«Яшмою — девичья красота». Бируни сказал: «Если б драгоценные камни не служили украшением, то они не отличались бы от золота и серебра, ибо они также непригодны сами по себе для удовлетворения нужд людей… Они не нуждаются в том, чтобы их оценивали путем замены золотом или серебром, так как они сами представляют вещественные ценности, достоинство которых заключается в том, что они воспринимаются чувствами как прекрасное».

Слова Бируни могут быть приняты с той оговоркой, что самоцветы воспринимаются нами не только прекрасными, но и весьма полезными вещами. Первым оружием, которое взял в руки мужчина, был кремневый нож, первым украшением, которое надела женщина, было сердоликовое ожерелье. Начиная с незапамятных времен красоту камня понимали и ценили шумеры, египтяне, греки, арабы, индусы, китайцы. Самоцветы не только украшали возлюбленных, но и служили источником метафор для писателей и поэтов.

Совершим экскурсию по страницам литературных произведений. Многие авторы были знатоками минералов и самоцветов и выдавали в своих книгах добротную информацию. А что более ценно в наш любознательный век?

Лазурит, кремень, сардоникс — вот названия первых самоцветов, начертанных на египетских папирусах. Они датируются XXV веком до н. э. (подумать только — четыре с половиной тысячи лет назад!).

В рассказе Синухе есть строки: «Составят для тебя погребальную свиту, изготовят золотой гроб для мумии и возглавие гроба из лазурита, и небо напишут над тобою, и опустят тебя в деревянный ящик, и быки потянут тебя, и певцы будут шагать пред тобою». Что и говорить, текст мрачноватый — египтяне отличались повышенной заботой об умерших. Но они не чурались и радостей жизни. Вот как анонимный поэт восхваляет возлюбленную:

Птахотеп, главный советник фараона, слыл одним из величайших мудрецов Древнего Востока. Прислушайтесь к его советам:

Гомеровские поэмы свидетельствуют, что древние греки более всего ценили медное оружие и доспехи, скот, золото. Цветные камни упомянуты лишь однажды («Одиссея», песнь восемнадцатая):

С солнцеподобным янтарем все ясно, а вот что за камни были вставлены в серьги? Может быть, рубин, шпинель или гранат? Однако сравнение с шелковичной, или тутовой, ягодой позволяет отдать предпочтение другому темно-красному камню, о котором много позже писал певец природы ас-Санаубари:

Судя по фольклору, в XII веке до н. э. молодые китайцы не ломали голов, как советовал мудрец Птахотеп, над непостижимостью девичьей души. В популярной песенке царства Шао поется:

Один из древнейших китайских поэтов Цюй Юань утверждает:

Весьма ценили яшму и в соседней Корее. «Лицо ее было прекрасно, как белая яшма с горы Цзиншань», — читаем мы в средневековой новелле. Смысл похвалы девичьей красоте заключается в том, что в глубокой древности на горе Цзиншань была найдена белая яшма. Месторождение оценивалось дороже пятнадцати городов.

В романе «Записки о добрых деяниях и благородных сердцах» (имя автора не сохранилось) яшмовый перстень с жемчужиной является чудесным талисманом. Он принадлежит яшмоподобной красавице и свидетельствует ее высокое происхождение. О перстне говорят: «Да ведь это же белая яшма с горы Куньшань, а жемчужина добыта очень глубоко в море. Наденешь этот перстень зимой — станет тепло. А ночью темной от него исходит яркое сияние. Эта драгоценность принадлежит, конечно, не простой семье!» Под горой Куньшань следует понимать горную систему Куньлунь в Китае, где, по восточным преданиям, в яшмовом дворце на берегу Яшмового озера пребывает богиня Запада Сиванму. По-корейски Яшмовое озеро называется Яочи. На берегу растет персик бессмертия, около которого собираются и отдыхают бессмертные.

В романе «Записки о добрых деяниях…» очень много яшмы и других самоцветов. Герои видят во сне яшмовых единорогов, носят драгоценные пояса, отделанные яшмой. На этих поясах, по корейским обычаям, прикрепляются яшмовые дощечки с указанием должности и звания. То и дело в романе встречаются яшмоподобные красавицы, украшенные семью драгоценностями. Этот традиционный корейский набор состоит из золота, серебра, жемчуга, яшмы, агата, коралла, хрусталя.

Яшму знали в Египте наряду с лазуритом и бирюзой. На древнем папирусе начертано:

В античные времена на яшме вырезали различные изображения, о которых мы поговорим позже. Они назывались геммами и были так прекрасны, что вдохновляли поэтов на стихи:

С пестроцветной яшмой сравнивали японские поэты радужные искры, вспыхивающие на солнце в капельке росы:

«Цветные кремни, ежели хорошей окраски; то не называются больше кремнями; но получают имена некоторых редких камней, то есть красной называется уже тогда Порфиром, а жолтой и пестрой Ахатом». Эти слова М. В. Ломоносова взяты из научного трактата «Первые основания металлургии, или рудных дел». Великий ученый был поэтом, но, к сожалению, в стихах цветные камни упоминал очень редко. Ну что ж, будем читать трактат как поэму: «Хрусталь не много подобен дорогим камням, а имянно зеленой Изумруду, жолтой Топазу, вишневой Аметисту».

Современником Ломоносова был царь песнопений Саят-Нова, которого армяне, грузины и азербайджанцы считают своим поэтом. В стихах Саят-Новы самоцветы с одинаковой щедростью употреблялись для построения метафорических рядов и по их прямому назначению — для украшения возлюбленной. Вот строки, где поэт очень точно упоминает морион, кварц черного цвета:

Вот строки, окрашенные в кроваво-красный цвет:

И даже горькие, безнадежные стихи Саят-Нова освещал блеском драгоценных камней:

Саят-Нова погиб в 1795 году при захвате Тбилиси персидскими головорезами. Его самоцветную эстафету подхватили молодые литераторы. Русским поэтам помогало то, что во время дворцовых приемов они видели многочисленные предметы обихода, изготовленные из драгоценных камней. Стены и колонны дворцов тоже отливали золотом и самоцветами. Все это богатство добывалось в основном на Урале, который в древности называли Рифеем. Поэтому Г. Р. Державин с полным правом писал:

В. И. Майков написал ироикомическую поэму «Игрок ломбера» (1763 г.). Ее герой Леандр на собственном опыте убеждается в том, что воздержанность лучше азарта. В поэме упомянут пироп, который поставлен рядом с золотом:

И. И. Дмитриев написал шутливо-сатирическую сказку «Причудница» (1794 г.). В чем-то предвосхищая «Светлану» Жуковского, «Руслана и Людмилу» Пушкина, он описал взбалмошную красавицу Ветрану, которой приелся домашний комфорт. По воле крестной матери Всеведы она попадает в сказочный мир:

Ветрана вовсю пользуется чудесами: спит на пуху под тихую музыку, ест на серебре. Ее окружают и услаждают небесными песнями нимфы. Однако в конце концов Ветрана соскучилась без людей. Она пришла к выводу, что родной дом в Москве краше и милее любых чудес. Собственно, этого и добивалась Всеведа…

Все мы в детстве читали Пушкина. Все мы вместе с царевичем входили в пещеру, где:

Любопытно, что хрустальный гроб неодинок. В средневековом романе о Тристане и Изольде читаем: «Тогда приказал король Марк перенести оба тела в часовню и похоронить там со всей пышностью, какая пристала людям столь знатного рода. И повелел он изготовить два гроба, один из халцедона, другой — из берилла. Тристана положили в халцедоновый гроб, а Изольду — в берилловый, и были они преданы земле, под плач и слезы, один рядом с другим, в часовне».

Отрешимся от грустных мыслей и вместе с героями рассказа Э. По выволочем из глубокой ямы, расположенной под прибитым к дереву черепом, кованый сундук. Вот что в нем было: «Сто десять бриллиантов, и среди них ни одного мелкого… Восемнадцать рубинов удивительного блеска, триста десять превосходных изумрудов, двадцать один сапфир и один опал».

А вот французскому писателю Т. Готье больше нравятся яшма и аметист. Под его пером в чертогах Клеопатры «скрещивались и разламывались призматические радуги; всюду — на чеканке кубков, на выступах мрамора и яшмы, на гранях сосудов — мелькали искры». Царицу увеселяли морионы. Интересно, что так называли не только кварц черного цвета, но и черных шутов-карликов, по-видимому, эфиопов. А в романе «Капитан Фракасс» по аметистовому перстню престарелый вельможа узнал в бродячей актерке свою дочь.

В одной из редакций лермонтовского «Демона» тоже фигурирует перстень:

Обещание Демона неудивительно: Кавказ изобилует агатами. Впрочем, не только Кавказ. А. Мельников-Печерский в «Дорожных записках» сообщает: «Мы вскоре приехали к реке Косве. Берега и дно ее усыпаны розовыми, малиновыми и зелеными кремнями, разноцветными яшмами, агатами и кругленькими кварцами». Ныне река Косьва (с мягким знаком) впадает в Камское водохранилище. А. Герцен в повести «Кто виноват?» пишет: «Орская крепость вся стоит на яшме и на благороднейших горно-каменных породах». Ныне орская яшма — пестроцветная, с разнообразными рисунками, образованными полосами желтого, бурого, розового, красного, ярко-зеленого, черного цветов с белыми, красными и черными прожилками — знаменита на всю страну.

В романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» мы нашли два кремнезема. Один из них назван, второй можно определить по отличительным признакам: «Мите же вдруг, он помнил это, ужасно любопытны стали его (Николая Парфеновича) большие перстни, один аметистовый, а другой какой-то ярко-желтый, прозрачный и такого прекрасного блеска. И долго еще он с удивлением вспоминал, что эти перстни привлекали его внимание неотразимо даже во все время этих страшных часов допроса, так он почему-то все не мог от них оторваться и их забыть как совершенно неподходящую к его положению вещь». Перстни эти носил человек не без вкуса. Поэтому к аметисту Николай Парфенович мог надеть только желтый кварц — цитрин.

Отдает должное кремнеземам Г. Флобер. Вот как он украшает Саламбо: «Сквозь голубоватое покрывало, которое спускалось с головы на грудь, просвечивали дуги ее бровей, халцедоновые серьги, белизна кожи». В романе «Саламбо» писатель описывает карфагенский храм, в котором мистическую роль играет хрустальное яйцо. Оно покоится на медной колонне, освещенное прямыми солнечными лучами. Не это ли хрустальное яйцо перенесет впоследствии в свой рассказ Г. Уэллс?

Предметы из горного хрусталя украшали дома богачей во все времена. По свидетельству Р. Джованьоли, в комнате прекрасной Валерии «на комоде стоял сосуд из горного хрусталя с выпуклыми узорами и цветами ярко-пурпурного цвета работы знаменитых аретинских мастерских». А вот куртизанка Эвтибида: «В маленькие уши были вдеты две крупные жемчужины со сверкающими подвесками из сапфиров в форме звездочек. Шею обвивало жемчужное ожерелье, с которого на полуобнаженную грудь спускалась большая сапфировая звезда».

Очень интересен рассказ А. И. Куприна «Гемма». Он составлен из двух сюжетов, в одном из которых вашему вниманию предлагается сардоникс с вырезанным на нем рисунком: «На самом верху, в левом углу, сидит, раскрыв клюв, маленькая, хорошенькая, серенькая птичка. А внизу, справа, сидит на полу презлющий котяга с большущими злыми глазами и глазеет на птичку. А по диагонали между ними протянута надпись: „Птичка поет, а кот не глядит“».

Эту гемму привез в Париж полковник-эмигрант Лосев. В затруднительную минуту он хотел продать безделушку, но получил отказ у всех антикваров. Однажды полковник разговорился с бывшим купцом Конопатовым. Речь зашла о старине, об иконах, о резчиках по малахиту и яшме. Лосев кстати вспомнил о своем камне.

«Конопатов заинтересовался:

— На сардониксе?

— На сердолике.

— Ну, да это — все равно. Но сардоникс — и звучит знаменательнее, и отдает Библией».

Оказалось, что Конопатов знаком с геммой, он видел ее в одном из русских музеев. Сердолик побывал в руках мастеров эпохи Возрождения, которые расчетливо использовали все цветовые эффекты материала. «Розовая жилочка в сердолике, вот вам и готово перышко малиновки. Полуоткрытый клюв — экстаз. Кот серый, и притом самый лукавый, откормленный, глаз-то у него не то янтарного, не то хризолитового цвета, желтый, но ободок-то у глаза почти черный, ибо хищный котяга, беспощадный…

— Да, — сказал протяжно Конопатов, поднимая глаза на полковника, — эта вещичка, поистине можно сказать, не деревянная, а прекрасная художественная резьба по ониксу, по самому твердейшему, после алмаза, камню, который свободно режет стекло. И, посмотрите, что за чудесная, тонкая работа, какая тонкость и сколько терпения! Это настоящая гемма инталье».

Рассказ Куприна поучителен также тем, что купец Конопатов не такой уж знаток. В его высказываниях мы нашли по крайней мере две грубые ошибки. Предлагаем и вам обнаружить их, а пока вы раздумываете, сообщим, что полковник Лосев решил не продавать гемму. Пусть остается, тем более что она, как выяснилось, охраняет владельца от внезапной и пагубной любви к женщинам.

Итак, ошибки Конопатова… Да, вы правы: сардоникс и сердолик — далеко не одно и то же. Один полосчат, другой монотонен. Следующая ошибка состоит в том, что после алмаза вторым по твердости стоит корунд, третьим — топаз и лишь на четвертое место выходят кремнеземы.

В повести «Молох» Куприн заставил одного из героев сложить из самоцветов акростих: «Бете он (Квашнин) проиграл, держа с ней пари по поводу каких-то пустяков, пуд конфет, а Касе — брошку, в которой последовательно чередовались камни — коралл, аметист, сапфир и яшма, — обозначавшие составные буквы ее имени».

Этот раздел мы начали стихами и закончим тоже стихами. А. А. Ахматова описывает явление луны:

В стихах О. Э. Мандельштама мы нашли много цветных камней и минералов. Здесь приведем только одно четверостишие, в котором поэт перекликается с М. Ю. Лермонтовым:

И еще один кремнистый путь — в стихотворении М. И. Цветаевой:

Ошибка Конан Дойла. Откроем черный восьмитомник писателя на рассказе «Голубой карбункул». Герой рассказа Питерсон нашел в зобу рождественского гуся «ярко сверкающий голубой камень чуть поменьше горошины. Камень был такой чистой воды, что светился на темной ладони, точно электрическая искра.

Холмс присвистнул и опустился на кушетку.

— Честное слово, Питерсон, вы нашли сокровище! Надеюсь, вы понимаете, что это такое?

— Алмаз, сэр! Драгоценный камень! Он режет стекло, словно масло!

— Не просто драгоценный камень — это тот самый камень, который…

— Неужели это голубой карбункул графини Моркар?»

Последнее восклицание издал доктор Уотсон.

Весь диалог настораживает. Питерсон определил камень как алмаз. Он руководствовался его твердостью — «режет стекло, словно масло». Ни рубин, ни топаз, ни тем более гранат такой твердостью не обладают. Они царапают стекло, но не режут его. Доктор Уотсон назвал камень голубым карбункулом, то есть гранатом. Но в природе нет голубых гранатов.

Однако читаем дальше.

«Холмс взял камень и стал рассматривать его на свет.

— Славный камешек! — сказал он. — Взгляните, как он сверкает и искрится. Как и всякий драгоценный камень, он притягивает к себе преступников, словно магнит. Вот уж подлинно ловушка сатаны. В больших старых камнях каждая грань может рассказать о каком-нибудь кровавом злодеянии. Этому камню нет еще и двадцати лет. Его нашли на берегу реки Амой, в Южном Китае, и замечателен он тем, что имеет все свойства карбункула, кроме одного: он не рубиново-красный, а голубой. Несмотря на его молодость, с ним связано множество ужасных историй. Из-за сорока гран кристаллического углерода многих ограбили, кого-то облили серной кислотой, было два убийства и одно самоубийство. Кто бы сказал, что такая красивая безделушка ведет людей в тюрьму и на виселицу!»

Слова Холмса о связи драгоценных камней с преступностью сомнений не вызывают. Здесь он специалист. А вот в остальном великий сыщик несет несусветицу. Вначале он говорит о карбункуле как о гранате (рубиново-красный цвет), а потом называет его состав: кристаллический углерод. В подлинном гранате нет и следов углерода. Кристаллическим углеродом может быть или графит, или алмаз. Следовательно, Холмс обнаруживает полную неосведомленность в минералогии.

Более того, в Южном Китае нет и никогда не было реки Амой! Уж не морочит ли нас знаменитый сыщик?

Холмс, конечно, не виноват. За все его подвиги и ошибки должен отвечать Артур Конан Дойл. По-видимому, знаменитый писатель плохо разбирался в геммологии. Он просто выдумал голубой карбункул, и реку Амой, и многое другое.

Скорее всего путаница с углеродной природой граната возникла из-за названия «карбункул» — уголек. Название мифической реки произошло от португальской колонии Аомынь в Юго-Восточном Китае, а имя графини Моркар есть переделка европейского названия этой колонии — Макао. Как известно, Конан Дойл позволял себе придумывать слова, которых нет ни в одном словаре. Он, например, заставил Холмса заниматься японской борьбой баритсу, о которой самураи и не подозревают.

Уличив писателя в безграмотности, попробуем перечитать рассказ «Голубой карбункул». Через минуту мы совершенно забудем о всех ошибках и несоответствиях. Мы с головой погрузимся в удивительную историю бедного лондонца, нашедшего в зобу рождественского гуся сверкающий самоцвет. Поистине велика сила искусства!

К сказанному добавим, что в конце семидесятых годов в Ереване и в Александрове были выращены синие гранаты. Так что Конан Дойл и в ошибке своей был прав!

Другая повесть Конан Дойла — «Знак четырех» — переносит в волшебные подземелья арабских сказок. Как известно, в этой повести раджа разделил свои богатства на две половины: драгоценные металлы и самые дорогие камни. Посмотрим же, какие камни наиболее ценились в те времена: «В свете фонаря заблестели, заиграли драгоценные камни… От их блеска можно было ослепнуть. Там были сто сорок три бриллианта чистой воды. Затем там было девяносто очень красивых изумрудов, сто семьдесят рубинов, правда, много мелких. Еще там было сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат».

Почти такой же набор самоцветов приводит Редьярд Киплинг. Вспомните подземелье в старом городе, где Маугли встретил дряхлую кобру. «Там были паланкины и носилки с нефритовыми ручками; там были золотые светильники с изумрудными подвесками; охапки сабель, кинжалов и охотничьих ножей с алмазными рукоятками; пояса в семь пальцев шириной из граненых алмазов и рубинов и деревянные шкатулки, трижды окованные железом, дерево которых распалось в прах, и остались груды опалов, кошачьего глаза, сапфиров, рубинов, брильянтов, изумрудов и гранатов».

Блеск и нищета гранатов. Мы уже знаем, что Н. С. Лесков увлекался самоцветами. 9 августа 1884 года он написал письмо М. И. Пыляеву, известному историку-бытописателю:

«Разговоры с Вами и Ваша книга о „драгоценных камнях“ потянули меня на новые увлечения, и как из всякого такого увлечения я всегда стремился создать нечто „обратное“, то и теперь со мною случилось то же самое.

Мне неотразимо хочется написать суеверно-фантастический рассказ, который бы держался на страсти к драгоценным камням и на соединении с этой страстью веры в их таинственное влияние. Я это начал и озаглавил повесть „Огненный гранат“ и эпиграфом взял пять строчек из Вашей книги, а характер лица заимствовал из черт, какие видел и наблюдал летом в Праге между семействами гранатных торговцев».

Далее Лесков просит указать литературу, в которой он может прочитать полезное о камнях вообще и о пиропах в особенности. «Пиропов я посмотрел вволю, — заканчивает Лесков письмо, — и красоту их понял, усвоил и возлюбил, так что мне писать хочется, но надо бы не наврать вздор».

Все просимое было получено, и повесть была написана. Окончательное название ее — «Александрит». Повесть не переиздавалась с 1903 года, поэтому мы постараемся достаточно подробно изложить ее содержание.

Основная линия повести связана с дурно ограненным гранатом-пиропом, который имел «форму бриллианта, но верхняя его площадка была как-то неуклюже, прямолинейно срезана, и оттого камень не имел ни глубины, ни блеска». Несмотря на то, что пироп был испорчен огранкой, герою посоветовали купить его и показать известному пражскому гранильщику Венцелю. «Это артист, а не ремесленник, — рекомендовали его, — кабалист и мистик, а также отчасти восторженный поэт и большой суевер, но человек преоригинальный и подчас даже прелюбопытный».

Венцель действительно оказался знатоком. По его словам, пироп был найден в сухих полях Мероница. Вместе с глиной он был вмазан в стену, замечен и продан швабу (немцу) за горсть гороха. Будучи истинным чехом, Венцель не любил немцев и отзывается о них так: «Шваб может хорошо продавать камень, потому что он имеет каменное сердце; но гранить шваб не может. Шваб — насильник, он все хочет по-своему. Он не советуется с камнем…»

Венцель буквально влюбился в пироп. Он называет его чешским витязем, разговаривает с ним. Он очень долго готовится к тому, чтобы за какие-то минуты артистически преобразить камень. И он добился своего. Пироп «поглощал и извергал из себя пуки густого, темного огня. Венцель на какую-то незаметную линию снял края верхней площадки пиропа, и середина его поднялась капюшоном. Гранат принял в себя свет и заиграл: в нем, в самом деле, горела в огне очарованная капля несгораемой крови».

Вслед за Лесковым о гранатах и вообще о самоцветах с большим пониманием предмета писал А. И. Куприн. Например, рассказ «Суламифь» может служить пособием для геммологов. А «Гранатовый браслет» критика приняла восторженно: «Это подарок новому поколению, это призыв к большой любви». Громадным успехом пользовался рассказ и среди читателей. Им пришлись по душе чарующая княгиня Вера, ее муж — милый и чуткий князь Шеин, умный старый генерал и забавный чудак, окруженный ореолом благородства, — бедный телеграфист Желтков. И все-таки не их именами назван рассказ. Куприн отдал предпочтение безделушке, женскому наручному украшению. Почему?

Ко времени написания рассказа ценность гранатов на мировом рынке значительно упала. Упомянутый в Библии, воспетый поэтами, гранат становится камнем дешевым, мещанским. Впрочем, обратимся к первоисточнику.

«Он (браслет) был золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами. Но зато посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину. Когда Вера случайным движением удачно повернула браслет перед огнем электрической лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни.

„Точно кровь“! — подумала с неожиданной тревогой Вера».

Дешевый гранатовый браслет… Но вспомним Оскара Уайльда — любовь лучше богатства! И прочитаем отрывок из последнего письма Желткова княгине Вере:

«Посередине, между большими камнями, Вы увидите один зеленый. Это весьма редкий сорт граната — зеленый гранат. По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти».

Первое чтение рассказа Куприна всегда сопровождается эмоциональным ударом. Только через некоторое время начинают интересовать различные тонкости: были ли у героев прототипы (были!), придумана ли история несчастной любви или она основана на реальных фактах (основана, и даже вторую сонату Бетховена писатель слушал в семье одесского врача Л. Я. Майзельса), где сейчас находится гранатовый браслет, какие именно гранаты в него вставлены? На последние вопросы ответов долгое время не было.

В 1979 году в февральском номере журнала «Химия и жизнь» появилась статья Т. Б. Здорик, известного популяризатора самоцветов. Автор приходит к выводу, что имеется девяносто девять шансов из ста за то, что густо-красными камнями были альмандины, а редкий зеленый гранат в браслете был демантоидом.

Вывод не может не показаться странным — и вот почему. В природе существуют две красные разновидности граната и три зеленые. Альмандин имеет фиалковый оттенок, а лучшие сорта пиропа отливают тревожным кроваво-красным огнем. Точное описание Куприна более подходит все-таки к пиропу, нежели к альмандину. Писатель дал прекрасную деталь: княгиня Вера рассматривала браслет не при свече, а при ярком электрическом освещении. Слабенькое пламя свечи не смогло бы пробить густую окраску пиропа.

Из трех зеленых гранатов уваровит отпадает сразу: в природе практически нет крупных кристаллов, только щетки. Демантоид также не может быть в браслете. Дело в том, что время действия рассказа Куприна — начало XX века. А в письме к княгине Желтков сообщает, что браслет принадлежал его прабабке, то есть зеленый гранат был вставлен в браслет не позже начала XIX века. Кристаллы же демантоида впервые обнаружены на реке Бобровке (Средний Урал) в 1874 году. Вот и выходит, что зеленым гранатом в браслете мог быть только гроссуляр.

Обо всем этом читатели «Химии и жизни» были информированы нами в декабре 1980 года. Однако Т. Б. Здорик осталась при своем мнении. Спор решила Татьяна Буруковская в статье «В нем дивно все переплелось…» (журнал «Уральский следопыт», № 5, 1986 г.). Рассуждая примерно так же, как и мы, она пришла к выводу, что наиболее вероятными гранатами в браслете могли быть чешский пироп и гроссуляр.

Однако Т. Буруковская на этом не остановилась (завидное качество для исследователя-геммолога!). Она рассуждала следующим образом: «Почему А. И. Куприн, так поэтично и достоверно описавший размеры („с горошину“), огранку („кабошон“), степень обработки („плохо отшлифованные“), игру и цвет („прелестные густо-красные огни“) красных гранатов, столь скупо рассказал о зеленом („маленький зеленый камешек“)? Ведь оттенков зеленого цвета много, и однозначно зелеными гранаты не назовешь (демантоид, например, золотисто-зеленый). И почему этот камешек не яркий, не сверкающий, а странный? Что-то здесь не так, не по-купрински. Писатель, столь точный в изображении деталей, дает весьма размытый и приблизительный „портрет“ камня. Да полно, видел ли он его в натуре?»

Т. Буруковская взялась за поиски: рылась в литературе, писала письма. Ей невероятно повезло! Она узнала, что задолго до написания рассказа Куприн подарил жене браслет, покрытый мелкими гранатами, а посередине — несколько крупных камней. Более того, она разыскала сам браслет. Он оказался у Киры Васильевны Регининой, дочери журналиста Василия Александровича Регинина, близкого друга Куприна.

В журнале приводится цветная фотография браслета. Ажурная вязь из серебра, усыпанная мелкими пиропами. На лицевой стороне браслет схватывает круглую ажурную площадку, в которой собраны гранаты покрупнее. Некоторые гнезда пусты — следы времени, ведь прошло почти сто лет. «Прелестные густо-красные живые огни» загораются и бегут от камня к камню. Все точно, как в рассказе А. И. Куприна. И только зеленого граната здесь нет и никогда не было. Писатель его придумал, потому что по идее рассказа зеленый гранат должен был сообщить дар предвидения княгине Вере и спасти Желткова от насильственной смерти. Однако победило не романтическое предание, а жестокая реальность.

Между тем ценность граната в людских глазах падала с катастрофической быстротой. Например, в рассказе незаслуженно забытой писательницы Тэффи (1872–1952 гг.) «Приготовишка» он служит символом бедности и мещанской безвкусицы.

«Маша не любила, когда Лиза приходила в девичью.

— Нехорошо, барышня, с прислугами сидеть. Тетенька обидятся.

Лицо Маши отекшее, обрюзгшее, уши оттянуты огромными гранатовыми серьгами, падающими почти до плеч.

— Какие у вас красивые серьги! — говорила Лиза, чтобы переменить неприятный разговор.

— Это мне покойный барин подарил.

Лиза смотрит на серьги с легким отвращением».

А. Е. Ферсман объяснил причину обесценивания гранатов, в частности богемских пиропов. Эти самоцветы были обнаружены в нескольких километрах от Карловых Вар еще в XIII веке. Крестьяне находили их прямо на полях и относили в Прагу на продажу. Значение пиропов было настолько велико, что они рассматривались как национальная драгоценность.

Это подметил еще Н. С. Лесков, будучи в Богемии. Вот как говорит о самоцветах гранильщик из рассказа «Александрит»:

«— Чешский пироп горд для того, чтобы отвечать швабу. Нет, он разговаривать с швабами не станет. Нет, в нем и в чехе один дух… Он схитрил, он лучше позволил им, чтобы швабы отрезали ему голову…

— Ну да, — перебил я, — значит, он погиб.

— Погиб! Отчего?

— Вы сами сказали, что у него отрезали голову.

Дедушка Венцель сожалительно улыбнулся:

— Голова! Да, голова — важная штука, господин, но дух… дух еще важнее головы. Мало ли голов отрезали чехам, а они все живы… У пиропа закаленная кровь… Он знал, что ему надо делать. Он притворился, как чех под швабом, он отдал свою голову, а свой огонь спрятал в сердце… Я его вижу: вон он густой, неугасимый огонь чешской горы…»

В 1939 году швабы снова вторглись в Чехию. И уже другой русский писатель восторженно написал о чехах и о пиропах:

Вы конечно, узнали Марину Цветаеву и ее «Стихи о Чехии».

В XVII веке добычей и огранкой богемских пиропов занимались свыше десяти тысяч рабочих. Доход исчислялся сотнями тысяч золотых рублей в год. Однако рынок есть рынок. Борясь с конкурентами (пиропы нашли в Южной Африке), чешская промышленность вынуждена была понижать цены на гранат. Поэтому самоцветы обрабатывались небрежно, изделия превращались в дешевку. Такой камень казался слишком обыкновенным, мещанским. Его перестали покупать. К началу XX века промышленность богемского граната была убита, пироп вышел из моды.

Неужели и ныне он пребывает в этом качестве? Неужели его огненно-красные кристаллы не воспламеняют более умы людей?

Ответ мы найдем в рассказе И. А. Ефремова «Алмазная труба».

Этот фантастический гранат. «Профессор достал из портфеля камень, который он показывал начальнику главка. Небольшой кусок темной породы был плотен и тяжел. На грубозернистой поверхности скола мелкими каплями сверкали многочисленные кристаллы пиропа — красного граната — и чистой, свежей зеленью отливали включения оливина. Эти кристаллы отчетливо выделялись на светлом голубовато-зеленом фоне массы хром-диопсида. Кое-где сверкали крошечные васильковые огоньки дистена. Порода очаровывала глаз пестрым сочетанием чистых цветов».

Так поэтично Ефремов описал грикваит — породу, которая в виде включений находится в кимберлитовых алмазоносных трубках Южной Африки. Находка грикваита в любом месте земного шара является сигналом: здесь ищи алмазы! И вот герои Ефремова, испытывая невероятные лишения, идут по сибирской тайге, ищут алмазы. И добиваются своего.

«Султанов взглянул на свежий раскол породы — и вздрогнул от радости. Кроваво-красные кристаллики пиропа выступали на пестрой поверхности в смеси с оливковой и голубой зеленью зерен оливина и диопсида.

— Грикваит! — крикнул Султанов».

Вслед за грикваитом герои находят и алмазы.

Достоверно известно, что рассказ И. А. Ефремова читала геолог Л. А. Попугаева, первооткрывательница кимберлитов Якутии. Рассказ поразил научно обоснованным сравнением Сибири и Африки. Попугаева совместно с Н. Н. Сарсадских и А. А. Кухаренко предложила метод съемки, который заключался в том, что пироп показывает дорогу к коренному месторождению алмазов. Книжку с «Алмазной трубой» таскали геологи в полевых сумках. Через двенадцать лет после написания рассказа на письменный стол ученого и писателя легли три алмазика из Якутии.

Задолго до И. А. Ефремова (во второй половине XV в.) на Руси жил писатель, который написал фантастический рассказ «Сказание об Индийском царстве». В нем тоже горит гранат:

«Есть камень кармакаул, тои же камень господин всем камением драгим, в нощи же светит, аки огнь горит». Немного дальше опять: «В той же палате есть столпа два: на едином столпе камень, имя ему троп, а на другом столпе камень, имя ему кармакаул, в нощи же светит камень той драгыи, аки день, а в день аки злато, а оба велики, аки корчаги».

Великий писатель французского Ренессанса Франсуа Рабле был также монахом, врачом, ботаником. Интересовался он и самоцветами, читал «Естественную историю» Плиния Старшего. В романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» описаны аметисты, опалы, топазы, жемчужины. Поражает воображение «карбункул величиной со страусово яйцо в форме семигранника, карбункул дивный, изумительный; подняв на него глаза, мы чуть не ослепли, ибо ни солнечный свет, ни молния не превосходили его яркостью и силой блеска». Фантастический жанр требует преувеличений!

Затем гранат появился в рассказе Карела Чапека «Офир». Некий корабельщик побывал в легендарной золотой стране Офир. Возвратившись в Венецию, он рассказывает дожу и епископу о своих приключениях. Он говорит правду, а ему не верят. Ловят на «противоречиях»:

«— А скажи мне, мошенник, какие деревья там растут?

— Как какие деревья? — с трудом выговорил несчастный купец. — Известно какие, пальмы, монсеньер.

— Ну теперь ясно, что ты лжешь! — торжествующе молвил епископ. — Согласно свидетельству Бубона из Бискры, большого авторитета в этих вопросах, в Офире растут гранатовые деревья, у которых вместо зерен — карбункулы. Ты, приятель, выдумал преглупую историю!»

И бедного корабельщика, у которого не хватило фантазии придумать аборигенов с песьими головами, продали на галеры.

Фантаст Илья Варшавский — автор многих юморесок и пародий. Не пощадил он и Конан Дойла, пройдясь по Шерлоку Шолмсу и голубому карбункулу. Вот как заканчивается рассказ «Новое о Шерлоке Холмсе»:

«— Инспектор Летард! — сказал Холмс, обращаясь к нашему кэбмену. — Вы можете арестовать профессора Мориарти по обвинению в убийстве герцога и герцогини Монморанси. Он совершил это преступление, чтобы похитить голубой карбункул, находящийся в настоящее время в сумке этого кенгуру. Не трудитесь, профессор, мой друг Ватсон выстрелит первым!»

Как и полагается в фантастическом рассказе, Шерлок Холмс при ближайшем рассмотрении оказался роботом, а голубой карбункул — искусственным гранатом. Поэтому мы не можем предъявить И. Варшавскому те же претензии, что и Конан Дойлу.

Голубой гранат появляется в рассказе автора этих строк «Соискатели»: «Длинный коридор постепенно наливался золотым светом и вдруг распахнулся в округлый зал, окаймленный ребристыми колоннами. Сквозь стеклянную крышу били солнечные лучи, упираясь в груды динаров. Зал заполняло золотое сияние, в воздухе дрожали золотые пылинки, по колоннам стекали золотые сполохи. Там и сям стояли, лежали, валялись кувшины, истекающие монетами. Из волн золотого моря вдруг косо выплывал распахнутый сундук, наполненный карбункулами, лалами и яхонтами.

— Аллах!..

— Золото Искандара…

— Да обратится оно в прах, — прошипел атаман. — Нам нужен перстень с голубым гранатом. Только перстень!»

Искушенный читатель уже понимает, что если речь зашла о голубых карбункулах, которых в природе не бывает, то все эти аллахи и атаманы — обыкновенный камуфляж. И действительно, золотой зал и распахнутые сундуки с драгоценностями принадлежат не арабскому средневековью, а испытательному полигону.

Способ получения синего граната описан в рассказе «Лифт до Юпитера». Герою дано задание: вырастить кристалл, из которого будет выточено рабочее тело для магнетрона. В кристалл следует ввести радиоактивную добавку. Герой долго мучается, пока ему не улыбается удача. Заказанный гранат получен! «Борьба Иванович обернул кристалл тряпкой и посмотрел на свет. Он был прозрачный! Густой фиолетовый цвет с красными искрами преобладал в центральной части, подернутой паутиной мелких трещин. Но у носика и по краям были видны прозрачные густо-синие участки».

В заключение прочитаем отрывок из воспоминаний о замечательном фантасте А. С. Грине, написанных вдовой писателя.

«1926 год в Феодосии. Александр Степанович, придя вечером домой, попросил у меня какой-нибудь кусок шелка. Расстелил его на столе под лампой и выложил гранатовую брошь.

Тепло густо-красных камней вошло в сердце — как красиво!

— Чудесный это камень, — сказал Александр Степанович. — Я испытываю тихую радость, смотря в красную его глубину. Говорят, кто носит этот камень, того люди любят. Носи, родная, пусть тебя любят. Такой гранат ближе к душе, чем бриллианты.

Вот я и ношу более сорока лет. Все потеряла, а она чудом не ушла, стала мне другом-воспоминанием».