Небо уже пылало от заката, когда Элдон Тарвер остановился перед просторным домом, выстроенным рабами за полтора столетия до его рождения. Особняк в классическом стиле, одно из лучших зданий в Уиксберге, стоял на крутом берегу Миссисипи, возвышаясь над излучиной реки, которая в прошлом считалась стратегической позицией. Неподалеку размещалась тяжелая артиллерия, пятьдесят дней державшая Улисса Гранта на расстоянии от города, пока осажденные южане ели крыс и молились Господу. «Сколько человек погибло в этой войне? – спросил себя Тарвер. – Пятьдесят тысяч при одном Геттисберге? И ради чего? Чтобы освободить рабов, которые построили этот дом? Или сохранить Союз? Неужели генерал Джексон умер за то, чтобы расплодить кучу бездельников, которые не помнят собственной истории и почти не знают арифметики? Если бы все эти бравые солдаты в сине-серой форме увидели, к чему приведут их подвиги, они побросали бы оружие и разбежались по домам».

Доктор Тарвер отступил в густую тень дубов и проследил, как длинный «линкольн» свернул с дороги и плавно подкатил к дому. Когда машина остановилась, из нее вышел упитанный мужчина в испачканном костюме и грузным шагом направился к особняку.

Уильям Брейд.

Тарвер снял рюкзачок и положил на землю. В воздухе по-весеннему пахло ароматной жимолостью. Этот запах всегда напоминал доктору детство в Теннесси.

Брейд потратил почти минуту, чтобы вставить ключ в замок. Он давно не брился, и у его костюма был помятый вид. Не успев открыть дверь, Брейд вытащил телефон и ответил на чей-то звонок. Он говорил очень громко, но доктор не мог разобрать ни слова. Потом Брейд отошел на несколько шагов от дома – очевидно, чтобы улучшить прием сигнала, – и Тарвер, взглянув на часы, вернулся к своим мыслям.

Вся Америка, как и Уильям Брейд, катилась к саморазрушению. Она расточала силы на бессмысленные войны и снабжала материальными ресурсами будущих врагов – верный путь к неизбежной катастрофе. Тарвер считал, что Чарльз Дарвин не только был великим мыслителем, но и обладал даром предвидения. Открытые им законы работали на всех уровнях жизни, от микробов до наций. Доктор сам был свидетелем того, как они управляли обществом с точностью идеального хронометра. Как и все научные открытия, закономерности Дарвина описывали прошлое и предугадывали будущее. Вот почему Тарвер стал одним из немногих ученых, предсказавших появление СПИДа. По той же причине он твердо знал, что так называемый новый тип войны, о котором теперь кричали на всех перекрестках, – не с государствами, а с террористическими группами, – полная ерунда.

В его дальновидности не было ничего сверхъестественного. Будущее надвигалось на Америку так стремительно, что никакие силы не могли остановить его. Каждый человек, знавший, что такое «холодная война», мог предсказать его еще лет пять назад. Это будущее называлось «Китай» – древняя империя, возрожденная техническим прогрессом, методичная машина экономической экспансии, ее мало интересовали этические нормы, экология, человеческая жизнь или судьба других народов. Тарвер не сомневался, что в ближайшие годы Китай вступит в смертельную схватку с США – единственной реальной силой, оставшейся на планете. И Америка безнадежно не готова к этой войне.

Продолжая говорить по телефону, Брейд бесцельно бродил по лужайке, потом вдруг свернул в сторону и направился прямо к Тарверу. Доктор напрягся, но толстяк шагнул влево и остановился у куста с ухоженными розами. Он продолжал кричать что-то в трубку. Тарвер даже на расстоянии чувствовал, что он в стельку пьян.

Битва между США и Китаем начнется как «холодная война», и правительства обеих стран будут делать вид, будто ничего особенного не происходит. Но в мире, где не хватает ресурсов, подобное притворство не может продолжаться вечно. Первые стычки развернутся в международной торговле, затем борьба перейдет в банковский сектор. Задолго до того как противники сойдутся лицом к лицу на суше или на море, ядерные ракеты перенацелят на объекты потенциального врага. Все локальные конфликты уйдут в тень, и мир снова окажется поделенным на две враждебные половины, уравновешенные лишь страхом взаимного уничтожения.

Уильям Брейд что-то рявкнул в сторону доктора, швырнул телефон на землю и поплелся к двери походкой нокаутированного боксера, который вот-вот рухнет на ринг. Вставив ключ в замочную скважину, Брейд испустил торжествующий вопль и исчез в доме.

Доктор Тарвер достал из кармана хирургические перчатки, надел их и взглянул на часы. Он решил дать Брейду еще пару минут.

Новая «холодная война» не будет длиться десятки лет, ограничиваясь небольшими кризисами. Китайцы – это не русские. Русские, как Тарвер не раз говорил своим коллегам, очень похожи на нас: белые европейцы, насквозь пропитанные иудеохристианством, что бы там ни кричали коммунисты. Но китайцы совсем иное дело. Если понадобится, они уничтожат половину собственного населения, лишь бы стереть врагов с лица земли. Мао однажды сказал: «Если ядерная война убьет полмиллиарда наших людей, у нас останется еще полмиллиарда». И засмеялся.

Мао не шутил. Война с Китаем неизбежна, и Тарвер это знал. В отличие от тупоголовых политиков, управлявших этой страной, он не собирался просто сидеть и ждать, что случится дальше. В 1945 году приемный отец Элдона чудом выжил в кровавой бойне на Тихом океане, и у него имелись кое-какие соображения насчет того, что такое азиатская натура. Можно было считать его кем угодно – сухим и безжалостным ублюдком с куском железа вместо сердца, – но он крепко вбил уроки этой войны в своих приемных сыновей – даже если усыновлял их лишь для того, чтобы получить лишних работников на ферме. Вот почему вместо того, чтобы просто зубоскалить о китайцах, попивая коктейль на вечеринках, как делали другие, Тарвер придумал конкретный план. Он десятки лет изучал врага, готовясь к ведению того, что Пентагон называл «асимметричными боевыми действиями». Сам доктор формулировал это более коротко – «война одиночки».

В спальне вспыхнуло электричество, и свет низковольтных галогенных ламп упал на идеально выстриженную лужайку. Доктор прекрасно знал про лампы, поскольку сам ночевал в этом доме пару лет назад. Он поднял рюкзачок и быстро обогнул здание, направляясь к внутреннему дворику. Брейд наверняка не включил сигнализацию – как и большинство людей, он был рабом собственных привычек. К тому же мало кто из жителей мирного Миссисипи чувствовал себя в опасности при свете дня. Вот почему Тарвер решил прийти сюда пораньше.

Он открыл стеклянную дверь своим ключом – Брейд отдал его Эндрю Раску два года назад, – проскользнул внутрь и двинулся к шкафу под главной лестницей. Тарвер был еще на полпути, когда тишину в доме прорезал короткий звонок. Он метнулся в шкаф и застыл на месте, вслушиваясь в каждый звук, как делал в детстве, добывая себе еду охотой.

Но все было тихо.

План доктора заключался в том, чтобы дождаться, пока Брейд заснет, и приступить к работе. Но теперь ему не хотелось ждать так долго. В любом случае то, что он собирался совершить, ничего не прибавит к его научным изысканиям. Недовольно переминаясь с ноги на ногу, он вдруг сообразил, что есть удачное решение. Если Брейд сейчас в душе, можно закончить все немедленно и вернуться домой до восхода луны. Нужно только немного смелости, а с этим у доктора никогда не возникало проблем.

Тарвер снял обувь, приоткрыл дверцу шкафа и быстро прошел по ковровой дорожке в коридор. В конце коридора располагалась спальня. Доктор постоял у двери, сосредоточенно прислушиваясь к тишине. Ничего. Брейд наверняка в ванной.

Тавер бесшумно открыл дверь, убедился, что помещение пусто, и направился к ванной комнате. Брейд принимал душ или сидел на унитазе. Доктор предпочел бы первое. Опустив голову, он заметил легкую струйку пара, поднимавшуюся снизу из дверной щели.

Он шагнул к стоявшему слева комоду. В верхнем ящике лежало то же, что и раньше (да здравствует привычка): несколько ампул инсулина и две упаковки со шприцами. Инсулин двух типов – быстродействующий хумулин-Р и препарат суточного действия хумулин-Н.

Расстегнув рюкзак, Тарвер вытащил запечатанный шприц и сорвал с него оболочку. В шприц входило в пять раз больше жидкости, чем в те, которыми пользовался Брейд. Двадцатикратная доза лекарства. Доктор поставил в ряд десять ампул из ящика и до отказа наполнил шприц. Чтобы еще больше запутать след, он набрал инсулин в два шприца Брейда и снял колпачки с игл. Они торчали в его руке, точно зубы механической змеи.

Взявшись за дверную ручку, Тарвер услышал слабый шум воды. Надо поторапливаться. Хоть Брейд и пьян, но если он выйдет, то завяжется борьба. И суицидные наклонности тут ни при чем. Увидев оскал смерти, многие так называемые самоубийцы способны уничтожить десятки человек, лишь бы спасти себя. Элдон повернул ручку и толкнул дверь.

Сдвинувшийся коврик зашуршал по полу. В ванной комнате было просторно, но все заволакивал пар. Наверное, Брейд забыл включить вытяжку. «Вода очень горячая, – подумал Тарвер. – Он так пьян, что ничего не чувствует».

Доктор улыбнулся. Этот сценарий куда лучше, чем его план. Усыпляющий газ мог оставлять следы в тканях, если знать, где искать, и часто вызывал аллергию. А данный способ не требовал риска – лишь железных нервов.

Он положил на умывальник два маленьких шприца и встал слева от двери в душ. За матовым стеклом колыхалось белое дряблое пятно. Элдон услышал несколько судорожных вздохов, потом стон – Брейд мочился или мастурбировал. Через мгновение едкий запах подтвердил его первую догадку. Чтобы испытать отвращение, патологоанатому нужно нечто большее, чем моча в душе, но доктора охватило именно это чувство – не из-за отправления естественной надобности, а из-за жалкой натуры Брейда. Человек решил изменить свою жизнь, но не выдержал последствий. Его логика ставила Элдона в тупик. Почему он сломался? Считал, что убить жену быстро – пара пустяков, а заставить помучиться – смертный грех? Дурацкая непоследовательность, ставшая болезнью целой нации. Решив поскорее со всем покончить, Тарвер просунул два пальца между створками, опустился на колени, открыл дверь и вонзил шприц в набухшую вену на ноге Брейда.

Никакой реакции.

Тарвер выдавил почти все содержимое шприца, когда Брейд пробормотал: «Какого…» Доктор вспомнил, как однажды в детстве его приемный брат воткнул нож в бок коровы. Та сначала тоже никак не отреагировала. Затем отступила на три шага в сторону и оглянулась на них с тупым удивлением. Интересно, Брейд вообще заметил укол? Или просто почувствовал сквозняк?

Да, все дело в сквозняке! Брейд вслепую поводил рукой и попытался задвинуть створку. Одно из двух – либо он страдал от сильной невропатии, либо был мертвецки пьян. Прежде чем дверь закрылась, Тарвер просунул руку за лодыжку Брейда и резко дернул его за ногу. Толстяк мгновенно рухнул на пол, ударившись головой о кафель и, вероятно, сломав себе бедро. Прошла минута, прежде чем он со стоном попытался встать, но левая нога подворачивалась, не выдерживая массы тела.

Тарвер отпрянул от двери душа и присел на тумбочку за перегородкой. Какие бы травмы ни получил Брейд, боль была достаточно сильной, чтобы преодолеть анестезирующее действие алкоголя. Стоны толстяка становились громче, сменившись руганью и криками, которые скоро перешли в панические вопли. Из приоткрытой двери появилась пухлая белая рука, крепко вцепившаяся в край ванны. Элдон даже забеспокоился, что жертва все-таки выберется оттуда, но тут начал действовать инсулин. Толстые пальцы перестали двигаться, крики опять превратились в стоны, а вскоре и вовсе стихли.

Надвигалась кома.

Элдон встал, бросил в душ два неиспользованных шприца и добавил к ним пустые ампулы из ящика. Теперь ему предстояла самая неприятная часть работы. Прежде чем уйти, придется обыскать дом, в том числе компьютеры. Он не мог позволить, чтобы Брейд оставил после себя признание в той или иной форме.

Вернувшись к стойке душа, Тарвер нагнулся и приподнял веко Брейда. Зрачки расширены и неподвижны. Уильям Брейд стремительно превращался в «овощ», если только смерть не перехватила его на полдороге. Элдон подумал, что впервые за много лет лицо толстяка не выражало тревоги. Не будет преувеличением сказать, решил он, направляясь в кабинет Брейда, что совершенный им поступок – акт милосердия.

Аминь.