– Волшебная ночь, – сказала Эл, которая все еще до конца не могла поверить в реальность происходящего.

– Волшебная, – согласился с ней Ричард.

Они подошли к Зоиной калитке. Свет в доме не горел. Зоя, должно быть, уже спала.

– Что будешь делать сейчас, Герти? – спросил Ричард.

– Не знаю, но спать я еще точно не хочу, – ответила Эл.

– Предлагаю устроить пикничок в Зоином гамаке! – предложил он, сняв с плеча свою спортивную сумку, на которую Эл обратила внимание только сейчас.

– Ничего себе!

– Угу, – ответил Ричард, ожидая ее решения.

– То, что нужно!

Эл и Ричард прошли во двор, закрыв за собой калитку, стараясь не шуметь. Ричард открыл сумку и стал выкладывать из нее на столик всякую вкусную всячину, разложенную уже по одноразовым тарелкам, прикрытых целлофаном. Затем он достал бокалы, бутылку розового вина и бутылку виски. Убрав все лишнее обратно в сумку, он, делая широкий жест, сказал, раскачивающейся все это время в гамаке, и наблюдающей за его ловкими движениями Эл:

– Прошу!

– Спасибо, Ричард, ты не перестаешь меня удивлять, – ответила Эл.

Ей, действительно, пришлась по душе идея с пикником. Эл оценила его деликатность, и то, что Ричард не стал зазывать ее к себе домой, не стал и напрашиваться к Эл, при этом давая понять, что тоже не хочет еще заканчивать сегодняшний, волшебный день. Ричард разлил напитки по бокалам и протянул Эл вино, себе взяв виски.

– Еще раз за тебя, Герти! Королеву этой ночи, за твой день рождения!

– То есть?

– Сегодня ты родилась, как Художник! – ответил Ричард.

– Ах, в этом смысле, – ответила, улыбаясь Эл.

Они выпили. Есть совсем не хотелось, но, чтобы не захмелеть Эл потянулась за канапе.

– Герти, ты позволишь присесть рядом с тобой? – спросил Ричард, все это время, стоящий перед столиком.

– Конечно, – ответила, смутившись Эл, ругая себя, за то, что сама этого не предложила ему.

Она попыталась подвинуться, насколько это можно было сделать в гамаке, Ричард присел рядом, продолжая держать в одной руке свой бокал. Было не очень удобно, они как будто скатились друг к другу, в центр гамака. Тогда Ричард приобнял Эл свободной рукой, и стало гораздо лучше, при этом он спросил:

– Не возражаешь?

– Нет, здесь по-другому не получится, – улыбаясь, ответила Эл.

– С днем рождения, художник! – сказал Ричард, протянув свой бокал.

– Спасибо, Ричард, мой идейный вдохновитель! – ответила Эл.

Неловко приподнимаясь в гамаке, Эл поставила свой фужер на стол, и плюхнулась обратно, в объятия Ричарда.

– Родился еще один «свободный художник», – пошутила Эл.

– Свободный художник, – задумчиво повторил за ней Ричард, и тоже поставил свой бокал на стол, – а что это такое, Герти, «свободный художник»? Никогда не понимал этого выражения.

– Ну, как? – не поняла, в свою очередь, его вопроса Эл.

– Свобода – это относительная категория, а в контексте творчества, и, вовсе, проблематичная.

– Почему?

– Герти, ну, сама посуди. Возьмем художника, как творческого человека вообще. Творчество без признания – не имеет смысла. Творцу нужен зритель, слушатель, читатель.

– А как же те, кто работает «в стол»?

– Работа «в стол» подразумевает, что «время признания» еще не пришло.

– А в чем тогда еще несвобода?

– Во всем остальном. Предположим, я – художник. Значит, чтобы выразить себя, мне нужно много простых, материальных вещей, таких как, кисти, краски, бумага. В противном случае, мои шедевры, так и останутся у меня в голове. Значит, мне нужны какие-то материальные средства, чтобы я мог выразить себя и явить миру свой талант.

– Ну, а скульптор? Ему нужны только камни.

– И рабочий инструмент. Пальцами много не наваяешь, – Ричард видел, что зацепил Эл, и она с удовольствием включилась в этот разговор.

– А музыкант?

– Без инструмента – один из многих, но даже при наличии инструмента, музыканту нужны ноты, написанной кем-то музыки.

– Значит, композитор самодостаточен?

– Ему, как минимум нужны нотная тетрадь и карандаш.

– Это проще простого, это средства производства, если хочешь. И этого добра полно, и стоит оно недорого.

– Все равно не получается «абсолютной свободы», потому что надо найти музыканта, который возьмется сыграть твою музыку, и целый оркестр, если тебя угораздило написать многоголосную партитуру.

– Тогда свободен от всего певец? Голос его инструмент, и он дается от Бога, и не требует «затрат на приобретение»?

– Почему же? Чтобы продемонстрировать свой, пусть самый великолепный вокал, певцу нужно, чтобы кто-то написал для него музыку, «положенную на стихи».

– Значит, абсолютно свободен автор и исполнитель собственных песен.

– И ему нужны «средства производства», даже, если он поет «а капелла», чтобы популяризировать свое творчество, иначе не добиться большого признания, а так и будешь петь на ярмарках, зарабатывая на кусок хлеба. Не великая свобода, прямо скажем.

Ричард ждал очередного возражения Эл. Она сидела в задумчивости, облокотясь на него, и думала о том, что могла бы сидеть так здесь, с ним бесконечно долго, как ее вновь осенило:

– Значит, свободен танцор. В конце концов, ему вообще не нужны «средства производства», он даже без музыки может танцевать, главное, чтобы движения завораживали зрителя.

– И, да и нет. Можно и без музыки танцевать, как странствующий дервиш, но, если мы говорим, о дне сегодняшнем, немного будет поклонников, да и просто зрителей, у такого исполнителя. Современному человеку нужно шоу. Прости, представление, – Ричард посмотрел на Эл, своим теплым взглядом, – наша игра «замени чужое слово, на свое» меня затянула, и мне это нравится.

– Здорово, – Эл отвела взгляд, слишком уж близко был сейчас Ричард, и слишком велика была опасность утонуть в его глазах.

– Тогда, ты прав, без вариантов. Все художники, творцы от чего-то или от кого-то зависят. Значит, выражение «свободный художник» не имеет смысла. Единственное в чем свободны творцы, это в выборе темы своего произведения и в способе самовыражения. Как-то все это приземлено получается, а я всегда думала, что творчество – это высокий полет, и что в искусстве важнее идея, а не способы ее воплощения.

Эл, сделала вид, что немного расстроена.

– Не любишь проигрывать? – спросил Ричард.

– Что ты! Это мое основное занятие! – ответила Эл, – но ты прав, не люблю.

– Побольше оптимизма друг! У тебя началась новая жизнь, триумфальная!

– Твои слова, да Богу в уши, – Эл почему-то стало грустно.

– Так и будет! И, Герти, из песни слов не выкинуть, «The Show Must Go On»!

– Да уж, – Эл замолчала.

– О чем задумалась, если не секрет?

– О людях.

– В каком смысле?

– В том, что человек животное, самое худшее, из всех созданных на земле. Абсолютный эгоист и потребитель.

– Неожиданно! – Ричард не смог скрыть своего удивления, от внезапной перемены темы разговора, – Слушаю тебя внимательно.

– Двадцатый век изобиловал чудесами, наука делала открытие за открытием, изобретатели творили одну диковину за другой, научной прогресс скакнул так, как будто, кто-то намеренно открыл многие тайны человечеству. В итоге человек перестал удивляться чудесам. Ко всему новому, относится, как к должному. Нетерпеливо подгоняет ученых, к созданию новых, технических достижений, напрочь забыв о духовной стороне жизни. А, я, например, полет в самолете до сих пор осознать не могу, мобильную связь, через сотни тысяч километров, электричество, телевизор, в конце концов. Жизнь строится по принципу двух слов «Дай и еще!», а слово «Достаточно» – удел неудачников. При этом люди все больше отдаляются друг от друга. Жизненной необходимости «сбиваться в племена» уже нет. Теперь и один в поле воин. Все себе, и своему узкому кругу. Да, есть, конечно, альтруисты и подвижники, но в большинстве своем, люди эгоистичны. И одиноки. Я не отношу себя ни к тем, ни к другим, но я тоже одинока. Мою жизнь от рождения до сегодняшнего дня, я бы описала, как длинную шеренгу, где, то справа, то слева от меня становилось все меньше людей, моих близких людей. Затем не очень близких. И, наконец, просто почти чужих, из тех, кого в детстве считала, например, «друзьями родителей», но которые развеялись из моей жизни, как прах, когда родителей не стало. Так получилось, Ричард, что и настоящих подруг у меня нет, но, если представить, что у меня была бы подруга, и потом, не дай Бог, она умерла, я бы никогда не оставила ее ребенка, без своей опеки, я бы не смогла жить спокойно, просто стерев этого человечка из своей памяти. Кто-то может, и их много.

Эл помолчала.

– Хотя, можно отказаться от всего материального, и уйти от мировой глобализации, став странствующим аскетом, созерцающим красоту окружающего мира, в бесконечных поисках философского камня, но этот путь не для всех. Кто-то все равно будет должен защищать свои страны, лечить людей, кормить, тушить пожары, шить одежду, а это все – несвобода. Как видишь, она свойственна не только художникам. У меня есть любимый сын. И я в ответе за него. Я шла ради него на многие компромиссы, и делала это сознательно, но я не думаю, Ричард, что, «время компромиссов» для меня закончилось. И, даже испытав сегодня свою «минуту славы», этот катарсис, эти «именины сердца», я не думаю, что завтра начну строить какую-то принципиально новую жизнь. Я побреду дальше своим тернистым путем, в своем гордом одиночестве.

Эл опять замолчала. Ричард все это время, не проронивший ни слова, и давший Эл возможность высказаться, тоже продолжал молчать.

– Загрузила я тебя своими тараканами? – Эл попыталась разрядить обстановку.

– Нет, наши тараканы очень похожи, – улыбаясь, ответил Ричард, – а насчет одиночества, видишь ли, Герти, все люди одиноки. Так устроен мир. Мы рождаемся сами, и сами умираем, в одиночестве, каждый сам за себя. И путь свой выбираем сами, и идем по этому пути сами, или по чужому пути, если нам навязан, какой-то путь, но отдуваться за ошибочный маршрут приходится все равно нам. Это суть чьей-то задумки. Свобода выбора, ответственность, принятие решений. Все сам.

– Разве? А как быть с тем, что нас не спрашивают, хотим ли мы отправиться в это увлекательное путешествие, под названием Жизнь? С самого начала несвобода. Мы попадаем в этот квест, прости, лабиринт, потом где-то к седьмому-восьмому уровню, читай, семи-восьми годам, делаем открытие «о бренности бытия», и вот тут начинается все самое интересное! Для людей отважных и оптимистичных на долгие годы возникают вопросы, типа: «В чем смысл жизни? Откуда мы? Есть ли Бог?». Причем, мое мнение, эти вопросы так и остаются без ответов. Иначе, люди, за всю свою историю, уже бы их нашли, озвучили и записали на Скрижали.

– Но кто-то говорит, что обретает Бога в этой жизни.

– На здоровье! Если им так легче или что-то еще, а почему тогда такая милость даруется не всем? Лишнее подтверждение того, что у Бога есть любимчики. Кстати, мы с твоей бабушкой, как-то поспорили на этот счет, потому что она считает, что для Бога «все едино», что тоже не понятно для меня. Как можно уравнивать праведника и грешника? И почему тогда одному надо всю жизнь доказывать себе и всем свою святость, а другой живет, «как Бог на душу положит», прости за каламбур, а итог один, Отец небесный всех примет. Не понимаю. Поэтому, лично я считаю, что людям ничего другого не оставалось, как придумать для себя сказку, одну такую, великую, на века. И назвать ее Библия. Не зря же людей с детства приучают к сказкам? Но лукавство в том, что в сказках, каким бы ни был путь главного героя, пусть за тридевять земель, пусть искать иголку, в яйце, селезне, зайце, в ларце на дереве, но в конце все будет хорошо! Непременный «хеппи-энд», прости, мне это заимствование. И человек всю свою жизнь, идет своим тернистым путем, подсознательно надеясь, что идет к «хеппи-энду», а что ждет его на самом деле, в конце этого увлекательного путешествия, под названием Жизнь? «Энд». Просто «энд», и отнюдь, не «хеппи». И тогда жизнь выглядит не, как сказка, а как самый, жесткий «хоррор». Не согласен со мной?

– Согласен, – Ричард вздохнул.

– И зачем это Бог, создал людей дуальными? Зачем человеку Душа, если он, человек, всю свою жизнь проводит в поисках компромиссов между душой и телом? Не милосердно это как-то, как и то, что сколь глубоко не проник бы человек в смысл бытия, это никак не меняет его жизнь в принципе, и ее итог, единый для всего живого, остается неизменным. Смерть, забвение, небытие. Не понимаю.

– В этом и есть задумка, которую придумал некто или нечто, с хештегом «что вы знаете о скуке?». Герти, помогай, каким синонимом можно заменить «хештег»? – Ричард повернулся к Эл.

– Не знаю. Наверное, какие-то слова можно оставить в их «первородном виде», например, относящиеся к техническим терминам, или как этот, к субкультуре социальных сетей.

– Согласен, пусть живут. Так на чем мы с тобой остановились?

– На вечном, – теперь Эл улыбаясь, посмотрела на Ричарда.

– Есть ли жизнь на Марсе? – Ричард улыбнулся в ответ.

– Уже говорят, что нет. А, знаешь, Ричард, когда-то, в очередной, очень черный период моей жизни, у меня возникла одна гипотеза, насчет «жизни на Земле».

– Интересно.

– Я предположила, что жизнь на Земле – это не совсем эволюция по Дарвину, не Божественный промысел, а космическое вмешательство, какой-то цивилизации, которая по уровню развития отличается от нас, как мы от инфузории-туфельки. Короче, очень сильно отличается, – Эл, улыбнувшись, посмотрела на Ричарда, пытаясь понять, он уже готов рассмеяться или можно продолжать, но Ричард был серьезен. Это вдохновило Эл, и она продолжила. – Так вот, этой супер-цивилизации для поддержания молодости или даже для бессмертия нужен постоянный поток некоей энергии, наподобие той, которая образуется в минуты, когда земной человек счастлив или горюет, испытывает любую эмоцию. Даже ученые уже доказали повсеместное наличие энергетических полей на Земле. Так вот, эта раса сверхлюдей подыскала свободную планету, схожую по своим характеристикам с их миром и заселила себе подобными существами. Вот тут в моей гипотезе есть допуск, что все, действительно, зародилось в воде, а потом читай теорию Дарвина, и так до Хомо сапиенс. Им нужно было, чтобы мы верили в эти чудеса эволюции, и в псевдоисторию своего псевдопроисхождения. Потом, поскольку им было необходимо сделать нас себе подобными, потому что только при этом условии, наша жизненная сила и энергия могли подойти им, им нужно было сделать так, чтобы в какой-то момент своего развития, Хомо сапиенс «забуксовал на месте». Иначе, он докопается до истины. И чтобы этого не произошло, наш удивительный, универсальный мозг ограничили в эксплуатации. Кстати, некоторым людям удается, каким-то образом взломать некоторые замки, и тогда мы их называем, люди со сверх возможностями. Чувствуя в себе непонятную, нереализованную силу, человек всю жизнь мечется в поисках ответов на вопросы, на которые он никогда не найдет ответа, потому что так нас задумали, а попусту ограничили. Люди рождаются, умирают, любят, страдают, верят, горюют, радуются. И какую бы эмоцию не испытывал человек, она автоматически становится жизненной силой, для сверхчеловеков, создателей.

– Интересно, – опять повторил Ричард.

– Не то слово! – Эл воодушевилась еще больше, – Тогда становится понятно, почему человек дуален. В этой постоянной борьбе, между «хочу и надо; люблю и ненавижу; жизнь и смерть» рождаются ровно те сильные эмоции, которые нужны высшей расе, для поддержания их жизней. Остается чисто технический момент, как собирать нашу энергию «счастья и горя»? Помнишь, как в «Матрице», кто-то, где-то лежал, подсоединенный проводами, к каким-то аппаратам? Ничего этого не надо, никаких проводков! Они просто, в силу своей мощи, установили Луну на орбите Земли. Луна – это своего рода магнит для энергии и передатчик, в одном лице! Поэтому и происхождение Луны, до сих пор неизвестно. Как и не понятно почему, триумфальный полет «Аполлона-11» и высадка на Луне в 1969 году американских астронавтов, так обросла кривотолками? И через небольшой промежуток времени, сворачивание «лунной программы», думаешь, случайность? Это как открыть Эльдорадо, но отказаться от его изучения и раскопок. Просто, кому-то не понравилось, что люди продвинулись, в изучении ближнего космоса, и кто-то, используя, непонятную силу, все это остановил. Отсюда и всевозможные мистификации, связанные с «обратной стороной Луны» и так далее.

– Герти, ты, точно, крутая! Я никогда не встречал настолько разностороннюю женщину! – Ричард в восхищении смотрел на Эл.

– Опять половой шовинизм? – театрально вскинула бровки Эл.

– Скорее шовинистический комплимент! – парировал восхищенный Ричард.

– Ну, раз комплимент, тогда мерси! – ответила она, и взяла свой бокал со стола, – Чин-чин?

Ричард последовал ее примеру.

– Чин-чин! Циолковский в юбке! – Ричард засмеялся.

– Тебе смешно, все, что я тут нагородила?

– Не смешно, я просто в восторге, и готов подписаться под твоей гипотезой.

– Пусть так, пусть я тысячу раз права, но нам-то людям от этого все равно не легче. Что тогда получается? А то, что мы, пробирочные недолюди слабы и беспомощны, по степени ограниченности, в нашей генетической программе – мы одни во Вселенной, и при этом еще каждый из нас в отдельности, тоже одинок. Вопрос «что делать?» не теряет своей актуальности, – Эл глубоко вздохнула. Только сейчас она ощутила невероятную усталость.

Ричард как будто заметил это.

– Пришло время окончить этот долгий, насыщенный день, Герти. Уже светает. Я прав? – он смотрел на нее своим теплым взглядом.

– Прав, Ричард, давай прощаться.

– Прощаться? Хорошо, но только не до завтра, а уже до сегодня, идет?

– Идет.

– Позвони мне, как проснешься, что-нибудь придумаем, – сказал Ричард и протянул Эл бумажный конверт.

– Что это? – Эл стояла в недоумении.

– Твой гонорар, или лучше сказать выручка? – Ричард улыбался, – с почином, Герти!

– Спасибо, конечно, но мне как-то неловко, может, возьмешь, сколько считаешь нужным, за свое участие в выставке, да и что там, в моей «приморской жизни», – Эл улыбалась, глядя на него.

Ричард, напротив, стал серьезен.

– Что бы я больше этого не слышал, Герти, не надо портить такую волшебную ночь. Я начинаю сердиться, а какая-то космическая дрянь, с удовольствием сейчас сосет мою энергию!

Эл засмеялась.

– Хорошо! Так приятно. Теперь у моей гипотезы есть адепт.

Эл подняла голову и посмотрела на еще видимые звезды.

– И твой верный друг. Спокойной ночи, Герти!

– Спокойной ночи, Ричард!