– Залезайте! Живо!

Из фургончика нам махал Бакстер. Кайсер и Ленц вышли из галереи слегка заторможенные, напряженно размышляя над последними словами Уитона, но в голосе Бакстера явно угадывалось нетерпение и они очнулись. Мы все влезли в тесный фургончик, из которого, казалось, выкачали весь воздух.

– Десять минут назад, – сказал Бакстер, – фургон Леона Гейнса был конфискован.

– Черт возьми! – выругался Кайсер. – Кем?

– Банком, которому тот не выплатил кредит. За фургоном приходили еще вчера, но Гейнс их выгнал. А сегодня служащий просто по-тихому открыл гараж, сел за руль и уехал, прежде чем наша доблестная полиция, следившая за домом, успела что-то сделать.

– Где фургон сейчас?

– Один из шерифов округа Джефферсон остановил его на бульваре Ветеранов. Сейчас фургон на шерифской стоянке и ждет наших экспертов. С банком мы уже договорились.

– Гейнс в курсе того, что произошло? – спросил Ленц.

– Да. В настоящий момент он, как водится, колотит свою подругу. Вопли разносятся по всей улице, а наша наружка любуется избиением через окно.

Ленц пораженно покачал головой.

– Он вооружен?

– Точно не известно. Но это Луизиана, – отозвался Кайсер. – Здесь у всех есть стволы. Что мы знаем о его подружке?

– Ее зовут Линда Напп. Двадцать девять лет. Официантка. Они вместе уже год. Время от времени разъезжаются, но потом съезжаются снова. Что будем делать? Пойдем к нему сейчас или обождем?

– Сейчас! – сказал Кайсер. – В таком состоянии он быстро расколется, если есть в чем. Зайдем, угомоним его и запустим Джордан.

Бакстер обернулся и дохнул на меня ароматом крепкого кофе.

– Надеюсь, вы понимаете, что теперь вам предстоит совсем другая встреча? Гейнс был дважды судим и вообще… весьма неприятный тип.

– Мне это известно. Кайсер вооружен, за домом установлено наблюдение. Я готова.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Ну и отлично.

Бакстер стукнул кулаком в перегородку, давая шоферу знак двигаться. Взревел мотор. Мы сдали чуть назад и вырулили с университетской аллеи. В полумраке фургона я перехватила взгляд Кайсера. Он взял меня за руку и чуть сжал ее – благодарил за решимость.

* * *

Леон Гейнс обитал в жалкой времянке на Фререт-стрит, почти у самой реки. В этом квартале жило много афроамериканцев. Здесь каждый сам за себя, а наличие судимости у соседа не повод для беспокойства. Старики просиживают дни напролет на покосившихся скамейках, время от времени прикладываясь к чему-то вонючему, запрятанному в бумажный молочный пакет. Судачат между собой о том о сем, провожают ленивыми взглядами каждую машину. Дошколята шляются по дворам и главной улице, не зная, чем себя занять, а их старшие братья и сестры прогуливают занятия и покуривают в подворотнях. Для начала наш шофер устроил нам небольшую экскурсию по микрорайону, а потом припарковался чуть в стороне от дома Гейнса.

Бакстер распахнул заднюю дверцу фургончика.

– Вперед! Запомни, Джон, другого такого шанса с Гейнсом у нас не будет.

Кайсер молча кивнул и быстрым шагом двинулся вдоль тротуара. Доктор Ленц едва поспевал за ним. Через несколько секунд в колонках раздался голос Джона:

– Что бы я ни говорил, что бы ни делал, принимай все как должное.

– В каком смысле? – Это голос Ленца.

– Там поймешь. Все будет хорошо. И напомни мне, пожалуйста, что его надо спросить про Марселя де Бека. Уитона мы не спросили.

– Черт, ты прав.

Бакстер обернулся ко мне.

– Джордан, вы пропустили почти все утреннее совещание. Могу вас просветить. Нам удалось точно установить, что Марсель де Бек и Кристофер Вингейт находились последнее время в большой ссоре. Об этом говорят все, кто их знал. Когда Вингейт продал японцу картины, обещанные де Беку, последний пообещал отомстить и сдержал обещание – расстроил одну крупную сделку, в которую Вингейт вложил свои средства.

– Какую сделку?

– Подробностей мы пока не знаем.

– Я отсюда слышу, как орет Гейнс, – донесся из колонок голос Ленца. Он явно нервничал.

– Подходим, – спокойно сообщил нам с Бакстером Кайсер.

Мы услышали, как их башмаки застучали по ступенькам крыльца. Затем хлопнула дощатая рамка с натянутой на нее противомоскитной сеткой и раздался тяжелый стук в дверь.

– Леон Гейнс! – громко позвал Кайсер. – Открывай! ФБР!

Крики, доносившиеся через колонки и до нас с Бакстером, стихли. Наступила пауза. Потом кто-то приглушенно выругался. Бакстер прерывисто вздохнул и шепнул мне:

– Парень явно на взводе…

В колонках раздался треск. Мы поняли, что резко распахнули дверь. Затем неизвестный с явным нью-йоркским произношением рявкнул:

– Какого черта? Вы кто такие? Банковские клерки? Если так, то я вам тут кое-чего припас!

– Специальный агент Джон Кайсер, ФБР. Я для тебя тоже кое-чего припас, Леон. Ордер на обыск. Прочь с дороги!

– ФБР?.. – Пауза. – Ордер?.. За что?!

– Отойди от двери, Леон.

– О чем вы, ребята? Это мой дом, я тут хозяин!

Мы с Бакстером услышали приглушенный женский голос, донесшийся из недр дома, и тут же Гейнс заорал:

– Заткнись, дура! Исчезни!

– Я в последний раз прошу тебя отойти с дороги, – раздался спокойный голос Джона. – Либо ты отойдешь сам, либо я тебя отодвину.

– Хорошо, хорошо, только сначала ордер покажи!

В колонках что-то заскрипело, зафонило, затем Гейнс охнул и сквозь зубы выругался.

– Что это было? – испугалась я.

– Он его отодвинул, – пробормотал Бакстер. – Как и обещал. С уголовниками иначе нельзя. Другого стиля общения они не понимают.

– Итак, Леон, слушай меня внимательно, – вновь раздался в наушниках голос Кайсера. – Мы можем поболтать с тобой, а можем вывернуть всю твою халупу наизнанку. Для начала поболтаем. Если мне понравится то, что я от тебя услышу, мы, возможно, обойдемся без обыска. Если не понравится, произведем обыск, во время которого случайно… – ты меня понимаешь, совершенно случайно – можем наткнуться на припрятанные наркотики или ствол. После этого тебе будет одна дорога – обратно в «Синг-Синг».

– О чем ты хочешь со мной поболтать?

– Об искусстве.

– Чего?!

– Об искусстве, Леон. О твоих шедеврах.

Пауза. Затем снова голос Кайсера:

– За последние полтора года в Новом Орлеане были похищены одиннадцать женщин. Слышал об этом?

– Ну.

– Где слышал?

– По телику говорили.

– Мы обнаружили несколько живописных полотен, на которых изображены эти женщины. Обнаженные и спящие. Или мертвые. Закрытые глаза, бледная кожа и все такое. Понял?

– Ну?

– Ты мне не нукай, а отвечай вежливо, Леон, я тебя пока по-хорошему прошу. Последняя картина ушла с молотка за миллион с лишним.

– Ни хрена себе! И ты хочешь сказать, что я похож на парня, который только что срубил миллион?

– Твои картины дышат агрессией и насилием, – заметил Ленц.

– А это еще что за хрыч?

– Это доктор Артур Ленц, – пояснил Кайсер. – Будь с ним вежлив, иначе я тебе сделаю больно. А потом отправлю прямиком в «Синг-Синг» с чемоданом вазелина за пазухой. Там он тебе пригодится.

Гейнс на это ничего не ответил.

– Художник, создавший эти творения, забыл подписать их. Но на самих холстах мы кое-что обнаружили – собольи щетинки от кисточек, которыми он писал эти картины. Кисточки очень хорошие и очень редкие. Ну, понимаешь теперь, о чем я?

Пауза.

– Так это те кисти, которые Уитон заказывал для нас? – наконец отозвался Гейнс.

– Те самые, Леон, те самые.

– Ты хочешь сказать, что эти щетинки привели вас прямиком ко мне?

– Именно это я и говорю, Леон. Если нам понадобится, один-единственный волосок, взятый с лобка портовой шлюхи, приведет нас прямиком к твоему члену. Ты не сомневайся в наших возможностях, Леон, не надо. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Время на размышления по каждому – пять секунд. Не уложишься, пеняй на себя.

Гейнс молчал.

– Где ты был три дня назад после открытия музея?

– Здесь.

– Кто это может подтвердить?

– Линда! – заорал Гейнс, да так, что микрофон у Ленца зафонил и мы с Бакстером невольно поморщились.

Затем послышались шаркающие шаги и голос Кайсера:

– Мисс Напп?

– Вы кто? – раздался хриплый женский голос.

– Я из ФБР. Постарайтесь припомнить, где…

– Скажи этим двум, что мы после открытия музея сразу завалились сюда! – перебил его прошедший большую тюремную школу Гейнс. – Они мне не верят!

– Черт, вот сволочь… – тихо выругался Бакстер.

– Так и было! – громко заявила женщина. – Мы вернулись домой. Я там еле высидела, в этом музее. Все эти восторги насчет их художественной мазни не по мне. Мы пришли сюда и были тут всю ночь.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Кайсер.

– Она уже подтвердила, чего тебе еще надо! – крикнул Гейнс. – Мы трахались всю ночь, как кролики и свидетелей не звали!

– М-да… – проговорил Кайсер.

Ему было нечем крыть.

– Умница! Давай вали отсюда, – похвалил Гейнс свою подружку за играючи состряпанное алиби.

– Думаешь, ты провел меня, Леон?

– Не понимаю, о чем ты.

– Хорошо, пока это оставим. Расскажи мне о Роджере Уитоне.

– А что тебя интересует?

– Как тебя занесло к нему в аспиранты?

– Роджер – настоящий мужик!

– Не понял.

– Он делает свое дело, и ему плевать, что об этом думают другие. Это его девиз по жизни. Он всегда таким был. Поэтому у него теперь до хрена денег и славы.

– Тебе тоже хочется денег и славы, Леон?

– А что, нельзя?

– Тебе нравится Уитон?

– Он не баба, чтобы нравиться. Пашет, как лошадь. Уважаю.

– Уважаешь, говоришь?

– Да, уважаю! – с вызовом ответил Гейнс. – Он медленно подыхает от своей болячки, но уперся рогом, пашет и не ноет! Ты видел эту его последнюю вещь? Во весь зал?

– Видел.

– Над такой работой здоровый мужик загнется, а он зубами скрипит, но дело делает. А ты знаешь, что ему уже трудно шевелить ластами? У него там проблема с суставами или еще хрен знает с чем… как это, черт, называется-то…

– Мы поняли, – успокоил его Ленц.

– Ну и отлично. Он лезет на эту свою стремянку каждый божий день! И торчит на ней часами! Неподвижно! Это сдохнуть можно, я тебя уверяю! Куда там Сикстинской капелле! У Микеланджело были нормальные строительные леса, он лежал себе на спине и поплевывал в потолок. А у Уитона стремянка! И пальцы-светофоры! Сначала бледнеют, потом синеют, а потом вообще чернеют! Кровь до них не доходит или что там еще… И когда это происходит, он не может ими пошевелить, вообще ни хрена не может. Сидит себе, как сова на ветке, и пережидает, а потом снова за работу. Вот такой мужик!

– Полагаю, заслужить твое уважение не очень-то легко, – заметил Ленц.

– Тут ты прав, старик. Я слышал, что Роджер много всякого дерьма повидал за свою жизнь. Особенно во Вьетнаме. Он извлек уроки и может передать это все другим. На своем личном примере.

– А Фрэнк Смит? – вдруг спросил Ленц.

Мы с Бакстером переглянулись, услышав в колонках странный звук, и в конце концов пришли к единому мнению: Гейнс смачно сплюнул.

– Я так понимаю, что Смит тебе не по душе.

– Фрэнки богатенький ухоженный мальчик. У него такая походка, это надо видеть, клянусь! Как будто в заднице слоновий член! И когда он открывает рот, я затыкаю уши!

– А его картины?

Гейнс презрительно загоготал.

– Эти голозадые пидоры? Ну, кому как! Я лично смотреть на них не могу, блевать охота. Ты-то сам видел хоть одну его картину? Он копирует старых голландцев, чтобы это не выглядело такой уж откровенной порнухой, а потом впаривает за большие бабки богатым пидорам из Нью-Йорка, я-то знаю! Неплохо устроился! Я бы тоже так пожил, но у меня просто рука не поднимется писать такое дерьмо. Я вообще не понимаю этих ребят, которые ловят кайф от того, что им в задницу забивают кол. Хотя, старичок, может, я не прав, а?

– А что ты скажешь о Талии Лаво? – терпеливо продолжал Ленц.

Снова пауза, словно Гейнс собирался с мыслями.

– Аппетитная сучка, – наконец выдал он, – но на любителя. Если тебе нравятся черные, подойдет в самый раз. Мне, кстати, нравятся. Причем, обрати внимание, она сама на черную не похожа, но я тебе клянусь – в ее жилах течет негритянская кровь! Впрочем, я лично не возражаю. Чем темнее ягода, тем слаще сок, правильно говорю?

– А ее картины?

– Да тоже не пойми что, если честно. Рисует всякую шелупонь. Кто это захочет покупать, ты мне скажи? Так… разве что всякие либеральные извращенцы. Лучше бы она опять сиськами трясла у стойки, все больше дохода.

– Она сама говорила тебе, что подрабатывала стриптизершей? – уточнил Ленц.

– Не, одна студентка сказала. Они с Талией время от времени трахаются. Только не говорите мне, ребята, что это вам неизвестно.

– Ты знаешь Марселя де Бека? – спросил Ленц.

– Что за дурацкое имя? Впервые слышу.

– Нам потребуется тут кое-что заснять для истории, – равнодушно заметил Кайсер. – Фотограф куда-то задевался. Обещала быть еще десять минут назад, ну да ладно, подождем. Мы ведь с тобой, Леон, найдем о чем еще поболтать, как думаешь?

Бакстер пихнул меня в коленку.

– Вперед! А если что, сразу на пол лицом вниз. Джон разберется.

Он распахнул передо мной дверцу фургона, и я выбралась наружу. К времянке Гейнса – а здесь весь квартал был застроен такими – тянулась унылая бетонированная дорожка, старая и вся потрескавшаяся. Я приветливо кивнула старикам, сидевшим на лавке. Те проводили меня глазами. Камера на шее выдавала во мне репортера, который выбрался в неблагополучный райончик, чтобы подснять что-нибудь «жареное» – вроде полицейской облавы или убитого в пьяной драке. К таким журналистам здесь привыкли.

Жилище Гейнса производило удручающее впечатление. Зеленая краска со стен облупилась, а противомоскитная сетка перед входной дверью проржавела насквозь. Взявшись за дверную ручку, я испытала секундный приступ страха, но тут же его подавила. В конце концов, там Кайсер и он вооружен. Глубоко вздохнув, я повернула ручку и переступила порог. В нос сразу же ударила тяжелая вонь. К запаху масляной краски, который в галерее Уитона казался приятным, здесь примешивались и другие – плесени, выдохшегося пива, гниющих пищевых отходов, дешевого табака и марихуаны.

Кайсер, Ленц и Гейнс находились в крошечной гостиной – длинной и узкой – и занимали почти все свободное пространство. Я живо припомнила точно такие же лачуги, в которых мне неоднократно доводилось бывать как фотокору местной «Таймс».

– А это еще кто? – буркнул Гейнс.

Кайсер ответил не сразу. Как и во время предыдущего допроса, они с Ленцем были слишком поглощены реакцией на мое появление. Я изо всех сил старалась не поднимать на хозяина дома глаза, деловито доставая из кофров оборудование для съемки и бережно складывая его на продавленный и прожженный окурками диван, перед которым на полу был постелен почти голый от старости и весь в пятнах масляной краски коврик. На одной из стен красовался образчик уличного граффити – лицо Элвиса Пресли. А над диваном висела небольшая картина, написанная в абстракционистской манере. Весьма изящная. В углу комнаты стоял огромный мольберт с наброшенной на него грязной тряпкой.

– Это наш фотограф, – наконец отозвался Кайсер. Он проследил за моим взглядом и ткнул пальцем в мольберт: – Твое?

– А чье? – буркнул Гейнс.

Я по-прежнему суетилась, опустив голову, и не знала, смотрит он на меня или нет. Наконец, собравшись с духом, подняла на него глаза, с ходу пытаясь определить – узнал? Мы встретились взглядами. У него были темные глаза, выпученные, словно у пациента, которому окулист закапал лекарство для расширения зрачков, и темные мешки под ними. На лоб свисала сальная прядь волос, а дряблые щеки покрывала жесткая щетина. Кожа отливала мертвенной белизной, как брюхо у змеи. Мне почему-то живо представилось, как в детстве он казнил несчастного котенка с помощью газонокосилки.

– Убери эту тряпку, чтобы она могла сфотографировать картину, – потребовал Кайсер.

– А может, я не хочу открывать картину, пока не закончил!

– А может, мне плевать, хочешь ты или нет!

Кайсер подошел к мольберту и самолично сдернул грязное покрывало.

Я не ждала от Гейнса шедевра. Может, именно поэтому картина произвела на меня неожиданно сильное впечатление. Изможденная женщина с длинными нечесаными волосами и тяжелым, грубоватым лицом сидела за кухонным столом под единственной голой лампочкой. На столе в беспорядке грудились грязные тарелки и пакеты из-под китайского фастфуда. Расстегнутая до пупа рубаха обнажала тощие обвисшие груди. Глаза глубоко запали… Это были глаза зверька, который попался в силки и теперь обреченно смотрел на того, кто их расставил. Картина была потрясающе реалистична. Не укладывалось в голове, как такое мог написать этот банальный громила, обдававший меня кислым перегаром. Впрочем… талант – дар Божий и не дается за заслуги…

Я установила на камеру вспышку и начала съемку, старательно отводя глаза от Гейнса и чувствуя его неотрывный плотоядный взгляд. Покончив с мольбертом, я перешла к абстрактному рисунку, висевшему над диваном. Он явно был создан другой рукой. Может, это подарок какой-нибудь глупенькой студенточки, которую ему однажды удалось затащить в свою грязную койку?

– Кто это нарисовал? – спросила я машинально.

– Роджер, – буркнул Гейнс.

– Роджер Уитон? – уточнил Ленц.

– Он самый… – Гейнс приблизился ко мне почти вплотную. – А моя картина тебе понравилась, цыпочка? Хочешь, загляни как-нибудь, я и тебя нарисую.

Я рассмеялась бы ему в лицо, если бы могла.

– Не смей, гад! – вдруг взвизгнули у меня за спиной.

Я резко обернулась и обнаружила на пороге комнаты ту самую блондинку, которая затравленно смотрела на меня с пыльного мольберта. Пол-лица ее заливал нездоровый румянец, и я точно знала, что через несколько часов на этом месте появится синяк.

– Ты чего приперлась?! – рявкнул на нее Гейнс, сжав огромные кулаки.

Кайсер мгновенно оказался между хозяином дома и его незадачливой подругой, на которой была только мятая ночная сорочка.

– Этот человек уже поднимал на вас руку, мисс, не так ли? – спокойно осведомился Кайсер.

– Он поднимал на меня не только руку! Он меня всю вывернул наизнанку! И он врет, все время врет! Он обещал мне, что я стану моделью!

– Вы позировали ему? Без одежды?

– Да, да, да! Он вообще не разрешает мне ходить одетой! Но если бы только позировать, так нет же – ему трахаться нужно! С утра до ночи! Трахаться и накачиваться травкой до потери пульса! А когда он под кайфом, то даже трахаться как следует не может!

– Пошла вон, дура! – взревел Гейнс.

Девушка оглянулась на меня, в глазах ее полыхал лихорадочный блеск.

– Не слушай его, он всегда врет! Он шушера уголовная, он и тебя обманет!

– Да ты просто ревнуешь меня, потому что ты грязная подстилка, а она леди! – захохотал Гейнс.

– Ты прав! Именно поэтому она никогда не ляжет с таким куском дерьма, как ты!

– Убью!

Окончательно потерявший над собой контроль Гейнс бросился на подружку, но неожиданно наткнулся на Кайсера и в следующее мгновение уже катался по полу, воя и держась обеими руками за колено. Блондинка истерично захохотала и подскочила к корчившемуся приятелю.

– Ну что, подонок, получил? И это только начало!

– Советую вам, мисс, покинуть этот дом вместе с нами, – предложил ей невозмутимый Кайсер.

– Куда бы я ни сунулась, эта сволочь везде меня достанет!

– Мы можем подыскать вам местечко, где он вас никогда не найдет.

– Правда?

– Только попробуй, сука! – прошипел с пола Гейнс.

Кайсер глянул на Ленца.

– У вас еще есть к нему вопросы, доктор?

Тот, пораженный происходящим, покачал головой.

– Я пойду с вами, – вдруг объявила подружка Гейнса.

– Тогда собирайтесь.

Она метнулась из комнаты. Мы услышали стук открываемых шкафов, шуршание одежды, а через три минуты Линда вернулась с потертым чемоданчиком и большим продуктовым пакетом, из которого выглядывали чулки.

– Можете забыть, что я вам говорила раньше! – воскликнула она. – Понятия не имею, где он был три дня назад! Я не ходила в этот чертов музей, а он должен был вернуться сюда сразу после открытия и хрен вернулся!

Гейнс, все еще лежавший на полу, поднял на нее нехороший взгляд. Очень нехороший.

– Сдается мне, дружище, – весело проговорил Кайсер, обращаясь к нему, – что ты крепко влип. А посему никуда не уходи и дождись полиции. Ребята уже в пути.

– Погоди! – крикнула Линда. Она подскочила к журнальному столику у дивана, схватила стакан с какой-то мутно-желтой жидкостью – очевидно, это было выдохшееся пиво, – вернулась к Гейнсу, смерила его яростным взглядом и плеснула пивом… нет, не в лицо ему, а на картину в углу комнаты. – Это тебе за все, грязная сволочь!

Гейнс взревел и забился на полу, пытаясь подняться. Ему помешал Кайсер. Линда с визгом бросилась к входной двери. За ней последовали Ленц и я. Мне хотелось как можно скорее выбраться из этой жуткой лачуги на свежий воздух.

– Не забудь о моем предложении, цыпа! – крикнул мне вдогонку Гейнс. – Когда приспичит, ты знаешь, где меня найти!

Я обернулась и увидела, как Кайсер опустился рядом с Гейнсом на корточки, загородив его своей спиной. В первую минуту мне показалось, что он что-то шепчет ему на ухо, но Гейнс вдруг завизжал, как поросенок под ножом мясника, а с крыльца донесся хохот его подружки. Я повернулась к двери и увидела на пороге комнаты Ленца. Он стоял, взявшись руками за голову, и не отрываясь смотрел на Кайсера. А тот поднялся, легонько хлопнул воющего Гейнса по плечу и прогулочным шагом прошел мимо нас к выходу.

– Что это было? Что ты с ним сделал? – догнал его Ленц.

– Не важно. Всякому терпению приходит конец, – бросил Кайсер.

Мы вышли на крыльцо, где нас уже поджидала Линда Напп. Кайсер огляделся по сторонам и махнул кому-то рукой. От дерева на противоположной стороне улицы тут же отделился мужчина в штатском и резво помчался к нам, придерживая рукой спрятанную под пиджаком кобуру. После короткого совещания с Кайсером он взял подружку Гейнса под руку и увел. А мы направились к своему фургону. Дверцы его были распахнуты, и из кузова на нас напряженно смотрел Бакстер.

– Что скажете?

– Это не он, – пожевав губами, веско изрек Ленц.

Бакстер перевел взгляд на Кайсера.

– Джон?

– Я не знаю.

– Мы потратили на этого бандита слишком много времени, и все впустую, – фыркнул Ленц. – Давайте-ка займемся Фрэнком Смитом.

– Но Гейнс пялился на меня, – напомнила я.

– А он по-другому не умеет смотреть на женщин, – отмахнулся Ленц. – Унизительно, противно, но никакого криминала. Мы ждали от него шока. Шока не случилось. Он никогда вас прежде не видел, это очевидно.

Бакстер наконец взглянул и на меня:

– Что вы сами думаете, Джордан?

– Я понимаю, о чем говорит доктор. Гейнс – классический пример опереточного злодея. Весь нараспашку. Но его взгляд по-настоящему испугал меня. И вся обстановка его дома… Не знаю, это была не брезгливость, а именно страх. Простите, у меня не получается толком объяснить.

– Я его, конечно, не испугался, но какое-то неясное тревожное чувство меня тоже посетило, – вдруг поддержал меня Кайсер.

– А еще меня поразила его картина. В некоем извращенном таланте ему не откажешь. Он воистину умеет рисовать женщин!

– У него висела картина Уитона, не так ли? – спросил Бакстер.

– Висела, – подтвердил Кайсер. – Удивляюсь только, что она там делает? Почему он до сих пор не загнал ее за полкило травки?

– Необходимо проверить, не украл ли он ее у Уитона, – заметил Ленц.

– Ладно, все это уже не наша забота, – бросил Бакстер. – Полиция в двух минутах езды отсюда. Они перевернут эту халупу вверх дном, все выяснят и все проверят. Годится?

– Ставлю пять долларов, что они там найдут либо наркотики, либо стволы, – сказал Кайсер. – Это позволит нам упечь Леона за решетку. И тогда посмотрим, прекратятся ли похищения.

– Вы думаете, что женщин еще будут похищать? – удивилась я. – После того, как мы так близко подобрались к разгадке?

– А кто вам сказал, что мы близко подобрались? – возразил Ленц. – Действительно, когда полиция развивает бурную деятельность в расследовании какой-нибудь банальной серии убийств или изнасилований, преступник, почуявший это, может затаиться. Но наши неизвестные друзья не такие простаки. Думаю, они по-прежнему уверены в себе. И если им вздумается еще кого-то похитить, даже нарочно могут пойти на новое преступление, чтобы показать нам свою силу.

Ленц говорил о преступниках во множественном числе, но никто из нас ему не возразил.

– Логично. В таком случае предлагаю не трогать пока Гейнса, – сказал Кайсер. – Если он замешан в этом, то нам будет от него больше пользы на свободе, чем в тюрьме.

Бакстер глянул на Ленца, тот согласно кивнул. Тогда Бакстер залез в фургончик и вызвал кого-то по рации.

– Эд? Шмонайте Гейнса по полной программе, но по возможности не задерживайте. Он нам нужен на свободе. В оперативных целях, разумеется. Да, да… Все, что и всегда, только без ареста… Ага, спасибо, старик! К шестнадцати ноль-ноль жду к себе. Бывай. – Бакстер выключил рацию и обернулся к нам: – Ну что, навестим нашего приятеля Фрэнка?

– Хуже Гейнса уже ничего быть не может, – пробормотала я.

– По крайней мере, там не будет такого смрада, – заметил Кайсер.

Бакстер призывно махнул рукой, а когда мы все забрались в фургончик, приказал шоферу отправляться прямиком в престижный Французский квартал.