Я смотрел на мир глазами только-только родившегося – ослепленный внезапным режущим светом. Пока я, мигая, привыкал к действительности вне темноты, мое тело заявило о своем существовании острым чувством голода и потребностью немедленно опорожнить мочевой пузырь. Я осмотрелся.
Больничная палата. На своем веку я повидал сотни подобных комнат.
"Пить! – подумал я. – Полцарства за глоток воды!"
В соседней комнате говорила женщина:
– Не знаю, как вас и благодарить!
Ее голос показался мне знакомым. Я стал прислушиваться, но больше ни одного слова не услышал.
Дверь справа от меня открылась. На пороге стояла красивая молодая женщина. Я напрягся и вспомнил: Рейчел.
Рейчел!
Увидев меня, она окаменела, потом радостно вскрикнула и кинулась ко мне.
– Дэвид, ты меня слышишь?
Ее голос молотом ударил по ушам. Защищаясь, я выставил вперед ладонь, и Рейчел замерла.
– Ты находился в коме. Тебя не было… – тут она посмотрела на часы, – пятнадцать часов! И почти все это время альфа-кома! Только изредка тета- и бета-волны. Мы с врачом думали, что твой мозг уже умер. – Рейчел показала рукой на мое лицо. – Почему ты плачешь?
Я поднес пальцы к глазам. Действительно слезы.
– Сам не знаю. Может быть, резкий свет.
Что в палате очень мягкое освещение, почти полумрак, мне стало очевидно только теперь, когда глаза привыкли к свету.
– Ты что-нибудь помнишь? С тобой в церкви случилось что-то вроде эпилептического припадка.
Я помнил, как опустился на колени и сунул пальцы в отверстие в серебряной пластине. Внезапно какая-то энергия потекла через мою руку прямо в мозг. Энергия настолько сильная, что меня, казалось, должно вот-вот разнести на куски. Словно я был детской варежкой, которую пытался натянуть себе на руку боксер-тяжеловес. Все мое тело начало трясти, и затем…
– Я помню, как я упал.
– А после этого больше ничего не помнишь?
* * *
Я стал падать на каменный пол, но прежде чем коснуться пола, мое тело словно растаяло и смешалось с окружающим пространством. Я превратился в частицу вселенского океана, я ощутил свое полное единство со всем вокруг меня: с горой, на которой стоял храм, с птицами, которые гнездились меж камней на горе или парили в воздухе над горой, с цветами во внутреннем дворе храма и их пыльцой, разносимой ветром. Я не падал, но плыл, плыл, плыл – и прозревал более глубинный слой реальности. Существовала только одна пульсирующая основа, в которой границы вещей были иллюзорны, где пыльца и ветер были одно, где птица и воздух были одно, где материя и энергия двигались в вечном танце, перетекая друг в друга, где жизнь и смерть также были не отграниченными противоположностями, а лишь периодическими состояниями обычно живого или обычно мертвого. Однако паря в этом блаженстве единения, я – разумная медуза во вселенском океане – угадывал, что за пульсирующей основой, за вечным перетеканием материи в энергию и обратно есть еще более скрытая основа: рокочущая подложка бытия, столь же эфемерная и вечная, как законы математики, – невидимая, но неизменная и управляющая всем непринужденно и не принуждая.
Мерный, басистый отдаленный рокот этой деятельной подосновы бытия был похож на звук могучих турбин, крутящихся в железобетонном сердце гидростанции. Внимательно и долго вслушиваясь в этот рокот в глубине глубин всего, я мало-помалу стал различать отдельные повторяющиеся фрагменты. Они представлялись мне скорее набором звучащих чисел, чем нот, хотя смысл этой числовой мелодики был выше моего понимания. Я напряженно вслушивался в гул первоосновы Вселенной, стараясь вычленить отдельные повторы, отдельные аккорды, отдельные числа или буквы; я и не мечтал расшифровать этот гул, а пытался для начала хотя бы различить отдельные знаки шифрограммы.
Но даже слушая исступленно, всем существом, я не мог выделить из гула что-то более или менее осмысленное. Это походило на безнадежную попытку во время ливня проследить звук падения каждой отдельной капли. Однако что-то во мне безумно жаждало различить подоснову всего – те самостоятельные бесчисленные мелодии, которые создают дивную музыку дождя.
И тут я внезапно понял. Я искал повторяющиеся музыкальные фразы там, где не было мелодий, где был только набор какофоний. Стройная упорядоченность мира складывалась из мириада хаосов. И как только я перестал судорожно искать порядок и позволил беспорядкам мерно течь сквозь мое сознание, все вдруг стало на свои места, и я начал видеть то, чего раньше не видел, и слышать то, что лишь немногие когда-либо слышали: я услышал голос…
* * *
– Дэвид, ты меня опять не слышишь?
Я заморгал и заставил себя сосредоточиться на действительности. Больничная палата. Электроэнцефалограф на тележке. Усталые, растерянные глаза Рейчел, обведенные синими кругами.
– Я все слышу.
Рейчел, не решившись обнять меня, взяла стул и села напротив.
– Я звонила в Вашингтон. Сказала Маккаскеллу, что мы в Иерусалиме, в больнице "Хадасса".
– Знаю.
– Ты слышал мой разговор с Белым домом?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь?
Оттуда же, откуда я знаю, что мы снова в смертельной опасности.
Я посмотрел себе на руку и стал срывать пластырь, державший иглу капельницы.
– Не делай этого! – переполошилась Рейчел. – Твое состояние еще не стабильно!
– Надо срочно уходить.
Рейчел округлила глаза – то ли от страха, то ли от ярости.
– Ну что ты опять затеваешь?
– Будет кровь, когда я выдерну иглу. Найди, чем прикрыть ранку. А где моя одежда?
Рейчел вскочила и остановила мою руку.
– Дэвид, оставь капельницу в покое! Ты пока не в себе. Ты всю ночь лежал без сознания. Я переговорила с Ивэном Маккаскеллом. По просьбе президента Рави Нара уже летит сюда, чтобы поставить тебя на ноги. Я и с ним беседовала по телефону. Рави Нара сказал, что у него самого после суперсканирования была тридцатичасовая альфа-кома, из которой он вышел без всяких отрицательных последствий. И верно: ты сам очнулся, хотя ситуация казалась совершенно безнадежной. Дэвид, все хотят нам помочь…
– Рави Нара попросту соврал. Он никогда не был в альфа-коме. После суперсканирования он страдал неподконтрольной гиперсексуальностью. И больше ничем.
– Зачем же он мне…
– Чтоб успокоить тебя и на время задурить тебе мозги. Мы должны убраться отсюда. Немедленно.
– Но президент намерен во всем беспристрастно разобраться. Он хочет знать правду. Так Маккаскелл говорит, а ему я верю!
Объяснить, откуда я знаю то, что я знаю, и при этом не выглядеть сумасшедшим не было никакой возможности. Поэтому я не стал спорить. Я просто встал, и одеяло, в которое я кутался, упало на пол. На мне был больничный халат, который завязывался на спине.
– Если мы тут останемся, то до встречи с президентом не доживем, – решительно сказал я. – Мне предстоит одно очень важное дело. Пожалуйста, дай одежду.
Пока я выдергивал иглу из руки и искал пластырь, Рейчел достала из шкафа полиэтиленовый мешок и бросила его на постель.
– Вот твои шмотки, – мрачно сказала она.
Я поискал глазами, за чем можно бы укрыться. Ширмы нет. Только узкий шкаф.
– Отвернись, – попросил я.
– Не валяй дурака. Будто я тебя не видела.
Я повернулся к ней спиной и стал переодеваться.
– Почему ты решил, что они пришлют убийц?
– Да потому что на самом деле ничего не изменилось. Они как планировали нас убить, так и планируют. Только теперь они точно знают, где мы находимся.
– Ты по-прежнему никому не доверяешь, да? Даже президенту?
– Президента водят за нос. Он понятия не имеет, что происходит в действительности.
Я уже надел пояс с деньгами и теперь застегивал сорочку.
– Ну и куда ты собрался? – спросила Рейчел, невеселым взглядом наблюдая за каждым моим движением.
– В Белые Пески.
– Куда-куда?
– Национальный парк Белые Пески, где когда-то рванули первую атомную бомбу, – сказал я, надевая брюки и ботинки. – В Нью-Мексико.
– По какой такой нужде?
– Именно там находится вторая, тайная лаборатория Година. И там настоящий "Тринити".
– Откуда ты знаешь? – уже менее враждебно спросила Рейчел.
– Если б я знал, откуда я все знаю!..
Рейчел покачала головой.
– Ах, Дэвид, Дэвид! Ты и не представляешь, до какой степени ты меня иногда пугаешь!
– Поменьше думай. Просто доверяй мне.
– Погоди-ка! – вдруг воскликнула Рейчел с загоревшимися глазами. – Белые Пески!.. Белый песок! Помнишь странный порошок в письме Филдинга? То, что казалось обычным песком, на самом деле и было обычным песком! Неужели он пытался сообщить тебе про Белые Пески? Что именно там находится секретная лаборатория "Тринити"?
– Я думаю, это верная догадка. Филдинг не мог написать прямо; если бы его письмо перехватили, врагам стало бы известно, что он знает больше положенного.
Я посмотрел на закрытую дверь.
– Мы в каком отделении?
– В отделении скорой помощи.
– Замечательно. Значит, первый этаж. Знаешь, как отсюда незаметней выбраться?
– Да, но…
Я подошел к ней и взял за руку.
– Рейчел, верь мне. Теперь все резко изменилось. Я знаю, что надо делать. У меня есть четкая цель. Мне некогда тебя убеждать и уговаривать. Нам просто нужно уходить. Немедленно. Сейчас.
Я видел, как в ней борется безоглядная вера в меня с опытом психиатра и элементарным желанием сунуть голову в песок. Рвануть опять в неизвестность – понятно, что это непростое решение.
– Умоляю, помоги мне. В последний раз.
Рейчел сомкнула веки и вздохнула. Потом прошла к окну и попробовала его открыть. Заперто наглухо, да и решетка за ним.
Я осторожно приоткрыл дверь. Две медсестры сидели за приемным столом, но достаточно далеко от моей палаты. Одна что-то читала, другая самозабвенно разговаривала по телефону, не глядя в мою сторону.
– Что дальше, после медсестер? – спросил я шепотом.
– Коридор к двери, к которой подъезжают машины "скорой помощи". Там охрана.
Охрана в больнице преимущественно для того, чтобы не пускать внутрь. Однако Израиль – страна специфическая.
Тут медсестра, которая читала, ушла в одну из палат.
– Приготовься, Рейчел.
Как только вторая медсестра присела и стала что-то искать в шкафчике, мы быстро прошли за ее спиной в коридор, который вел к выходу.
Рейчел помахала охраннику, сидевшему за столом у двери. Тот что-то сказал на иврите.
Рейчел замедлила шаг, но не остановилась.
– Вы, конечно, говорите по-английски? – спросила она охранника, дружелюбно улыбнувшись ему.
– Чуть-чуть, – ответил молодой парень в форме.
Рейчел произнесла скороговоркой:
– Доктор Вайнштейн велел мне вывести этого пациента на прогулку. По мнению доктора Вайнштейна, свежий воздух будет ему полезен. Вы ведь знаете доктора Вайнштейна?
Охранник смущенно улыбнулся и махнул рукой: проходите. Я думаю, он разобрал только многократно повторенную знакомую ему фамилию врача.
Мы благополучно оказались в больничном дворе. В этот ранний час здесь было безлюдно.
Выйдя с территории «Хадасса», мы увидели вдали купола Старого города. Дорога вела вниз по длинному, почти голому холму. Особо не спрячешься, нас будет видно за милю. Справа было огромное кладбище – похоже, колониальных времен.
– Надо бы найти такси, – сказала Рейчел. – До города пешком умаешься.
– Ну-ка прислушайся…
Из общего гула города, который находился ниже нас, выделялся звук приближающегося к больнице гудка, непохожего на сирену "скорой помощи".
Мы присели за густыми низкими кустами. Через полминуты два темно-зеленых фургона с мигалками промчались в больничный двор. Явно не машины "скорой помощи"! Один фургон затормозил перед входом в главный корпус, второй поехал дальше – перехватить нас, если мы попробуем бежать по другой стороне холма.
Из первого фургона вышли сначала двое мужчин в штатском, потом высыпала команда автоматчиков.
– Это кто? – спросила Рейчел шепотом.
– Возможно, «Шин-Бет». Или другой отдел тайной полиции. Кто-то, кого Вашингтон попросил блокировать выходы из больницы.
– Рави Нара сказал мне, что тебя перевезут в более безопасное место.
– Ты действительно думаешь, что для этого нужна команда спецназа? Все, уносим ноги!
Пригибаясь за кустами, мы заспешили прочь.
Спускаться с холма пришлось преимущественно по открытому пространству, поэтому я поторапливал Рейчел и нервно оглядывался на больницу. Я представлял, какой там сейчас переполох. Очень скоро выяснят, что нас уже нет в здании, и начнут ловить по всему Иерусалиму.
Рейчел предлагала бежать к Старому городу, но я провел ее по улице Черчилля к гостинице "Хайатт ридженси". Там стояла длинная очередь свободных такси. Мы сели в первое.
– Американец? – без малейшего акцента спросил водитель.
– Американец. Подбросьте меня к ближайшему интернет-бару.
Водитель задумчиво повел бровями.
– Вам что, компьютер нужен?
– Да.
– Тут прямо в «Хайатте» есть компьютеры, – самоотверженно сообщил таксист. – Плата за каждые полчаса.
– Терпеть не могу дорогие гостиницы. В городском баре не так чопорно.
– Интернет-баров в Иерусалиме пока не так уж и много. Знаю, в «Штруделе» стоят компьютеры, но вряд ли он открыт так рано.
– Везите, там разберемся. И жмите на газ. У меня срочное дело.
– Хорошо, сэр. В десять минут домчу.
* * *
Белые Пески
Вечера в пустыне – с мертвой тишиной, бескрайним небом и ощущением полной отрезанности от мира – обычно пугали и раздражали Рави. Но сегодня было таким счастьем оказаться на свежем воздухе, на свободе!
Одновременно с джипом возле годинского реактивного «Гольфстрима-5» остановился и только что приземлившийся черный «Лир» без опознавательных знаков. Из него вышел Джон Скоу.
– Никак не мог до вас дозвониться, Рави! – крикнул он, идя к джипу. – Что с вашим телефоном, дружище?
– Я лечу в Иерусалим, – сказал Рави, выходя из джипа навстречу Скоу.
Тот схватил невролога за руку и, отведя шагов на десять в сторону, тихо спросил:
– Какой еще к черту Иерусалим?
– Питер посылает.
– Он что, все еще жив?
– Да.
Паника и гнев исказили лицо Скоу.
– Вы даже не попробовали?
– Пробовал, черт возьми, пробовал!
– Зачем Питер гонит вас в Иерусалим?
– Убедиться, что Теннант вернется в Штаты только в гробу.
Скоу раздраженно возвел глаза к небу.
– Вчерашний снег!.. Забудьте про это. Там вам уже нечего делать. Теннант благополучно смылся из больницы "Хадасса".
– Мне сказали, что он в альфа-коме.
– Видать, ожил. Этот сукин сын мастер бегать от смерти.
Рави ушам своим не поверил.
– Из альфа-комы еще никто не вставал. Значит, у него есть сообщники, они его оттуда и вывезли.
– О Господи, как же я не подумал! – ударил себя по лбу Скоу. – Израильтяне! За информацию о «Тринити» они черту душу продадут!
Рави было плевать на то, кому достанется технология «Тринити». Сейчас он думал только о себе.
– Джон, вы хоть знаете, где теперь Гели Бауэр?
Скоу удивленно воззрился на Рави.
– Разумеется. В больнице Уолтера Рида.
– Я думал, вы лучше информированы.
– О чем вы говорите?
– Гели тут – охраняет Питера!
Скоу побледнел.
– Как вышло, что вы этого не знаете?
– Эта сука несколько раз разговаривала со мной по своему сотовому – рассказывала, какие там чудесные доктора!
– А вы утверждали, что она в одной лодке с нами! – возмущенно сказал Рави.
– Эта паскуда меня обманула. Придется срочно связываться с ее отцом.
Военный пилот подошел к Рави.
– Профессор Нара? Можете подниматься в самолет, сэр. Мы готовы к вылету.
Скоу сказал пилоту властным голосом:
– Капрал, я беру профессора Нара с собой на встречу с мистером Годином. Ситуация в Израиле изменилась.
Рави не имел ни малейшего намерения оставаться в Нью-Мексико.
– Нет, Джон, я лечу в Иерусалим, – решительно заявил он. – Теннант и Вайс могут объявиться в любое время. Питер хочет, чтобы со стороны казалось, будто он делает все возможное ради спасения Теннанта. И я думаю, он совершенно прав.
– Понимаю, вам нравится идея улизнуть в Иерусалим. Но вы мне необходимы тут.
– У Питера новый лечащий врач.
– Бросьте, Питеру сейчас нужны именно вы, – со значением сказал Скоу.
Рави шагнул к пилоту.
– Я готов, идемте.
Скоу придержал Рави за руку и обратился к капралу:
– Я здесь по прямому приказу президента США. Ваш командир, генерал Бауэр, в курсе моих полномочий. Мне нужно две минуты переговорить наедине с профессором Нара. После этого мы с ним посетим мистера Година. Отойдите, пожалуйста, на двадцать метров.
Капрал подчинился.
Рави пробовал вырваться, но Скоу держал его бульдожьей хваткой.
– Ты меня заложил, да? – прошипел он. – Ах ты, сволочь этакая!
– Никому я ничего не говорил! Но это вам не поможет. Они знают более чем достаточно. Не случись у Питера внезапно новый криз, меня бы уже не было на этом свете – Гели дали добро на мою ликвидацию!
Скоу затравленно огляделся, словно ожидал, что на него сейчас накинутся парни Гели. Не видя непосредственной опасности, он взял себя в руки.
– Послушай, Рави, не будь дураком! Бегство в Иерусалим не спасет твою шкуру. Президент почти купился на нашу версию, однако живой Годин камня на камне не оставит от нашего вранья. И тогда нам всем крышка. Вот почему тебе необходимо закончить дело.
Рави подташнивало от страха. Спасение было так близко – и вот на тебе!
– Вы совсем рехнулись, Джон! – закричал он. – Кто же меня теперь подпустит к Питеру? Если я здесь останусь, Гели меня в два счета прикончит.
Скоу схватил его за плечи и хорошенько встряхнул.
– Да успокойся ты, ради Бога! Я тебя на время спрячу в своем кабинете, а сам переговорю с Годином и все улажу.
– Уладишь? Не смешите меня!
Скоу криво ухмыльнулся.
– Ты забыл, что моя основная специальность – информационная война.
Он подвел Рави к джипу и знаком велел капралу сесть за руль.
– Они вас уже подозревают, – предупредил Рави. – Что вы им скажете?
С широкой хищной улыбкой Скоу хлопнул невролога по спине.
– Не робей, штафирка. В ремесле выживания я мастер, какого свет не видал. Даже Гели не зазорно у меня поучиться.