#img_7.jpeg
#img_8.jpeg
1
С южной стороны к мартеновскому цеху примыкал шихтовый двор. Он не был ничем огорожен, и в ветреные дни сюда заносило пух тополей и цветы одуванчиков. А по вечерам с площадки шихтового двора была видна россыпь бесчисленных огней. Пронзительные гудки проносящихся по равнине поездов с рудой врезались в заводской гул; а прожектор паровоза вырывал из темноты деревья, и их причудливые тени быстро проплывали по стенам цехов.
Перед началом выпуска плавки Юань Тин-фа любил на две-три минуты выйти на площадку шихтового двора, расстегнуть спецовку и подставить свою грудь под освежающий ночной ветерок. Затем он снова торопился к мартену. Этот высокий крепкий человек с покрасневшим от жары лицом всегда был сдержанным и спокойным. Но сегодня он выглядел хмурым и задумчивым: он не выходил подышать свежим воздухом — свод печи начал течь, и за ним надо было внимательно следить. Если в мартене температура повысится, то кирпичи могут размякнуть, покрыться «сосульками» — и свод окончательно выйдет из строя. Поэтому Юань Тин-фа ни на минуту не отходил от мартена. Стоило ему заметить, что кирпичи начинают течь, как он приказывал уменьшить подачу газа в печь, чтобы хоть немного понизить температуру и не допустить появления на своде новых «сосулек». Как только свод несколько остывал, он снова приказывал увеличить подачу газа и повысить температуру плавки. Сейчас в мартене стояла температура около тысячи семисот градусов, и хотя стенки его не пропускали наружу эту жару, однако стоять все время около них и непрерывно следить за сводом печи было очень трудно. С мастера градом лил пот, во рту у него пересохло, но он ни на минуту не мог отойти от печи. Стоило ему увидеть на своде новые пузыри, как его охватывало чувство гнева и он вспоминал недобрым словом Цинь Дэ-гуя: «Чтоб ты провалился! Только о себе думаешь, ветрогон!»
Когда к мартену подходил кто-нибудь из технологов, Юань Тин-фа принимался ворчать:
— Если думать только о рекордах, то печь вскоре и вовсе развалим. Когда люди варят пищу, и то котел берегут. А мы? Хотим побыстрее кашу сварить, а на котел плюем?!
Его также очень раздражало то, что начальство, по его мнению, слишком уж много внимания обращало на рекорд Цинь Дэ-гуя. Старый мастер и прежде в душе был недоволен тем, что Хэ Цзы-сюе и другие руководители цеха нянчатся с молодыми рабочими, а позорный случай с Цинь Дэ-гуем совсем лишил Юань Тин-фа покоя. Его не так беспокоила потеря премии, как то, что на этой печи теперь трудно будет выдать скоростную плавку.
Обычно он перебрасывался с парторгом цеха Хэ Цзы-сюе несколькими ничего не значащими фразами и шутками. Но когда сегодня перед окончанием смены Хэ Цзы-сюе, как обычно, подошел к девятому мартену, Юань Тин-фа не стал разговаривать с ним, притворившись занятым.
Хэ Цзы-сюе уже было за тридцать. Он был среднего роста, с худощавым лицом и небольшими умными и проницательными глазами. Раньше он работал первым подручным на мартене. Сразу же после Освобождения Хэ Цзы-сюе вступил в партию, и вскоре его послали на учебу в партшколу. После окончания партшколы он стал секретарем партбюро мартеновского цеха и одновременно председателем цехового профкома. Он пользовался уважением молодых рабочих, но рабочие постарше относились к нему с некоторым недоверием.
Подойдя к девятому мартену, Хэ Цзы-сюе вытащил из кармана защитные очки и стал из-за спины Юань Тин-фа смотреть на кипящий металл.
— Ну как, свод перестал течь? — тихо спросил он мастера.
Однако Юань Тин-фа не обратил внимания на его вопрос; он поспешно приказал добавить в мартен шихты и, когда завалку кончили, снова стал внимательно наблюдать за сводом, не оборачиваясь к парторгу.
— Старина Юань, как ты думаешь, сегодня удастся выдать скоростную плавку?
— Тебе, видно, хочется, чтобы и петухи начали яйца нести! — проворчал, не поворачивая головы, Юань Тин-фа. Это была его любимая поговорка, и Хэ Цзы-сюе уже не раз слышал ее. Однако сейчас мастер произнес ее с особенным ударением. Хэ Цзы-сюе не мог понять причины такого недружелюбного тона; он сдержал себя и, через силу улыбнувшись, спросил:
— Кто же это заставляет петухов нести яйца?
Улыбка Хэ Цзы-сюе еще более рассердила Юань Тин-фа.
— Вы, начальники, не хотите считаться с фактами. Скажи, пожалуйста, можно ли добавить в печь необходимое количество газа, если начал течь свод…
Хэ Цзы-сюе понимал это, но считал, что Юань Тин-фа специалист своего дела и сможет выдать скоростную плавку даже в таких условиях.
— Я думаю, что ты справишься с плавкой даже в таких условиях.
— Справлюсь? Ишь ты какой быстрый! Это потруднее, чем языком молоть! — сердито ответил мастер и подошел к Хэ Цзы-сюе. — Вы только и делаете, что трубите о скоростных плавках, и совсем не думаете о мартене!
— Что с тобой? Почему так кипятишься? — спокойно спросил Хэ Цзы-сюе, удивленный необычной вспышкой гнева мастера.
Но Юань Тин-фа уже отвернулся от парторга и ответил не скоро:
— Да что тут говорить? Ведь у нас все всегда делается правильно!
— Старина Юань, — строго сказал Хэ Цзы-сюе, — ты чего-то недоговариваешь. Если я не прав, так ты прямо и скажи.
— А-а… Пустое дело!
— Пустое? Если ты прав, мы сделаем по-твоему.
Юань Тин-фа снова посмотрел на бурлящий металл, затем медленно обернулся и холодно произнес:
— А разве ты можешь немедленно стереть весь этот вздор, что написан в «дацзыбао»?
Хэ Цзы-сюе изумленно посмотрел на мастера.
— Я не совсем тебя понимаю.
— Конечно, ты «не понимаешь»! Как же ты можешь понять? — гневно сверкнул глазами Юань Тин-фа. — Мнение старых рабочих тебя вряд ли заинтересует…
— Что за вздор ты мелешь! Мне действительно непонятно. Тебе ведь только тридцать два года — с чего это ты вздумал записываться в старики!
Юань Тин-фа и сам не считал себя стариком. Но начальство относилось к нему как к старому мастеру, да и молодые рабочие называли его не иначе как старым специалистом. Он считал, что молодым уделяется слишком много внимания, и нарочно называл себя стариком. Но сейчас ему приятно было, что секретарь партбюро другого мнения о нем.
— Я думаю, что в пропаганде рекорда Цинь Дэ-гуя нет ничего плохого.
— Вы смотрите закрытыми глазами! — снова вспыхнул Юань Тин-фа. — Да так вы прямо толкаете людей на то, чтобы они небрежно относились к мартену!
— Ай-й-я! Столько разговоров из-за этого дела! — нахмурил брови секретарь партбюро. — Я уже сказал Цинь Дэ-гую, чтобы он написал объяснение, а завтра об этом будет сообщено в «дацзыбао».
Юань Тин-фа понимал, что так, собственно, и надо было поступить, но все же не смог удержаться от насмешки:
— Ладно, я теперь тоже так буду поступать: буду заботиться только о рекордах и не буду обращать внимания на всякие там своды. А подожгу, так напишу объяснение, и делу конец.
— Пойми, что сейчас еще не совсем ясно, кто в этом виноват. Ведь Цинь Дэ-гуй сегодня помогал на седьмом мартене, его долгое время не было около печи. Мы не можем одним махом перечеркнуть его рекорд.
— Конечно, разве мог он нарочно поджечь свод мартена! Новый рекорд, вот это да! Все просто одурели от радости, где уж тут думать о чем-либо другом!
Хэ Цзы-сюе понимал, что другого выхода все равно нет, надо только, чтобы Цинь Дэ-гуй побыстрее написал объяснение. Он поэтому не стал продолжать разговора и ушел из цеха.
2
Окончив плавку, Юань Тин-фа прикинул, что на этот раз она продолжалась более девяти часов. Это была его самая продолжительная плавка за последнее время. Да и сил ему пришлось потратить на нее немало. Он тяжело вздохнул, на душе у него было скверно. Он считал, что во всем виноват Цинь Дэ-гуй. Если бы он не поджег свод, Юань Тин-фа сегодня смог бы выдать скоростную плавку; ведь он заранее все подготовил для быстрой плавки, а Цинь Дэ-гуй все испортил, и пришлось ограничивать подачу газа…
Как только появился его сменщик Чжан Фу-цюань, Юань Тин-фа рассказал ему неприятную новость.
— Мы берегли этот свод как зеницу ока, — говорил он с тоской в голосе, — а он думает только о своих рекордах…
Узнав это, Чжан Фу-цюань разорался:
— Ладно же, мы тоже будем работать спустя рукава! Цинь Дэ-гуй — член партии, болтает о справедливости, а как доходит до дела, так от него один вред. — Он сердито опустил на глаза защитные очки и пошел сам осматривать свод мартена. Вернувшись, он-злобно продолжал:
— Мастер Юань, а ты слишком труслив. Вот посмотришь, я сегодня так разделаю свод, что Цинь Дэ-гуй в ужас придет. Чего тут бояться, пусть пожнет то, что посеял.
Юань Тин-фа хотел только излить свою злость, а Чжан Фу-цюань неожиданно решил сорвать свое недовольство на мартене. Это очень обеспокоило Юань Тин-фа. Долгая работа на девятом мартене сдружила его с печью, каждую деталь которой он знал как свои пять пальцев. Во время ремонта мартена он относился к нему как к больному человеку, сам придирчиво следил за работой ремонтников, чтобы они не оставили никаких недоделок. И сейчас он стал отговаривать Чжан Фу-цюаня:
— Старина Чжан, ты уж, пожалуйста, не делай этого. Ведь человек не должен бросаться с ножом на своего старого друга.
— Цинь Дэ-гую можно, а мне, выходит, нельзя? — не мог успокоиться Чжан Фу-цюань. Он был уверен, что свод мартена выдержит тридцать плавок и тогда можно будет получить премию. А сейчас по милости Цинь Дэ-гуя с премией придется распрощаться. Эти мысли острой болью отдавались в его сердце. Не так давно в доме Юань Тин-фа он познакомился с молодой девушкой Сунь Юй-фэнь. Она ему очень понравилась, и он все время думал о ней. Он рассчитывал, получив эту премию, сделать девушке подарок, а теперь все пошло прахом — как тут было не рассердиться! Из своей зарплаты он ничего не мот выкроить, так как ежемесячно посылал ее домой, оставляя себе лишь на самые необходимые расходы. Он вообще мало получал премий, поэтому этой премии он придавал такое большое значение. Он твердо решил без ремонта свода довести количество плавок до тридцати и при сдаче смены без устали повторял сменщикам о том, что за состоянием свода надо следить особенно тщательно. Никогда раньше он так ревностно не относился к работе, как в эти дни. Даже в обеденный перерыв не отходил от мартена, а закусывая на ходу, не отводил глаз от свода. Поэтому известие о порче свода Цинь Дэ-гуем взвинтило его, и он не знал, на ком сорвать свою злость.
И Юань Тин-фа потратил немало сил, чтобы отговорить его от глупой затеи, и только когда Чжан Фу-цюань после долгих уговоров нехотя согласился не делать этого, старый мастер пошел домой.
3
Ночные фонари светили особенно ярко. На тротуаре слегка покачивались темные тени деревьев. Прохладный ласковый ветерок освежил разгоряченное лицо Юань Тин-фа. Обычно ночью по пути домой ему в голову приходили только приятные мысли, но сегодня на душе было невесело. Подойдя к дому, он несколько раз постучал в дверь, но никто не открывал, и он рассердился еще больше. Когда раздетая жена появилась, наконец, в дверях, он сердито прикрикнул на нее:
— Ты что ж это спишь как мертвая!
— Я и не заметила, как уснула, да так крепко! — Дин Чунь-сю подошла к постели, набросила на себя платье и, направляясь в кухню, заботливо сказала: — Ты полежи немного, а я быстро подогрею тебе ужин.
— Не надо, я не буду есть, — остановил ее Юань Тин-фа и сел на кан.
— Ты не заболел? — обеспокоенным голосом спросила она.
Юань Тин-фа молча сидел на кане и курил. Жена внимательно посмотрела ему в лицо и подумала: «Нет, это не болезнь, просто у него плохое настроение, уж не случилось ли чего на работе?» Она еще немного помолчала и снова спросила:
— Сегодня у тебя была скоростная плавка? — С тех пор как муж начал приносить премиальные за скоростные плавки, Дин Чунь-сю стала проявлять особый интерес к его работе. Она делала отметки мелом на внутренней стороне двери о всех скоростных плавках, чтобы потом подсчитать, будет причитаться ее мужу за этот месяц премия или нет, и в соответствии с этим рассчитать расходы на будущий месяц. На следующий день после каждой скоростной плавки она готовила хороший обед, отмечая этим успех мужа.
Юань Тин-фа вначале не одобрял эту «дверную бухгалтерию» жены и частенько подсмеивался над ней, но вскоре и сам признал удобство ее затеи. В любой момент он мог точно узнать, каковы его успехи за текущий месяц. Для этого достаточно было поднять голову и взглянуть на дверь. И теперь, если жена по какой-либо причине забывала спросить его о результатах плавки, он сам говорил ей: «Рисуй еще один кружок!»
В этом месяце уже было нарисовано пять кружочков, и до премии еще недоставало пятнадцати. Дин Чунь-сю с нетерпением ждала, когда их наберется необходимое количество и можно будет точно рассчитывать на покупку шерстяного халата для ее матери.
— Не напоминай мне лучше об этом, и так на душе тошно, — сердито ответил, наконец, Юань Тин-фа. — За весь год у меня не было такой медленной плавки, как эта. Подумать только, девять часов двадцать минут! Ну, не позор ли это? — Вначале он не собирался рассказывать жене об этой, истории, считая, что с нее достаточно и домашних забот, но сейчас он сам хотел поделиться с ней своими мыслями.
Узнав причину плохого настроения мужа, Дин Чунь-сю успокоилась и сказала:
— Уже поздно, ложись лучше спать! Нечего тебе переживать из-за этого. Я слышала, что другие смены дают плавку за двенадцать часов, так что ничего страшного не случилось. Сегодня плавка шла медленно, а завтра сделаешь скоростную, ведь не разучился же ты!
Но ее утешение только растравило рану Юань Тин-фа, и он с болью в голосе сказал:
— Я сейчас чувствую себя так, словно у меня связаны и руки и ноги.
Это признание весьма удивило Дин Чунь-сю; она села на кан, взяла в руки веер, обмахнулась и с тревогой спросила:
— Этого я что-то не понимаю. Кто может связать тебя по рукам и ногам?
И Юань Тин-фа рассказал жене о том, что Цинь Дэ-гуй сжег свод печи и поэтому труднее сократить время плавки. Услышав, что во всем виноват Цинь Дэ-гуй, она с досадой воскликнула:
— Ай-й-я! Это просто удивительно! Раз он виновник такого несчастья, то почему же в стенгазете так его расхвалили?
— В какой стенгазете? — нахмурил брови Юань Тин-фа.
— Да в нашей — для домохозяек, где же еще? — Она в раздумье покачала головой и добавила: — Я сразу же подумала, что это очень странно. Цинь Дэ-гуй еще такой молодой, как же он мог тебя перегнать? Тут следовало бы разобраться!
Хотя слова жены и обрадовали Юань Тин-фа, он решил ее урезонить немного:
— А ты завтра почитай стенгазету получше, вот и узнаешь, в чем дело.
— Я смотрю, у вас начальство бестолковое, — продолжала ворчать Дин Чунь-сю. — Ясно ведь, что парень допустил ошибку, зачем же его так хвалить? Не говоря уж о тебе, я тоже возмущаюсь.
Видя, что жена и впрямь расстроилась, Юань Тин-фа поспешно остановил ее.
— Давай спать, в этом деле и без тебя разберутся!
— Я думаю, все ваши начальники ослепли! — не выдержала она. Ее очень встревожило, что в этом месяце муж не получит премии.
Юань Тин-фа был очень недоволен начальником и парторгом своего цеха, но к директору завода Чжао Ли-мину относился с большим уважением. Объяснялось это тем, что директор очень ценил Юань Тин-фа. При встрече с ним Чжао Ли-мин всегда доброжелательно улыбался и разговаривал дружеским тоном, а на каждом совещании директор обязательно интересовался его мнением.
Когда чествовали передовиков скоростных плавок, директор сам приколол красную розу к куртке Юань Тин-фа, и тот, глядя в радостно-возбужденные глаза директора, растрогался и подумал, что наконец-то действительно настало время, когда к рабочему стали относиться как к человеку. Ведь при японском и гоминдановском господстве на долю рабочего выпадало одно горе, его считали бесправным животным.
Поэтому Юань Тин-фа прервал жену:
— Зря ругаешь все начальство без разбора!
4
Юань Тин-фа впервые попал на металлургический завод при японцах. Он стал разнорабочим в мартеновском цехе: подметал пол, собирал разбросанные инструменты, носил чай. Сталь плавили в то время японские рабочие, китайцев к этому делу не допускали. Но Юань Тин-фа начал тайком присматриваться к японским мастерам, стал изучать их приемы работы. Японцы обычно, беря пробу металла, выливали ее в маленькую формочку, охлаждали водой, разбивали ударом молотка и по разлому устанавливали количество углерода в стали. Использованные куски металла они выбрасывали, а количество углерода записывали в специальный журнал.
Юань Тин-фа тайком подбирал выброшенные куски и украдкой смотрел в этот журнал. Как-то один из японцев заметил, что Юань Тин-фа поднял выброшенный кусок металла и рассматривает его.
— Ты разве понимаешь что-нибудь в этом? — презрительно спросил он.
Юань Тин-фа уже хотел было сказать, что ничего не понимает, но увидел в глазах японца презрение: «Где уж тебе, безмозглой свинье, разбираться в таких вещах!» — говорил его взгляд. И Юань Тин-фа холодно ответил:
— Кое-что понимаю!
— Вот как! — изумился японец и, не поверив ему, с презрением спросил: — Сколько? Углерода здесь сколько?
— Сорок две сотых процента! — не медля ни секунды, ответил Юань Тин-фа.
Японец взглянул на кусок металла и изменился в лице. Он обвел глазами окруживших их японских рабочих и воскликнул:
— Он слишком много понимает!
Японцы смотрели на Юань Тин-фа, как на врага. Затем разошлись, покачивая головами.
Когда на следующий день Юань Тин-фа явился на работу, ему сообщили, что его перевели разнорабочим в столовую. С досады он не находил слов, но что можно было поделать, когда всем управляли японцы? И он мыл посуду, убирал столы, выносил отбросы, только иногда со злости нарочно ронял тарелку.
Снова попал он в мартеновский цех только в 1945 году, после капитуляции Японии, Он вошел в цех и остановился в изумлении: здесь было тихо, словно в затерянной в горах кумирне. В мартенах не горел огонь, повсюду валялись обломки кирпича, перевернутые вагонетки, руда.
Гоминдановцы пустили, наконец, два мартена, и Юань Тин-фа стал бригадиром. «Теперь-то, — думал он, — я потружусь для родины». Откуда он мог знать, что все останется по-прежнему и гоминдановцы окажутся ничуть не лучше японцев? К тому же заработанные деньги все время падали в цене: стоило полежать им день-два дома, и уже за «их ничего нельзя было купить. Опять настали тяжелые дни.
Только после освобождения города от гоминдановцев Юань Тин-фа смог полностью раскрыть свой талант сталевара. И жить стало легче. Он чувствовал, что отныне вся его жизнь навсегда связана с мартеном. Цех стал для него родным домом. Теперь у него было два дома: в одном он отдыхал, в другом — работал. В выходные дни другие рабочие ходили в кино, в парки, а он садился на велосипед и ехал на завод посмотреть, как идет плавка. Если же шел дождь или какие-нибудь дела задерживали его дома, он курил и подолгу смотрел на заводские трубы. По цвету дыма он безошибочно определял, как идут дела на заводе.
5
На следующий день Юань Тин-фа проснулся только около десяти часов утра. Жена подала ему завтрак и недовольным голосом сообщила:
— Я дважды прочитала стенгазету, но в ней ничего нового — все то же, что и вчера было.
Юань Тин-фа невольно улыбнулся:
— Ты это о чем?
— Хм, уже забыл! А я так вот если уж что приму близко к сердцу, так не успокоюсь до тех пор, пока не выясню все до конца! — И, нахмурив брови, Дин Чунь-сю сердито добавила: — В «дацзыбао» ничего нет об аварийном положении со сводом мартена. Цинь Дэ-гуй по-прежнему красуется во всем блеске!
Юань Тин-фа ничего не ответил и продолжал есть. Он хорошо знал привычки цехового начальства: когда дело шло о рекордах, оно быстро оповещало об этом, а когда надо было признавать ошибки, то спешить не любили.
Поспав еще после завтрака, во второй половине дни Юань Тин-фа отправился на завод. Около заводских ворот он увидел бросающуюся в глаза, написанную красными иероглифами «дацзыбао», рассказывающую о новом рекорде Цинь Дэ-гуя. Она была такой яркой, что останавливала внимание проходивших мимо рабочих других предприятий. Вверху крупными иероглифами было написано: «Чрезвычайное сообщение». Текст «дацзыбао» сопровождался рисунком: одетый в спецовку рабочий несся вперед на самолете.
Когда вчера Юань Тин-фа впервые увидел эту «дацзыбао», он был изумлен тем, что его перегнал Цинь Дэ-гуй. Сейчас же он только улыбнулся и покачал головой. Он внимательно осмотрел доску, но не увидел на ней никаких сообщений о проступке Цинь Дэ-гуя и, холодно улыбнувшись, прошел в цех.
Около входа в диспетчерскую он снова увидел огромный плакат о рекорде Цинь Дэ-гуя, а в стороне висело написанное мелкими иероглифами небольшое сообщение о том, что в смену Цинь Дэ-гуя потек свод мартена. Однако из сообщения нельзя было понять причину этого. Юань Тин-фа понял, что сообщение вывешено по распоряжению парторга Хэ Цзы-сюе, но при мысли о том, что руководство цеха незаслуженно превозносит достижение Цинь Дэ-гуя, он невольно нахмурил брови. Он решил, что с Хэ Цзы-сюе больше разговаривать не стоит, и пошел в заводской клуб. Раскрыв свежую городскую газету, он и в ней увидел сообщение о рекорде Цинь Дэ-гуя. В заметке говорилось, что такая скоростная плавка выдана впервые за все время после восстановления завода и что качество выплавленной стали полностью соответствует установленному стандарту. Юань Тин-фа от негодования даже покраснел. «А о своде — ни слова!» Он понимал, что сообщение в городской газете гораздо важнее, чем все стенгазеты и «дацзыбао», и считал, что именно оно может серьезно повредить делу. «При таком начальстве это приведет к аварии!»
Вскоре Юань Тин-фа снова заступил на смену. Вечером, перед окончанием рабочего дня, в мартеновский цех зашли директор и секретарь заводского парткома. Около девятого мартена они остановились, и директор сказал секретарю парткома:
— Вот познакомься, товарищ Юань Тин-фа — первый мастер сталеварения на нашем заводе.
Это польстило Юань Тин-фа, он скромно улыбнулся и сказал:
— Что вы, что вы!.. — но потом, невольно вспомнив заметку в газете, холодно добавил: — Цинь Дэ-гуй уже перегнал меня!
— Цинь Дэ-гую еще надо подучиться, — улыбнулся директор. — Он сжег свод печи, и поэтому его рекорд не так уж замечателен, — он повернулся к парторгу. — Старина Юань — самый опытный мастер скоростных плавок.
Когда Лян Цзин-чунь поинтересовался, почему подожжен свод печи, Юань Тин-фа тихо ответил:
— Нужно было бережнее относиться к мартену, тогда бы этого не случилось…
Лян Цзин-чунь, решивший познать все секреты сталеварения, попросил его:
— Покажите мне, пожалуйста, в каком месте поврежден свод.
Юань Тин-фа снял с головы свой капюшон с защитными очками и подал его секретарю парткома. Лян Цзин-чунь снял свою кепку, надел капюшон, опустил на глаза очки и подошел к печи. Однако он ничего не увидел, кроме бурлящего металла.
— Вы смотрите вверх, вон туда! — крикнул Юань Тин-фа, вытягивая руку в нужном направлении.
В лицо Лян Цзин-чуню дохнуло сильным жаром, он поспешно отвернулся от печи, но, увидев, что Юань Тин-фа прикрывает лицо рукавом, он сделал то же самое и снова заглянул в печь.
— Видите наплывы, как сосульки? — спокойно спросил его стоящий рядом Юань Тин-фа с таким видом, словно температура печи на него совершенно не действовала. Лян Цзин-чунь продолжал упорно смотреть в огненное чрево мартена. Внезапно запахло горелым, и Юань Тин-фа поспешно оттащил его от печи. Потушив начинавший тлеть рукав, он сказал:
— Тут можно находиться только в брезентовой спецовке.
— А почему все-таки «течет» кладка свода? — поинтересовался Лян Цзин-чунь.
— Из-за высокой температуры, которая превышает точку плавления кирпича, из которого сложен свод.
— Это я понимаю. Меня интересует работа бригадиров. Почему у одних свод течет, а у других нет?
— Причин основных тут три: во-первых, неосторожность; во-вторых, лень — не хочется лишний раз взглянуть на свод; а в-третьих, желание во что бы то ни стало выдать скоростную плавку, пусть даже ценой аварии.
— В данном случае почему это произошло? Как ты думаешь?
— Это еще не успели выяснить! — ответил за мастера директор.
— Товарищ Юань Тин-фа, — продолжал допытываться парторг, — ты работаешь с Цинь Дэ-гуем на одной печи, ведь ты должен это знать лучше других?
— Да как сказать, — почесал затылок Юань Тин-фа, — тут очень трудно решить. Ведь Цинь Дэ-гую уж очень хочется вырваться вперед других, а это опасно для мартена… — Похоже было, что Юань Тин-фа чего-то не договаривал. Он был убежден, что Цинь Дэ-гуй нарочно поджег свод, лишь бы установить новый рекорд. — Я говорил с Цинь Дэ-гуем, но он все сваливает на первого подручного, хотя и не прав. Во время завалки мартена свод никак не мог сгореть, и первый подручный поэтому здесь ни при чем. По-моему, дело только в халатности Цинь Дэ-гуя, и он сам должен признать это. А он не хочет сознаваться.
Лян Цзин-чунь помолчал и ничего не ответил. Прощаясь с Юань Тин-фа, он крепко пожал ему руку.
— Очень рад, что познакомился с тобой, товарищ Юань Тин-фа. Когда у тебя найдется свободная минутка, я хочу еще поговорить с тобой, узнать все секреты сталеварения.
Юань Тин-фа чувствовал себя с новым секретарем парткома так, словно встретился со старым другом. Ему очень льстило то обстоятельство, что директор в таких теплых выражениях представил его секретарю парткома.
6
В двенадцать часов ночи снова заступал на смену Чжан Фу-цюань. Раньше он работал первым подручным в бригаде Юань Тин-фа и всегда прислушивался к его мнению. Это очень нравилось старому мастеру, и тот рекомендовал Чжан Фу-цюаня на должность бригадира.
Придя в цех, Чжан Фу-цюань сразу же стал просматривать сменный журнал. Увидев, что в последнюю смену Цинь Дэ-гуй варил металл долго, он не мог сдержать улыбки. Но при взгляде на результаты Юань Тин-фа он нахмурил брови: время его плавки было слишком большим на этот раз.
— Мастер Юань, — начал он, — ты что ж отстаешь от Цинь Дэ-гуя? Тебе стыдно отставать! Меня просто бесит то, что он тебя обгоняет.
— А ты посмотри, какой ценой он достиг этого рекорда! — в голосе Юань Тин-фа прозвучали нотки презрения. — Я не могу поступать так, как он.
Не успел Юань Тин-фа прийти домой, как жена начала выкладывать очередные новости:
— Я сегодня чуть не переругалась с председательницей совета домохозяек тетушкой Ян. Я говорю: почему вы не напишете в стенгазете, что Цинь Дэ-гуй сжег свод мартена? А она мне: об этом, мол, нет никаких сообщений с завода, а сама она не имеет права, видите ли, этого сделать. Тогда я ее спрашиваю: а почему бы ей не разузнать все по телефону? А она отвечает, что у нее и без того дел много, и раз нет сообщения с завода, то нечего им надоедать. «Как это так надоедать? — говорю я. — Обязательно надо спросить, может быть, там просто забыли сообщить об этом!» Тут она и говорит с этакой кислой миной, что у нее нет свободного времени. Я рассердилась и заявила ей, что она относится к своему делу спустя рукава. Не успокой нас другие женщины, так я и не знаю, до чего бы мы дошли…
Юань Тин-фа слушал жену и только качал головой. Он думал, что жена его вмешивается не в свое дело.
Дин Чунь-сю посмотрела на молчавшего мужа и снова принялась за свое:
— Некоторые начали уговаривать меня: «И что ты зря волнуешься, тетушка Юань?» Ты, мол, попроси мужа, пусть он установит новый рекорд, и все будет в порядке. Я подумала, что они действительно правы. А затем меня зло взяло: только и тараторят — Цинь Дэ-гуй да Цинь Дэ-гуй, о нем в газетах пишут… Вот я и думаю, что ты должен теперь установить рекорд. Ведь у тебя есть опыт!
— Хм, я вижу, что и тебе тщеславие покоя не дает, — невесело усмехнулся Юань Тин-фа.
— А разве меня это не касается? — возразила жена. — Ты сварил так много скоростных плавок, а я никогда не слышала, чтобы мне говорили: «Как я вам завидую, ведь вы жена мастера скоростных плавок!» — или чтобы за моей спиной люди шептали: «Посмотрите, вон идет жена мастера скоростных плавок!» — Она замолчала и продолжала уже другим, более спокойным и ласковым голосом: — Я только знаю, что о достижениях каждого выдающегося рабочего обязательно печатают в газетах, чтобы все узнали о его славе. Вот я и думаю, что ты обязательно должен заслужить такой почет.
— Я вижу, что тебя уже можно избирать в совет домохозяек. Во время следующих выборов я непременно выдвину твою кандидатуру, — пошутил Юань Тин-фа. — А если такой член совета будет меня все время агитировать, то мне ничего не останется другого, как установить новый рекорд.
— И зачем ты стараешься сбить меня с толку? — проговорила Дин Чунь-сю. — У меня ведь что на уме, то и на языке. — В глубине души она была не прочь принять участие в работе совета домохозяек.
Подав ужин, Дин Чунь-сю неожиданно рассмеялась:
— Я совсем забыла тебе сказать: Чжан Фу-цюань сегодня принес нам помидоры и зеленый перец. Говорит, что это ему прислали из дома. Можешь догадаться, с чего это он вздумал делать нам подарки? Ведь раньше этого никогда не было! — Лицо Дин Чунь-сю приняло серьезный вид. — Ты ничего не заметил? С тех пор как Чжан Фу-цюань познакомился у нас с Сунь Юй-фэнь, он зачастил к нам и все время расспрашивает о ней. А я подзадориваю его. «Если тебе нравится Сунь Юй-фэнь, — говорю я ему, — то я могу сосватать».
— Ты уже и здесь успела! — рассмеялся Юань Тин-фа. — Я думаю, что если однажды выдастся дело, в которое ты не сможешь сунуть носа, то ты этого не переживешь.
Дин Чунь-сю сердито поджала губы.
— Девушке уже двадцать лет, матери ее здесь нет, я ее двоюродная сестра и должна ей помочь. А если Чжан Фу-цюань ей не нравится, то и дело с концом, неужели я стану принуждать ее?
Юань Тин-фа отложил куайцзы и со смехом предложил:
— Давай лучше спать, я признаю себя побежденным.
Улегшись в постель, Дин Чунь-сю вскоре крепко уснула. Но к Юань Тин-фа сон никак не шел. Подавай ей новый рекорд, видите ли. По его мнению, во всем этом была виновата стенгазета, и особенно заметка в городской газете. Это, конечно, неприятно, но как бы там ни было, а сам он в глубине души мечтал об установлении нового рекорда. Ибо, как бы люди его ни хвалили, а рекорд все-таки принадлежит Цинь Дэ-гую, а не ему.