По ту сторону растет огромное дерево, и вокруг него царит вечная метель.

Ветер воет тоскливо, с надрывом, рыдает где-то вверху, рассекаемый голыми ветвями. Тоненькие нити трепещут в холодных потоках, слабо сияя в темноте. Снег падает крупными пушистыми хлопьями, мгновенно подхватываемыми торжествующей вьюгой — серовато-белой, как небо над моим самым родным и самым ненавистным городом.

Здесь все иначе. Иногда мне кажется, что только за Гранью — настоящая жизнь: в дрожи ветвей, в безумном танце сияющих тоненьких ниточек-душ, в свисте ветра и неисчерпаемой, громадной силе, которой пропитан каждый вздох. Говорят, со временем мир по ту сторону теряет свое очарование, — но я не верю. Здесь — словно в открытом океане: незваного гостя охватывает либо животный ужас, либо священный трепет и безудержный восторг — но равнодушие способен испытывать лишь тот, кто провел на волнах всю свою жизнь.

Первое правило некромантии гласит: никогда не задерживаться за Гранью дольше одной ночи. Здесь в воздухе разлита безграничная мощь, и напиться ею невозможно — а вот захлебнуться, как соленой водой, — очень легко.

За призрачно тонкой Гранью, отделяющей реальный мир от загробного, пробуждается Та, Что Сильнее Меня. Та, что лучше меня, мудрее, отчаянней.

Та, в чьей голове в миг, когда меня не стало, поселился неизбывный волчий вой, не смолкающий ни на секунду.

Та, что кричит: выпусти меня! Дай вздохнуть! Пусти на волю!

Та, что бьется, царапается, в бессильной ярости молотя когтистыми кулаками по нереальным стенам той темницы, в которую ее загнали чужие ожидания и ее долг.

Та, что не замолкает, не утихает, пока не добьется своего, чего бы ей это ни стоило.

Та, что взялась ненавидеть и мстить вместо меня.

Та, которой еще не все равно.

Я никого не боюсь так, как ее. И никому не завидую так же сильно.

Она живет лишь здесь, в царстве ночной метели и беззвездных небес, среди плача ветра и чужих надежд — моя королева, королева несбывшегося, запертая мной же в клетке голых ветвей и тоненьких нитей; и я почти готова забыть о Первом правиле, чтобы еще немного побыть ею. Но мое «почти» продлится ровно столько, сколько необходимо, чтобы Хелла не осталась без наследника: я — это я, Эданна Адриана Таш ри Эйлэнна, и до Той, Что Сильнее Меня, мне не хватает около двенадцати месяцев, нескольких дюжин учебников и отточенного умения посылать всех в задницу, когда хочется.

Поэтому я должна собраться с духом, глотнуть напоследок холодного воздуха, насквозь пропитанного сладкой, недоступной силой, и вернуться за Грань, — к живым, которые до сих пор верят, что я по-прежнему одна из них.

* * *

Первым вернулся слух. В реальном мире звуки растеряли половину тональностей и подтекстов, но, тем не менее, никуда не делись: тихий шелест бумаг, напряженное перешептывание на родном наречии и удаляющиеся шаги. Следом пришло осязание: я лежала на чем-то мягком, а на кончиках пальцев все танцевали ажурные снежинки, принесенные из-за Грани, и больше всего на свете хотелось вернуться обратно… но пришлось, как обычно, пересилить себя и открыть глаза.

Похоже, меня успели опознать и перетащить в посольство: характерный хелльский размах в архитектуре и минималистский дизайн помещений ни с чем не спутаешь. В огромной комнате с большим окном стояла одна кровать да книжная полка у противоположной стены. Потолок безнадежно терялся где-то наверху, и, судя по отдаленному поблескиванию, кто-то все-таки умудрился повесить туда люстру — хотя было очевидно, что в таком деле не поможет ни одна стремянка; на такой высоте куда актуальнее заклинание левитации или, по крайней мере, летающая пластина.

В спальне никого не оказалось, так что я, пользуясь отсутствием целителей и лекарей, бодро соскочила с чужой кровати… и обнаружила, что такой поворот событий какая-то чрезмерно догадливая сволочь предусмотрела: не выбежишь же в чужой ночнушке в коридор посольства! Я растерянно одернула длинный подол (вот демон, неужели кто-то в этом действительно спит?!) и, наскоро оглядевшись и, естественно, не обнаружив свою рабочую робу, вышла в центр комнаты.

В животе неуклюже заворочался склизкий комок страха — и я уже почти привычно подняла руки на уровень груди, втянула в себя воздух — и резко опустила, с шипением выдохнув.

От этого никуда не деться, так что нечего трусить и тянуть время, все равно придется проверять.

Простенький выпад с воображаемым мечом. Заклинание-светлячок, которому учат детей, что боятся темноты. Базовая позиция классического вальса — раз-два-три…

Жуткая ежеутренняя перекличка: живые пальцы — девять на руках, десять на ногах; корпус вроде держится под нужным углом; голова набок не заваливается; мышцы лица — я нарочно дернула щекой и сощурилась — в норме… демон его знает, что творится внутри, но, судя по внешним признакам, мне отмерен еще как минимум один день.

Взбодрившись, я сунулась к книжной полке — и пришла к простенькому выводу, что либо господин посол увлекается дешевой околонаучной фантастикой и ни разу не читал конституцию Хеллы, либо одна чрезвычайно загадочная личность успела разузнать последние новости о моем местонахождении и тут же бросилась обо мне заботиться изо всех сил. Знакомый почерк угадывался и в идее одеть меня в демонову ночную рубашку, и в выборе литературы, и в том, что одеяло на кровати оказалось шерстяным, несмотря на разгар лета, и…

Я невесело хмыкнула, машинально выплетая заклинание мысленного общения, поскольку меня прямо-таки распирало немедленно этой самой личности сообщить:

— Фирс, ты нереальный зануда! Мог бы хоть справочник по травоведению подсунуть!

Он отозвался мгновенно, сразу расставив все на свои места:

— Чтобы чудом выжившая при взрыве Эданна Хеллы первым делом сунулась готовить себе антидот на развалинах погодной башни? Я уж не говорю о том, что для всей Павеллы ты — несчастная пострадавшая девочка, которой положено пребывать в шоковом состоянии, а не рыскать по книжным полкам!

— Вот и я говорю, что ты зануда, — невольно я расхохоталась, и смех эхом заметался по полупустому помещению. — Ты хотя бы заглянешь? Или ситуация несколько сложнее, чем хотелось бы?

— Если только в том плане, что теперь я должен Роллине совершенно заоблачную сумму, — пришла чужая мысль, окрашенная в грязно-зеленый цвет той самой жабы, которая душила придворного художника. — Загляну, заставлю выпить ингибитор и предложу набить морду Тамазу в качестве культурной программы.

— Он натворил что-то еще? — нахмурилась я.

— Что-то еще? — эхом повторил Фирс. — Так, я сейчас приду, и ты мне все подробно расскажешь, а потом пойдем бить морду фею.

— Хорошо, — растерянно согласилась я, впервые задавшись вопросом — а где же это мы с Фирсом так прокололись, что Тамаз заметил мои не афишируемые таланты? — но ничего более-менее адекватного в голову не пришло. Зато я наконец сообразила, что стоять босиком на мраморном полу — не слишком удачная идея, и залезла обратно на кровать. Шерстяное одеяло пришлось как нельзя кстати.