Однажды зимним вечерком В бордели на Мещанской Сошлись с расстриженным попом Поэт, корнет уланский, Московский модный молодец. Подьячий из Сената Да третьей гильдии купец, Да пьяных два солдата. Всяк, пуншу осушив бокал, Лег с блядью молодою И на постели откатал Горячею елдою. ­ Кто всех задорнее ебет? Чей хуй средь битвы рьяной Пизду кудрявую дерет Горя как столб багряный? О землемер и пизд и жоп, Блядун трудолюбивый, Хвала тебе, расстрига поп, Приапа жрец ретивый В четвертый раз ты плешь впустил, И снова щель раздвинут, В четвертый принял, вколотил И хуй повисший вынул! ­ Повис! Вотще своей рукой Ему милашка дрочит И плешь сжимает пятерней, И волосы клокочет. Вотще! Под бешеным попом Лежит она, тоскует И ездит по брюху верхом, И в ус его целует. Вотще! Елдак лишился сил, Как воин в тяжей брани, Он пал, главу свою склонил И плачет в нежной длани. ­ Как иногда поэт Хвостов, Обиженный природой, Во тьме полуночных часов Корпит над хладной одой, Пред ним несчастное дитя — И вкривь, и вкось, и прямо Он слово звучное, кряхтя, Ломает в стих упрямо, — Так блядь трудилась над попом, Но не было успеха, Не становился хуй столбом, Как будто бы для смеха. ­ Зарделись щеки, бледный лоб Стыдом воспламенился, Готов с постели прянуть поп. Но вдруг остановился. Он видит — в ветхом сюртуке С спущенными штанами, С хуиной толстою в руке, С отвисшими мудами Явилась тень — идет к нему Дрожащими стопами, Сияя сквозь ночную тьму Огнистыми очами. ­ Что сделалось с детиной тут?» Вещало привиденье. — «Лишился пылкости я муд, Елдак в изнеможеньи, Лихой предатель изменил, Не хочет хуй яриться». «Почто ж, ебена мать, забыл Ты мне в беде молиться?» — «Но кто ты?» — вскрикнул Ебаков, Вздрогнув от удивленья. «Твой друг, твой гений я — Барков!» Сказало привиденье. ­ И страхом пораженный поп Не мог сказать ни слова, Свалился на пол будто сноп К портищам он Баркова, «Восстань, любезный Ебаков, Восстань, повелеваю, Всю ярость праведных хуев Тебе я возвращаю. Поди, еби милашку вновь!» О чудо! Хуй ядреный Встает, краснеет плешь, как кровь, Торчит как кол вонзенный. ­ «Ты видишь, — продолжал Барков, Я вмиг тебя избавил, Но слушай: изо всех певцов Никто меня не славил; Никто! Так мать же их в пизду Хвалы мне их не нужны, Лишь от тебя услуги жду — Пиши в часы досужны! Возьми задорный мой гудок, Играй им как попало! Вот звонки струны, вот смычок, Ума в тебе не мало. ­ Не пой лишь так, как пел Бобров, Ни Шелехова тоном. Шихматов, Палицын, Хвостов Прокляты Аполлоном. И что за нужда подражать Бессмысленным поэтам? Последуй ты, ебена мать, Моим благим советам, И будешь из певцов певец, Клянусь я в том елдою, — Ни чорт, ни девка, ни чернец Не вздремлют под тобою». ­ — «Барков! доволен будешь мной!» Провозгласил детина, И вмиг исчез призрак ночной, И мягкая перина Под милой жопой красоты Не раз попом измялась, И блядь во блеске наготы Насилу с ним рассталась. Но вот яснеет свет дневной, И будто плешь Баркова, Явилось солнце за горой Средь неба голубого. ­ И стал трудиться Ебаков: Ебет и припевает Гласит везде: «Велик Барков!» Попа сам Феб венчает; Пером владеет как елдой, Певцов он всех славнее; В трактирах, кабаках герой, На бирже всех сильнее. И стал ходить из края в край С гудком, смычком, мудами. И на Руси воззвал он рай Бумагой и пиздами. ­ И там, где вывеской елдак Над низкой ветхой кровлей, И там, где с блядью спит монах, И в скопищах торговли, Везде затейливый пиит Поет свои куплеты. И всякий день в уме твердит Баркова все советы. И бабы, и хуястый пол Дрожа ему внимали, И только перед ним подол Девчонки подымали. ­ И стал расстрига-богатырь Как в масле сыр кататься. Однажды в женский монастырь Как начало смеркаться, Приходит тайно Ебаков И звонкими струнами Воспел победу елдаков Над юными пиздами. У стариц нежный секелек Зардел и зашатался. Как вдруг ворота на замок И пленным поп остался. ­ Вот в келью девы повели Поэта Ебакова. Кровать там мягкая в пыли Является дубова. И поп в постелю нагишом Ложиться поневоле. И вот игуменья с попом В обширном ебли поле. Отвйсли титьки до пупа, И щель идет вдоль брюха. Тиран для бедного попа, Проклятая старуха! ­ Честную матерь откатал, Пришлец благочестивый И в думе страждущей сказал Он с робостью стыдливой — «Какую плату восприму?» «А вот, мой сын, какую: Послушай, скоро твоему Не будет силы хую! Тогда ты будешь каплуном, А мы прелюбодея Закинем в нужник вечерком Как жертву Асмодея». ­ О ужас! бедный мой певец, Что станется с тобою? Уж близок дней твоих конец, Уж ножик над елдою! Напрасно еть усердно мнишь Девицу престарелу, Ты блядь усердьем не смягчишь, Под хуем поседелу. Кляни заебины отца И матерну прореху. Восплачьте, нежные сердца, Здесь дело не до смеху! ­ Проходит день, за ним другой, Неделя протекает, А поп в обители святой Под стражей пребывает. О вид, угодный небесам? Игуменью честную Ебет по целым он часам В пизду ее кривую, Ебет… но пламенный елдак Слабеет боле, боле, Он вянет, как весенний злак, Скошенный в чистом поле. ­ Увы, настал ужасный день. Уж утро пробудилось, И солнце в сумрачную тень Лучами водрузилось, Но хуй детинин не встает. Несчастный устрашился, Вотще муде свои трясет, Напрасно лишь трудился; Надулся хуй, растет, растет, Вздымается лениво… Он снова пал и не встает, Смутился горделиво. ­ Ах, вот скрипя шатнулась дверь, Игуменья подходит, Гласит: «Еще пизду измерь» И взорами поводит, И в руки хуй… но он лежит, Лежит и не ярится, Она щекочет, но он спит, Дыбом не становится… «Добро», игуменья рекла И вмиг из глаз сокрылась. Душа в детине замерла, И кровь остановилась. ­ Расстригу мучила печаль, И сердце сильно билось, Но время быстро мчится вдаль, И темно становилось. Уж ночь с ебливою луной На небо наступала, Уж блядь в постели пуховой С монахом засыпала. Купец уж лавку запирал, Поэты лишь не спали И, водкою налив бокал, Баллады сочиняли. ­ И в келье тишина была. Вдруг стены покачнулись, Упали святцы со стола, Листы перевернулись, И ветер хладный пробежал Во тьме угрюмой ночи, Баркова призрак вдруг предстал Священнику пред очи. В зеленном ветхом сюртуке С спущенными штанами, С хуиной толстою в руке, С отвисшими мудами. ­ — «Скажи, что дьявол повелел», — «Надейся, не страшися», — «Увы, что мне дано в удел? Что делать мне?» — «Дрочися!» И грешный стал муде трясти Тряс, тряс, и вдруг проворно Стал хуй все вверх и вверх расти, Торчит елдак задорно. И жарко плешь огнем горит, Муде клубятся сжаты, В могучих жилах кровь кипит, И пышет хуй мохнатый. ­ Вдруг начал щелкать ключ в замке, Дверь громко отворилась, И с острым ножиком в руке Игуменья явилась. Являют гнев черты лица, Пылает взор собачий, Но вдруг на грозного певца, На хуй попа стоячий Она взглянула, пала в прах, Со страху обосралась, Трепещет бедная в слезах И с духом тут рассталась. ­ — «Ты днесь свободен, Ебаков!» Сказала тень расстриге. Мой друг, успел найти Барков Развязку сей интриге — «Поди! Отверзты ворота, Тебе не помешают, И знай, что добрые дела Святые награждают. Усердно ты воспел меня, И вот за то награда» — Сказал, исчез — и здесь, друзья, Кончается баллада.

От всенощной вечер идя домой, Антипьевна с Марфушкою бранились; Антипьевна отменно горячилась. «Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой; Ты думаешь, что я уж позабыла Ту ночь, когда, забравшись в уголок, Тыс крестником Ванюшкою шалила? Постой, о всем узнает муженек!» — Тебе ль грозить! — Марфуша отвечает, — Ванюша — что? Ведь он еще дитя, А сват Трофим, который у тебя И день и ночь? Весь город это знает. Молчи ж, кума — и ты, как я, грешна, А всякого словами разобидишь; В чужой пизде соломинку ты видишь, А у себя не видишь и бревна.

Орлов с Истоминой в постеле В убогой наготе лежал. Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал. Не думав милого обидеть, Взяла Лаиса микроскоп И говорит: «Позволь увидеть, Чем ты меня, мой милый, еб».

А шутку не могу придумать я другую, Как только отослать Толстого к хую.

Веселый вечер в жизни нашей Запомним, юные друзья; Шампанского в стеклянной чаше Шипела хладная струя. Мы пили — и Венера с нами Сидела, прея за столом. Когда ж вновь сядем вчетвером С блядьми, вином и чубуками?

Недавно тихим вечерком Пришел гулять я в рощу нашу И там у речки под дубком Увидел спящую Наташу. Вы знаете, мои друзья, К Наташе вдруг подкравшись, я Поцеловал два раза смело, Спокойно девица моя Во сне вздохнула, покраснела; Я дал и третий поцелуй, Она проснуться не желала, Тогда я ей засунул хуй — И тут уже затрепетала.

Накажи, святой угодник, Капитана Борозду, Разлюбил он, греховодник, Нашу матушку пизду.

Ты помнишь ли, как были мы в Париже, Где наш казак иль полковой наш поп Морочил вас, к винцу подсев поближе, И ваших жен похваливал да еб? Хоть это нам не составляет много, Не из иных мы прочих, так сказать; Но встарь мы вас наказывали строго, Ты помнишь ли, скажи, ебена мать?

Сводня грустно за столом Карты разлагает. Смотрят барышни кругом, Сводня им гадает: «Три десятки, туз червей И король бубновый — Спор, досада от речей И притом обновы… А по картам — ждать гостей Надобно сегодня». Вдруг стучатся у дверей: Барышни и сводня Встали, отодвинув стол, Все толкнули целку, Шепчут: «Катя, кто пришел? Посмотри хоть в щелку». Кто? Хороший человек… Сводня с ним знакома, Он с блядями целый век, Он у них как дома. Бляди в кухню руки мыть Кинулись прыжками, Обуваться, букли взбить, Прыскаться духами. Сводня гостя между тем Ласково встречает, Просит лечь его совсем. Он же вопрошает: «Что, как торг идет у вас? Выручки довольно?» Сводня за щеку взялась И вздохнула больно: «Хоть бывало худо мне, Но такого горя Не видала и во сне, Хоть бежать за море. Верите ль, с Петрова дня Ровно до субботы Все девицы у меня Были без работы. Четверых гостей, гляжу, Бог мне посылает. Я блядей им вывожу, Каждый выбирает. Проеблись они всю ночь, Кончили, и что же? Не платя пошли все прочь, Господи, мой боже!» Гость ей: «Право, мне вас жаль. Здравствуй, друг Анета, Что за шляпка! что за шаль, Подойди, Жанета. А, Луиза, — поцелуй, Выбрать, так обидишь; Так на всех и встанет хуй, Только вас увидишь.» «Что же, — сводня говорит, — Хочете ль Жанету? У нее пизда горит. Иль возьмете эту?» Бедной сводне гость в ответ' «Нет, не беспокойтесь, Мне охоты что-то нет, Девушки, не бойтесь». Он ушел — все стихло вдруг, Сводня приуныла, Дремлют девушки вокруг, Свечка вся оплыла. Сводня карты вновь берет, Молча вновь гадает, Но никто, никто нейдет — Сводня засыпает.

Царь Никита жил когда-то Праздно, весело, богато, Не творил добра, ни зла, И земля его цвела. Царь трудился понемногу, Кушал, пил, молился Богу И от разных матерей Прижил сорок дочерей. Сорок девушек прелестных, Сорок ангелов небесных, Милых сердцем и душой. Что за ножка —Боже мой, А головка, темный волос, Чудо — глазки, чудо — голос, Ум — с ума свести бы мог. Словом, с головы до ног Душу, сердце все пленяло; Одного недоставало. Да чего же одного? Так, безделки, ничего. Ничего иль очень мало, Все равно — недоставало. Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры, Слишком чопорной цензуры? Как быть?.. Помоги мне, Бог? У царевен между ног. Нет, уж это слишком ясно И для скромности опасно, — Так иначе как-нибудь: Я люблю в Венере грудь, Губки, ножку особливо, Но любовное огниво, Цель желанья моего… Что такое?.. Ничего?.. Ничего, иль очень мало… И того-то не бывало У царевен молодых, Шаловливых и живых. Их чудесное рожденье Привело в недоуменье Все придворные сердца. Грустно было для отца И для матерей печальных. А от бабок повивальных Как узнал о том народ — Всякий тут разинул рот, Ахал, охал, дивовался, И иной, хоть и смеялся, Да тихонько, чтобы в путь До Нерчинска не махнуть. Царь созвал своих придворных, Нянек, мамушек покорных — Им держал такой приказ: «Если кто-нибудь из вас Дочерей греху научит, Или мыслить их приучит. Или только намекнет, Что у них недостает, Иль двумысленное скажет, Или кукиш им покажет, — То — шутить я не привык — Бабам вырежу язык, А мужчинам нечто хуже, Что порой бывает туже.» Царь был строг, но справедлив, А приказ красноречив; Всяк со страхом поклонился, Остеречься всяк решился, Ухо всяк держал востро И хранил свое добро. Жены бедные боялись, Чтоб мужья не проболтались; Втайне думали мужья: «Провинись, жена моя?» Видно сердцем были гневны. Подросли мои царевны. Жаль их стало. Царь — в совет* Изложил там свой предмет: Так и так — довольно ясно, Тихо, шепотом, негласно, Осторожнее от слуг. Призадумались бояры, Как лечить такой недуг. Вот один советник старый Поклонился всем — и вдруг В лысый лоб рукою брякнул И царю он так вавакнул: «О, премудрый государь! Не взыщи мою ты дерзость, Если про плотскую мерзость Расскажу, что было встарь. Мне была знакома сводня (Где она и чем сегодня? Верно тем же, чем была). Баба ведьмою слыла, Всем недугам пособляла, Немощь членов исцеляла. Вот ее бы разыскать; Ведьма дело все поправит: А что надо — то и вставит». — «Так за ней сейчас послать! — Воскликает царь Никита, Брови сдвинувши сердито: — Тотчас ведьму отыскать! Если нас она обманет, Чего надо не достанет, Или с умыслом солжет, — Будь не царь я, а бездельник, Если в чистый понедельник Сжечь колдунью не велю: И тем небо умалю.» Вот секретно, осторожно, По курьерской подорожной И во все земли концы Были посланы гонцы. Они скачут всюду рыщут И царю колдунью ищут. Год проходит и другой — Нету вести ни какой… Наконец один ретивый Вдруг напал на след счастливый, Он заехал в темный лес (Видно вел его сам бес.) Видит он стоит избушка. Ведьма в ней живет, старушка. Как он был царев посол Так к ней прямо и вошел.. Поклонился ведьме смело, Изложил царево дело: Как царевны рождены И чего все лишены. Ведьма мигом все смекнула… В дверь гонца она толкнула. Так промолвив: «Уходи Поскорей и без оглядки, Не то — бойся лихорадки… Через три дня приходи За посылкой и ответом, Только помни — чуть с рассветом» После ведьма заперлась, Трое суток ворожила, Так что беса приманила. Чтоб отправить во дворец, Сам принес он ей ларец . Полный грешными вещами, Обожаемыми нами. Там их было всех сортов, Все отборные с кудрями… Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла, Их в салфетку завернула И на ключ в ларец замкнула, С ним отправила гонца, Дав на путь серебреца. Едет он. Заря зарделась… Отдых сделать захотелось, Захотелось закусить, Жажду водкой утолить. Он был малый аккуратный, Всем запасся в путь обратный. Вот коня он разнуздал И покойно кушать стал. Конь пасется. Он мечтает, Как его царь вознесет, Графом князем назовет. Что же ларчик заключает? Что царю в нем ведьма шлет? В щелку смотрит нет не видно — Заперт плотно как обидно! Любопытство страх берет И всего его тревожит Ухо они к замку приложит — Ничего не чует слух: Нюхает — знакомый дух… Тьфу ты пропасть? что за чудо? Посмотреть ей-ей не худо? И не вытерпел гонец.. Но лишь отпер он ларец, Птички — порх и улетели, И кругом на ветках сели, И хвостами завертели. Наш гонец давай их звать, Сухарями их прельщать. Крошки сыплет — все напрасно (Видно кормятся не тем): На сучках им петь прекрасно, А в ларце сидеть зачем? Вот тащится вдоль дороги, Вся согнувшаяся дугой, Баба старая с клюкой. Наш гонец ей бухнул в ноги: «Пропаду я с головой! Помоги будь мать родная? Посмотри беда какая. Не могу их изловить? Как же горю пособить?» Вверх старуха посмотрела, Плюнула и прошипела: «Поступил ты хоть и скверно, Но не печалься не тужи, Ты им только покажи — Сами все слетят наверно». «Ну, спасибо», — он сказал… И лишь только показал — Птички вмиг к нему слетели И квартирой овладели. Чтоб беды не знать другой, Он без дальних оговорок Тотчас их под ключ все сорок И отправился домой. Как княжны их получили Прямо в клетки посадили Царь на радости такой Задал сразу пир горой Семь дней сряду пировали Целый месяц отдыхали Царь совет весь наградил, Да и ведьму не забыл Из кунсткамеры в подарок Ей послал в спирту огарок (Тот который всех дивил), Две ехидны, два скелета Из того же кабинета… Награжден был и гонец Вот и сказочки конец. ____________________ Многие меня поносят И теперь пожалуй спросят Глупо так зачем шучу? Что за дело им? Хочу.

Кипит веселый Петергоф, Толпа по улицам пестреет, Печальный лагерь юнкеров Приметно тихнет и пустеет Туман ложится по холмам, Окрестность сумраком одета — И вот к далеким небесам, Как долгохвостая комета, Летит сигнальная ракета. Волшебно озарился сад, Затейливо, разнообразно; Толпа валит вперед, назад, Толкается, зевает праздно. Узоры радужных огней, Дворец, жемчужные фонтаны Жандармы, белые султаны, Корсеты дам, гербы ливрей, Колеты кирасир мучные, Лядунки, ментики златые, Купчих парчовые платки, Кинжалы, сабли, алебарды, С гнилыми фруктами лотки, Старухи, франты, казаки, Глупцов чиновных бакенбарды Венгерки мелких штукарей, Толпы приезжих иноземцев, Татар, черкесов и армян, Французов тощих, толстых немцев И долговязых англичан — В одну картину все сливалось В аллеях тесных и густых И сверху ярко освещалось Огнями склянок расписных.. Гурьбу товарищей покинув, У моста…….. стоял И каску на глаза надвинув, Как юнкер истинный, мечтал О мягких ляжках, круглых жопках (Не опишу его мундир, Но лишь для ясности и в скобках Скажу, что был он кирасир). Стоит он пасмурный и пьяный, Устал бродить один везде, С досадой глядя на фонтаны, Стоит — и чешет он муде. «Ебена мать! два года в школе, А от роду — смешно сказать — Лет двадцать мне и даже боле; А не могу еще по воле Сидеть в палатке иль гулять! Нет, видишь, гонят, как скотину! Ступай-де в сад, да губ не дуй! На жопу натяни лосину, Сожми муде да стисни хуй! Да осторожен будь дорогой: Не опрокинь с говном лотка! Блядей не щупай, курв но трогай! Мать их распроеби! тоска!» Умолк, поникнув головою. Народ, шумя, толпится вкруг Вот кто-то легкою рукою Его плеча коснулся вдруг; За фалды дернул, тронул каску… Повеса вздрогнул, изумлен: Романа чудную завязку Уж предугадывает он И, слыша вновь прикосновенье, Он обернулся с быстротой, И ухватил… о восхищенье! За титьку женскую рукой. В плаще и в шляпе голубой, Маня улыбкой сладострастной, Пред ним хорошенькая блядь; Вдруг вырвалась, и ну бежать! Он вслед за ней, но труд напрасный! И по дорожкам, по мостам, Легко, как мотылек воздушный, Она кружится здесь и там; То, удаляясь равнодушно, Грозит насмешливым перстом, То дразнит дерзким языком. Вот углубилася в аллею; Все чаще, глубже; он за нею, Схватясь за кончик палаша, Кричит: «Постой, моя душа!» Куда! красавица не слышит, Она все далее бежит: Высоко грудь младая дышит, И шляпка на спине висит. Вдруг оглянулась, оступилась, В траве запуталась густой, И с обнаженною пиздой Стремглав на землю повалилась. А наш повеса тут как тут, Как с неба, хлоп на девку прямо! «Помилуйте! в вас тридцать пуд! Как этак обращаться с дамой! Пустите! что вы? ой!» — «Молчать! Смотрите, лихо как ебать!» Все было тихо. Куст зеленый Склонился мирно над четой. Лежит на бляди наш герой. Вцепился в титьку он зубами, «Да что вы, что вы?» — Ну скорей! «Ах боже мой, какой задорный! Пустите, мне домой пора! Кто вам сказал, что я такая?» — На лбу написано, что блядь! И закатился взор прекрасный, И к томной груди в этот миг Она прижала сладострастно Его угрюмый, красный лик. — Скажи мне, как тебя зовут? — «Маланьей». — Ну, прощай, Малаша. — «Куда ж?» — Да разве киснуть тут? Болтать не любит братья наша; Еще в лесу не ночевал Ни разу я. — «Да разве ж даром?» Повесу обдало как варом, Он молча муде почесал. — Стыдись! — потом он молвил важно: Уже ли я красой продажной Сию минуту обладал? Нет, я не верю! — «Как не веришь? Ах сукин сын! подлец, дурак!» — Ну, тише! Как спущу кулак, Так у меня подол обсерешь! Ты знай: я не балую дур: Когда ебу, то upor amour! Итак, тебе не заплачу я: Но если ты простая блядь, То знай: за честь должна считать Знакомство юнкерского хуя! — И, приосанясь, рыцарь наш, Насупив брови, покосился, Под мышку молча взял палаш, Дал ей пощечину — и скрылся. И ночью, в лагерь возвратясь, В палатке дымной, меж друзьями Он рек, с колен счишая грязь: «Блажен, кто не знаком с блядями! Блажен, кто под вечер в саду Красотку добрую находит, Дружится с ней, интригу сводит — И плюхой платит за пизду!»

Прощай, холодный и бесстрастный Великолепный град рабов, Казарм, борделей и дворцов, С твоею ночью, гнойно-ясной, С твоей холодностью ужасной К ударам палок и кнутов. С твоею подлой царской службой, С тврим тщеславьем мелочным, С твоей чиновнической жопой, Которой славны, например, И Калайдович, и Лакьер. С твоей претензией — с Европой Идти и в уровень стоять. Будь проклят ты, ебена мать!

Спи, мой хуй толстоголовый, Баюшки-баю, Я тебе, семивершковый, Песенку спою. Безобразно и не в меру Еб ты в жизнь свою, Сонькой начал ты карьеру, Баюшки-баю. Помнишь, как она смутилась, Охватил всю страх, Когда в первый раз явился Ты у ней в руках? Но когда всю суть узнала, Голову твою Тихо гладила, ласкала, Баюшки-баю. Расцветал ты понемногу И расцвел, друг мой, Толщиной в телячью ногу, Семь вершков длиной. И впоследствии макушку Так развил свою, Что годился на толкушку, Баюшки-баю. Очень жаль, что не издали Нам закон такой, Что давали тем медали. У кого большой. Мне, наверное, бы дали За плешь на хую. Уж мотались бы медали, Баюшки-баю. Помнишь, девки чуть не в драку Нам давали еть. Как заправишь через сраку — Любо поглядеть. Да, работали на славу Мы в родном краю, Красным девкам на забаву, Баюшки-баю. Как-то раз, видно по злобе, Нас попутал бес. Ты к кухарке нашей Домне В задницу залез. Помнишь, как она орала Во всю мочь свою? И недели три дристала, Баюшки-баю. Знать, от сильного запиху, Иль судил так рок. Получил ты невстаниху, Миленький дружок. А теперь я тихо, чинно Сяду в уголок И тебя, мой друг старинный, Выну из порток. Погляжу я, от страданья Тихо слезы лью, Вспомню все твои деянья, Баюшки-баю. Плешь моя, да ты ли это! Ишь как извелась, Из малинового цвета В сизый облеклась. А муде, краса природы, Вас не узнаю; Знать, прошли младые годы, Баюшки-баю. Но когда навек усну я, И тебя возьмут — Как образчик дивный хуя В Питер отошлют. Скажет там народ столичный, Видя плешь твою: «Экий хуй-то был отличный, Баюшки-баю!»

Каждый день в саду гарема, Близь шумящего фонтана Гордым лебедем проходит Дочь великого султана. Каждый день невольник юный Дочь султана здесь встречает, И она, в его объятья Бросившись, в блаженстве тает Каждый день невольник этот, Взяв в охапку дочь султана, С вожделеньем ощущает Гибкость девичьего стана. Каждый день под кипарисом Он ей груди обнажает И к соскам прелестной девы Он устами прилипает. Каждый день султана дочка Резво с пленником играет: Расстегнув его шальвары, Член оттуда вынимает. Каждый день малюткой ручкой Этот член она щекочет И любовные словечки Нежным голосом бормочет. Каждый день в ответ на этот Знак вниманья очень лестный Он, стянув с нее шальвары, Созерцает вид чудесный. Каждый день султана дочка, Вся от страсти замирая, Ляжки в неге раздвигает, Член любовника вставляя. Каждый день любовник пылкий, В этом райском уголочке Наслаждаясь телом девы, Трет пизду султана дочки. Каждый день под ним младая, Извиваясь в неге томной, Яйца пленника младого Ловит ручкою нескромной. Каждый день она в истоме Сладострастной замирает, Когда чувствует, что соку Ей в пизду он напускает. Каждый день султана дочка, Утолив свои желанья, Возвращается к мамаше Вплоть до нового свиданья…

Я помню чудное мгновенье: Она на зов явилась мой, Томима жаждой наслажденья, Палима страстью огневой… Чтоб на алтарь Венеры с нею Усердней жертву приносить, Чтоб ласки сделать горячее, Вино мы дружно стали пить. И вот, когда шестую кружку Мы осушили с ней до дна, Я убедил свою подружку, Чтоб платье сбросила она. Одежда легкая упала К ногам красавицы младой, И обнаженная предстала Венеры жрица предо мной. Вид чудного нагого тела Во мне желанья пробудил, Я сбросил тунику и к делу В томленьи сладком приступил. Схватив красавицу в объятья, Не медля ни мгновенья, стал Нагие прелести ласкать я: Красотку я к себе прижал, Любуясь нежными сосками Упругих молодых грудей, Я мял их жадными перстами… Но я ласкал всего нежней Предмет, которым утоляем Мы похоть сладкую свою, Ту щель, куда мы посылаем В миг сладкий семени струю. Ключом желанья в нас кипели, Терпеть мы дальше не могли И на разубранной постели, Обнявшись, вместе мы легли. И там, желаньем пламенея, Волненье чувствуя в крови, Вкушать мы стали вместе с нею Утехи сладкие любви. Я слабое сопротивленье Моей подружки победил И плоть свою в одно мгновенье В ее влагалище вонзил. И, заключив в объятьи смелом Красотку страстную мою, Ее нагим роскошным телом Стал утолять я страсть мою. Красотка подо мной взыграла И, сладкой похоти полна, Меня любовно обнимала Руками полными она… Чем дальше, гем страстнее стали Движенья наших голых тел, Друг друга жарче мы ласкали, Сильней в нас пыл страстей кипел. С какой-то зверской дикой силой Я перси пышные сжимал И в прелести красотки милой Глубоко член свой погружал. Приятны были эти ласки Моей красавице хмельной, И будто в сладострастной пляске Она свивалась подо мной… Но вот прильнули мы друг к дружке, Миг вожделенный наступил, И в матку жадную подружке Я семени струю впустил… Всю ночь на ложе надушенном Мы резвой тешились игрой: Я был сатиром исступленным, Она — вакханкою хмельной. Едва мы похоть утоляли, Как в нас она рождалась вновь, И с новой силой начинали Мы сладкую игру в любовь…

Говорит мне как-то Петя: «Вы милей мне всех на свете, Я вас пламенно люблю; На коленях вас молю: Если только не хотите Гибели моей — придите Нынче вечером ко мне, Там любовью мы вполне Насладимся, дорогая! Перед нами двери рая, Нас любви утехи ждут, Наслажденья нас зовут!» Искушенье было сильно. Петя так просил умильно, Что пришлось мне уступить, Чтоб его не погубить. Час свиданья приближался, И, едва мой муж умчался В клуб, собралась я тайком На свидание с дружком. Что меня у Пети ждало — Это я, конечно, знала; Оттого костюм на мне Соответствовал вполне Предстоящему свиданью. Так, особое вниманье Обратить решилась я На изящество белья. Вот сорочка: вся обшита Кружевами, грудь открыта, Так что видны и соски. Вот ажурные чулки, Панталоны кружевные, Посредине разрезные (Для Венериных утех Мне оне практичней всех) Я проворно снарядилась И чрез полчаса звонилась У дверей квартиры той, Где живет любезный мой. Он меня с восторгом встретил, Мой наряд сей час заметил, И пикантный мой костюм Отуманил его ум. Ужин ждал нас. Мы засели Рядышком, болтали, пели И бутылки три вина Осушили с ним до дна. Я немного опьянела И желаньем пламенела С милым ложе разделить, Жажду страсти утолить. Петя, также вожделея, Стан мой обнял посильнее И, желанием томим, Жался к прелестям моим. Не было на мне корсета, И плутишка, видя это, Свою выгоду смекнул: Быстро лиф мой расстегнул; Мои груди обнажилисьИ тотчас же очутились В жадных Петиных руках. С вожделением в очах Стал он мять их. Отдавалась Ласкам я и наслаждалась. Петя далее пошел: Он приподнял мой подол И залез мне в панталоны… Не встречая там препоны, Похотливою рукой Стал он щупать клитор мой. Страсти пуще закипели, И, обняв меня, к постели Соблазнитель стал тащить, Чтобы там употребить. Хоть желаньем я горела, Но, однако, не хотела, Чтобы он без боя взял То, чем обладать желал. Я просила, умоляла, Отбивалась и пищала (Если силой нас берут, То всегда вкуснее трут). Так боролась я не мало, Но в конце концов устала, Не могла с ним совладать И свалилась на кровать. Тут подол он мне откинул, Ляжки с силою раздвинул И в отверстие кальсон Жадно всунул руку он. Уничтожив все преграды, Отыскал, что ему надо, Наклонился надо мной И воткнул свой уд большой. Стал работать похотливо. Я ж своих страстей наплыва Не могла уже скрывать: Стала Пете помогать, С наслажденьем поддавая И в блаженстве утопая.. Петя груди мои мял И в уста меня лобзал. Я ж, его лаская тело, Отвечала, как умела, И играла передком С детородным корешком… Так я Петю развлекала, Мужу рожки наставляла. В этот вечер, если счесть, Получил он их штук шесть. Незаметно проходило Время. Час уже пробило, Когда я простилась с ним, Петей миленьким моим.

Как-то в летний день Дуняша В лес пошла, а с ней и Яша, Собирать грибы. Посбирали, да устали И, в тени усевшись, стали Разводить бобы. Балагурить стал тут Яша И заигрывать с Дуняшей: Обнял он ее… Тут — не знаю как случилось — Только Дуня повалилась, Яшка на нее. И рука попала Яши Под подол моей Дуняши (Эко грех какой!). Сарафан у ней посбился, Ноги голые… Взъярился Парень молодой. Дуняшка под ним забилась И совсем уж заголилась, Видно все у ней: Перед страстным взором Яшки Дуни полненькие ляжки Дрыгают сильней. Куст волос меж них чернеет, А под ним, как вишня, рдеет, Вожделенный плод… И рукою сладострастной Ухватив тот плод прекрасный, Яшка его мнет. Палец в щелку запускает, Губки нежные ласкает, Секель шевелит… А красотка молодая, Девство сохранить желая, Рвется и пишит. Но, балуясь похотливо., Яшка страстного порыва Уж сдержать не мог. Из порток он член свой вынул И его красотке вдвинул Прямо между ног. Тут Дуняша застонала: Ей сперва-то больно стало, С непривычки, знать! Но уж хуй проник в пизденку И, пробив девичью пленку, Резво‘стал гулять… Стонет бедная Дуняша, Больно трет пизду ей Яша — Этакий злодей! Но, однако, это тренье Очень скоро вожделенье Возбуждает в ней. Знать, уж Яша постарался, Чтоб ей вкусен показался Сладкий корешок, Что в пизде у ней гуляет И невольно вызывает Сладострастья сок. Дуня Яшу обнимает Страстно, пламенно лобзает, Боль прошла у ней… И, пиздушки не жалея, Трет ее о член сильнее, Поддает страстней… Часто с той поры Дуняша Убегает вмест е с Яшей В лес грибы сбирать. Там, забравшись в глушь лесную, Начинают страсть младую Удовлетворять.

Экзамены в последнем классе Благополучно сдав, домой Уехал я гостить на лета Как раз случилось той порой, Что наша старая служанка Ушла, и горничной у нас Жила молоденькая Даша. У ней, помимо чудных глаз, Косы роскошной, тальи стройной, Еще сокровища нашлись, В чем убедился я в подвале, Где мы случайно с ней сошлись. Столкнувшись с Дашей в полумраке, Я времени не стал терять. За пазуху ей сунул руку И стал младые перси мять. Вот тут я и узнал, что Даша Великолепно сложена, И порешил, что нынче ж ночью Моею быть она должна. Кричит она: — Пустите, барин, Оставьте, право… руки прочь! —     Пущу, но только с уговором: Приду к тебе я в эту ночь! —     Ах, барин, что ко мне пристали? —     Сказки лишь «да» — отстану я. —     Ну да, ну да, пустите только.. — И скрылась Дашенька моя.

Легко понять то нетерпенье, С которым вечера я ждал. Остаток дня в саду провел я И все о Дашеньке мечтал. Я представлял себе, как буду Младые груди я сжимать, Как буду мять лобок пушистый И клитор розовый ласкать; Как вдвину между губок нежных Голодный хуй в пизденку ей И как я буду наслаждаться Всем телом Дашеньки моей. От этих мыслей сладострастных, Которых я прогнать не мог, Мой хуй, недавно лишь познавший Пизду, стоял как турий рог.

Но вот и солнце закатилось И улеглись все в доме спать. Встаю с постели и крадусь я В каморку к Даше, словно тать. Тихонько дверь я отворяю И вижу: Дашенька лежит В своей постельке, разметавшись И притворившись, будто спит Неслышно лег я с нею рядом, Нетерпеливою рукой Подол сорочки ей откинул И обнял стан ее младой. По голым прелестям красотки Блуждает жадная рука.. Вдруг… Даша сразу встрепенулась И даже вскрикнула слегка: — Ай! кто тут? Барин, не балуйте, Скажу мамаше…-Я молчу, И над красоткой обнаженной Склонившись, жадно хлопочу, Стараясь ей раздвинуть ляжки И между них возлечь скорей Противится она, но тщетно — И я лежу уже на ней. Держась одной рукой за сиську, Другой хватаю хохолок И расправляю ей пизденку, Лаская пальцем секелек; И в прелести моей красотки Я хуй вставляю страстно свой. С уст Даши слабый крик сорвался И замер. Дашиной пиздой Я наслаждаюсь в вожделеньи, Рукою жадною своей По телу голому блуждаю, Младые груди жму у ней. Упругий зад ее широкий Не забываю также я, И вскоре страстью заразилась Красотка милая моя: Обвив ногами мою спину, Руками — голову мою, Она весь член мой похотливо Вбирала в дырочку свою, Шепча при этом: — Кдк мне сладко. Как хорошо… О, милый мой… Еще, еще… вот так… поглубже… — И извивалась подо мной. Но вот она затрепетала: Миг вожделенья наступил, И матку жадную красотки Мой хуй обильно оросил.

Но первое совокупленье Не утолило в нас страстей И, отдохнув немного, снова Мы забавляться стали с ней. Забрала Даша член мой в руку, Я за пизду ее схватил И, губки нежные лаская, Я снова похоть ощутил. В искусных пальчиках красотки Мой член тотчас же рогом встал, Но подразнить хотел я Дашу И еть ее не начинал. Тогда своею грудью голой Мои желания дразня, Плутовка, страсти не скрывая, Сама полезла на меня: Раздвинув ляжки, очень ловко Уселась на меня верхом, В пизду себе мой хуй воткнула И ерзать начала на нем. Я, приподняв ее рубашку, Стал груди полные ласкать И похотливые движенья Красотки пылкой наблюдать… Когда же Даша стала жарче Всем телом на хуй наседать, Я понял, что пришла минута, И спрыснул матку ей опять.

Немного отдохнувши, Даше Я новый способ предложил; Сперва она не соглашалась, Но я ее уговорил. Она, на четвереньки вставши, Зад обнаженный подняла Так высоко, чтобы пизденка Ее мне вся видна была. И вот, налюбовавшись вдоволь Картиной сладострастной той, Прильнул я к Дашеньке и вдвинул В ее пизду член жадный свой. Обняв живот ее руками, Я стал совокупляться с ней. И Даша задницей виляла, Смакуя сладостный елей, Которым хуй мой сладострастный Пизду обильно награждал. Я ж между ног ей всунул руку, Мохнатый хохолок ласкал. В своем томленьи похотливом Красотка выбилась из сил, Покуда я струей желанной Ее не удовлетворил…

Потом мы вышли на крылечко, Чтобы на звезды поглядеть. Покуда мы на них смотрели, Мне снова захотелось еть. И Даша, жар мой разделяя, Подол сорочки подняла, К груди своей меня прижала И хуй в пизду сама ввела. Раздвинув ноги, на крылечке Стояла Дашенька моя, И, телом голым забавляясь, Ее уеб в стоячку я…

Минуты быстро протекали, Восток зарею уж алел, Когда еще раз я с красоткой Совокупиться захотел. Чтоб прелести ее младые Удобней было созерцать, С нее стащил я рубашонку И голенькую стал ласкать. Но тут увидел я, что член мой Едва головку поднимал, Тогда пизду я Даше вымыл И с ней мине тку делать стал. Моим примером заразилась И Даша: неясным язычком Мой хуй лизать усердно стала, Покуда тот не встал торчком. Тогда я сел на стул, а Даша Верхом уселась на меня; Мой член к себе в пизду вложила, И вновь у нас пошла ебня. Следя, как хуй в пизде работал, Не торопясь еблись мы с ней И удовольствие продлили До первых утренних лучей. Так мы взаимно наслаждались Всю эту ночь, да и потом Ночей немало скоротали Мы с Дашей резвою вдвоем.

Месяц по синему небу плывет… Юноша деву за сиську берет; Нежно он мцет ее, кровь в нем кипит, И, пламенея, он деве твердит: — За любовь мою в награду Хоть разок мне дай ебнуть И хоть спереду, хоть сзаду Хуй в пизду твою воткнуть. Ляжки я тебе раздвину, Там желанное найду И свой член горячий вдвину В милую твою пизду. Так он деве напевает, А меж тем его рука Похотливо раздражает Деве кончик секелька. Дева чует вожделенье, Похоть в ней возбуждена, И в блаженном упоеньи Жмется к юноше она… Месяц по синему небу плывет, Юноша деву с азартом ебет… ..Месяц свой лик между тучами скрыл, Юноша соку в пизду напустил. Спустил, спустил…

Бен-Али, гроза пустыни, Смелой банды атаман, В плен взял после жаркой битвы Богатейший караван. В караване том к султану Юных дев в гарем везли, И одна из них досталась По разделу Бен-Али. Эту деву Гальмой звали, Было ей пятнадцать лет, И красой ее чудесной Восхищался целый свет. Бен-Али, живя в пустыне, Долго женщин не видал И о чувственных утехах Он давно уже мечтал. А теперь, когда добыча Уж была в его руках, Пламя страсти засверкало В мрачных Бен-Али очах. Словно лев, младую Гальму Утащил он в свой шатер И, пылая страстью, деву Бросил навзничь на ковер. Там он девственные груди Юной Гальмы обнажил И узорные Шальвары С стройных ног ее стащил. Гальма билась, как голубка В цепких ястреба когтях, Умоляла о пощаде И взывала: «О, Аллах!» Но ни вопли, ни рыданья, Ни мольбы не помогли; Только пуще вожделенья Закипели в Бен-Али. Он, бесстыдный, с юной Гальмой, Словно с мышью кот, играл: Гладил девственное тело, Груди крепкие сжимал. А потом, раздвинув ляжки Пленницы своей младой, Орган нежный захватил он Похотливою рукой. С вожделением сатира Пальцем в нем он ковырял И совокупленья сладость Сладострастно предвкушал. Наконец он лег на деву, И в невинную пизду Он воткнул без сожаленья Свою толстую елду. Тяжкий стон в тиши раздался, О пощаде он взывал, Но злодей, им не смущаясь, Деву еть с азартом стал. Гальма же под ним лежала Неподвижная, без сил И лишь смутно сознавала, Что он ей плеву пробил. Предаваясь наслажденью, Бен-Али в пылу страстей Загоняет хуй глубоко В пизду пленницы своей. Толстый член злодея страстно В прелестях ее снует, И пизду невинной девы Без пощады он дерет. Наконец, прижавшись к Гальме, Страстной еблей опьянен, Весь дрожа от вожделенья, Испускает семя он… Но одним совокупленьем Он страстей не утолил И, спустя минуту, снова Он к красотке приступил. Повернул ее он быстро, Зад прекрасный приподнял И с другого хода ловко Член в пизду ее вогнал. Под живот ей сунув руку, Он лобок ее схватил, Там под черными кудрями Нежный клитор уловил. И с отростком этим нежным, Как сатир, он стал играть, Продолжая член свой толстый В недра Тальмы запускать. Тальма, видно, примирилась С горьким жребием своим: Зная силу властелина, Не боролась она с ним. Опустив свою головку, Наклонилась до земли И покорно отдавалась Страстным ласкам Бен-Али. ............................... Бен-Али вполне достойно Прелесть Гальмы оценил, И наложницей своею Сделать Гальму он решил. Так она при нем осталась, У него в шатре жила И покорною рабыней Для страстей его была. А потом и полюбила Господина своего И охотно принимала Ласки страстные его. С удовольствием следила, Как ее он обнажал, Как рукою мускулистой Перси юные сжимал. Как затем в пизду ей ловко Он вставлял хуй длинный свой И работал похотливо Им в пизде ее младой. И она тогда старалась Передком своим играть, Чтоб игрой прeкрасных членов Господина услаждать…

Однажды юный воин шел Тропинкою лесною, Вдруг увидал Амура: тот Манил его рукою И говорил: «Пойдем, тебя Сведу я на полянку, Где Дионис тебе припас Красавицу Вакханку. В глубокий сон погружена, Она твоя всецело, Любовным наслажденьям с ней Предаться можешь смело!» И вывел юношу Амур Из леса на полянку, Где спала, лежа на траве, Красавица Вакханка. Едва лишь воин увидал Лежавшую девицу, Как моментально возжелал Он с ней совокупиться. А в этот миг Амур сорвал С красотки покрывало, И взорам юноши она Совсем нагой предстала. Красою девственных грудей Он жадно любовался, Но больше влек его магнит, Что между ног скрывался У девицы. Заметя то, Шалун Амур умело Красотке ноги приподнял, Раскрыв пизду ей смело. И видом девственной пизды Как хмелем опьяненный, Наш воин к деве приступил, Желаньем возбужденный: Расправил кудри хохолка, Пизду слегка раздвинул, Приставил к ней свой жадный член И глубоко задвинул, Пробив плеву ей, но она Того не замечала И, в крепкий сон погружена, Ресниц не подымала. Амур близь парочки сидел И вдоволь любовался, Как над Вакханкой молодой Его клиент старался, Как груди пышные он мял, Желаньем опьяненный, Как глубоко свой член вгонял В пизду красотки сонной.. Вот тренье уда наконец Красавицу пробрало, И в неге сладостной она Чуть слышно простонала. И тут волшебный миг настал: К Вакханке приникает В экстазе юноша, в пизду Ей семя выпускает… В сей сладострастнейший момент Вакханка пробудилась И под любовником своим Испуганно забилась. Но силой чар в младой чете Амур страсть будит снова: Их члены вновь возбуждены, К соитию готовы. И воин, похотью томим, Вакханку обнимает, Рукою страстною своей Пизду ее ласкает; А дева ластится к нему, За член его хватает И ручкой нежною его Мнет, гладит и ласкает. И, сев на юношу верхом, Горя от нетерпенья, Вставляет член к себе в пизду С великим наслажденьем, Снует по уду вверх и вниз И бедрами играет. От тех движений все сильней В них похоть закипает. Уста прижали ей к устам, Сплелися ноги, руки, И раздавались в тишине Лишь поцелуев звуки, Да звуки «хлюп, хлюп, хлюп» пизда Порою издавала — Слюна Венеры, знать, ее Обильно орошала… Дошла до апогея страсть, И пара молодая Пришла к досланному концу, Любви восторг вкушая… И в третий раз шалун Амур Желанья разжигает В любовника младых: они Друг дружку вновь ласкают. Вакханка, на колени встав, Уд юноши схватила, Головку в жадные уста Свои, резвясь, вложила И с вожделением сосать Она немедля стала И тем в дружке сильнее страсть И похоть возбуждала. На четвереньки встав затем И зад подняв свой смело, Вакханка знак дружку дала, Чтоб приступил он к делу. Тот не заставил ждать себя, За нею примостился И, с заду член в пизду вогнав, Вакханку еть пустился. Лаская, похотью объят, Ее нагое тело, Работал хуем он своим В пизде красотки смело. И долго так они еблись, Взаимно утоляя Свои желанья. Наконец Вакханка молодая, Почуяв семени струю, Что матку ей кропила, От страсти взвыла и дружка За яйца ухватила… Но в этот миг Амур исчез Внезапно, как явился, И, утомленный, на траву Тут юноша свалился. Вакханка, рядом с ним упав, Тотчас же пофузилась В глубокий сон, а между тем Ночь на землю спустилась. И под покровом тьмы ночной Два фавна, на полянку Явившись, унесли с собой В лес спящую Вакханку. Что с ней там делали они, Про то нам неизвестно, Но, надо думать, провели С ней ночку интересно.

Как-то вечером нимфа купалась В ручейке меж кустами одна; Шаловливо и шумно плескалась, Наслаждаясь купаньем она. Вдруг прибрежный тростник всколебался И пред нимфой всего в двух шагах Козлоногий сатир показался С необузданной страстью в очах. Нимфа даже мигнуть не успела, Как ее он в охапку схватил И, сжимая упругое тело, Он на берег ее потащил. На траву ее там опрокинул, Сиськи полные гладил и мял, А затем ляжки нимфы раздвинул И пиздой ее тешиться стал: Мял он жадно отросточек нежный, Забавлялся пушистым лобком И влагалище нимфы прилежно Он дразнил похотливым перстом. Нимфа дамой была похотливой И не раз в переделках была, Хоть для виду боролась стыдливо, Но соития жадно ждала, Толстым членом сатира любуясь, Не заставил сатир себя ждать: Телом голым красотки балуясь, Он к соитию стат приступать. Ноги стройные нимфы прекрасной Он на плечи себе положил И мгновенно свой член сладострастный Ей в пизду глубоко, засадил. Очутившись в пизде, с наслажденьем Хуй вперед и назад стал сновать, Разделяя его вожделенье, Нимфа стала ему помогать, С пылкой страстью ему поддавая, И вопила: — Суй глубже… качай! Любо, любо мне… ой, умираю… Ох, не выдержу… милый… кончай… — А сатир, этим воплям внимая, С наслаждением трет все сильней, Вплоть до матки свой хуй загоняя В недра нимфы прекрасной своей. В сиську полную впившись рукою, Хуй в пизду до мудей он вонзил И обильной, горячей струею Матку жадную вмиг оросил… Но на этом не кончилось дело, Член сатира все гак же стоял, И, лаская вновь чудное тело, Еть красотку сатир продолжал. .....................................  Долго нимфа и фавн наслаждались Еблей, сил не шадя молодых, И всю ночь тростники оглашались Сладострастными воплями их.

В разгаре пира. Перед гостями Рабыни пляшут и поют, Играют полными грудями, Красиво бедрами трясут… Среди пирующих веселых Красивый юноша лежит, В нем вид красавиц полуголых Желанья смутные родит; Но с женщиной совокупленья Не испытал он никогда, И прелесть чувственных волнений Была ему еще чужда. Но вот к нему одна гетера Подходит, похоти полна. Красива, как сама Венера, Она вином возбуждена, За юношей она следила С начала пира. Соблазнить Его красой своей решила И наслажденье с ним вкусить. Стан юноши обняв рукою, Она с собой его влечет Лишь ей известною тропою В сокрытый мехе кустами грот. И там, желанием сгорая, Она на юношу глядит Любовным взором и, лаская Его, тихонько говорит: — Зачем, о юноша прекрасный, Так скромно держишь ты себя? Ужели взор мой сладострастный Так непонятен для тебя? Иль поцелуй мой не горячий? Иль я молить тебя должна: Еби меня, твой уд стоячий Мне слаще мирра и вина. Я для тебя, о друг мой нежный, Одежды все сняла с себя, Одною туникой небрежно Прикрыта я, но для тебя Я даже это одеянье Готова снять с себя долой — Лишь утоли мои желанья, Дай, насладиться мне с тобой: Ведь ты стоишь в преддверьи рая, Скорей на грудь мою прильни И прелести мои лаская, Поглубже хуй в пизду воткни! — Так дева юноше шептала И, сладострастия полна, Рукою нежною искала Член юный милого она. И Юноша от ласк тех нежных В себе желанье ощутил: Одну из грудей белоснежных Своей подружки он схватил, К соску со страстью огневою Уста горячие прижал И тунику ее рукою Несмелой робко приподнял. Меж ног гетеры сладострастной Вмиг очутилась та рука И заблудилась там в прекрасной, Пушистой местности лобка. Красотку навзничь опрокинув, Ее пизду он увидал И, губки нежные раздвинув, Там сладострастно рыться стал. Гетера в неге томной млеет, Склонилась к юноши ногам, Головку члена, вожделея, Подносит к розовым устам; И, похотливо ощущая, Как юноша ей секель трет, Она во рту своем ласкает Головку члена и сосет. От ласк тех быстро вырастая, Член юноши окреп, как рог, Его спешит принять младая В те губки, что у ней меж ног; Расставив ляжки, на колена Садится к милому она И, в ручку взяв головку члена, Желаний чувственных полна, Себе меж ног ее вправляет; Раздвинуть нежные края Своей пизды ей помогает И шепчет: — Милый, я твоя! — Тут юноша одним движеньем К себе красавицу прижал И член в пизду к ней с восхищеньем По самый корешок вогнал. Красотка, плотно прижимаясь К дружку, пиздой своей юлит И треньем члена наслаждаясь, Его яички шевелит. А юноша одной рукою Жмет нежный розовый сосок Гетеры юной, а другою У ней ласкает хохолок. И так взаимно наслаждались Они любовью все своей И в пылкой ебле прижимались Друг к дружке жарче и плотней. Уста к устам они прижали, Лобзаясь страстно, горячо; Движенья их быстрее стали И похотливее еще… В блаженстве диком задыхаясь, Он семя ей в канал впустил, И, конвульсивно извиваясь, Они со всех ебутся сил. Красотка ляжки раздвигает, Как может шире, не щадит Своей пизды и наседает На член дружка, притом храпит И стонет в чувственном порыве… ................................  Минуту отдохнув, опять С младым красавцем похотливо Гетера начала играть. Тому забава полюбилась, Он повторить ее не прочь. И так еблась и веселилась Гетера с юношей всю ночь.

Обещал Надюше Коля, Что придет к ней вечерком, Чтоб в любовных развлеченьях Провести с ней ночь вдвоем. Наденька в свою постельку Рано с вечера легла И в сорочке белоснежной Друга милого — ждала. В низком вырезе рубашки Груди, словно две волны, Колыхались сладострастно, Ожидания полны. О дружке своем мечтая, Стала Наденька шалить: Приподняв подол сорочки, Клитор пальчиком дразнить; И пикантные картинки Представляться стали ей. Стонет Надя, в страсти млея: — Ах, пришел бы он скорей!.. — Увлеченная занятьем, Не заметила она, Что следит за нею Коля Из раскрытого окна. Он в окошко к ней пробрался, Чтоб врасплох ее застать; Увидав такую сцену, Он решился подождать И смотреть, что будет дальше. Но, когда он услыхал Нади стон нетерпеливый, То тотчас пред ней предстал. Надя ахнула в смущеньи И закрыться поскорей Поспешила, но уж поздно: Коля уж лежал на ней, Говоря: — Нс бойся, Надя, Станем вместе продолжать То занятье, за которым Удалось тебя застать. — И при этом очень нежно Груди ей он пожимал, А потом рукою ловкой Между ляжек к ней попал; Обласкал там нежный клитор, Палец ей в пизду всадил И, лобзая жадно Надю, Вновь в ней похоть пробудил. Шепчет Наденька, конфузясь: — Милый, стыдно мне, ей-ей. — И к дружку прекрасным телом Прижимается плотней. А рука ее неловко К члену тянется его. Коля молвил, улыбаясь: — Оседлай-ка ты его! — Наденька на we согласна: Поднимается она И, расставив шире ляжки, Сладострастия полна, На него верхом садится И в горячую пизду Запускает похотливо Коли толстую елду. Залучив такою гостя В свой укромный уголок, Надя страстно начинает Танцевать на нем «кэк-уок». Приподняв у ней рубашку, Коля с жадностью следит Тела голого движенья. Сладострастный этот вид В, нем восторги вызывает; Похотливою рукой Он ласкает клитор нежный У красотки молодой. Надя глазки опустила: Видит милого живот, А пониже — корень члена, Что в пизде ее снует. Хоть конфузится красотка, Но приятен ей тот вид. Расставляя ляжки шире, В неге милая дрожит. И, в блаженстве утопая, Выбивается из сил, Страстно ерзая на милом. Миг блаженства наступил: Член внезапно разбухает И обильною струей Матку Нади орошает Он со страстью огневой. Надя пламенно ласкает Яйца друга своего, А пизда ее, сжимаясь, Лобызает хуй его… Первый приступ страсти пылкой У любовников прошел, И они, покинув ложе, Сели рядышком за стол, Где готов для них был ужин. Стали есть они и пить, Чтоб к грядущим наслажденьям Больше силы накопить. Скинув лишнюю одежду, Коля Наденьку обнял И в антрактах меж едою Прелести ее ласкал: То сжимал младые перси, То с пиздой ее шалил, Наконец к себе красотку На колени затащил, Посадил к себе спиною, Зад прекрасный обнажил И в пизду подружки пылкой Сзади член свой погрузил И работать стал им ловко; Вновь в любовниках зажглись Пылкой страсти вожделенья, Снова ласки начались. В ручке Нади очутились Яйца милого дружка, И ласкает их любовно Похотливая рука. Коля тоже не зевает: Он лобок ее схватил У красавицы дразнил. Миг желанный вновь приходит, И обильною струей Матку Нади орошает Член любовника большой… Позанявшись этим делом, Коля с Наденькой опять За столом уселись рядом, Стали ужин продолжать. За веселою беседой Пять бокальчиков вина Осушила залпом Надя И была слегка пьяна. Похоть снова в ней кипела И, лаская горячо Колю, Наденька шептала: — Милый, я хочу еще… — Став пред милым на колени, Быстро член дружка нашла, Вымыла его головку, В рот к себе ее взяла И сосать усердно стала. Начал быстро хуй вставать, И к любовнику вернулась Похоть прежняя опять. Посадил он Надю в кресло, Ноги выше ей задрал, В щелку узкую красотки Глубоко свой уд вогнал. И в пизде, до ебли падкой, Вновь заерзал член большой, Постепенно увлажняя Щель Венериной слюной. Надя смотри! с восхищеньем, Как дружок ее ебет, Как, пизду ее лаская, Хуй вперед и взад снует. Положив на плечи Коли Ножки полные, она Поддает ему с азартом, Сладострастия полна… Оросив еще раз соком Похотливую пизду, Коля вытащил оттуда Ослабевшую елду. Разрешил себе дать отдых: С Надей вместе лег он спать; Но, проснувшись вскоре, снова Стал он милую ебать. Коля первым пробудился, Надя же еще спала И лежала с голой грудью Соблазнительно-мила. Вид красотки полуголой В Коле похоть пробудил И, подняв сорочку Наде, До пупа ее открыл. Сладострастно любовался Коля женскою пиздой И ласкал ее своею Похотливою рукой. Эти ласки не прервали Нади сладостного сна, Только ляжки машинально Раскорячила она. И пизда красотки спящей, Выступая между ног, Раздвоила губки томно, Как раскрывшийся цветок. Вмиг одну из полных ляжек Нади Коля приподнял, Под нее свой член просунул И в пизду его вогнал. Надя томно потянулась И, почуявши в своем Уголке укромном гостя, Заиграла передком. Снова страстным увлеченьям Коля с Надей предались, Треньем членов наслаждаясь, Горячо они еблись. Утолив еще раз похоть, Стали пить друзья вино Сызнова. Красотку скоро Отуманило оно. И она, сорочку скинув, Повалилась на кровать В ожидании, что милый Вновь начнет ее ебать. Но, должно быть, утомился Член дружка: он не встает, Даже вид красотки голой Сил ему не придает. Порешил минеткой Коля Свою милую занять: Он пизду Надюше вымыл, Ноги поднял ей опять. В чистую пизду красотки Влил шампанского бокал И из этого сосуда Он сосать усердно стал. Наденьке весьма по вкусу Коли выдумка пришлась, И она, расставив ляжки, Наслажденью отдалась. Член у Коли понемногу Стал головку поднимать И спустя две-три минуты Твердым, крепким стал опять. Тут на голенькую Надю Коля телом к телу лег И, схватив ее за груди, Вставил хуй свой ей меж ног И работать им усердно Стал он в Надиной пизде; Надя резво помогала Милому в его труде: Член любовника вбирала В жадную пизду свою И в награду получала Вновь желанную струю. ............................ Коля так устал, что с Нади Он сползти не в силах был И на грудях белоснежных Безмятежно опочил. Надя, тоже сном объята, Под любовником лежит, А в окно глядит луч солнца, Озаряя этот вид.

Не те ·············­бляди, что хлеба ···················ради спереди ··················­и сзади дают нам ·····················ебти, ·································Бог их прости? А те бляди — ································лгущие, деньги ··················сосущие, еть ·········не дающие — вот бляди ·······················сущие, ··········································мать их ети!

Мы, ··········онанисты ······························ребята ···········································плечисты! Нас ··········не заманишь ·····································титькой ······················································мясистой! Не ········совратишь нас ·····································пиздовою ··························································плевой! Кончил ··················правой, ··································работай ···················································левой!

Нам ебля нужна ·································как китайцам ···························································рис. Не надоест хую ·······························радиомачтой топорщиться! В обе дырки ························гляди — ······································не поймай ·························································сифилис. А то будешь ··························перед врачами ·······················································корчиться!

Эй, онанисты, ······························кричите «Ура!» — машина ебли ···························налажена, к вашим услугам ·································любая дыра, вплоть ···············до замочной ·······································скважины!

Лежу ················на чужой ··································жене, потолок ···················прилипает ·············································к жопе, но мы не ропщем — ······································делаем коммунистов, назло ···············буржуазной ··········································Европе! Пусть хуй ························мой ··································как мачта ······················································топорщится! Мне все равно ·································кто подо мной — жена министра ··································или уборщица!

Я Вас любил. Любовь жива — не скрою, И я живу, судьбу свою кляня… Мы столько жили жизнью половою! О, если б знал, что кинете меня!!! Теперь хожу с поникшей головою И по ночам всё вижу Вас во сне, Но Вы нашли, должно быть, с булавою И позабыли резко обо мне. О, сжальтесь, сжальтесь над моей бедою, В мою судьбу вернитесь, как в избу. Тогда воспряну духом и елдою И вдохновенно в жопу поебу.

С пружинами в ногах На тонких каблуках Походкой горделиво — Похотливою, Зверей во мне дразня, Проходишь сквозь меня Такая неприступная, Красивая. Тебя бы на кровать. Тебя б на ней распять, Заставить от желания Покормился, Сок бюста отсосать, А бедра обглодать — Тогда вали гулять, Куда захочется.

Что целку строить из себя? — Скажи мне, бедному, на милость. Ведь всё с мошонкой провалилось, Едва взобрался на тебя. В течение той ночи странной, Воображенье разбудя, Я просто окунал мудя К тебе в кастрюлю со сметаной. Так что же целку строить Из себя?..

Ты одна мне радость и отрада. Не забыть ни тела, ни лица. На губах — помада, между ног — рассада. И опять пошла капель с конца. Только, что б со мной ни приключилось, Не задуть желания свечу. Ты опять мне снилась, и прошу как милость: Дай, тебя на палке поверчу.

Когда расступаются тучи И с неба сияет звезда — О члене большом и могучем В мечтах молодая пизда. Не всё, что судьба предвещает, Имеет достойный конец. И вот уж пизду навещает Зажатый в руке огурец.

Еще сонет не сочинив, Я подобран к нему мотив. И тут, как наказание, Пошли пиздострадания. Отчего мне говорят, Что люблю тебя я зря, Объясняют, что чуток Ты слаба на передок? Отчего же, мой цветок, Ослабел твюй передок? Как смотрел я на просвет — Никаких изъянов нет. С чего, моя желанная, В тебя такая странная? С чего, Христа заради, В тебя ей место сзади? С чего, моя невинная, Она такая длинная? Когда там свой гондон искал — Щенка по следу запускал. Скажи мне, синеокая, С чего она широкая? Она — как .тюк на мостовой: Не дай Господь влететь ногой. Скажи, моя красивая, С чего она плешивая? С чего весь волос вытерся, Пока с тобой не виделся?

Я обнаружил некий контраст, Факты собравши чутко: Блядь нам порой и без денег даст — Без денег не даст проститутка. И вот предлагаю вам вывод свой С фактов, что тщательно взвесил я: Блядство у женщин — любительство, А проституция — профессия. Деньги — товар. Эту схему из схем Вдрызг бы разнес, был бы тротил… Женщина мужу дает без проблем — В загсе он счет оплатил.

Когда кого-то на хуй посылают, То большей частью это означает, Что кто-то совершил ошибку на пути И в пункт исходный должен отойти, С тем чтоб, исправившись, проделать путь С начала… Когда в пизду кого-то посылают, То это тоже, в обшем, означает Неверный поворот на избранном пути, Что в путь обратный надобно идти, С тем чтоб вернуться к истинным причетам. Неблизко тоже, Всё же — не с начала.

Голый спешил искупаться. А люди решили: ебаться! И нет того, чтоб голому Да поморочить голову — Взялись морочить яйца. Пристали люди к голому: «Ты с голоду аль молоду?» А голый: «Что вы, братцы! Не с голоду, не с молоду, А просто искупаться». Тут все возмутились: Подумаешь цаца! Но стали другим Языком изъясняться: Когда голый спешит, извините, Купаться, Не морочьте голому, извините, Голову.

Активный отдых — он нам вроде пробы, Нам без него никак не обойтись, Поскольку отдых — это выпить чтобы, Активный — это чтобы поебтись. И потому мордель кончайте лыбить, Когда серьезно надо отнестись — Активный отдых — означает выпить, А после хорошенько поебтись. Активный отдых — на граните выбей! Активный отдых — вечно не старей! Активный отдых — без остатка выпей И поебись, как можно, поскорей.

В степной пыли от дымных труб Так хорошо укрыться. Там поцелуй с горячих губ Срывает кобылица. На этот жаркий поцелуй Отвечу поцелуем. Возница старый скажет: «Хуй!» Я быть согласен хуем. В селе так сладко мне говно Оставить на дорожке… Тебе ведь чистить все равно, Родная, босоножки. К исходу лета всюду пыль Лежит, как будто иней. Мне навевает эту быль Жужжанье мухи синей. И часто вижу я во сне Иль неге полусонной Корпенье мухи на говне То синей, то зеленой. Я так люблю мое село Любовью непростою, — И чтоб меня там ни ебло — Я быть готов пиздою!

Мне сегодня целый день Лезет а уши хуебень. Как струна больная — дрень! Хуебень да хуебень. То, что мы зовем хуйня — Нет вопросов у меня, И что значит поебень- Ясно все, как божий день, Но что значит хуебень — Горы мне свернуть не лень, Чтоб узнать про хуебень… Или я тупой, как пень? Через эту хуебень Я нажил себе мигрень, Через эту хуебень Слезла крыша набекрень, Но что значит хуебень — Не врублюсь за целый день. Ну а если хуебень — И хуйня и дребедень, Что, поправши мой плетень, Мне устроили ебень, То, выходит, хуебень — И хуйня и заебень.

Как-то в душу близкую выдал я фекал. Потерпи! — твердили мне, только я не стал. Спохватившись вскорости — что я натворил! — Мылом и мочалкою душу мыл что сил. Щелки, закоулочки чистил много раз, Но душа в фекалиях — вам не унитаз. Этот запах гадостный — рядом он со мной: Щелки, закоулочки — как ты их не мой. Сложная конструкция — есть душа, друзья. Потому напутствие посылаю я: Душу не используйте, словно унитаз — Вычистить немыслимо, уверяю вас!

Однажды весной (это было давно) С любовью одной шел я чинно в кино. Лежало давно на тропинке говно, Но шли мы в кинр — было очень темно. Лежало давно на тропинке говно, Но шли мы, и было темно. И как мы забыли, иль так суждено? Но оба вступили мы в это говно. Не правда ли странно? — пришли мы в кино, Но прямо с экрана воняет говно. Не правда ли странно? — пришли мы в кино, Воняет с экрана говно. К примеру, герой открывает вино, Довольный собой он пьет явно говно. Вот гости во фраках садятся за стол — Немыслимый запах по залу пошел. Вот гости во фраках садятся за стол — Немыслимый запах пошел. Сюжета тенета, судеб поворот … По ходу сюжета вновь запах плывет. Вот славная дама сидит за фано, Без признаков срама качая говно. Вот славная дама сидит за фано, Качая без срама говно. Ей мастер прическу искусно создал И чем-то для лоску зловонным обдал. Бис! Браво! — И дама жмет к сердцу букет — От запахов прямо спасения нет. Бис! Браво! — И дама жмет к сердцу букет — Спасенья от запахов нет. Герой лобызаньем ей руки покрыл — С немым обожаньем кингстоны открыл. Кончается мука, роман завершен — В объятьях без звука грешок совершен. Кончается мука, роман завершен — В объятьях грешок совершен. Иным не понять, даже ясно когда — Чтоб запах унять, мы расстались тогда. Иным не понять, но диктует нам жизнь, Коль стало вонять, по углам разбежись. Иным не понять, но диктует нам жизнь, Коль стало вонять — разбежись. Моралью нагой я откроюсь до дна — В любви и ногой не касайтесь говна. Любите, коль вышло, коль так вам дано, Да только без смысла не лезьте в говно. Любите, коль вышло, коль так вам дано, Да только не лезьте в говно.

Носы не затыкать, Когда мы выступаем И начинаем Наш эксперимент, А если точно, То ногой вступаем На путь, где всюду Жидкий экскремент. Чтоб всем не так страдать В момент эксперимента; Свой опыт передать Сердечно буду рад: Когда нанюхаешься Вдоволь экскремента, Скорей оценишь Розы аромат.

Всё может быть, - Всё может статься: Захочешь пёрнуть — Можешь усраться, С конца бежит, Но не проссаться — Всё может быть, Всё может статься. Всё может статься и случиться: Кругом вода, Но не напиться, В кармане — да! — Не похмелиться, В глаза — беда — Не удавиться. Всё может быть, Что сбыться может. Всё может быть, И это — тоже. Взбрыкнул телком, Вскочил бычком — Тебя в партком, В местком… Рачком… Когда ж в дела семьи зарылся, Тогда пиши — пиздой накрылся. А потому нельзя спешить, И потому не след стараться, Поскольку всё, что может быть, Со всеми нами может статься.

Я поутру открываю глаза. Грудь не болит, не саднит железа. Слово ищу, чтоб точнее сказать, Всех чтоб подальше послать. Всех вас подальше… Это ж куда? В космос, где тихо мерцает звезда? Или к аллаху с монахами всех? Лошади в задницу? Курам на смех? Или в манду, где не видно ни зги? Или к друзьям, что страшней, чем враги? Где мне узнать, как мне сказать?.. Стонет, стенает — не скажет кровать. Есть результат! Чур, не охать, не плакать, В ногу шагать и от страха не какать. Нет, не в манду, не к аллаху с размаху — На хуй ступайте! Идите все на хуй!!!

Хотел создать я нечто капитальное — На деле вышло попросту скандальное. Хотел создать я нечто эпохальное — Наделе вышло попросту охальное. Хотел создать я что-нибудь нетленное — Наделе вышло попросту растленное. Хотел создать я что-нибудь глобальное На деле вышло попросту ебальное.

Сидели как-то за вином ; С приятелем вдвоем, Тут я ему и говорю: «Давай меня убьем!» «Как так — убьем?!» «Да так — убьем: Жизнь, так сказать, Ебена мать, Мне вместе оборвем. Кончается кино, На донышке вино, И все, что числится как жизнь, Не радует давно. И мир за шторою несвеж, И рожи в нем одни и те ж… Я подержу себя, а ты Мне голову отрежь. Чтоб не таскали по судам, На всё расписку дам: Мол, находясь в своем уме, Я это сделал сам». «Ты охуел!» — Сказал он мне, И подхватил портфель. Где, так сказать, Ебена мать, Искать его теперь? Сбежал чудак, Взять в толк никак Не мог, что я шутил… А с тем, кто шутку раскусил, За юмор бы вино допил. Тащи сюда резак!

Я раньше много, много раз Имел отличнейший оргазм, Проделав до полсотни рейсов… Так что ж, друзья, со мной сейчас, Что я ебусь который час, Но нет и нет оргазма, хоть убейся?

С чего поник, мой сизый голубок? Как ни хитрю рукой — всё явный швах. И лишь седой мозолистый лобок — Он твой свидетель в доблестных делах. Ты звал меня, был вечно впереди, Мне клялся в верности до доски гробовой. К избраннице ты гордо подходил С поднятой забубённой головой. Так что ж ты сник, мой пенчик дорогой, И больше огорчаешь, чем смешишь, И почему с поднятой головой На выручку ко мне не поспешишь?

В постыдном блуде чтились дни. И я в молчаньи ль, разговоре Был озабочен лишь одним: Куда свое мне сунуть горе? Господь, однако ж, ниспослал Мне от щедрот, должно быть, милость: Я импотентом полным стал — И точно с плеч гора свалилась.

Один при члене при своем, Один — такое дело. А та, что числится при нем, Смертельно надоела. И хоть приставлена судьбой, Но все ж сказала гнусно: «Я ухожу — и хуй с тобой!» Да, хуй со мной. Но грустно.

Возможно ль скрыть увядший хуй Листком фиговым многоточия? Так что «грехов сосредоточия» Не находи и не психуй. Мне изувечил эту ногу Тот путь к тебе — непрост и каменист И если смерть приму как атеист — Не говори «хуй с ним» и «слава Богу» Но говори всегда: «Он жил одним — Его влекла прекрасная звезда. Поскольку той звездой была пизда — Пусть хуй навеки остается с ним!»

Я не писал и не пишу стихов. А так — стишата, может быть — стишочки. А если честно и без лишних слов — По большей части — смехуечки.

Смиряя плоть, Я к чистой рифме шел И понял, не дойдя, Не раз сорвавшись с кручи: Поэзия, — конечно, хорошо, Но ебля, извиняюсь, Много лучше.

Ох, не между прочим — В муках строчки строчим. И не скажешь «прочь!» им, Хоть давно невмочь… Эх, пойти бы к верной Жопе безразмерной, И ту жопу мерно Колебать всю ночь.

Мы с Вами встали на единый путь, Но не одна у нас дорога: Вам надо замуж за кого-нибудь, А мне — потрахаться немного.

Я — циник застарелый. Еще — со стажем шут. Так что ж комфорт душевный Никак не обрету я? И маюсь, как отличница, Что радостно ебут На парте второгодники В три переросших хуя.

Есть: друг, рвотный корень; Любовница, клизма; Слабеющий шворень И море — цинизма.

Работа, работа, работа — Уже тошнота и блевота. Пора отдохнуть, Свежих сил поднабраться — Немного бухнуть И слегка поебаться.

Пусть мне моей судьбой Отмерено немного. Но все ж нелишне знать, Влечет она куда — Петлистая, Как горная дорога. И злая, Как голодная пизда.

Работа — если откровенно — Остоебела охуенно. Вот о работе всё.

«Звенит высокая тоска…» — Так два последних волоска На износившемся лобке Торчат в возвышенной тоске.

Я репутацией джентльмена дорожу. И пусть ебаться тянет до зарезу — Я лучше хуй на рельсы положу, Чем на тебя, паскудную, полезу

«Все чувства глохнут в полусне. Буянье жизни позабыто». Один, как ком говна на пне, Торчу уныло и побито. «То, слабо руки вверх воздев, В холодной бездне растворяюсь» То мандавошкой на пизде Сижу, от спермы задыхаюсь.

«Миллион, миллион алых роз»! …Полетели коту под хвост.

Однажды навалились на меня: Мол, надо жить и сочинять красиво. Подумав, я ответствовал: хуйня! — Не существует позитив без негатива.

Нету страны, где б везде и всегда Вслух не сказали: хуй иль пизда. Я ж этих слов говорить не привык. О мой великий стыдимый язык!

Есть у нас один Володя. Он у нас поэта вродя — Однажды, будучи под мухой И в экстазе, В стихах воспел Пизду на унитазе.

Елда и Манда — Друзья, Их разлучить Нельзя.

Почуял, видя, как сношаются грачи, Что сеять вечное в стихах настало время. Поэт — что член: его лишь раздрочи — И выбросится семя.

Как-то, блядь, шел я целку ломать, Только глядь, блядь, — ебут твою мать! — На траве, блядь, как слезы, роса.. Кто-то, блядь, всю траву обосцал.

Я Музу повстречал в густом загаре тела, И Муза четко объяснила мне: На солнце жарилась я — вот и загорела. Мудак! — я тем же занимался при луне.

Что проще жизни половой?! — Не надо думать головой, А с некоей сноровкой Шуруй себе головкой.

Подушка. Простыня. Кровать… Как тут милаху не позвать?! Она мне: «Больше нежности!» Сказал: «Какие нежности При нашей, друг мой, бедности? В постель скорей! — Нет главной в ней Постельной принадлежности.»

Не ради секса, ты уж мне поверь, — Им занимаюсь, в основном, ночами — Я затащил сейчас тебя в постель, Чтоб ты не путалась все время под ногами.

Пожариться б на пляже Недельки три—четыре, Жар тела остужая Порою на волне… А если целый отпуск Прожарился в квартире, Откуда же загару, Простите, быть на мне?

Ну, когда ж мы Соберемся — Вдоль по злакам Прошвырнемся. Посидим. Слегка упьемся. Попиздим, и посмеемся. Поебемся. Разбредемся. И на круг на свой Вернемся. Так когда ж мы Соберемся?..

Как хорошо За пивом посидеть — Не столько выпить, Сколько попиздеть. Прийти домой и Забуриться спать… Ни слов, ни снов и Ни ебёна Мать.

Бегут года, Спешат, как поезда. То влезешь сам, То кто подсерет, — Как когда… Тут важно осознать, Что драмы не случилось, Коль восприятие говна Не притупилось.

Приумножая блага бытия, Мы от работы вянем точно стебли. Нельзя нам без духовности, друзья, Короче — без бухаловки и ебли.

Природа в раж войдет в начале мая. И я, подъем душевный выдавая, Вновь вдохновенно стану рифмовать «Ебать» и «срать» и «в душу Бога мать»

Как жажду я в самом преддверьи мая Прохожим доверительно сказать, Всю душу без остатка раскрывая: Да ну их всех: и соц, и кап, и веру в Бога мать!

В эту блядскую жару Хорошо сидеть в бору; Во сыром ли во бору, Во пивном ли во бару, Только в блядскую жару Хорошо сидеть в бару.

Живи по силам, не еби подряд. Не лезь, чтоб сверху, хоть и очень прыткий. Короче — как в народе говорят — Не писай в реку: там воды в избытке.

Порой услышав «не пизди», Со скорбной рожей не ходи: Обычно это — не запрет, А дружеский совет.

Когда-нибудь во всем исправлю обстановку: Отброшу свой цинизм, подальше спрячу грусть, Помою голову себе, потом —головку, Куплю бутылку и на блядки потащусь.

Еще не выйдя из роддома, Я был уж в помыслах нечист: Ведь я, как все, такой же гомо, А значит — и сексуалист.

Работа — как блевота. И вся семья — свинья, И нету хоть чего-то На праздник у меня … А!.. Ну их всех в манду! Пошли гулять вприсядку: Эх! Ебля на ходу! Ух! Хавчик всухомятку!

Как воронье, Раскаркалось бабье. Куда сбежать, Чтоб крик их переждать? Я повторяю тихо: «Ё-моё!» И добавляю: «Ну их в сраку мать!»

Доколь тянуть?! Пора уже, друг мой, Мы с Вами к Вам Отправимся домой, И там, презренной Прозой говоря, Немного поебемся Втихаря.

Как славно с дурочкой забраться на кровать И так и сяк со всех сторон её пошуровать! Здесь в помыслах моих — ей-ей! — ни тени смеха: Чем ниже интеллект — тем радостней потеха.

А ты всё зубы скалишь, всё смеешься: Тот трипака поймал, а тот — сифон и СПИД… Народ не зря у нас про еблю говорит: С кем поведешься — от того и наберешься.

Не итог, но как-никак итожец… Пусть весь мир разит инстинктов псиной, Только все же я — не скотоложец, Чтобы спать с такой, как ты, скотиной.

Телес в таком избытке, что кровать Напоминает тесную кладовку… Пардон, вам печь не доводилось посношать В чуть теплую духовку?

Тело тело захотело И потело, и кряхтело. Что там в теле в самом деле Ищет тело на постели?!. Но входило тело в тело То и дело до предела.

Ох, ты милая моя, Ты — как королева! Шла всё время на меня, А дала налево.

Ох, ты милая моя, Ты с чего печальная? Врач сказал, что у меня Эрекция нормальная.

Ох, ты молодость моя, Рано перебитая. Через это жизнь пошла Водкою облитая.

Как же мне не горевать, Не кипеть от гнева, Если милая опять Вся пошла налево?

Завершен ученый спор, Накопились знания — Блядство — главная из форм Милкина призвания.

Ох, любовь, любовь змея, Ты навек убитая! Ох, ты, минтая моя, Сроду не подмытая.

Ох, не траться на помаду, Не вводи в расходы мать — Я с тобою срать не сяду, А не то, что целовать.

Не пора ль тебе домой, Милая Елена? Для чего тебе такой, С хуем по колено?

Моя милка чудо-юдо — Не обнять и не поднять — Буфера четыре пуда, А фургон под сорок пять.

Я не буду мыть посуду — Мыть посуду не по мне. Я ебать тебя не буду — У тебя пизда в говне.

Ходит раком по избе Девушка Елена: Не дают дышать пизде Сиськи по колено.

Мой миленочек просил, Говорил, что нету сил. Я сурово отвечала, Чтоб гондон надел сначала.

Что зазнаются рано, Веня, Рано, Веня, позабыл, Как ты, Веня, по деревне На лаптях говно носил.

Ох, ты, шаль, ты, моя шаль, Шаль моя пуховая, Мне тебя теперь не жаль — Я теперь буховая.

Мне миленок предлагал. Как могла — крепилася. Он нахал за секиль взял, Я и растопилася.

Раз монтера голубила, Всё чего-то шарила, На рубильник наскочила, Сразу током вдарило.

Я полола в огороде И слегка дала Володе. Кто же знал, что у Володи Там, где член, коряга вроде.

Милый Гена, милый Гена, Отпусти меня из плена, Отпусти меня из плена, Вынь с меня свое полено.

Что ты, Ваня, на прощанье Мне принес букет из роз? Лучше б, Ваня, на свиданье — На ноге говно принес.

Ох, заниматься молодцу Онанизмом не к лицу. Потому у молодца Снова капает с конца.

Без знакомства уступать Я не собиралася. Провожал, за сиську жал, Я и расстаралася.

Что ты, милый, не поешь Голосом охальным? Отчего ты не зайдешь Со своим нахальным?

Мой залетка — как проводка, Хоть бы мамка намекнула. Целовал, за целку взял — Меня сразу коротнуло.

Милый вынесет гармонь, Запоет нахально, Это значит у него Встал вчера нормально.

Что ты, милый мой, запел Голосом печальным? Знать, наделал много дел Со своим нахальным.

Мой миленок, как теленок, На ходу — как паровоз — На свиданье на сандальях По килу говна принес.

Я перину б не взбивала, Если б не пуховая. Без разбору б не давала, Если б не буховая.

Давайте в поддавки играть: Должны вы поддаться и дать, А после слегка поддавать… Давайте в поддавки играть!

Дела завершил, А потом без оглядки Портфель подхватил И подался на блядки

От скверной жизни половой Частенько маюсь головой. И говорить неловко — Но часто и головкой.

Ты зачем, собака, Ходишь с толстым сраком? Ты меня, однако, доведешь, Что поставлю раком, Кверху толстым сраком, И тогда, собака, не уйдешь.

«Сулико, ты, Сулико, Почеши ты мне ко-ко!» Отвечала Сулико: «А ху-ху ты не хо-хо?!»

После лобзанья рук Я вам слегка покаюсь. Возможно, будет смех — Немного истерический… Но, вечно маникюром В промежности копаясь, Мы руки моем вслед По сути символически.

Мы, говоря метафор языком, Вчера немного выпили с дружком, — А говоря обыкновенно — Вчера нажрались охуенно.

Мы, выражаясь доверительно, Вчера нажрались охуительно, А выражаясь фигурально, — И обосрались капитально.

Не вороти, дружок, брезгливо харю Сегодня я нисколько не бухой: Пойду себе на кухню и пожарю… Кого-нибудь, кто будет под рукой.

О девы нежные! От вас и смех и грех. Но с теми я, Кто думает по праву: Не надо слишком Мудрствовать, друзья, — Ебать их всех И стаскивать в канаву.

Я буду шуровать. А Вы мне поддавать — Условие понятное ежу. Но стал я шуровать, А Вы мне поддавать — И вот я на полу уже лежу.

Веселые капели Заводят канители, Весенние капели у крыльца. И у меня капели Заводят канители, Весенние капели из конца.

Вовсю бушевали метели, А мы танцевали и пели. Потом зазвенели капели — Мы всё станцевали и спели. И вот уж печаль не уходит с лица. И капает грустно с конца.

С получки в копилку внесу по рублю, Девиз свой на мраморе выбью: О женщины милые! Я вас люблю, Но только в постели и ежели выпью!

Про любимую мою Больше правды не таю: Посещал ее не раз, Каждый раз — как унитаз, Я барал тебя не раз. Каждый раз с нетрезвых глаз. А когда питья не стало, Это дело сразу стало.

Я б тебя любил, Если б смог обнять, На руках носил, Если б смог поднять.

Я правды держался всегда. И нынче нисколько не лгу я, И вот заявляю: пизда — Среда обитанья для хуя.

Нет, не питье, не еду, А, говоря элегически, Хотел бы я встретить пизду, Чистую экологически.

Желаю для члена среды! Чистой, а строго логически И поконкретней — пизды, Чистой гинекологически.

У каждой женщины: жены ли, не жены Я заявляю это в полный голос — В порядке идеальном быть должны Пизда и ротовая полость.

Пошумели ливни, И опять — погода. День ужом бесшумным Ускользает прочь… Я куплю большую И, заправясь с хода, В либидо безумном Растерзаю ночь.

Я нынешней весной Хожу совсем больной: Стоит он, как стальной, А палки — ни одной.

Был вечер сух, Был воздух глух. Хотел я трахнуть Сразу двух. Был бодр мой дух. Я трахнул двух. Хоть под конец Конец опух.

Крути динамо — я повременю. Но будет день — и накажу профуру: На кочки уложу и загоню Со смаком дурака под шкуру.

Волнительная грудь, Дразнительные бедра… На них легко уснуть И вновь проснуться бодро.

Про разные чакры немножечко зная, Одну у любимой имею в виду. Раскрой эту чакру скорей, дорогая, — Туда свое горе с восторгом введу.

Много уж лет Счастья мне нет. Всё же найду я Красивую, С нежной душой, Жопой большой, Глупую и Похотливую.

Погрозили грозы, Но промчались мимо. День лисой трусливой Улизнуть не прочь… Я куплю три розы И почти счастливый Потащусь к любимой Жариться всю ночь.

Вплоть до помраченья Вздыбились влеченья, Захлестнул полсвета Воздух перемен. Чтоб хоть на мгновенье Сбросить напряженье, Я готов планету Натянуть на член.

То было вчера, И Вы мне «Пора, Сказали, — С дороги уйти…» Но как же уйти, Когда впереди Мне Ваша пизда — Как звезда.

Весна творит В душе столпотворенье, Всем щелям мира Мне уж не помочь, И в жажде Удовлетворенья Готов надеть На палку Ночь.

Я чувствую большой императив Достать из-за бугра презерватив И, тем проблему СПИДа разрешив, Создать по ебле кооператив.

Все плохо, дорогой, все бесконечно плохо. Ни цели впереди, ни фарта за спиной. В руках сжимаю член — свой ненадежный посох. А это в общем все, и все оно со мной.

Назови-ка палку мне, Что с одним концом, Слух порадовав вполне Крутеньким словцом. Если сразу не постиг, Тотчас не психуй, А рифмуй, чтоб вышел стих, И получишь… хуй.

Устал я и денно и нощно Зады непрестанно лизать, Мечтая в глаза, не заочно Кого-нибудь на хуй послать. Но надо в труде безупречном Кого-нибудь в жопу лобзать, И в этом занятии вечном Мне некого на хуй послать.

Накрыт обильно стол. Все как бы ровня тут. Вот рядом с м.н.с. Ответственные лица… Как это хорошо, Что раньше поебут, А после предлагают Веселиться.

Весны разгар пришел к началу мая. Как мне подъем душевный передать?! Так хочется всех слать, мозги не напрягая, Куда-то в даль, кобыле в щель и негру в сраку мать!

У Вас такой Неважный вид, Как будто Вы Поймали СПИД.

Дождались наконец разлива пива. Но не предвидится возможности отлива.

Выпьем, ляжем, Поебемся И опять на круг Вернемся.

Спросила как-то утром мать Про мой несчастный вид: «Сыночек, маме надо знать, Головка не болит?» Какой от матери секрет?! Сказал ей: «Мама, хуже: Болит головка, спасу нет, И голова к тому же».

От этих фаллосов — нет слов для возмущенья! Мой вывод окончательный таков: Всё это — явный признак разложенья — Им мало, что ли, разных огурцов?!

Узнал редкий способ: орально-анальный. По мне — этот способ ужасно банальный: Когда переводишь по сути названье — Имеешь обычное жополизанье.

Про членистоногих прознав, непременно Тотчас сообщайте — и вся недолга. А то ведь неясно: нога в виде члена Или, к примеру, сам член, как нога.

Едва лишь скорбный гимн Я начинаю, Для хохмы газы с треском Выпускаю.

Мы часто вместо слова «материть» Используем другое — «костерить». Меж тем, какая общность, так сказать, У костяка с высоким смыслом «мать»? Так-так… Забыли. Значит — не ебать Вам в ребра и все кости чью-то мать.

Девяносто — как одна страница. Что как бык — понятно и ежу. Вот на члене узелок вяжу, Чтобы завтра вспомнить помочиться…

Крепчал маразм лет пять подряд, Да только зря, на мой на взгляд: Ему я не поддался даже в малом. Лишь стал чуть неопрятней, говорят, Мочой и калом…

Такая странная манера, Что без попа не разобраться: И яйца красят кавалера, И кавалер на Пасху — яйца.

Слышит: парень яйцы парил И ядреных девок жарил. Оказалось через время, Что от пара гибнет семя. Вывод: Чтоб без страха девок жарить Надо чаще яйцы парить.

Спросил: что есть? Сказала: «Супик с рисом.» Спускалась ночь, и надвигалась тьма. Я так подумал: значит, супик сри сам… И так ответил: супик сри сама.

Что не ново, То хреново, И хреново То, что ново.

Заебла меня хуйня Нет для продыху ни дня День и ночь она меня Вот такая еботня. Переставь, как хочешь, строчки Те же дни и те же ночки Еботня — еще цветочки Время ягод — после точки.

Иных звезда ведет, Безмерно потакая. А мой светильник крохотный Влечет меня в манду. С того вся жизнь моя Бездарная такая, Такая же нелепая, Как ебля на ходу.

Когда бы вдруг Пришлось держать ответ, Представ пред ясны очи Самого, Сказал бы честно: «Проебался тридцать лет И путнего не сделал Ничего».

Без матери, без друга Я жил в родном краю, Порой ревел белугой, А думал, что пою. И этот рёв ужасный Тошнил страну мою. А я, мудак несчастный, Всё думал, что пою.

К чему нам кавычки, Грамматик странички? Творец языка — Сам великий народ. Вы чешете яйца. Глотая яички.. Не дай бог, поступите Наоборот!

Ах, как недолго расцветают розы! И снова тучи тяжелей свинца. Она ушла. И закипают слезы. И безнадежно капает с конца.

Чтоб от сифона член спасти, У нас есть только два пути, Освоишь — и простишься с пессимизмом: На члене, хоть врача спроси, Всегда презерватив носи, И занимайся только онанизмом.

В суходрочке онанизма Места нет для пессимизма: Чем пизду найдешь скорее, Тем вернее гонорея.

Я много раз любил и был любим. Мой опыт свелся к выводу такому: Чтоб все не обратилось в прах и дым, Любите только Дуньку Кулакову.

Про одиночество свое мне не буровь — С тобой и Вера, и Надежда, и Любовь… Меня же навещают бестолково Лишь Настя Швыдкая да Дунька Кулакова.

Мечтают со словом «онанизм» Создать бессмертный афоризм. Корпел, ночей недосыпал, И лоб потел, и взор пылал. Однако шел за годом год, За недолетом — недолет… А тут вдруг на виду у всех Снял с факта оболочку: Ха! Онанизм — такой же секс, Но только в одиночку.

Онанизм — это секс одиноких. Онанизм — это крах одноногих, Что пытались идти, Но на скорбном пути Пали жертвами рытвин глубоких., Онанизм… Вам смешно — Мне же ясно одно: Смех над жертвами — смех недалеких.

Как хорошо в глухую ночку Предаться сексу в одиночку!

Рука — Словно пишет бессмертную строчку — Спешит, Приближая заветную точку, И как его ни назови, Но он опять горит в крови — Огонь безудержной любви, Рожденной в одиночку.

Великого поэта организм Подтачивал талант… И онанизм. И все отдавши за оргазм и афоризм, Вконец разрушив слабый организм, Он в мир ушел иной, Вложивши опыт свой В единственно строчку: «Онанизм — это секс в одиночку».

Уже ни перспектив, ни даже перемен. Быть может, потому я трипперный свой член В твою облезлую и прелую манду Опять введу…

Она твердит про грозный СПИД Мне всякие херации.. Да хрен мне СПИД, когда твой вид, Как после эксгумации?

Пусть вам покажется, что связан факт с цинизмом А я так думаю — со слабым организмом: Мне раньше снилось, будто классных баб барал А тут приснилось — занимался онанизмом

Пусть твой крутой, натруженный лобок Зовет к нелегкому, но славному Труду — Я б рад стараться, но — свидетель Бог — Елдою слабой не войти в манду

Настроение на встромление — Есть всегда! Состояние нестояния — Вся беда.

Горшки побьются, кошка пробежит И неизбежен резкий поворот И вот душа уж больше не лежит, А что всегда стоял — наоборот

Один в одежде в полутьме Лежу без времени забытый. Твоя, как прежде, на уме, Но у меня — как перебитый

Вчера опять поносом прохватило В бурьянах, что за домом разрослись. Скорей бы, что ли, лето проходимте, А вместе с летом проходила б жизнь..

Машина фарами мигая, Заголосила на шоссе Где я стою совсем нагая При пограничной полосе Куда меня не заносило В какой стране я не была И вот теперь перед Россией Стою в чем мама родила Опять сошлись пути-дорожки… Уж на трефового туза Солдатик, спрыгнувший с подножки, Таращит детские глаза Пытать не надо, пограничник, Кому мой ветренный Амур Мог подарить французский лифчик И польских трусиков ажур Я и сама пытать не стану. Мне на политику плевать! Я за бугром была путана, В родном краю я просто блядь. Не трусь, солдат, такое дело.. Ты лучше бережно укрой Славянки ласковое тело Своей шинелью боевой. С молочных губ о, страж державный, Я сладку ягоду сорву, Чтоб между ног твой шланг пожарный Вмиг превратился в булаву. Ну, а в бою, солдатик бравый* Я знаю, ты не подведешь И булавой своей трехглавой Туза трефового побьешь. Спускай курок! Буди заставу. Коль дело делать по уму, Я всю заставу жить заставлю Враз по уству своему.

О, вы плоды зеленого налива! Армейский юмор мне не по нутру. Все быстро в строй! Я не люблю наива, И поначалу вам носы утру. Мою команду слушайте, солдаты! Здесь самовольство, знаю, не в цене. Бегом в спортзал, где маты жестковаты, Но хороши для танца на спине. На ближний бой стволы раскопюшоньте. Дрожать не надо. Знает и школяр, Что смерти нету на любовном фронте, — Лишь наслажденья сладостный нектар. Соси, сержант, как пташечка колибри, Моих цветов пленительный настой, Коль скорый выстрел твоего калибра, Как у «Авроры», вышел холостой. А это кто последний по ранжиру Свой ствол упер в широкую ноздрю? Ни в жизнь такую становую жилу Я ни с каким оружьем не сравню! Возьму ее, как золотую флейту, Язык трепещет, чую благодать. Иди сюда. Иди сюда, ефрейтор, Тебе ноктюрн попробую сыграть.

Я висюльничек поглажу, Чтоб торчал, как щтык в строю. На ковре персидской пряжи Белой лебедью стою. У тебя набухла жила Если снизу поглядеть… Заходи, полковник, с тыла, Чтобы крепость одолеть. Возрожденного к победе Не держи наперевес. Для тебя я нынче Леда, Ну а ты великий Зевс. Как бывало на конюшне Я, соломки подстелив, То же делала с Ванюшей Под навязчивый мотив. Знаменитый с хрипотцою Над селом певун летел, А Ванюша за спиною Все сопел, сопел, сопел. Он старался, неумеха, Водку вылакав до дна. Усмехалась из прорехи Любопытная луна. Невзначай туман подкрался И улегся на лугу, А Ванюша привязался, Отвязаться не могу. С ним морока и мученье. Чтобы дело знать в бою, Я тебе его в ученье Завтра днем передаю. Ах, уймись, уймись, полковник! С четверенек мне не встать. Ты ударь о подоконник Свою выправку и стать За енлегкую победу, Обожаемый нахал, Подари мне напоследок К свадьбе с Ванею наган. Муженьку наган сурово Прислоню к виску — Не сметь! Если он, гаденыш, снова Будет мыкать и сопеть.

Встанет, покраснеет и молчит… Я люблю тебя стоячим Молодого дурака, Подержать рукой горячей, Словно ручку молотка. Может, нам с тобою хватит Гнать пустую цель: Конопатить, конопатить Половую щель. Отдыхай-ка безмятежно, Время есть пока, Прислонясь головкой нежной К ягоде соска. Жарко. Жарко в нашей бане — Пар через порог… Я возьму тебя губами, Как грузинский рог. Знать-не-знать бы нынче маме. Хмель не от вина. Быстро, жадными глотками Осушу до дна. Друг мой, друг, мой сокол ясный, Будь самим собой, Пролетев кометой красной Над моей судьбой.

Уже и яблоки поспели, И птицы двинулись на юг, А я одна лежу в постели, Все без тебя, мой милый друг. А помнишь, были дни иные… Меня водил по кабакам. И переулки ледяные Бросались прямо в ноги к нам. Шелк простыней стыдливо-розов. Глоток вина, и снова в бой! Звенела ночь струной морозной. И ты со мной. И я с тобой. Ах, эти схватки у камина! Твоя нога — моя нога. Где пламя пьяное в дымину Лизало своды очага. О, трепет губ! О, стон отрадный! А ночь — порука молодым. От затяжных моих помадных Столбом стоял не только дым.

Из кармана руку вынул, Волю дав торчку. Губы влажные раздвинул, Сам — весь начеку. Ждет кнута колхозный мерин. Ждет огонь свеча. Ждут замки мои и двери Твоего ключа. Ты пошто зашелся в раже, Птица-воробей? Ну, давай, давай, давай же! Ну, давай скорей! Наслажденья крик исторгнув, Обгоняя мысль, Я ракетой от восторга Устремляюсь ввысь. И крылами помовая, И виясь ползком, Я на небе побываю, И на дне морском. Скороспелочка-клубничка Разлилась в груди… Ах ты, птичка-невеличка, Ну, давай, входи. Что ты? Что ты? Что ты, милый?! За толчком — толчок. Сразу свесился уныло Сморщенный торчок. Ах, ты сволочь! Мразь! Подонок! Тварь и негодяй! Улепетывай до дому, С курами гуляй!

В звездах ночь, как луг в ромашках. На себя я погляжу: Одеяло нараспашку — Словно барыня лежу. Как купальщица на Крите, Белой пеной кружева… Вы корите не корите — Я не мужнина жена. Вся в истоме изнываю. Там и здесь пощекочу. Никого я не желаю! Никого я не хочу! Ах, мой ветренник несчастный! С ноготочек лишь всего. Не болишь ты вот, а красный Неизвестно отчего. Я б тебя зачеловала, Да губами не достать… Вот и звезд как не бывало. Вот и ночи не видать.

В эту дивную ночь Я опять возлежу королевой Под мецающим светом Игрушечных елочных звезд, И губами ловлю Виноградную гроздь Изабеллы, Ту, что держит в зубах Мой желанный и яростный зверь. О! Трепещет язык, Как девчонка под шепот «не надо!» Вожделея смертельно Запретную сладость плода… Ороси мое небо Трефовая кисть винограда, И гортань ороси, Проливаясь упругой струей. На замки и засовы Я дверь затворила в жилище. И ключи уронила, Задув золотую свечу. Там на дне моих глаз Ты отказа ни в чем не отыщешь Лишь бы длинная ночь Оказалась тебе по плечу.

Я стою у ресторана — замуж поздно, сдохнуть рано. И ловлю печальным взглядом угасающий закат. Угасающего солнца истекающая рана Заливает алой кровью остывающий асфальт С каждым мигом все страшнее тополиная аллея А в аллее тополиной каждаый куст — тамбовский волк. Почему-то мне милее: пить шампанское, хмелея, Снять мужчину посмелее и держать его за болт. И с желанием не споря, “тачку” снять и на моторе Пролететь хоть к сине-морю, хоть в пустую конуру Там, где чайник на конфорке, где житуха без комфорта, Где опять плясать в кровати, как в саванне кенгуру А мужчина утром рано вынет деньги из кармана И, шмыгнув смущенно носом, прошмыгнет в дверную щель. Как в прокуренном дурмане встанет день в оконной раме… Горько-горько рассмеется человеческая дщерь. Полотенчиком утрется. Перекусит чем придется И отправится гулять Проститутка, но не блядь.

Я стою в тишине Одинокого белого дома Там, где прячется сумрак В тяжелые складки портьер, Где бокалы с вином, Словно красные розы в истоме, И где красные розы, Как будто бокалы с вином. Над свечами порхают Веселые бабочки света, Забавляясь, как дети, Игрою бегущих теней. На ладони твоей Ароматы забытого лета… О, верни мою юность! Позволь окунуться в ладонь. Я тебе отдала Все, чем девочка может гордиться. От восторга и счастья Кружилась моя голова. По зеленой траве Я носилась степной кобылицей, Каждой клеточкой кожи Возбужденно дрожа. Да, конечно ты прав. Я совсем не была недотрогой. Майский ветер, лаская, Юбчонку мою задирал. Я ложилась на спину, Раскинув беспечные ноги, Упираясь подошвами В звездный ночной небосвод. Мы скакали вдвоем И земля прогибалась под нами. Полеве цветы Прикрывали стыдливо глаза. Я держала тебя Наболевшими в страсти губами, И дыханье рвалось. И нагая вставала заря. И вставала заря, Освещая измятые травы И юбчонку мою, Что осталась в твоем кулаке… По каким векселям, По какому закону и праву Здесь, на празднике жизни, Стою побирушкой в дверях? Я пошла по рукам В бесконечном кабацком загуле. Но вернулась сюда Навсегда отлюбившая, Чтоб После этой вот самой Венчальной, Спасительной пули Все тебя целовать В холодеющий лоб.

Изогнув тигрицей спину, Как княжна сижу… Белы ноженьки раздвинув, в зеркало гляжу. Ну а там, в зеркальном мире Ярмарка чудес — От ножа ли, от секиры Между ног разрез. А в разрезе том обитель Сладости и нег… Вот палач мой и мучитель Притаился где?! Чуть дотронешься, ты тут же, Как вульгарный шиш, Из щели своей наружу Выйти норовишь. Лишь вчера заезжий хахаль, Водки пригубя, Все стонал, стонал и ахал, Теребил тебя. Не играй со мною в прятки. Это дело брось! После баньки, Ваньки-встаньки Хорошо небось? Сладострастный путь изведав И тепло гнезда, Мой галчонок непоседа, Улетишь куда?