Солнце пробивалось сквозь занавески, которые раскачивались под легким ветерком, из приоткрытого окна.

«Какой же здесь потрясающий воздух!» Эл сладко потянулась в кровати.

«Наверное, Лев уже в пути», – подумала Эл, вспомнив его вчерашний визит.

«Милый, мальчик, ты очень скоро утешишься, в чем я нисколько не сомневаюсь, и чего тебе от души желаю. Если бы у меня была такая же уверенность, насчет моего будущего. Но… Ричард. Как странно, я была уверенна, что он придет вечером, пользуясь моментом, так сказать, пока Зои нет. В очередной раз, ему удалось меня приятно удивить».

В прихожей послышался шепот Зои и Зураба. Слов было не разобрать, но они о чем-то спорили.

«Пожалуй, пора вставать», решила Эл, поднимаясь с постели. Она накинула халат и выглянула из своей комнаты.

– Доброе утро! – приветствовала Эл.

– А! Здравствуй, дорогая, уже не спишь? – ответил Зураб.

– Привет-привет, – сказала Зоя, – сейчас будем завтракать.

– Как съездили? – спросила Эл.

– Прекрасно съездили, – ответил Зураб, – как сама, дорогая без Зоечки?

– Скучала, конечно, но рано легла спать, и теперь готова на подвиги, так отдохнула хорошо!

Зоя разбирала сумки, которые они привезли. Эл прошла в ванную, со словами: «Я быстро».

Эл умывалась и думала, «интересно, а мои рамки уже у Ричарда, или еще в машине у Зураба?» Ей не терпелось до конца оформить работы, чтобы все было совсем «по-взрослому», но она решила подождать, и не о чем не спрашивать пока.

После завтрака все разошлись по своим делам. Зураб уехал, Зоя занялась стиркой, а Эл пошла на море. Она не взяла с собой, ни пастель, ни бумагу, так как хотела просто позагорать сейчас. У нее уже появилось излюбленное местечко на побережье. Расположившись на свободном лежаке, Эл накрыла лицо шляпой, и стала представлять «свой вернисаж». Фантазии захватили ее и были так прекрасны, что она оказалась между грезами и явью, когда услышала знакомое:

– Привет, Герти!

Эл приподняла шляпу и увидела над собой Ричарда.

– Привет, Ричард! Как ты меня нашел?

– По звездам, как обычно, – отшутился он, – рамки уже у меня!

– Класс! Когда начнем?

– Хоть сейчас.

– Я хотела позагорать немного, – Эл разрывалась между двумя желаниями.

– Как скажешь, – ответил понимающе Ричард, – а где мы провернем это дело?

– Хммм, – Эл задумалась ненадолго, – а в кафе мы можем этим заняться?

– Легко! Оптимальный вариант, кстати, и Зоуи ничего раньше времени объяснять не придется.

– Точно, давай в кафе.

– Тогда приходи на обед в «Алоха» и сразу приноси работы, ок?

– Ок, – ответила Эл, а потом добавила, – спасибо, Ричард, ты ангел.

– Ангел? Точно не я, – он рассмеялся.

Эл успела опять накрыть лицо шляпой, так что Ричард не увидел ее улыбки.

«Мне хорошо с ним, и спокойно, и он меня не раздражает. Редкое сочетание», – подумала Эл, возвращаясь в мир своих грез.

– Чурчхела! Рапаны!

Мальчик торговец, выкрикивающий свой нехитрый, рекламный текст, подействовал на Эл, как корабельная рында. Она почувствовала, что сильно проголодалась. Быстро собрав свои вещи, Эл окрыленная предвкушением обеда, в компании Ричарда, и последующей подготовкой к вернисажу, не успела и глазом моргнуть, как пролетела набережную, потом Морскую улицу, и оказалась у калитки, гостеприимного Зоиного дома.

Собрав в папку свои работы, Эл хотела уже оставить дома ее первую картину с гамаком, но решила, что и «гамак», как никто, заслуживает быть, помещенным под стекло. Пожелав Зое «Приятного аппетита!», уже минут через пять Эл подходила к «Алоха». Свернув с шоссе, когда до входа в кафе оставались пара десятков метров, а музыка становилась все громче, Эл поймала себя на странном чувстве, прежде с ней не происходившем по дороге сюда. Она начала волноваться. У нее бешено заколотилось сердце, и срочно захотелось посмотреться, хоть в какое-нибудь отражение, чтобы оценить, как она выглядит.

«Что происходит? Успокойся!», – говорила она про себя, но сердце уже подступило к горлу. Ее пробирал озноб. Эл присела за стол на веранде. Солнце было в зените, а у Эл зуб на зуб не попадал.

«Господи, что со мной?», ей стало по-настоящему не по себе. «Может это паническая атака?», пыталась диагностировать сама себя Эл. «Так, дыши! Дыши глубоко и спокойно! Дыши!», она делала глубокие вдохи через нос, и медленно выдыхала ртом. Постепенно ее состояние стало улучшаться, сердце перестало выпрыгивать из груди, а зубы прекратили свою лихорадочную пляску. Руки и ноги были, как ватные. Озноб сменился жаром. «Пожалуй, надо найти в себе силы, и зайти внутрь. Там кондиционеры, там хорошо внутри», – уговаривала себя Эл.

– Ты чего не заходишь, Герти? – голос Ричарда за спиной, стал тем необходимым толчком, который окончательно вернул ее к жизни.

Она обернулась, сделав невинное выражение лица, «дескать, так, присела на минутку». Эл поднялась из-за стола, только теперь почувствовав, что все это время, она до посинения пальцев, сжимала папку с рисунками.

– Привет, – сказала слегка сдавленным голосом Эл, – с чего начнем?

– Конечно, с трапезы, – ответил Ричард.

Спорить с ним было бесполезно, да, пожалуй, и не нужно. Они прошли за привычный уже «их» столик, недалеко от музыкального автомата. Стол был сервирован на двоих, как тогда, когда Эл имела глупость, привести на обед Льва.

«Лев, милый мальчик, дорога, твой серебристый внедорожник и твоя молодость, очень быстро излечат тебя от всяких глупостей, которые ты про меня напридумывал».

– Сегодня на обед «морская тема», – сказал Ричард, ухаживая за Эл, и помогая ей сесть за стол, – для начала салат из рапанов с овощами, затем уха из щуки, и в завершении жареная форель.

– Я сейчас язык проглочу! – стоит ли говорить, Эл обожала морепродукты, – Сегодня на пляже, один мальчишка тоже рапанов предлагал.

– Тебе?

– Всем, – Эл улыбнулась, она постепенно приходила в себя, – купить предлагал.

– Яснопонятно, так ночью штормило немного, вот их на берег и вынесло. Приятного аппетита, Герти!

– Спасибо, Ричард, и тебе приятного аппетита!

Сытно отобедав, Эл и Ричард какое-то время сидели молча. Она потягивала зеленый чай, он белое вино. От былого приступа, у Эл не осталось и следа.

«Как странно, – думала Эл, – никогда не понимала, почему принято на первое свидание приглашать девушку в кафе или в ресторан, или в театр, а потом в ресторан, или сначала в кафе, а потом в кино. Допускается любая комбинаторность, но непременным номером в программе “первого свидания”, всегда есть посещение, какой-нибудь харчевни».

Эл всегда считала прием пищи, делом очень интимным. И с удовольствием откушать, она могла только в одиночестве или в компании родных людей. И не то, чтобы ела она как-то безобразно, или еще что-то в этом роде, просто считала, что еде надо отдаваться всецело. Тогда как на свидании тебе надо поддерживать беседу, производить хорошее впечатление, и главное, из всего богатства выбора, надо отдать предпочтение блюду, не которое тебе сейчас хочется больше всего, а которое легко поместиться во рту.

«А почему я сейчас подумала “о первом свидании”, – продолжала “про себя” рассуждать Эл, – у нас с Ричардом, практически “деловой обед”? Может потому, что в его присутствии, мне сегодня, отчего-то немного неловко? Или просто от того, что я сегодня “не в своей тарелке”, а тут в чем причина? Этот непонятный приступ? Или это был солнечный удар? А может быть, на меня произвело впечатление, вчерашнее признание Льва, своей неожиданностью, своей, почти детской непосредственностью. Впечатление произвело, но душу не затронуло. А если представить, что в чем-то подобном, мне признался бы Ричард, как бы тогда я отреагировала? Ужас. Он бы все испортил. Не хочу об этом».

Эл стало неуютно. Должно быть, почувствовав какое-то напряжение, с ее стороны, Ричард прервал их молчание:

– Герти, ты готова к встрече с прекрасным?

– Это с чем, прости?

– Со своим творчеством, с подготовкой к твоей выставке?

– Ах, в этом смысле! Почти готова, но для полного счастья, а главное, чтобы не уснуть, я бы еще кофе выпила, если можно?

– Конечно можно.

Ричард сделал знак Дену, который, как верный паж, не заставив себя долго ждать, принес две чашки крепкого, турецкого кофе, сваренного в джезве на песке.

– Как вкусно! – Эл наслаждалась бодрящим напитком.

– Даа, – протянул в ответ Ричард, – Герти, ты была в Турции?

– Нет. Я не была «за границей», Ричард.

– Не выездная?

– В каком-то смысле, – Эл развеселило это определение.

– Политическая или в полиции работаешь? – Ричарда тоже развеселил этот разговор, напряженность уходила.

– Ни то и не другое. Я – патриот, – она испытующе смотрела на собеседника.

– Как это может помешать путешествиям? – Ричард иронично округлил глаза.

– Никак. Я шучу. Просто не сложилось пока, обстоятельства, финансы, все вместе.

– Яснопонятно, а я уже подумал, все совсем плохо.

– Не совсем. А ты, патриот, Ричард?

– Однозначно, да! Я это понял, когда моя мать уговаривала меня переехать в Германию. Я был у них с отцом в гостях, когда всем своим существом почувствовал, что никогда не стану здесь своим. И дело не в них, не в немцах, а во мне.

– Не любишь порядок? – Эл улыбалась.

– Ты про хваленый, немецкий «орднунг»? – он улыбался в ответ.

– Про него, а почему «хваленый»?

– Потому что немцам приписывают порядок, как черту характера, а на самом деле, это годы тренировок, вернее дрессировка и штрафы, только и всего.

– Неужели?

– Да. У них в домах по четыре мусорных ведра стоит, для разных типов отходов, что ж, не плохо, но попробуй выбросить свой мусор не в нужный контейнер, и если это кто-то увидит, не сомневайся, твой сосед настучит на тебя, и тебя оштрафуют. Бюргеры в едином порыве выходят на улицы с лопатами, после снегопада, очищать дорожки от снега перед домом. Какие молодцы! Но попробуй не очисти участок тротуара, перед своим домом – тебя оштрафуют. И так во всем. Немцев к порядку приучили звонкой монетой, но, не поощряя за аккуратность и чистоту, а отбирая, в случае несоблюдения оной. Отъем денег действует безотказно.

– Интересно.

– Вовсе нет, муштра и шпицрутены – вот весь секрет, – Ричард улыбался, – редкий человек ограничивает себя, в случае безнаказанности, а вот система штрафов дисциплинирует, лучше любых увещеваний. Это не плохо, потом человек привыкает, и понимает, что себе дороже быть свиньей, главное вовремя остановиться, пока у тебя дома только одно мусорное ведро.

– А немецкий «голос крови», ты, совсем не слышишь?

– Ну, мы-то с тобой знаем, что его значение сильно преувеличивают, – Ричард подмигнул Эл.

– И, да и нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Для меня Родина – это Узбекистан, то есть то место, где я родилась. Когда социум вмешался в естественный ход событий в моей жизни, я совершила в Россию «малую эмиграцию», как я ее для себя стала определять. Теперь я и Россию считаю своей Родиной. То есть у меня теперь получается две Родины, хотя раньше я думала, что Родина, как мать – одна у человека, что не мешает мне сейчас любить Россию так же, как я люблю Узбекистан, вспоминая мое детство и юность, и все, что с этим связано. И в России я не чувствую себя чужой, вот тут мне помог «голос крови», я думаю, так как мой интернациональный «коктейль» на пятьдесят процентов состоит из русской крови. Это довольно парадоксально, но эта моя реальность.

А сколько романтиков переехало в свое время в Узбекистан, сначала помочь восстановить Ташкент после землетрясения 1966 года, а потом, влюбившись в этот гостеприимный, солнечный край, остаться навсегда, пустить свои корни. А эвакуация, когда люди спасались от ужасов Великой Отечественной войны? Не все потом возвращались по домам. И тут на те! 1991 год грянул. Людям сообщили, что страны, в которой они жили, больше нет, а вы, бывшие «совки», говорящие по-русски, теперь «никто», и звать вас «никак». Потому что к «титульным» нациям романтики не относились, а, чтобы уехать на историческую родину, надо было еще доказать, что ты «не верблюд», как говорил мой папа, получить гражданство, вид на жительство и т. д. и т. п. Бортонули людей. Не всем удалось выплыть в этой мутной воде. Мне повезло, хотя никому не пожелаю испытать «прелести» глобального переезда, хотя бы потому, что мои родители навсегда остались в Узбекистане.

– У меня тоже коктейль не слабый, Герти, – ответил Ричард, – для переезда в Германию, моим родителям хватило доказательств «о принадлежности», но по большому «Гамбургскому счету», – он улыбнулся, – немецкие корни идут от Труди, а по ее линии уже семь поколений живет в России. Какой я немец?

– А в гастрономическую эмиграцию тебе никогда не хотелось уехать?

– Это как?

– Что называется «за колбасой»? Ты же жил здесь в лихие годы для нашей страны?

– Я не любитель колбасы – отшутился Ричард.

– Нет, ну, правда! Сколько торопыг уехало за лучшей жизнью?

– То есть торопыг?

– Тех, что не стали, не только пытаться изменить жизнь в своей стране к лучшему, просто подождать не захотели, пока другим это удастся. Хотят все и сразу, и не важно, где. Готовы на все, ради сытого желудка, прикрываясь россказнями о страхе за свои жизни и жизни своих детей.

– Категорична, как всегда, и мне это нравится, но согласись, Герти, они имеют на это право?

– Имеют, кто же спорит? Но только потом странно слышать, что человеческое сообщество – стало обществом потребителей. «Где высокие цели? Где поиск смысла жизни?». Все положили на алтарь плотских удовольствий. Жизнь теплится в районе желудка и ниже. Сами создали такую модель существования, называя это жизнью, а потом искренне удивляются «бездуховности» общества. А по сути, те, кто эмигрировал «за лучшей жизнью», бежали за куском колбасы.

– Ну, у нас, действительно, были непростые годы, после распада СССР. Кто-то не сдюжил. Вспомни Горького «На дне», кладезь мудрости, как говорил Лука: «Старику, где тепло, там и Родина».

– Так, то же старику.

– И он же сказал: «Все мы на земле странники», хочешь узко понимай, хочешь, в широком смысле, в конечном счете, люди ищут то место, где им хорошо, а вот это самое «хорошо», у каждого свое.

– Ричард, я не обвиняю людей, выбравших для себя «гастрономическую эмиграцию», потому что знаю, что, когда распался Союз, подчас было легче уехать в США или Израиль и обосноваться там, чем вернуться в Россию. Чужие страны давали «подъемные» средства, вид на жительство и т. д., тогда как Родина требовала столько бумажек и доказательств, что ты не чужой, что чужбина выглядела привлекательнее под час. Но ведь из страны уезжали и раньше, еще до «лихих девяностых». Я понимаю простых людей, с их нехитрыми потребностями, но меня до глубины души, возмущают так называемые, «творцы», которые, «по убеждениям» поменяли страну. Справедливости ради, надо сказать, что только единицы, покинув Россию, создали что-то значительное, в эмиграции. Климат не тот, потому что там их встретил не «пьянящий воздух Свободы», как они ожидали, а безвоздушное пространство западного мира, нацеленного на материальные блага. Оно обволакивало и обездвиживало наших, бывших «совков», привыкших улыбаться человеку, потому что он тебе симпатичен, а не для того, чтобы продать какую-нибудь ерунду. Да, мне хотелось бы, что бы в моей стране было больше улыбчивых, позитивных людей, но я понимаю, что мои соотечественники, люди искренние, и против показных эмоций, даже если это идет на пользу делу. И когда, жизнь в моей стране наладится, тогда и люди раскроются, потому что, широту русской души, невозможно долго скрывать, тогда и улыбок на лицах станет больше.

– Ты настоящий патриот, Герти, бесспорно, ты крутая!

– Крутая?

– Ну, сегодня патриотизм перестал быть ругательным словом, но на свой пьедестал еще не вернулся, а ты, не стесняясь, выражаешь свои патриотические чувства. Или это только со мной, такая степень откровения? – Ричард улыбался.

– Пожалуй, я никогда не скрываю своих патриотических чувств, но справедливости ради, редко есть повод поговорить об этом, и у меня давно не было таких собеседников, как ты и твоя бабушка.

– Таких, это, каких?

– С которыми можно говорить на «высокие» темы, не боясь, что все в конечном итоге, и очень быстро, сведется к ругани и самой страны и правительства, в общем, разговор «перестанет быть томным», – теперь улыбалась Эл.

– Спасибо, конечно, – он тоже продолжал улыбаться.

– Не за что, тебе спасибо.

– Не за что, мне тоже приятно общаться с тобой, не часто встретишь достойного собеседника, как ты, но я, Герти, в отличие от тебя, скорее, «рассудочный патриот».

– Как это?

– Твой патриотизм идет от души. Ты воспринимаешь Родину, Россию, как свою мать. У кого-то, может быть, мать красивее, моложе, успешнее, добрее, вкуснее готовит и так далее, но ты никогда не променяешь, родное и несовершенное, на идеальное, но чужое.

– Это так. Я эмоциональна, я же женщина, – Эл улыбнулась.

– Правильно, а я мужчина, я рассудителен. И да, я патриот. С детства я рос с осознанием, что родился и живу в самой прекрасной стране, и чем я становился старше, и чем больше узнавал историю своей страны, тем больше осознавал, что это не «пропагандистские штучки», а объективная реальность. Я живу в самой большой стране. Я живу в сильной, духовной стране, с богатой историей и Великими победами. Стране, которая берет не только количеством Великих людей, хотя никакая другая страна, не может похвастаться, таким сонмом, «осчастлививших все человечество», как Россия. Ведь чего не коснись, наука, литература, искусство, спорт – мы впереди планеты всей. Любая другая страна мне всегда будет мала. И размером, и содержанием. Я горд сопричастностью с моей Родиной. Я никогда бы не переехал, например, в Соединенные Штаты Америки, страну эмигрантов и нуворишей, которые не прижились дома, и теперь пытаются убедить себя и всех остальных, что попали в рай на земле. Мне было бы тесно в рамках страны, чья история насчитывает двести сорок лет, со дня провозглашения независимости Америки, как даты образования государства, потому что Большой театр в Москве не уступает по возрасту.

Они с одной стороны, напрасно открестились от коренных жителей Америки, чья история, это тысячелетия, задолго до появления у ее берегов Христофора Колумба, весу бы себе прибавили, чтобы не так наивно выглядеть в глазах таких гигантов, как Россия, Италия, Китай, Египет, Индия и т. д. С другой стороны, европейцы, оседавшие в Америке, даже не добавили к возрасту своего государства колониальный период, а это должно быть, чтобы не портить внешнего облика, как говорится «с хорошей миной, при плохой игре». Не знаю, что должно произойти со мной, или с моей жизнью, чтобы сделать такой выбор. И главное, если описывать суть, основной принцип жизни, то Америка для меня – это «работай и будешь иметь», тогда, как Россия – это «ищите и обрящете». Вот так, Герти.

– Я согласна с тобой на все сто процентов, и твои рассуждения, только подкрепляют, мою эмоциональную составляющую патриотизма.

– Круто, – Ричард смотрел на Эл, с плохо скрываемой теплотой. Ему, как и всем мужчинам нравилось, когда с ним соглашались, да еще так искренне.

– Пожалуй, теперь, я готова.

– К чему? – Ричард улыбался.

– К встрече с моим прекрасным, – Эл понравился ее каламбур.

– Тогда вперед!