Кооперативная идиллия

Действующие лица:

ЭВА ПАРУН — 40 лет

КАРЛ ПАРУН — 42 года

УЛЬВИ ПАРУН — 17 лет

ИВО ПАРУН — 21 год

ТООМАС ХЕРБЕРТ — 22 года

МАЯКАС — 50 лет

КАТРИН РУУ — 22 года

АНТИ ВОРР — 23 года

БАБУШКА ИЗ ВАБЛИ — 88 лет

ЧУДНОЙ — 90 лет

ГОЛОСА (с магнитофона)

ГОЛОСУЮЩИЕ (из папье-маше)

ПРОЛОГ

Крыльцо первого подъезда 9-этажного крупнопанельного дома.

ИВО (сидит на ступеньке и поет под гитару).

КАТРИН (входит на крыльцо). Привет!

ИВО. Привет! (Крадется к открытому окну и сует в него гитару.)

КАТРИН (берет Иво за руку). Занимался?

ИВО. Занимался. (Идут.) Давай отпустим руки, Катрин, а то мать в окно увидит. (Опускают руки.)

КАТРИН. И за что она меня не выносит?

ИВО. Лапонька, да она понятия о тебе не имеет. Но я поклялся матери ни за кем не бегать, пока не выйдет замуж сестра, иначе придется от них съехать. Одним словом, встал на ноги — и шагай на все четыре стороны.

КАТРИН. Угораздило же тебя разбрасываться такими клятвами!

ИВО. Она хотела, чтоб я как из армии пришел, сразу поступал в институт, тогда бы всякие льготы были. А я хотел годик поработать, походить на подготовительные курсы… На это она сказала, что у меня все равно характера не хватит и что знает она эту работу в варьете: водка, женщины и все такое. На том и порешили… Она вроде как блюдет нравственность моей сестрицы… Хотя Ульви и сама девчонка с головой.

КАТРИН. Выходит, если мамочка с папочкой тебя засекут…

ИВО. С отцом особ-статья! Он-то ждет не дождется увидеть меня с девушкой. Говорит, если во мне есть хоть капля его крови, то я… по первой любви ни за что не женюсь. А вообще — пора бы уже и слезть с его шеи… Правда, я бы охотней не слез, а залез бы еще выше. (Берет ее за руку.)

КАТРИН. На голову?

ИВО. Да нет, шестью этажами выше… Катрин, можно я после работы загляну на седьмой этаж?

КАТРИН (жеманно). Молодой человек! Так поздно — к чему бы это?

ИВО. Раз мы надумали через год поступать вместе в политех, то и готовиться тоже надо вместе.

КАТРИН. Ты же кончаешь раньше. Я еще вовсю заказы принимаю, а у вас уже инструменты в чехлах.

ИВО. Инструменты убираются с такой скоростью, чтобы посетители заказывали музыку. Нельзя же допускать, чтоб они транжирили деньги только на выпивку! (В замешательстве.) Гляди, это же наша Ульви! (Отпускает руку Катрин.)

КАТРИН. Прохаживается и смотрит на часы — все ясно.

ИВО. Уж не крутит ли она с парнями? В ее-то возрасте! (Идут дальше.)

КАТРИН. А сколько ей?

ИВО. Семнадцать — на пять лет моложе тебя. Что ты вздыхаешь?

КАТРИН. Ладно, заходи вечером. Рюмочка коньяку и в самом деле не помешает.

ИВО. Ты чем-то расстроена?

КАТРИН. Не то чтобы расстроена, но как-то… неуютно себя чувствую со вчерашнего дня. Ко мне — к нам на работу приходил следователь.

ИВО. Что ты из-за ерунды переживаешь! В том доме для них всегда работа найдется.

Больше мы их не видим, они уехали на троллейбусе — на работу.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

РОДИТЕЛИ

Просторная гостиная в кооперативной квартире. Окно с видом на площадку перед домом, двери в кухню и в комнаты. Стол, стулья, кушетка и т. п. Отчетливо доносятся звуки с улицы: вот протарахтел мотоцикл, машина, потом автобус. Минутная пауза, и ребячий гам, который перекрывается выкриками: «Яшка, свинья, ты пятна́!» и «Я тебе, зараза, покажу!» В комнату входит деловитая и миловидная хозяйка дома в необычном, пожалуй, даже комично воздушном халатике.

ЭВА (выкладывает продукты из холодильника на стол, сама с собой). Сливки. Обычные или для взбивания? (Читает на пакете.) Десятипроцентные, но кофе забелят… Сыр — угличский или пикантный? (Нюхает.) Эстонский. Но, если нарезать, выкрасить в желтый цвет и обработать дыроколом, сойдет за швейцарский. Ерунда, рано его баловать, и этот хорош… Угорь или балык? Лучше баночная селедка… Помидоры свежие, помидоры соленые, огурцы соленые, свежие… Масло? Крестьянское… И где это они таких крестьян видели?.. Та-ак, больше пока ставить нечего. Ах да, хлеб и булка… (Идет на кухню, приносит.) А мясо пусть доходит. (Склонив голову набок, оглядывает стол, вытирает руки о халат, приносит ножи, вилки, чашки, тарелки, кладет на угол стола и принимается протирать их полотенцем. Запевает — очень душевно, но отчаянно перевирая мотив «Подымем бокалы, содвинем их разом!» Возникает явственный фон — шум мотора термоузла. Эва вздрагивает.) Нет, в этом доме человека со слабым сердцем кондратий хватит! (Мотор замолкает. Эва начинает снова петь.) «Сердце, как хорошо, что ты такое! Спасибо, сердце…» (Посуда уже блестит, она смотрит на стенные часы, начинает расставлять посуду.) Отец, мать, коммунальные платежи, певец из кабака… и мистер Икс. (Проезжают мотоциклы. Эва подходит к окну, выглядывает, качает головой.) Ну, неужели больше негде тарахтеть? Катили бы на ипподром! (Шум лифта. Открывается дверь. Стуча на ходу, входит гость.)

МАЯКАС. Здравствуйте, а…

ЭВА (обернувшись к нему, прикрывается краем занавески). Ой, товарищ Маякас! Я и не заметила, как вы вошли, обычно нам в дверь звонят. Проходите, садитесь.

МАЯКАС. А хозяина еще нету?

ЭВА. Сказал, что сегодня чуточку задержится — что-нибудь передать?

МАЯКАС. Мне всего-то пару слов, правда, тема не самая приятная…

ЭВА. А-а, да счет за квартал мы уже получили. Радости, конечно, мало.

МАЯКАС. А что такое?

ЭВА. Ну, знаете, 12.99 за ремонт лифта — это уж чересчур!

МАЯКАС. Но ведь все десять лет так было — плата за ремонт зависит от размеров жилплощади. У нас в доме две пятикомнатные, вот вам и приходится платить.

ЭВА. Нужен нам на первом этаже этот лифт — тем более, что его ремонтируют каждый месяц.

МАЯКАС. Вас послушать — так за крышу вообще должен платить только девятый этаж.

ЭВА. У нас этих первоэтажных прелестей и так хоть отбавляй: лифт гремит, термоузел гудит, под окнами сквернословят и… (Больше мы ее не слышим: впечатление такое, что за окном проходят танки; тишина.)

МАЯКАС (прикрывает уши и движется к Эве; снова тихо). В такой огромной комнате часть текста волей-неволей пропадает.

ЭВА. А я про что? Плата за ремонт с площади, а за шум надо делать скидку.

МАЯКАС. Есть ведь и другой вариант: зачем разговаривать в большой комнате. У вас и маленьких хватает.

ЭВА. Естественно хватает, и ни одна не пустует, народу полно.

МАЯКАС (Достигнув угрожающей близости). Девять лет я не был с мадам Парун наедине! Раньше мы говорили «ты», а о квартальных счетах и не поминали. (Кладет руку Эве на плечо.)

ЭВА (резко сбрасывает руку). Я ничего такого не помню!

МАЯКАС. Твой Карл тогда служил физиком, получал с гулькин нос, а однажды его командировали в Дубну. (Эва поворачивается лицом к окну.) Я под страхом смерти не поверил бы, что ты станешь еще очаровательней!

ЭВА (проскальзывает между окном и Маякасом к двери соседней комнаты). Это воспоминание абсолютно бессмысленно, следовательно, ничего такого не было. До свидания. (Уходит в другую комнату.)

МАЯКАС. У меня к Карлу дело, я попозже зайду. (Уходит.)

Эва возвращается, вытирает тряпкой следы у двери, у окна, поправляет занавеску.

КАРЛ (входит в благодушном настроении). Салют, Эва! (Снимает туфли.) Двадцать рэ за три часа — не слабо, а?

ЭВА. Феноменально! (Целует мужа в голову.) И так быстро обернулся! (Забирается на кушетку.)

КАРЛ (замечает стол). Что за цирк ты тут затеяла? Оставаться при параде или как? (Тем временем довольно откровенно разоблачается.)

ЭВА. Не болтай ерунду, топят же! В квартире сорок два градуса!

КАРЛ. Прорубить бы дыру в стене, так ведь они на своих тарахтелках прямо в комнату въедут. (Садится рядом с женой, начинает читать книгу «Кладка печей».)

ЭВА. Часть радиаторов сняли, а плата за отопление осталась такая же… Тебе, я вижу, так холодно, что ты решил и свободное время тратить на печи?

КАРЛ. Что поделаешь, нужно просвещаться. (Однако книгу отбрасывает.) Вот интересно, на основной работе я без всякого повышения квалификации справляюсь, а для халтуры только и знаешь совершенствоваться. (Слышатся гулкие удары — кто-то выбивает ковер.)

ЭВА. Господи, ну почему они не доверяют пылесосу? Дубасят с раннего утра до позднего вечера! (Встает, закрывает окно.)

КАРЛ. Пойду прикончу их. (Достает записную книжку и шариковую ручку, подсчитывает.)

ЭВА. Только не ходи в таком виде: следы от выбивалки долго не проходят. Сначала они будут синие, потом лиловые, потом зеленоватые. (Подходит к мужу, заглядывает в блокнот.) Ты смотри — двадцать рублей! Да, в этом месяце ты силен!

КАРЛ. Силен-то силен, а в итоге четвертного все равно не хватает. Вот если бросить эту халтуру с печками, да начать по субботам и воскресеньям играть в такси…

ЭВА. На твоем месте я бы строила себе дальше. Восемь часов кладешь кирпичики и — полсотни без всякого риска. Застукает кто-нибудь — а ты просто подсобить пришел, и делу конец.

КАРЛ (откладывает вычисления). А такси чем опасней?

Эва пока муж рассуждает, несколько раз выглядывает в окно.

КАРЛ. Я же денег не вымогаю! Вот хоть сегодня: садятся муж с женой, с виду господин министр с госпожой министершей да и только, и спрашивают — как сговоримся. Я эдак вежливенько улыбаюсь: о, не беспокойтесь, я просто видеть не могу, как такие элегантные люди мокнут по часу в ожидании такси. И дунули — аж за город! Там протягивают пятерку — спасибо, шеф. Я в ответ: зачем же, бензин пока не такой уж и дорогой.

ЭВА. Тонко намекнул! (Снова подходит и выглядывает в окно.)

КАРЛ. Хамить — это для таксистов, частному сектору это не позволительно. А вот кто хорош был, так это грузин! С вокзала до Мустамяэ. И спрашивает: э, хазяин, сколько платыт будэм? А я ему эдак лихо (говорит с эстонским акцентом): а столько, за сколько ты меня Крузии катать будешь! Приехали и дает — сколько, по-твоему? Десятку! Чего ж теряться? У государства колес не хватает, а у меня, слава богу, еще крутятся. Пока кто-нибудь специально на хвост не сядет или не кинется трезвонить. (Звонок в дверь. Эва прикрывает колени и прочее подушкой, Карл хватает из шкафа старую плащ-накидку и идет открывать, сверкая голыми икрами.)

ЭВА (поспешно прячет записную книжку мужа под подушку). Здравствуйте.

КАРЛ. Здравствуйте. Простите за мой вид, но квартирные условия…

МИЛИЦИОНЕР (указывая пальцем на плащ). Протекает?

КАРЛ. Нет, это я так — дверь отпереть, под нами термоузел, и в квартире жара градусов сорок.

МИЛИЦИОНЕР. М-да-а, у нас куда прохладнее.

ЭВА (испуганно). Где это у вас — в черном вороне?

МИЛИЦИОНЕР. Там тоже, но в квартире особенно. Знаете, у меня такое дело. У вас ведь, кажется, есть…

ЭВА. Машина?

КАРЛ (оборачивается к жене, машет рукой). Что ты несешь? (Милиционеру.) Есть.

МИЛИЦИОНЕР. Машина тоже, конечно, не лишнее. Но я имел в виду сына. Иво в этой квартире проживает?

КАРЛ. В этой. До сих пор проявлял себя с очень хорошей стороны. Вот и сейчас трудится. Все давным-давно дома, а он — на работе!

ЭВА. Он поет!

МИЛИЦИОНЕР. Еще бы — после всего этого петь… Одно удовольствие!

КАРЛ. После чего — всего?

МИЛИЦИОНЕР. Ну, вы же знаете — он носил оружие.

ЭВА. Господи, когда, где?

МИЛИЦИОНЕР. Два года подряд — в армии. (От души смеется.)

ЭВА. Господи, ну и шуточки…

МИЛИЦИОНЕР. Прошу простить, если напугал, но мне показалось, что вы меня узнали, — я уже год живу на пятом этаже, в двадцатой квартире. Мы с Иво служили вместе — я годом раньше демобилизовался. Моя фамилия Херберт (кланяется) — Тоомас Херберт.

КАРЛ. Смотри-ка, теперь признаю. Верно. Иво говорил — здоровый, говорит, парень, ему — двадцать два, а выглядит на все двадцать пять. Знаете, это как инстинкт, что ли — в лицо милиционеру не смотреть. Почтение к мундиру, вероятно.

ЭВА (дружелюбно). Одного мундира хватает.

МИЛИЦИОНЕР. У меня такая просьба, нельзя ли от вас позвонить Иво? У нас в подъезде всего три телефона и…

КАРЛ. Да сделайте одолжение! Пройдите вон туда.

МИЛИЦИОНЕР. Большое спасибо. (Идет в соседнюю комнату, оттуда до навострившей уши четы доносятся слова). Пожалуйста, Паруна… Ив, ты? Это Том… Не забыл? Ну, силен, старик! Буду через полчаса… За столиком у Катрин?.. Сам договоришься? О’кей!

КАРЛ (тем временем отпустил полы плаща и теперь снова подбирает их — Эве, успокаивающе). О’кей. Ну и дружок у нашего ребенка — чуть инфаркт не хватил!

МИЛИЦИОНЕР (смеется в телефон). Это мы уладим. Привет. (В комнате, родителям.) Огромное вам спасибо, обещаю не очень злоупотреблять знакомством, но понимаете — без знакомств в варьете не попасть!

ЭВА. Еще бы! Лучшая программа в городе, для иностранцев как-никак!

КАРЛ (вставая). Приятно было познакомиться. Заходите, не стесняйтесь.

МИЛИЦИОНЕР. Ох, совсем забыл про деньги! (Сует руку в карман.)

ЭВА. Оставьте, христа ради, свои две копейки — у нас же не таксофон.

МИЛИЦИОНЕР. Нет-нет, речь идет о более крупных суммах. Видите ли, Иво говорил, что его сестра, то есть ваша дочь…

ЭВА. Совершенно верно, почему бы не воспользоваться случаем, давайте, давайте, я положу Ульви на стол.

КАРЛ (выпрямляясь). Сколько, за что?

ЭВА. Мой муж не в курсе, у него так много работы (берет деньги и квитанцию).

МИЛИЦИОНЕР. Вот, 83 рубля.

ЭВА. Здесь же 85!

МИЛИЦИОНЕР. Очень извиняюсь, но я, право, не успел никуда заскочить купить шоколадку, неудобно беспокоить девушку так просто.

КАРЛ. Э, нет, деньги счет любят. С шоколадом разбирайтесь сами, а здесь чтобы все было в ажуре.

МИЛИЦИОНЕР (смеется). Ладушки. (Дает точные деньги.)

КАРЛ. Слушай, Эва, а почему мы не приглашаем гостя к столу — для чего же накрывали?

МИЛИЦИОНЕР. Что вы, в варьете наверняка найдется что-нибудь вкусненькое.

ЭВА. Вкуснее, чем тут, вряд ли: ведь это все… (Закашливается.)

КАРЛ. Это все… начинается с того, что соседи не знают друг друга, и каждый сидит в своей бетонной клетке, никакого тебе общения…

МИЛИЦИОНЕР. Еще раз огромное спасибо, сами понимаете, в кабак спокойнее идти, когда большие деньги карман не тянут! До свидания! (Уходит.)

ЭВА. Счастливо вам!

КАРЛ. До встречи! (Сбрасывает дождевик.) Мы платим каждый квартал по сто девяносто, а милиционеры только восемьдесят три!

ЭВА. Двадцатая квартира — это там, где двухкомнатные. Не забывай, что квартплата зависит от площади.

КАРЛ. Забудешь тут! А вот почему квартплата милиционера Херберта зависит от Ульви, — это ты мне быстренько объясни!

ЭВА. Ох, Карл, тут нет ничего криминального или непристойного. У нас, правда, не было времени поговорить об этом — твоя помощь таксопарку раньше полуночи не кончается — а Ульви… уже два месяца работает…

КАРЛ. Где? Сколько получает?

ЭВА. В сберкассе, на платежах. Зарабатывает мизер… Но кто опоздал уплатить за прошлый квартал — а таких пруд пруди — они ее там углядели, и слава богу, слух прошел по всему подъезду. Так что в этом квартале уже человек двадцать принесли плату Ульви на дом.

КАРЛ. Да это же…

ЭВА. Глупенький! Разве государство против того, чтобы трудящийся лишний час работал вместо того, чтоб стоять в очереди в кассу? Не против.

КАРЛ. Но Ульви…

ЭВА. Дочка наша девушка честная и скромная. Но шоколад любит. А кто же станет совать свои квиточки за спасибо-пожалуйста? Правда, шоколад до потери сознания она есть тоже не станет! И у нее хватает смелости сказать: не нужно, люди добрые, все эти «Аленушки» и «Дюймовочки» у меня в комнате потекут, дома-то 60 градусов…

КАРЛ. А-а… Граждане соображают — и глядишь, шоколад уже не тает?

ЭВА. Ах, милый, ты у меня такой сообразительный.

КАРЛ. Так-так-так. Куда же девается дочкина зарплата плюс этот нетающий шоколад? Ну, Иво, я понимаю, копит на мотоцикл.

ЭВА. Карл, ты отец или скупердяй?

КАРЛ (в раздумье). Гут. Хотя лично мне как одному из руководящих деятелей этой ячейки общества каждый месяц не хватает 25 рублей.

ЭВА. И ей, бедняжке, будет всю жизнь чего-нибудь не хватать. Пусть семнадцатилетняя красавица лучший год своей юности походит в модных туфлях и по-людски одетая, а? (Вяжет.)

КАРЛ (воинственно, посреди комнаты). Ха! Все это справедливо. Но я в шестнадцатый раз спрашиваю — что это за выставка кулинарных изделий и почему мне до сих пор не дают ужин?

ЭВА (спокойно вяжет). Сядь, родитель, и не пугайся.

КАРЛ. После этого милиционера меня даже грабитель не напугает.

ГОЛОС (доносится из дома напротив). Что же это ты, мерзавец, у меня под окном своего кобеля выгуливаешь?! Сейчас вытряхну тебе на голову ведро с тараканами!

ЭВА. Ульви уже взрослый человек. В шесть лет пошла в школу, окончила почти с медалью.

КАРЛ. Между медалью и почти медалью есть небольшая разница: п о ч т и  медаль в руки не возьмешь.

ЭВА. И в педагогический не добрала всего один балл. Теперь она два дня работает, два отдыхает и регулярно занимается, я слежу.

КАРЛ. Ты даешь Ульви такую характеристику, словно она за границу собралась, и делаешь все, чтобы не дать мне поесть. Когда дома Олев, можно хоть регулярно питаться, но моего шестилетнего сына уже бог знает сколько держат в деревне у тетки!

ЭВА. Ребенку так хочется поглядеть на коровок.

КАРЛ. Дома у него есть все, кроме коровы, но он выбирает скотину!

ГОЛОС (из дома напротив). Скотина проклятая, опять нализался!

ЭВА. Весь в тебя. Тебе же только того и хочется, чего у тебя еще нет.

КАРЛ. Ми-ни-маль-но! Я работаю в идеологическом учреждении — пусть даже в подвале, электриком, — и мне, да, мне хочется на самом себе прочувствовать понятие «рост благосостояния». Если ты мне с цифрами в руках докажешь, что наша семья в этой квартире может прожить на одну зарплату — быть тебе Нобелевским лауреатом. Иными словами: либо тебе Нобелевка, либо мне халтура. Каждый делает что-нибудь для ближнего своего, каждый подрабатывает за счет товарища — это неразрывная цепь, замкнутый круг, и если он вдруг разомкнется — явится добрый ангел небесный и чем-нибудь заполнит пустоту.

ЭВА. Итак, уважаемый спутник жизни, время позднее, больше оттягивать невозможно. Слушай же: наша дочь Ульви обещала привести сегодня гостя. Не позднее десяти часов.

КАРЛ. Надеюсь, он явится не для того, чтобы просить ее руки!

ЭВА. Это теперь не принято. Если и приходят просить, то не руки, а денег.

КАРЛ (живо). Не дам! (Пауза.) Стоп… шутки у тебя… Надеюсь, наша дочь еще не выходит замуж?

ЭВА. Я и сама надеюсь, что до восемнадцати она этого не сделает.

КАРЛ. Восемнадцать ей исполнится (нервный смешок) через три с половиной месяца. Издеваешься?

ЭВА. Я не думаю, Карл, что дела зашли так далеко. Мальчик придет к нам просто потому, что живет не в Таллине и ему негде переночевать.

КАРЛ. Та-ак, здесь ты накрыла стол, а у нее в комнате что — постель постелила?

ЭВА (швыряет в мужа клубком, попадает в голову). Фу, стыд какой! О собственной дочери такое сказать!

КАРЛ. Хорошо. Пардон. А почему он не ночует в гостинице?

ЭВА. Потому, надо полагать, что он не Герой Советского Союза, не министр и даже не олимпийский чемпион.

КАРЛ. А кто он вообще такой? И где они познакомились?

(Звонок в дверь.)

ЭВА. Боже, это они! Ульви, доченька! Иди, отец, открой, я пойду оденусь.

КАРЛ. А я?

ЭВА (из другой комнаты). Что ты стесняешься своего ребенка, надень сперва этот балахон, потом переоденешься.

КАРЛ (опять натягивает дождевик). Дочка!

МАЯКАС (из-за двери). Нет дочки.

КАРЛ. Куда он дел Ульви? (Открывает.) Ах, это ты! Привет, Маякас!

МАЯКАС. Здравствуй! Вы так и не поели? А ты уже ночную рубашку напялил.

КАРЛ. Я… занимался. Привычка у меня такая, по вечерам зарядку делать.

МАЯКАС. Я в твои годы по вечерам другим занимался.

КАРЛ. А теперь даже этим не занимаешься?

МАЯКАС. Если ты считаешь, что надо, я подумаю.

КАРЛ. Если бы весь подъезд тренировался, не нужна была бы эта развалина, которую величают лифтом, и я смог бы через год купить новую машину.

МАЯКАС. Что-то я не слыхал, чтобы за старые лифты давали новые машины.

КАРЛ. Да уж ты понимаешь, о чем я. Эта жизнь на первом этаже меня по миру пустит!

МАЯКАС. Брось. В ней есть свои преимущества. Вон, верхние мамаши жалуются, что дети торчат на подоконниках — того и гляди свалятся. А тебе чего бояться: упал и упал, поднялся, вошел в дверь и снова падай.

КАРЛ. У меня бо́льшая часть детей выросла, так что если и будут падать, то снаружи внутрь. Окошки-то до пупа, любой стучит, кому не лень. Ну, говори, с чем пожаловал, ты же за здорово живешь так поздно из дома не вылезешь.

МАЯКАС (садится на пол). Жуткие новости: кто-то побывал на дачах.

КАРЛ. И на моей?

МАЯКАС. И на твоей. Слава богу, хоть застрахована.

КАРЛ. Подонки. В милицию сообщили?

МАЯКАС. Оттуда я и узнал. Тебя тоже искали, но ты уже с работы ушел. А мне как председателю дачного кооператива сообщили раньше.

КАРЛ. Спасибо, что напомнил, ты ведь и там председатель.

МАЯКАС. Кто смел — наперед поспел.

КАРЛ. Наш пострел везде поспел. Ну, ладно. А откуда милиция узнала?

МАЯКАС. Вора-то поймали.

КАРЛ. Другое дело. И когда же это было?

МАЯКАС. Какая разница? Говорят, неделю назад.

КАРЛ. Много переломал? Стащил? У меня там ничего не оставалось.

МАЯКАС. Да и у меня ничего особого не было, так, по мелочам. А вообще окна-двери вроде целы. Во всяком случае завтра в четыре приглашают в районное отделение вещи опознавать. Придешь?

КАРЛ. Конечно, приду. (Термоузел с энергичным гудением принимается за работу.)

МАЯКАС. Что это у тебя внизу гремит?

КАРЛ. Да это твой проклятый термоузел. Я б его в зубной порошок стер!

МАЯКАС. Сам же и замерзнешь.

КАРЛ. Я про ворюгу.

МАЯКАС. На это суд есть.

КАРЛ. Каждую зиму кто-нибудь да влезет, наконец-то прихватили.

МАЯКАС. Да нет, говорят, тут дело особое, со старыми кражами он никак не может быть связан.

КАРЛ. Ерунда, главное — попался.

ЭВА (в дверь доносится песня). «Отговорила роща золотая…» (Выходит из другой комнаты, глядя на свои туфли и не поднимая головы.) Ну, молодой человек, я — Эва Парун. (Поднимает глаза).

МАЯКАС (пораженный). Я знаю, но…

ЭВА. Ох, простите! (Убегает обратно.)

МАЯКАС. Она что… думала, что тебя нет дома?

КАРЛ. Мне кажется, не так уж трудно понять, кто из нас двоих молодой человек.

МАЯКАС. До свидания в отделе внутренних дел. (Встает.) Адье!

(Мимо окна проносят магнитофон, из которого гремит шлягер. Карл пожимает плечами.)

ЭВА (входит, от праздничного наряда осталась только нижняя половина). Карл, Ульви ясно сказала, что они немного погуляют и в десять будут здесь. А сейчас уже четверть одиннадцатого.

КАРЛ. Ага, теперь и ты забеспокоилась… Слушай, если этот парень не местный, значит, приехал по делам. Может, еще не закончил? Посмотри-ка по газете, идут в городе какие-нибудь симпозиумы или конференции.

ЭВА (читает газету). Съезд гинекологов.

КАРЛ. Одно другого не легче.

ЭВА. По мне — так это самый безопасный вариант…

КАРЛ. Ты всегда за нее горой!

ЭВА. Карл, миленький, отгадай, сколько мне лет?

КАРЛ. А за окном никто не услышит?

ГОЛОС (прохожего за окном). Гля, ну и краля — сама в руки просится, давай, за ней!

ЭВА. Это не про меня.

КАРЛ. Отвечаю: выглядишь на 25, а на самом деле — сорок.

ЭВА. А нашему сыну Иво — 21. Значит — результат?

КАРЛ. Если сложить — 61.

ЭВА. А если отнять, то сколько нам было, когда родился Ив?

КАРЛ. Лично мне было 20… Совсем птенчик!

ЭВА. Вычти еще — и узнаешь, что я вышла замуж в восемнадцать лет.

КАРЛ. Снизу термоузел, сверху семейные заботы, финансы — вилами в бок (Снимает майку.) — нет, во фраке всего этого не вынести.

ЭВА. В духовке мясо, теперь перепреет…

КАРЛ. А еще и мясо? Ну, жена, доведешь ты меня до банкротства! Посмотри, водка в холодильнике есть?

ЭВА (смотрит). Есть.

КАРЛ. Тогда сливок не надо.

ЭВА (убирает). Как угодно.

КАРЛ. Селедку — туда, откуда взяла.

ЭВА. На ресторанную кухню?

КАРЛ. Нашла время шутить! И помидоры слишком разноцветные!

ЭВА. Какие оставить?

КАРЛ. Спрячь красные. А из зеленого пусть остаются только соленые огурцы… Соплячка чертова, обещает прийти в десять, а заявляется в пол-одиннадцатого. Пропала дочь, совсем пропала.

ЭВА (вздыхает, поет на прежний мотив). «Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» Что пропало и почему?

КАРЛ. Не хочу сказать ничего плохого, душа моя, но вот сын наш — прекрасный человек. В чем-то даже получше тебя будет.

ЭВА. Ну-у? В чем же это?

КАРЛ. В вокале.

ЭВА. Ах, по-твоему, у меня жуткий голос?

КАРЛ. Нет-нет! По мне пой, пожалуйста, но для варьете, скажем…

ЭВА. Естественно. Там же молодые поют. Папочка, позвони, кстати, в варьете. Вообще-то я принципиально против, но в таком чрезвычайном положении сын не рассердится, если мы попросим его побыстрее прийти домой. Вдруг придется идти искать Ульви?

КАРЛ (идет в комнату, где стоит телефон). Пожалуйста, Паруна… Ив, это отец. Понимаешь, наша Ульви обещала прийти с каким-то парнем. Мы уже все глаза проглядели, а она как в воду канула. Не сможешь ли ты сразу после… Нет, искать пока рановато, но было бы неплохо, если б и ты… Я понимаю, мы с тобой, по крайней мере, в одном, так сказать, лагере… Это не помешает твоим занятиям. Очень хорошо, до свидания. (За окном проезжает машина, мотор чихает.) (Входя в комнату.) Слышишь, один цилиндр не фурычит… Если нашу не поставить срочно на ремонт, будет то же самое, двигатель на последнем издыхании. Угадай, во что встанет ремонт?

ЭВА. Я могу тебе сказать прейскурант химчистки и окраски. Ни один бухгалтер не всеведущ. Единственное, что я знаю — четырехсот тебе не хватает.

КАРЛ. Зачем обижаешь!? Зарплата — 130, печки дают 200, помощь таксопарку — минимум — сто двадцать. Так что не меньше четырех — четырех с половиной сотен. Но: новый замок на дачу — это примерно восемь тридцать пять. Кроме того, в одиннадцать часов по ночам я кормлю зятьев… О, послушай, молодежь шагает!

(В окно чем-то бросают.) Начинается!

ГОЛОС. Откройте, пожалуйста, парадную! Мы пришли к друзьям в гости, а попасть не можем.

КАРЛ. На который час вы договаривались?

ГОЛОС. Да мы не договаривались.

КАРЛ. Ну, так завтра договоритесь. Полчаса назад я тут одному такому сбросил свой ключ, а он исчез и до сих пор не принес. Я и сам хочу выйти, мне в ночную смену, да вот не могу. (Закрывает окно.)

ЭВА. Мне неловко слушать это вранье…

КАРЛ. Школа Иво!

ЭВА. Ты переоцениваешь своего сына.

КАРЛ. Деловой парень. Еще немецкий одолеет — и все дороги открыты. (Дверь открывают ключом.) Мать, кто-то идет! (Хватает свое дежурное одеяние.)

ЭВА. Ульви обещала позвонить, но кто его знает, может… (Уходит в другую комнату.)

ИВО (просовывает голову в дверь). Не пришла?

КАРЛ. Нет. А что — дверь больше не открывается?

ИВО. Да нет, я тут с товарищем, вместе учить сподручней…

КАРЛ. У тебя своя комната, бери товарища и иди добей это стихотворение! (Выглядывает за дверь.) А-а, стихотворение-то женского рода, а кто поклялся? Ладно, постараемся, чтобы мамочка не видела.

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

ДЕТИ

Карл прикрывается дверцей шкафа, чтобы раздеться до границы приличий, потом идет на кухню, оттуда появляется с куском хлеба и мяса, садится за стол и жует.

ЭВА (просовывает голову в дверь спальни). Карл, это — Иво пришел?

КАРЛ. Иво.

ЭВА. А где его «здрассте»?

КАРЛ. Приветствия и поздравления откладываются до прибытия Ульви. Пусть мальчик пока долбит свое немецкое стихотворение, у него завтра контрольная.

ЭВА. Боже, Ульви… (Зевает.) Я так возбуждена, что все зеваю да зеваю! Об этом и невропатолог в газете писал.

КАРЛ. От возбуждения ты обычно поешь, так что не симулируй. Если ты спишь, то отнеси голову на подушку.

ЭВА. Нет, теперь я уже не засну — слышишь? (Звук увесистых тумаков.) Это дирижер с третьего этажа. Опять жену колотит.

КАРЛ (не переставая улыбаться). Ну и слух! Слон на ухо наступил! Дирижер охаживает свою торговку цветами с частотой девяноста ударов в минуту, а тут всего-то около шестидесяти… Это международный обозреватель с четвертого этажа, тот, что выбивает ковер каждый вечер без двадцати одиннадцать.

ЭВА (прислушиваясь, подносит запястье к свету, следит по часам). А сейчас частота семьдесят ударов в минуту!

КАРЛ (демонстративно поворачивается к жене спиной). Ну, значит, международник обрабатывает дирижера!

ЭВА (со вздохом). А лучше бы тебя, дуралея!

КАРЛ (прикрывает глаза и бормочет). Кулдарсу печь и плиту, Ангисте — камин с теплой стенкой, это будет… Нет, новый двигатель пока не вытанцовывается.

ИВО (поет под гитару, песня доносится из-за закрытой двери, Карл, навострив уши, слушает).

(Наигрыш.)

ЭВА (высовывая голову в дверь). Это, насколько я понимаю, не совсем немецкий язык?

КАРЛ (с укором). Ну, что ты шпионишь за мальчиком? Ему задано читать и переводить, сейчас он как раз переводит.

ИВО (продолжает петь).

(В дверь звонят.)

КАРЛ (вскакивает, хватает из шкафа одежду и натягивает ее). Полундра!

ИВО (выходит из своей комнаты). Открыть?

ЭВА (высовывает голову). Да подожди ты, дай одеться толком! Иво, как это ты успел так быстро? (Исчезает.)

ИВО. Немецкий, мамочка, я учу в парадном костюме. Der Deutsches Mann ist ein потрясающе элегантный мужик!

ЭВА (выходит в длинном платье, возбужденно). Можно!

(Карл торжественно шагает к двери.)

ЭВА (обращается к Иво). А мы присядем. Молодым будет неловко, если их встретит целая орда (Усаживается за стол.)

КАРЛ (открывает дверь). Добро пожаловать в наш гостеприимный…

ЭВА (всплескивает руками). Кто бы мог подумать — это вы, товарищ…

ИВО. Ба!

УЛЬВИ (понуро). Спасибо, что проводили…

МИЛИЦИОНЕР. Извините за беспокойство… (Порывается уйти.)

(Ульви проскальзывает к себе в комнату.)

МИЛИЦИОНЕР (Карлу, тихо). Она стояла на площади Виру и плакала, боялась идти на троллейбус одна — на улицах опять свет не горит. К счастью, я ее узнал, и она позволила проводить себя. По всей видимости, теперь успокоится. Спокойной ночи. (Уходит.)

КАРЛ (закрывая дверь). Из-за темноты она, бедняжка, плакать не станет. Не иначе этот паршивец не явился на свидание.

ЭВА. Господи, ну и подлецы эти мужчины! (Идет в комнату, куда убежала Ульви. В стекло ударяется камешек.)

КАРЛ. Пойди, Ив, у тебя это лучше выходит. (Садится, думает, раздевается.)

ИВО (у окна). Граждане, вам что — щебенку девать некуда?

ГОЛОС (пьяный). Хозяин, отворяй! Какого дьявола вы дверь на замке держите, тут в районе ни бродяг, ни пьяниц нету!

ИВО. Я в привратники не нанимался. Чао.

ГОЛОС. Эй, постой! Не откроешь — я всю ночь греметь буду. У меня рука крепкая!

ИВО. Ясно. И на какой же этаж тебя несет?

ГОЛОС. На второй, разумеется.

ИВО. Замечательно! Если у тебя такая крепкая рука, то, может, бог даст, добросишь свой булыжник до второго этажа?

ГОЛОС. Неплохо придумано, хозяин! А говоришь — не привратник. Сойдешь!

ИВО (собирается отойти от окна. В окно стучат. Возвращается). Опять ты. Чего еще?

ГОЛОС. Да вот доложиться хотел: добросить-то я добросил, сила есть! Только стекло разбилось.

ИВО. Ничего, скорее прибегут. (Отходит к отцу.) Значит, у Ульви трудная пора…

КАРЛ. Молодая еще, бестолковая. Ей бы в куклы играть, а не любовь крутить. Ну, а с другой стороны, не повздорят — не полюбят. А первое увлечение все одно под венец не приведет.

(Стук в окно.)

ИВО. Отец, ты пораздетее, пойди скажи, только что, мол, из ванны и с воспалением легких — может, сжалятся.

КАРЛ. Не действует! Я раз говорю, у меня, мол, воспаление мозга, а мне в ответ — тем более, терять уже нечего. Так что иди сам.

ИВО. Ладно, пойду придуряться… (Открывает окно.) Простите, я только что из ванны, мне нельзя простужаться — что там у вас?

БАБУШКА (голос). Сыночек, горе-то какое! Приехала вот издалека к родственнице и никак не войти!

ИВО. Вам, бабуля, автобус-то какой пораньше выбрать бы! (Обернувшись к отцу.) Лет полтораста!

КАРЛ. Впусти, и помоги ей с лифтом разобраться!

БАБУШКА. Ох, сыночек, да я с утречка в Таллине-то и все не могла улицу отыскать. Полгорода исходила.

ИВО. Погодите, я сейчас.

БАБУШКА. Нет, сынок, этого я не допущу. Уж лучше подожду.

ИВО. Не понимаю… вам же войти надо?

БАБУШКА. Но вы простудитесь после ванны, со здоровьем шутки плохи.

ИВО. Вы на улице еще скорее простудитесь!

БАБУШКА. А вы будьте любезны, съездите на седьмой этаж, скажите, чтобы она сама меня впустила.

ИВО. Будь по-вашему. Какая квартира и кого спросить?

БАБУШКА. Квартира 28. Спрашивать никого не нужно, она живет одна.

ИВО. Квартира 28? Хорошо, обождите… (Отцу.) Слушай, к Катрин… ну, к моей коллеге, с которой я занимаюсь, приехала родственница. Я потяну время — пусть думает, что я на седьмой этаж поехал.

ЭВА (входя). Я ужасно беспокоюсь за Ульви… Подумать только, как тяжело переживает — а ведь знали друг друга только по письмам! Ни разу не виделись!

КАРЛ. Естественно, она уязвлена, а может, и к лучшему, что это застолье не состоялось, эпистолярный знакомый — это не знакомый.

ЭВА (садится). Да, не многого эти письма стоили…

КАРЛ. Не горюй, такое поверхностное чувство пройдет быстро. Что ты сидишь — шла бы спать, утро вечера мудренее.

Иво уходит в свою комнату.

ЭВА. Спать? Да ты с ума сошел! Это же моя дочь!

КАРЛ. И моя, между прочим тоже. Иди-иди, приляг, а дочери скажи — я хочу с ней побеседовать.

ЭВА. О чем девушке с тобой говорить?

КАРЛ. Я могу говорить на любые темы. Для такой юной девушки я достаточно эрудированный папаша.

ЭВА. Господи! Первое душевное потрясение пробуждающейся женщины — а ты со своей эрудицией, Ульви сейчас не до твоих политико-экономических разглагольствований. Да и что ты понимаешь в  ч у в с т в а х?

КАРЛ. Я, например, понимаю, что ты, мамочка, сейчас ведешь себя крайне бестактно. Представь себе, старый человек мерзнет… то есть старый человек легче переносит такие удары, а Ульви сейчас по листочку перечитывает его письма, того и гляди ударится в истерику. Иди уже наконец к ней!

ЭВА. Ой, если я не ошибаюсь, то примерно на эту тему писали в разделе «Для дома, для семьи». Сейчас посмотрим, что они советуют. (Берет «Работницу», устраивается поудобней и погружается в чтение.)

ИВО (сначала из своей комнаты, потом выходит, по пути объясняя матери). Накинул куртку — тут хотят войти, пойду, так и быть, открою.

КАРЛ (пытается убаюкать Эву, пододвигается и как бы между прочим запевает). Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…

ЭВА (не прерывая чтения, начинает громко и фальшиво петь). «Любовь никогда не бывает без грусти…»

ИВО (входит с Бабушкой). Мама!

БАБУШКА. Добрый вечер, то есть почти ночь. Как нескладно получилось!

ЭВА, КАРЛ (принимая более приличные позы). Добрый вечер!

ИВО (старательно разыгрывает равнодушие, но выглядит это странно официально). Ма, дело такое: к жильцу седьмого этажа товарищу Катрин Руу приехала родственница, но товарищ Руу еще на работе. Поступило предложение: не мог бы пожилой человек подождать у нас, пока я не позвоню на работу ее родственнице и та доберется до дому?

ЭВА. Господи, да конечно же! Что ты крутишь! Бабушка спокойно может пройти в твою комнату… или посидеть тут с нами за компанию — как ей удобней. Только откуда ты возьмешь номер телефона?

ИВО (торопливо). Мама, у нас же новехонькая телефонная книга! (Убегает.)

КАРЛ (встает). Присаживайтесь, пожалуйста.

БАБУШКА (садится). Спасибо, милые люди. Пока из деревни ехала, совсем не устала, а от этого шатанья по городу поясницу так и заломило. Прямо огнем жжет. Такси взять пожалела — никакой пенсии не хватит.

КАРЛ. Знать бы заранее, я б с удовольствием…

ЭВА. Карл!

КАРЛ. …подвез бы вас бесплатно.

БАБУШКА. Ничего, я добралась, вот придет Катрин…

ИВО (входя в комнату). Порядок, уже выходит.

БАБУШКА. Ей тоже не позавидуешь. Весь вечер напролет подавай господам блюда, да каждому услужи. Работы невпроворот, а жалованье не бог весть какое, без приварка не проживешь.

Иво проходит к себе.

КАРЛ. Да, с зарплатами вы в самое яблочко попали. Мы вот тоже из кожи вон лезем, а что получается — каждый месяц не хватает 25 рублей.

БАБУШКА. Прямо-таки всякий раз?

КАРЛ. Постоянно!

БАБУШКА. Господи, ох и тяжела эта городская жизнь!

ЭВА. Вы, бабуля, пожалуй, разденьтесь. Да, в Таллине до дому добраться — это вам не какие-нибудь пять минут.

КАРЛ. Я помогу. (Помогает снять верхнюю одежду.)

ЭВА. А я пойду чаек поставлю, перекусите с дороги. Вам и полегчает. (Исчезает на кухне. Громкое гудение термоузла.)

БАБУШКА (перестает раздеваться). Батюшки, это что ж такое?

КАРЛ. Это у нас под полом, насос теплового узла. День и ночь гудит. Вот эта штука нашу квартиру и поджаривает (Гул обрывается).

БАБУШКА. Вот, снова на холод повернуло.

КАРЛ. В этом доме ко всяким звукам привыкаешь.

ЭВА (в кухне поет). «Он самый лучший в мире крокодил!»

БАБУШКА. Боже, а это еще что?

КАРЛ. Ничего страшного — жена поет.

БАБУШКА. И не говори — смелая женщина!

ЭВА (входит с чаем). Нет, бабуленька, вам придется раздеться побольше!

КАРЛ. А я пожелаю вам приятного чаепития и — спокойной ночи. Мне рано вставать. (Уходит.)

БАБУШКА. Спокойной ночи, сынок. Спасибо за ласку.

ЭВА. У нас лучше совсем босиком. А если понадобится туда — это за уголок налево — непременно наденьте тапочки. Там пол плиткой выложен, так она подошвы обжигает.

БАБУШКА. Ну, к тому часу Катрин дома будет. (Раздевшись, Бабушка садится с Эвой на кушетку.)

ЭВА. Ой, а дочь-то… (Бабушке.) Простите, я на минутку, а вы пейте, пейте, я сейчас (Уходит.)

УЛЬВИ (входит в сопровождении матери). Здравствуйте.

ЭВА. Это наш средний ребенок, Ульви. Ты тут похлопочи, а то я вспомнила, что у меня квартальный отчет не закончен! Взяла домой, но вечер пролетел так быстро… (Уходит.)

БАБУШКА. Присаживайся, детонька, Ульви — прекрасное эстонское имя… Так ты — серединочка, значит, у вас в семье кто-то совсем маленький?

УЛЬВИ. Брат — Олев, он в деревне, у маминой сестры. С самого июня. Там чистый воздух и много животных.

БАБУШКА. А тот молодой человек, который мне отворил, — он что, тоже твой брат?

УЛЬВИ. Он у нас старший.

БАБУШКА. А он не простыл, пока открывал мне?

УЛЬВИ. Ничего, ему проветриться не мешает. А то скоро совсем со своим немецким запарится.

БАБУШКА. О, немецкий — очень красивый язык.

УЛЬВИ. А ему никак не дается. Он потому и не решился в этом году в университет поступать, хочет за год выучить.

БАБУШКА. Ну нет, за год его не осилить… (Отхлебывает чай). Так в университете нужно знать немецкий язык? (Ульви ушла в свои мысли, тяжело вздыхает, лицо делается серьезным.) Ты, девочка, задремала?

УЛЬВИ. Я сегодня вообще не усну…

БАБУШКА. Ты влюблена, милая… (Декламирует Гете.)

УЛЬВИ. Красиво…

БАБУШКА. Умница, поняла… У тебя что — горе какое?

УЛЬВИ (опуская глаза). Да.

БАБУШКА. У меня тоже. Просто огромное горе… Внук пропал. Вот я и приехала к родственнице — посоветоваться, что делать-то…

УЛЬВИ. Как это — пропал?

БАБУШКА. Приходили ко мне искать, а я и знать не знаю, что он пропал.

УЛЬВИ. Ваша дочь, конечно, ужасно расстроена?

БАБУШКА. Нет… Дочь-то уже давно в земле… А внук пропал из лагеря, вот и разыскивают.

УЛЬВИ. Как же можно пропасть из лагеря?… Да ведь теперь конец сентября, все давно уже в школу ходят — он что, еще в августе пропал, в третьей смене?

БАБУШКА (вздыхает). Это, Ульви, не пионерский лагерь… В тот лагерь тех сажают, кто зло творит.

УЛЬВИ. А он, значит… сотворил?

БАБУШКА. Это… больше упрямство… а не злодеяние… Я еще тогда подумала, поеду-ка я в Таллин, душу облегчу. И у них сердце не каменное, да слишком долго раздумывала. А теперь вот пораньше приехала, чтобы уж поблизости быть, когда его поймают и опять судить станут. Все деньги с собой взяла, хочу у Катрин призанять и пойду судьям совать, чтоб наказание поменьше дали.

УЛЬВИ (испуганно). Ой, бабушка, неужели так прямо за деньги…

БАБУШКА. Деньги, детонька, большая сила. Я врачам всегда давала, и всегда помогало…

УЛЬВИ. Никогда не слышала, чтобы судьям давали деньги…

БАБУШКА (цитирует Гете).

УЛЬВИ. Вы издалека?

БАБУШКА. Из Вабли.

УЛЬВИ. Из Вабли?.. И много там народу живет?

БАБУШКА. Да маленький поселок, всего сотня душ и наберется.

УЛЬВИ. Побывать бы там когда-нибудь… Я ваших краев совсем не знаю.

БАБУШКА. И куда этот сорви-голова сорвался? У них ведь машины, мотоциклы, все равно догонят… Я и то уж подумывала, что это парень неделю целую не пишет.

УЛЬВИ. А так каждую неделю писал?

БАБУШКА. Куда там: в неделю три письма, не меньше.

УЛЬВИ. Очень, значит, вас любит.

БАБУШКА. Как же, стал бы он ради меня, старухи, стараться! Это он девушке одной через меня письма слал, адрес Вабли куда как красивей, чем его нынешний. А я, знай, эти письма пересылаю. Девушка, значит, на мой адрес пишет, а я опять же Анти переправляю.

УЛЬВИ (вскрикивая). Анти?!

БАБУШКА. Боже милосердный, да что это с тобой, детонька? Уж не ты ли эта Парун, которой я на сберкассу гору писем?..

УЛЬВИ (безудержно рыдая). Я его сегодня несколько часов ждала! Он писал, что работает в Ваблиской музыкальной школе!

КАТРИН (врывается в комнату). Что случилось?! Здравствуйте!

ИВО (следом за ней). Что, Ульви?! (Обнимает сестру за плечи.) Да говори же, сестренка!

БАБУШКА (сокрушенно). Боже милосердный, да нету в Вабли музыкальной школы… (Плачет, обнимает Катрин).

ЭВА, КАРЛ (испуганно, входя в комнату). Ульви!..

З а н а в е с.

АНТРАКТ

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

В СУДЕ

Занавес открывается минимально, лишь настолько, чтобы было ясно: антракт окончен.

ГОЛОС. Суд объявляет перерыв.

Занавес открывается полностью. Лицом к залу бок о бок сидят подсудимый Ворр и сотрудник милиции Херберт. В зале в одном ряду Карл, Ульви и Иво Парун, в следующем, прямо за ними, сидит Маякас. Боковая дверь закрывается. Ульви ложится головой на руки и остается в этой позе надолго.

ХЕРБЕРТ (достает из кармана бутерброд, разламывает пополам, протягивает половину Ворру). Хочешь?

ВОРР (устало). Не хочу.

ХЕРБЕРТ (откусывает бутерброд, тихо, официально в зал). Желающие покурить могут выйти в коридор. Об окончании перерыва будет объявлено.

ВОРР. Я не курю.

МАЯКАС (возмущенно). Ишь, паразит, еще шутки шутит в святом доме.

ХЕРБЕРТ (сурово). Предупреждаю: подсудимого не оскорблять!

Ворр шепчет что-то Херберту.

ХЕРБЕРТ (жуя бутерброд). Бабушка уехала или запаздывает?

ВОРР. Бабушка заболела и не придет. (Пауза.)

МАЯКАС (наклонившись вперед). Видите, этот процесс наглядно свидетельствует, как низко может пасть распущенный элемент, игнорирующий нормы нашего передового общества…

(Сидящие в первом ряду постепенно передвигаются к середине ряда.)

МАЯКАС (вполголоса). Бабушка заболела. Да такому и родителей, и деда с бабкой ухлопать — раз плюнуть!

Херберт многозначительно покашливает.

ВОРР. Родители сами от меня отказались, я им ничего не сделал!

Маякас машет рукой, сует в рот конфету.

ИВО (неуверенно обращается к Херберту). Извините, можно спросить? (Кивает на Ворра.)

ХЕРБЕРТ (смотрит по сторонам, жует бутерброд, спокойно). Спросить спроси, но он имеет право не отвечать, и тогда больше спрашивать не стоит.

ВОРР. С удовольствием поболтаю… Ведь я сюда пришел для разнообразия… Выходит, у вас с этим гражданином (Показывает на Маякаса.) и дачи рядом, и квартиры в одном доме?

ИВО (подавшись к Ворру, удивленно). Откуда вы знаете?

ВОРР (с легкой ухмылочкой). Теперь у меня все ваши адреса в кармане… Через пару лет ждите в гости.

МАЯКАС (обескураженно, себе под нос). Ах, ты, черт побери, да они ведь все при воре говорят!

ВОРР (слегка надменно). Моя фамилия Ворр — с двумя «р» на конце… И я здесь не за кражу, а за побег.

ИВО. Гостям всегда рад… К тому же через несколько лет я, очевидно, буду жить отдельно от родителей.

КАРЛ (нарочито четко). Ты, Иво, живи, где хочешь, а с этим парнем и я охотно поговорю. Заходи-заходи… И на работу устрою, если потребуется.

ВОРР (несколько мечтательно). В Таллине мне работать неохота. На Сааремаа тянет, на остров.

УЛЬВИ (ожесточенно). Неужели ты не мог подождать еще полгода?! (Смотрит на Ворра влажными глазами.)

ВОРР. Мой отец… мачеха подбила его отказаться от меня… мама… она умерла от рака 15 лет назад… Отец родился и жил в Раннакюла, я… у меня было детство… с отцом и матерью… Иногда вечером вспомнишь — слезы из глаз… А в лагере… ну, там закон джунглей: кто не с нами, тот… всякая шваль об тебя ноги вытирать станет, если расклеишься… (Более мужественно.) Да и общество там не на уровне. Пока работаешь — еще ничего, а вообще — шушера всякая.

МАЯКАС (демонстративно отсаживается на несколько рядов, брюзжит). Подлец! Еще на жалость бьет!

УЛЬВИ (вдруг громко плачет, сквозь всхлипы). Говори дальше!

ВОРР. Ульви, ты прости, что… (Вздыхает, продолжает с притворной легкостью.) Вообще-то досуг у нас проводится организованно. Соревнования всякие. По прыжкам в длину. Или по шашкам. Викторины по истории родины… Но тамошнее общество на все это свысока смотрит, да и то сказать — глуповато соревнования эти выглядят. А вот что эти кореши и в самом деле уважают — затяжные прыжки. Кто, значит, на сколько из лагеря улетит… Вот я и поспорил, что побью рекорд лагеря. Что меня будут искать дольше всех. Хотел доказать этим уркам, что я им сто очков вперед дам… Рекорд, между прочим, поставил… Я не знаю, наверное, слишком опостылело все, чтоб раздумывать — а как потом. До того дошло, что все казалось — смоюсь недели на две — а потом столько же лишку и отсижу. Хотя ребенку известно, что по 176-й дают до двух лет. Это, конечно, если без всяких взломов.

КАРЛ (сочувственно). Крепко, черт побери, крепко отваливают!

ВОРР. Мы на лесоповале работали, я им ни гу-гу, когда там или как. Валим деревья, а я, значит, — в сторонку, в сторонку, и прямиком через лес, пока не вынырнул аж возле Вяэна. Ну, спать-то надо. Прошелся по дачам, высмотрел такую, где давно не бывали. Влез, отыскал спальный мешок, а по ночам в лесу сидел, чтобы обзор пошире… Еду в киосках брал, но не бог весть сколько. На рубль консервов да хлеба с булкой. Ел по очереди — то в одной даче, то в другой. Посуду я использовал, но все мыл потом… Дельное средство придумали — «Нобе» называется — до блеска отдраивает!

КАРЛ (восхищенно). И на замке ни единой царапины. Ты что — новый вставил?

ВОРР (с усмешкой). Как же вы его старым-то ключом открыли?

КАРЛ. И верно!

ВОРР. Ключи-то найдутся. Чему-нибудь и там (Указывает головой.) научат… Я, когда уходил, полы подметал как следует, чтоб комар носа не подточил.

КАРЛ. А как все раскрылось? Нам же сообщили.

ВОРР. Да ведь я сам нарисовал свой маршрут. Раз уж поймали — чего таить?

МАЯКАС (громко, категорично). У меня пропала гостевая книга. В кожаном переплете. Восемь восемьдесят.

Ворр морщит брови, молчит, Ульви всхлипывает.

МАЯКАС. Я понимаю, если бы еще гость в кавычках занес в книгу свое имя — пускай. Но стащить такую дорогую вещь — да я бы за одно это добавил год тюрьмы по меньшей мере!

ВОРР (поднимает голову, его осенило). Послушайте, Парун!

КАРЛ. Да?

ВОРР. У вас в той стенке, что между кухней и уборной, есть простеночек, там еще бутылка «Дихлофоса» стояла…

МАЯКАС (иронически). «Дихлофос» товарищ от великой жажды, конечно, выкушал?

ВОРР (радостно). Я, когда уходил, в спешке дал маху — сунул эту гостевую книгу туда под потолок! Дома перепутал, вот что! Только сейчас вспомнил. (Победоносно смотрит на Херберта.) Там ее наверняка ни один гость не найдет.

КАРЛ. Вполне возможно, мне вроде ни к чему было туда заглядывать.

МАЯКАС (угрожающе). Ясно, ясно. Будь у него времечка побольше — все мое добро перекочевало бы к Парунам!

ИВО (возмущенно). Как можно подозревать честно… (Замолкает.)

ХЕРБЕРТ. Граждане, я вынужден…

МАЯКАС. Ничего, ничего, процесс продолжается. Справедливость восторжествует!

ИВО. Постойте, значит, в итоге абсолютно ничего не пропало? Ведь все, что при вас нашли, это ваши вещи?

ВОРР. Ну, пропало-то дай боже… Вы же слышали показания Сангпалуского сельпо? Что из киоска похищено на 231 рубль 50 копеек? Хотя лично я взял там только сыр да булку… Грибы и ягоды оскомину набили.

ИВО. Даже судья сказал, что признание подсудимого как будто не вызывает сомнений, но официально он должен учитывать протокол собрания правления кооператива.

КАРЛ (мечтательно). Знать бы наперед, сколько они на тебя свалят — взял бы хоть пару вина! Вместо рубля отвечать за 231 — бредятина.

ВОРР. Я вино не пью. И водку тоже. Иногда, правда, хочется, но сразу тошнит. (Пауза.)

УЛЬВИ (она взяла себя в руки, спокойно). Ты писал мне только затем, чтобы… в Таллине было к кому приехать?

ВОРР. Нет, Ульви. Поначалу я и правда писал шутки ради, как другие выбирают себе друзей по адресам в журнале… Но твое письмо задело меня за живое. Потому и писал так часто. Только получу письмо — сразу катаю ответ… Я бы и чаще писал, но посылать через бабушку — это лишнее время. А писать прямо смысла не было: кто же это будет зэку отвечать. Были такие — посылали письма со своим обратным адресом, ну, и что? — ни ответа, ни привета.

КАРЛ (мечтательно). Видел бы ты, что мы с женой на стол выставили! И сливки, и помидоры, и рыбу, даже жаркое в духовке стояло. (Смотрит на Маякаса.) Нет, я не хочу сказать, что вас там плохо кормят.

ВОРР. Ульви, ты меня долго ждала?

УЛЬВИ (холодно). Как договаривались, — в семь, в восемь, в девять. До десяти ждала, потом поняла, что ты обманщик.

ВОРР. Ты, конечно, имеешь полное право так говорить. Но у меня и в мыслях не было тебя обманывать. Я целых два месяца мечтал об этой встрече. Как-то за душу взяло, что ты велела писать на работу, на адрес сберкассы…

МАЯКАС (раскатисто и нервно смеется). Понятно! Вот откуда все эти нежности! Почему бы и не дать деру, коли возлюбленная трудится в сберкассе!

(Херберт топает ногой. Маякас перебирается в последний ряд.)

ВОРР. Подсудимый не имеет права обижаться, но все-таки отрадно, что гражданин Маякас пересел в задний ряд. Ну, словом, в полседьмого я увидел на перекрестке обалденную аварию. Такие вещи — моя слабость. Меня техника привлекает. Я и подрулил поглазеть на машину всмятку. А у всех ментов… (Взглянув на Херберта.) Простите, у представителей власти моя фотокарточка была либо в кармане, либо в памяти. Я и моргнуть не успел, как мне на плечо рука опустилась. Подумал еще — хорошо хоть ты меня сейчас не видишь.

УЛЬВИ (гордо). Не воображай, что наше знакомство продлилось бы дольше этого ужина… Если бы мы и попали на него — это зависело от того, что бы ты наговорил… Мне не нравится, как ты… В письмах ты был совсем другой.

ВОРР (серьезно). Тогда все в ажуре. Я в мужья не гожусь, это уже доказано.

ИВО. Погоди, что же теперь будет?

ВОРР (пожимает плечами). По двум статьям годика три-четыре намотают… Но это проще пойдет, теперь я там в героях числюсь.

МАЯКАС (ораторски). В героях! Отпетая молодежь — вот кто вы такие! Да понимаете ли вы, какой ложный путь избрали? В то время, как порядочные юноши и девушки, занимаясь учебой и общест…

КАРЛ (с нажимом). Разве перерыв уже окончен? И снабженец Маякас утвержден на роль судьи и прокурора одновременно?

МАЯКАС (разгневанно). Ну как вы не понимаете: подсудимый — это брак в работе нашего общества, порочное явление, вся деятельность которого… (Машет рукой.)

ИВО (спрашивает у Ворра). И часто вам такие лекции толкают?

ВОРР. К нам приезжает народ поумнее. Другим тоном говорят. И о другом.

Маякас твердой поступью покидает зал.

КАРЛ. А долго ты успел походить женатым?

ВОРР (нехотя). Полгода… Это, ну… сексуальная несовместимость… А развода она не давала… Дескать, имя свое запачкает. Как-никак директор сельмага. Тогда я ребятам — молодой был, глупый — поставил, давайте, говорю, разыграем ограбление магазина. Засядем там и позвоним ей домой, дескать, милиция срочно вызывает, у вас в магазине неприятности. А мужики-паразиты так нализались, что в магазине не выдержали, уговорили еще четыре бутылки и пошли буянить, все перебили, а сами смылись. Тут милиция подоспела. Там же сигнализация, а я о ней и не подозревал. Так, значит, я и отомстил за свой неудачный брак. Статья 88, групповое хищение общественной собственности по предварительному сговору. Дали три с половиной, почти три отсидел… Конечно, как только меня засадили, развод сразу оформили. А жена укатила с Сааремаа бог весть куда. И правильно сделала, на одном острове мы бы не ужились.

ИВО. А почему ж тогда ты один… сел?

ВОРР. Остальные получили условно. Я ведь заварил эту кашу, ну и заявил, что ребята только на атасе стояли. Мы люди честные.

ХЕРБЕРТ (резко вставая). Встать! Суд идет!

(Маякас спешит в зал, усаживается в первом ряду.)

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧУДНОЙ

Большая комната квартиры Парунов. Стол накрывается к завтраку, входит Эва.

ЭВА (не притрагиваясь к столу, проходит в боковую комнату). О боже, еще сильней затопили!

КАРЛ (входя из той же боковой комнаты в парадной рубашке). Тепло в этой квартире — единственная вещь, которая окупается с лихвой. Но по случаю воскресного утра наберемся терпения и посидим в этом (Оглядывает себя.) почти смокинге! (Осматривается, хлопает в ладоши.) Дети, дети, к столу! Воскресенье уже само по себе нечто большое и прекрасное, а если уж раз в сто лет удается позавтракать всей семьей, будем считать его воистину светлым событием! (Садится за стол.)

ЭВА (выходит, она одета по-прежнему сверхлегко, но тем не менее очаровательно). Дети, слава богу, стали ладить. (Продолжает накрывать на стол.)

Карл начинает усердно, но с оглядкой, отведывать то от одного, то от другого блюда. Минуту спустя встает из-за стола, отирает пот, уходит в боковую комнату и возвращается уже в футболке.

УЛЬВИ (входит вместе с Иво из его комнаты в блузке, наброшенной поверх купальника, в шортах). Ну, спой, не заставляй себя упрашивать. Я тоже хочу знать, от чего балдеет ресторанная публика.

ИВО. Знаешь, Ульви, когда человек навеселе, да партнерша в хорошем настроении, да деньжат толика завалялась, он от любого шлягера до балдежки допляшется.

УЛЬВИ. Ну, конечно, для Катрин ты можешь играть день напролет, а родная семья уже не достойна твоего знаменитого голоса. Ну, сыграй, я плачу!

ИВО (приносит из своей комнаты гитару, он в рубашке с надписями на иностранных языках и выглядит, как звезда варьете в шоу под открытым небом). Девушка (Стучит по гитаре.), в нашем варьете постарайтесь держаться скромнее! Своей болтовней вы можете испортить настроение всему оркестру, потому что у стен (Показывает на ту стену, за которой сейчас должна быть Эва.) есть уши, и эти уши (Тише, на ухо Ульви.) — родители оркестрантов.

КАРЛ (чавкая, поворачивает голову к Иво). Как ты изволил выразиться об этих ушах?

ИВО (кланяясь отцу). О глазах, mein Herr, о глазах. (Играет и поет. Мать тоже подходит к двери посмотреть и, чтобы сообщить представлению интимность, выключает люстру.)

Ульви, Эва, Карл аплодируют каждый соответственно своему темпераменту.

УЛЬВИ. Потрясно. Но мне больше нравятся душевные. Или на худой конец веселые, но без этого…

ИВО. Я бы сказал, более целомудренные.

КАРЛ. Песенка, конечно, прелестная. Но довольно фривольная.

ЭВА. Слова. Мотивчик ничего себе (Продолжает заниматься столом.)

ИВО. Им, когда танцуют, только такое и подавай. Весь вечер бегают — давайте эту «девчонку длинноногую». А видели бы вы, как загорается от этой штучки наш председатель товарищ Маякас! Так свою девицу прижимает, что та, того и гляди, треснет!

ЭВА (искренне и необдуманно). Так он все такой же?

КАРЛ. …не понял вопроса?..

ЭВА. Ну, в том смысле, что такой старый и прижимистый, а в варьете бегает?

УЛЬВИ. Иво, называть пятидесятилетнюю корпулентную супругу Маякаса девицей — по-моему, пошлость.

ИВО (хохочет, но только мгновение, быстро приходит в себя и говорит). Черт побери, ты права, Ульви. Иронизировать над дамой, конечно, пошло.

ЭВА. А теперь прошу к столу! Остынет — будет совсем не то. (Накладывает еду, все едят.) Знаете, дети, какая причудливая мысль пришла мне в голову? Эта «девчонка длинноногая» напомнила мне мини-юбки, и я вдруг поняла, что вы, молодежь, этого времени вовсе не видали…

КАРЛ. Да-а, было времечко…

ЭВА. Правда ведь, Карл? Даже жалко, что эта милая мода так быстро прошла и все мы, весь прекрасный пол, навеки влезли в брюки!

ИВО (постепенно разоблачаясь). В этой квартире скоро никого уже в брюках не останется.

ЭВА (не так уж и навязчиво запевает). «Ох, мини-юбка, мини-мини юбка…» (На минуту вступает термоузел.) Карл, ты не мог бы испортить этот инструмент?

КАРЛ. Нет уж, мать. Честно говоря, сейчас я этому агрегату в чем-то даже благодарен. (Заметив обиженное лицо жены.) Нельзя же петь во время еды, ведь дети перенимают и наши манеры?

ЭВА. По-моему, Иво, ты мог бы подумать даже о консерватории. Музыкальное училище позади, голос у тебя красивый, звучный.

ИВО. От экзамена по немецкому мне и там не отвертеться.

КАРЛ. А, ты преувеличиваешь свое незнание языка. Подумаешь, иностранный, нашел, чего бояться… Ну, скажи мне что-нибудь уместное за столом.

ИВО. Водка.

УЛЬВИ. Снова глупая шутка, Ив.

КАРЛ. К завтраку действительно не очень-то подходит. А скажи, например…

ИВО (протягивает руку к отцу). Bringen Sie uns bitte die Speisekarte, Herr Ober!

КАРЛ. Слыхала, мать? Наш сын на превосходном немецком языке желает нам приятного аппетита.

УЛЬВИ (ворчливо). Язык, разумеется, был так же превосходен, как и содержание. Он попросил господина официанта подать ему меню.

КАРЛ (с сожалением). Пардон, я учил английский. А то нашим домашним языком перед экзаменом Иво стал бы немецкий.

ЭВА. Но вы, дети, могли бы для практики каждый день…

ИВО. Нам на своем-то языке поговорить времени не хватает. Только перед телеком раз в неделю, когда у меня выходной.

УЛЬВИ (грустно). Ох, да разве в этом дело. У меня выходной каждые два дня, у Иво курсы тоже не каждый день. Но…

ИВО (спешит объяснить). Ульви по сравнению со мной профессор, где уж нам уж…

УЛЬВИ (иронически). Ich habe einen feigen Bruder…

ИВО. Э-э… э… Ein Platz ist besetzt, aber die übrigen sind frei.

(Ульви начинает нервно и зло смеяться.)

ЭВА. Ребятки, это не честно! Переведете же наконец?!

УЛЬВИ (скорее жалобно, нежели саркастически). Я сказала, что у меня есть один трусоватый братец, а он ответил: одно место занято, остальные свободны. (К отцу) Теперь понял?

КАРЛ. Прекрасно понял, только вот не уловил мысль.

ЭВА. Ульви, дорогая, ты немного разнервничалась. Плохо спала?

УЛЬВИ. Мысль не уловил?! Разнервничалась! Да как мне говорить по-немецки с человеком, у которого запас слов — еле-еле официанту хватает!

КАРЛ. Но он ведь и собирается изучать технологию пищевых продуктов.

ЭВА. Я тоже не вижу никакого повода для обид.

УЛЬВИ (дрожащим голосом). Конечно. Но теперь-то вам понятно, что он должен заниматься языком не со мной, а с кем-то другим?

ИВО (искренне). Сестренка, милая, за что ты меня ненавидишь?

УЛЬВИ. Я не ненавижу. Я просто понимаю, какими дурацкими были все детские мечты. Я всегда с восторгом думала: как прекрасно жить, если у тебя есть  с т а р ш и й  б р а т!

ЭВА. Боже сохрани, твои глаза, краска?..

КАРЛ (рявкает). Не придирайся к ребенку!

(Эва с обидой поднимается и уходит в другую комнату.)

КАРЛ. Мать! (Встает, уходит следом.)

ИВО. Ульви, я же не сделал тебе ничего плохого.

УЛЬВИ (гундосит в носовой платок). Не сделал… Но мне так хотелось, чтоб у меня был брат. Никогда не думала, что ты столько для меня значишь… Я отвратительно ревную тебя…

ИВО. Тебе очень одиноко? Это потому, что подруги в институтах, а то и замуж повыскакивали — они ведь все старше тебя.

УЛЬВИ. Не знаю… Люди как-то… опротивели и вообще… Скажи, например, как этот… твой знакомый, ну, милиционер…

ИВО. Том Херберт?

УЛЬВИ. Как он так может? Почему он ходит в варьете один? Какой тогда смысл жить вдвоем, если… а?

ИВО. Но Том ведь молодой парень, ему тоже охота пожить, повеселиться… А… вдвоем он живет, между прочим, с матерью.

УЛЬВИ (понуро замолкает, потом, подняв голову, мягче). Ну ладно. И все-таки я разочаровалась в людях. Как в твоей песне. Ты же никакой не бабник, не Дон Жуан, как же ты…

ИВО. Сестренка, милая. Я певец и пою то, что людям нравится. Это же не мои убеждения, не я сам… Пойми, даже журналисты…

Эва, Карл входят и остаются в дверях.

ЭВА. Не бери это в голову, относись ко всему с юмором. Легкая шутка — и разговор потек по другому руслу.

КАРЛ (подталкивает ее в знак одобрения). Давай!

ЭВА (с улыбкой). Ульви, если эти плательщики каждый день ворчат и брюзжат за твоим окошком — не принимай это близко к сердцу. Рявкни как следует, что, мол, «Подождите, мой папа электрик — вот он придет и пропустит через вас ток, один пшик останется». (Заразительно смеется.)

УЛЬВИ (не улыбнувшись). Мама, да разве люди виноваты…

ЭВА (Карлу, шепотом). Не подействовало, давай ты!

КАРЛ (послушно выступает вперед). А если это не подействует, скажи: «Сейчас придет моя мама и запоет!» (Смеется в одиночестве.)

ЭВА (надменно). Ульви, помоги мне убрать посуду.

(Звонят в дверь.)

КАРЛ. Признавайтесь, кто ждет гостей?

УЛЬВИ. Вроде бы никто. Но нельзя же заставлять гостя ждать. Я могу открыть, а вы приведите себя в порядок, прийти могут к кому угодно (Открывает дверь, остальные разбегаются по комнатам.)

ЧУДНОЙ. Здравствуйте.

УЛЬВИ. Доброе утро. Вам кого?

ЧУДНОЙ. Вашу семью.

УЛЬВИ. Парунов?

ЧУДНОЙ (входя). Семью Парунов.

УЛЬВИ. Проходите, пожалуйста, снимайте пальто, у нас тут тепло.

ЧУДНОЙ. Спасибо, если у вас тут тепло, то я сниму пальто. (Снимает, Ульви вешает пальто в шкаф.) А остальные члены семьи?

УЛЬВИ. Они сейчас подойдут. Чашечку кофе?

ЧУДНОЙ. Спасибо, кофе не хочу. Нельзя ли убавить свет?

УЛЬВИ. Пожалуйста… (Тушит часть лампочек.)

ЭВА, КАРЛ, ИВО. Здравствуйте.

ЧУДНОЙ. Здравствуйте. Приступим.

КАРЛ. Простите, мы Паруны, а вы?

ЧУДНОЙ. Я — Чудной.

ЭВА. Чудной.

ЧУДНОЙ (все еще сурово, гипнотизирующе). Прошу садиться. (Приказание исполняется.) Я буду стоять. Выслушайте меня и не перебивайте…

Человек обращается в прах, земля поглощает его, как песчинку, и вскоре даже следа его тела не сыскать на планете. Остаются дела человеческие, но и это не утешение: их могло бы быть больше, живи подольше человек.

Единственно мыслимое утешение в смерти хорошего человека лишь в том, что доля его доброты переливается в каждого, кто знал его. Великая доброта никогда не осеняет кого-то одного, каждый может воспринять только часть ее. И после смерти хорошего человека каждый его близкий вспоминает что-нибудь такое, что досталось именно ему, и это становится известно всем. Мало-помалу, крупицами доброта пристает к людям, как зараза, но эта зараза красивая и нужная…

Я был другом детства покойной, а последние 30 лет судьба даровала мне счастье познать ее нежность и красоту. Она ушла молодой. Мне 90 лет, а ей было всего 88. Поэтому у нас недостало времени обзавестись широким кругом друзей, и вы, кого она посетила незадолго до смерти, остались в ее угасающей душе милыми, близкими людьми. Я уполномочен объявить вам последнюю волю благородной бабушки из Вабли, ее завещание. Копия этого завещательного акта останется у вас. (Кладет на стол свернутую в трубочку бумагу.)

Двадцать пять рублей в банковских билетах — завещается Карлу Паруну, доброжелательному хозяину, который предоставил мне кров.

Песенный дар почившей — завещается Эве Парун, доброй хозяйке, которая накормила и напоила меня.

Вера в людей и любовь к одному порядочному человеку — завещается Ульви Парун, которой мой внук нанес сердечную рану.

Совершенное владение немецким языком, правда, с акцентом, — завещается Иво Паруну, молодому человеку, который хоть и после ванны, но все-таки открыл мне дверь.

Прочее в этом завещательном акте к вашей семье не относится. Почтим вставанием (Все встают.) Да сопутствует вам счастье! Спасибо, я пойду пешком. Провожать меня не надо. С богом!

СЕМЬЯ (застыв, хором). С богом.

(Пауза.)

КАРЛ (радостный, словно пробудился). Двадцать пять рублей — да ведь их мне и не хватало. (Пугаясь.) А где? (Догадывается, берет со стола копию, трясет, из нее выпадает купюра.) О, дорогая бабуленька из Вабли! Цепь разорвана! Нашелся ангел! Теперь я независим! Прощай, вечная нехватка! (Целует купюру.)

ИВО. Глупости это. В том смысле, что это абсолютно невозможно. Абсолютно.

КАРЛ. Как ты сказал?

ИВО. Идиотская мистика!

ЭВА. Я потрясена! (Поет громко — и все-таки фальшивит.) Так будьте здоровы, живите богато…

(Дверь открывается, в дверях…)

ЧУДНОЙ. Забыл сказать: покойница знала только две песни: «Во поле береза стояла» и «В лесу родилась елочка». (Исчезает.)

УЛЬВИ (шепотом). Мам, подожди, я посмотрю, как он пройдет. (Идет к окну.) Ушел! (Возвращается.)

ЭВА (поет, и правильно). В лесу родилась елочка, в лесу она росла (Все подтягивают, ограничиваются одним куплетом).

УЛЬВИ (тихо, декламируя). И много-много радости детишкам принесла (Улыбается сквозь слезы).

КАРЛ (размахивает купюрой). На это я отремонтирую машину! А потом куплю новую! Подумать только, можно будет возить глину и кирпичи в багажнике новой машины!

ИВО. Я понимаю: такое может случиться только во сне, и все-таки:

ЭВА. Браво, Иво! У тебя так здорово получается! А не спеть ли нам по такому случаю еще одну песню?

ИВО. Какую?

ЭВА. Не все ли равно! Первую попавшуюся. Ну, хотя бы: «Во поле береза стояла… (И т. д. первый куплет, остальные присоединяются.)

КАРЛ (лукаво). А вдруг тут внутри еще есть? (Смотрит.) Нету. А записано действительно все слово в слово… И в конце еще: «Большую пуховую подушку и большой словарь английского языка — завещаю Катрин Руу…». Ага-а, выходит, Катрин Руу в школе учила английский…

ИВО. Насколько мне известно, у них требуется знание официантской лексики на пяти языках.

ЭВА. Да и какое нам до того дело, верно?

КАРЛ (дочитывает). «…завещаю Катрин Руу, бывшей жене моего внука».

З а н а в е с.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ

СОБРАНИЕ

Большой зал в кооперативном доме. Трибуна, стулья. На стульях: Эва и Карл Паруны вместе, Ульви Парун — отдельно, Иво Парун — отдельно, Тоомас Херберт — отдельно, Катрин Руу — отдельно. На трибуне Маякас.

МАЯКАС. Сегодня у нас предусмотрено провести ежегодное общее собрание членов кооператива. Из пятисот членов присутствуют семеро, из 214 квартир представлены четыре. Какие будут предложения: проводить или не проводить?

УЛЬВИ. В магазине арбузы выбросили, все, наверное, в очереди. Может, просто отложить начало?

МАЯКАС. Есть другие предложения?.. Итак, решено: отложить начало собрания на 15 минут. До этого времени все свободны.

Все встают со стульев, отходят к стенам, сохраняя прежнее разделение на группы. Одиноко отступает к стене и Маякас.

КАРЛ (тайком достает из кармана четвертную, наклонив голову, разглядывает ее со всех сторон, и на лице у него проступает благодать. Прячет деньги, выступает вперед, мгновение смотрит на всех с улыбкой). Наш микроколлектив подъезда крупнопанельного дома микрорайона большого города — это одна неделимая клеточка. Безразлично, дома ты, в суде или на собрании — все те же лица, и баста! (Блаженно улыбаясь, прогуливается большими кругами по залу.)

ЭВА (тихонько напевает). Трусишка-зайка серенький под елочкой скакал, порою волк, сердитый волк рысцою пробегал.

МАЯКАС (тихо подходит к Эве, с хитрой улыбкой). А зайка и волк — часом не намек на то, что вы с супругом повздорили?

ЭВА. Какая вы все-таки скотина!

МАЯКАС. Разве? А если мы намекнем супругу, что однажды девять лет назад, в порыве слабости…

ЭВА. Не забудьте только, что наша семья имеет исчерпывающее представление о ваших упражнениях в варьете.

МАЯКАС (прикладывает палец к губам). Все. Мир (Движется по кругу дальше.)

(Иво идет в угол помещения, тихо, не привлекая внимания остальных).

ХЕРБЕРТ (подходя к Улъви). Простите, Ульви, вы когда-нибудь слышали, как поет в варьете ваш брат?

УЛЬВИ. Нет…

ХЕРБЕРТ. Могу я пригласить вас на один безалкогольный вечер в варьете — после программы на пути к дому я немедленно превращусь в вашего телохранителя.

УЛЬВИ. А  т а м  вы, значит, телохранителем не будете?

ХЕРБЕРТ. Я очень надеялся, что там смогу быть вашим другом.

УЛЬВИ. Хорошо, пойду спрошу, пустит ли мама (Идет к матери.) Мамочка!

ЭВА. Да, дитя мое?

УЛЬВИ. Мама, коллектив моих плательщиков, вернее, их полномочные представители приглашают меня посмотреть программу варьете. Есть в этом что-нибудь дурное?

ЭВА. Ты девушка, Ульви, и должна уметь постоять за себя. Но у меня на душе было бы спокойней, если бы в эту делегацию вошел и тот человек, при котором ты однажды… осмелилась заплакать.

УЛЬВИ. Да, мама, он тоже там. Спасибо… А других и не будет.

Народ заполнил два ряда стульев. От присутствующих не требуется ничего, кроме поднятия рук при голосовании, так что эти люди могут быть хоть из папье-маше.

МАЯКАС (забирается на трибуну). Повестка дня состоит из текущих вопросов. Какие будут предложения?

КАРЛ (он все ходил по кругу и теперь говорит с того места, где его застало выступление Маякаса). Вношу предложение вынести к парадному входу звонки всех квартир, чтобы любой гость мог вызывать своих знакомых из соответствующей квартиры открыть дверь.

МАЯКАС. Кто за? (Руки поднимают два ряда и все стоящие, кроме Маякаса.) Благодарю. Дверные звонки, вынесенные наружу, потворствуют нарушению хулиганами ночного покоя. Вношу предложение оставить все как прежде. Кому потребуется войти, пусть будит Паруна. Одновременно предлагаю обязать Паруна трижды за ночь проверять, закрыта ли дверь. Кто за? (Руки поднимают два ряда и Маякас.) Благодарю, итак, все остается по-прежнему. Еще какие проблемы?

ХЕРБЕРТ (оттуда, где остановился). Предлагаю сменить председателя жилищного кооператива. Нынешний — товарищ Маякас — не достоин доверия.

МАЯКАС. Кто за то, чтобы сменить? (Все, кроме него самого.) Благодарю. У меня такое предложение. Новому правлению в хозяйственных вопросах продолжать линию старого. Пусть в нашем подвале всегда будут в запасе битум и газонокосилка, унитазы и сифоны, запчасти для электроплит и сотня килограммов финской краски. Прошу поднять руки всех, кто не в состоянии обеспечить этого. (Все поднимают.) Благодарю. Кто за то, чтобы оставить старое правление? (Все поднимают руки.) Благодарю за доверие (Сходит с трибуны.)

КАТРИН (робко подходит к Иво). Иво…

ИВО. Да?

КАТРИН. С тобой что-то происходит. Ты на меня ноль внимания. Не спросишь, как мои дела. Когда поешь, ни разу за вечер в мою сторону не посмотришь.

ИВО. Прошу прощения, но я занят учебой. К тому же мы с оркестром репетируем новую программу, так что…

КАТРИН. Ты что — узнал? Узнал, да?

ИВО. Ты спрашиваешь так, будто виновные обретаются на другой планете.

КАТРИН. Господи, ну неужели это и в самом деле моя вина?

ИВО. Этого я не говорю… Но ведь замалчивание — это все-таки вина?

КАТРИН. Что же — не успели познакомиться — выкладывай все, что может оттолкнуть любимого человека?

ИВО. Мой отец тоже считает, что с твоей стороны это было нечестно…

КАТРИН. Так значит, в тебе так сильна отцовская кровь?

ИВО. Выходит, да.

КАТРИН. Тогда остается только попрощаться: ведь кровь твоего отца твердит, что по первой любви все одно не женятся!… Вот и хорошо, что ты себя… не утруждал любовью ко мне. (Понуро отходит к стене.)

ХЕРБЕРТ (подходя к Карлу). Кстати, товарищ Маякас чуть было не схлопотал себе статью.

КАРЛ. Ну-у, каким образом?

ХЕРБЕРТ. Статья 183-я — оскорбление суда. Денежный штраф до ста рублей.

КАРЛ. И поделом ему!

ХЕРБЕРТ. Да нет. Дело обернулось так, что мне влепили выговор за легкомысленное отношение к служебным обязанностям.

КАРЛ. Да-а, скверная история…

ХЕРБЕРТ (идет дальше, подходит к Иво). Кстати, товарищ Маякас настрочил на тебя телегу начальнику «Интуриста». Он там разъясняет, что молодой человек, выступающий перед международной публикой, приятельствует с неоднократно судимым бандитом.

ИВО. Я знаю.

ХЕРБЕРТ. Любопытный фактик — Маякас чуть было не схлопотал по статье 129 за распространение ложных сведений, порочащих другое лицо. Мог бы получить до года неба в клеточку!

ИВО. Хорошо бы. Но дело обернулось иначе. Его не наказали, зато меня предупредили: не подавай поводов для ложных доносов.

Херберт изумленно присвистывает. В одиночестве отходит к стене.

МАЯКАС (подплывает к Катрин). Простите, не мешает ли вашей вечерней работе моя, быть может, чрезмерная моложавость?

КАТРИН. Чрезмерно моложавые — это мой основной контингент. А обслуживать их — мой долг.

МАЯКАС. Меня буквально потрясает явная общность наших взглядов! А не обсудить ли нам мировые проблемы где-нибудь на нейтральной территории?

КАТРИН. Какую страну вы имеете в виду?

МАЯКАС. Я имею в виду страну уединения, где не было бы субъектов ни из варьете, ни из моего семейства. Бывают ведь однокомнатные квартиры?

ИВО (решительно подходит к Катрин). Мне надо кое-что сказать тебе, Катрин… (Маякас удаляется на цыпочках.)

Катрин и Иво стоят друг против друга, понурив головы. Молчат. Руки робко пытаются соприкоснуться.

МАЯКАС (в отдалении смотрит на Иво и Катрин и рассуждает). Вот освободится Анти Ворр и пойдет по гостям. К своей бывшей жене он не пойдет ни в коем случае — на суде это окончательно выяснилось. Так что у Катрин Руу этот рыцарь с большой дороги был бы мне не страшен. Зато моя жена меня бы вздернула. Так. А если Руу станет жить с Иво Паруном, то бандит и к Иво на блины не пожалует. Так-так. Он, правда, мог бы еще заявиться к Карлу Паруну, но пока там живет Ульви, нога его на тот порог не ступит. Так-так-так. А если Ульви там больше жить не будет, то, очевидно, она будет жить у того самого, которого иначе урка тоже мог бы наведать… Выходит, их отношения для меня самая настоящая круговая оборона. (Идет к трибуне, потом с трибуны.) Товарищи! Следующее собрание через год, постарайтесь не опаздывать! (Выходит из зала, за ним все, кроме Иво и Катрин.)

ИВО. Катрин, я скрыл от тебя одну вещь… Отцовская кровь не позволяет жениться по первой любви, но через эту… крохотную первую любовь я прошел в армии, в городе Оренбурге. Так что ты моя вторая и… н а с т о я щ а я!

КАТРИН. Что же теперь будет?

ИВО. Надо бы позаниматься…

КАТРИН. Так приходи наверх и захвати конспекты по физике.

ИВО. Конспекты?!

КАТРИН. Ну, шампанское, понял?

З а н а в е с.

(В зале звучит песенка из пролога.)