Судьбы прямых потомков

Отношения Сталина к своим детям было под стать его мужественной до суровости натуре. Всецело погрузившийся после самоубийства супруги в государственные дела, вождь практически не находил возможности уделить им внимания. Его отпрысками занимались люди, не имевшие представления о воспитании детей столь высокопоставленного государственного лица. Впрочем, осуждать их невозможно.

С тех пор как наперсница Екатерины Второй княгиня Екатерина Дашкова мимоходом обмолвилась, что предмет воспитания, «столь важный, столь решающий для благополучия человечества», вместе с тем весьма плохо познан, положение не изменилось кардинально, даже на заре третьего тысячелетия.

Дети Сталина не обладали никакими особенными привилегиями, тем не менее, они доставляли ему достаточно хлопот. Генсек имел определенные основания быть недовольным своими детьми, ибо они не отличались кротостью и покладистостью. Проявляли непослушание и в том числе в делах семейных.

Его старший сын от первого брака Яков в отроческом возрасте был перевезен в Москву и присоединен к новой семье отца. Первоначально, по причине плохого знания русского языка, он испытывал психологический дискомфорт, однако со временем адаптировался и достаточно успешно учился. Яков Джугашвили окончил Московский институт инженеров транспорта, затем работал на разных предприятиях. Еще во время учебы в вузе Яков вознамерился жениться. Отец не одобрял скороспелой свадьбы, но сын поступил по-своему, что явилось причиной конфликта и временного разрыва отношений. Молодожены уехали в Ленинград, но вскоре «разбежались».

В тридцать пятом году Яков сошелся с Ольгой Голышевой, от которой у него родился сын Евгений. Их отношения вскоре разладились, и через некоторое время Яков женился вторично на танцовщице Юлии Мельцер. В 1938 году у супругов Джугашвили родилась дочь Галина, вероятно, поспособствовавшая сближению Сталина со своим старшим сыном.

Яков добровольно, а может быть, не без влияния отца, выбрал военное поприще. В том же тридцать восьмом он поступил на 4 курс I факультета Артиллерийской академии РККА. В мае 1941 года старший лейтенант Джугашвили стал командиром артиллерийской батареи и с первого дня войны без колебаний отправился на фронт. Практически Яков не попрощался должным образом ни с отцом, ни со своей семьей.

Уже 27 июня 1941 года его батарея в составе 14-го гаубичного артполка вступила в боевые действия и спустя неделю попала в окружение соединений немецкой группы армий «Центр». Яков Джугашвили оказался затем в плену, а о том, что он старший сын Сталина стало известно в результате предательских действий его сослуживцев.

В сутолоке первых дней войны генсек не подумал о возможности пленения своего сына и возможных последствиях, иначе он постарался бы воспрепятствовать порыву Якова. В середине августа 1941 года Вождю становится известно о том, что его сын находится в немецкой неволе.

К огромным неприятностям государственного масштаба прибавляется драма личного характера. Учитывая характер Сталина, можно с уверенностью сказать, что факт пленения сына он перенес весьма и весьма тяжело. Сущей занозой впилась в сердце мысль о возможном предательстве сына, так как немецкая пропаганда усиленно муссировала данную версию.

Огромными тиражами разбрасывались в расположениях частей Красной Армии листовки, утверждавшие о якобы добровольной сдаче в плен сына Сталина Распространялись и весьма искусно сфабрикованные фотоматериалы с изображением Якова, а также его «факсимиле».

До сих пор неизвестны с высокой степенью достоверности все обстоятельства поведения Якова Джугашвили (Сталина) в немецком плену. Одно несомненно — он не посрамил чести имени отца и своего, не поддался на самые заманчивые неприятельские посулы и погиб смертью героя.

Старший сын Сталина был убит 14 апреля 1943 года в особом концентрационном лагере под литерой «А» — Заксенхаузене. И несмотря на все его могущество, Сталин не узнал доподлинно всех обстоятельств гибели Якова, чему немало поспособствовала недружелюбная позиция американских властей после войны.

Психика Якова подверглась двойному прессингу: внешнему и внутреннему. С одной стороны, немцы искушали узника самыми заманчивыми предложениями, с другой — как сына самого влиятельного человека в СССР, Якова не могли не терзать мысли о его незавидной участи.

Дети Сталина от второго брака Сталина, между тем, получились персонами неуравновешенными и не сумели отстоять его достоинство. Самоубийство матери, несомненно, самым пагубным образом воздействовало на их психику. К сожалению, рядом с малолетними детьми-сиротами не оказалось близких людей, способных внушить им правильные и прочные жизненные ориентиры. Отец же, по своему обыкновению, был всецело поглощен делами огромной державы. Он лишь грозился время от времени брать строптивого и хулиганистого Василия «за шиворот» и приводить в чувство «шантажиста». Но сердобольные родственники по материнской линии оказывали ему плохую услугу, грудью становясь на защиту от праведного гнева родителя.

Второй сын Сталина, Василий учился неровно, спустя рукава, и с грехом пополам закончил среднюю школу. В 1939 году он поступил в Качинское авиационное училище, которое окончил перед самой войной. Василий, простой до открытости в общении, больше всего любил быструю езду и различные компании, которые отец плохо переносил и всегда внушал сыновьям, а также Светлане, чтобы они старались быть разборчивее в своих знакомствах. Различали и избавлялись от тех двуногих особей, которые были не прочь использовать детей Вождя в корыстных целях. Но они преимущественно оказывались глухи к увещеваниям своего высокопоставленного ро-дителя…

После пленения Якова в самом начале войны Василия не рискнули отправить на фронт из политических соображений. Младший сын в качестве инспектора ВВС «маялся от безделья и пристрастился к спиртному». На даче в Зубалово, где проживало семейство Аллилуевых, начались многолюдные шумные застолья, переходившие в оргии, в которых оказалась замешанной Светлана. Василий покусился на жену кинооператора Романа Кармена, а кинодеятель Каплер А.Я., по прозвищу Люся, завел дела амурные с несовершеннолетней Светланой. Слухи об этом дошли до Сталина, и разразился грандиозный скандал, в результате которого воздали по заслугам и бражникам и прелюбодеям, а также другим лицам.

Тяжелейшие сражения с Германией продолжались, а сын Верховного Главнокомандующего не оставлял своих художеств. На рыбной ловле, организованной с боевыми снарядами, погиб его сослуживец, а сам Василий получил таки «боевое крещение» — серьезное ранение в ногу. В начале 1943 года он добился своего — отправки на фронт. Очевидно, своевременно, иначе молодой авиатор мог выкинуть фортель похуже, подобно сыну наркома авиационной промышленности Шахурина.

Весной сорок третьего года Шахурин-младший убил среди бела дня из «вальтера», принадлежащего его однокласснику Ване Микояну, дочь переведенного послом в Мексику Уманского. Затем новоявленный Ромео застрелился сам. Как выяснилось позже, пылкий юноша был «фюрером подпольной организации», в которую входили дети отдельных высокопоставленных деятелей. Все подростки вскоре оказались за решеткой и в их числе два сына Микояна…

Василий принимал участие в воздушных сражениях на фронте, однако за ним уже на всякий случай постоянно присматривали. Вспыльчивый, но отходчивый, он «дослужился» до звания генерал-лейтенанта авиации. Рядом с ним всегда крутились в немалом количестве далеко не бескорыстные личности, использовавшие возможности сына Сталина в своих целях и немедленно испарившиеся после смерти Вождя.

Василий прибыл в резиденцию отца утром 2 марта. После разговора с искренне опечаленными представителями персонала он уразумел суть происходящего и устроил шумный скандал. Очевидно, Василий не понимал тогда, что с этого момента в его жизни произошел крутой поворот. «Соратники» Вождя никогда не простят отпрыску Сталина обвинений в несвоевременном оказании медицинской помощи.

Он и его сестра Светлана незамедлительно ощутили кончину отца. От них немедленно отвернулись все знакомые и друзья. Собственно, преданных друзей у них практически и не было, наличествовали лишь своекорыстные прихлебатели.

Генерал Василий Сталин уже 26 марта 1953 года был уволен из кадрового состава Советской Армии в запас, без права ношения военной формы одежды. Через месяц он был арестован. Сыну Сталина инкриминировали факты превышения власти, растрат денежных средств. Военная коллегия Верховного Суда СССР осудила его на 8 лет. Никто из бывшего сталинского окружения не озаботился судьбой добродушного и безалаберного, но слабовольного второго сына, некогда, казалось бы, всесильного диктатора. Без малого семь лет Василий был лишен свободы, затем два с половиной месяца провел на воле. В апреле 1960 года его вернули в Лефортовскую тюрьму, «досиживать» свои восемь лет. Через год совершенно больной Василий вышел из заключения и был отправлен в ссылку в Казань, где и умер 19 марта 1962 года. Его похоронили на местном кладбище с более чем умеренными почестями. На мраморном обелиске выбили скромную надпись: «Джугашвили Василий Иосифович 24.III.1921 -19.III.1962. Единственному от М. Джугашвили».

В отличие от брата, прожившего лишь неполные сорок один год, Светлана Сталина застала времена горбачевской перестройки, в период которой новые ушаты помоев вылились на имя Генералиссимуса. В 1962 году она не присутствовала на похоронах Василия, хотя обращалась с просьбой разрешить похоронить его на Новодевичьем кладбище рядом с матерью.

Довольно эгоистичная и сумасбродная от природы, талантливая писательница, Светлана Аллилуева со времен ранней молодости вела образ жизни, мало приличествовавший дочери Сталина. Семнадцати лет от роду она увлеклась тридцатидевятилетним Каплером, студенткой вышла замуж за сына коммерческого директора Московской парфюмерной фабрики. Затем Светлана вышла замуж за сына Жданова, но и этот брак вскоре распался. Смерть Сталина была для своенравной дочери, по-своему почитавшей отца, тяжелым испытанием. Развязанная Хрущевым антисталинская кампания, несомненно, явилась для нее еще одним жестоким ударом.

В шестидесятые годы Светлана вышла замуж в третий раз, за коллегу — индийского журналиста. Смерть мужа и его похороны на родине, в Индии, способствовали ее сенсационному невозвращению в СССР. После сего решительного поступка Светлану лишили советского гражданства.

Первоначально за рубежом она пользовалась изрядным вниманием, чему в немалой степени способствовал феноменальный успех ее книги. В Америке она вновь вышла замуж за некоего Питерса, но брак оказался недолговечным и в 1972 году был расторгнут. Время шло, Советский Союз постепенно менялся, и после почти восемнадцатилетнего отсутствия, Светлана вернулась на родину. Однако непредсказуемая дочь Сталина не ужилась, вернее, не пыталась ужиться в России, вскоре опять покинула родину и вновь поселилась на Западе…

Жертва друзей-заговорщиков

Хотя кончину Генералиссимуса в определенной степени можно было спрогнозировать, она, тем не менее, застала врасплох большинство наиболее высокопоставленных сталинских сотрудников. Быстрее всех оправился от судьбоносной перемены земляк Сталина Берия. Он трезво рассчитал некоторую ограниченность своих возможностей. О втором пришествии кавказца на российский престол в обозримом будущем не могло быть и речи. Поэтому Берия и не помышлял об этом. Его вполне устраивала должность второго или даже третьего человека в стране.

Однако фактически энергичный и деятельный кавказец, естественно, выходил порою за рамки этих ролей. Берия развивает бурную деятельность, преимущественно направленную на дальнейшую гуманизацию общественных отношений в постсталинском государстве.

Уже 13 марта в качестве главы объединенного министерства внутренних дел им подписывается приказ по пересмотру следственных дел, проводившихся бывшим ведомством государственной безопасности.

Только с 18 марта по 6 июня за подписями Берии в Президиум ЦК партии и Верховный Совет СССР направляется множество материалов. Ввиду достаточной объемности некоторых из этих документов, очевидно, они разрабатывались еще при жизни Сталина и едва не затерялись в недрах его кабинета. Бумагам был придан лишь новый импульс.

Берия энергичен и целенаправлен, в результате его маневров куратор органов госбезопасности Игнатьев лишается не только секретарской должности. Его исключают даже из членов ЦК партии на состоявшемся 28 апреля пленуме.

Чрезмерная напористость Берии в отношении Игнатьева, очевидно, стала первым звеном цепи событий, приведших к его скорому последующему падению. Так как несмотря на все ничтожество опального партийца у него имелись влиятельные приятели, к которым он незамедлительно апеллирует.

Помимо целенаправленного проведения внутренней политики Берия активно вмешивается и в дела, разрешение которых является прерогативой внешнеполитического и других ведомств. Он чрезмерно увлекается и недооценивает своих коллег, с тревогой наблюдающих за его решительными действиями. Берия забывает, что чрезмерная инициатива практически всегда наказуема в стране, покрытой туманом авторитаризма.

«Друзья» Берии в одночасье превращаются в его злейших врагов. Тем паче, свежеиспеченный реформатор в пылу усердия имел неосторожность задеть лично каждого из них.

Заговор инициировал непоседливый Хрущев, которого Сталин в минуты особенно хорошего расположения полушутя называл на украинский лад Микитой. Последнего абсолютно не устраивало, что, заняв первое место в партийной иерархии, в делах государственных он оттеснен на вторые роли. Хрущев сговаривается с Маленковым об устранении конкурента, якобы рьяно рвущегося к власти. Маленков по недомыслию соглашается, не понимая, что тем самым лишается важнейшего и, пожалуй, единственного сильного союзника. С остальными персоналиями Хрущеву договориться значительно легче по причине неприязненности их отношений к Берии.

18 июня ЦК партии и Совмин страны командируют «любезного друга Лаврентия» в Восточную Германию. Ровно через неделю после успешного завершения миссии по устранению антикоммунистического выступления немецких рабочих Берия возвращается из ГДР. За этот период происходит окончательное вызревание заговора против него практически всей руководящей верхушки страны.

Подготовка к нейтрализации Берии происходит самым серьезнейшим образом. Заговорщики опасаются возможности применения главным гэбистом страны подведомственных его министерству войск. Они опираются в свою очередь на «человека с ружьем».

Министр Вооруженных Сил СССР Булганин четко и энергично проводит первую и последнюю в своей жизни войсковую операцию. Он приводит в состояние боевой готовности не только наземные войска Московского военного округа, но и авиацию и подразделения системы ПВО. Из зенитчиков Булганин осуществляет подбор группы боевых офицеров, энергичных и исполнительных, в количестве пяти человек. В ней три генерала, в том числе один полный, и два старших офицера. Но и этого недостаточно.

Для вящей убедительности Булганин предлагает маршалу Жукову присоединиться к группе «спецназа». Именитый военачальник, не колеблясь ни секунды, рапортует о готовности выполнения «особо опасного задания» партии и правительства. С именем Берии Жуков связывал многие из напастей, обрушившихся на него после войны. Маршалу, ненавидевшему Берию всеми фибрами души, представилась прекрасная возможность поквитаться.

Отдохнувший и не имевший ни малейшего представления об ожидающей его участи утром 26 июня Берия отправляется в Кремль. Его заместители по министерству внутренних дел С.Н. Круглов и Серов для подстраховки также вызываются туда Хрущевым. Серов, вообще, со времен совместной работы на Украине, являлся доверенным лицом Никиты Сергеевича.

Арест Берии произошел в кабинете заседаний правительства, возможно, без ожидавшихся эксцессов и осложнений. Его надежно изолировали затем от общества в бункере штаба ПВО Московского военного округа. Затем срочно созывается Пленум ЦК партии для рассмотрения персонального вопроса о Берии. Синедрион, то бишь партийный форум, продолжается со 2 по 7 июля, то есть почти неделю. Планировались выступления более сорока человек, однако выступило лишь чуть более половины записавшихся. Большинство обвинений, предъявленных Берии, совершенно смехотворны, если не сказать, абсурдны. Выступавшие говорили о чем угодно, только не о сути дела. Берии вменялось в вину то, что «он всякими способами втирался в доверие товарища Сталина», а после его ухода в небытие исподволь чернил умершего. Отдельные выступавшие немало высказались в том смысле, что покойный Генералиссимус «имел такую слабость излишней доверчивости». В конечном счете, главное, что инкриминировалось Берии, заключалось в дестабилизации внутренней обстановки вследствие инициированной им широкомасштабной амнистии.

Между прочим, на этом пленуме было решено в кратчайший срок созвать сессию Верховного Совета, на которой рассмотреть отчеты об исполнении бюджета страны за 2 последние года и утвердить оный на 1953 год. Что убедительнее всего свидетельствует о недееспособности Сталина в последние годы.

Берия оказался обреченным на смерть еще до суда. Однако существует мнение, что он был убит еще до начала июльского партийного пленума. Версия, заслуживающая внимания, поскольку нет абсолютно достоверных свидетельств обратного. Во всяком случае, ввиду личных качеств Хрущева, можно предположить что угодно.

Незамедлительно началась активная чистка тех органов власти, с которыми Берия соприкасался на протяжении тридцатилетней деятельности. Преследованиям подверглись и его ближайшие родственники.

Исходя из осознания того факта, что Берия так просто и быстро дал уничтожить себя, всего через сто с лишним дней после смерти Сталина напрашивается следующий вывод: кавказец был далеко не таким монстром, каким имеют обыкновение его изображать много лет. Далеко не последнюю роль сыграли и такие обстоятельства, что Берия не был славянином, а также его внешние данные.

Когда Джилас впервые увидел Берию, то якобы «жабий взгляд сквозь пенсне» кавказца поразил его как громом. Настолько Берия походил на «одного из начальников белградской королевской полиции, особым пристрастием которого было мучить коммунистов».

По впечатлениям же Симонова, своим мрачно-целеустремленным видом и широкополой шляпой, надвинутой по самое пенсне, Берия более всего походил «на главаря какой-нибудь тайной мафии»…

Земляк Сталина, несомненно, был одним из самых даровитых его министров, если не самым. Берия остановил маховик репрессий, неосмотрительно запущенный своим предшественником, и в его бытность работа руководимого им НКВД стала гораздо осмысленней и результативней. Своеобразным экзаменом на зрелость для советских спецслужб и лично Берии явилась операция по физическому устранению Троцкого летом 1940 года.

Последний, возможно, не оказал бы особого влияния на ход германо-советского конфликта. Но как политически значимая фигура, Троцкий не переставал давать о себе знать, и вынесенный ему заочно смертный приговор оставался в силе. Принцип Дзержинского, приблизительно гласящий: «то, что преступник не обезврежен, заслуга не его, а недоработка органов госбезопасности», соблюдался неукоснительно.

В конце апреля 1940 года Троцкий обращается из Мексики к советским гражданам с посланием с красноречивым заголовком «Вас обманывают». Весьма сомнительно, достигло ли оно своих адресатов. Возможно, данная акция Троцкого становится последней каплей в терпении Сталина. К тому же посол Франции в Германии Кулондр совершенно безосновательно заявлял тет-а-тет Гитлеру, что в результате столкновения последнего со Сталиным в выигрыше может оказаться Троцкий. «Демон революции» тем временем окончательно испортил отношения с художником Диего Риверой. Троцкий поселяется в Койоакане, в отдельном особняке, превращенном в осажденную крепость. За ним ведется форменная охота. Другой знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро Сикейрос организует нападение на Троцкого, как на дикого зверя. Налет оказывается безрезультатным, но три месяца спустя другой иностранец Рамон Меркадер убивает Троцкого сильнейшим ударом ледоруба в голову.

В довоенный период Берии удалось в кратчайший срок восстановить почти полностью разваленный участок работы — направление внешней разведки.

Сталин находился в вечном поиске наиболее эффективной работы своих спецслужб при одновременном стремлении не допущения их чрезмерного усиления. В начале февраля 41 года было осуществлено разделение наркомата на две структуры. Во главе одной из них, собственно НКВД, остался Берия. Другую, названную наркоматом государственной безопасности (НКГБ), возглавил его заместитель Меркулов В.Н. Оставаясь наркомом внутренних дел, Берия становится вскоре заместителем председателя Совнаркома и куратором, помимо НКГБ, еще нескольких важных ведомств.

Он вошел в состав ГКО в качестве члена с первого дня существования этого чрезвычайного органа, а затем стал заместителем председателя. Берия сыграл исключительно важную роль в деле организации производства вооружения и боеприпасов и особенно танков в годы войны, и был удостоен звания Героя Социалистического труда. При этом он обеспечивал должный порядок не только на всей неок-купированной территории страны, но и в прифронтовой полосе. Его люди также осуществляли контроль над военнослужащими в подразделениях Красной Армии, невзирая на чины, за что и были ненавидимы отдельными чрезмерно властолюбивыми военачальниками.

Особую страницу в деятельности Берия составляли депортации народов, проведенные исключительно организованно и в предельно сжатые сроки, что также не прибавило ему популярности в некоторых кругах. С 20 августа 1945 года функции Берия в качестве ведущего руководителя военно-промышленного комплекса (ВПК) страны сильно усложняются. На его плечи взваливается атомная проблема, с которой кавказец успешно справляется. В том же году Берия передает кресло наркома внутренних дел своему заместителю Круглову и утрачивает прямой контакт со спецслужбами. Мало того, он забирает к себе Меркулова, а курируют органы по линии ЦК партии другие лица.

Тем самым, концентрируясь исключительно на ядерном оружии, Берия, несомненно, мало влиял на ряд самых громких процессов послевоенных лет.

Как бы ни произошел фактически уход Берии из жизни и, следовательно, из большой политики, ясно одно, с ним расправились весьма свирепо его недавние ближайшие приятели, в первую очередь Хрущев и Маленков. Мотивация их предельно ясна, они побоялись и позавидовали наиболее одаренному из сталинских министров.

Кроме того, и Хрущеву, и Маленкову померещилось, что Берия стремится к единоличному овладению властью в стране. У страха глаза велики, гласит народная мудрость, поэтому они решились на физическое уничтожение конкурента. К тому же Берия был «лицом кавказской национальности», что в данном случае явилось отягчающим его «вину» обстоятельством. Хрущев и Маленков, несомненно, приходили в ужас при одном намеке на мысль о гипотетической возможности появления второго Сталина. Дуумвират, всемерно способствовавший сталинскому культу, принял решительные и превентивные меры во избежание этого. Помимо страха их обуревало, к тому же, еще одно сильнейшее чувство — зависть.

«Зависть — неприязненно-враждебное чувство по отношению к успехам, популярности, моральному превосходству или преимущественному положению другого лица», — сказано в «Словаре по этике».

Никакая страсть так не завораживает людей как зависть, утверждает английский мыслитель Френсис Бэкон. «Человек, — говорит Бэкон, — лишенный достоинств, неизменно завидует им в других, ибо душа человеческая питается либо собственным благом, либо чужим несчастьем; кому не хватает первого, тот будет упиваться вторым; кто не надеется сравняться с ближним в достоинствах, старается сквитаться с ним, нанося ущерб его благополучию». Далее Бэкон добавляет, что «зависть также есть гнуснейшая из страстей», иссушающих человека. Что она «… из всех страстей самая упорная и неугомонная. Для других страстей есть час и время; о зависти же недаром сказано: «Invidia festos поп agit», то есть зависть праздников не соблюдает и всегда бодрствует.

Застрельщик восстановления гегемонии партаппарата

Хрущев искусно воспользовался жгучей неприязнью части генералитета и партаппаратчиков, небезосновательно ущемленных Берией. Ликвидируя в лице последнего опасного конкурента, он действовал исключительно спонтанно и интуитивно, нежели по здравому размышлению. В первую очередь, Хрущеву явно померещились контуры фигуры второго Сталина, тем паче, что Берия был земляком усопшего титана.

Побуждаемый личными и, следовательно, корыстными соображениями, он наносит тактически верный целенаправленный удар. Так как Берия, присовокупив к реноме сильного организатора имидж гуманиста, усиливался не по дням, а по часам. Поэтому предельно лукавый Хрущев торопится, а чтобы физически устранить кавказца, организовывает также кампанию по его всемерной дискредитации. Вполне резонно полагая, что чем больше будет испачкан Берия, тем лучше для него.

На «синедрионе», который подверг Берию всеобщему поношению, Микита выказал себя заводилой. Неугомонный, он развивает бурную деятельность, инициируя один партийный форум за другим, благо должность секретаря ЦК позволяла.

В течение года проводится четыре пленума ЦК партии, из которых три посвящены положению в сельском хозяйстве. Его позиции в партии неуклонно укрепляются, о чем свидетельствует введение должности Первого секретаря ЦК КПСС, которую получил Хрущев на сентябрьском 1953 года пленуме ЦК.

Возглавляемый им партаппарат все увереннее и прочнее начинает контролировать советские, партийные и общественные учреждения в стране. Из Обращения ЦК КПСС к избирателям по поводу очередных выборов в Верховный Совет от 11 февраля 1954 года с новой силой проявилась тенденция, впоследствии ставшая доминантой, обособления правящей партии от «Советского правительства и всего народа». А также чрезмерная декларативность, воплотившаяся в звонкой, но утопической фразе: «Под знаменем Ленина, под руководством Коммунистической партии — вперед, к полной победе коммунизма!».

В Советском Союзе события, произошедшие после смерти Сталина и низвержения Берии, нарастают как снежный ком. Массовая амнистия и выход из заключения отдельных лиц, занимавших крупные посты в партийных и правительственных структурах, вызывают шквал заявлений и просьб о рассмотрении других дел. Бывший глава «СмерШ» и МГБ Абакумов со своими ближайшими сотрудниками продолжает находиться под следствием. Неминуемо создается иллюзия, что главными виновниками репрессивной политики государства являются преимущественно «негодяи-гэбисты». Данное обстоятельство весьма выгодно партийным органам и другим ведомствам, составлявшим неразрывную цепь карательной системы, как-то судам и прокуратуре.

Происходит множество заседаний в ЦК КПСС, Прокуратуре СССР, коллегиях Верховного суда, а также самих органах госбезопасности. В апреле 1954 года с преобразованием в Комитет государственной безопасности при Совмине СССР официально существенно урезаются полномочия некогда «всемогущих» гэбистов. Первым председателем комитета становится пресловутый Серов, перед самой войной орудовавший вместе с Хрущевым на Украине.

Полтора года спустя после смерти Сталина выпускается уже не одна тысяча заключенных, главным образом из числа разного рода ответственных работников. Во всех партийных и правительственных инстанциях находятся десятки тысяч заявлений о реабилитации, игнорировать которые почти невозможно. Практически каждое освобождение из мест лишения свободы, меж тем, приводит в движение всех заключенных, волнуется и администрация лагерей, беспрекословно приводившая к повиновению до сего времени, свои контингенты.

В декабре 1954 года в Ленинграде организуется показательный судебный процесс над предпоследним сталинским министром госбезопасности Абакумовым и группой близких к нему сотрудников. Большинство бывших генералов приговаривается к расстрелу. Аналогичные политические процессы проходят в Баку и Тбилиси. Никаких заметных публикаций на эту тему не производится, исчерпывающих объяснений общественность не получает, что порождает на воле разного рода толкования.

Шатается и здание ГУЛАГа. В 1955 году в отдельных крупных лагерях происходят восстания, жестоко подавленные властями. Ни в Советском Союзе, ни за границей об этих событиях практически ничего не известно. Но высшее партийно-советское руководство знает об этих эксцессах, и оно весьма обеспокоено происходящим. Неминуемо на повестку дня встает вопрос о персональной ответственности за осуществление политики репрессий, в которой якобы совершенно безвинно пострадало множество людей.

И возвысившийся к тому времени Хрущев совершает гениальный, по его мнению, ход в целях вывода из-под удара партии и себя лично. Избавившись от Берии, Микита в значительной степени расчистил себе путь к единоличной власти.

Постепенно Хрущев, энергичный сверх всякой меры, начинает теснить по многим позициям вяловатого и аморфного Маленкова. Усиление же роли общественного значения и функций партии, параллельно означало ослабление функций правительства.

Хрущев выдвигает большую часть важнейших предложений по вопросам внутренней и внешней политики. Казалось, что только Микита знает тогда, какие следует предпринять управленческие мероприятия для дальнейшего продвижения вперед громоздкого корабля советской державы. Он опирается преимущественно на среднее поколение партаппаратчиков подобных недалекому Игнатьеву, недовольных вторыми ролями в стране. Уже во время партийного судилища над Берией Игнатьев восстанавливается в членстве ЦК, а затем направляется сначала секретарем Башкирского, а затем Татарского обкома КПСС. С 1960 года в возрасте 56 лет он отправляется на пенсию, за особые заслуги, надо полагать, перед страной и почти четверть века живет еще тихо-мирно, чтобы упокоиться на Новодевичьем кладбище, неподалеку от своего незабвенного патрона.

Совершенно безграмотный во многих отношениях Хрущев начинает искать причины в создавшейся ситуации в стране в «преступлениях» сталинского периода правления. Поиск виновных становится для него все в большей степени основным козырем в устранении политических соперников. Когда, в том числе, за организацию «ленинградского дела» был казнен Абакумов, тень вины за уничтожение Вознесенского, Кузнецова и других руководителей искусно наводится главным образом на Маленкова, что серьезно расшатывает его позиции.

Очень скоро, на январском 1955 года пленуме партии впервые публично Маленкову инкриминируется сотрудничество с Берией и ответственность за политические репрессии. Он освобождается от должности Председателя Совета Министров СССР — ключевого поста в тогдашней политической системе. Номинальным главой страны становится Булганин, человек еще более слабохарактерный, давний приятель Хрущева. Министром обороны становится властолюбивый и ограниченный маршал Жуков.

В делах международных Хрущев также незамедлительно отличается очень быстро, показывая свой предельно переменчивый норов. В сопровождении свиты из числа высших руководителей государства он динамично колесит по земному шару, непрерывно и неприятно изумляя всех своей чересчур непринужденной манерой общения и стремлением любой ценой «ущемить» Америку. Хрущев предпринимает разного рода буквально сногсшибательные инициативы.

Если в 1953 году попытка нормализовать отношения с Югославией фигурировала в деле Берии как одно из основных обвинений, то в конце мая — начале июня 1955 года, Хрущев, Булганин и Микоян прибывают в Белград, тем самым как бы являясь с повинной к Тито. В ответ на принятие ФРГ в блок НАТО, СССР создает так называемую Организацию Варшавского Договора.

В то же время по свидетельству А.А. Громыко, Хрущев напрашивается на Женевском совещании глав правительств Советского Союза, США, Великобритании и Франции в члены НАТО.

Данный саммит явился первой после Потсдамской конференции встречей такого высокого уровня. Состав советской делегации был довольно внушительным. В нее входили Хрущев, Булганин, Молотов, Жуков, а также Громыко. Дискуссии по вопросам европейской безопасности, разоружения и развития контактов между Востоком и Западом носили, в основном, в Женеве бесплодный характер. Главы западных держав утверждали, что военный блок НАТО — это важнейший фактор мира, особенно в Европе, тем самым, попрекая Советы в агрессивности. Тогда, подстрекаемый Хрущевым, Булганин в качестве Председателя Совета Министров, озвучивает жгучее якобы намерение СССР стать членом НАТО — для совместной защиты дела мира на планете. Естественно, столь эпатажное высказывание привело в замешательство руководителей западных делегаций, особенно президента Эйзенхауэра с госсекретарем США Джоном Фостером Даллесом.

Но все же обсуждение в Швейцарии центрального вопроса — германской проблемы, принесло определенные плоды. Два месяца спуста, в сентябре 1955 года, в ходе визита в Москву первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра были установлены дипломатические отношения между СССР и Федеративной Республикой Германией, что означало юридическое прекращение состояния войны с Германией.

А в следующем году Советским Союзом восстанавливаются дипломатические отношения с Японией.

Во внутренней политике Хрущев продолжает разыгрывать карту процесса реабилитации и восстановления прав лиц, подвергшихся разного рода наказаниям, преимущественно партаппаратчиков и военных. При этом совершенно игнорируются аспекты ответственности деятелей, подвергшихся репрессивным мерам. Спекулируя на естественной для большинства людей жалостливости, их внимание акцентируется, в первую очередь, на страданиях якобы совершенно безвинно пострадавших деятелей.

Вскоре неугомонный и предельно завистливый Хрущев полностью раскрывает свою истинную физиономию. Физически уничтожив Берию и существенно потеснив Маленкова, то есть практически взяв власть в свои руки, он не успокаивается, однако, на достигнутом. Он задается поистине «стратегической» целью полной дискредитации усопшего премьера, то есть Сталина, и перевод единственно на него одного всей ответственности за практически все те ошибки, злоупотребления, искривления и недоразумения, которые имели место в бытность его главой страны. Соответственно, чем больше «преступлений» Хрущев инкриминирует Сталину, тем лучше для постсталинской партноменклатуры и его самого.

Задача оказалась далеко не столь легко выполнимой. Миките понадобилось целых десять лет, чтобы исполнить задуманное и то не полностью. Однако и добившись выноса набальзамированного тела Сталина из Мавзолея, Хрущев не успокаивается.

До XX партийного съезда он не пытается дискредитировать Сталина столь явно. Но исподволь Хрущев готовится, собирая «компромат» на Генералиссимуса, а заодно уничтожая, либо фальсифицируя уличающие себя материалы и документы.

Кульминационный момент наступил 25 февраля 1956 года, уже после завершения партийного форума. На последнем закрытом заседании Хрущев выступает в открытую с поистине сенсационным докладом, с сильнейшими инсинуациями в отношении Сталина.

Однако этому довольно гнусному действу предшествовала весьма продолжительная борьба в среде кремлевского руководства. Во избежание фиаско Хрущев предварительно инспирирует выступление Микояна в первые дни работы съезда, явившееся разведкой боем. Большая речь последнего изобиловала критическими замечаниями в адрес усопшего вождя. Она стала центральным событием съезда тех дней и вызвала оживленные комментарии международной прессы. Хитроумец Микоян выступал с тем же пафосом, с которым он публично и безудержно славословил Сталина двадцать лет назад.

Реакция делегатов, большинство из которых составляли новые партаппаратчики, не могла быть однозначной, очевидно, они встретили выступление Микояна, в основном, с недоумением. Тем не менее, Хрущев вдохновился и вновь заявил своим ближайшим коллегам о решимости выступить самому. После тяжелой дискуссии противоборствующие стороны пришли к компромиссному решению -зачитке доклада Хрущевым на последнем закрытом заседании съезда, уже после выборов руководящих органов партии и официального закрытия съезда.

Наконец настает вожделенный «звездный» час Хрущева, и он взрывает свою «нейтронную бомбу», — обвиняет Сталина в многочисленных преступлениях против государства, страны, народа, партии и прочая и прочая.

Противопоставление: Хрущев и Сталин

Вне всякого сомнения, Хрущев всегда завидовал Сталину, опасался и ненавидел его. Он осознавал свое ничтожество, вследствие чего, по свидетельству простодушного Василевского, избегал во время войны даже телефонных контактов со Сталиным. И не гнушался посредничеством военачальника для поездок в Москву, якобы по делам государственной важности. Хотя был по партийному статусу много выше Василевского.

Вследствие комплекса неполноценности Хрущев пресмыкался в свое время перед Вождем, разыгрывая из себя простачка и рубаху парня. Когда же Сталин умер, страх за собственное благополучие, вследствие вопиющей некомпетентности по многим вопросам, у Хрущева исчез. Однако остался страх разоблачения за те неблаговидные деяния, которые он сотворил совместно с некоторыми своими подручными типа Серова в годы «Большого Террора». Вкупе с завистью и ненавистью они составили сильнейшую гамму чувств, перманентно толкавших Микиту к поискам выхода.

Хитрый и изворотливый Хрущев понимал, что когда-нибудь его «подвиги» вскроются, поэтому избрал нападение, которое, как известно, является наилучшим из видов обороны. Ангельским добродушием Хрущев никогда не отличался, а его некоторые, казалось бы, гуманные деяния необходимо отнести на счет его исключительно непостоянного характера и открытости, доходившей до сумасбродства.

Он был достаточно жесток и в тридцатые годы натворил немало дел. Именно таким тупым, бездушным и сверх всякой меры ретивым исполнителям обязана Россия большим количеством невинных жертв.

Вследствие скудости своего мышления, а также непоседливого темперамента Хрущев не внес абсолютно никакого вклада в дело укрепления государственного строительства. Его вообще трудно назвать политическим, общественным или даже партийным деятелем. Своими спонтанными действиями Хрущев всюду вносил сумятицу и разброд. Он не был ни партийным теоретиком, ни полноценным практиком.

За десять лет, которые Хрущев возглавлял Советский Союз, ни одна из его внутренних и внешнеполитических инициатив не достигла успеха. В его актив не следует записывать даже некоторые послабления режима, поскольку в последние годы жизни Сталина давление общества в отношении либерализации снизу вверх непрерывно нарастало.

Берия первым уловил данную тенденцию, но поторопился с реализацией, за что и поплатился жизнью.

Годы правления Хрущева также отмечены проявлениями гонений на творческую интеллигенцию, наподобие жестокой травли Бориса Пастернака.

Все достижения страны и народа за десять лет его правления стали следствием огромных наработок еще сталинских времен.

У Хрущева начисто отсутствовали даже зачатки стратегического мышления, без которых немыслим подлинный государственный ум.

Своими манерами скомороха он шокировал весь цивилизованный мир. Хрущев не понимал, что «разоблачая» Сталина, тем самым он разоблачает созданную им систему. Все, чего Сталин добился за много лет, он едва не разрушил в одночасье. Хрущеву совершенно недоставало сталинского рационализма и обстоятельности, в его действиях всегда прослеживается, в первую очередь эмоциональное начало, нежели элементарный расчет или здравый смысл.

Он не сумел достойным образом исполнить даже представительские функции, не говоря уже об управлении государством.

В отличие от Сталина также, Хрущев был невероятно тщеславен. Он не замедлил наградить самого себя множеством высших наград и не успокоился, пока не «выжил» тело Генералиссимуса из Мавзолея. Надо полагать, Микита непременно представлял себя в этом своеобразном паноптикуме.

Сталину никогда не пришло бы в голову вытащить труп Ленина из Мавзолея без особой необходимости. Как известно, в самом начале немецкого нападения, его останки как величайшая ценность страны, были заботливо отправлены в районы, находившиеся в глубоком тылу Советского Союза. Чисто гипотетически, если бы даже Сталина вдруг внезапно осенило избавиться однажды от трупа Ленина, ему можно было списать на военные действия утрату мощей большевистского пророка. Однако Сталин не позволял себе даже тени подобной мысли. Настолько он был выше и чище субъектов, подобных Хрущевым.

Удивительно, но выступление Хрущева на XX съезде КПСС некоторыми лицами до сего времени трактуются как «акт его личного мужества», главная заслуга перед страной. Хотя опорочить мертвого человека еще у древних римлян считалось деянием весьма зазорным. Однако даже не учитывая этическую сторону дела, совершенно неясно о каком особенном мужестве может идти речь. Ибо к тому времени Хрущев усилился достаточно для того, чтобы практически безнаказанно лопотать о чем угодно. Тем более, непрерывно афишируя личной преданностью партии.

Если рассуждать о мужественности, то скорее подобное определение больше подходит югославу Джиласу, который имел смелость или глупость (дело вкуса) схватиться с Тито и его окружением в момент их прижизненного могущества.

Также бытует еще одно, весьма далекое от истины, мнение, заключающееся в том, что «речь идет о шаге талантливого политика, предпринятого на грани риска». Но, по сути, данная версия лишь слегка закамуфлированный вариант хрущевского «акта личного мужества».

Последствия и этапы хрущевских «разоблачений»

Хрущев, по причине абсолютного отсутствия дара предвидения, не предполагал о возможных последствиях своих инсинуаций. Между тем, его выступление явилось сильнейшим потрясением для делегатов, практически всех членов КПСС, числом более 7 миллионов, большинства граждан страны, которые сумели ознакомиться с текстом первоначально секретного доклада. Наиболее болезненно отреагировали на родине Сталина. В первой декаде марта 1956 года в Грузии произошли массовые манифестации, перешедшие в крупные беспорядки и столкновения с войсками и милицией. Даже по официальным данным МВД Грузии в ночь на 10 марта в Тбилиси было убито 15, а ранено 54 человека. По неофициальным данным, число убитых достигло 300 человек, а ранено было не менее тысячи.

Сугубо «секретный» доклад Хрущева очень скоро по разным каналам довольно скоро распространился по всему миру. Его влияние на международное коммунистическое движение, на отдельные мировые события было огромным и неоднозначным.

Догматам марксизма-ленинизма, вкупе со сталинскими теоретическими изысками, являвшимися официальной идеологией государства, был нанесен смертоносной силы удар.

Сальвадор Дали записывал в своем дневнике: «Маленков физиономией, телосложением и характером похож на резинку для стирания с фирменной маркой, на которой изображен Слон».

«А Сталин, — тот, кого уже напрочь стерли, — кто же он?… Сейчас стирают коммунизм!?»

Во многих компартиях немалое число ее членов заявило о выходе из этих партий. Но наибольший ущерб своими «разоблачениями» Микита нанес государственным интересам России (СССР), поскольку в глазах мирового сообщества с именем Сталина ассоциировался облик страны Советов. Выходило, что если он, суть лишь жестокий тиран, то и государство было подстать Сталину, то есть ужасным и кровожадным.

О том насколько большое значение на Западе придали докладу Хрущева, засвидетельствовал тогдашний глава ЦРУ Аллеи Даллес.

«После выступления Хрущева на XX партийном съезде в 1956 году с его закрытым докладом, в котором он осуждал Сталина, — писал Даллес, — из сообщений газет и других источников было ясно, что где-то должен иметься текст этого выступления. Доклад был слишком большим и детальным, чтобы его мог сделать без предварительной подготовки даже Хрущев, известный своими длинными импровизированными выступлениями».

Даллес немедленно организовал охоту за текстом доклада, «поскольку он, так и не опубликованный в СССР, имел огромное значение для свободного мира. В конце концов, текст был найден, но за много миль от Москвы. В этом случае штабу пришлось мобилизовать самые различные источники и проследить за тем, чтобы ни один из них не был упущен. «Я всегда рассматривал это дело как одну из наиболее крупных разведывательных операций за время моей службы в разведке», — не без гордости признавался Даллес.

Детонатором «бомбы», взорванной Хрущевым в Москве, явился глубокий кризис в отношениях со странами народной демократии в Восточной Европе и большой рост антисоветских настроений. Взрывоопасный доклад неминуемо спровоцировал ухудшение внутриполитического положения в стране, а также серьезное обострение международной обстановки. Прямым его следствием явились антикоммунистические выступления в Польше и Венгрии во второй половине 1956 года.

В результате чрезвычайно острых двусторонних переговоров на высшем уровне в Варшаве было достигнуто компромиссное решение, что расценивалось некоторыми наблюдателями победой поляков. Эхом польских событий стати массовые антисоветские выступления в Венгрии, на подавление которых были брошены войска с бронетехникой. В ходе советской интервенции погибло 2,5 тысячи венгров, и около 20 тысяч человек было ранено. Погибли 720 и оказались ранеными 1540 советских граждан.

Имиджу СССР как миролюбивого государства был нанесен урон, от которого он так никогда и не оправился. Ухудшились и отношения с дружественным Китаем, руководство которого открыто осудило доклад Хрущева.

Напуганный колоссальным резонансом от своего опрометчивого выступления Хрущев делает резкий поворот кругом, и летом 1956 года в ряде публичных выступлений начинает вновь славословить Сталина и кричать, что партия не позволит отдать его имя врагам коммунизма. Но это лишь временные тактические ходы. При этом Микита явно лукавит при ответах на вопросы о своей личной ответственности, мотивируя несерьезными для общественного деятеля, отговорками: боязнью и страхом.

В 1957 году Хрущев настаивает на реабилитации большой группы военачальников во главе с Тухачевским и Якиром, арест и расстрел которых был санкционирован в 1937 году Политбюро. Сам он в то время не входил еще в данный партийный ареопаг, следовательно, интриган одновременно, помимо Сталина, целился по Молотову с компанией. Периодически Хрущев продолжает публично заявлять о том, что советский народ и партия будут всегда помнить Сталина и воздавать ему должное. Тело вождя продолжает покоиться в Мавзолее.

Самыми сильными защитниками Сталина, меж тем, оказываются зарубежные политические деятели. Весьма высоко оценивает Генералиссимуса в качестве государственного деятеля его недавний оппонент маршал Тито. Черчилль вообще разразился панегириком в адрес Сталина, выступая по поводу его юбилея в палате общин в конце декабря 1959 года. Правда, лукавый британец, преимущественно, защищал самого себя.

В первую очередь, расколотой кризисом оказывается руководящая верхушка государства. Ожесточенная борьба «реформаторов» с «консерваторами» велась вплоть по третью четверть 1961 года. Особенно бурные дебаты разгорелись на Пленуме ЦК КПСС, состоявшегося в период с 22 по 29 июня 1957 года. Ему предшествовали трехдневные заседания Президиума ЦК. На них по инициативе Молотова, Маленкова и Кагановича было предъявлено требование о смене состава руководящих органов партии и, в том числе, отстранение Хрущева с поста Первого секретаря ЦК. Ультиматум поддержало большинство членов Президиума, тем не менее, Хрущев отказался его выполнить. Он апеллировал к решениям Пленума, рассчитывая на поддержку большинства членов Центрального Комитета партии.

Сильную поддержку Хрущеву недальновидно оказал министр обороны маршал Жуков, организовавший оперативную доставку в столицу членов ЦК силами войсковой авиации.

Страсти на Пленуме накалились до предела, однако победа осталась за Хрущевым, причем иные из недавних рьяных оппонентов не замедлили переметнуться на его сторону. Помимо армии Молотов сотоварищи не пользовались поддержкой также КГБ, во главе со ставленниками Хрущева. Большинство же членов ЦК опасались, что с приходом к власти правоверных сталинцев начнется возврат к временам более ответственного отношения к делам и снижения руководящей роли партии.

Хрущев своеобразно «отблагодарил» недалекого военачальника, оказавшего ему огромную поддержку, ровно через четыре месяца отправив Жукова в отставку. Несколько ранее он руками Жукова выпроводил первого заместителя министра обороны Василевского на «заслуженный отдых».

Абсолютно достоверно, что каждый из тех, кто пользовался малейшим благоволением Сталина, невзирая на деловые качества, автоматически вызывал неприязнь Хрущева. К тому же Жуков, помимо ненависти ко всем гэбистам, также не слишком жаловал и партаппаратчиков.

К внутрипартийным оппозиционерам Хрущев отнесся довольно благодушно. Их вывели из состава Президиума и исключили из ЦК КПСС. Молотов был назначен послом в «шестнадцатую советскую республику» — Монголию. Маленкова отправили немного поближе, в Казахстан — директором Усть-Каменогорской ГЭС, а затем перевели верховодить Экибастузской ГРЭС. Каганович же был направлен в Свердловскую область управляющим трестом Союзасбест.

Булганин до поры до времени сохранил свой пост, однако в марте 1958 года Хрущев инициирует не только его отставку, но и занимает одновременно должность Председателя Совета Министров СССР. Тем самым, Хрущев совершенно подминает под себя правительственный аппарат. Своим «триумфом» он целиком и полностью обязан был партаппарату и номенклатуре, что во многом определяет его дальнейшую политическую линию, если таковая имела место и определенное приспособление к интересам этого слоя.

На XXI съезде КПСС, проходившем с 27 января по 5 февраля 1959 года и продекларировавшем о «полной и окончательной победе социализма в СССР», о «преступлениях» Сталина совершенно не упоминается. Ближе к концу 1961 года обстановка, казалось бы, резко и неожиданно меняется, но в этом наблюдается своя закономерность.

Чем больше проходит времени со дня смерти Сталина, тем неувереннее чувствует себя Хрущев практически по всем вопросам внутренней и внешней политики. Вследствие вопиющей некомпетентности его неуемная энергия ищет выхода в поисках виновного провалов, которые следуют один за другим.

На XXII съезде КПСС Хрущев, казалось бы, окончательно празднует победу над сторонниками более твердого просталинского курса. Он включает в свой доклад специальный раздел, посвященный критике «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и других оппозиционеров. Кроме того, Хрущев подстрекает других докладчиков и делегатов съезда на открытые выступления против Сталина с осуждением его деятельности как исключительно негативной для государства. На съезде Хрущев выступил пять раз в течение двух недель.

Ниже следует характерный пассаж из отчетного доклада Хрущева на форуме:

«Многие западные политические деятели иной раз говорят: — В достижения вашей промышленности мы верим, но не понимаем, как вы выправите положение с сельским хозяйством. Беседуя с ними, я говорил:

— Обождите, мы вам еще покажем кузькину мать и в производстве сельскохозяйственной продукции. (Бурные, продолжительные аплодисменты!)».

30 октября он добился своего — принятия съездом специального постановления об усыпальнице Ленина. В соответствии с которым было признано «нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина» и прочая. Завершился съезд 31 октября 1961 года. В тот же день, вернее, глубокой ночью, тайно, по-воровски, тело Сталина было вынесено из Мавзолея и наглухо замуровано под мощнейшими железобетонными блоками рядом, у Кремлевской стены. Во избежание эксцессов Красная площадь была заблаговременно надежно оцеплена войсками.

С Генералиссимуса сорвали не слишком многочисленные знаки наград и отличий, а также не забыли срезать золотые пуговицы с мундира. Видевший столь явное надругательство над мертвецом, а, в сущности, над великой страной, Шверник не сумел сдержать слез…

После окончания съезда Молотова, Маленкова и Кагановича исключили из партии и отправили на пенсию, их политические карьеры окончательно завершились.

Одержав «многотрудную» викторию над мертвым титаном, Хрущев торжествует и самоуспокаивается, практически почивая на лаврах. Однако недолго. Протрубив на весь мир о победе социализма в Советском Союзе, Хрущев, стараясь затушевать катастрофические ошибки в экономической политике, возвращается к антисталинскому жупелу и пытается обмануть все более зреющее общественное сознание.

Вновь и вновь, в последние три года своего правления Хрущев на многочисленных партийных форумах поднимает вопрос о культе личности Сталина, тем самым, расписываясь в полной беспомощности в деле налаживания мало-мальски осмысленного руководства страной. Как у всех неграмотных персон у него постоянно путаются понятия причинно-следственной зависимости, а порою Хрущев сознательно, как гласит народная поговорка, «наводит тень на плетень». Но бесконечно долго такое положение продолжаться не может…

Крен в сторону «проскрипционности»

Убийства Берии с Абакумовым и другими были последними всплесками, уже чисто хрущевскими отрыжками, далеких от человеколюбия методов борьбы с политическими противниками.

После сорокалетнего существования, сначала чисто большевистского, а затем советского государства, функции органов карательно-репрессивной системы, постоянно изменявшихся в лучшую сторону, приближаются к нормам более цивилизованных стран. То есть они складываются в некий правоохранительный конгломерат и начинают придерживаться в свой работе определенных рамок.

Уже в декабре 1958 года принимается общая концепция нового уголовного законодательства СССР. В качестве основополагающего принципа судопроизводства была признана презумпция невиновности. Подозреваемый считался теперь невиновным до установления его вины в судебном порядке и не должен был непременно доказывать свою непричастность к какому-либо деянию. Доказательствами вины обязаны были заниматься уполномоченные на то органы, начинал применяться метод состязательности сторон.

Вне всякого сомнения, процесс дальнейшей гуманизации общественных отношений в России, избавления от революционного экстремизма, затормозили тяжелейшая война и ликвидация ее последствий, а также неполная работоспособность Сталина в последний период его жизни. Когда он окончательно утвердился у власти, смертная казнь действительно становится исключительной мерой наказания, а после войны некоторый период времени (почти три года) не применяется вовсе.

Кремлевский арсенал средств борьбы с потенциальными противниками режима становится более многообразным и изощренным. Не применяется единственно политика подавления любой ценой карательно-репрессивными мерами, в первую очередь, проводятся акции, напоминающие своеобразные проскрипции. То есть публично осуждаются в средствах массовой информации, подвергаются остракизму, без применения крайних мер, виновные якобы в непатриотичности, аполитичности, космополитизме и прочая и прочая. При этом, естественно, не обходилось без перегибов и извращений.

Видный ученый Н.П. Дубинин оставил воспоминания, свидетельствующие о прямой непричастности Сталина не только к делам биологическим, но и к трагической судьбе другого известного ученого Николая Вавилова. Об одном разговоре с последним, во время первых ожесточенных дебатов по биологии, он поведал следующим образом. Вавилов почему-то был убежден, что Сталин им недоволен и поддерживает Т.Д. Лысенко. Дубинин заявил Вавилову, что сталинская поддержка является серьезным фактором, заметив одновременно, что вождь «молчит, а это можно понять как приглашение к продолжению дискуссии».

«Да, возможно, вы правы, — продолжал Н.Н. Вавилов, — но у меня все же создается впечатление, что, я, вы и другие генетики часто спорим не с Т.Д. Лысенко, а с И.В. Сталиным. Быть в оппозиции к взглядам И.В. Сталина, хотя бы и в области биологии, — это вещь неприятная».

Данным утверждением Вавилов охарактеризовал самого себя личностью со слабыми бойцовскими качествами. Он понятия не имел о том, что Сталин обычно не руководствовался личными симпатиями и антипатиями, а исходил из интересов дела.

К тому же Вождь органически не переносил мелких дрязг и склок, особенно характерных для околонаучной и псевдотворческой среды. Сталин не вникал в большинство научных диспутов, хотя, несомненно, был в курсе событий, для него, пожалуй, главным критерием ученого было гражданское мужество.

Подвергшийся аресту в 1940 году вследствие доноса своего сотрудника Вавилов проявил малодушие и слабость. Находясь под следствием и не выдержав психологического давления следователей, он оговорил не только себя, но других. Вавилов признал во вверенном ему Институте растениеводства наличие вредительской группы, что, естественно, обернулось мучениями и страданиями совершенно невиновных людей.

Лысенко же резко отличался от Вавилова не только другим научным подходом, но и убежденностью в своей правоте. Он даже под угрозой четвертования не оговорил бы себя, ни тем более других. У Лысенко была железная воля и стойкие моральные принципы, сбить с которых этого человека не представлялось возможным — утверждал И.А. Бенедиктов, занимавший должности наркома и министра сельского хозяйства во времена Сталина и некоторое время после его кончины.

Особая, довольно сумрачная страница в истории России (СССР), массовые депортации некоторых наций в период второй мировой войны, инициированная, возможно, Берией вследствие его долговременных командировок на Кавказ в период немецкого наступления.

Ныне довольно сложно даже представить, как можно было объявить политически неблагонадежными целые народы и лишить их родных очагов. Переселение этнических немцев, а также финнов, румын и венгров с запада на восток еще поддается логическому объяснению, так как Советский Союз находился в состоянии войны с их родственными государствами. То есть Сталин предпринял тем самым превентивные меры по воспрепятствованию малейшей возможности образования в СССР пятой колонны.

Может показаться, однако, странным до дикости, но депортация отдельных народов Кавказа, а также крымских татар (отдельные представители которых желали отделения от СССР) и других наций, может объясняться лишь следующим образом. Она вполне укладывается в сталинскую схему проскрипций. То есть руководство страны посчитало возможным и целесообразным наказать некоторые народы за их якобы рьяное пособничество врагам, либо за пассивность при неприятельской оккупации. Что в момент, когда страна прилагала неимоверные усилия, дабы выстоять, было признано Кремлем совершенно недопустимым.

Когда Генералиссимус на единственной послевоенной встрече с избирателями объявил, что будет неправильным не проверять, не критиковать и не судить зарвавшихся победителей, он не имел в виду конкретно кого-либо. Он лишь предупреждал, что никакие заслуги и ссылки на чрезвычайность обстоятельств не помогут, если будет обнаружен и доказан явный умысел нарушителей, тем более повлекший тяжкие последствия.

Поэтому в апреле сорок шестого года на основе материалов, собранных Главным управлением военной контрразведки (СмерШ), во главе с Абакумовым были арестованы нарком авиационной промышленности Шахурин, главком ВВС Красной Армии Новиков А.А. и целый ряд руководящих работников, в том числе кадров ЦК ВКП(б). Им инкриминировалось нанесение вреда посредством поставок на фронт некачественных самолетов и моторов, вследствие чего погибла некоторая часть летного состава ВВС. Поскольку прямодушный Шахурин в своих мемуарах ни единым словом не обмолвился о своих тюремных мытарствах, а сидел он почти семь лет, фактически нарком признал свою вину.

Руководство наркомата авиапрома, ВВС, отделы ЦК, надеясь на авось, попросту закрывало глаза на отдельные недоработки самолетов…

Понятное для властных структур практически любого государства стремление контролировать духовную жизнь общества приобретало порой абсурдные формы.

Ныне в самой «демократической» стране мира — США, тамошняя администрация явно «рекомендовала» своим СМИ не возбуждать общественное мнение кампанией в Ираке.

В СССР же того времени пытались подвергнуть идеологическому воздействию всю творческую интеллигенцию, вплоть до представителей точных наук.

Летом сорок шестого года по инициативе главного идеолога Жданова, было принято знаменитое постановление правительства о журналах «Звезда» и «Ленинград», повлиявшее на судьбы литераторов Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. За ним последовали выдержанные в том же духе рескрипты о драматических театрах и кино.

Периодически ожесточенным нападкам подвергается Пастернак, ему инкриминируются отрыв от народа и непризнание советской идеологии. Апофеозом гонений становится присвоение поэту Нобелевской премии по литературе, уже во время владычества Хрущева, от которой Пастернак принужден отказаться.

Довольно жесткие формы принимает так называемая борьба с космополитизмом и раболепием перед буржуазной культурой Запада.

Трудности в области продовольственного обеспечения играют решающую роль в организации очередной дискуссии по биологии. Первую скрипку в ней сыграл знаменитый Лысенко, выступивший с погромным докладом на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в начале августа сорок восьмого года. Сессия, посвященная вопросу «О положении в биологической науке», завершилась драматически для последователей советской генетики. Третью главу своего выступления Лысенко назвал «Два мира — две идеологии в биологии», искусно подведя классовую подоплеку под чисто научный диспут.

«Как будто земля разверзлась у меня под ногами, — поделился впечатлениями при известии о разгроме видный биолог-генетик Дубинин, — сердце наполнилось нестерпимой щемящей болью…».

Весьма характерно то, что кто бы ни находился во главе страны, с таким же усердием, как и при его предшественнике, Дубинина все равно пытались уничтожить как ученого.

Одним из абсурднейших штампов, которым в числе многих прочих наградили Сталина после его смерти, является ярлык ярого антисемита. Но если обратиться к конкретным фактам, то подобное не выдерживает никакой критики. Так как независимо от мотивации Генералиссимус был человеком, спасшим евреев от практически полного уничтожения во время Второй мировой войны.

Далее, в сталинском окружении всегда фигурировали лица семитского происхождения, как-то Каганович, Мехлис, Землячка и другие. Обласканными властями в сталинские времена в сфере науки и культуры всегда являлось достаточно большое число лиц еврейской национальности.

И, наконец, если бы Сталин был ярым антисемитом, он никогда не допустил бы воссоздания «Царства Иудеи», либо оказал сильное противодействие. Однако подобных фактов отдельным исследователям оказывается недостаточно.

Надо полагать, в 1928 году большая часть советских евреев сочла издевательством представившуюся возможность строительства автономии на Дальнем Востоке. Евреи так и не заселили, как следует, тамошние территории, а некоторые безудержно интриговали в пользу отвода им лучших земель страны, вплоть до создания на территории Крыма Еврейской социалистической республики.

В начале 1942 года в СССР был образован Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) для содействия в деле мобилизации мирового общественного мнения против фашистской Германии. Сталиным преследовалась сугубо локальная цель — организация любых видов помощи Советскому Союзу в его борьбе с Гитлером. Однако в ЕАК, председателем которого стал народный артист СССР С.М. Михоэлс, мыслили по-разному.

Сразу после окончания войны стал, естественно, вопрос о роспуске этой общественной организации под эгидой государства. Почти одновременно МГБ и отдел внешней политики ЦК ВКП(б) проверили деятельность ЕАК. В результате, осенью 1946 года, они направили Сталину предложения о ликвидации ставшей анахронизмом структуры. Так как деятельность комитета вышла далеко за пределы его компетенции, «приобрела несвойственные ему функции и поэтому является политически вредной и нетерпимой».

Но Генералиссимус не торопился распускать ЕАК, ибо после разгрома Германии, одним из важнейших послевоенных вопросов стал «еврейский». Который в конце ноября 1947 года СССР и США при формальной поддержке других стран решили, вопреки яростному сопротивлению арабских государств.

Трагическая смерть Михоэлса, погибшего в Минске в начале 1948 года в результате наезда автомобиля, озадачила многих евреев. Весной того же года было провозглашено государство Израиль, а в начале сентября 48 года (во время похорон Жданова) в Москву прибыло его посольство во главе с Годдой Меир.

Вскоре после ее приезда наступил еврейский Новый год. И чтобы поприветствовать живые символы Израиля перед синагогой собралась пятидесятитысячная толпа евреев со всех концов Советского Союза. Через десять дней ситуация повторилась.

Несомненно, в Кремле были обескуражены подобными демаршами, нацеленными, в конечном счете, на раскол страны по национальным признакам и организованных ЕАК. Свою солидарность с Голдой Меир оказала и жена Молотова — Полина Жемчужина, на приеме по случаю очередной годовщины Октябрьской революции.

20 ноября 1948 года в Политбюро ЦК придается мощный импульс инициативам по роспуску так называемого «Еврейского антифашистского комитета». Через три месяца большинство его активных членов подверглось аресту.

Голда Меир написала в своих мемуарах: «20 апреля 1949 года я вернулась в Израиль». При этом за семь с половиной месяцев, что она была послом в Москве, Меир дважды ездила в Израиль. Вероятнее всего, ее, уроженку Киева, посылали, дабы намеренно взбудоражить «добрых и храбрых евреев» Советского Союза, не осознавая последствий.

Всего по так называемому делу Еврейского антифашистского комитета, за период с 1948-1952 год было привлечено к ответственности 110 человек, из них десять человек было приговорено к высшей мере наказания, остальные к различным срокам заключения.

В 1955 году дело за отсутствием якобы состава преступления было прекращено и всех его подлинных обстоятельств, очевидно, не узнает никто и никогда.

Интриги в высоких инстанциях МГБ стали, в том числе, причиной так называемого дела о кремлевских врачах-вредителях. Ответственность за фабрикацию, а также за то, что оно приобрело разнузданный антисемитский характер, также взваливают исключительно на Сталина.

Началу дела врачей-вредителей положила преждевременная смерть Жданова. Спустя почти три года сверхбдительного гэбиста-самоучку подполковника Рюмина М.Д. осенила мысль обвинить отдельных врачей-евреев в убийствах высокопоставленных пациентов. Тогда же всплыло письмо кремлевского кардиолога Лидии Тимашук, сигнализировавшей в свое время разные инстанции о неверной диагностике состояния здоровья Жданова. Для Рюмина и заинтересованных лиц сообщение Тимашук, работавшее на их версию, было истинным подарком. Оно явилось одной из причин ареста Абакумова летом 1951 года, и некоторое время кресло министра госбезопасности оставалось свободным.

Рюмин однако до него не добрался, хотя занимал некоторое время должность заместителя министра. Его деловые качества Сталин еще смог оценить и 12 ноября 1952 года распорядился уволить из МГБ вчистую вследствие полной некомпетентности.

Подстать Рюмину был и его непосредственный шеф Игнатьев, занявший пост Абакумова. Несомненно, Игнатьеву принадлежит главная роль в шабаше, сиречь шумной и оголтелой кампании в советских СМИ в январе 53 года в связи с арестом нескольких ведущих врачей Лечсанупра Кремля. В числе которых были лица еврейского происхождения, что и предопределило сионистский оттенок.

Разобраться в профессионализме Игнатьева Сталин уже не успел…

Вкратце о лагерниках

Согласно извлечениям из «Отчета о работе Комитета партийного контроля при ЦК КПСС за период с октября 1952 по 1 января 1956 года» якобы выяснялось, что в «результате разоблачения Центральным Комитетом КПСС банды Берия — Абакумова и его сообщников», последние, «злоупотребляя властью, творили вопиющий произвол, грубо нарушали социалистическую законность — без всяких оснований зачисляли в ряды врагов народа честных и преданных партии работников, пытались поставить органы государственной безопасности над партией».

Хрущева не удовлетворяла данная постановка вопроса, в своем нашумевшем докладе на XX съезде партии он переносит акцент, как уже было сказано, персонально на Сталина и задается там, помимо прочих, сугубо корпоративной задачей — выяснения, прежде всего, нанесения урона интересам партии. В то же время для него самого все было предельно ясно.

«Массовые аресты партийных, советских, хозяйственных, военных работников нанесли огромный ущерб нашей стране, делу социалистического строительства», — вещает Хрущев.

С 1954 года по настоящее время (по февраль 1956 года — М.А.), говорит он, Военной Коллегией Верховного суда уже реабилитировано 7679 человек, делая упор на то, что «причем многие из них реабилитированы посмертно».

Для Хрущева вопрос о том, какой урон нанес Сталин стране, государству, является в сущности второстепенным. Помимо собственно дискредитации генералиссимуса, партийные интересы, вернее горстки партийно-советских номенклатурщиков, превалировали у него над народными.

На XXII партийном форуме с удовлетворением констатируется: «За истекшее после XX съезда КПСС время реабилитированы в партийном отношении 30954 коммуниста (многие посмертно). Среди них 3693 бывших руководящих партийных и комсомольских работника, 4148 руководящих работников советских органов, 6165 руководящих хозяйственных работников, 4394 командира и политработника Советской Армии».

Вне всякого сомнения, большинство из этих функционеров не напрасно подверглось репрессиям, но проверить данное обстоятельство не представлялось возможным уже в то время.

Так как со второй половины 1956 года, по предложению Хрущева было создано около сотни специальных комиссий, наделенных чрезвычайными полномочиями. Эти комиссии работали на местах несколько месяцев. Дела заключенных разбирались стремительно и носили формальный характер, как правило, достаточно было одной беседы членов комиссии с ним самим и непродолжительного знакомства с его делом. Сами дела, хранившиеся в особых отделах лагерей, немедленно уничтожались. Зафиксировано ничтожно малое число случаев привлечения к ответственности следователей НКВД -МГБ, проводивших расследования, а также других деятелей, кроме «банд Берии — Абакумова», якобы особо рьяно способствовавших проведению карательной политики государства. Случаи «разборок» недавних узников с конкретными виновниками своих мытарств также весьма редки. Отнюдь не случайно мало кто распространяется о лагерных злоключениях, тем более публично.

Но все же некоторые из бывших лагерников начинают писать и публиковать свои воспоминания, а также художественные произведения на тему лагерей и репрессий.

В 1962 году в журнале «Новый мир» печатается повесть небезызвестного Солженицына А.И. «Один день Ивана Денисовича» основанный на личных впечатлениях, рассказ о жизни политического заключенного в сталинских лагерях. Так, публично начиналась «солженициниана» — многотомная эпопея психически смертельно уязвленного лагерным пребыванием человека и малодаровитого писателя.

Пожалуй, Солженицын является наиболее известным графоманом, настолько многочисленны его разного рода литературные опусы. Будущий нобелевский лауреат был арестован в звании капитана в расположении Действующей армии и этапирован в Москву в начале 1945 года. Надо полагать, он достаточно добросовестно относился на фронте к своим довольно специфическим обязанностям — командира подразделения звуковой разведки. Однако, одновременно, дважды орденоносный офицер и несостоявшийся писатель злобствовал особенно в отношении политики руководства страны, причем совершал подобные выпады систематически и в письменном виде.

В следственном протоколе Солженицын собственноручно подписался: «В предъявленном мне обвинении виновным себя признаю». То есть признавался в клевете на Сталина и антисоветских помыслах, а также намерениях формирования группы единомышленников «в столичных литературных и студенческих кругах».

В связи с фронтовыми заслугами, в сущности по расстрельным статьям, Солженицын получил всего 8 лет заключения (его доверчивые респонденты, по некоторым данным, пострадали сильнее). В июне 1947 года, уже находясь в московской тюрьме для военных на Матросской тишине, он пишет на имя Генерального прокурора жалобу-заявление.

Поразмыслив в тиши узилища, бывший крупный специалист по шумовым эффектам неудачно пытается дезавуировать признательные показания, мотивируя сложностью фабулы своего дела. Имея в виду под этим «неправильные действия следователя», а также те обстоятельства, что «допускал неправильное толкование по отдельным теоретическим вопросам и неправильно критиковал отдельных писателей и наши литературные издательства. Однако во всем этом не было контрреволюционного умысла, а действовал человек, опьяненный самомнением молодости, увлеченный диалектическим материализмом и переоценивающий свои способности. Пытался поскорее иметь свои собственные оригинальные суждения и впал в горькое и тяжелое заблуждение…».

После отбытия положенного срока Солженицын был отправлен в административную ссылку в село Борли на юге Казахстана, где работал учителем в средней школе. В сентябре 1955 года он написал заявление, адресованное Хрущеву, где указал, что его, героя-фронтовика, подвергли наказанию совершенно несоразмерно содеянному. А также указал, что смертельно болен раком. Вследствие чего в начале февраля 1957 года Военная коллегия Верховного суда СССР прекратила дело Солженицына.

Подобный поворот совершенно не устраивал бывшего акустического контрразведчика, и он затевает бурную деятельность, которая венчается весомым «успехом».

В первую очередь, из политиканских соображений, осенью 1970 года Солженицыну присуждается Нобелевская премия по литературе. Необходимо отметить, что своеобразным колоритом отличается текст и его Нобелевской лекции, написанный хаотично и вообще маловразумительно.

В феврале 1974 года после выхода на Западе книги «Архипелаг Гулаг», Солженицын высылается из СССР. Тем самым, он предавался анафеме за предательство, по большому счету, национальных интересов России.

По словам Солженицына, оказавшись там, он с удивлением обнаружил, что задолго до появления его «Архипелага», на Западе уже существовала целая литература на эту тему. Десятки книг, в том числе и очень яркие, но они полностью игнорировались, почти никому не были известны. Следовательно, исключительно из пропагандистских соображений личность Солженицына и тематика его произведений искусственно раздувается кругами, враждебными Советскому Союзу.

А общественное мнение Запада, изменившееся вследствие хрущевских «разоблачений», еще более радикализуется по отношению к стране Советов. В отличие от опусов Солженицына, «зацикленных» на лагерной тематике, произведения Густава Герлинга-Грудзинского и особенно Виктора Франкла вызывают совершенно другое мироощущение.

Последний познал кошмары нескольких нацистских концлагерей и в общем-то чудом остался жив. Франкл прошел через сущий ад, сохранив себя, свою личность, зарекомендовав человеком, способным не ломаться под ударами судьбы, обрушивающимися на тело и душу. В концлагерях получил проверку и подтверждение его взгляд философа на человека и свою психологическую концепцию личности, который Франкл лично выстрадал и оплатил весьма дорогой ценой. В ужасных условиях нацистских лагерей он озаботился, в первую очередь, сохранением рукописи своей первого труда по психологии, что, несомненно, поспособствовало избавлению от невроза и его последующему выживанию.

Конец сороковых годов отмечен ярким зсплеском творческой активности Франкла. Его книги — философские, психологические, медицинские — появляются одна задругой, а вскоре к Франклу приходит мировая известность.

Герлинг-Грудзинский издал свои впечатления о предвоенном пребывании в тюрьмах и лагерях под названием «Иной мир: советские записки» в 1951 году. Он разделил судьбу десятков тысяч поляков, оказавшихся на территории Советского Союза в начале Второй мировой войны, и не проникся, тем не менее, чувством озлобленности против советского народа в целом и русских в частности.

«Мир иной» Герлига-Грудзинского по силе воздействия сравнивают с книгами великого Достоевского. Подобное ощущение усиливается благодаря неоднократному цитированию польским автором его «Записок из Мертвого дома».

Трудно сопоставить в целом творчество польского литератора с одним из общепризнанных русских классиков. Но несомненно другое. Как писатель и человек Герлинг-Грудзинский значит много выше пресловутого Солженицына, чья персона и творчество непомерно раздуты исключительно из политических соображений.

Небольшая книжка поляка «Мир иной» перевешивает все тома сочинений Солженицына, так как она перекликается по духу с прочувственными словами другого, истинного Нобелевского лауреата, американца Уильяма Фолкнера.

Фолкнер объявил при вручении ему премии, что во власти литератора «помочь человеку выстоять, возвышая его дух и напоминая ему о мужестве, чести, надежде, гордости, сострадании и милосердии, которыми он был славен в былые времена», а не концентрироваться эгоистически всецело на собственных злоключениях.

Свои мытарства в сталинских тюрьмах и лагерях Герлинг-Грудзинский «описывает с чрезвычайной простотой, трезвым пониманием действительности и безукоризненным художественным вкусом». Лагерная «специфика» придает произведению польского литератора своеобразный аромат. В нем присутствует вся многообразнейшая палитра людских страстей. От любви платонической до разнообразных сексуальных совокуплений, а также проявления высочайших актов человеческого милосердия, вкупе с оставляющими не менее сильное впечатление эпизодами, рассказывающими о случаях предательства и жестокости, ненависти, разоблачения и отмщения.

Это был действительно «мир иной» большинством заключенных переносившийся довольно тяжело, но в то же время и в нем можно было приспособиться и более-менее сносно просуществовать.

Главная трудность, по мысли Герлинга-Грудзинского, заключалась в том, чтобы не опуститься в лагере окончательно, не перейти черту, после которой уже человек терял право именоваться таковым. В этом пафос его произведения, особенно подчеркнутый в финальных сценах. Но на воле практически тот же вопрос стоит также всегда, может быть, правда, не столь остро.

Об этом лучше всего свидетельствует история о том, как зимой 1941 года вполне легально, лишь незначительно нарушая лагерный закон, заключенные насмерть замучили работой одного из своих «коллег» в одной из лесных бригад.

Через месяц после прибытия Герлинга-Грудзинского в Ерцево, туда прибыл некто Горцев, крепкий парень с туповатым лицом изувера, сразу направленный на лесоповал. О нем немедленно пошли странные слухи, поскольку, вопреки общепринятым обычаям он ни единым словом не упоминал о своем прошлом. Вскоре зэки прознали, что, вероятнее всего, Горцев до ареста работал в органах и с тех пор не скрывали своего враждебного к нему отношения. Последний же держался довольно вызывающе и во всеуслышание заявлял порою, что попал в лагерь по ошибке и скоро вернется вновь на свой ответственный пост.

Кульминационный момент наступил неожиданно, но вполне закономерно. Перед католическим Рождеством через Ерцево проходил этап в Печорские лагеря и зэки три дня проводили на пересылке в ожидании завершающего «марш-броска». Вечерами они заходили в ерцевские бараки, разыскивая знакомых.

Вдруг один из них, проходя мимо нар Горцева, внезапно остановился и побледнел как полотно. Он узнал в нем своего мучителя -следователя из Харьковской тюрьмы, печально «прославившегося» жуткими истязаниями. Горцев отреагировал адекватно ситуации, то есть тоже побледнел и отодвинулся к самой стенке.

Этапник с ужасающими воплями ринулся на него, и завязалась яростная потасовка. Более сильный Горцев с лицом, искривленным от страха, сумел высвободиться и побежал к выходу из барака. Но лагерники не позволили ему ускользнуть и подвергли избиению до потери сознания. На следующий день Горцеву дали освобождение на день от работы, но этим все и ограничилось. В лагере всем стало ясно: энкавэдешники отдавали в жертву одного из бывших своих коллег. Началась необычайная игра, в которой преследователи заключили молчаливое соглашение с преследуемыми.

После открытия этого обстоятельства Горцеву поручили в лесной бригаде самую тяжелую работу — пилку сосен без перерыва по одиннадцать часов в день подряд. Не однажды, приходя в отчаяние, он бросал инструмент в сторону, хватая воздух глотками, как утопленник. Но тут же к нему подходил бригадир и спокойным голосом говорил: «Не дури, работай, а то вечером тебе не жить». И Горцев вновь и вновь брался за работу. Зэки глядели на эти пытки с тем большим удовольствием, чем дольше они тянулись. Они действительно могли его прикончить за один вечер — теперь, когда получили негласную санкцию свыше.

Но они любой ценой хотели бесконечно оттянуть его смерть, ибо хотели, чтобы следователь сполна испытал то самое, на что он когда-то посылал множество людей. Горцев пытался временами бороться, хотя, конечно же, понимал, что борьба его также напрасна, как напрасна когда-то была борьба его жертв на следствии. Он пошел к врачу за освобождением, но ничего не добился. Один раз Горцев отказался выйти на работу, и его посадили на двое суток в изолятор на одну воду, а на третий день выгнали силой в лес.

Соглашение работало — обе стороны исправно исполняли свои обязательства. Чтобы забава продлилась дольше, жертву даже подкармливали. Горцев еле-еле ходил уже, тащился грязный, полувменяемый, в жару, по ночам ужасающе стонал, харкал кровью и плакал как ребенок, днем скулил, чтобы над ним сжалились. Наконец в последних числах января, по прошествии месяца, он потерял сознание на работе, и возникло опасение, что на этот раз, как ни крути, его все же отравят в больницу.

Водовоз, который каждый день привозил дополнительный паек для передовиков и дружил с бригадой лесорубов, должен был забрать Горцева в зону по окончании рабочего дня.

Вечером бригада неспешным шагом двинулась к лагерю, а за ней на расстоянии нескольких сот метров, волочились сани с лежащим без сознания бывшим следователем. Водовоз мурлыкал себе под нос незатейливую мелодию, под монотонное поскрипывание саней. Ослепительно белый снег подчеркивал безжизненность и величавость Полярного безмолвия. В условиях полного штиля громадного роста сосны также не издавали ни звука…

Горцев так и не доехал до зоны — на вахте обнаружилось, что сани пришли пустые. Возница объяснил, что он все время сидел на передке и не слышал, как тело упало в мягкий сугроб, видимо, зацепившись за снег, валами стоявший по обе стороны дороги. Далеко не сразу на розыски пропавшего отправилась спасательная экспедиция. Горцева нашли в двухметровом сугробе, завалившем ручей. Было решено, что он зацепился свисавшей с саней ногой за поручни мостков. Тело, смерзшееся в сосульку, было отправлено прямо в ерцев-ский морг. Но еще долго после смерти Горцева зэки жили воспоминаниями об этом сладостном для них реванше. Очевидно, он был из тех представителей органов государства, которые понимали свой долг как исключительно карательный, с наличием садизма да еще и использовавших служебное положение в своекорыстных интересах.

В бытность Ежова наркомвнуделом именно подобные горцевы подвергли репрессиям немалое количество людей, повинных разве что в неосторожном поведении и несдержанности в речах. Вследствие чего возник стойкий и не совсем правомерный стереотип, заключающийся в том, что чекист, энкавэдешник, гэбист, особист и прочие стали практически именами нарицательными, чуть ли не символами жестокости и коварства, бездушия и тупости…

Из числа наиболее высокопоставленных сталинских военных деятелей, подвергшихся репрессиям, лишь генерал армии А.В. Горбатов довольно подробно поведал о крутом витке своей биографии. Воспоминания крестьянского сына нельзя не признать уникальными.

Как ни в какой другой книге советского военачальника в ней раскрывается характер ее автора: одновременно искренний и простодушный, лукавый и предприимчивый, неробкий и неосторожный. Последних качеств в Горбатове было с лишком, равно как и простоты, которая, как известно, порою хуже воровства.

На всю жизнь бравый военачальник остался простым как медные пятаки, которые он умудрился в детстве «позаимствовать» из бесхозной часовенки. Как представляется, в командирах подобных бесхитростному Горбатову особенно нуждались военачальники-заговорщики. Отнюдь не случайно М.Д. Великанов в мае 1936 года так не хотел отпускать его из ТуркВО на Украину к Якиру на равноценную должность командира дивизии.

Небезынтересный штрих — до службы в Средней Азии Горбатов получил назначение в Белоруссию под непосредственное подчинение Тимошенко. Однако уже в Слуцке, где располагался штаб дивизии, вдруг выявилась «досадная ошибка». И вскоре Горбатов находился в Ташкенте у тогдашнего командующего войсками округа Дыбенко… Он был ошеломлен публичным извещением о раскрытии заговора группы Тухачевского, Якира.

Тем же летом был арестован непосредственный шеф и приятель Горбатова — командир корпуса П.П. Григорьев по обвинению окружной партийной комиссии в связях с врагами народа.

Через месяц аналогичное деяние инкриминировалось самому Горбатову. Приказом командующего округом он был освобожден от командования дивизией, соответственно исключен из партии и отчислен «в распоряжение Главного управления кадров Наркомата обороны». Спустя полгода положение отщепенца изменилось, Горбатов был назначен заместителем командира кавалерийского корпуса под водительством Жукова. Однако последний вскоре получил другое назначение и новым комкором стал Еременко. Еременко, очевидно, не захотел иметь в своем подчинении сомнительного, с его точки зрения, кадра и отправил комиссара корпуса в Москву. Очень скоро оттуда поступил приказ об увольнении Горбатова в запас. Он был вынужден вновь искать объяснений в Наркомате обороны…

Горбатова взяли ночью в гостинице Центрального Дворца Красной Армии (ЦДКА). Несколько суток его продержали на Лубянке, затем отправили в Лефортовскую тюрьму, где следователи взялись за арестанта всерьез, подвергнув моральному и физическому воздействию. Горбатов держался в Лефортово тактически грамотно, не поддавшись, в том числе, на провокационные уговоры сокамерников, которые либо умышленно, либо по малодушию уговаривали его подписать признательные показания. Аргументируя тем, что в подобном случае подследственному гарантируется снисхождение. В их числе особенно усердствовал некто «комбриг Б.», судя по всему, типичная «подсадная утка». Горбатов продержался на следственном этапе практически безупречно, но сплоховал (о чем впоследствии горько сожалел) перед судом военной коллегии. Ошеломительный приговор тройки гласил: «пятнадцать лет заключения в тюрьме и лагере плюс пять лет поражения в правах». В тот же день комбриг был переведен в Бутырскую перевалочную тюрьму и начались мытарства заключенного: путь через Урал и Сибирь на Дальний Восток.

Между тем, супруга Горбатова, удрученная тем, что очередной денежный перевод вернулся обратно, начала действовать более активно. В справочном бюро НКВД на Лубянке ей сообщили, что Горбатов «осужден, как не раскаявшийся и не разоружившийся преступник, но с правом переписки». Женщина с помощью юриста составила и послала жалобу в Верховный суд, добилась свидания с Главным военным прокурором. Последний развел руками, но «подачу жалобы одобрил».

Колымские злоключения Горбатова (порою трагикомические) продолжались целый год. Большую часть этого времени его жена неустанно оббивала пороги всевозможных инстанций. И добилась таки отмены (или приостановления) приговора пленумом Верховного суда и повторного рассмотрения дела заново…

5 марта Горбатов до самого последнего вздоха считал своим вторым днем рождения. В тот день, вернее глубокой ночью 1941 года, вежливый и предупредительный следователь НКВД привез его к знакомым домой, предварительно предприняв меры, необходимые для приведения недавнего лагерника в более человеческий вид.

История, поведанная Горбатовым, для него же характерна. В начале войны он умудрился невзначай вызвать гнев Мехлиса, что было весьма небезопасно. Лишь два года спустя они объяснились, и Мех-лис перестал смотреть зверем на Горбатова.

Он даже обрисовал его (довольно точно) следующим образом: Мехлис «был неутомимым работником, но человеком суровым и мнительным, целеустремленным до фанатизма, человеком крайних мнений и негибким, — вот почему его энергия не всегда давала хорошие результаты».

Сам Горбатов также придерживался своего амплуа. В боях за освобождение Польши он намеренно допустил серьезный проступок, если не сказать больше. Естественно, с ним вновь разбирались компетентные органы, но Верховный Главнокомандующий защитил командарма, поскольку не усмотрел в нарушении правительственного постановления (суть преступления государственного) корысти.

Сталин сказал буквально следующее: «Да, это на него похоже. Горбатова только могила исправит». Подразумевая под этим, что еще можно взять с этого олуха царя небесного.

Горбатов не упоминал в воспоминаниях, писавшихся в период владычества Хрущева, о встречах со Сталиным, но и не опустился до злобных выпадов в его адрес. Чем, к примеру, отличился маршал-артиллерист Н.Н. Воронов, выпустивший свой опус в 1963 году.

Правда, на Воронова, возможно, оказывалось давление. Поскольку его книга была сдана в набор 31 марта 1961 года, а подписана к печати почти 2,5 года спустя…

Закрепление стереотипов

Добившись удаления тела Сталина из Мавзолея, Хрущев окончательно распоясался, вследствие чего многократно усугубляется действие провалов практически во всех направлениях.

Огромное количество ресурсов поглотило спонтанное и форсированное освоение целинных земель в Казахстане. В результате бездумной распашки там было нарушено экологическое равновесие и произошла эрозия почвы. Несчетное количество плодородной земли буквально улетучилось в атмосферу, а положение с зерном в стране не улучшилось.

Неугомонный Хрущев инициирует затем кукурузную эпопею, ставшую притчей во языцех. В марте 58 года был принят закон о реорганизации (ликвидации) МТС и продаже в обязательном порядке устаревшей техники колхозам по сильно завышенным ценам. Колхозы в одночасье практически становятся банкротами, в связи с чем, их не спрося начинают преобразовывать в совхозы.

Между тем, совсем недавно Сталин в своей последней работе предупреждал, что осуществление намерения продать технику колхозам вгонит их в большие убытки и разорит, подорвет механизацию сельского хозяйства, снизит темпы колхозного строительства.

Но это лишь часть проблемы, Генералиссимус прекрасно понимал, что колхозы распоряжаются выделенной им землей как своей собственностью, за исключением права отчуждения, либо аренды.

Отсюда, заполучив средства производства (мощную технику в виде тракторов и комбайнов), они, с одной стороны, лишались подконтрольности государству, с другой стороны, чрезмерно усиливались (капитализировались), что грозило непредсказуемыми последствиями.

В то же время усиленное превращение колхозов в совхозы резко понижало заинтересованность сельчан в результатах своего труда, что усугубляло кризисные явления в аграрной отрасли.

Но Хрущева ничто не смущало. Им применяются меры, похожие на репрессии, и в отношении личных подсобных хозяйств всех граждан страны поголовно. Сначала городских и поселковых, а затем и колхозных. Постоянно ломаются органы управления всех направлений, при явном доминировании партийного аппарата. Хрущев ведет себя все более и более беспардонно, оскорбляя самых ближайших сотрудников.

На вопрос аграрного чиновника В.В. Мацкевича, смиренно осведомившегося о том, читал ли Хрущев его записку о тяжелом положении сельского хозяйства, грозящем незавидной перспективой покупки зерна за границей, последний вызывающе заявил: «Нет, не читал, а использовал взамен туалетной бумаги» (ответ существенно смягчен, ввиду его шокирующей грубости для деятеля такого уровня — М.А.),

Хозяйственные трудности меж тем продолжают стремительно увеличиваться, прилавки продовольственных магазинов все больше пустеют, на часть продуктов вводятся карточки. На казахстанской Магнитке, в городе металлургов Темиртау вспыхивает бунт, сурово подавленный властями.

Не спасает положение, а скорее усугубляет его, очередная денежная реформа, проведенная с первого января 1961 года. Недовольство практически всех слоев населения во всей стране перманентно увеличивается.

Ужасной трагедией оборачиваются события в Новочеркасске в самом начале июня 1962 года. С санкции Хрущева стихийный митинг рабочих жестоко подавляется войсками с применением танков. Имелись многочисленные жертвы среди трудового люда. Факт немыслимый в сталинское правление. Более того, были арестованы десятки человек и привлечены к судебной ответственности, а семеро, якобы зачинщиков, приговорены к смертной казни.

Большой резонанс в обществе вызвал громкий скандал, разразившийся в декабре 1962 года, при посещении Хрущевым художественной выставки в Москве.

В следующем году страну потрясает так называемый «хлебный кризис», который удается снять лишь благодаря продаже большого количества золота, накопленного еще Сталиным. Лишь огромные наработки времени сталинского периода правления, покамест, спасают страну от полного краха.

В международных отношениях кризис также следует за кризисом. Резко ухудшаются отношения со странами социалистической ориентации — Китаем и Албанией.

Символом противостояния двух систем надолго становится сооружение печально знаменитой Берлинской стены.

Авантюра следует за авантюрой, одна опаснее другой. Кубинский революционер Фидель Кастро подбивает Хрущева разместить ракеты с атомными боеголовками на так называемом острове Свободы, под самым носом у Америки. Благоразумие и выдержка, проявленные тогдашним президентом США Джоном Ф. Кеннеди, спасли мировое сообщество от термоядерной катастрофы. За что, по-видимому, он заплатил жизнью в ноябре 1963 года.

СССР становится пугалом практически для всего мира, «империей зла», как позже назовет страну Рональд Рейган. Совершенный крах внутренней и внешней политики Хрущева был очевиден.

Существенная потеря международного престижа и угроза полной внутриполитической дестабилизации заставляет партийно-правительственную верхушку страны действовать.

Последним толчком, сигналом к созыву Пленума для снятия Хрущева послужила его инициатива, которую он затеял перед отлетом на отдых. В ней шла речь об очередной реорганизации: разделении всей отрасли сельскохозяйственного производства на главки, по видам животных — птицам, овцам, коровам и тому подобное. Своими сумасбродствами Хрущев восстановил к тому времени против себя практически всех. На октябрьском 1964 года, пленуме ЦК партии, он согласился добровольно уйти в отставку со своих многочисленных постов. Следует отдать должное его смирению, в глубине своей низкой души Хрущев, очевидно, сознавал, что управляет государством неправильно, и без особого ропота покорился воле своих коллег.

Так, без особого шума закончился десятилетний период его владычества в России, дипломатично и неправомерно названный высшей партийной инстанцией волюнтаризмом. Или, проще говоря, завершилась эпоха самого неприглядного и вульгарного самодурства. Хрущев нанес огромный урон СССР (России), от которого страна, по сути, так и не оправилась и надолго дискредитировал имя Сталина.

Академик Арбатов Г.А. уверяет, что смещение Хрущева было самым настоящим «дворцовым переворотом», то есть действом незаконным. При этом произошла якобы одна странная вещь, о которой он не раз потом думал.

«В партии и стране, — поражается сей псевдоученый, — практически не ощущалось недовольства этой, в общем-то, демонстрацией произвола. Наоборот, почти повсеместно решение пленума было встречено с одобрением, а то и радостью».

О том, что Хрущев абсолютно исчерпал кредит народного доверия и уже задолго до формальной отставки являлся политическим инвалидом первой группы, достопочтимому академику не приходит в голову.

Недавний возмутитель спокойствия проживет еще в полном забвении некоторый период времени, что лишний раз свидетельствует о его абсолютном политическом убожестве.

По иронии судьбы в день, когда менялась власть в Москве, Советский Союз одержал очередную «выдающуюся» победу в космосе: В Казахстане, на космодроме Байконур, приземлился корабль «Восход» с тремя космонавтами на борту. На данной акции, связанной со смертельным риском для ее участников, настоял из пропагандистских соображений Хрущев.

Отправив его в отставку, советские партийные боссы в очередной раз провозглашают лозунг о необходимости «коллективного руководства» и недопустимости какого-либо нового «культа личности», а также совмещения высших партийных и правительственных постов.

Первым, а с 1966 года Генеральным секретарем ЦК КПСС избирается Ильич Второй — Леонид Брежнев.

Последний отнюдь не был полным ничтожеством, каким имеют обыкновение изображать его некоторые бывшие сотрудники, сначала раболепствовавшие перед ним, а затем облившие грязью. Брежнев хорошо осознавал заслуги Сталина в истории России (СССР) и стремился превзойти их. Отсюда его страсть к наградам и чинам, превратившаяся впоследствии в болезнь. Манию, которой, впрочем, потворствовали приближенные к нему лица из корыстных соображений. А затем сами же первыми дружно осудили.

В период правления Брежнева имя Сталина отчасти реабилитируется. С середины шестидесятых годов начинают появляться мемуары сталинских маршалов и наркомов, а также других деятелей, находившихся при Хрущеве в глубокой опале. Последнему удалось привлечь к сотрудничеству лишь считанное число военачальников. Абсолютное большинство маршалов и генералов, а также виднейших хозяйственников категорически не одобрило попытки Микиты полностью зачеркнуть имя Сталина из анналов государства.

Спустя два десятилетия после того как отгремели последние залпы Второй мировой войны, за рубежом вышло уже множество разного рода изданий. Одна за другой печатались книги бывших военачальников вермахта. Длинной вереницей следовали мемуары представителей союзников по минувшей войне. При этом многие из книг переводились на русский язык. Поток зарубежных мемуаристов отличался более хорошей организованностью и мощностью, чем тонкая цепочка книг советских авторов.

Создалось существенно деформированное представление о минувшей войне и лично Сталине. Немецкие военачальники главными виновниками своих поражений считали фюрера и русскую природу.

Англо-американцы в условиях, когда в СССР практически молчали, все лавры победителей не преминули присвоить самим себе.

«Мемуары, изданные в 1956-1964 годах, заметно отличались от мемуаров второй половины 60 — начала 80-х годов», — отметил как-то о воспоминаниях советских военачальников некий академик Самсонов A.M. Разумеется, отличались, поскольку Хрущев всячески пытался вытравить имя Сталина из истории России. При этом докатился до полного абсурда, из многих книг тех лет, полностью обезличенных, совершенно не ясно, кто находился во главе страны в годы войны.

В связи с идеологическим противостоянием Западу, естественно, был более выгоден исключительно негативный образ Сталина, нежели правдивый. Поскольку считалось доказанным, что он суть лишь диктатор и тиран, отношение к нему стало тем индикатором, по которому судили о степени демократизации общественных отношений в СССР и подопечных ему странах.

Смерть Сталина вызвала изрядное «землетрясение» в политических кругах Запада. Англичанина Идена, находившегося в трансатлантическом круизе, весть застала на борту лайнера при подходе к Нью-Йорку. Не дав никаких комментариев поджидавшей его на берегу толпе журналистов, глава Форин офиса немедленно вылетел в Вашингтон, где принял участие в поспешно созванном в тот же день совещании в Белом доме. На нем Иден, президент Эйзенхауэр и госсекретарь Даллес «обменялись мнениями о будущем России», после чего опубликовали соответствующее коммюнике.

Симптоматична реакция одряхлевшего Черчилля, незадолго до этого вновь избранного премьер-министром Англии. Когда стало известно о недуге Сталина, он проявил живейший интерес и просил советское посольство регулярно информировать его о состоянии здоровья больного. Однако на весть о кончине, Черчилль «публично никак не реагировал», что явно свидетельствует о его комплексе неполноценности по отношению к Сталину. К тому же британец вдруг загорелся идеей встречи бывших союзников в верхах, полагая, что никто лучше его не сможет «навязать Советскому правительству выгодное для Запада решение важнейших международных проблем».

Такая встреча состоялась уже после бесславной отставки Черчилля с поста премьера. Надо полагать, он окончательно смирился с тем, что не сможет превзойти деяния Сталина. Неясно лишь, чем руководствовался Черчилль, когда признался, предельно шокировав общественность Великобритании, что в 45 году втайне замышлял повернуть против него оружие.

Очень скоро Хрущев дал блестящие козыри в руки недоброжелателей Сталина и Советского Союза своим сенсационным докладом.

Еще до начала Второй мировой войны на зарубежном «информационном рынке» делались попытки запустить в оборот слух о связях якобы Сталина с царской охранкой, тем самым опорочив его. Но он был встречен скептически даже самыми непримиримыми политическими соперниками Вождя.

С началом «холодной войны» на Западе снова начинает подниматься мутная волна публикаций, направленных против Сталина, усилившаяся после смерти Генералиссимуса…

18 апреля 1956 года в Нью-Йорке состоялась пресс-конференция проживавшей в эмиграции дочери Льва Толстого, Александры. Она дала новый толчок версии «связей» Сталина с охранкой. В тот же день на страницах журнала «Лайф» появились материалы, также порочащие усопшего.

А чуть позже, летом, некто Исаак Дон Левин опубликовал книжку «Великий секрет Сталина», в которой доказывал, что «большая чистка» 30-х годов в России имела целью ликвидировать всех, кто мог знать о прошлых связях Джугашвили с царской секретной полицией». В зарубежной прессе развернулась бурная дискуссия, в которой приняли участие и настоящие ученые, а также подключился госдепартамент США. В результате никаких веских доказательств в пользу версии о связях Генералиссимуса с царской охранкой приведено не было. Однако главная цель была достигнута: на имя Сталина была наброшена изрядная тень.

В условиях, когда на Родине его практически предали анафеме, постепенно изменили свои позиции даже наиболее непредвзятые ученые. В первых томах «Истории Советской России» одного из наиболее известных английских советологов Карра, вышедших до смерти Сталина, он упоминается с вполне ощутимым пиететом. Но в более поздней и краткой работе некоего резюме его фундаментального труда, Сталин вдруг становится исключительно «жестоким и мстительным», презирающим народ монстром. Жестокостью Сталин якобы превзошел всех русских царей, а своими поступками вызвал «отвращение у историков, которые впоследствии изучали его биографию». Тем не менее, успехи «во внедрении в примитивную Россию материальных достижений современной цивилизации» вынудили как будто историков, «хотя и неохотно, признать его право на величие», сделал одолжение Карр. Любопытно, что в лекциях, прочитанных в Кембриджском университете в 1961 году, Карр фактически сделал саморазоблачающее признание: «Не только события постоянно меняются. Сам историк постоянно меняется. Когда вы берете историческое сочинение, недостаточно посмотреть имя автора на титульном листе: посмотрите также на дату публикации или написания работы — иногда это имеет большое значение».

Здесь уместно будет также проследить, какими путями шли к восприятию Генералиссимуса отдельные индивиды, благо они сами достаточно подробно поведали об этом. На примерах двух иноземцев и одного соотечественника Сталина хорошо прослеживается генезис (происхождение и развитие) их негативного к нему отношения.

Американец Такер пишет, что «много лет провел в Москве», «возглавляя небольшое переводческое бюро» из членов посольств трех англоязычных стран. Именно в те «далекие годы» у него зародилась мысль «написать книгу о Сталине». Сразу после войны Такер женился на москвичке, студентке Евгении Пестрецовой.

В следующем, 1947 году, в СССР вышел закон, запрещавший браки советских граждан с иностранцами. Данным указом власти пытались воспрепятствовать миграции населения, грозившей еще более усугубить демографическую ситуацию в стране. О чем заокеанский гость, всецело поглощенный своей молодой супругой, очевидно, не имел никакого понятия.

Вторая жена Пастернака, Зинаида, упоминала о том периоде, как о времени некоего повального падения нравов. Когда мужчины почти поголовно бросали своих законных подруг и обзаводились более молодыми женами. Юные девушки же практически вешались на шею первому встречному мужчине.

Лишь после смерти Сталина Евгения Пестрецова, наконец, получила выездную визу, и чета Такеров уехала в США.

Работая в СССР редактором переводческого бюро и малоосновательно считая Сталина единственным виновником его «мытарств», Такер много размышлял о внешних проявлениях почитания Генералиссимуса в стране. По молодости и недомыслию он «долго не мог понять его причин». Книга психолога Карена Хорни «Невроз и человеческое развитие» явилась для Такера откровением. Он вообразил, что ключом к разгадке фантастического авторитета и славы Сталина является синдром параноидального раздвоения личности. Гипотеза Такера, естественно, не нашла поддержки, за исключением его жены, так как в то время «на Западе не было принято придавать серьезное значение феномену культа личности Сталина».

То есть Генералиссимус не считался деспотом и диктатором, а признавался в мире человеком, остановившим тиранию Гитлера. «Но, к счастью, — говорит Такер, — с появлением на Западе в 1956 г. текста доклада Н.С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда, я, наконец, получил большое количество авторитетных свидетельств», подтверждавших как будто его выкладки. Исходя из ложной и глубоко неверной концепции, американец приступил к биографическому труду о Сталине. Работе весьма обстоятельной и крепко сколоченной, но базирующейся на ложном посыле и, преимущественно, на малодостоверных материалах. Профессор фактически находится в плену собственных заблуждений. В поле зрения Такера автоматически попадали лишь сведения, работавшие на его версию. Все прочие он попросту не принимал во внимание. Таким образом, без явного умысла, ввиду стечения жизненных обстоятельств, совершенно недостаточного знания и понимания российских реалий и дезориентированный свой супругой, иностранец Такер пошел по ложному пути.

Но «клинический» случай американца довольно прост. В отличие от Такера, во многом «писавшего вилами на воде», «черногорец из Сербии» Джилас несколько раз встречался со Сталиным. «Черногорский» темперамент», как по сути признавался Джилас в предисловии к однотомнику произведений на русском языке, во многом повлиял на полярность его оценок Генералиссимуса. Он приехал в составе югославской военной миссии в Москву в возрасте 33 лет весной сорок четвертого года с чрезмерно идеализированными «представлениями о советской власти и Советском Союзе, с одной стороны, и с собственными насущными нуждами — с другой».

«Обожествление личности Сталина, — признавался Джилас, — и безусловное принятие всего, происходившего в Советском Союзе, приобретало иррациональные формы и масштабы». Одновременно, на уровне подсознания, южный славянин фактически созрел для развенчания своих кумиров, поскольку югославские «специфические условия борьбы и существования революционного движения уже неоднократно вызывали недоразумения с Москвой».

В Белокаменной, всецело поглощенной бескомпромиссной и смертельной борьбой с вермахтом, исключительно нервно реагировали на любое упоминание о сепаратных переговорах с немцами. Между тем, в марте 1943 года Верховный штаб Тито во избежание полного разгрома крайне нуждался в любой передышке своих подразделений. Тогда Кремлю было лаконично сообщено, что переговоры с местным немецким командованием ведутся по поводу взаимного обмена пленными, но, тем самым, была скрыта истинная их причина. В тот момент Джиласу, отправленному на переговоры с немцами, впервые пришла в голову мысль, «что не может быть речи о полном согласии с Москвой», если югославы хотят «выжить в смертельной схватке враждующих миров».

Тем более что руководство Советского Союза не желало сильно раздражать западных союзников, особенно Великобританию следующим обстоятельством. А именно, тем якобы, «что СССР через свои коммунистические филиалы извлекает выгоду из бедствий военного времени в оккупированных странах, расширяя революцию и свое влияние».

В первый приезд Джиласа Генералиссимус удостоил его аудиенции дважды. Причем во второй раз произошла «более значительная и интересная встреча» на ужине у Сталина в загородной резиденции. Щепетильный до ханжества Джилас испытал чувство разочарования оттого, что Сталин оказался вполне земным человеком. Даже некоторыми повадками произведший на молодого ригориста отталкивающее впечатление.

Степень предубежденности Джиласа против лично Сталина возросла вследствие недисциплинированного поведения отдельных красноармейцев в Югославии. Но Сталин простил необдуманные и политически незрелые выпады черногорца против Красной Армии, о чем явственно дал понять ему персонально в апреле 1945 года вновь в достаточно доверительной обстановке на ужине на Ближней даче, куда Джилас был приглашен вместе с Тито.

В тот приезд (весьма характерно), уже в Киеве, Джилас «не заметил у Хрущева никакого возмущения Сталиным или Молотовым. О Сталине он говорил с почтением и подчеркивал свою близость с ним».

Накануне полного разрыва отношений между двумя странами в 1948 году Джилас в составе югославской делегации вновь встречался со Сталиным. Но на этот раз Генералиссимус не пригласил их на ужин в свою резиденцию.

«Должен признаться, — писал Джилас, — что я почувствовал из-за этого печаль и горечь, настолько во мне была еще сильна человеческая, сентиментальная привязанность к этому человеку». Однако она не помешала ему очень скоро облить Сталина ушатами помоев. Вскоре после его смерти Джилас стал также конфликтовать со своими коллегами по партии и правительству из-за «превращения компартии в правящий класс страны» и якобы морального ее разложения.

Доклад Хрущева на двадцатом съезде партии окончательно утвердил черногорца в том, что Сталин единственно лишь «мрачная, коварная и жестокая личность». Хотя по его признанию, для Джиласа так и осталось загадкой, как такой якобы монстр мог «руководить одной из величайших и мощных держав — не год, не два, а тридцать лет» (выделено мной — М.А.).

Данным примечанием черногорец ответил на свой вопрос — Генералиссимус не был той сумрачной и злой персоной, которую нарисовало ему его излишне пылкое воображение.

Гораздо сложнее и порою не без мучений шло формирование негативного восприятия Сталина у многих его соотечественников, вполне дееспособных и достаточно добропорядочных, наподобие писателя Симонова. Последний, возможно, размышлял о нем до последних дней своей жизни. Но многое в личности Вождя так и осталось для писателя загадкой вследствие неполноты информации и искаженности восприятия.

Первые три года после смерти Генералиссимуса отношение к нему Симонова невозможно «точно сформулировать: оно было очень неустойчивым». Писателя как будто «метало между разными чувствами и разными точками зрения по разным поводам». Следовательно, Симонов психологически был готов для последующего преимущественно отрицательного восприятия Сталина.

Первым, основным побуждением литератора было то, что страна лишилась великого человека. Чувство грандиозной потери долго не покидало Симонова, «а в первые месяцы оно было особенно сильным». Руководствуясь им, писатель вкупе с еще одним бумагомарателем, «любившим демонстрировать всю жизнь решимость своего характера, но в данном случае при возникновении опасности, немедленно скрывшимся в кустах», сочинил передовую статью, опубликованную в «Литературной газете» 19 марта 1953 года. Она именовалась «Священный долг писателя», в соответствии с чем, первейшая обязанность советского литератора заключалась в том, «чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов — бессмертного Сталина». Учитывая свежесть потери, ничего особенного в тексте передовой не было, однако она сильно разъярила Хрущева.

По словам коллеги Симонова А.А. Суркова, «Хрущев был крайне разгорячен и зол» на авторов передовицы. Следовательно, уж таювы гримасы судьбы, Хрущев, проводивший совсем недавно траурный церемониал похорон Вождя и Генералиссимуса, уже тогда невольно выдал себя. Выказал ненароком свои потаенные мысли и невзлюбил крепко Симонова надолго, на годы, вплоть до появления в печати романа «Живые и мертвые», считая его одним из наиболее заядлых сталинистов в литературе.

Симонов уверяет, что «не был заядлым сталинистом ни в пятьдесят четвертом, ни при жизни Сталина». «Приходить же к критическому отношению к деятельности Сталина» он стал якобы тогда, когда «решился, наконец, писать роман о войне и начинать его первыми днями войны». Симонов признается, что психологически оказался вполне подготовленным к тому, чтобы выдержать сильнейший «нравственный удар», нанесенный Хрущевым на XX съезде партии, в том числе, очевидно, и из соображений конъюнктурных.

Последовавшее вскоре самоубийство Фадеева укрепило, несомненно, уверенность писателя в виновности Генералиссимуса.

Но Симонов в определенной степени лукавил, когда уверял, что окончательное отношение к Сталину складывалось постепенно, почти четверть века. Для него инсинуации Хрущева явились решающим аргументом для оценки.

Не удивительно, что пинок, которым наградили последнего его коллеги в октябре 64 года, не поколебал симоновской позиции. Предельно ядовитые хрущевские миазмы продолжали оказывать на писателя свое тлетворное воздействие. Правда, с другой стороны, на него воздействовали сталинские маршалы, с которыми Симонов временами общался. Высказывания и суждения отдельных из них далеки от безупречности. В некоторых моментах излияний ближайших сталинских сотрудников времен войны помимо их воли проскальзывают откровения, характеризующие их с далеко не лучшей стороны.

Жуков, к примеру, вдруг выдает следующий примечательный пассаж, выдающий его с головой. «Я старательно пытался досконально изучить Сталина. Но было очень трудно понять его. Он очень мало говорил и коротко формулировал свои мысли».

Отсюда следует, что несмотря на все его потуги Жукову очень часто не удавалось проследить за ходом мыслей Сталина. Последний же старался говорить короче, поскольку считал интеллект полководца много выше, чем он таковым являлся фактически.

Ничтоже сумняшеся, причем не без определенной гордости, Василевский рассказал о печальной участи своего отца-священнослужителя, брошенном им, вкупе со своими братьями, на произвол судьбы. «Сталина и членов Политбюро» чрезвычайно удивил факт их, по сути, отречения от родителя мужского пола. Вождь настоятельно обязал Василевского позаботиться об отце и даже спустя изрядный промежуток времени вновь вернулся к этому вопросу.

20-летие Победы над Германией и четверть века, прошедшие со дня Сталинградского сражения, явились теми фишками, с которых советская (российская) военная мемуаристика начала отсчет заново. Выходят книги Конева, Кузнецова, Яковлева и других авторов. Имя Сталина в них уже не замалчивается столь явно, но мемуаристы впадают в другую «крайность». В первую очередь стараются выпятить свои личные заслуги и (о ужас!), что совершенно недопустимо для официальной историографии, забывают о роли партии.

Так поступил, к примеру, а партийная цензура прозевала, маршал Конев, выпустивший в 1966 году небольшую книжку «Сорок пятый». В которой доблестный военачальник мимоходом преувеличил свои заслуги в проведении Берлинской операции.

Кузнецов, воспользовавшись преимуществом литературного первенства, создал иллюзию своей исключительной бдительности в предвоенные дни и часы. Из его мемуаров исходило, что никто, помимо наркома ВМФ, не озаботился тогда повышением обороноспособности страны.

Молчали, покамест, лишь первые заместители Сталина в военную пору, Василевский и Жуков. Наконец, последний выпускает весной 69 года объемистый однотомник с претенциозным названием «Воспоминания и размышления». Однако обладатель двух орденов «Победа» разочаровал многочисленных читателей, жаждавших правдивого и пространного описания деятельности Сталина.

Очень скоро Василевский повторил ошибку своего чуть более именитого коллеги. Очевидно, замысловатые перипетии мирной жизни принудили боевых заместителей Сталина стать гораздо осторожнее. За что им пришлось дополнительно поработать. Во вторых изданиях своих мемуаров они более обстоятельно осветили деятельность Ставки и своего Верховного Главнокомандующего.

Второе пришествие антисталинских инвектив

В период брежневского правления, небезосновательно прозванного «застойным», хотя можно применить и другой термин, например — «стабильность», официально полноценной реабилитации Сталина не произошло.

Любопытно, что вопросом о стабилизации и застое задавался генсек-кавказец при подведении итогов работы XIV конференции РКП(б).

«Но, что такое стабилизация? — Риторически вопрошал Сталин — Не есть ли это застой, и, если стабилизация является застоем, можно ли ее применить к советскому строю. Нет. Стабилизация не есть застой. Стабилизация есть закрепление данного положения и дальнейшее развитие».

К сожалению, второго не произошло во времена Брежнева. Не представлялось возможным также в его эпоху выступить с более взвешенной оценкой вклада Сталина в историю СССР (России). Хотя из воспоминаний военачальников и других деятелей, близко соприкасавшихся со своим Верховным Главнокомандующим в годы войны, вырисовывался гораздо более привлекательный образ, нежели «заданный» Хрущевым.

Но никто в мире особенно не пытался полностью реабилитировать Генералиссимуса. Его взбалмошная дочь Светлана публично заявляла за рубежом, что отец непременно велел бы расстрелять ее за столь легковесное поведение. Тем самым, она способствовала укреплению представления о Сталине, единственно как о кровожадном деспоте.

В СССР, дабы обелить правящую партию, ее функционеры возлагали вину на все перегибы и извращения исключительно на одного Сталина. В изданной в 1983 году книжке «У Кремлевской стены», в частности, после перечисления всех титулов и заслуг, но у единственного без поименования правительственных наград, говорится: «В деятельности Сталина наряду с положительной имелась и отрицательная сторона. Находясь на важнейших партийных и государственных постах, он допускал теоретические и политические ошибки, нарушения ленинских принципов коллективного руководства и норм партийной жизни, нарушения социалистической законности. Партия решительно покончила (выделено мной — М.А.) с чуждым марксизму-ленинизму культом личности Сталина, проделала большую работу по преодолению его вредных последствий по восстановлению и развитию ленинских принципов руководства и норм партийной жизни во всех областях партийной, государственной и идеологической работе».

Небезынтересно, что пятое издание об обитателях революционного некрополя у Кремлевской стены было предпринято в связи со смертью главного партийного идеолога М.А. Суслова, одного из послевоенных сталинских выдвиженцев.

Причем Суслова Жорес Медведев невесть почему считал секретным наследником Сталина. Именно его, предчувствуя скорый и неизбежный конец, Генералиссимус якобы прочил своим правопреемником. Весьма сомнительная версия, учитывая личные качества Суслова.

Типографский набор пришлось вскоре перебрать по причине кончины еще одного преимущественно аппаратного титана — самого Брежнева Леонида Ильича. Маршала Советского Союза, орденоносца «Победа», четырежды Героя Советского Союза, трижды героя НРБ, ГДР, ЧССР и прочая и прочая. Судя по всему, завершись афганская кампания быстро и без особых потерь, Ильич Второй удостоился бы титула генералиссимуса.

Личные взгляды генсека партии, несомненно, влияли на официальную оценку личности Сталина. Брежнев не препятствовал трактовке образа Генералиссимуса, запечатленных, к примеру, в кинофильмах «Освобождение» и «Победа». В последней ленте, кстати, он не отказывается от удовольствия лицезреть и себя. Тщеславный и суетный Ильич Второй, втайне восхищаясь деяниями Сталина, мечтает о том, чтобы превзойти последнего. Вновь и вновь награждает он самое себя высшими воинскими званиями и знаками отличия.

Доходит до полного абсурда. В мае 1981 года на склонах Днепра в Киеве торжественно открывается громадный мемориальный комплекс, посвященный минувшей войне. На большом митинге по случаю открытия столь помпезнейшего комплекса выступил специально прибывший по этому поводу в столицу Украины Брежнев. Среди множества сооружений и залов мемориала, надо полагать, особое внимание генсека привлекли мраморные полотнища, на которых по инициативе соорудителей памятника золотыми скрижалями были запечатлены имена многих тысяч героев тех суровых дней и ночей.

Имя Верховного Главнокомандующего и Генералиссимуса Иосифа Сталина (лишь единожды отмеченного звездой Героя Советского Союза) стоит там на 98-м месте, а совершенно неизвестного в годы войны Брежнева — на первом.

К тому периоду времени он уже совершенно недееспособен, однако партийно-советскую номенклатуру и отчасти некоторую часть населения маразматический лидер устраивал. В течение предельно короткого промежутка времени, после смерти Брежнева, потребовалось похоронить еще двух старцев, прежде чем высшая партноменклатура осознала совершенную нетерпимость подобного положения. Возможности ее выбора были довольно ограничены, поэтому на российский престол заступил пышущий здоровьем М.С. Горбачев.

Ко времени его прихода к власти в СССР в 1985 году особенно плохо обстояло дело в экономике. В частности «темпы экономического роста сокращались, технология производства все больше устаревала по сравнению с другими индустриальными странами, качество промышленных товаров оставалось, по западным стандартам, низким».

Иными словами, многие предприятия работали лишь на склад и получали не заработанные деньги. В стране явственно ощущался повальный дефицит качественных и высокотехнологичных товаров. Часть населения не могла нужным ему образом потратить даже вполсилы заработанные ими денежные знаки. Другая часть надрывала свое здоровье непосильным трудом и не получала соразмерной оплаты. Государство, в качестве единственного работодателя, было на грани банкротства. Ситуация была серьезная, но далеко не безнадежная.

Горбачев немедленно задался двумя тривиальнейшими, со времен царя Гороха, и особо мучительными, вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?». Ответ на первый вопрос он знал еще давно, чуть ли не сто тридцать лет тому назад, еще, когда факт появления его на свет не был столь очевиден. Виноват во всех безобразиях был Пушкин, пардон, то бишь Сталин.

Предельно ироничная народная присказка гласит, что в затруднительных случаях необходимо сопоставить детородный орган с выпуклостью на челе. А затем действовать, исходя из полученных выкладок. Если серьезно, данной рекомендацией руководствоваться не следует ни в коем разе. Но, судя по всему, Горбачев действовал именно подобным образом.

Поднатужившись, генсек, получивший на Западе ласковое прозвище «Горби», ответил и на второй вопрос. Нужно делать «перестройку», посредством «гласности» и «нового мышления». Иными словами, продолжать Октябрьскую революцию. Один из его опусов так и назывался: «Октябрь и перестройка: революция продолжается». Между тем, Горбачеву следовало перевернуть данные положения, то есть задать себе следующие вопросы: «Кто прав?» из советников, и «Что не нужно делать?», дабы не попасть в глупое и опасное положение. И лишь после выбора оптимальных вариантов демонстрировать решимость действовать.

Но ошалевший от свалившейся в одночасье власти Горби оперирует еще более «успешно», чем некогда Хрущев. Последний лишь открыл чрезмерно резко люки и иллюминаторы огромного судна, под названием СССР. Горбачев же не замедлил затронуть и кингстоны. Вследствие чего, во избежание катастрофы, отдельные представители громадного агрегата предпочли отчалить в национальные акватории. Генсека Горби не смутило, что даже Хрущев в свое время опасался осечки с утверждением ставленников Кремля в Казахстане.

Бесцеремонно заменив в декабре 1986 года многолетнего казахского лидера Динмухамеда Кунаева русским Геннадием Колбиным, Горбачев посеял в стране взрывоопасные семена межэтнической розни. Через несколько месяцев ситуация повторилась в Азербайджане…

Горби, естественно, не желал распада Советского Союза, в том числе по причинам личного характера. Только человек совершенно лишенный разума добровольно отказался бы от поста главы ядерной супердержавы.

Он типичнейший пример управленца-неудачника, не сумевшего справиться с нелегкими функциями первой персоны государства. Дилетантски придавший чрезмерно резкий характер неизбежным реформациям и заработавший, тем самым, сомнительную славу первого и последнего президента СССР.

Не ясно окончательно, какими соображениями «Михал Сергеич» руководствовался, затевая вторую антисталинскую кампанию, принявшую оголтело-разнузданный и конъюнктурный характер.

Горбачев лично весьма способствовал тому, что имя Сталина подверглось еще более возмутительному поношению, нежели в хрущевские времена. Атаки оказались удачными, поскольку люди жаждали объяснения причин кризисных явлений повседневной жизни. А в условиях дальнейшего «обуржуазивания» общественных отношений, естественной смены поколений, антисталинским жупелом успешно размахивали силы, желавшие, в том числе, уничтожения Советского Союза.

Судя по всему, клеймя Сталина, Горби желал заработать дополнительные баллы перед Западом в качестве деятеля исключительно демократической ориентации. В поисках «социализма с человеческим лицом», он забыл о главном — необходимости приобретения авторитета прежде всего у себя в стране.

Но у «Михал Сергеича» собственная гордость. Его нисколько не интересовал пример великого соседа Китая, в том числе, и в отношении своих бывших лидеров. Последний император «Поднебесной империи» Пу И в своих мемуарах весьма живописно описал свои страхи перед возвращением на родину после пятилетнего интернирования в СССР. Пу И полагал, что его немедленно казнят, как только он окажется на территории Китая в 1950 году. Однако Мао Цзэ-дун решил иначе, ибо даже являвшийся никчемным правителем Пу И тем не менее, оставался в некотором роде живым символом Китая. Последний китайский император умер своей смертью в октябре 1967 года в возрасте 60 лет, о чем лаконично сообщило агентство «Синь-хуа». У Пу И было мало оснований обижаться на председателя Мао в отличие от немалого числа других его собратьев. Однако преемники «Великого кормчего» не позволяют усомниться в его значимости в целом для государства. Впрочем, таким образом, отчасти, они прозорливо планируют и свое дальнейшее, уже посмертное, будущее.

Резюме раздела

Являвшиеся едва ли не самыми главными творцами культа Генералиссимуса лица из его ближайшего окружения одновременно тяготились оным. За небольшим исключением они не замедлили предать Сталина.

Берия погиб, не в последнюю очередь, вследствие данного обстоятельства. А уничтоживший кавказца Хрущев возвысился благодаря исключительно хитрости и изворотливости, неуемной энергии и плебейской смекалки.

Руководствуясь первоочередно чувством ненависти и зависти, он инициирует в Советском Союзе шумную кампанию по дискредитации личности Сталина. Которая особенно широкое распространение получает на Западе ввиду дальнейшей идеологической конфронтации. За рубежом из политических соображений имидж Генералиссимуса выгоднее представлять исключительно негативным. Схожими побуждениями руководствовались и правители СССР — преемники Хрущева, не осуществившие официальной реабилитации имени Сталина…

Эпилог. Долг России

С присущей лишь ему одному поразительной прозорливостью Сталин спрогнозировал неизбежность крутых поворотов оценки своей личности. Однажды Горец обмолвился следующим образом: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее».

Ныне создались все условия для очищения лика Сталина от всего наносного и клеветнически лживого. Аргументированного опровержения многочисленных стереотипов, сложившихся в результате многолетних голословных обвинений, подтасовок и фальсификаций.

При этом личность и деяния Сталина необходимо рассматривать исключительно сквозь призму национальных (государственных) интересов России. Генералиссимусу никогда не пришло бы в голову одним росчерком пера отписать Крым даже самому родственному народу. Слишком много было пролито русской крови за выход к Черному морю.

Лишь после смерти Сталина была упразднена союзная Карело-Финская республика и возобновлены нормальные отношения с Турцией. Данные обстоятельства ему обычно зачисляются недоброжелателями в пассив. Но, вне всякого сомнения, Горец преследовал российские интересы.

«Сомневаться в том, что Сталин был убежденным марксистом, все же не приходится», — уверяет Жорес Медведев в материале «Сталин как русский националист». Не имея, вне всякого сомнения, отчетливого представления, что сей термин означает.

«В 14 лет, задолго до того как я услыхал о Марксе, я был законченным марксистом», — без особой иронии, заявлял вполне консервативно-буржуазный Герберт Уэллс. Выражая данным суждением бунтарские настроения, присущие большинству подростков.

Очень многих исследователей вводят в заблуждение чисто внешние, формальные аспекты феномена Сталина. Поскольку он постоянно декларировал, что является суть марксистом, учеником великого Ленина, интернационалистом и прочая.

В реальности же Сталин всегда, в первую очередь, неустанно пекся о могуществе России. Одним этим он принципиально отличается от Троцкого, Каменева, Зиновьева и других большевистских вожаков, которые в отличие от Сталина никогда не были российскими патриотами. В свете данного обстоятельства становится понятным, почему Сталин считал репрессивные меры в отношении большевиков, казалось бы, коллег по одной партии, нужными и даже необходимыми.

Становится ясным, почему Коба в 1917 году первоначально был склонен сотрудничать с Временным правительством. Он не разделял устремлений экстремистски настроенных сотоварищей крушить все подряд.

По мнению отдельных ученых, последующие за тем события 1918-20 годов повлекли в России:

— огромную социальную перетряску и демографическую деформацию;

— разрыв экономических связей и колоссальную хозяйственную разруху;

— изменение психологии, менталитета широких слоев населения. Кроме того, Россия на долгие десятилетия оказалась оторванной от мирового сообщества. Последствия от этих катаклизмов ощущаются до сего времени.

Сталин внес весомый вклад в закрепление режима, неистово проповедуемого Лениным. Но впоследствии с избытком искупил свою вину. У него сразу же выявилась разность позиций с последним относительно державного места России.

Великоросс Ленин, длительное время обитавший за границей, также никогда не был русским патриотом, что до сего дня игнорируется многими. И является, вкупе с Троцким, первопричиной всех неисчислимых бедствий, постигших Россию в минувшем веке, обескровивших нацию.

Общепризнано, что в мире все взаимосвязано. Следовательно, величайшая смута, затеянная в России в 1917 году Лениным и Троцким, отозвалась затем сильнейшим резонансом в Германии, дабы бумерангом ударить уже по СССР спустя без малого четверть века -походом Гитлера с целью искоренения еврейского большевизма.

К счастью для России, во главе ее стоял лидер, сумевший восстановить державную мощь и организовать достойный отпор поползновениям немецких национал-социалистов.

Сталин отстоял независимость России и поднял престиж страны как никто высоко. И ныне, и присно, и вовеки веков Сталинград стал немеркнущим символом российской (русской) воинской стойкости и мужества, затмившим Полтаву и Бородино.

Величайшее в мировой истории военной противоборство Германии и России наглядно показало всю эфемерность попыток добиться гегемонии отдельной нации, страны, государства над всем остальным сообществом.

После его окончания Сталин был главным зодчим планетарного переустройства. Имя Генералиссимуса золотыми скрижалями вписано в историю одного из его детищ — ООН. Оно никогда не изгладится из памяти благодарных индивидов.

Вместе с тем, представляется весьма несуразным, если не сказать больше, что в России, которая столь многим обязана Сталину, до сих пор его имя не очищено от грязи.

Официально не восстановлен ни один из его некогда многочисленных памятников, не решается положительно вопрос с названием города, должным именоваться единственно лишь Сталинград.

А Мавзолей на Красной площади должен быть лишь усыпальницей Сталина.

В истории любой нации, любой страны, любого государства есть моменты, которые не делают ей чести.

Вместе с тем, кое-где данным эпизодам уделяется гипертрофированное внимание. Достойно сожаления, но в России еще не изжита подобная порочная практика. В незапамятный, чисто большевистский, период клеймили позором русских царей и поместное дворянство.

Ныне столь же неистово (отдельными рьяными представителями российской интеллигенции) ругают всю последующую эпоху и, особенно, первых лиц.

Постижению объективного, взвешенного вклада Сталина в историю России (очищению от наветов и клеветы) весьма препятствует позиция многих отечественных ученых, находящихся в плену заскорузлых представлений и стереотипов.

Как представляется, исходя из новейших документальных фильмов, как-то «Сталин: личная жизнь в революции», «Неизвестный Берия. Полвека после расстрела», российские историки не могут силой абстрактного мышления, как говорится, подняться над ситуацией.

А пока ученые, если их можно назвать таковыми, дискутируют и не желают прийти к общему знаменателю, деятели литературы и искусств продолжают вносить очередные порции очернения Сталина и не только его одного, а, по большому счету, России в целом.

Если привести в качестве примера (редкого, к сожалению) кинематографический шедевр режиссера Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», то фильм захватывает не столько остросюжетной фабулой, сколько тщательным воссозданием колорита сталинской эпохи, точностью зарисовок деталей быта и убедительностью подачи жизненных коллизий всех персонажей без исключения. Краткие сцены картины Говорухина, повествующие о трагической судьбе штрафника Левченко (актер Виктор Павлов) не могут не покорить своей правдивостью.

Но вот выходит на телеэкраны «Штрафбат» Н. и В. Досталей, вкупе со сценаристом Э. Володарским и малоискушенный зритель введен в заблуждение. Поскольку отдельные реалии суровых военных лет искусно переплетаются (невесть из каких соображений) с явно надуманными, даже лживыми, эпизодами. Подобным же образом обстоит дело с другим новым фильмом — «Дети Арбата», поставленному по произведению Анатолия Рыбакова.

Нашумевший в свое время роман явно и безнадежно устарел. Тем не менее (на безрыбье и рак рыба), воспроизводство его на экране режиссером А. Эшпаем в авторской концепции вызвало новую волну внимания. В фильме «Дети Арбата» выведен своеобразный Сталин, с чисто художественной точки зрения в чем-то даже интересный.

С позиции же исторической достоверности, трудно представить каким образом подобный субъект (постоянно закутанный в шарф и говорящий весьма сиплым голосом, неизвестно, чем занимающийся) смог организовать столь сокрушительный отпор германскому нашествию. Завоевать почет и уважение во всем мире, восхищение и зависть таких гигантов как Рузвельт и Черчилль.

Решение проблемы восстановления исторической справедливости в отношении Сталина и, тем самым, объективной оценки всего периода России, именуемого советским, распадается на две главные составляющие.

Политической воли правительства В.В. Путина, а также его преемников, и способности российской научно-культурной элиты бесстрастно (без эмоций, руководствуясь исключительно логикой) осмыслить непростые реальности века минувшего.

Основная сложность заключается в том, что Сталин полагал неизбежным (необходимым) подавление отдельных индивидов наиболее эффективными карательными мерами для благополучия государства и нации в целом. Отсюда имеются пусть и не слишком многочисленные (относительно всего электората) группировки ярых противников усопшего титана, предки которых пострадали в периоды «зачисток» и депортаций.

Затрудняет положение наметившаяся в России в политике государства, точнее правительства, стойкая тенденция приоритетности личностного подхода перед коллективистским. Реальную поддержку правительству должны и могут оказать лица творческие посредством выражения художественными методами, в первую очередь, литературными средствами. При всем уважении к умельцам других сфер, искусникам слова следует безоговорочно отдать прерогативу.

«Зри в корень», — говаривал, как известно, Козьма Прутков.

Сам Сталин некогда, при обсуждении художественных достоинств киноленты с громким названием «Закон жизни», преимущественно неодобрительно отозвался лишь о сценаристе (писателе Авдеенко А.О.). Совершенно справедливо усмотрев, что исключительно вследствие неграмотного подхода писателя фильм получился политически незрелым.

Когда присутствовавшие попытались сместить акцент критики на двух сидевших там же режиссеров (А. Столпер и Б. Иванов), Сталин не поддержал их, аргументировав тем, что операторы и режиссеры только воплощают на экране главную идею, заложенную в рукописном тексте…

Существует поговорка, что-то вроде: если выстрелить в прошлое из пистолета, то будущее отзовется громом артиллерийских орудий. Долг России и русских: восстановить попранное имя Сталина и воздать должное его деяниям. Перенять лучшие черты Генералиссимуса и счесть неприемлемыми отдельные методы, как несоразмерно жесткие. Прямолинейные до примитивизма, хотя разве не примитивны до кретинизма высказывания современных американских высокопоставленных лиц, стремящихся истребить каких-то мифических плохих парней в Ираке.

Иными словами, настало время извлечь из исторических уроков, связанных с именем Сталина, максимально полезное для страны. Одновременно официально увековечив память о нем.

г. Семипалатинск, апрель 2005г.