Мост через озеро Понтчартрейн самый длинный в мире. Двадцать три мили бетона и плотного автомобильного потока. На другом берегу стоит дом Джона Кайсера. А сам он сейчас сидит рядом со мной – на пассажирском сиденье арендованного «мустанга». Сидит, вытянув ноги, и время от времени морщится от боли.
Через минуту после того, как мы обнаружили на обороте снимка телефонный номер галереи Вингейта, ноги перестали держать Джона и он рухнул на землю. Бакстер приказал вернуть строптивца в госпиталь, но Джон наотрез отказался, сославшись на банальную усталость, и твердо заявил, что его место – в штаб-квартире, где он должен отработать все недавно полученные сведения, связывающие воедино похитителя, Вингейта и де Бека. Но Бакстера не так-то легко было переубедить. Он сказал, что либо Джона насильно упекут в больницу, либо он отдохнет дома хотя бы одну ночь. Джон сделал правильный выбор. Заехав в штаб-квартиру, он позвонил из холла и попросил спустить ему последние распечатки, выданные «Аргусом», бившимся над расшифровкой ранних абстрактных полотен из серии «Спящие женщины». Джон был неудержим.
И вот мы ехали с ним по мосту на тот берег. Я то и дело вспоминала снимок, который Кайсер нашел в доме у похитителя. И каждый раз чувствовала себя виноватой перед сестрой. Теперь я все вспомнила. Эта фотография пару лет назад обошла немало газет – меня тогда все поздравляли с премией Ассоциации журналистов Северной Америки. Вингейт порылся в архивах или в базах данных, распечатал снимок на хорошей бумаге и отправил похитителю в Новый Орлеан.
– Давай поговорим, – предложил Кайсер, в очередной раз хватаясь за ногу. – Хочешь?
Я пожала плечами.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Джордан. Винишь себя в том, что случилось с Джейн. Накручиваешь себя. Это неправильно. Считаешь, что во всем виновата. Но я с тобой не согласен. Джордан, не стоит себя изводить. Право же.
Я изо всех вцепилась в баранку, пытаясь подавить раздражение.
– С чего ты взял, что мне хочется так думать? Мне вовсе не хочется. Но я думаю, потому что это так и есть!
– Еще раз говорю: твоей вины тут нет.
– Позвони своим и попроси их сличить почерк на том снимке. Если он не принадлежит Вингейту, я с тобой соглашусь. И если это рука Вингейта – а я тебя уверяю, что так оно и будет, – это может означать только одно: Вингейт заказал меня похитителю. Они лишь ошиблись адресом. Вместо Джейн попасться должна была я. Это очевидно. Не спорь с очевидными вещами, Джон, я тебя прошу. Мне и так тошно!
Джон вынул из кармана сотовый и набрал номер штаб-квартиры.
– Дженни, это Кайсер. Вы уже связывались с Нью-Йорком? Они опознали почерк? Что?.. Они уверены? На все сто? Так, понял. Спасибо.
Он закончил разговор и спрятал телефон обратно.
– Ну?
– Это почерк Вингейта.
Я совсем забыла, что сижу за рулем, и едва не спрятала лицо в ладонях.
– Ну вот, что я говорила… Пятой жертвой должна была стать я, а по ошибке ею стала Джейн. Что и требовалось доказать…
Джон вздохнул и покачал головой.
– Я все-таки думаю, что заказ был не от Вингейта. Не по его инициативе, во всяком случае.
– А от кого?
– От Марселя де Бека.
– Джейн от этого ни горячо, ни холодно. Ну, предположим, это он заказал меня. Де Бек знал моего отца и, значит, знал меня. Он сам говорил. Он захотел, чтобы следующей картиной серии «Спящие» стала я. Отлично. Передал свое пожелание Вингейту. А тот сбился с ног в поисках, потому что меня никогда не бывает на месте. Но он нашел изящное решение проблемы и направил этого костолома по адресу сестры.
– Логично, но не все сходится.
– Намекаешь, что де Бек так и не получил эту картину в свою собственность? Но это легко объяснить. Вингейт обманул его. Из-за денег. Кто больше предложит – тот и хозяин. Это жизненная позиция. Я знавала таких людей.
– Я не об этом. Я о совпадении. Все жертвы похищений были из Нового Орлеана. С какой стати де Беку выбирать тебя? Мало того, что ты известный фотограф и не вылезаешь из командировок, так еще и живешь в Сан-Франциско! Ну, допустим, ему захотелось разнообразия. Но ведь Вингейт, не найдя тебя, предложил де Беку твою сестру, которая – как и все остальные жертвы, – как нарочно, жила в Новом Орлеане! Ничего себе совпадение, а? Не верю…
Голова у меня гудела, как соборный колокол. Терпеть это дальше не было сил. Я полезла в сумку и достала заветную коробочку.
– Что это? – нахмурился Джон.
– Ксанакс.
– Транквилизатор?
– Да ерунда.
– А тебе известно, что ксанакс относится к той же группе препаратов, что и валиум?
– Известно. Слушай, Джон, у меня болит голова, в душе будто граната взорвалась, я просто хочу чуть-чуть расслабиться, ты понимаешь? Просто расслабиться!
Джон неопределенно хмыкнул и демонстративно отвернулся к окну.
– Я что-то не то сказала?
– И часто ты так расслабляешься?
Я вытряхнула на ладонь две таблетки и с трудом их проглотила.
– Сегодня ужасный день. На моих глазах погибла Венди. Ты был ранен. Меня саму, в конце концов, чуть не похитили и не изнасиловали! А на десерт я вдруг узнаю, что Джейн попала в руки преступника по ошибке! Вместо меня! Я могу не пить эти чертовы таблетки, но тогда завтра тебе придется сдать меня в психбольницу!
Он сочувственно посмотрел на меня.
– Да я не против таблеток. Ешь сколько влезет. Просто переживаю, как ты не понимаешь? И за тебя, и за свою задницу тоже! Нам ехать еще как минимум четверть часа! А если ты отрубишься прямо за баранкой, что прикажешь мне делать? Молиться?
Он пытался поднять мне настроение. Я была благодарна ему за это.
– Не бойся, – улыбнулась я. – Это тебе хватит двух таблеток ксанакса, чтобы рухнуть бревном на землю. А мне это как слону дробина.
Он долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:
– Рано или поздно мы все узнаем, Джордан. И найдем всех. Ты слышишь, всех найдем.
Рано или поздно… Как сделать, чтобы это случилось пораньше? Я не люблю слово «поздно». Оно напоминает мне о линии горизонта – сколько ни иди к ней, она не приближается.
* * *
Джон жил в большом доме, который походил на ранчо и, может, являлся бы таковым, если бы не стоял на городской улице по соседству с двумя десятками точно таких же домов. Про такие квартальчики принято говорить, что в них проживает особый подвид человека разумного «хомо американус». Одинаковые подстриженные лужайки. Одинаковые свежевыкрашенные задние стенки домов. Новенькие семейные джипы перед гаражами – черный, синий, красный… черный, синий, красный…
Мы припарковались перед его домом, и я помогла Джону выбраться из машины. Бакстера и Ленца поблизости нет, а значит, ему не зазорно опираться на костыль. Я придерживала его рукой за талию. Мы медленно двигались к крыльцу. При каждом шаге Джон морщился и скрипел зубами. Но молчал.
Разобравшись с электронным кодовым замком, он провел меня через черный ход сначала в крохотную прачечную, а потом на кухню, которая имела потрясающе нежилой вид.
– Ты когда себе в последний раз что-то готовил? – спросила я.
– Давненько, а что?
– Чем же ты питаешься?
– Ко мне раз в неделю приходит женщина. Убирается, готовит. А вообще я чистюля, ты возьми это на заметку.
– Ни разу в своей жизни не встречала чистюлю, с которым мне хотелось бы провести ночь в одной постели.
Он рассмеялся и тут же скривился. Рука, опиравшаяся на костыль, чуть дрогнула от напряжения.
– На самом деле я ночую в офисе с тех самых пор, как ты позвонила Бакстеру из самолета.
– А-а…
В центре кухни стоял обеденный стол из прозрачного стеклопластика. Слева небольшая кладовка. Если бы не пара-тройка журналов и забытая кофейная чашка, можно было подумать, что сюда никогда не ступала нога человека. Кухня выглядела так, словно сошла со страниц журналов о дизайне и интерьере. Или была выставочным экспонатом на ярмарке мебели, которыми продавцы обычно завлекают в свои павильоны молодоженов.
– А где все остальное? – спросила я, наслаждаясь покоем, снизошедшим на меня под воздействием ксанакса.
– Что именно?
– Не прикидывайся, ты меня отлично понял. Книги, разбросанные диски и видеокассеты, старая почта, идиотские сувениры из гипермаркета? Где следы разумной жизни?
Он пожал плечами и даже несколько растерялся.
– Да откуда им взяться? Ни жены, ни детей…
– Обычно принято считать, что жилище холостяка напоминает комнату, в которой случился ядерный взрыв.
Он опять поморщился.
– Сильно болит?
– То немеет, то вдруг как дернет… Дай-ка я присяду на диван для начала. Главное, отыскать удобное положение, а там можно и поработать. Вон сколько всего выдал нам старина «Аргус».
– Лучше бы ты немного расслабился, а уж потом принимался за работу.
Он захромал было в сторону дивана, но я перехватила его на полпути и увлекла в коридор.
– Да не хочу я спать! – попытался возразить Джон, невольно опираясь на меня всей своей тяжестью.
– А тебя никто и не заставляет.
– Да? Ой…
Мы немного погуляли по коридору, пока не наткнулись на спальню. Как и кухня, она имела совершенно нежилой вид. Вылизанная до блеска, ни пылинки, ни одной приоткрытой створки. Да уж, чистюля…
Он решил было опуститься на краешек постели, но я опередила его, сдернув широкое покрывало.
– Дай мне сесть, – пробормотал он и, опираясь на меня, сначала опустился на постель, а потом без сил повалился на мягкую подушку и снова застонал.
– Больно?
– Не то слово.
– Попробую облегчить твои страдания.
Не долго думая я разулась и, забравшись на постель, села на Джона верхом.
– Больно?
– Так – нет.
– Врешь!
Наклонившись над ним, я коснулась его губ легким поцелуем и тут же чуть отстранилась, ожидая ответной любезности. Его руки скользнули по моим бедрам на талию, и он, подавшись ко мне, возобновил поцелуй. Нежный и одновременно страстный, напомнивший мне ощущения, которые я прошлой ночью испытала вместе с ним под душем. Желание вновь проснулось. Спасибо ксанаксу, изгнавшему из моей головы все мрачные мысли.
– Я хочу забыть… – прошептала я. – Хотя бы на час.
Он притянул меня за шею и ответил новым поцелуем. Его руки ласкали мое тело, и уже через минуту я поняла, что долго так не выдержу. Я такая. Могу месяц и два обходиться в командировках без мужчины и даже не вспоминать о сексе, но едва предоставляется случай, мгновенно вспоминаю, что я женщина. А сейчас я испытывала еще более глубокие переживания и думала не только о сексе. Последний год стал для меня временем испытаний и поселившейся в душе пустоты. Сейчас я была готова на все, чтобы изгнать ее.
– У тебя здесь есть… ну, ты понимаешь? – шепнула я.
– В шкафу, на полке.
Я соскользнула с постели и распахнула створки бельевого шкафа.
– Там, на самом верху.
Я нашла то, что искала, и вернулась к нему. Он молча смотрел на меня, ожидая дальнейших действий. Голова еще болела, но гораздо слабее. Было бы здорово, сделай мне Джон небольшой расслабляющий массаж. Но я понимала, что он не сможет. Если верить врачу, так он вообще не в состоянии шевельнуться. Но мы сейчас не будем вспоминать о враче.
– Все-таки решилась? – тихо спросил он.
Улыбнувшись, я принялась медленно расстегивать блузку. Мой бюстгальтер в этот самый момент болтался в воздухе, где-то между Новым Орлеаном и Вашингтоном, запакованный в герметичный пластиковый мешок как вещественное доказательство. А женщина-агент, одолжившая мне свою блузку, не смогла одолжить еще и бюстгальтер… Поэтому когда блузка упала к моим ногам, Джон замер, не в силах оторвать глаз.
Улыбнувшись снова, я изящно выскользнула из тесных джинсов и избавилась от трусиков. Лишь после этого вновь уселась на Джона верхом. Он по-прежнему молчал и смотрел на меня, не отрываясь. Я заметила, как на его шее бьется жилка, и коснулась кончиком указательного пальца его сомкнутых губ.
– Пять минут назад я думала, что вот мы приедем к тебе и сольемся в экстазе… Только бы забыться… Ни о чем не вспоминать, выбиться из сил и заснуть. Но сейчас у меня другое настроение.
– У меня тоже, – кивнул он.
– Мне хорошо с тобой, Джон.
– И мне с тобой, Джордан.
– Сейчас помощник режиссера крикнет: «Стоп, камера! Не верю!»
Он усмехнулся:
– Правда всегда отдает дешевой мелодрамой. – Он коснулся моей щеки тыльной стороной ладони. – Я знаю, как тебе скверно сегодня пришлось, детка. Особенно после визита на дом к похитителю…
– Тсс! Таков порядок. Жизнь есть промежуток между смертями. Я рада, что успела найти тебя и сейчас наше время. Ты запросто мог не подняться сегодня после того выстрела. Мне тоже могло не повезти. И вот это было бы обидно, потому что мы так никогда и не узнали бы того, что узнаем сейчас.
– Вот тут ты права.
– Я знаю, что права. Мы это заслужили!
Его большая ладонь легла на мой голый живот. Она была теплая, и ее тепло разошлось по всему моему телу.
– А как же моя нога? Я ведь сейчас калека…
– В том месте, которое мне нужно, ты абсолютно здоров.
Он рассмеялся.
– Ты циничная девчонка, Джордан!
– Просто мне уже сорок. Не пристало жеманничать. И за тобой, кстати, должок с прошлой ночи.
– Я не смогу сам раздеться.
– А разве это обязательно?
Я приподнялась на коленях, а он, обняв мои бедра, подтянул меня к себе, покрывая легкими поцелуями. По всему телу прокатилась сладкая волна.
– Так тебя устроит? – шепнул он.
– Время разговоров вышло!
Не прошло и минуты, как я поняла, что долго мне не продержаться. Я давно узнала, что главное – не ждать развязки, а просто отдаться своим чувствам. Закрыть глаза и воспарить, не думая ни о чем. И тогда развязка не заставит себя долго ждать. Придет сама собой. Без всякой помощи со стороны. Джон отлично знал, что мне сейчас было нужно. И я полностью доверилась ему. Запустила пальцы в его волосы и притянула к себе.
Я тяжело дышала, внутри меня все трепетало, на висках выступила испарина. Напряжение росло с каждой секундой. А Джон, не отрывая своих губ, накрыл ладонями мои груди, щекоча соски. Через несколько секунд меня затопило волной блаженства, в одно мгновение вытолкнув в иное измерение, где ликовала каждая частичка моего тела. Внешний мир перестал существовать. Я ничего не видела и не слышала, целиком отдавшись ощущениям.
Очнулась я уже лежа с ним рядом, прижавшись к нему всем телом и постепенно восстанавливая дыхание.
– Да… вот теперь я, пожалуй, поспала бы…
– Эй, так нечестно! – весело воскликнул он.
Я тихо рассмеялась и заскользила рукой вниз по его животу.
– Так, так, так… Похоже, кому-то не терпится еще поиграть.
Джон пытался сдержаться, но тело ему не повиновалось. Я расстегнула на нем джинсы и попыталась одной рукой надеть презерватив.
– Вот точно так же, между прочим, неопытные подростки стараются впервые в жизни расстегнуть бюстгальтер своей подружки.
Он рассмеялся.
– Не скромничай, у тебя неплохо получается.
– Так, ну вот, готово!
Он вновь притянул меня к себе и страстно поцеловал. Я не торопилась, отдав на сей раз инициативу ему. Он тоже не спешил и в итоге победил, увидев в моих глазах желание, которое я была уже не в силах сдерживать.
– Твоя взяла… – шепнула я.
– Ты готова?
– Да, только не торопись.
Он медленно вошел в меня, крепко обхватив руками за талию, и я задохнулась. Выждав паузу, Джон начал движение. Сначала медленно, потом все быстрее и глубже. Он окружил меня собой, своим запахом, тяжестью своего тела. В последний раз полноценный секс был у меня почти год назад, и сейчас я чувствовала себя человеком, который впервые после долгих месяцев комы начал постепенно приходить в себя, самостоятельно дышать, узнавать окружающих… Жажда принадлежать и обладать, ощущение своей хрупкости и невиданной силы – все это подарили мне объятия его сильных рук и напор, мощный, неостановимый, вытеснивший из головы все мысли, кроме одной: это Джон, он со мной, он во мне…
И все же я видела, как он сдерживается. Боится придавить меня своей тяжестью. И, задыхаясь, проговорила:
– Я не китайская ваза, Джон…
– Я знаю…
– Ты вспомнил, что я рассказала Талии. Не думай об этом!
Он замер и, отдышавшись, произнес:
– Ты сама сказала, что такое не забывается.
– Я все помню, но не позволю этому взять власть надо мной. Никогда. Не бойся.
– Я не боюсь за себя. Я боюсь за тебя. Ты как бабочка в моих руках. Страшно даже дохнуть.
– Ах вот ты как!
Я обхватила его руками за бедра и с силой притянула к себе. Раз он боится, я сделаю это за него!
– А Ленц рассказывал тебе о моем романе с учителем?
– Нет. Но я просматривал его записи и кое-что там видел.
– Ленц давал тебе читать свои записи?
– Они были доступны, лежали на столе у Боулса. Я глянул, как и все.
– Любишь совать нос в чужие дела?
– Я следователь ФБР, это моя работа.
– И что ты там вычитал?
– Если поступки человека никому не приносят вреда, он вправе так поступать.
– Отлично. Так вот знай – я его любила!
– В таком случае мне жаль, что все это так закончилось.
Как ни смешно, но мы разговаривали и одновременно занимались любовью, все наращивая и наращивая – по моей инициативе – темп.
– А знаешь, что меня больше всего привлекало в тех отношениях?
– Не знаю! Что?
– Наутро я шла в школу и вместе со всеми слушала его уроки. И все слушали. Но для них он был учитель, а для меня – мой мужчина! Я сидела за партой, храня его запах, и мое тело еще помнило его ласки. Я сидела и знала, что принадлежу ему.
– Это не ты говоришь. Чтобы военный фотограф Джордан Гласс кому-то принадлежала?..
– Ты хорошо меня изучил. Да, я независима и всегда гордилась этим. Но знаешь, что я тебе сейчас скажу?
– Что ты мне сейчас скажешь?
– Тогда я хотела принадлежать ему. А теперь знаешь что?
– Что, черт возьми?!
– А теперь я хочу принадлежать тебе! Хочу носить на себе твой запах, хочу, чтобы мое тело помнило твои ласки!
– Джордан…
– Я хочу, чтобы ты сделал меня своей, как тигр, который помечает территорию, а потом покрывает на ней свою самку!
– О, Джордан…
Своей цели я достигла. Он сорвался и забыл о том, что я бабочка. Сразу и начисто. Взревев, прижал меня к себе так, что у меня перехватило дыхание. Я поймала взгляд его широко раскрытых глаз. В ту секунду, когда его наслаждение достигло пика, он отчаянно пытался объять меня взглядом и постичь мою сущность. Глупый… Во мне надо копаться годами, чтобы понять хоть что-то.
– Теперь ты знаешь? – лихорадочно, срывающимся голосом шептала я. – Ты понял меня так, как я понимаю тебя? Я давно большая девочка, Джон! И делай со мной что хочешь!
Джон врезался в меня, словно линкор на боевом ходу. Он позабыл и обо мне, и о своей ноге и подчинялся сейчас только физиологическому инстинкту. Я и не представляла, что в меня можно войти так глубоко и полно… Настольная лампа, спокойно стоявшая до этого в метре от нас, рухнула на пол. Плевать! Я вцепилась руками в матрас, и в следующее мгновение развязка пришла к нам обоим. Это было потрясение такой силы, что после него, казалось, человек не способен остаться в живых. Но на самом деле он просто рождается заново.
– Господи, Джордан…
– Да, вот именно.
– Ты волшебница…
– Не преувеличивай.
– Тебе понравилось?
– Точно так же, как и тебе. Думаешь, я всех мальчиков удостаиваю подобным обхождением?
– Не знаю.
– Теперь знаешь – никого кроме!
Он улыбнулся:
– Я люблю тебя, Джордан.
– А, не придумывай! Просто у тебя шок.
– Наверное, это шок. Такого я не испытывал с тех самых пор…
– С каких же, интересно?
Он как-то растерянно заморгал.
– Со времен Вьетнама.
Я вдруг протрезвела.
– Ты спал с вьетнамскими женщинами?
– Все с ними спали.
– И как они? Красивые?
– Не все.
– Они какие-то особенные?
– Что ты имеешь в виду? В постели?
– Да, но не только. Не знаю… Помнишь, что говорил о них де Бек? Помнишь эту его Ли? Ты влюблялся в таких, как она?
Он смотрел в потолок, но видел там явно больше, чем я.
– Многие влюблялись. А здесь принято находить этому слишком простые объяснения. Мол, все происходило потому, что там не было других женщин. Или местные были доступнее. На самом деле это не так. Я не говорю о городских девушках, которые дневали и ночевали в барах Сайгона. С ними все понятно. Я говорю о других, не успевших вкусить плодов западной цивилизации. В них не было ничего искусственного. Они были в чем-то гораздо целомудренней американок. И в то же время гораздо более открытыми. Тут не захочешь, а влюбишься. Я знал одного парня, который ради такой вот девушки дезертировал из армии.
– И со мной ты почувствовал то же, что и с ними?
– Нет, с тобой все иначе. – Он коснулся моей щеки. – Ты вспомнила об отце?
– Да…
– И думаешь, он мог бросить тебя ради…
– Нет! То есть… я не знаю… наверное, мог…
– Но я не твой отец, Джордан.
– Я знаю. Ты похож на тех, кого он фотографировал.
– В каком смысле?
На потолке в углу виднелся резко контрастирующий с окружающей стерильностью потек. Выходит, крыша тоже «выставочная». Вот тебе и идеальный дом.
– Отец работал себе и работал. Многие его знали, но мало кто видел. Если так можно выразиться, он был гораздо менее реален, чем те, кого он фотографировал. А он умел передавать на снимке краски жизни. Говорят, что и мне это удается. Мы с отцом рассказываем всему миру о живых людях, о которых мир ничего не узнал бы без нашей помощи. Я подчеркиваю – о живых. Наши снимки не дарят и никогда не дарили этим людям вечность, как любят говорить критики. Солдаты сами делают то, что дарит им вечность в человеческой памяти. Они делали эти двадцать лет назад, когда среди них находился мой отец. И десять и пять лет назад, когда среди них находилась я. Боюсь, Джон, что где-то они делают это и сейчас. Только не думай, что я сумасшедшая.
– Я и не думаю. То, что произошло со мной много лет назад во Вьетнаме, я до сих пор ношу в своем сердце. Сказать, почему у меня никогда не диагностировали так называемого посттравматического синдрома войны? Потому что «пост» означает «после». А я ни дня в своей жизни не прожил «после Вьетнама». Он по-прежнему со мной. Я просыпаюсь с этим каждое утро и каждую ночь засыпаю. Иногда почти забываю о своем Вьетнаме, иногда чувствую его присутствие особенно остро. Но он всегда со мной.
– Скажи по правде, Джон… Только не криви душой и не жалей меня. Ты думаешь, мой отец каким-то образом замешан в этом?
– Нет, я так не думаю, – тут же отозвался он, глядя на меня совершенно спокойно.
– Ты же высказывал раньше всякие предположения…
– Следователям свойственно строить версии и гипотезы. Даже самые фантастические. Особенно когда прямых улик в деле раз-два и обчелся. Их и сейчас не так много, но все же полагаю, что твой отец тут ни при чем. Разве только он как-то связан с де Беком…
– Ты всерьез думаешь, что он как-то связан с де Беком?
– К счастью или к несчастью, но у меня нет доказательств. Даже косвенных.
– А тогда почему ты считаешь, что мой отец ни при чем?
– Печенкой чувствую.
Я положила теплую ладонь ему на живот.
– Печенка как печенка… Как она может что-то подсказывать?
– Ты остришь. Значит, для тебя еще не все потеряно.
– Когда тебе больше ничего не остается, кроме как смеяться или плакать, лучше смеяться. – Я нежно погладила его по животу. – Может, поспишь немного?
– Не могу, – покачал он головой. – Пока есть шанс – или пока мы думаем, что он есть, – спасти Талию, я не усну. У меня такое ощущение, что я еще не скоро смогу заснуть.
– Хочешь кофе?
– Хочу.
– А поесть? У тебя найдется что-нибудь в холодильнике?
– А ты хочешь сказать, что умеешь готовить?
Я рассмеялась.
– Я, конечно, не шеф-повар, к тому же мне в жизни слишком часто приходилось питаться из котелка, но я выросла в Миссисипи, а значит, какие-то элементарные вещи делать умею.
– У меня, кажется, есть куриные грудки. В морозильнике.
– А рис? Лук и все такое?
– По идее должно быть.
– Вот и хорошо.
Я чмокнула его в подбородок и спрыгнула с кровати.
– Не в службу, а в дружбу, Джордан, принеси мне сюда снимки «Аргуса».
– Вообще ты мог бы с этим и повременить. Впрочем, ладно, принесу.
Я отыскала толстый коричневый конверт и отдала его Кайсеру, который уже полусидел в постели, откинувшись на мягкие подушки.
– Это ведь далеко не первая порция снимков, выданных «Аргусом», которую ты просматриваешь?
– Воистину не первая. Но пока я лишь даром тратил время. Они постоянно перенастраивали программу, пытаясь улучшить качество цифрового анализа. Помню, я просмотрел двадцать снимков одного и того же лица, прежде чем смог угадать в нем – смутно, конечно, – черты одной из «спящих женщин».
– Тогда работай. Курица с рисом и бисквиты будут тебе наградой.
Я вернулась на кухню и, открыв холодильник, принялась изучать его содержимое. Быстро разморозив куриные грудки, я сполоснула их под проточной водой и уже собралась было ставить на огонь, как вдруг из спальни донесся голос Джона. И в нем было нечто такое, что заставило меня вздрогнуть. Бросив все, я поспешила к нему. Перед моим мысленным взором тут же возникла ужасная картинка… Джон сидит на кровати весь синий… Бурный секс привел к тому, что тромб оторвался от раны и двинулся к сердцу…
– Я знаю эту женщину! – торжествующе вскричал он, размахивая перед моим лицом листком с распечаткой «Аргуса». – Клянусь дьяволом, мы с ней встречались!
– Где? – Я забрала у него листок и тоже вгляделась в лицо. Молодая блондинка. Совсем-совсем юная, лет восемнадцати. Удивительное сочетание уже взрослого взгляда и все еще по-детски нежных черт лица. – Это одна из наших жертв?
– Нет. Я видел ее много лет назад. В Квонтико.
– Вы с ней были знакомы?!
Он нетерпеливо покачал головой:
– Да нет. Каждый год к нам на стажировку приезжают полицейские из городских управлений и управлений штатов. Но это не столько стажировка, сколько практические консультации. Как правило, у каждого визитера припрятано в рукаве одно-два дела, с которыми он никак не может справиться. Ограбление или убийство. Дело может быть старым, даже закрытым, но полицейский просто не в состоянии выкинуть его из головы и потому везет к нам. Очень часто речь идет о двух-трех убийствах, похожих на серию. Так вот, один из полицейских показал мне эту женщину. Ее фотографию.
– Полицейский тоже приехал за консультацией или был из Нового Орлеана?
– То-то и оно, что приехал. И, кажется, из Нью-Йорка. Дело, о котором он рассказывал, очень старое.
Я прерывисто – от внезапного возбуждения – перевела дыхание.
– Насколько старое?
– Лет десять. Я вот думаю, неужели оно может быть связано с нашим нынешним расследованием?
– Десять лет? Господи, как же оно может быть связано?..
– Самым молодым из нашей четверки подозреваемых является Фрэнк Смит. Ему тридцать пять. Маньяки не становятся маньяками внезапно, уже во взрослом возрасте. Поэтому ребята Бакстера уже проверяли, не наследил ли кто-то из наших подозреваемых в прошлом. Детективы отправились в Вермонт, где вырос Уитон, и в округ Тербон, откуда в свое время сбежала Лаво. Но тут все оказалось просто. Сложность возникла с Нью-Йорком, откуда вышли Смит и Гейнс. А возможно, и сообщник неизвестного преступника. Кроме того, и у Уитона, и у Талии с Нью-Йорком было много связано. И вот тут мы завязли, и весьма крепко. Во всем Вермонте люди пропадают очень редко. В округе Тербон еще реже. В Нью-Йорке ежегодно пропадают сотни людей. Проверить, имел ли тот или иной подозреваемый хоть какое-то отношение к одному из преступлений, немыслимо тяжело. И чем дальше ты забираешься в прошлое, тем тяжелее становится. И все же я задаю себе вопрос: а если наша серия связана с какими-то давними нью-йоркскими похищениями?
– Как же обнаружить эту связь, если ты говоришь…
– Надо искать схожие признаки. Давай подумаем вместе, какие именно? Во-первых, похищают женщин. Похищают на автостоянках магазинов и лавочек. Похищают на аллеях во время утренних пробежек. Следов преступник не оставляет. Вообще. Ни следов, ни свидетелей – ничего. И сами жертвы между собой, как правило, никак не связаны.
– Так что вы нашли, когда проверяли Смита и Гейнса?
– Я разговаривал с нью-йоркскими полицейскими, просил их полистать старые дела…
– А ты связывался с тем полицейским, который показывал тебе в Квонтико фотографию этой женщины?
– Нет, он уже давно вышел в отставку.
– А те, с кем ты связывался?
– Пока молчат. Я ж говорю, искать что-либо в Нью-Йорке – неблагодарная работа.
– Вот эта женщина… Ты ее точно запомнил?
– Да, у меня хорошая память на лица. Чего уж там, красивая молодая блондинка… Такую трудно не запомнить. И того полицейского отлично помню. Она была его информатором. Поэтому он принял так близко к сердцу ее исчезновение. Слушай, Джордан, дай-ка телефон.
Я принесла его сотовый, он связался со штаб-квартирой ФБР и попросил соединить его с Бакстером.
– Это Джон. У меня кое-что появилось. Надо проверить. Пусть наши люди срочно свяжутся с полицейским управлением Нью-Йорка.
Я сидела на краешке постели и молча изучала снимок, выданный «Аргусом». Собственно, его трудно было назвать фотографией. Скорее это был подробный рисунок, к тому же созданный не рукой человека, а компьютером. И все же, встретив эту женщину на улице, я бы ее узнала. Я мысленно поблагодарила того фотографа, который однажды в курилке рассказал мне о существовании «Аргуса».
– Джордан! – Джон отключил телефон и бросил его на постель. – Ты понимаешь, чем это пахнет?
– Тем, что моя сестра на самом деле была не пятой жертвой по счету, – ответила я. – Человек, который похищает женщин в Новом Орлеане, занимался тем же самым много лет назад в Нью-Йорке.
Джон рывком сел и взял мою руку.
– Мы подбираемся к разгадке все ближе, Джордан. Я это чувствую.