Эл открыла глаза. В комнате было темно. В доме и на улице тихо. Она взглянула на часы на телефоне – половина второго.

«Ричард!» – пронзило Эл. Пропущенных звонков не было. Она поднялась с кровати и стала судорожно собирать свои вещи, как попало, засовывая их в пакеты. Потом резко остановилась и присела на кровать.

«Так, стоп, что мы имеем? – спросила себя Эл, – “прощальный ужин” с Ричардом я проспала. Так, еще что? Значит, уеду “по-английски”. Дальше. Дальше – это свинство, но я не знаю, как теперь это изменить, значит “подумаю об этом завтра”, спасибо, Скарлетт. Дальше. В четыре подъедет Алекс, значит надо собрать свои вещи. Да, у меня их немного, но собрать надо все аккуратно, чтобы ограничиться сумкой и одним пакетом. Еще неизвестно, куда довезет меня Алекс, и возможно, придется ехать на метро. Метро! Москва, метро, прошлая жизнь. Как я буду жить теперь? Как мы будем жить, когда вернутся сын и Николай? Нет никакого “мы”, нет больше “мы” с Николаем, это вопрос решенный, а что будет с квартирой? Надеюсь он проявит благородство».

Квартиру они с Николаем купили «на начальном этапе строительства», на деньги, вырученные от продажи ташкентской квартиры Эл и ее родителей. А вот купили, «по странному стечению обстоятельств», на имя свекрови Эл, когда Эл лежала в больнице, а свекровь приехала «помочь сыну и внуку», и дала в долг недостающую сумму денег. Деньги потом свекрови вернули, квартиру получили, и свекровь даже оформила дарственную на Николая. Они прописались, но вот прав на эту недвижимость при разводе у Эл теперь не было, так как дареная недвижимость не считается совместнонажитой. Слава законотворцам! Эл узнала об этом, весной, когда ее, в очередной раз, посетили мысли о разводе. Так «родственнички» подстраховались на случай развода Эл с Николаем, и если по-простому «отжали» у Эл, то немногое, можно сказать, единственное, что осталось у нее от родителей, а по сути «отчий дом».

«Плевать! Бог им судья! К Николаю я не вернусь!».

Теперь движения Эл были решительными и продуманными. Она аккуратно, как умела только она в их семье, сложила все свои обновы в пакет, оставив в дорогу те вещи, в которых она приехала в Лермонтово. Зоин шкаф стоял опустошенный и «расстроенный» этим обстоятельством, как показалось Эл.

«Получается, Ричард обиделся, раз не позвонил, – думала Эл, – я бы тоже обиделась на его месте. Телефон!».

Эл достала из телефона симку, которую дал ей Ричард и положила на столик. Рядом оставила, аккуратно сложенное, зарядное устройство. Тут же на столе лежала картина «с гамаком», единственная оставшаяся от выставки, и от всего, что написала в Лермонтово Эл.

«Какой же ты, молодец, Ричард, что сфотографировал все мои рисунки! Нет, я не могу так уехать, я оставлю тебе “Гамак”», – решила она.

Эл перевернула картину, и подписала «Тебе от меня». Ей хотелось написать еще свой московский номер телефона, но она не решалась. Потом подумала, что это будет слишком навязчиво, и, если бы Ричард хотел, он бы и сам предложил ей обменяться телефонами. Значит, не судьба. Эл добавила дату отъезда, потом убрала рисунок в пакет, оставшийся от выставки, и положила рядом с симкой и зарядкой.

Оглядев внимательно комнату, Эл вспомнила, что какие-то ее вещи еще остались в ванной. Тихо ступая, чтобы не разбудить Зою, она вышла из комнаты. Какого же было ее изумление, когда на кухне, за столом она увидела Зою, пившую чай и читающую очередной журнал.

– Зоечка, ты не спишь?

– Не сплю, не сплю, – ответила Зоя в своей манере, и отложила «глянец».

– А чего так? – Эл не знала, как начать разговор о своем отъезде.

– Так тебе же скоро выезжать, – ответила Зоя, махнув рукой, с безупречным маникюром, в сторону ходиков на стене, – хорошо, что ты сама встала, а то я уже будить тебя собиралась. План по сну, ты, зай, у меня перевыполнила! – засмеялась милая Зоя.

– Зоечка, а откуда ты знаешь про отъезд? – спросила, озадаченная Эл.

– Так Ричард приходил.

– Когда?

– Вечером, часов в десять, ты спала уже. Я ему так и сказала, что «спишь, как убитая», а он мне сказал, что вы с Алексом в четыре уезжаете. Потом оставил сумку-холодильник для вас, сказав, что это «прощальный ужин», вам с Алексом в дорогу, просил передать «привет!» и все, ушел.

Эл стало не по себе. Она вся сжалась внутри и ненавидела себя за то, что уснула, что проспала ужин, что не попрощалась с Ричардом, мужчиной, который сыграл такую особенную роль в ее судьбе, который был так неподражаем в общении, и которого она полюбила, так сильно, как только может полюбить женщина, «трудной судьбы», не переставшая верить в чудеса. В голове вертелось «Судьбу встречают лишь однажды!».

– Чего ты? – спросила Зоя, видя, как Эл озадачена.

– Все нормально, – голос Зои вернул Эл в действительность, – пойду из ванной заберу полотенце.

– Давай, давай, поторопись, этот Алекс чудной, может и раньше подъехать.

Собрав вещи и в ванной, Эл вернулась к себе. Она присела на кровать, и уставилась в одну точку. Просидев так какое-то время, Эл пронзила мысль, «а что если Ричард, тоже подъедет к четырем, и они смогут проститься по-человечески? Остается подождать еще немного, и возможно, я его увижу на прощанье?». Эти мысли немного добавили оптимизма в настроение Эл, хотя «на прощанье» продолжало звучать, как смертный приговор. Время неумолимо шло вперед. Эл подошла к окну, последний раз взглянула на гамак, вспомнила, как еще позавчера ночью сидела там с Ричардом, после своей, «триумфальной выставки», и глядя на звезды, мечтала не расставаться с ним никогда! Эл и не думала тогда, что их прощание с Ричардом будет так скоро, и будет таким. Никаким. И виной всему она, Эл. Взяв свои пожитки, Эл поклонилась комнате, ставшей ей родной, выключила свет и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

– Готова уже? Молодец, давай, присядем на дорожку, – сказала Зоя.

Эл присела рядом с ней за стол. Она вспомнила, что познакомилась с Зоей, со Львом и компанией, шашлычником Казбеком, бабой Гертрудой, Ричардом, да, и, вообще, оказалась здесь, в этом благословенном для нее месте, с таким поэтическим названием Лермонтово, благодаря простой женщине, официантке из придорожного кафе «Подсолнух», с литературным именем Настасья Филипповна. Теперь Эл думала, что их встречу подстроил сам Господь!

– Зоечка, передавай от меня привет Настасье Филипповне, – сказала Эл, чувствуя, что прикипела всем сердцем не только к Зоиному, гостеприимному дому, а и к самой Зое.

– Передам! Да, и ты, зай звони, не пропадай, – ответила Зоя.

– И еще, там в комнате, на столе, я оставила вещи, для Ричарда, передай ему, пожалуйста, при случае?

– Не волнуйся, все передам.

Они услышали звук, подъезжающей к дому машины.

– Вот и Алекс, – озвучила их мысли Зоя, которые подтвердил клаксон автомобиля, – пойдем, скорей, а то этот хиппи, разбудит всю улицу! Ну, с Богом!

Женщины вышли из-за стола. Эл взяла свой пакет, и вслед за Зоей, подхватившей сумку-холодильник, направилась к выходу. Они прошли к калитке. Алекс уже стоял облокотясь на машину, читая что-то на телефоне.

– Чего шумишь-то? – как обычно, изображая недовольство спросила Зоя, передавая Алексу сумку с «прощальным ужином».

– Хой, всем! – как обычно, невозмутимо, ответил Алекс.

– Хой! – впервые, как истинный панк, ответила ему Эл.

Она огляделась по сторонам, и с прискорбием поняла, что Ричард проводить ее не пришел. К Эл опять подбиралось тошнотворное чувство «комка в горле». К жизни ее вернула Зоя.

– Ну, давай, дочка, не забывай дорожку ко мне, – сказала Зоя и обняла Эл, – приезжай на будущее лето, только лучше позвони заранее, что бы я постояльцев не пускала.

– Спасибо, Зоечка, я тебя не забуду, никогда! – Эл чмокнула Зою в щеку.

– Ну, в добрый путь, давайте, зеленую улицу вам, до самой Москвы!

– Располагайся на заднем сиденье, сестра, поспи, я тебе и подушку там бросил, – сказал Алекс, открывая дверцу перед Эл.

– Спасибо, Алекс.

Автомобиль мягко двинулся вперед. Эл обернулась, и увидела, как Зоя перекрестила удаляющуюся машину.

«Вот и “пятак”, если пойти налево, окажешься в “Алоха”, – подумала Эл, слезы начинали душить ее все сильнее – прощай, “Алоха”! Прощай, Лермонтово! Прощай, Шапсухо! Прощай, море! Прощай, Ричард!».

– Тебе удобно там, сестра? – прервал ее мысли Алекс.

– Да, – с трудом выдавила Эл, и закрыла глаза, притворяясь, что засыпает.

– Ириэ! – сказал он в ответ, и придал газу.

Внедорожник Алекса взял курс на Москву.

«Как же не хочется уезжать! Но, как я могу остаться?».

Эл лежала на заднем сиденье в позе зародыша, спиной к Алексу, делая вид, что уснула, лишь время от времени, незаметно вытирая слезы.

«Вот опять я одна. Море, Зоя, выставка, Ричард… Я все оставила там, в Лермонтово. И опять осталась одна. Все, что произошло со мной с момента, как я выскользнула из машины мужа, кажется теперь сном. Я отказалась от Любви, ради поисков себя, а нашла ли? Не знаю. Рассталась с Ричардом как-то не так. По-другому я представляла наше прощание, хотя “по красоте”, как сын говорит, проститься все равно бы не удалось. Не при этих обстоятельствах…».

Эл пыталась заснуть, но мысли в голове вертелись одна за другой.

«Как странно, когда я ехала к морю, я ехала навстречу неизвестности, и это понятно, но теперь я возвращаюсь домой, и ощущаю точно такую же неизвестность и неопределенность впереди. Почему? Наверное, потому, что старую жизнь я разрушила, а новую даже не знаю, с чего начинать. Наверное, я просто не умная женщина, совсем не умная! Не из тех, что считают, что “Нельзя приходить в обувной магазин за новой парой туфель босой”. Вот, где глубокий, практический смысл. Я не такая. А какая я? И что мне нужно было делать? Ухватиться за наивное предложение Льва и поехать с ними, пока не успела по уши влюбиться в Ричарда, а потом “охомутать” этого милого мальчика, и через какое-то, короткое время возненавидеть и его и себя? И что бы мы могли дать друг другу? Мужчина и женщина могут дать друг другу любовь и самих себя. Любви у меня ко Льву не было, да и его скомканное признание, не больше, чем самообман. Если бы Лев влюбился в меня, он не сдался бы так сразу, услышав первое “нет”. Где “борьба за любимую женщину”? Лев не примитивный, образованный, и достаточно обеспеченный. Он получил, судя по всему, хорошее образование и нравственные нормы у них в семье правильные. Тогда почему он, такой современный, такой успешный молодой мужчина, если он полюбил, по его словам, так легко отказался от “своей Любви”? Где Дон Кихоты нашего времени? Почему мужчины стали столь “сговорчивыми”? Отношения с женщинами строят по принципу: “Да? Нет? Ну, не очень-то и хотелось”. Неужели до сих пор аукается неравная численность мужчин и женщин, доставшаяся после Великой Отечественной войны? Мужчин меньше, они это знают, “не ты, так другая согласится”, выходит так? Пусть так, но тогда оставьте в покое Любовь! Поищите другое слово, чтобы обозначать свою сексуальную заинтересованность! Да, все что касается Льва, я сделала правильно, но тогда почему так скребут кошки на душе?

Эл всхлипнула, но Алекс этого, к счастью, не услышал. Не нарушая тишину, он вел машину спокойно и уверенно, лишь время от времени, комментируя вождение других водителей, неведомыми словами, типа «чидр» и «чепушило».

– Твои «скребущие кошки» не имеют никакого отношения ко Льву! Ты знаешь, что рыдаешь сейчас из-за Ричарда! Вот с кем бы ты хотела не расставаться никогда! – отчетливо возникло в голове Эл.

– Это паранойя!

– Нет.

– Да. И да, я отказалась от Ричарда. Отказалась от Любви, – Эл приняла эти, уже не новые правила игры, и разрешила паранойе поспорить с собой.

– А зачем ты отказалась от него? И чем ты лучше Льва, в таком случае? Ты даже не попытались объясниться с Ричардом.

– Во-первых, я боялась дать волю чувствам, а во-вторых, и в главных, мужчина должен первым идти на сближение.

– Кто это придумал?

– Не знаю, но я в этом убеждена. И ты не можешь упрекать меня в абсолютной аморфности. Скорее, в какой момент я даже слишком открылась Ричарду, и он не мог не почувствовать мою симпатию. Хотя бы симпатию. И чего уж там, я тоже чувствовала, что между нами пробежала искра, и не раз и не два. А что говорить о том, как он был мил со мной, как помог? И поверь, делал Ричард все это для меня, не из «любви к ближнему», а как мне казалось, из-за любви ко мне лично. Хотя, о чем это я? Где она Любовь? Похоже теперь только в книгах и фильмах. Скорее всего и для Ричарда, я была всего лишь «неведомой зверушкой». Богатенький Ричи увлекся бедненькой Эл! Как пошло. Как мне плохо. Как мне одиноко.

Эл не заметила, как провалилась в сон.