Книга, найденная Флейшманом, вдохновила Риту. Она начала созывать совещания. Совещания со своими сотрудниками, потом с Мерседес. Она решила переориентировать «Пульс» на триллеры — может, даже совсем отказаться от обязательного медицинского антуража.

— Я хочу сказать, подумайте об этом. Название серии — «Пульс». В этом ведь есть что-то тревожное, не так ли?

Мы кивали.

— Тогда почему мы отдаем триллеры на медицинские темы в другие серии? Какой гений решил, что мы должны издавать исключительно жизнеописания сельских врачей, да еще и истории о том, как медсестры влюбляются в миллионеров?

Никто из нас не прикоснулся бы к такой истории даже в перчатках из латекса.

Касси во время всех этих совещаний о видоизменении серии молчала, но я чувствовала: под внешним спокойствием что-то зреет. Ее идею о полицейском участке задвинули. Трой вспомнил, что «Газель букс», наш главный конкурент (где он раньше работал), давно и успешно издает такую серию.

— Может, ты там и почерпнула свою идею, — сказал он Касси во время обсуждения.

Я думаю, он говорил о том, что она позаимствовала эту идею на подсознательном уровне, но, судя по тому, что цветом лица Касси сравнилась с банкой кока-колы, она решила, что ее обвиняют в плагиате.

Круто.

Но при этом она вбила себе в голову, что я снова взяла над ней верх. Действительно, Рита везде расхваливала меня за то, что я вытащила книгу, которая заставила ее переосмыслить концепцию «Пульса». Но этого, как полагала Касси, не случилось бы, если б она не озвучила на еженедельном совещании идеи о полицейском участке, после чего я помчалась домой, пытаясь придумать, чем бы перебить ее предложение.

— Не понимаю, с какой стати так суетиться, — заявила Касси, когда мы (она — чуть впереди, Андреа и я — следом) возвращались с очередного совещания о реформировании «Пульса». — Такие истории популярны много-много лет.

Андреа хмыкнула:

— Да, конечно, а твоя идея о полицейском участке — гром с ясного неба. Знаешь, если б ты еще немного подумала и добавила к концепции музыку, мы бы могли назвать новую серию «Копрок».

Касси застыла на пороге своего кабинета, на лице читалось страстное желание убить одну из нас. Причем явно не Андреа. Хотя Андреа только что высмеяла ее, смотрела Касси на меня.

Вместе с Андреа я вошла в ее кабинет и закрыла за собой дверь, только для того чтобы избежать кинжальных взглядов Касси. Они просто пропарывали мне спину.

— Ты бы с ней полегче, — заметила я. — Такое ощущение, что она вот-вот взорвется.

Андреа взяла со стола последний номер журнала «Книжный мир» («Ка-эм», как мы его называли) и сразу раскрыла на последней странице.

— Хрен с ней. — Андреа уже просматривала объявления о приеме на работу. — Может, у нее перестанет свербить в заднице.

— Она прямо-таки лезет из кожи вон.

Андреа коротко глянула на меня.

— А что тогда можно сказать о тебе и твоей новой авторше? Ты стараешься показать, что мы ни на что не годимся?

Я начала привыкать к стилю Андреа, но еще впадала в ступор, когда сама попадала на едкий язычок.

— Н-нет, я только… — залепетала я.

Она качала головой.

— Ты хочешь заставить меня найти новую работу до того, как я сочту нужным серьезно заняться этой проблемой?

У меня отвисла челюсть. Я заставляю ее искать новую работу? Заставляю?

— Шучу. — Андреа рассмеялась. — Господи, да на тебе лица нет.

Я вернулась к себе. А секундой позже — я еще только думала, чем заняться, — Линдси плюхнулась на стул у моего стола. Она вся дрожала, и я это слышала, потому что на ней была блузка с эполетами из бусинок.

— Я уволена!

— Что?

— Ну, меня уволят.

— Что случилось?

— Я напортачила. Отправила автору, книгу которого Рита хотела взять, письмо с отказом, а потом сунула письмо Риты с согласием взять книгу в чью-то рукопись, которая пришла самотеком.

Я начала понимать паранойю Риты, связанную с почтой.

— Что теперь делать? — простонала Линдси.

— Думаю, тебе нужно немедленно пойти к Рите каяться. Скажи, что позвонишь авторам и извинишься за допущенную ошибку.

Линдси уже не просто дрожала, ее трясло.

— Это будет кошмар! Ты можешь представить себе автора, который шесть месяцев ждал ответа, а потом ему звонит какая-то букашка вроде меня и говорит о допущенной ошибке?!

Я могла. Более того, иной раз меня удивляло, что еще ни один обозленный писатель не ворвался в издательство с автоматом Калашникова наперевес.

— Другого пути нет, — твердо заявила я. Окажись я на ее месте, меня бы тоже трясло. — Придется тебе держать удар. Мы все ошибаемся.

Линдси посидела, сжавшись в комок. Потом вскинула голову:

— Ладно. Да, ты права. — Она прищурилась. — Знаешь что? Ты мне нравишься. Не хотела бы пойти на свидание?

Вопрос застал меня врасплох.

— С тобой?

— Нет. — Глаза у нее округлились. — Видишь ли, я знаю одного парня, отличный, между прочим, парень…

— Ну-ну, — произнесла я неуверенно.

— Правда, я не могу сказать о нем ничего плохого. Только хорошее.

Таким же тоном моя мать предлагала отведать творога, который какое-то время постоял на столе. Мысленно я уже отмахивалась обеими руками и пятилась.

— Как его зовут?

— Роуди.

Да, такое имя слышишь не каждый день. Было в нем нечто интригующее, клинтиствудское. Я наклонилась вперед.

— Он ковбой?

— Нет, Господи, конечно, нет. Он из Нью-Хэмпшира. — Линдси пожала плечами. — Его настоящее имя Гарольд Мецгер. Отец дал ему это прозвище еще в детстве. Может, ему не нравилось имя Гарольд. — Она наморщила лоб. — Хотя, с другой стороны, зачем тогда он так назвал сына?

— Сработало?

Она воззрилась на меня:

— Сработало что?

— Роуди подходит ему больше, чем Гарольд?

— Скорее нет, чем да. — И, заметив, что я теряю интерес к разговору, быстро добавила: — Слушай, он действительно хороший парень. Я давно его знаю. — Вздохнула. — Не то чтобы какой-то тюфяк, но в последнее время у нас как-то не ладится, и…

— Подожди, — остановила я ее. — Он твой бойфренд?

Она кивнула.

— Твой нынешний бойфренд?

— Да, но мы… ты понимаешь, уже не любим друг друга. Просто живем вместе.

— Линдси…

— Он правда хороший человек. Я думаю, с кем-то еще ему было бы лучше. Я собиралась привести его на рождественскую вечеринку, чтобы на него кто-нибудь клюнул, но до нее еще так далеко. Меня скорее всего уволят раньше.

— Почему ты хочешь избавиться от него, если он такой хороший?

— Потому что вместе нам скучно, и меня это ужасает. Раньше мы ходили по клубам. Вчера вечером посмотрели «Марш пингвинов» на DVD и легли спать в десять часов. И он не зануда, нет. До того как начал работать в бесприбыльных продажах, играл на бас-гитаре в неплохой рок-группе. Мне с ним скучно, потому что я его слишком хорошо знаю. И он такой правильный. Хочет жениться, завести детей. Я постоянно говорю, что мне двадцать три и как минимум до тридцати я не собираюсь так круто менять свою жизнь. Будь мне сейчас тридцать, лучше Роуди я бы никого не нашла.

— Так почему тебе не уйти? Или не сказать, чтобы он ушел?

Линдси тяжело вздохнула.

— Потому что он такой хороший. Как щенок. Щенок, который по выходным стирает мое белье.

Что ж, она меня заинтриговала.

— Стирает твое белье?

— Да, и в нашем доме нет прачечной. И он это белье никуда не отдает. Каждую субботу сидит в «Ландромате» два часа, все делает сам.

— Господи, Линдси!

Она чуть не плакала.

— Знаю, знаю. От таких парней не избавляются. Это плохо, неправильно. Вот я и пытаюсь его устроить.

— А почему ты обратилась ко мне?

Она прикусила губу.

— Я подумала — может, ты одинокая. Ты никогда не говорила о бойфренде.

— Ясно.

— Вот я и… Что ты скажешь?

Я покачала головой. Ее предложение меня не заинтересовало. Хотя мне и захотелось узнать, что такое бесприбыльные продажи.

— Только одно свидание, — не унималась Линдси. — Одно. Это никому не повредит.

Я точно знала, что мне не повредит, потому что последний раз ходила на свидание месяцев шесть назад. Однако встречаться с бойфрендом Линдси? Нет уж. Такое не укладывалось ни в какие рамки.

Но сама-то я в рамки укладывалась, живя рядом с парнем, который мне нравился, и испытывая постоянную неудовлетворенность?

Вряд ли.

И Линдси хороша: иметь постоянного бой-френда и пытаться передать его, как палочку в эстафете!

Она тяжело, печально вздохнула.

— Я никогда от него не избавлюсь, так?

На этот вопрос я ответить не могла, но, наблюдая, как она выходит из кабинета, почувствовала укол жалости. Вот, значит, к чему может привести постоянство…

Роуди. Господи, как это жестоко! Подруга без его ведома выставила беднягу на аукцион. Я подумала, что должна обязательно вспомнить об этом, когда в очередной раз начну жалеть себя.

Работа в большой компании не лишена плюсов. Первый — зарплата. В начале месяца я не только смогла заплатить за квартиру, но у меня осталось достаточно денег, чтобы пригласить Флейшмана и Уэнди на праздничный бранч. И подстричь Макса, и купить ему новый ошейник. Я пополнила запас компакт-дисков и приобрела новые простыни, а также красивые часы — подарок маме на день рождения. И даже после всех этих расходов на счету оставалось достаточно денег, так что у меня не возникало желания броситься в реку с Уильямсбургского моста.

И не стоит забывать о престиже! Давайте честно признаем: быть на побегушках у француженки не так уж и почетно. Теперь же я могла похвалиться и кабинетом, и личными бланками. А когда принесли мои визитки, я минут тридцать только глазела на них… и гадала, хватит ли их, чтобы разослать всем моим давним друзьям. И кое-кому из тех, кто в число друзей не входил. Я представила себе, как Брук Майнингер (в средней школе я однажды подслушала, как она сравнивала меня с Рози О'Доннелл) вскрывает конверт и вынимает мою визитку:

«Кэндллайт букс»

Третья авеню, 231, Нью-Йорк

Ребекка Эббот

Младший редактор

212 555 0273

CANDLELIGHTPUBLISHING.ORG

«Книги — наша страсть»

Алые буквы на белоснежной бумаге. Красивый шрифт. Класс. Я не отправила мою визитку Брук Майнингер (сдержалась), но, разумеется, послала всем родственникам.

На родителей мои достижения произвели впечатление. Один их сын стал педиатром, другая дочь работала в юридической фирме, но они были в таком восторге, словно я совершила нечто выдающееся. Наверное, ожидали, что мой удел — жить в коробке из-под холодильника.

Мама не уставала перечислять мне тех знакомых, которые, по ее словам, читали книги, изданные «Кэндллайт».

— Сама-то я, разумеется, дамские романы не читаю, разве что иногда беру в библиотеке. Мне нравятся короткие. Легко читаются, а это мне и нужно после того, как уйдут внуки.

— Хорошо, будут тебе короткие, пришлю, — пообещала я.

— Нет, не нужно! — В ее голосе зазвучала тревога. — Теперь я буду покупать их, зная, что от продаж зависит твое благополучие.

Я рассмеялась:

— Не волнуйся, мама. «Кэндллайт» и так получает кучу денег от других людей, которые не читают дамские романы, но покупают наши книги.

Отца книги не волновали. Он заговорил о материальном.

— А какой ты получила социальный пакет? — спросил он.

— Э… полагаю, хороший.

— Полагаешь? Разве ты не обсудила этот вопрос перед тем, как поступила на работу?

— Папа, я не уверена, что был повод для обсуждения. Я точно знаю, что у меня есть медицинская страховка и компания полностью оплачивает услуги дантиста.

— Тебе нужно провериться.

— Что?

— Пройти диспансеризацию. Господи, разве ты не думаешь, что должна заботиться о своем здоровье? — И это говорил человек, который любил все жареное. — А как насчет отпуска?

— Я думаю, две недели… или что-то вроде.

Я услышал, как он, накрыв микрофон ладонью, жалуется матери: «Ты только послушай! Она думает!»

— Папа…

— Может, теперь ты сможешь снять себе квартиру?

— У меня есть квартира.

— Ну… — Он вздохнул. Я сразу поняла, к чему он клонит. — Квартиру только для себя. Или хотя бы с одной соседкой. — Отцу очень не нравилось, что один из моих соседей — мужчина. Флейшмана он никогда не жаловал. — Этот парень, который крутится около тебя… как там его зовут? Тот, что ведет себя как твой бойфренд, но таковым не является.

— Ты знаешь, как его зовут. Он провел в твоем доме прошлое Рождество.

— Точно. Может, теперь ты сможешь сказать ему, что пора искать новое место жительства? Хотя я не понимаю, почему ты не сделала этого гораздо раньше. Теперь ты очень привлекательная девушка, знаешь ли.

«Теперь», — сказал он. А ведь и прежде папа говорил, что я привлекательная, словно не замечал, что я была толстухой.

Я попыталась сдержать раздражение. Знала, что он говорит не о прошлом. За первые восемнадцать лет научилась находить скрытые оскорбления в самых невинных фразах. Нет, он советовал мне отделаться от Флейшмана по другой причине: боялся, что я не успею найти мужа до того, как снова растолстею.

— Флейшман — мой друг, папа.

— Знаешь, я тут прочитал в одном журнале о таких, как он, пока сидел в приемной у врача. Видишь, я пользуюсь положенным социальным пакетом.

Я напряглась.

— Подожди. Ты прочитал в журнале о Флейшмане?

— Конечно. Таких, как он, выделили в особую категорию. Они называются метросексуалами.

Я прикрыла трубку рукой, чтобы он не услышал моего гогота. С удовольствием представила себе, как отец, приверженец консервативных взглядов, осваивает популярную социологию в приемной врача.

— Думаю, ты прав.

— И ты считаешь, это хорошо? — спросил он озабоченным тоном.

— Проводились специальные исследования, папа. Это врожденное. Такие уж они от природы.

— Если будешь умничать, я передам трубку твоей матери, чтобы она смогла продолжить рассказ о том, что читали в этом мире последние тридцать лет.

Я рассмеялась. Знала — он этого не сделает, поскольку относился к тем людям, которые старались не затягивать разговоры, чтобы не дать слишком уж нажиться на них телефонной компании. Он заставил меня пообещать, что буду усердно трудиться и схожу к врачу, а я обещала, что постараюсь не вызывать нареканий, которые могут привести к моему увольнению.

— Увольнению?! — воскликнул он. — С какой стати им тебя увольнять? Они должны радоваться тому, что ты работаешь у них, Бекки!

Я быстро закруглилась, чтобы не начать всхлипывать. Такой уж у меня отец. Сначала ругает, а потом начинает расхваливать.

Но через несколько недель я начала склоняться к мысли, что он прав. Не в том, конечно, что «Кэндллайт» повезло со мной. Но вот навязчивый страх перед грозящим мне увольнением отступил. Я начала расслабляться. Проявлять интерес к общению с сослуживицами. Стала настолько спокойной, что впадала в панику уже не при каждом телефонном звонке. И желудок перестало жечь, когда утром я поднималась на лифте в редакцию.

Собственно, по утрам я уже с нетерпением ждала того момента, когда войду в лифт. Ведь всякий раз появлялся шанс подняться наверх наедине с Красавчиком.

Вот до какой степени мне хотелось чего-то романтического.

Как-то утром я вошла в кабину лифта и обнаружила там Андреа. Выглядела она подавленной.

— Что-то не так? — спросила я, подозревая, что очередное собеседование о приеме на работу закончилось неудачно.

Она пожала плечами:

— Обычная тоска, которая накатывает, когда я вхожу в лифт и не вижу мистера Неотразимого.

Мистер Неотразимый?

— Ты про Красавчика?

— Кого?

— Мужчина в лифте. Светлые волосы. Мечтательные карие глаза.

Андреа просияла.

— Ты тоже его видела?

Словно повстречала еще одного человека, который видел гигантских белых кроликов. Я кивнула:

— Несколько раз говорила с ним.

— Я говорила с ним несколько лет.

Я постаралась подавить ревность.

— Интересно, где он работает.

Андреа загадочно улыбнулась:

— Раньше я представляла себе, что он шпион или что-то в этом роде. Но в конце концов решила, что лучше об этом не задумываться. Он просто парит где-то над нами. Посланник небес.

Мы обменялись впечатлениями, пытаясь определить, к кому из нас особо благоволит этот лифтовой Адонис. Андреа утверждала, что его истинная любовь — она, но я стояла на том, что она не права. Мы продолжали спорить, когда вышли из лифта.

— Подумаешь, подержал тебе дверь, — фыркнула Андреа. — Однажды он коснулся моего локтя.

— А мне один раз дал бумажную салфетку.

Она ахнула.

— Когда?

Прежде чем я успела рассказать о бумажной салфетке и помаде на зубе, меня позвала Мюриэль.

— Ребекка, можно тебя на минутку?

Я резко остановилась, обернулась.

— А что такое?

— Я хотела узнать, появилась ли у тебя возможность прочитать рукопись моей подруги.

Уже? За кого она меня принимает? На курсы скорочтения меня никто не посылал. Прошло лишь несколько недель после нашего ленча в «Бомбей-палас». А может… Ладно, полтора месяца.

— Еще нет. Но она уже первая на очереди.

Этой фразе я научилась у других редакторов. Ее придумали для того, чтобы успокаивать авторов, которые ждали месяцы и месяцы. И между прочим, фраза эта приносила желаемый результат.

— Отлично, — кивнула Мюриэль. — Я так и передам Мелиссе.

Так звали ее подругу. Мелисса Макинтош. Я вспомнила, как полтора месяца назад, взглянув на титульную страницу, сунула рукопись в одну из груд папок, где она сейчас и пребывала. Испытывая уже знакомое чувство редакторской вины, я дала себя слово по возвращении в кабинет прочесть рукопись. И слово сдержала. Во всяком случае, вернулась в кабинет и взяла папку с полки.

Но как только взглянула на титульную страницу, сердце упало.

«Ранчер и леди»

Роман Мелиссы Макинтош

Известно, что нельзя судить о книге по обложке, но ведь так все и судят, не правда ли? Именно по этой причине издательство «Кандллайт» тратило сотни тысяч долларов на художественную редакцию и фокус-группы. Иначе читатели не смогли бы понять, о чем книга, с одного взгляда на ее название.

Вот и здесь все можно было сказать сразу: книга «Ранчер и леди» не могла приглянуться читателям. Хотя бы потому, что ранчеры и леди уже имели место быть как минимум в двух сотнях книг, выпущенных издательством. Я не проработала здесь и двух месяцев, но уже это знала.

Не оставалось ничего другого, как перевернуть титульную страницу и начать читать. Вдруг текст меня удивит? Ранчер будет не похож на всех прежних ранчеров. И героиня, в отличие от стереотипной, переходящей из рукописи в рукопись, из книги в книгу, будет знать, где у коровы голова, а где — вымя. Такое могло случиться.

Но в этот момент в дверь постучали, и на пороге появилась Рита, очень взволнованная.

— В уик-энд пятнадцатого моя племянница выходит замуж. — Она рухнула на стул. — На этот же уик-энд намечена конференция.

Я не поняла.

— Какая конференция?

— Региональная конференция РАГ. Я решила, что ты поедешь вместо меня.

Я предположила, что меня просят ехать не на свадьбу (хотя от Риты можно было ожидать и такого). Конференция! Первая в моей жизни. Сердце у меня учащенно забилось.

— И где она будет проходить?

— В Портленде, штат Орегон.

Орегон. Как интересно! Западнее Чикаго я не бывала. Орегон дальше, гораздо, гораздо дальше. Возможно, в четырех часах лета.

Я ненавидела самолеты. Нет, не просто ненавидела. Боялась их до смерти.

Ладони начали потеть.

— Тебе понравится. И придется произнести короткую речь…

Тут я ее прервала.

— Речь? — пискнула я. — Речей я не произносила со школы. Делала доклад о Латвии на уроке истории и вогнала в сон весь класс, вместе с учительницей.

— Но тогда ты, наверное, нервничала. Да и что ты могла знать о Латвии?

А что я знаю о любовных романах?

Но этот вопрос остался невысказанным.

— Все у тебя получится. Ты им понравишься.

Я в этом очень сомневалась.

— И о чем должна быть речь?

Она на мгновение задумалась.

— О сюжете.

— Просто… о сюжете?

— Да! О сюжете можно много чего сказать.

Наверное, так оно и было, но я сомневалась, что рассуждать о сюжете следовало именно мне. Я не жаждала выступать перед большой аудиторией. От одной мысли об этом меня бросало то в жар, то в холод.

— Волноваться не стоит, — продолжила Рита. — В речи всегда неплохо упомянуть о нескольких расхожих штампах. Авторы это любят.

Я наклонилась вперед.

— Например?

— Ну, сказать о том, как авторы любят начинать главу словами «Прошло два года» или «Девять месяцев спустя».

— Какое отношение имеет это к сюжету?

— Никакого. Но мне нравится говорить о расхожих штампах. — Она покачала головой. — «Девять месяцев спустя». Безвкусица.

Я задумалась.

— А если действительно прошло девять месяцев?

Рита пожала плечами:

— Просто не люблю этого. Указывает на недостаток мастерства. И не выношу двадцатистраничных прологов. Да, можно сказать авторам, чтобы они не слишком налегали на пословицы и поговорки. Это всегда дельный совет.

— Да, но… при чем тут сюжет?

Рита хохотнула.

— Я уверена, что могу рассчитывать на тебя. Ты отлично справишься. И храни квитанции. Кэти Лео требует, что к отчету о расходах прилагались все подтверждающие документы.

Когда Рита ушла, я застыла на стуле как парализованная. Терпеть не могу публичных выступлений.

А ведь еще предстояло лететь на самолете. Туда и обратно.

Может, лучше сосредоточиться на речи?.. Я тут же начала набрасывать варианты… потом один за другим отправляла листки в корзину для мусора. Стоило мне миновать: «Привет, меня зовут…» — как я представляла себе сотню писателей, которые смотрит мне в рот, и лоб покрывался потом.

Кстати, как выглядит аудитория, забитая мастерами любовной прозы? Как вообще выглядит автор дамских романов? Я еще ни одного не видела.

В дверь резко постучали. На пороге возникла Касси. Похоже, она наливалась желчью в своем кабинете и поднялась со стула, лишь почувствовав, что вот-вот лопнет.

— Рита сказала тебе, что ты летишь в Портленд? На конференцию РАГ?

Я кивнула. Да, очень уж тонкие здесь стены. Нужно всегда помнить об этом.

— Почему она посылает тебя?

— Э… Точно не знаю. Спроси у Риты.

Она переминалась с ноги на ногу.

— Дарлин Пейдж — моя авторша, и она живет в Портленде.

Дарлин Пейдж входила в четверку авторов, которых Касси выкрала у меня, едва я заняла этот кабинет.

— И Синтия Шмидт — моя авторша! Она из Медфорда, штат Орегон, и уже сообщила мне, что будет на конференции. Почему Рита не посылает меня?

Еще недавно я была бы готова на что угодно для любого, кто предложил бы заменить меня в этой деловой поездке. Но теперь…

— Я уверена, у Риты есть на то причины, Касси. — И как же мне это нравилось! — Более того, она подчеркнула, что должна ехать именно я. Возможно, считает, что ты еще не готова для участия в таких важных мероприятиях.

Глаза Касси сверкнули.

— Не смотри на меня свысока! Если ты не знаешь, то я скажу, что в прошлом году ездила на конференцию в Мемфис! И это была куда более престижная конференция, чем в Портленде, штат Орегон!

Мои губы изогнулись в улыбке.

— Как я тебе и сказала, Касси, со своими претензиями ты должна пойти к Рите.

— Не думай, что не пойду! — фыркнула она, развернулась и вылетела за дверь. Пять секунд спустя ко мне заглянула Андреа.

— Мя-яу! — одобрила она мои действия.

Я прижала палец к губам, призывая ее помолчать.

— Она правда разозлилась.

— Знаю. Только что заскочила в кабинет Риты.

— У нее что-то с головой? — полюбопытствовала я.

Андреа покачала головой:

— Знаешь, она была более-менее нормальной, когда пришла сюда, но стоило появиться тебе, как у бедняги просто съехала крыша.

— Я так действую на многих.

— Ладно! Рита уже сыта по горло выходками Касси, так что насчет поездки можешь не волноваться. От принятого решения она не отступит.

Я попыталась удержать торжествующую улыбку в разумных пределах, но жжение в желудке подсказывало, что победа может оказаться пирровой.

Через пять минут дверь в кабинет Касси захлопнулась с такой силой, что задрожали стены. Похоже, на Западное побережье улетала я, а не она.

Узнав о грядущей конференции, Флейшман просто обезумел.

— Я хочу поехать!

— Куда?

— В Орегон.

— Флейш, ты не можешь сопровождать меня в деловой поездке.

На его лице отразилось недоумение.

— Почему нет?

— Потому что это моя работа.

— Но я помогал!

Этого я отрицать не могла. Флейшман стал маньяком: читал любовные романы без роздыха… особенно после того, как узнал, насколько высоко Рита и остальные оценили сочинение Джоанны Касл. Неделей раньше я увидела, как он пролистывает «Романс джорнал», глянцевый ежемесячный журнал, о существовании которого не подозревала до того, как начала работать в «Кэндллайт». В журнале заинтересованный читатель мог найти интервью с авторами любовных романов, фотографии самых популярных моделей, появляющихся на обложках, и колонку издателя, женщины из Вифлеема, штат Пенсильвания. Звали ее Пегги Марфин, но в июне 1989 года она загадочным образом стала Маргаритой, графиней Лонгчампской. В своей колонке она подробно описывала собственные поездки, встречи со знаменитостями и собственную линию косметики, «Графиню», образцы которой раздавала направо и налево. Кстати, и я в своем кабинете нашла рассованные по углам три флакона духов и бутылочку лосьона для тела.

Но большая часть полос этого достаточно толстого журнала уделялась рецензиям едва ли не на каждую книгу, выпущенную в жанре дамского романа. Оценки были обозначены алыми губками, от одной пары до пяти. И эти губы могли как посодействовать карьере автора, так и разрушить ее. Одна авторша позвонила мне в истерике после того, как ее роман получил лишь пару алых губок. На шкале ценностей индустрии любовного романа сие означало: говно. Я с трудом убедила ее не подавать в суд.

Но как Флейшман прознал про существование журнала?

— Слушай, ты меня пугаешь. Я тебе очень признательна, но это моя работа.

— Видишь ли, мне нужно поехать туда.

Рехнулся?

— И почему тебе нужно поехать на конференцию писателей, работающих в жанре любовного романа?

Он сложил руки на груди.

— Нужно, и все.

Да, что-то он определенно недоговаривал.

— Флейш…

Он вскинул подбородок:

— Ну, если хочешь знать, я не сидел без дела, пока ты работала. Тоже работал. Писал пьесу.

И что? Он всегда «писал пьесу»…

Вот тут до меня дошло. Он говорил о новой пьесе. О «Кэндллайт букс».

О моей работе!

— Пьесу!

В ужасе я отшатнулась. Дело было гораздо хуже, чем я могла предположить. Флейшман собирался написать ужасную пьесу, в которой высмеял бы авторов любовных романов. Каким-то чудом эту пьесу поставили бы на Бродвее, она стала бы гвоздем сезона, а меня бы уволили! Вот почему он так стремился попасть на конференцию! Чтобы собрать материал для пьесы, которая прихлопнет мою карьеру.

— Никогда, — отчеканила я. — Нет и нет.

— Почему нет? Пьеса будет забавной.

Забавной. Господи!

— Нет, не так. — Он задумчиво покачивал головой. — Она будет не просто забавной. Я хочу дать объективную Картину, не карикатурно изображать авторов любовных романов. Я хочу сказать, эти писатели — профессионалы, Ребекка.

— Да, знаю. — Я прикусила губу.

— А ты знаешь, что на любовные романы приходится сорок восемь процентов продаж? Знаешь, что эти продажи составляют более миллиарда долларов в год?

— И где ты это вычитал?

— На сайте РАГ.

Как он узнал про РАГ?

А Флейшман продолжал, и в голосе его слышалось благоговение.

— Самое интересное в том, что большинство авторов любовных романов не собирались становиться писателями. Они не заканчивали специализированных курсов, а начинали писать только потому, что испытывали неудержимое желание рассказать историю. Знаешь, это потрясающе. Ты слышала о дипломированных медсестрах, которые стали концертирующими скрипачками?

— Я не понимаю…

— И однако, этим женщинам удалось начать новую карьеру и даже попасть в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс»! Если ты слышала их истории, то должна знать, что многие писали годы и годы до того, как их начинали публиковать, работали, когда все члены семьи еще спали, или после того, как засыпали дети. Они крали у себя время, чтобы научиться писать. У некоторых из наиболее знаменитых авторов рукописи много лет отвергали, но они продолжали писать. Поразительно!

— Да, но…

— Дело в том, что все презирают эти книги. Как будто они написаны по-другому. А на самом деле любовные романы ничем не отличаются от детективов или научной фантастики. Чтобы пробиться, нужны те же составляющие. Творческое воображение, время и решимость автора добиться своего.

Я уже и не пыталась прервать Флейшмана. Он вел себя словно одержимый.

— Разве ты не видишь? Я должен поехать туда!

— Ты должен остыть, — возразила я. — Уверена, ты напишешь отличную пьесу, Флейшман, но твоя поездка в Орегон исключается. Я еще многого не знаю о любовных романах и их создателях, но мне совершенно понятно: профессионал не поедет на писательскую конференцию с соседом по квартире.

Он вздохнул.

— Но ты могла бы записывать свои впечатления? Слушай… ядам тебе диктофон. Запиши для меня разговоры писателей.

— Нет! Я не собираюсь за ними шпионить. Они мне платят, знаешь ли.

— Господи, какая же ты брюзга!

— А от тебя один геморрой. — Давно уже мы не ссорились. Если Флейшман что-то вбивал себе в голову, переключить его на другое не представлялось возможным. — Я думала, ты по-прежнему работаешь над «Ты пожалеешь». — Я все-таки предприняла такую попытку.

— Ты не хотела, чтобы я написал и эту пьесу.

Нет, не хотела. Но теперь изменила свое мнение. Если бы Флейшман унизил моих ближайших родственников на сцене, те могли бы отвернуться от меня, но не уволить.