронтовым базам, ремонтным органам, складам горючего и боеприпасов», а затем уже уничтожением авиации противника в воздухе над полем боя.

В докладе и в прениях по выступлению Рычагова, тем не менее, не были оценены должным образом действия люфтваффе, быстро разгромивших польские и французские воздушные силы, главным образом посредством внезапных массированных ударов по аэродромам. Резюмировавший совещание Тимошенко обратил внимание на явную разноголосицу среди красных авиаторов. Нарком акцентированно отметил, что у руководящего состава ВВС нет единства взглядов по многим важнейшим вопросам, «а это может быть особенно чревато тяжелыми последствиями».

Данный сигнал (маяк) был проигнорирован многими военачальниками, отсюда «не было уделено должного внимания приведению авиационных частей и соединений в повышенную степень боевой готовности и отражению внезапных массированных ударов вражеской авиации».

Фатальным образом сказалось следующее важное обстоятельство. В начальный период войны командующие ВВС приграничных округов подчинялись Главному управлению ВВС по многим вопросам, но не «в отношении боевого применения авиации». А их непосредственные шефы, командующие округами, не удосужились опять же, в первую очередь, привести в повышенную боевую готовность свои достаточно мощные воздушные силы. Хотя практически, как наиболее мобильные воинские части, их проще всего было бросить первыми в бой. И все же главным образом сказались личные качества руководителей, а не организационные нестыковки двух разных родов войск — наземного и воздушного.

На южном участке фронта (мест дислокации войск Одесского военного округа) авиасоединения успешно отразили в первый день войны воздушное нападение: противник вывел из строя лишь шесть советских самолетов, сам же потерял в пять раз больше.

Причем незадолго до того командующий ВВС округа генерал Мичугин Ф.Г. возражал против передислокации авиации по оперативным аэродромам, мотивируя повышенной вероятностью повреждения самолетов. Лишь после получения письменных приказов генерал-авиатор подчинился, что, очевидно, не спасло его от прессинга НКВД. Многие были отважными летчиками, но посредственными администраторами и плохими стратегами. Наподобие командующего авиацией Киевского военного округа генерала И.И. Копца, покончившего самоубийством после потери 22 июня вверенных ему 387 истребителей и 351 бомбардировщика. Хотя за неделю до войны Мерецков проводил профилактическую беседу на предмет бдительности и боеготовности с Копцом, равно как и с командующим округом Павловым…;

По мнению маршала M.B. Захарова, явно ошибочным было решение Центра сформировать полевое управление Южного фронта не на базе Одесского военного округа. В связи с недостатком знаний особенностей театра военных действий, состояния вверяемых войск и пр.

Подобного рода тактических ошибок было допущено немало накануне и в первые дни войны.

Лишь штаб Одесского военного округа (М.В. Захаров) отказался от запланированных загодя боевых стрельб артиллеристов и зенитчиков. Чего не сделали другие округа, отправившие артполки по полигонам, оставшись в результате в самом начале войны без столь необходимых орудий. Также в ОдВО были отменены намечавшиеся в конце июня учения «Армейская полевая поездка со средствами связи», осуществление которых могло привести к потере управления…

Один из явных просчетов советского командования характеризует и ситуация с так называемыми укрепрайонами (УРами). В ноябре 1939 года в связи с изменением западной границы было решено оставшиеся в тылу УРы упразднить, их боевые сооружения законсервировать и начать строительство новых. С лета 1940 года усиленными темпами началось возведение 20 новых укрепрайонов, к сожалению, незаконченное. К началу войны удалось построить около 2500 железобетонных сооружений (дотов), но из них лишь 1000 получили артиллерию. В остальных устанавливались пулеметы.

Ранней весной 1941 года было решено восстановить старые укрепленные районы как рубеж оперативной обороны и содержать их в боевой готовности. Однако к 22 июня привести старые УРы в полную боевую готовность также не удалось.

Серьезной ошибкой, существенно повлиявшей на действия Красной Армии в первые дни войны, оказалась усиленная переориентация на Юго-Западное направление, неуклонно проводимая Тимошенко. Последний, заступив на пост наркома, солидаризовался со Сталиным, нежели с Шапошниковым, больше ориентированным на Северо-Западное направление. Уже в июле 1940 года из Киевского Особого военного округа в Генштаб были переведены Ватутин и другие генералы. А когда Жуков был назначен начальником Генштаба, он немедленно перетащил с собой Г.К. Маландина и других видных офицеров. Многие из которых внесли немалую лепту в перенацеливание усилий советских войск с Северо-Западного (менее знакомого им предполагаемого театра военных действий) на Юго-Западное направление.

По замыслам Шапошникова, основные силы Красной Армии необходимо было развернуть к северу от Полесья. Фактически по воле Сталина и Тимошенко получилось южнее, однако тому были свои немалые резоны в связи с продвижением сначала итальянцев, а затем и немцев на Балканах, многократно увеличившие угрозу югу России, Украине и Кавказу.

Существенная накладка получилась с делами флотскими, так как Сталин чрезмерно большое внимание уделял строительству мощнейших линкоров и тяжелых крейсеров. Он не предполагал (равно как и все его коллеги), что, в конечном счете, России придется воевать исключительно на суше и в воздухе. Наркомат военно-морского флота должен поделить в этом деле ответственность, ибо огромные суда так и остались на стапелях верфей недостроенными в период войны. Программу строительства крупных кораблей свернули перед самой войной для ускорения производства всех видов наземного вооружения.

В начальный период войны самым существенным образом сказалось также несомненное превосходство вермахта в осуществлении оперативно-тактических действий вследствие долголетнего совершенствования немецкой военной доктрины. В отличие от Германии, российскую военную доктрину приходилось создавать практически заново в связи с событиями 1917 года.

Немецкие военные уставы по многим параметрам превосходили русские. Сооружение оборонительных рубежей осуществлялось последними преимущественно в ходе ведения боев (а не заранее), и носило очаговый характер, что создавало некую изолированность отдельных ее элементов. А также затрудняло собственным войскам возможность маневрировать вдоль фронта и в глубину и, напротив, облегчало противнику возможность прорыва.

В пехотных частях применялась, в основном, ячеечная система в виде отдельного окопчика, а неприменение траншейного метода также крайне затрудняло мобильность бойцов и неблагоприятно воздействовало в морально-психологическом плане.

Лишь хлебнув сполна полные горечи чаши поражений, русские извлекли из них необходимые уроки, вспомнили и усовершенствовали заповеди знаменитого Александра Васильевича Суворова. Одна из которых гласит в том смысле, что один битый стоит двух небитых и многократно увеличили усилия, вдохновленные своим Вождем.

Как представляется ныне, идеальным вариантом (которых, как известно в природе не существует) развития событий для русских было бы предельное изматывание сил вермахта до рубежей, приблизительно соответствовавших линии рассредоточения старых УРов, оснащенных до предела новейшими средствами вооружений. На этих бастионах затем предстояло уничтожить сохранившие ударную мощь вооруженные силы Германии, а уже затем переходить в наступление с целью окончательного разгрома противника.

По всей видимости, у Вождя не было помыслов взваливания на себя, неподъемного для рядового штатского человека груза Верховного Главного командования. Сталин предполагал в случае войны ограничить свою роль как лидера, обеспечением войск всем необходимым для ведения боевых действий и политическим руководством. Он также не ведал о том, что руководство Красной Армии до такой степени малосведуще в современной войне. Ему пришлось учиться у войск вермахта.

Если бы к моменту претворения немцами в жизнь директивы «Барбаросса» русскими были подготовлены оборонительные позиции наподобие тех, которые были изготовлены для сражения на Орловско-Курской дуге, то война, несомненно, закончилась бы намного раньше.

Резюме раздела

В психологическом плане нападение Германии на СССР, несомненно, оказалось неожиданным для Сталина. Не являвшийся по складу характера воинствующим милитаристом, он не склонен был ожидать подобных авантюрных действий от Гитлера. Одновременно Сталин полагал, что даже если фюрер рискнет напасть на Советский Союз, то весьма скоро русские армии отбросят войска вермахта за границу.

Он переоценил боевую мощь Красной Армии и в то же время недооценил вооруженные силы немцев. Оправившись от некоторого первоначального замешательства, Сталин начинает действовать.

В начальном периоде военных действий эмоциональный настрой возобладал в нем над разумным началом. Вождь пытался тогда исключительно волевым усилием переломить неблагоприятно складывающуюся ситуацию на фронтах. Недостаточная компетентность Сталина в делах сугубо военных и скоропалительность его решений увеличили неизбежные хаос и неразбериху как следствие неожиданно мощнейших ударов противника.

Высшее военное руководство также растерялось и не сумело немедленно организовать более эффективный отпор армии вторжения, избежав ненужных потерь.

Тем не менее, общими усилиями в первый год войны удалось сорвать немецкий план молниеносной войны. Сталин отличился тогда, в первую очередь, как организатор перестройки всей экономики страны на нужды фронта, а также всемерной мобилизации патриотически настроенных слоев населения.

По мере того, как гитлеровские войска увязали на бескрайних российских просторах во все более длительную кампанию, Сталин постигает воинское искусство. Уже в периоде Сталинградского сражения, переломного во всем советско-германском столкновении, он начинает проявлять качества, присущие крупным полководцам. Одновременно Сталин начинает интенсивнее контактировать со своими союзниками, великими мировыми державами — США и Великобританией.