Эл вошла в дом.

– Куда дальше? – спросила Эл.

– Дальше только вперед, – отозвалась из затемненной комнаты баба Гертруда.

Эл пошла на голос гадалки и очутилась в «магической» комнате.

– Круто! Даже не ожидала. Так, Вы, профессионал. Все как «в кино», как и хотела эта дурочка Жанна.

– Тебе надо быть добрее, Гертруда, или как тебя по-настоящему?

– Не важно, не спрашивайте меня об этом, пожалуйста.

– Хорошо, как знаешь.

– Почему, Вы сказали, что я должна быть «добрее»?

– Потому что доброта дает силы, а ненависть разрушает.

– Прописные истины, – хмыкнула Эл.

– Да, но от этого не теряющие своей силы.

– Это не работает.

– А ты, пробовала?

– Да, не раз и не два, но чем «добрее» я относилась к какому-то человеку, тем сильнее потом получала от него удар в спину.

– Частный случай, – спокойно сказала гадалка.

– Закономерность, – парировала Эл, – и почему я не могу назвать эту Жанну «дурочкой», если считаю ее таковой, и это я еще смягчила.

– Тебе досталось от жизни, и ты ощетинилась, хотя в глубине души, ты сумела сохранить, веру в Добро, и жадное и наивное восприятие окружающего тебя мира. Ты смогла, пройдя через тяжелейшие испытания, не убить ребенка в себе. Так не давай мелочным обидам, вредить тебе.

– Это что, воспитательный час?

– Просто беседа. Беседа двух Гертруд, – сказала гадалка и подмигнула Эл.

– А что же гадание отменяется?

– А что ты хочешь узнать?

– Свое будущее, естественно, – Эл стало как-то неуютно.

– А про свое настоящее, тебе все ясно?

– Можно и с настоящего начать, – сказала она.

– Ты на перепутье.

– Здорово, а, Вы даже на ладони мои не посмотрите, не раскинете карты?

– Я заглянула в шар, – лукаво ответила баба Гертруда.

– И что там?

– Туманно.

– Я так и думала, – съехидничала Эл.

– Туманно, потому что пока, неизвестно, на какую из дорог ты свернешь. Говорю же, ты на перепутье, на развилке, на перекрестке, понимаешь.

– Понимаю, так может быть, Вы мне подскажете, куда повернуть дальше или может развернуться и пойти назад? – Эл стала серьезной.

– Когда ты вошла, я сказала тебе: «Только вперед», повторю и сейчас. Раз ступила на этот путь, значит, доверься своей интуиции и иди вперед. В возвращении назад нет смысла, одна трата времени. Как подсказывает мне жизненный опыт, извини за высокопарность, никогда и никуда не надо возвращаться. По-моему, жизнь можно сравнить с бесконечно-высокой башней, по которой человек, с самого рождения пытается подняться все выше и выше, тем самым он растет не только физически, но и духовно. И если человек не выполнил задач, которые поставили перед ним Высшие силы на одном этаже, он так и будет ходить по кругу, не имея возможности, подняться выше. Значит ситуация повторится вновь и вновь до тех пор, пока человек не найдет правильного решения.

– Квест какой-то!

– «Что наша жизнь – игра!»

– Гертруда, а, Вы, знаете слова этой арии?

– Знаю, а ты, знаешь, Гертруда? – слегка улыбнувшись, спросила в ответ гадалка.

– Еще бы, там же все про меня!

– Вот я и плачу и кляну, по большей части своей жизни, – Эл почувствовала, как комок опять, подступил к горлу, и глаза защипало, от наворачивающихся слез.

– Но разве тебе не доводилось в жизни, «ловить миг удачи»?

– Были «счастливые мгновенья», но скорее не «благодаря, а вопреки».

Гадалка молчала и спокойно смотрела на Эл, желая услышать продолжение. Она как будто хотела, чтобы Эл высказалась. Эл это почувствовала.

– Да, вопреки. И если, по большому Гамбургскому счету брать, то самым счастливым периодом моей корявой жизни, я считаю свое детство, вот где не к чему придраться, – Эл помолчала, – Да, Вы, похоже, и не собираетесь мне не гадать, не пророчить. Тогда можно считать нашу беседу оконченной, к душевному стриптизу я не готова.

– По Гамбургскому счету, говоришь, – она как будто не заметила последней фразы Эл и продолжила их разговор, – А почему, ты, назвалась Гертрудой?

– Первое, что пришло в голову, когда надо было знакомиться с этими ребятами.

– Да, это сразу видно, что вы не вместе.

– Здорово.

– Но почему Гертруда? – повторила свой вопрос гадалка, – вот я Гертруда, потому что меня родители так назвали, они Wolgadeutsche, из поволжских немцев. Правда после депортации в 1941 году, стали бояться всего на свете, и внушать мне, что имя мое означает Героиня труда. Мои далекие предки родом из Нивелля, что в Бельгии.

– Знаю, об этом кое-что, – Эл изумило это совпадение.

Теперь и лицо гадалки выражало удивление. Эл понравился произведенный эффект и она продолжила.

– Я хотела принять католичество, и выбрала себе именно Гертруду Нивелльскую, в покровительницы, но не сложилось, а вот теплота и даже любовь к ней остались.

– Значит наша встреча, это ее старания, скажем ей спасибо!

– Спасибо!

– Так ты – нехристь?

– Смешно, Вы, сказали точно, как моя бабушка, – ответила Эл, доставая из-за пазухи маленький золотой крестик, на золотой же цепочке.

– Православная, понятно.

– Гертруда, а как, Вы, здесь оказались?

– В девяностые годы, после распада СССР, когда началось переселенческое движение в Германию, я тоже попыталась уехать, но не в Германию, я хотела вернуться на родину, в Бельгию, не получилось. Моя историческая родина, богатая страна Бенилюкса мной не заинтересовалась.

– «Пустите Дуньку в Европу?», – съязвила Эл и осеклась, ее шутка была не уместна. Похоже, теперь была очередь «душевного стриптиза» бабы Гертруды.

– Да-да, что-то вроде, – она ненадолго замолчала, как будто, что-то вспоминая, – ну, а уже из Казахстана, я с семьей переехала сюда, к одной дальней родственнице, потом дочь с мужем, все-таки эмигрировали в Германию, а нам с дедом, оставили внука, «на первое время». Ричард, мой внук вырос и не захотел уезжать к родителям, но переехал от нас. Сначала поступил в институт в Москве, окончил его, а потом захотел жить на берегу моря. Романтик, художник, хотя и не лишен прагматизма, открыл свой ресторан на побережье. У меня незаурядный внук. Я не всегда понимаю его, не всегда согласна с ним, но безумно его люблю и люблю наши споры, когда он приезжает навестить меня.

Она помолчала.

– Потом схоронили деда, и теперь мы с Гансом вдвоем остались. После смерти деда, я продолжила заниматься пчелами, так и живем. Я для чего тебе это все рассказываю. Жизнь длинная и разная. Научишься ценить каждый день, и получать удовольствие от всего, что новый день тебе несет, станешь счастливым человеком.

– А если каждый новый день несет одни проблемы и неприятности? Как им радоваться?

– Знаешь, если представить, что на самом верху башни, про которую мы с тобой говорили, находится, предположим, «Рай», то понятно, что быстрее туда поднимется тот, кто светел, понимаешь?

– Конечно, понимаю, «Рад бы в рай, да грехи не пускают»! Но тогда получается, что грешить я стала с младенчества, а к старшим классам школы, сравнялась по степени злодейства с Гитлером!

– Почему?

– Потому что то, что свалилось на меня потом, похоже на одно большое наказание, а вот за что такое «счастье», я до сих пор не понимаю. Ваша аллегория «про башню» понятна мне лишь отчасти. Получается, что кто-то с детства карабкается на верх, как через тернии к звездам, а кто-то взлетает все выше и выше, особо не напрягаясь, обвешанный родственниками, поддержкой, и всяческими материальными благами. Где же тогда равенство возможностей, которое дается нам всем от Бога?

– Равенство возможностей, действительно, у всех одинаковое, а вот задачи перед каждым свои поставлены. При всей схожести сценариев жизни, у каждого свой путь, свой и неповторимый, как снежинки, как рисунки на подушечках пальцев, понимаешь?

Эл молчала, переваривая слова бабы Гертруды, мысленно примеряя сказанное на себя.

– Это мне понятно, сколько раз я слышала, от людей, которые, почти меня не знали «Везет тебе!». Это мне везет?! «Пройдите мой путь, в моих сандалиях», а потом поговорим, будете ли вы согласны на «мое везение» в этих мелочах, за ту цену, что я заплатила в большем?

– Хорошее высказывание про сандалии, твое?

– Нет, не помню автора.

– Так почему бы тебе не применить его не в отношении себя, а в отношении людей, чьи жизни вызывают у тебя зависть? Откуда ты можешь знать, какую цену платят они, за то, что со стороны, кажется, порханьем бабочки?

– Возможно, Вы, правы. Но мне сейчас, кажется, что запутанней пути, чем у меня, не существует. И при всех «равных возможностях», у Бога есть «любимчики».

– Да, нет же.

– Есть, есть. У моего отца, был довольно долгий период депрессии, перед тем, как он заболел. Он стал мрачным, а его юмор почернел. Мне запомнился один, особенно любимый им анекдот, из того времени:

«Сидел как-то несчастный человек и думал о превратностях своей судьбы, о тяжести своей ноши, и в отчаянии, он посмотрел на небо и взмолился: “Господи! Ну, почему ты посылаешь все эти проблемы на мою голову? Почему другим ты помогаешь, а мне нет? За что мне все это, Господи?” И Бог ему отвечает: “Ну, не нравишься ты мне!”».

Баба Гертруда не засмеялась, а тяжело вздохнула.

– Мы с тобой, девочка, похожи. Не безбожники, но верующие «чисто теоретически», как сказали бы сейчас.

– Я возможно, так и верю, как-то по-своему, хотя и не по всем правилам, что ли. А Вы, кажетесь примером благодетели и набожности.

– Вот именно кажусь, да и ты веришь, а не веруешь, – взгляд гадалки был пытливым, но теплым.

– Только слова.

– Слова, говорящие о многом. Так сложилась история России, что двадцатый век стал веком отрицания Бога, для нашей страны. А как бы по-другому, «вожди революции» смогли поднять верующего человека на братоубийственную войну, например? И как низвергнуть монархию, если Николай II Всероссийский Император и помазанник Божий? А если Бога нет, то и император, всего лишь человек, и заповеди не указ, к чему тогда лишние церемонии? Правда, написанный позднее, Моральный кодекс строителей коммунизма, был, как родной брат Нагорной проповеди Христа. Все в жизни не однозначно, понимаешь?

– Нет.

– Мне кажется, что цели у коммунистических реформаторов были благие, хотя и утопичные. Они хотели, чтобы всем жилось хорошо, а не только «избранным». Хотели доказать, что жизнь не лотерея, и в руках человеческих, сделать жизнь счастливой для всех, и та голытьба, которая пошла за Лениным, была отнюдь не стадом, которому все равно, куда и за кем идти. Людей вдохновила Идея, и поскольку им нечего было терять «кроме своих цепей», они стояли до победного конца. Ведь и до 1917 года были попытки свергнуть самодержавие, вспомни восстание декабристов. Офицеры, цвет нации, победители войны с Наполеоном, люди с обостренным чувством справедливости, отдали свои жизни за попытку упразднения самодержавия и отмену крепостного права. И только в 1861 году, спустя тридцать шесть лет, провели крестьянскую реформу в России, упразднившую, наконец, это чудовищное, крепостное право.

Тема добиться «равноправия для всех» была актуальна всегда, на протяжении всей истории человечества, и только коммунистам это удалось, хотя и на короткий промежуток времени, пока сама идея себя не изжила, разбившись о «человеческий фактор». Но тогда, на заре Великой Октябрьской социалистической революции, народ поверил в возможность справедливого мира. «Равные возможности для всех, все люди братья», опять созвучие с Библией. И хотя, на месте снесенного Храма Христа Спасителя в Москве, построили бассейн, чудовищный вандализм, как ни крути, но все-таки, бассейн, а не бордель, например. На первый план они вывели значимость физического в человеке, отсюда лозунги типа, «в здоровом теле, здоровый дух», где «здоровый дух», ответ тем, кто продолжал настаивать на божественном начале и дуализме людей. В дальнейшем же, все что имело отношение к Богу, духовному миру, к существованию души, стало отрицаться, осуждаться и высмеиваться, как недоказуемое на материальном плане, где в молодой, атеистической России, хватало насущных проблем и без этого.

Да и сама церковь, была в какой-то степени виновата. Ее служители, пропустили момент, когда нужно было остановить в зародыше, воинствующий атеизм, в стране. Вера в собственную незыблемость, нечистоплотность некоторых ее представителей, как и самоуверенность, не считающаяся с новыми историческими реалиями, сослужили дурную службу Святая Святых, Православному Христианству в России. Вместо Священной Войны с разрастающимся неверием, безбожием и духовной анархией – ну, я не знаю, борьба с Распутиным. Только в годы Великой Отечественной войны, в тяжкую годину, люди стали вновь искренне обращаться к Богу, но с пропагандистской точки зрения, момент был уже упущен, и проявлять открыто свою Веру в Бога, теперь было не только не приемлемо, но и опасно. Если ты коммунист, тире атеист, а если ты не с нами, значит против нас. Так и росли поколения в безверии, а без Веры человеку нельзя.

– Почему? Вот я, например, окрестилась только в двадцать пять лет?

– Знаешь, Гертруда, я считаю Веру, еще одним, органом чувств человека. Правда, потерю слуха или зрения, человек ощущает сразу, а потерю Веры нет. Человеку, лишенному Веры, всегда будет чего-то не хватать, и он тщетно будет искать, почему. Вроде все хорошо, все есть, здоровье, семья, материальные блага, ну не знаю, что еще, все есть, но без Веры душа человека всегда будет не на месте, всегда будет в смятении. А почему, ты, окрестилась в двадцать пять лет?

– К этому времени, я похоронила обоих родителей. Многочисленные родственники куда-то испарились, я осталась одна с маленьким сыном на руках, да, у меня был муж с его родней, но все это было не то, теплые отношения ни с кем не сложились, его родители не стали мне близкими и родными, я чувствовала себя ужасно одиноко и беззащитно. И я окрестилась, чтобы у меня появился ангел-хранитель, вспоминая слова моей бабушки.

– И что было дальше?

– Я действительно, почувствовала себя защищенной, не знаю почему, но я успокоилась. В моем доме появилась икона Казанской Божьей Матери, к которой я часто обращалась за помощью. Она помогала, потому что сынок ничем серьезным не болел, развивался хорошо, хотя я очень за него боялась. Моя беременность протекала на фоне смертельной болезни моего отца, который внезапно слег, когда я уже была беременна. Потом неутешительный диагноз, который от меня неумело скрывали, но зачем слова, если после двух недель в больнице, ничего не сделав, человека отдают домой? Умирать. Потом инсульт, после которого, мы больше с отцом ни разу не поговорили, так и не успев сказать друг другу главного на прощание, потом его быстрое угасание и смерть. Хоронили папу в день, когда сыну исполнился один месяц.

– Бедная моя девочка.

– Не надо, а то я сейчас заплачу, – Эл пыталась остановить навернувшиеся слезы, готовые в любой миг вырваться, неудержимым потоком. Не в первый раз. Она справилась, помолчав немного, продолжила. – Вот. Молоко у меня перегорело, малыш был на искусственном вскармливании, и я все время всего боялась. Наверное, тут еще и послеродовая депрессия добавилась, но я постоянно была в панике. И теперь уже я, каждый вечер заходила в комнату отца, которая раньше была комнатой мамы, включала негромко сюиту Георгия Свиридова к Пушкинской «Метели», пронзаемая насквозь звуками скрипки, беззвучно рыдала. А когда я окрестилась, все прошло. Панические атаки прекратились. Заботы о сыне стали приятными. Казалось, что нависшая свинцовая туча надо мной рассеялась. Я полагаю это старания моего ангела-хранителя.

– Конечно. Тяжко тебе пришлось. Твои родители были атеистами?

– Да.

– Человеку нельзя без Веры. Отсюда столько «потерянных людей», мечущихся, ищущих. Советские люди, в большинстве своем были воспитаны, в духе атеизма, а когда распался Советский Союз, и канула в лету коммунистическая идеология, и вовсе остались без объединяющего фактора. Разбросанные по миру, стали самой разделенной нацией. Людям нельзя без Веры. И стране нельзя без Веры. Даже если это светское государство, а не христианское, предположим. А в двадцатом веке Россия на долгие годы погрузилась в безверие. Отсюда потеря духовных корней, потеря традиций, когда многие хотели бы уверовать, но теперь не знают, как. А те, что уверовали, вынуждены открывать для себя прописные истины из числа тех, что раньше передавались из поколения в поколение, из уст в уста. Связь потеряна. Хотя, справедливости ради стоит сказать, что на месте бассейна, опять возвысился Храм. Людям нельзя без Веры, вот и теперь большинство из нас только учатся Вере, делая акцент пока больше на внешнюю атрибутику.

– Что, Вы, имеете в виду?

– Гигантские нательные кресты, куличи, купание в проруби – все это внешняя сторона ритуала, истинное же общение с Богом – не напоказ, но не всякий готов остаться с Богом один на один. Восстановление храмов, строительство новых, празднование Рождества – это внешняя атрибутика, но от лица и с поддержки государства, также пытающегося вернуть России духовную основу, утраченную в советское время. Как говорится: «Всяк крестится, да не всяк молится» или «Иной две обедни слушает, да и по две души кушает». Мне кажется, что большинство из тех, кто называет себя верующими людьми, пока только «имитируют» Веру в Бога, убеждая других, пытаются сами поверить в собственную духовность. Разве, все те, кто носят нательные кресты, ходят в церковь, и провозглашают себя верующими, живут по десяти заповедям, например?

– А это важно?

– Конечно. Десять заповедей – это предписание, это десять основных законов, данных богом человеку. И как человек истинно верующий, может их нарушать? Никак. А в реальной жизни что?

– Да, что? Не убий, не укради?

– Хотя бы, но с «не укради» все ясно, – гадалка лукаво улыбалась, – «не прелюбодействуй» тоже не на высоте, в современном обществе, где сексуальность возвели на пьедестал, и сделали одним из основных критериев успешности современного человека, о чем тут говорить? О каких десяти заповедях?

– Но мы все-таки живем в светском государстве.

– Вот именно, и как светскость сочетается с религией в современном обществе мне не понятно. Получается, что если общество светское, то, к примеру, суббота такой же день недели, как и все остальные, но это противоречит одной из заповедей, «Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой – суббота Господу Богу твоему». Как тогда, человеку верующему, и истово желающему не нарушать ни одной заповеди, соблюдать их?

– Может быть, так было угодно Богу? – спросила Эл.

– Мне никогда не нравился этот постулат.

– Почему?

Эл была увлечена их беседой, пожалуй, никогда еще у нее не было собеседника, готового говорить с ней на теологические темы. Она жадно ловила каждое слово, потому что прежде, попытки говорить о Боге, о Вере, о смысле жизни, не находили отклика в кругу ее знакомых. Люди избегают разговоров о Вере, говоря, как правило «Это очень личное», хотя Эл считала, что им просто, нечего сказать. О смерти, вообще, никто говорить не любит, боятся. О смысле жизни – «ну ты сказала, кто ж его знает?» Пожалуй, охотнее всех «отзывались» на разговор атеисты, с неизменным ехидством и иронией «низвергающие существования дедушки на облачке», но с ними Эл было не интересно, атеизма у нее и самой хватало. И если можно так выразиться, атеизм был у Эл в крови. Эл пыталась найти собеседников в интернете, но на форумах люди занимаются самолюбованием и спорами, с пеной у рта, до посинения, а Эл хотелось не спорить, а обмениваться мнениями. Там правда, встречалась еще одна категория собеседников, религиозные фанатики, постившие на любой вопрос, цитату из Священного писания, чаще всего «не в тему», но очень объемно, так что терпения дочитать комментарий до конца, у Эл не хватало. Оставалось чтение, но как знать, в какой из книг, ты найдешь ответ на свой вопрос?

Книги. Книги окружали Эл с самого раннего детства. В ее семье был культ книг. У них не было ковров на стенах, сервантов с хрусталем, автомобиля и дачи, но домашняя библиотека была замечательной. Родители, творческие люди, в рамках социума были, простыми советскими служащими, с соответствующими зарплатами. Однако, они никогда не жалели денег на книги, и выписывали огромное количество газет и журналов, большинство из которых были, естественно, о культуре, театре и кино, но и на свои увлечения, они тоже не скупились. Эл с детства помнила кипы папиных журналов о шахматах, журналы «Радио», потому что папа был не только режиссер, а еще и «самоделкин». В его импровизированном кабинете, стоял деревянный стеллаж, со всякими железками, отвертками, паяльниками и амперметрами, и запах канифоли Эл теперь не спутает ни с чем. У отца всегда было, как минимум, три шахматные доски, так как на каждый его день рождения, в доме появлялись новые шахматы. Музыка тоже была в почете их семьи. У них был проигрыватель «Ригонда», с радиошкалой, на которой были написаны маленькими буквами, названия всех мировых столиц, такой «шкаф на ножках, с деревянной, полированной крышкой», крутой музыкальный центр, по тем временам, и внушительная кипа виниловых дисков, среди которых, добрую половину занимала классическая музыка. Были и детские пластинки, которые Эл знала наизусть и очень рано сама научилась включать свою «шарманку», проигрыватель ее очень напоминал. Они жили втроем, родители работали, так что Эл часто приходилось оставаться одной, но ей никогда не было скучно. В такие вечера, Эл любила включить какую-нибудь, пластинку со сказкой, выбрать альбом по искусству потолще, и рассматривать вновь и вновь иллюстрации, на блестящих страницах, пахнущих типографской краской. И у них всегда жили кошки. Эл любит их, сколько себя помнит, и родители никогда не возражали, против появления очередного кота, полагая должно быть, что Эл так будет веселее. Да чего уж, они и сами были кошатниками. Идеальное взаимопонимание. Идеальная семья.

– Почему не нравится? – голос бабы Гертруды вернул Эл в реальность.

– Да, почему, многие же так говорят?

– Потому что мне не понятен смысл этого выражения. Богу угоден наш Мир, созданный Им. Его, мне, кажется, не интересуют детали, если так можно выразиться. Он создал Мир, чтобы люди, в свою очередь, создали свой «рай на земле». Бог дал человеку холст, кисти и краски, а вот уже какую картину нарисует сам человек, не зависит от Бога. Причем, Бог, дал свод правил, для праведной и гармоничной жизни, десять заповедей. Бог допускает, изменения, исправления, передел, общества, создаваемого людьми. Бог дал человеку возможность Выбора, и теперь наблюдает. Хотя, я допускаю, что в какой-то момент, Богу может показаться, что Мир, который он задумал, превратился в кошмар и не оправдал Его ожиданий. Возможно, Он устанет ждать, просветленности всего человечества, нахмурит брови, хмыкнет что-нибудь в усы и решит, что «пора с этим, кончать», а потом просто позволит людям уничтожить друг друга и все живое на земле. После с грустью тяжело вздохнет, и примется за создание нового Мира, более совершенного.

– Иногда мне кажется, что «Он уже хмурит брови».

– Возможно.

Обе женщины замолчали.

– Но почему, Вы, себя считаете Фомой неверующим? Вон у Вас и образа, в красном углу висят, и на вид, Вы такая правильная?

– Я стараюсь уверовать всей душой, всю свою жизнь. Я молюсь перед Святыми образами, но не часто хожу в храм. Я пеку куличи и крашу яйца на Пасху, но не пощусь. Я стараюсь не нарушать десять заповедей, но люблю иногда вкусненько поесть. Это значит, что я не могу отдаться Вере всей душой и телом, а верить «на половину», это как?

– Уф, ну если уж, Вы, не знаете, я тем более. Кстати, мы в этом похожи. У меня тоже все как-то «на половину». И от мирского, я не готова отказаться, ради духовного, и, Прости Господи, жизнь за Веру не отдам, а это как?

– Еще вчера, я бы сказала, что времена крестоносцев прошли, и в современном мире, таких жертв Богу не требуется, но в последнее время, происходят столкновения религий и, как это ни чудовищно, опять летят головы с плеч, – баба Гертруда тяжело вздохнула.

– А может быть, такие, как мы с Вами, не Фомы, а что ни на есть самые верующие люди?

Гадалка вопросительно посмотрела на Эл.

– Ну, если разобраться, за исключением чревоугодия, все ваши промахи относятся к несоблюдению обрядов, ритуалов церкви, что ли, а их придумали люди. Можно знать одну лишь молитву «Отче наш», а можно и ее не знать, ее же тоже придумали люди? Жить по десяти заповедям – да, но обращаться к Богу со своей молитвой, придуманными тобой словами, но идущими от души, от сердца разве менее ценно? Разве Бог слышит только, простите, запатентованные молитвы и исключительно, под сводами храмов? Нет же? Зато, это гораздо честнее и ценнее, должно быть, для Бога, чем человек бубнящий молитвы на церковнославянском и половину из нее не понимающий. Или человек с крестом во всю грудную клетку, совершающий не богоугодные поступки, не снимая этого креста. Или совершивший что-нибудь низкое или даже чудовищное, идущий потом в храм, ставящий свечку с Александрийский столп, с уверенностью на прощение, но, нисколько не раскаиваясь в содеянном? Может быть, в церкви тоже настало время реконструировать все? Стать ближе к современной жизни и современному человеку? Ближе, а значит понятней?

– Ближе и понятней? Ты, знаешь, Гертруда, тут по телевизору показали репортаж про визит Папы Римского, в какую-то страну, так там Франциск, не возражал сфотографироваться на улице с прохожими, которым, прости Господи, «хватило ума» обратиться к нему с этой просьбой. Куда уж ближе? Но я считаю, что не должен Понтифик, совершать поступки, свойственные звездам шоу-бизнеса. Если ты, о такой «понятности и близости», то я – против! Воцерковленные люди, да еще имеющие духовный сан, по определению не могут находиться на одном уровне с паствой. Сегодня «селфи» с Папой, а завтра что, «реалити» из Ватикана?

– Нет, однозначно! Я не об этом. Не знаю, но что-то менять надо.

– Давай, спустимся с небес на землю, и начнем что-то менять с себя, – гадалка смотрела на Эл своим теплым взглядом, – а то твои друзья заждались.

– Они мне не друзья, – ответила Эл, удивившись, как заговорилась с бабой Гертрудой, и совсем о них забыла, – мне пора, Вы, правы, – она помолчала, – Только куда пора? – вслух спросила Эл.

– Ты на распутье, я тебе говорила. Тебе предстоит поворот. И от того, куда ты сейчас повернешь, будет зависеть вся твоя дальнейшая жизнь. Отнесись к выбору осознанно. Слушай свое сердце. Не людей, не «как принято», а только так, как подскажет тебе твоя интуиция, душа, называй, как хочешь. Ты делаешь «Свой выбор», значит, чтобы, ты, не выбрала, это будет сценарий твоей жизни, и он будет единственно правильным для тебя.

– Такая малость, сделать правильный выбор, – Эл смотрела на хрустальный шар, потом перевела взгляд на гадалку, – Гертруда, а в чем смысл жизни?

– Я думаю, что смысл жизни – в поиске смысла жизни, и у каждого он свой, поэтому универсального ответа нет. И счастлив тот, кто постигает свое предназначение.

– А, Вы, свое нашли?

– Да.

– Не скажете?

– Почему? Скажу. Я помогаю людям, по мере сил. Кому медом, кому травами, кому гаданьем, кому советом, кому просто, как тебе разговором.

– Не очень масштабно.

– Меня устраивает. Или ты о том, что тебе я могла бы помочь и более существенно?

– Хотя бы, – Эл показалось, что гадалка опять прочла ее мысли.

– Я могла бы предложить тебе остаться, сколько захочешь у меня, но тебе нельзя сейчас останавливаться, нельзя буксовать. У тебя сейчас «время принятия решения», и я верю, что у тебя все получится. Кроме того, я увидела, что тебе нужна сейчас компания, с которой ты ко мне пришла.

– А не скажите, зачем мне они? До моря доехать, что ли?

– И для этого тоже. Все не случайно, и эти люди тоже не случайны на твоем пути. И что бы тебе было спокойнее, я скажу так. Ты можешь вернуться сюда, пожить у меня, но только после того, как ты доедешь до моря. Ты должна исполнить это свое желание.

– Вы волшебница?

– Нет, что ты, – ответила гадалка и хитро заулыбалась, – Настоящее волшебство – это жизнь. Подумай об этом, когда будешь слушать музыку, набегающих волн.

Лев дремал в тени сада, а молодожены ворковали под яблоней.

– Лёвушка, ну, сколько можно ждать? Давайте поедем без нее, – голос Жанны был привычно-раздраженным.

– Сколько раз тебе говорить, не называй меня так, – Лев сладко потянулся, и, не открывая глаз, продолжил, – ваш шофер отдыхает, и без Гертруды мы не можем уехать.

– Почему? – не унималась Жанна.

– Потому что это не красиво, ты же любишь, когда все красиво, сестренка?

– Красиво? К этой стремной тетке, это не относится.

– Фу, Жанна, это тоже не красиво, Гертруда совсем не «стремная тетка», – не открывая глаз, ответил Лев.

В этот момент на крыльцо дома вышли Гертруда и Эл, за ними лениво плелся Ганс.

– Как-то не очень получилось, они все слышали, кажется, – шепнул на ухо жене Пит.

– Мне все равно, – нарочито громко, ответила ему Жанна.

Эл и гадалка подошли к столику. Баба Гертруда держала в руках банку меда и какой-то флакон.

– Вот, это тебе Лев, обещанный мед, – сказала гадалка, ставя на стол банку.

Лев открыл глаза и приосанился.

– Спасибо, сколько я Вам должен?

– Ты мне ничего не должен, это подарок, но для меня важно, чтобы до побережья Гертруда доехала с вами, – сказала гадалка и неожиданно строго посмотрела на Жанну. Та сделала вид, что не поняла намека, и театрально-громко вздохнув, отвернулась от женщин.

– Конечно-конечно, не беспокойтесь, мы уже наметили маршрут, нам по пути, – влился в разговор Пит, желая скрасить очередную неловкость момента за Жанну. Она вопросительно посмотрела на мужа.

– Я тебе потом все объясню, – негромко ответил ей Пит.

– Прекрасно, тебя на сеанс не зову, все равно не пойдешь, – сказала гадалка, обращаясь ко Льву.

– Вы проницательны, – учтиво ответил ей Лев, – ну что? За мед и гостеприимство, Вам от всех нас «спасибо», за Гертруду не волнуйтесь, счастливо оставаться!

Лев поднялся со своего места, пожал руку гадалке, потрепал за ухом Ганса и взяв со стола банку с медом, пошел к калитке. За ним, дежурно поблагодарив бабу Гертруду, направились молодожены.

– Возьми эту мазь, сама делала, синяк через три дня исчезнет, – сказала гадалка Эл, протягивая флакон.

– Спасибо, Вам, за все, – ответила Эл, – не знаю, свидимся ли еще с Вами, но нашу встречу я не забуду никогда.

– Как Бог даст! Ступай и ничего не бойся.

И женщины пошли за остальными.

Баба Гертруда еще долго стояла у калитки, глядя вслед уходящим гостям.

– Иди с Богом, девочка, – негромко произнесла она вслух, перекрестив в воздухе силуэт, удаляющейся Эл.

Казбек колдовал у мангала. За длинным столом сидела пестрая компания из шести человек, о чем-то громко разговаривая, смеясь, и постоянно перебивая друг друга. Зарина, со свойственной ей легкостью, сервировала стол.

– А! Вот и вы, загостились на пасеке! – приветствовал Казбек Эл «со товарищи».

– Мы! – ответила Жанна, не глядя на дядю Казбека, а изучая новую компанию.

– Присоединяйтесь! – предложил шашлычник, указывая в сторону стола.

– Спасибо, мы поедем, и так много времени потратили, – ответил за всех Пит.

– Напрасно потратили, – весла свою лепту Жанна.

– Да, что-то меда немного взяли, – подмигнув, ответил Казбек.

Шашлычник вытер руки о фартук, и поочередно, пожал руки всей компании.

– Вон ваша машина, в целости и сохранности. Счастливого пути, гости дорогие, приезжайте еще!

– Спасибо! Как-нибудь, – ответил за всех Пит.

– Поедем уже, – слегка дернув, мужа за руку, сказала Жанна, и капризно пропищала – Хочу на море!

«А я как хочу!», – подумала про себя Эл, но тут же вспомнила, что ее купальник остался в чемодане. «Не страшно, деньги пока есть, будет и купальник, теперь главное доехать до моря». На какое-то мгновение ей стало тепло и приятно на душе, но на смену этим чувствам, пришло такое знакомое чувство вины. «Какая же я жена и мать, если сейчас не с семьей, а с совершенно посторонними людьми еду неизвестно куда? Господи! Помоги мне! Эл вспомнила слова “Темнее всего перед рассветом”, надеюсь это ответ», подумала она.

Тем временем, все четверо сидели уже в машине, раскаленной за это время на солнце, как сковорода. Кипарис не оправдал ожиданий Льва. Оставалась надежда на кондиционер. Внедорожник снова мчался к Черному морю по Федеральной трассе М4.