Рассказ о последнем, трудном и тяжелом периоде жизни Алиовсата Гулиева начнем с двух писем.
Первое было отправлено Алиовсатом Гулиевым в середине шестидесятых годов вице-президенту Индии Сарвапалли Радхакришнану. В этом письме Алиовсат муаллим писал:
«Уважаемый господин Сарвапалли Радхакришнан! Я был в числе тех, кто встречал Вас в Бакинском аэропорту во время Вашего визита к нам, в Азербайджан. Тогда, на аэродроме, Вы выразили уверенность в том, что ученые Азербайджана на научной основе разработают историю индийско-азербайджанских связей.
Помня об этом, я посылаю Вам экземпляр нашего недавно изданного коллективного труда по истории Азербайджана, в котором затрагиваются и прослеживаются отдельные аспекты азербайджано-индийских связей… Посылаю Вам также еще две книги — нашего азербайджанского автора А. Сеидзаде и свою. Хотя обе они написаны на азербайджанском языке и составят для Вас затруднения в смысле ознакомления, тем не менее, я посылаю их Вам как символ братских исторических связей наших народов.
С приветом из Азербайджана
Алиовсат Наджафкули оглы Гулиев,
старший научный сотрудник Института истории Академии наук Азербайджанской ССР».
Через некоторое время пришел ответ из Индии:
«Дорогой мистер Алиовсат Наджафкули оглы Гулиев!
Благодарю Вас за Ваше любезное письмо и за книги, которые Вы послали мне. Желаю Вам всего доброго.
С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш
С. Радхакришнан».
Видно, эти давние связи с Индией и послужили основанием для включения Алиовсата Гулиева в правительственную делегацию, которая посетила в 1968 году Индию. Вернувшись из этой поездки, Алиовсат муаллим дал интервью корреспонденту газеты «Азербайджан гянджляри» Муртузу Мамедову.
«Мы ездили в Индию, для того чтобы принять участие в работе восьмой национальной конференции, организованной Обществом культурных связей Индия-СССР в городе Гунтур штата Андра-Прадеш. В состав делегации, которую возглавлял министр иностранных дел Грузии А. Гигошвили, входили вице-президент Общества культурных связей СССР-Индия, профессор Е. П. Челышев, ответственный секретарь этого общества И. К. Ершова, ответственный сотрудник посольства СССР в Дели В. И. Данилов и я.
В Дели нас встречали президент Общества культурных связей Индия-СССР, бывший посол Индии в СССР, известный общественный деятель К. П. С. Менон и другие официальные лица. Сердечно приветствовав нас, К. П. С. Менон проявил искренний интерес к тому новому, что произошло за эти годы в СССР, и в частности в Азербайджане. Нам было приятно услышать, что он опубликовал в индийской печати свои впечатления о Баку и Азербайджане.
В тот же вечер нас принимал президент Республики Индия, доктор Закир Гусейн, который просил передать наилучшие пожелания советскому народу. В ходе встречи он проявил большой интерес к Азербайджану, истории, языку азербайджанского народа. Я рассказал ему об Азербайджане, об исторических связях, сближающих наши народы. Узнав, что президент собирает коллекцию поделочных минералов и цветов, я дал ему слово составить коллекцию азербайджанских минералов и прислать ему.
На следующий день наша делегация, разбившись на две группы, отправилась в поездку по стране. Я поехал в город Агру, который некогда был столицей империи Великих Моголов. Здесь на встрече с профессорско-преподавательским составом и студентами старших курсов местного колледжа я выступил с докладом о достижениях Советского Союза и нашей республики, о развитии исторической науки в Азербайджане.
Вечером состоялся грандиозный митинг, организованный активистами действующего в Агре филиала Общества культурных связей Индия-СССР. Я выступил на этом митинге с докладом «Союз равноправных и суверенных республик».
Нас пригласили также принять участие в национальном празднике Индии.
И вот наконец мы в Гунтуре. Под вечер на городском стадионе состоялось открытие восьмого национального конгресса. На следующий день работы конгресса я выступил с докладом «Решение национальных проблем в СССР». До меня выступал К. П. С. Менон, который рассказал собравшимся об Азербайджане, Баку, о 26 бакинских комиссарах, о достижениях нашей республики. После доклада ко мне подошли член Политбюро ЦК КП Индии Рамеш Чандра, депутаты парламента Индии Арджун Арора и Акбар Алихан, которые предложили выступить с таким же докладом перед индийскими парламентариями. Кроме того, мы встретились с преподавателями и студентами гуманитарного колледжа. На этой встрече я рассказывал о развитии исторической науки в СССР и Азербайджане.
Кстати, хочу рассказать один интересный эпизод. На встрече в колледже ко мне подошел человек, который спросил меня об отношении в СССР к английскому языку. «Английский язык, — ответил я ему, — это не только язык колонизаторов, но это и язык Шекспира, Бернарда Шоу, Байрона, Джека Лондона». Такой ответ удовлетворил моего собеседника.
Организаторы поездки знакомили нас с памятниками истории в Мадрасе, Бубинешваре, Калькутте, Бомбее, Ориссе. В Ориссе нам показали издающуюся там 60-томную энциклопедию и опубликованные в ней материалы, посвященные Азербайджану. Я был счастлив узнать, что на берегах далекого Индийского океана проявляют такой интерес к моей родине».
* * *
В Индию Алиовсат Гулиев поехал уже в качестве директора Института истории. Этот пост он вновь занял незадолго до своей болезни. Вернувшись из зарубежной поездки, Алиовсат Гулиев тут же с энтузиазмом взялся за организацию обсуждения макета VII тома «Очерков истории исторической науки в СССР». В написании этого труда участвовали сотрудники его института. Это была работа всесоюзного масштаба, и обсуждение одного из ее этапов, по настоянию Алиовсата Гулиева, должно было пройти в Баку в апреле 1968 года. Москва с этим предложением согласилась, и в Баку начали активно готовиться к тому, чтобы не ударить лицом в грязь при представлении своей работы.
22 марта в институте состоялось совещание «О предстоящем обсуждении рукописи VII тома «Очерков истории исторической науки в СССР».
В «Решении» совещания читаем:
«В связи с предстоящим обсуждением 16 апреля с.г. в г. Баку VII тома «Очерков истории исторической науки в СССР» дирекция Института истории решает:
1. Завершить переработку и дополнение текста раздела по советской историографии Азербайджана к 5 апреля с.г. Возложить данную работу на доктора исторических наук И. Г. Алиева, кандидата исторических наук О. А. Эфендиева (древняя и средневековая история Азербайджана, археология Азербайджана), кандидата исторических наук Б. Я. Стельник (новая история Азербайджана), доктора исторических наук, проф. Е. А. Токаржевского (руководитель группы, история Азербайджана советского периода). Вопросы развития этнографии Азербайджана рассмотреть в указанных основных разделах. В изложении материала руководствоваться принципом выделения крупных основных этапов в разработке проблем истории Азербайджана на каждом из них.
2. Переработанный текст раздела обсудить в отделах и на Ученом совете института с привлечением ведущих специалистов, работающих в других научных учреждениях и вузах республики до 12 апреля с.г.
3. Считать необходимым выступление директора института доктора исторических наук, проф. А. Н. Гулиева на обсуждении VII тома «Очерков истории исторической науки в СССР» с информацией о проделанной работе над разделом «Советская историография Азербайджана».
4. Поручить руководителям отделов в недельный срок после получения очерков об историографии Грузии и Армении рассмотреть их в отделах и ознакомить с ними других ведущих специалистов республики.
5. Поручить членам Оргкомитета по подготовке и проведению обсуждения VII тома «Очерков истории исторической науки в СССР» кандидату исторических наук Т.А Новрузову, доктору исторических наук Г. А. Мадатову, доктору исторических наук Е. А. Токаржевскому, доктору исторических наук И. В. Стригунову:
а) по представлению отделов составить к 1 апреля с.г. список выступающих на обсуждении от республики;
б) представить к 5 апреля с.г. календарный план встречи и пребывания в Баку иногородних участников обсуждения и их культурного обслуживания;
в) контролировать прохождение документации, связанной с проведением обсуждения, в вышестоящих инстанциях, а также размещение иногородних участников обсуждения, выделение и регулирование работы автотранспорта, расходование средств по соответствующей смете и организацию приема участников обсуждения.
Директор института А. Н. Гулиев»
Как видим, в этом документе не упущено ничего: от вопросов научных до организационных и чисто технических. Особенно интересен один важный момент, зафиксированный в документе: Институту истории Академии наук Азербайджана поручено курировать работу по разработке истории историографии всех закавказских республик. Это свидетельствует о роли и значении Института истории Азербайджана в общей системе академических институтов истории СССР.
Обсуждение, так тщательно подготавливаемое институтом, состоялось в середине апреля 1968 года. Руководила им академик Милица Нечкина, один из ведущих советских историков. Очевидно, обсуждение прошло на высоком уровне, и взгляды Милицы Нечкиной и Алиовсата Гулиева по многим вопросам совпадали. Во всяком случае, вернувшись в Москву, Нечкина пишет Алиовсат муаллиму следующее письмо.
«Дорогой Алиовсат Наджафович!
Как обещали, излагаем письменно некоторые общие соображения относительно истории исторической науки.
Первые работы по историографии всегда страдают «библиографизмом». Это и естественно: впервые собирается большой материал, понятно желание ничего не упустить и каждую работу характеризовать «в отдельности». Это имеет и научное значение первичного сбора материала. То же бывало и в истории русской историографии — так огромный историографический труд Иконникова отчетливо «библиографичен» — это обзор вышедших книг, «инвентаризация» имеющегося материала, отчасти даже неизбежная. В числе минусов такого подхода — обязательно возрастающий объем историографического труда: книг, статей, публикаций множество; каждая требует своего места, в итоге фолианты!
Получается более экономно, если излагать историю науки внутри крупных ее периодов по проблемам, отмечая обозначившиеся течения (здесь и далее выделено М. В. Нечкиной. — Авт.) в решении той или иной проблемы и возрастающий объем первоисточников, привлеченных историками в трудах. Тогда можно, давая внутри проблем хронологическую последовательность, «в отдельности» характеризовать лишь крупные работы, а менее значительные обрисовывать по направлениям, «гнездами», более суммарно, давая перечень авторских имен в скобках, а названия работ (как правило) — в подстрочных примечаниях.
Кроме «библиографизма» есть другая «болезнь» первых историографий «рецензионность» — постоянный перечень, с одной стороны, достоинств работы, с другой — ее недостатков. Для этого существуют рецензии современников, сами, кстати сказать, являющиеся материалом для историографии. Как правило, рецензии в науке живут не так долго. «Рецензионного» характера изложения лучше избежать. Ошибки автора нужно осветить историку науки, если они (ошибки) повлияли на ход дальнейшего исследования, — вызвали пересмотр каких-то важных вопросов и отпор такой-то концепции или, наоборот, длительно господствовали в науке, привлекая сторонников.
Наша основная идея — поступательное развитие советской исторической науки, накопление ценных выводов, постепенное завоевание истины, открытие новых проблем, заполнение «белых пятен», исследование вопросов на «стыках» смежных наук, мобилизация новых архивных фондов, и вообще нового материала источников, углубление научной аргументации.
Важно отмечать и живую — «вне книг» — жизнь науки: крупные дискуссии, основание и работу научных учреждений, журналов, издательств, рост и особенности кадров, вхождение в науку молодых сил. Важно воздействие общественной обстановки, периодов, которые переживает страна, требований, к науке предъявляемых.
Основной критерий привлечения работ — вклад их в историческую науку. Ведь пишется история науки. Критерий вклада очень помогает при написании историографии.
Не должно смущать историка науки и наличие споров вокруг той или иной проблемы, а также нерешенность некоторых из них (в качестве примера можно привести отдельные стороны вопросов этногенеза и ряд других). Это естественно, так бывает — и нет смысла это затушевывать, — в науке много трудностей.
Как мы убедились, у нас с Вами совпадает основной подход к истории исторической науки, тут изложенный. Ничего нового тут нет. Мы пишем все это лишь по Вашему желанию, в порядке подведения некоторых итогов.
Необходимо провести согласование всех трех «закавказских» глав. Очень просим Вас, Алиовсат Наджафович, взять на себя созыв «тройки» — членов редколлегии по Закавказью, с тем чтобы рассмотреть весь блок Закавказья в целом и, если это необходимо, составить к нему небольшое введение.
Сообщите нам, пожалуйста, состав этой «тройки».
Уважающие Вас
акад. М. Нечкина
Е. Городецкий
24 апреля 1968 г.
Рассказ о работе над «Очерками» завершим еще одним письмом.
«Глубокоуважаемая Милица Васильевна!
В ответ на Ваше письмо сообщаем, что работа по подготовке нового варианта текста «Историография Советского Азербайджана» уже выполнена расширенным авторским коллективом.
Новыми авторами, с учетом высказанных при обсуждении замечаний, написаны и представлены разделы по археологии, древней и средневековой истории, по XIX — началу XX века.
Доработан и раздел по историографии советского периода.
Представленные авторами тексты в основном прошли первоначальное редактирование.
Однако окончательное завершение всей работы задерживается в связи с болезнью Алиовсата Наджафовича, который должен просмотреть и отредактировать текст. Как только он вернется в Баку (это ожидается в сентябре), все будет сделано, и текст немедленно поступит к Вам.
Что касается текстов из Армении и Грузии, то они нами пока не получены. С получением их мы сможем лишь предварительно ознакомиться с ними. А работу общей редколлегии, конечно, придется отложить до приезда Алиовсата Наджафовича.
С уважением,
профессор Е. А. Токаржевский
12.08.1968 г.»
* * *
Но вернемся к поездке Алиовсата Гулиева в Индию. Ей предшествовала обычная в таких случаях процедура прививок. Каждому члену делегации в Москве было сделано шестнадцать прививок.
Рассказывает Тамара Гусейнова:
«Я думаю, это сыграло роковую роль, потому что такие прививки действуют на кровяные элементы. Он жаловался, что после каждой прививки чувствовал себя очень плохо. А месяцев через пять-шесть после возвращения из Индии почувствовал недомогание и слег».
Первые признаки болезни Алиовсат Гулиев почувствовал в Москве, куда они летом поехали с Афаг. Алиовсат муаллим взял путевки в академический санаторий, в Узкое. Он поехал в Москву с Афаг, потому что знал — ей хочется попасть на Московский кинофестиваль, и с присущей ему предусмотрительностью заранее позаботился о том, чтобы у дочери были абонементы, контрамарки на фильмы. Ехали Гулиевы в одном купе с Играром и Нигяр Алиевыми. Это был вагон СВ, оборудованный новшеством для того времени — кондиционерами.
— Женщины будут спать внизу, а мы с тобой, Алиев, — спим наверху, скомандовал Алиовсат муаллим.
Увы, кондиционеры сыграли свою роль: Алиовсата Гулиева в этом купе продуло от нагнетаемого ими прохладного воздуха, который бил прямо в спящих на верхних полках.
Приехали они в Москву вечером, а уже утром в гостинице у Алиовсат муаллима опухли лимфатические узлы.
— Папа, у тебя свинка? — с ужасом спросила Афаг, увидев горло отца.
У Алиовсат муаллима страшно разболелось горло. Он тут же позвонил врачам и договорился приехать в больницу на обследование. При этом улыбка не сходила с его лица, потому что он знал: Афаг ждет программа удовольствий, и не хотел портить дочери день.
— Я никуда не пойду и еду с тобой в больницу, — заявила встревоженная состоянием отца девушка.
— Если ты вздумаешь отменить свою программу, — с той же спокойной улыбкой, но очень твердо ответил он, — я ни к каким врачам не пойду. Буду просто сидеть в номере и ждать, когда придет время ехать в санаторий.
Девушка смирилась. Они договорились, что встретятся днем в гостинице и вместе пообедают. Но днем в номере Афаг вместо отца нашла от него записку: «У меня все в порядке. Никаких изменений. Все остается в силе. Продолжай развлекаться. Вечером увидимся».
И только вечером Афаг узнала, что отца срочно госпитализировали.
Из письма Алиовсата Гулиева Тамаре Гусейновой:
«Дорогая, добрая Тамара Гаджиевна!
Извините, что я так долго молчал. Обстоятельства сложились совсем не так, как планировались. По дороге я из-за постоянной подачи холодного воздуха в вагоне заболел. Острый тонзиллит. Припухли немного железы под челюстью. И вот по приезде в Москву мой бог Дульцин распорядился немедленно лечь в больницу, что я и сделал. В настоящее время я в больнице Академии наук, по Ленинскому проспекту, 50, но не знаю, сколько времени я здесь буду. Так что лучше пишите на имя Зинаиды Васильевны Сухаревой. И мне можно звонить, лучше после 1700, но не позже 2200, когда больные уже спят.
Общее самочувствие хорошее, кровь в норме, но настроение ужасное. Сорвались планы, получилось другое. Но будем надеяться на лучшее. Жаль, что близких друзей нет рядом. Ходит ко мне постоянно Зинаида Васильевна и другие.
Как Вы там живете? Жарко ли в Баку? Звоните ли Вы к нашим? Где Ваши славные Гусейновы? Если будет настроение, напишите, ведь Вы умеете хорошо писать и создавать настроение.
Примите мои самые сердечные приветы и наилучшие, теплые пожелания.
Всего-всего хорошего.
Привет всем нашим Гусейновым».
В тот период в Москве его лечили от острого тонзиллита. Страшный диагноз — острый лейкоз еще установлен не был. Врачам удалось снять беспокоящие Алиовсат муаллима припухлости лимфатических узлов, и с небольшой температурой, которую медики сочли остаточным явлением после тонзиллита, ученый вернулся в Баку.
Однако и дома температура не спадала. Это был очень сложный период. Бакинские врачи, как и их московские коллеги, долго не могли определить, чем же болен Алиовсат муаллим. Кое-кто находил причину его болезни в том, что Гулиеву перед отъездом не сделали еще какую-то прививку. У Алиовсат муаллима, утверждали они, больна печень, и он нуждался в дополнительной прививке.
Будучи не в состоянии определить причину болезни, медики затруднялись и в ее диагностике. Что-то вроде бы происходит с кровью, однако анализ состава крови показывал, что все в норме, в том числе и количество лейкоцитов.
В это время из Москвы как раз приехал будущий министр здравоохранения республики, один из ведущих гематологов Советского Союза Ганифа Абдуллаев. Он вплотную занялся лечением Алиовсат муаллима.
Вспоминает Диляра Сеидзаде:
«Врачи не делали анализа лейкоцитов. У Алиовсат муаллима был острый лейкоз, то есть болезнь самих лейкоцитов, а не уменьшение их числа. При лейкозе воспаляется слизистая оболочка и симптоматика напоминает симптомы ангины. Анализы показывали, что количество лейкоцитов у него в норме. Но сами лейкоциты не развивались.
Я в то время еще работала в Москве над своей темой. Но незадолго перед болезнью Алиовсат муаллима скончался мой отец. Мама от переживаний тоже слегла в больницу. Я, естественно, находилась в то время в Баку. Причем состояние у меня было не лучшее, а тут еще звонят и говорят, что Алиовсат муаллим попал в больницу. Я пошла в больницу лечкомиссии, где он лежал.
Первое, что он сказал мне:
— Ты знаешь, мне сказали, что у меня рак крови.
Я просто не могла себе такого представить и потому со всей уверенностью заявила, что врачи ошибаются и этого быть не может.
Алиовсат муаллим как будто даже обрадовался, поверил мне. Это естественно, ему не хотелось верить, что он заболел такой страшной болезнью.
Вокруг Алиовсат муаллима собрались все светила нашей медицины Топчубашев, Эфендиев, Абдуллаев. О состоянии его здоровья ежедневно справлялся тогдашний первый секретарь ЦК Вели Ахундов. Чуть ли не ежедневно проводили консилиумы. Но, несмотря на все принимаемые меры, температура не спадала, хотя анализ крови показывал, что все в норме.
Когда же удалось наконец поставить верный диагноз, было принято решение немедленно везти его в Москву.
Моя мама, услышав об этом, сказала:
— Как хорошо, в Москве его обязательно вылечат.
Я передала Алиовсат муаллиму эти слова, и он очень обрадовался. Он не знал, чем болен, и любая мелочь давала ему надежду на то, что скоро сможет встать на ноги.
Перед отъездом Алиовсат муаллим попросил, чтобы в аэропорт приехал мой брат Фуад. Он верил, что если его будет провожать человек из рода сеидов, то все закончится хорошо. К тому времени Алиовсат Гулиев уже очень ослабел. Фуад приехал на аэродром с Кораном, подошел прямо к трапу и незаметно для окружающих коснулся им головы Алиовсат муаллима».
В Москву заболевшего друга сопровождал Играр Алиев. В аэропорту их уже ждала машина «скорой помощи», которая отвезла Алиовсат муаллима в Кунцевскую больницу Москвы.
Следом за ними вылетела в Москву и дочь, Афаг. Жене Алиовсат муаллим не разрешил приезжать в Москву: на ней заботы по дому, по оставшимся в Баку детям. Джейран была слишком мала, а Талатум как единственный мужчина в отсутствие отца остался в семье за главного.
Спустя несколько дней к Афаг присоединилась и Диляра Сеидзаде, справедливо полагавшая, что девушка слишком молода и неопытна в таких делах, поэтому ее долг, считала Диляра ханум, в это время быть рядом с попавшим в беду учителем. Предоставив Афаг сидение у постели отца, визиты и выполнение его мелких поручений, Диляра ханум взяла на себя все основные обязанности, самой трудной из которых было знать ВСЮ правду и не только оградить от нее Алиовсат муаллима и его близких, но и улыбаться, делая вид, что все хорошо и больной скоро встанет на ноги.
К приезду Диляры ханум Алиовсата Гулиева из Кунцевской больницы перевели в Институт гематологии. Условия там, конечно, были похуже, чем в Кунцево, зато больному был обеспечен уход специалистов-гематологов.
* * *
Но ошибется тот, кто полагает, что в больнице Алиовсат Гулиев предавался унынию. Слишком много еще было в нем энергии, особенно после курса усиленной терапии, проведенной врачами Института гематологии для восстановления сил. Даже если Алиовсат муаллим и страдал, то старался скрывать это очень глубоко в душе, не показывая страданий и страхов. Он жил в больнице в обычном гулиевском режиме: он работал, он помогал, он шутил и улыбался. Очень скоро весь персонал больницы — от санитарки до главврача души не чаял в больном Гулиеве.
Этот человек-праздник, вокруг которого всегда все сияло, освещенное фейерверком его улыбок, умудрился и в больнице стать всеобщим любимцем. Как истинный мужчина Алиовсат муаллим старался открыто не демонстрировать своей тревоги. Он был благодарен окружающим его врачам за то, что они хлопочут вокруг него, пытаются вылечить его, поставить на ноги, он был благодарен этим прекрасным женщинам за их внимание, заботу, благодарен просто за то, что они такие красивые и сейчас они рядом с ним.
А какие знаки внимания Алиовсат Гулиев им оказывал! Он и в болезни оставался мужчиной и джентльменом.
Он поручал Афаг:
— Чита, езжай на Черемушкинский рынок. Иди в цветочные ряды, там, в левом ряду второй продавец — Керим. Подойди к нему, скажи, что ты от меня. Можешь ему улыбнуться, тогда он сразу поверит, что ты — моя дочь. Скажи, что мне нужны алые розы на длинных стеблях. Он соберет тебе нужный букет. Привези сюда. Это для Людмилы Ивановны.
Через день следовало новое задание:
— Завтра день рождения нашего доктора. Она блондинка, пользуется очень легкими духами. Думаю, ей подойдут белые розы.
Он был очень тщателен в выборе подарка, потому что, по его убеждению, подарок обязательно должен был соответствовать личности. Он никогда не стремился подарить — просто, чтобы подарить и отделаться. Подарок должен был соотноситься с образом человека.
Алиовсат муаллим ненавидел большие букеты. «Лучше мало, но изысканно, повторял он». Вообще, слова «изысканность, рафинированность, элегантность» составляли неотъемлемую часть его словаря.
Иногда задания поступали по телефону.
— Чита, — говорил он, — ты этой женщины не видела. Сейчас я попробую описать, а ты представь ее в воображении. Это субтильная женщина, среднего возраста. Одевается очень элегантно, но никакой косметикой не пользуется. Она не носит украшений, предпочитает строгий, изысканный стиль. Ну, как? Теперь представляешь? Представляешь ее?
— Почти. Что ты хочешь ей подарить — духи или цветы?
— Думаю, уместно было бы сочетание.
Задание было сложным, и когда дочка пришла в больницу с зелено-белой коробкой духов «Карвен», купленной в парфюмерном магазине гостиницы Москва, и небольшим букетиком, в котором было сочетание таких же белых и зеленых цветов, Алиовсат муаллим был приятно удивлен.
— Чита, в тебе хорошее эстетическое начало, — довольный, сказал этот скупой на похвалы человек.
Дочка была счастлива, потому что знала: чтобы удостоиться похвалы Алиовсата Гулиева, надо горы свернуть.
* * *
В это время в Москве проходил международный конгресс гематологов, в работе которого принимал участие знаменитый доктор Матье, лечивший впоследствии космонавта-2 Германа Титова. Президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш, хорошо знавший и очень уважавший Алиовсата Гулиева, попросил Матье осмотреть больного. Был назначен день консилиума. Из Баку в Москву специально вылетел археолог Иса Рзаевич Селимханов, человек, знавший несколько языков и выразивший готовность переводить беседу с Матье.
Организовать такой консилиум было делом не простым. Консультанту надо было платить, причем платить валютой, что по тем временам было очень сложно. Министерство здравоохранения Азербайджана располагало очень скудным валютным бюджетом, но для Алиовсат муаллима азербайджанские медики смогли выкроить такие деньги, собирая их чуть ли не в складчину. Потому и вылетел в Москву профессор Селимханов, чтобы переводить консилиум Матье.
Профессор Матье подтвердил худшие опасения советских гематологов. Острый лейкоз. Болезнь неизлечима и прогрессирует. Если, сказал Матье, больного поместят в его клинику, то максимум, что он может гарантировать, это продлить жизнь Алиовсата Гулиева еще на несколько лет.
О приговоре Матье немедленно поставили в известность Вели Ахундова. Он предпринял все возможные меры. Однако советская бюрократическая машина работала чрезвычайно медленно. Отправить Алиовсат муаллима во Францию было запланировано в первом квартале 1970 года.
* * *
Друзья, московские и бакинские, не оставляли Алиовсат муаллима одного. При каждом удобном случае они навещали его.
С больным Алиовсатом Гулиевым постоянно находились Диляра Сеидзаде, Дина Гусейнова, Лиля Алиева, Марат Ибрагимов.
Штаб-квартирой в Москве командовала Зинаида Васильевна Сухарева. Все пропуски, передачи в больницу шли через нее. Зинаида Васильевна была очень преданной женщиной.
Тамара Гусейнова вспоминает, как она приехала в Москву навестить Алиовсат муаллима. Пришла к Зинаиде Васильевне за пропуском, но оказалось, что его кто-то взял. Тамара ханум — женщина решительная, она поехала в больницу на свой страх и риск. После долгих уговоров начальник охраны согласился пропустить ее в больницу.
Изумлению и радости Алиовсата Гулиева, увидевшего Тамару ханум, не было предела.
— Тамара ханум, как вы сюда проникли? Вы — прямо настоящая подпольщица. Сюда не всех пускают даже с пропуском.
Алиовсат Гулиев стал жадно расспрашивать гостью о ее научной работе, о домашних.
«Он был человеком скромным, — вспоминает Тамара ханум, — но когда всерьез говорили о его значимости, ему это было приятно.
Я написала ему уже из Баку несколько таких писем. Это была своего рода психотерапия».
«Читал и перечитывал Ваши письма. Я даже показал их Саре Ашурбейли, написал из больницы Тамаре Гусейновой Алиовсат муаллим».
К сентябрю, почувствовав себя немного лучше, он опять стал рваться в Баку.
Рассказывает Диляра Сеидзаде:
«В сентябре Алиовсат муаллим захотел вернуться в Баку.
Мы ехали в вагоне СВ. Начальник поезда и проводники были предупреждены, что мы везем тяжело больного человека. На какой-то промежуточной станции, на всякий случай, был готов передвижной медицинский пункт.
Но дорогу Алиовсат муаллим перенес хорошо. Проводница даже удивлялась: ее предупредили, что человек этот очень плох, а он сидит, разговаривает. Проводницы приносили для него из вагона-ресторана горячий обед, всегда вовремя давали лекарства, короче, ухаживали, как могли.
Алиовсат муаллим за всю дорогу только один раз пожаловался, что ему холодно. И хотя стоял сентябрь и было очень тепло, проводницы принесли ему дополнительные одеяла, мы закрыли окна, заткнули в купе все щели, чтобы ему не дуло.
Приехав в Баку, он отправился в санаторий в Мардакяны, где сразу же погрузился в свою любимую работу».
В Баку Алиовсат Гулиев переходит на попечение известного гематолога Аси Махмудовны Ахундовой. Авторитет Аси Махмудовны среди советских врачей был столь велик, что москвичи удивлялись:
— Зачем вы возите Гулиева в Москву? Ведь у вас в Баку есть Ася Ахундова.
Однако к тому времени уже и Ася ханум была бессильна чем-либо помочь Алиовсат муаллиму. Его состояние можно было поддерживать лишь с помощью химиотерапии.
Снова дадим слово Диляре Сеидзаде:
«Я по собственной инициативе составила на большом листе ватмана диаграмму динамики всех его анализов. Таким образом, можно было проследить за развитием болезни. И опять же, как и в Москве, мы не показывали ему настоящих показателей анализов. Ему показывали липовые, а настоящие я передавала Асе ханум и вносила в эту общую схему.
И однажды она, пользуясь тем, что Алиовсат муаллим уже плохо видел, раскрыла перед ним эту диаграмму.
— Вот видите, у вас Диляра так и не защитилась, — сказала Ася ханум Алиовсат муаллиму, — а я хоть сейчас могу присвоить ей звание кандидата медицинских наук. Она мне так квалифицированно помогает».
В сентябре Алиовсат муаллим ненадолго вышел на работу, надо было форсировать работу над «Очерками по истории историографии Азербайджана», однако в ноябре он снова вынужден ехать в Москву. После очередного курса химиотерапии под руководством доктора Вайнштейна, он некоторое время отдыхал в академическом санатории в Узком. Кстати, надо отдать должное московским врачам. Они не оставляли своего больного и при необходимости приезжали даже в Баку.
В Узком Алиовсат муаллим снова продолжал работу над «Очерками». Так как долго сидеть за столом ему было уже трудно, он приспособился писать лежа, прижимая бумагу к стене. Лиля Алиева получала от него рукописи, доставляла их в Баку, здесь их приводили в порядок, печатали.
К сожалению, этот труд Алиовсата Гулиева так и остался неизданным.
* * *
Все это время Диляра Сеидзаде бессменно несла свою вахту у постели тяжело больного Учителя. Однажды ей попалась газета «Правда» со статьей о том, что советские врачи научились излечивать белокровие. Окрыленная, она принесла эту статью его лечащему врачу. Та, пробежав статью глазами, устало сказала:
— Никогда не верьте подобным заявлениям. Это просто реклама. В мире еще не было случаев излечения от острого лейкоза.
Трудно представить себе, что испытывал сам Алиовсат Гулиев, в нем боролись страх перед болезнью и надежда, что уж его-то эта чаша минует. И поэтому, будучи от природы оптимистом, он твердо верил, что болен чем-то совсем другим, что его скоро вылечат и жизнь пойдет по-прежнему.
Окружающие старались всячески поддерживать в нем эту уверенность, и он никогда не знал правды о состоянии своего здоровья.
Однажды лечащий врач сказала Диляре Сеидзаде:
— Не дай Бог, он узнает, что с ним. Вы знаете, сколько было уже случаев самоубийства?
Именно поэтому они всегда составляли два отчета по анализам крови: один — объективный, а другой — для Алиовсат муаллима. Одного только боялась Диляра ханум: как бы кто-нибудь из врачей не проговорился.
Вспоминает Диляра Сеидзаде:
«Как-то я должна была привезти ему анализы крови. Подхожу к больнице, поднимаю голову и вижу его, стоящего у окна. Он ждет меня с этими анализами. А у меня на руках объективные данные, которые подтверждают эту его болезнь. Что же делать? Понимаю, что у меня только один выход — обмануть его. В конце концов, решила я, это святая ложь, ложь во спасение. В больнице мы с врачом быстро составили очередную фальшивку, с ней я и пришла в палату.
Он увидел меня и с надеждой спрашивает:
— Ну что?
— Все в порядке, — говорю я и показываю только что состряпанную фальшивку.
Он очень обрадовался, когда услышал, что все в порядке. Стал спрашивать, когда же его выпишут.
Это было ужасно — знать, что перед тобой обреченный человек, которому всего сорок семь лет, и как же тяжело было при нем бодриться, шутить. Может быть, поэтому я и сама подсознательно гнала от себя мысль о неизбежном и не могла до конца поверить в неизлечимость его болезни.
Моя мама была врачом и всегда убеждала меня: «Кто может что-то точно знать, кроме хирурга, который оперирует и все видит своими глазами?». Я верила маме, потому что хотела верить. Оттого во мне теплилась надежда, что с Алиовсат муаллимом как-то пронесет.
Однажды, когда ему делали пункцию и брали кальций из костного мозга, он пожаловался мне:
— Ты знаешь, что самое ужасное в этой пункции? Это не столько больно, сколько оскорбительно. Тебя укладывают и в тебя вонзают этот кинжал, — он имел в виду плоский, похожий на лезвие, шприц, которым брали анализ костного мозга. — Это психологически жутко — ты лежишь беспомощный, и в тебя вонзают кинжал. Я больше не дам им делать это».
Тогда же, осенью 1968-го, доктор Дульцин попросил Алиовсат муаллима, чтобы кто-нибудь из его близких зашел к нему. Сказал, мол, хочет проконсультировать насчет диеты. Алиовсат муаллим отправил на эту встречу Диляру Сеидзаде и Тогрула Кадырова, который в то время учился в Москве. Он снабдил их рыбой, икрой — и молодые люди, нагруженные дарами Каспия, пришли к Дульцину.
Дульцин сначала спросил, кем они ему приходятся, а потом печально сказал:
— Ему осталось совсем немного, самое большее три месяца. Вы должны подготовить к этому его семью.
Молодые люди вышли от него потрясенные. На их плечи обрушили гору огромной ответственности. В растерянности они сели на больничную лестницу и стали думать, как же быть? Что делать? Кому из семьи Алиовсат муаллима они могут сказать такое? Жену это известие убьет на месте, а дети слишком молоды, чтобы переложить эту тяжесть на их плечи. Они поняли, что не могут взять на себя такую миссию. Оставалось одно: хранить страшную тайну и, насколько это возможно, делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. К тому же сознание молодых людей слишком оптимистично, оно не может смириться с тем, что близкий тебе человек обречен и жить ему осталось считанные месяцы. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
К счастью, Дульцин ошибся, Алиовсат Гулиев прожил после этого еще больше года.
Выписавшись из больницы, он поехал в санаторий «Узкое». В Москве у него были друзья Сидоровы, у которых он планировал пожить немного. В то время, чтобы восстановить силы Алиовсат муаллима, врачи давали ему уже очень сильные препараты, держали на преднизолоне, от которого он стал резко поправляться.
Поэтому, когда он приехал в Баку, его здесь никто не узнал: все его тело, лицо были отекшими.
Домашние, естественно, тоже не знали диагноза Алиовсат муаллима. Они были уверены, что у него малокровие. То, что от них скрывали диагноз, с точки зрения психологии, было абсолютно верным шагом врачей, которые его наблюдали. Потому что, если бы они не верили в то, что его вылечат, то не могли бы дать ему тот импульс оптимизма, который давали. Дети буквально по минутам контролировали, выпил ли он гранатовый сок, который рекомендовали врачи, верили, что это поможет, и эта вера передавалась ему.
Он и сам не знал своего диагноза и также думал, что у него малокровие.
В Баку Алиовсат Гулиев находился под наблюдением азербайджанских врачей, продолживших лечение своих московских коллег. Некоторое время он лежал в санатории в Мардакянах, потом переехал домой. Началось паломничество друзей и родных, услышавших о болезни Алиовсат муаллима и желающих убедиться, что теперь с ним все в порядке.
Да и сам он чувствовал себя настолько окрепшим, что даже вышел на работу.
* * *
Два последних года жизни Алиовсата Гулиева стали не только испытанием на прочность, которое обрушила на него жестокая и неумолимая болезнь. Трагическая тяжесть этих лет стала проверкой и для людей, составлявших окружение Гулиева, и не всем удалось с достоинством пронести ее. Людям, обреченным рядом с ним оставаться вечно вторыми, болезнь титана давала надежду на то, что с его уходом наконец-то и их заметят, оценят по достоинству.
Поэтому появление Алиовсата Гулиева в институте, то, что он и больной продолжал работать, радовало далеко не всех. Его недруги, надеявшиеся на то, что болезнь окончательно сломит этого человека, растерялись. Однако титан был уже слаб, и это придавало им силы. Они знали, что скоро его не станет, и потому хотели показать больному человеку, который не сможет им возразить, а тем более сделать что-либо против них, как они к нему в действительности относятся.
Но настоящие друзья не оставляли больного Алиовсата Гулиева. Они всячески старались помочь ему, отвлечь от грустных мыслей какой-нибудь интересной идеей, сделать хоть что-нибудь, что, возможно, облегчило бы его страдания.
Как-то пришла к нему и Мешадиханум Нейматова, которая помнила, как он, больной, торопил московский ВАК с утверждением ее докторской диссертации, как звонил, чтобы обрадовать ее. Сейчас пришла ее очередь сделать для него хоть что-нибудь.
— Алиовсат муаллим, — сказала она, — на Нардаранском кладбище я нашла несколько очень интересных надписей и хочу, чтобы вы посмотрели их.
Ход был безошибочный: предложить Гулиеву интересный исторический объект — значило быть уверенным, что он соберется и поедет туда. На самом же деле никаких новых надписей на этом кладбище Мешадиханум Нейматова не находила. Ей просто хотелось привезти Алиовсата Гулиева в Нардаранский пир, место, славящееся своей целительной силой. Однако при этом Мешадиханум муаллима прекрасно знала, что, расскажи она Гулиеву об истинных целях этой поездки, он бы наотрез от нее отказался.
Только в самом пире Мешадиханум Нейматова во всем призналась Алиовсат муаллиму, и более того, сказала, что намерена зарезать ягненка, дабы Аллах принял эту жертву и услышал ее молитву.
«Но, увы, эта жертва его не спасла, — рассказывает Мешадиханум Нейматова. — Может, думаю, Господь пожалел его, решил избавить от земных мук. Но наша история понесла невосполнимую потерю».
* * *
В последние дни при Алиовсате Гулиеве было организовано постоянное домашнее дежурство врачей, и сам главврач лечкомиссии, близкий друг профессора Салман Ибрагимович Самедов не отходил от больного. Алиовсат муаллим уже не вставал. Но все равно он работал, давал поручения, диктовал, а сотрудники, находившиеся все время рядом, записывали. Он проверял их статьи, обсуждал какие-то работы, постоянно общался с ними.
Когда началась работа над «Азербайджанской советской энциклопедией», которую возглавлял Расул Рза, директор Большой Советской Энциклопедии Л. С. Шаумян хотел назвать Азербайджанскую Энциклопедию «Азери Совет энциклопедиясы».
Алиовсат Гулиев лично позвонил Шаумяну и сказал:
— Азербайджанские историки никогда не допустят этого. К вам придут Диляра Сеидзаде и Играр Алиев. Вы, пожалуйста, выслушайте их.
Посланники Алиовсат муаллима пришли к Шаумяну и настояли на том, что издание должно называться «Азербайджанская Советская Энциклопедия».
Даже будучи уже тяжело больным, Алиовсат Гулиев не мог оставаться равнодушным к подобным националистическим выпадам против родной республики.
* * *
Детей старались максимально оградить от ожидающей их трагедии. Маленькую Джейран, например, отправили пожить к Фуаду Сеидзаде.
Вспоминает Талатум Гулиев:
«Когда он лежал в Москве, дома была настоящая трагедия. Мы все очень переживали, остро ощущали его отсутствие и потому были в большой растерянности. Все вокруг нам помогали чем могли.
Но истинного диагноза нам не говорили. Никто и поверить не мог, что он в сорок семь лет покинет нас. Всей серьезности болезни, трагичности ситуации мы тогда не осознавали. Истинное положение вещей знал очень узкий круг людей.
Мне, например, все стало ясно только за несколько дней до кончины отца. Помню самый страшный день — приехали из Москвы академик Вайнштейн и еще какая-то женщина. И эта женщина говорит мне:
— Вы сын, вы должны знать правду.
Это было дней за пять до смерти папы. Меня прошиб холодный пот.
— А что случилось? — спрашиваю.
— Я вам так объясню, у него в крови преобладают белые шарики. Ему осталось совсем мало. Он живет за счет сердца. Вы как сын держитесь. Кто-то из вас должен держаться.
И вот это тяжелое бремя легло на меня первого из домашних, и я должен был всех оберегать. Мы же все надеялись на то, что приедет Вайнштейн и сотворит чудо. Я лично до этого разговора не понимал всей серьезности положения.
Мы жили обычной жизнью, ходили в школу, в институт и никто не ждал беды, которая на нас обрушилась.
Во время болезни отец работал до последнего дня, буквально до четвертого числа. Он уже был прикован к постели, но все время шли рукописи, вплоть до того дня, пока он не потерял сознания.
Кто бы в те дни ни приезжал в Баку из системы Академии наук, все, кто его знал, обязательно навещали его. Их очень часто сопровождал секретарь ЦК партии по идеологии Джафар Джафаров. Я помню, мы видели с балкона, как во двор въезжала «Чайка». Детвора в округе тут же собиралась вокруг машины.
Отец просил, чтобы они во двор на такой машине не въезжали, так как это привлекает внимание окружающих. При всех своих заслугах он отличался простотой и скромностью».
В последние дни болезни Алиовсат муаллим страдал от невыносимых болей. Чтобы избавить больного от мучительных страданий, ему постоянно делали уколы морфия, которые уносили его в беспамятство. Беспокойная Афаг стремилась вырвать его из забытья. Она устраивала ему «экзамены по истории».
«Я поражалась, — рассказывает Афаг, — он был почти трупом, приходил в сознание между уколами морфия, но все помнил. Его друг Салман Ибрагимович Самедов говорил:
— Оставь его в покое, он тебя не слышит. Почему ты его мучаешь?
— Этого быть не может, — отвечала я, — я только что ему устроила экзамен. Его надо вытаскивать из этого забытья.
Мы же все верили в чудо. Какой памятью должен обладать человек, чтобы на смертном одре вот так все помнить. Он все время просил:
— Держи мою руку, не давай мне проваливаться».
Второго ноября, в двенадцать ночи ему сделали укол морфия, который уже не помогал, и вдруг наступила тишина. Ни одного стона. Он спокойно дышал.
— Что это, дядя Салман? — спросила Афаг.
Мудрый Салман Ибрагимович все понял.
— Иди поспи, — ответил он девушке, — я тебе обещаю, что до утра все будет нормально.
Утром третьего ноября он попросил позвать сына.
— Талатум, — сказал Алиовсат муаллим сыну, — я всю жизнь боролся с умственными инвалидами. Только постоянным трудом смог преодолеть все препятствия в жизни. И ты должен стать таким, чтобы после меня не говорили, что сын Алиовсата умственный инвалид.
Без десяти одиннадцать к отцу прошла Афаг. У постели Алиовсат муаллима была Диляра Сеидзаде. Больной лежал, тяжело дыша. Чтобы как-то взбодрить отца, Афаг задала ему один из своих обычных вопросов:
— Папа, в каком году была Пражская конференция РСДРП?
Он прохрипел:
— Афа… Афа…
Вспоминает Диляра Сеидзаде:
«Он как-то странно посмотрел на Афу, попробовал ей ответить: «Афа… помолчал, казалось, он хочет вспомнить и не может, и это при его феноменальной памяти. Потом он снова повторил: — Афа…» и замолчал.
После этого он еще дня три был без сознания».
6 ноября 1969 года Алиовсата Гулиева не стало.
Этот день совпал с празднованием очередной годовщины Октябрьской революции. И тогда, чтобы не смешивать траура с праздником, на уровне ЦК Компартии было решено перенести траурную церемонию похорон на 10 ноября. Тело покойного ученого перевезли в морг лечкомиссии.
В день кончины Алиовсат муаллима разразился сильный дождь. Тем не менее во дворе по традиции поставили поминальную палатку, все организовали на должном уровне. Родных беспокоило, как пройдут похороны, если дождливая погода продержится до дня похорон. Однако десятого ноября вышло яркое солнце, и, казалось, сама природа этой прощальной лаской провожает в последний путь любимого сына.
Предоставим слово официальной хронике. В те дни Азербайджанское телеграфное агентство распространило следующее сообщение:
«Похороны А. Н. Гулиева
10 ноября состоялись похороны члена-корреспондента республиканской Академии наук, видного советского ученого, директора Института истории Академии наук Азербайджанской ССР, доктора исторических наук, профессора Алиовсата Наджафкули оглы Гулиева.
В траурном убранстве здание республиканской Академии наук. На сцене Большого зала на высоком постаменте установлен гроб с телом покойного. В ало-черном окаймлении колонны. Постамент утопает в цветах, венках.
Почетный караул у гроба несут деятели науки, профессора, преподаватели, студенты высших учебных заведений, представители творческой интеллигенции. В почетный караул становятся тт. Д. Г. Джафаров, А. М. Кадыров, члены комиссии по организации похорон.
Начинается гражданская панихида. Ее открывает председатель комиссии по организации похорон вице-президент республиканской Академии наук М. Дадашзаде. Выступают доктор исторических наук Г. Мадатов, директор Института истории партии при ЦК КП Азербайджана X. Везиров, председатель АСПС К. Дадашев, аспирантка Института истории Академии наук Азербайджанской ССР С. Самедова, врач К. Асланов, поэт А. Кюрчайлы. Они говорят о А. Н. Гулиеве как о видном организаторе науки и общественном деятеле нашей республики, человеке, всю свою жизнь, весь свой талант отдавшем служению родному народу.
Под звуки траурного марша гроб с телом покойного выносится из здания Академии наук. Похоронная процессия направляется к Аллее почетного захоронения.
На состоявшемся траурном митинге выступили академик республиканской Академии наук А. Сумбатзаде, заместитель директора Института истории Академии наук СССР П. Волобуев, декан исторического факультета Азгосуниверситета 3. Абдуллаев, секретарь Бакинского горкома партия В. Мамедов, председатель исполкома Сальянского районного Совета депутатов трудящихся Г. Кулиев. Они подчеркивают большую роль, которую сыграл А. Н. Гулиев в развитии исторической науки, говорят об огромном вкладе, внесенном им в создание истории Советского Закавказья.
Траурный митинг объявляется закрытым. Гроб с телом А. Н. Гулиева опускается в землю. Над могилой вырастает холм цветов».
Очевидцы рассказывали, что такой невероятной похоронной процессии Баку не видел со времен кончины Самеда Вургуна. Пришедшие проводить Алиовсата Гулиева в последний путь запрудили всю ширину Коммунистической улицы, и, когда начало процессии сворачивало уже вверх, по направлению к Аллее почетного захоронения, хвост ее еще только приходил в движение.
От здания президиума Академии наук тело покойного несли на руках. Путь был неблизким и трудным. Идти надо было все время в гору, но это никого не испугало и не остановило. После похорон еще долго никто не хотел уходить с кладбища, словно собравшиеся у только что засыпанной могилы не могли примириться с мыслью, что оставляют здесь одного из самых любимых людей.
Поминальные сорок дней превратились во всенародные поминки. Все, кому Алиовсат Гулиев при жизни не позволял благодарить его, теперь спешили выразить его семье дань уважения к этой утрате. Это была их общая утрата, общее горе.
* * *
После кончины Алиовсата Гулиева многие всячески помогали его ошеломленной от утраты, убитой горем семье. С особой благодарностью дети Алиовсат муаллима вспоминают сейчас близких друзей отца — Аслана Гахраманова и Аббаса Аббасова, которые не оставили семью друга вплоть до того момента, пока они не встали на ноги и уже могли сами содержать семью.
«Эти люди были очень внимательны к нам, — рассказывает Талатум Гулиев, — мы постоянно ощущали их поддержку. И дело было не только в том, что на каждые праздники они присылали из района подарки, продукты. Это было не главным. Просто мы знали, что в трудную минуту всегда можем опереться на них.
Многие из друзей отца остались верны его памяти. После его смерти оказалось, что на его сберкнижке всего 16 рублей. Все удивлялись — ведь он так много писал, получал такие гонорары. А теперь стало ясно, что мы не были готовы остаться без отца. И если б не этот круг друзей, которые разделяли наше горе, помогали, чем могли, нам было бы гораздо сложнее. Так продолжалось примерно до сентября 1971 года».
Впрочем, среди бывших друзей Алиовсата Гулиева, людей, которым он очень много сделал при жизни, нашлись и такие, кто после его смерти постарался откреститься от него. По воспоминаниям детей Алиовсат муаллима, таких были единицы, кто при случайной встрече на улице торопился перейти на другую сторону, боясь, что их о чем-то попросят и им будет сложно отказать. Однако, повторяем, таких были единицы.
Истинные друзья, помощники, ученики Алиовсата Гулиева до сих пор не порывают связей с его семьей и хранят в сердце благодарную память об этом замечательном человеке, с которым им посчастливилось встретиться на жизненном пути.