Поднявшись на гребень волны, примерно в тридцати футах от себя я вижу пляшущий свет фонаря. Невозможно поверить, что преследователь сумел подобраться так близко, но, наверное, ему помог мой крик. Если это действительно Джесси Биллапс, то он должен хорошо знать нрав реки. Я пытаюсь успокоиться, говоря себе, что для него шанс увидеть меня в этом водовороте невелик. При условии, что я не буду поднимать голову над водой.

Просунув почти спустившие воздух штанины джинсов себе под мышки, я ложусь на воду и перестаю работать ногами. Рев мотора становится громче, потом замирает, но только для того, чтобы спустя некоторое время стать еще ближе. Джесси, должно быть, не по себе, как и мне. Полузатопленное бревно способно сорвать винт или ударить в борт его лодки, и тогда он окажется в воде, как и я. И ружье уже ничем не сможет ему помочь. Интересно, умеет ли он плавать? Его родственник Генри признался что не умеет. Но Джесси служил в армии. В сто первой воздушно-десантной дивизии. Там солдат учат прыгать с парашютом. А вот учат ли их плавать? Может быть. На самом деле это не имеет значения. Если он окажется в воде, я смогу убить его.

Все, что мне потребуется, это подобраться достаточно близко чтобы оплести его руками и ногами. Подобно тому, как кальмар топит кашалота. И даже если он будет душить меня, я смогу утащить его под воду и оставаться там столько, что его мозг выключится, как перегоревшая лампочка. Странные мысли приходят мне в голову. Единственным человеком, которого я раньше подумывала убить, была я сама.

Внезапно мотор снова яростно взвывает, на это раз не дальше чем в двадцати ярдах от моего правого уха. Набрав в легкие воздуха, я опускаю голову и погружаюсь на три фута под воду, вцепившись в карман джинсов, чтобы не потерять сотовый. Я даже слышу, как винт лодки, вращаясь с высоким воем, напоминающим звук блендера, режет воду. Однако лодка, похоже, не движется, а пытается удержаться на одном месте. Неужели Джесси сумел разглядеть меня в волнах?

В течение двух минут я, вслушиваясь в вой винта, плаваю в воде, подобно плоду в моем животе. Преследователь должен был увидеть меня. Иначе почему бы он оставался на месте? Вынырнув, я приподнимаю голову над водой. На этот раз столб белого света, вспарывающего дождь, похож на глаз Бога. На мгновение мне кажется что это буксир, но источник света находится слишком уж низко над водой. Нет… это поисковый прожектор, установленный на прогулочной лодке. Кто бы ни управлял этой лодкой, он или только что вспомнил о прожекторе, или только сейчас наткнулся на него. Может быть, стрелок – это все-таки не Джесси Биллапс. Он бы включил прожектор сразу, едва только поднялся на борт.

Луч прожектора освещает волны, как это бывает в приключенческих фильмах о побегах из тюрьмы. Сначала в одну сторону, потом в другую, время от времени возвращаясь круговыми движениями к какому-то месту. Когда луч устремляется вверх по течению, я замечаю в его свете массивное дерево с торчащими в разные стороны ветвями. Половина его корней вздымается над водой, и, судя по их размеру, дерево должно быть никак не меньше восьмидесяти футов в длину.

Вой мотора становится выше, и прожектор приближается к дереву. Его луч обшаривает спутанные корни и ветки, явно выискивая, где я могла бы спрятаться на этом импровизированном природном суденышке. Затем луч снова движется в мою сторону. Снова уйдя под воду, я чувствую, как джинсы тянут меня на дно.

Воздуха в них не осталось.

Мне нужно снова наполнить джинсы, но поднять их над головой сейчас – то же самое, что взмахнуть флагом. Подобно большинству моих решений, следующее принимает за меня инстинкт самосохранения. Вытащив из кармана пакет с телефоном, я отпускаю джинсы и плыву к прогулочной лодке, используя прожектор в качестве ориентира. Целью моей является не сама лодка или мужчина в ней, а дерево, которое к ней приближается.

Проведя тридцать секунд под водой, я выныриваю, чтобы проверить свое местонахождение. Лодка в пятнадцати футах от меня, но я не вижу рулевого – мешает прожектор. Набрав в легкие воздуха, я скрываюсь под водой и проплываю мимо лодки.

Когда я выныриваю в десяти метрах позади нее, дерево прибывает ко мне, как автобус, строго по расписанию. Я протягиваю правую руку и хватаюсь за болтающийся в воде корень, что примерно так же сложно, как поймать трос для катания на водных лыжах, когда катер протаскивает его мимо. Верхушка корня представляет собой нос моего импровизированного корабля, а ветви далеко позади меня – корму. Ствол достигает четырех футов в диаметре. Это подсказывает мне, что я, скорее всего, наткнулась на иву, вырванную на берегу высокой водой. Исполинский ствол плывет по течению, а я перебираюсь с корней, утопленных в воде, на сухое место. И сразу волны, которые швыряли меня, как щепку, превращаются в незначительную деталь пейзажа. Я мчусь на восьмидесятифутовой иве, подобно Клеопатре на царской галере. Стрелок в лодке остался далеко позади, и хотя он может вернуться, чтобы еще раз обыскать дерево, переплетение ветвей, корней и грязи легко скроет меня.

Отсюда, сверху, мне видно намного больше. Берег слева от меня, восточный, погружен в темноту. Но с правой стороны от нижнего края облаков отражается светло-голубое сияние. Это сияние означает федеральную магистраль Луизианы номер один. Это сияние означает цивилизацию. А река, следуя своим руслом, несет дерево прямо к дальнему берегу, изгибающемуся под этим сиянием углом. Так что примерно через три минуты я смогу спрыгнуть со своего корабля, и мне останется проплыть каких-нибудь три сотни ярдов, чтобы достичь берега.

Даже дождь уже не так досаждает мне – переплетение ветвей над головой защищает меня. Я со страхом исследую водонепроницаемый пакет «зиплок», и вижу, как в темноте зеленым светом загорается экран телефона. Под значком антенны светятся три продолговатых полоски.

Снова есть связь.

У меня возникает ощущение нереальности происходящего. Сидя на корнях ивы, я плыву по Миссисипи и могу позвонить кому угодно. Кто-то в таком положении вызвал бы береговую охрану, у которой имеются станции на всем протяжении реки. Но главная моя цель – уже не просто добраться до другого берега. Теперь она заключается в том, чтобы уехать оттуда на попутной машине. Кроме того, ближайшая станция береговой охраны находится милях в тридцати отсюда, в Нью-Роудз. И как я им объясню, что нужно искать? Плывущую по реку в ураган иву? Прогулочную лодку с включенным прожектором? Первую они не найдут никогда, а прогулочная лодка, выключив прожектор, погрузится в темноту и скроется задолго до того, как до нее доберется патрульный катер.

Пока я решаю, кому позвонить, телефон показывает четыре пропущенных вызова. Пролистав их, я узнаю, что один раз мне звонил Шон, затем – доктор Гольдман, после – Майкл Уэллс, а четвертый звонок поступил от неизвестного абонента. Сначала я проверяю состояние батареи, чтобы убедиться, что она достаточно заряжена, а потом начинаю прослушивать сообщения.

Шон: «Привет, это я. Прости, что не ответил сразу. Я с Карен. Мы обсуждаем процедуру развода и тебя. Все так сложно. Послушай, ты должна знать кое-что еще. Натан Малик вышел их тюрьмы. Он заплатил залог в миллион долларов. ФБР взяло его под наблюдение, но Малик поехал прямиком на улицу Лейксайд-Молл и выкинул какой-то трюк в магазине Дилларда. Они его потеряли. Им нужно было всего лишь попросить нас проследить за ним. Во всяком случае, тебе придется постоянно оглядываться по сторонам. Малик еще не объявлен в розыск, но если он покинет пределы штата, то это непременно случится. На него объявлена негласная охота по всему штату, а потом и в Миссисипи будет то же самое. Данные о нем уже поступили во все полицейские участки страны. Ты должна знать об этом, потому что его явно одолевает какая-то навязчивая идея относительно тебя. Не возвращайся в Новый Орлеан, Кэт. И даже пока ты в Натчесе, тебе следует быть… Черт, Карен идет».

Щелчок, сообщение заканчивается.

Итак, Малик снова на свободе. «Интересно, где он сейчас?» – думаю я. Мог он быть тем мужчиной, который преследовал меня на лодке? Сообщение от Шона поступило в шесть часов одиннадцать минут вечера. Вполне возможно, что за это время Малик сумел доехать из Нового Орлеана до острова ДеСалль, но как он вообще узнал о его существовании? Или о том, что я поеду туда?

Следующее сообщение оставила доктор Гольдман. Чересчур спокойным голосом Хана говорит: «Кэтрин, меня очень обеспокоило то, что ты рассказала в ходе нашей последней беседы. Позвони мне в любое время дня или ночи. Я считаю, что наступил кризис и тебе нужно находиться под моим непосредственным наблюдением. Время для разговоров по телефону прошло. Это самый опасный и в то же время многообещающий момент в твоей жизни. Пожалуйста, позвони мне».

Предпоследнее сообщение начинается со слов: «Кэт, это Майкл Уэллс. Номер сотового дала мне твоя мать. На сегодня с работой покончено, и я хотел бы серьезно поговорить с тобой. У тебя был такой странный голос, когда ты звонила последний раз. Все эти разговоры о подавленных воспоминаниях, вытесненных в подсознание… Я не совсем понимаю, с чем тебе приходится иметь дело, и сейчас, возможно, уже все в порядке. Я просто хочу сказать, что ты можешь смело обращаться ко мне, если понадобится. Как к другу, как к врачу, как к кому угодно. Мой домашний номер четыре-четыре-пять-восемь-шесть-шесть-три. Позвони мне, ладно? В любое время».

Господи, как приятно иногда слышать такие слова! В любое время.

Последнее сообщение не содержало никаких слов, только шипение, треск статических помех, потом щелчок. Вот и все, что я получила от неизвестного абонента. Я принялась было размышлять, не был ли это доктор Малик, но потом решила, что это маловероятно. Скорее всего, кто-то просто ошибся номером.

В любое время, сказал Майкл. Мысль позвонить Шону кажется мне неудачной. И доктору Гольдман тоже… может быть, завтра. Прямо сейчас мне требуется несколько иная помощь. Сориентировавшись в темноте относительно берега – у меня есть еще примерно минута до того, как нужно будет оставить дерево, я набираю номер Майкла. Он отвечает после третьего звонка.

– Доктор Уэллс, – отвечает он, и голос его звучит так, словно он готов ко всему – от простуды у малыша, едва начавшего ходить, до спинального менингита у достаточно большого ребенка.

На глаза у меня наворачиваются слезы, и мне вдруг становится понятно, в чем разница между нами. Он лечит живых пациентов, тогда как мне достаются только мертвые.

– Это Кэт Ферри, Майкл.

– Кэт! С тобой все в порядке?

– И да, и нет. Собственно, у меня неприятности.

– Какого рода?

– Мне нужно, чтобы меня встретили и подвезли на машине.

– Встретить и подвезти? Хорошо, я подъеду. Ты где?

Я с облегчением закрываю глаза.

– Я примерно в сорока милях к югу от Натчеса по воздуху, а по дороге это составит все семьдесят.

В разговоре возникает пауза. Потом Майкл говорит:

– Отлично. А теперь просто скажи мне, куда ехать.

Да благословит тебя Господь…

– Я буду рядом с федеральной трассой номер один на западном берегу Миссисипи. Где-нибудь неподалеку от водослива Морганца. Знаешь, где это?

– Угу. Я спускался несколько раз по реке до Батон-Руж и Нового Орлеана.

– Если ты будешь ехать в этом направлении, я смогу точно сказать, где нахожусь, когда ты подъедешь поближе.

– Я уже выезжаю. С тобой все в порядке? Я имею в виду, нужна полиция или что-нибудь в этом роде?

– Может быть, аптечка первой помощи. С полицией я разберусь сама. А тебе ничего не грозит. Я понимаю, что прошу об огромном одолжении, но…

– Прекрати думать об этом. Я выезжаю.

Я нахожусь уже меньше чем в четверти мили от берега, но ива начинает отклоняться влево. Течение затягивает нас в главное русло.

– Я должна отключиться, Майкл. Я скоро позвоню. И большое тебе спасибо.

– Я выезжаю, – повторяет он. – Ни о чем не беспокойся.

Я даю отбой, снова прячу телефон в непромокаемый пакет, но, закрывая его, оставляю небольшое отверстие. Через него я вдуваю воздух, пока пакет не наполняется им, как воздушный шарик. После этого я плотно застегиваю «молнию». Если по какой-то причине я выпущу пакет из рук, то теперь он, по крайней мере, останется на плаву.

Зажав пакет в зубах подобно Святому Бернарду, я спускаюсь по импровизированной лестнице из ветвей, пока не оказываюсь наполовину в воде. Я отталкиваюсь и, чтобы удалиться на достаточное расстояние от ветвей дерева, которое спасло меня, плыву вольным стилем на протяжении примерно тридцати ярдов, а потом перехожу на брасс. В спокойной воде я с легкостью могла бы доплыть вольным стилем до берега, но волны по-прежнему достаточно высоки. Брасс несет меня вверх и вниз по волнам к берегу, и мне удается сохранять правильное дыхание.

Пятнадцать минут такого плавания, и я оказываюсь в двадцати ярдах от берега. Дышу я по-прежнему нормально, но руки и ноги уже начала сковывать свинцовая тяжесть, которую мне доводилось преодолевать во время одиночных заплывов на более длинные дистанции. Берег очень крутой, и мне не за что ухватиться, чтобы подняться наверх. Я плыву брассом вдоль него, пока в одном месте мне все-таки удается, впиваясь ногтями в мягкую и мокрую землю, по-змеиному выползти на берег.

Я лежу, тяжело дыша, словно новичок, только что пробежавший марафонскую дистанцию. Но это еще ничего, бывало и хуже. Иногда, когда я выныривала после свободного погружения, мне приходилось надевать на лицо кислородную маску, чтобы не потерять сознание. Струи дождя по-прежнему лупят по моему лицу, но теперь я не обращаю на это внимания. Земля подо мной кажется прочной и надежной, и мне совсем не хочется вставать.

И вдруг я замираю от страха.

Совсем рядом кто-то насвистывает. Звук исчезает, потом посвистывание начинается снова. Это мой сотовый телефон, а его звонок приглушен пакетом. Раскрыв его, я нажимаю кнопку «ответ».

– Алло?

– Кэт? Это Шон. Ты где?

– Ты не поверишь, если я скажу. А где ты? Дома с Карен?

Молчание. Потом он говорит:

– В общем, да. Я звоню, потому что ты должна знать кое-что. Ты получила мое сообщение о том, что Малик вышел на свободу под залог и скрылся от наблюдения?

– Да.

Я думаю о том, что Шон дома, с женой.

– Ничего не слышно от Малика? Он тебе не звонил?

– Нет.

– ФБР знает, что ты пыталась дозвониться ему.

– И что?

– Ничего. Ты что, сошла с ума? Это выглядит очень скверно.

– А мне плевать.

– Ты вообще-то собираешься остаться в живых?

– Как ни странно, но собираюсь. И только что убедилась в этом.

– Что ты имеешь в виду?

Я негромко смеюсь.

– Кто-то пытался убить меня.

– Что?

– Это не имеет никакого отношения к Малику.

– Откуда ты знаешь?

– Это случилось на реке. На острове, который принадлежит нашей семье. И причина должна быть совсем другой. Я еще не знаю ничего толком, но она не имеет отношения к убийствам в Новом Орлеане.

– А где ты сейчас находишься?

– С дыркой в ноге лежу на берегу под дождем. У меня нет одежды и обуви. Но при этом я чувствую себя намного лучше, чем сегодня утром.

– Кэт… У тебя голос, как во время приступа психоза. Ты принимаешь лекарства?

– Мне надо идти, Шон. Не беспокойся обо мне.

– Кэт, не делай этого. ФБР хочет связаться с тобой. С тобой хочет поговорить Кайзер.

– Скажи Кайзеру, что я перезвоню ему завтра. И… Шон?

– Да?

– Ты помнишь, как мы иногда удивлялись тому, какие вещи мне хотелось, чтобы ты проделывал со мной? Сексуальные, я имею в виду?

Он отвечает едва слышно:

– Помню.

– Я только что узнала о том, что отец насиловал меня. Так что не беспокойся ни о чем на этот счет. Это тебя не касается и не имеет к тебе отношения. То же самое можно сказать и относительно других вещей, которые я вытворяла. Одноразовых, на одну ночь. Думаю, все это вызвано тем, что мне пришлось пережить, когда я была еще маленькой.

– Кэт, мне не нравится твой голос. Позволь мне…

– Что? Ты можешь оставить свой дом прямо сейчас? Можешь приехать за мной немедленно?

– Да, может быть, я смогу это сделать.

– Я от тебя на расстоянии часа езды. Может быть, больше.

Молчание.

– Я могу прислать кого-нибудь.

Еще один удар ножом мне в сердце.

– Не волнуйся ни о чем, Шон. Заботься о жене и детях. До свидания.

– Кэт…

Я нажимаю кнопку отбоя до того, как он успевает закончить. Сейчас он ничем не может мне помочь. Да и никогда не мог.

Перекатившись на живот, я упираюсь ладонями в землю и встаю. Огни федеральной трассы находятся от меня примерно на расстоянии мили.

Я иду к ним.