Роби просил позвонить

Ну, я и позвонил.

— Простите, Роби просил, чтобы я обязательно позвонил. Он дома?

— Нет, — ответили мне. — Роби в сарае.

Через два часа я попробовал еще раз.

— Скажите, пожалуйста, Роби дома?

— Нет, — прозвучало в ответ. — Роби в сарае.

Через два часа я названивал снова.

— Извините за беспокойство, Роби не появлялся?

— Нет, — сказали мне на том конце провода. — Роби в сарае.

Через два часа все повторилось.

— Скажите, пожалуйста, Роби дома?

— Роби, — услышал я ответ, — сейчас в сарае.

— Господи, он что — так и живет в сарае?

— Да нет, живет он в доме, но сегодня весь день просидел в сарае.

Я заподозрил недоброе и помчался к Роби. Роби был в сарае.

— Силы небесные, — говорю я Роби, — просил всенепременно позвонить, а сам торчишь в сарае?

— Жду твоих звонков, иначе не торчал бы.

— Пугало ты огородное, я тебе целый день названиваю.

— Знаю. И целый день тебе отвечаю. У меня, понимаешь, телефон в сарае.

 

Митинг

Завершали строительство дома. Не простого — молодежного. В последний день старики, чтобы передать дом молодежи, трудились не за страх, а за совесть. По этому случаю на стройплощадке устроили митинг. Слово взял старший прораб. Говорил он душевно, приподнято. Заключительная фраза его выступления прозвучала особенно возвышенно: «Мне думается, что в этот праздничный день каждый строитель хочет сказать молодым жильцам что-нибудь очень теплое!»

После этого по очереди выступили все строители. Электрик, ввернувший последнюю лампочку, сказал: «Мне кажется, что я ясным светом озарил жизненный путь нашей молодежи!» Слесарь-водопроводчик, затянувший последнюю муфту центрального отопления, сказал: «Мне кажется, что я вдохнул тепло в сердца нашей молодежи!» Маляр, покрасивший последнюю оконную раму, сказал: «Мне кажется, что я оформил молодым солнечное мировосприятие!» А сантехник, установивший последний унитаз, сказал: «Мне кажется, что я поставил последний унитаз!»

 

Четыре по семь с половиной

И вот начинается последний вид спартакиады, командная гонка — чрезвычайно увлекательное состязание, потому что здесь победитель выяснится только на финише. Полтора часа под ружьем — и только тогда станет ясно, кто из этих прославленных спортсменов имеет право носить почетное звание биатлониста. Видите, в поле зрения камеры попал Гена Попов, на экране слева или справа, зависит оттого, с какой стороны вы смотрите. Он еще не делает погоды на спортивном небосклоне, вот он, видите, номер восемь, но кто знает, кто знает… Видите, вроде непринужденно беседует со спортсменом номер… ого, тоже восемь — странное совпаде… ах да, это же его товарищ по команде, они все под номером восемь, подумать только, какая единодушная команда! Итак, четыре по семь с половиной километров. Все четыре команды должны пройти по семь с половиной километров. Все четыре команды должны пройти по семь с половиной этапов. Для нас, зрителей, это очень зрелищное соревнование — мы все время знаем место спортсмена на дистанции, они постоянно дают о себе знать выстрелами. Самой первой на дистанцию выходит первая смена. По моим данным они уже должны бы… да, действительно, спортсмены уже на первом стрельбище. И сегодня их пришли приветствовать девушки в национальных костюмах с хлебом-солью, надо сказать, что лыжников здесь вообще хорошо кормят. А пока одна камера показывала хлеб, вторая — соль, а третья — напряженную работу коллег-операторов, стрелки уже ушли на трассу. А Попов не спешит. Генкин непреклонный взгляд, в котором и возбуждение, и твердая уверенность, устремлен вдаль. Да-а, проспать старт — это непозволительная роскошь, по крайней мере не настолько! Может, он еще раздумывает, какую выбрать мазь, или надеется, что был фальстарт и товарищей по оружию отзовут обратно? Ах да, он же идет только на третьем этапе.

Итак, первое стрельбище. Тяжело дыша, они стараются взвести курок так, чтобы конец не дрожал, потому что из этого конца и должна вылететь пуля. Я только что беседовал со старшим тренером сборной, и он открыл мне секрет: правильнее всего стрелять в ритме работы сердца. Не совсем понятно: сейчас у спортсменов примерно сто десять ударов в минуту, неужели на этот раз лучшим из лучших доверили пулеметы? Уважаемые телезрители, условия стрельбы вы, вероятно, знаете: спортсмену надо поразить пять мишеней, а если в какую-нибудь из них он не попадет, то можно взять с подноса дополнительно до трех холостых патронов. Если на стрельбище кого-то покинет удача, спортсмен догоняет ее по кругу, уже не стреляя, — только вообразите эту нервозную обстановку — надо пробежать 150 метров по замкнутому кругу, прежде чем можно будет снова рвануть в лес! Вот он, вот он идет, лыжный ас Свердловской области, какая скорость — и все коньковым шагом! И не мудрено: ведь Урал одна из лучших кузниц нашего конькобежного спорта. За ним по пятам — снайпер из Новосибирска. Третьим отсюда уходит удмуртский коллектив. Удмурты сегодня выставили очень сильную четверку, сейчас мы видим на экране только одного из этого квартета, а где же остальные? Очевидно, тактическая хитрость, они пойдут позже. Несколько слов о ленинградце Попове, который выступает сегодня, как уже сказано, на третьем, самом решающем этапе. Почему «решающем»?

Потому что второй этап уже позади, а четвертый еще впереди. У Попова нет опыта крупных соревнований, но сегодня ему приходится заменять товарища по команде, который на тренировке подъехал к стрельбищу не с той стороны, со стороны мишеней. Этим спортивным подвигом он войдет в историю нашего биатлона… м-да, вот уж, действительно, влип в историю. Но ведь не всегда важна победа. Вас наверняка интересует, сколько всего команд на лыжне? Меня тоже. Раз! Номер один — Московская область. Попал, еще раз попал! Еще одно попадание! И мимо! Спортсмен задыхается, тренер его успокаивает, показывая ему кулак — действительно, главное не даваться живым! Так, третьим на трассу выходит третий этап. Кто раньше — удмурты или сибиряки из Новосибирска? Так и следовало ожидать — Украина. Украинцы не входят в число претендентов на медали, но в первую тройку сегодня, очевидно, войдут. Заметили, как якутский снайпер обошел свердловчан? И камера тоже не заметила. Но расстановка команд изменилась, несмотря на то, что операторам недостает опыта освещения скоростных видов. Вот в залах заседаний они работают безупречно, там никто никого не опережает с бухты-барахты. Что же теперь будет, если якут и правда уйдет… и ушел, намного обошел сибиряков! Жалко, ай-ай-ай, как обидно, ведь соревнования проходят в Новосибирске… Только бы не заблудился в сибирских просторах, только бы не сошел с дистанции! Как это вчера случилось с чукотским представителем на лыжном трамплине: взлететь-то он взлетел, но не приземлился. Правда, тут мог быть виноват и режиссер нашей передачи. Кстати, еще несколько слов о Попове, которого я пока не вижу в первой шестерке, а остальных камера не показывает принципиально, тут как в «Спортлото»: «В этой игре никто не проигрывает!» Гена Попов увлекся спортом по примеру своего брата Николая, который уже в ранней молодости был отменным спринтером, настолько ранней, что разрешения на ношение оружия у него еще не было, поэтому он ездил без винтовки и на каждом стрельбище вместо пяти выстрелов проходил пять добавочных кругов. Так-так-так, сейчас мы видим на экранах целящегося удмуртского лидера, осваивающего последнее стрельбище! Кстати, любопытная деталь: на тренировочных сборах все спортсмены перезнакомились и теперь зовут друг друга только по кличкам. И вот интересное совпадение: всех стартовавших на этом этапе называют «лидерами»! И что же делает сейчас снежный барс из Удмуртии, который находится, так сказать, на расстоянии ружейного выстрела от свердловчанина? Так, сконцентрировался: раз — попал, два — попал, три — утирает пот — почему так медленно, Новосибирск уже отстрелялся — неужели удмурт не попадет? Нет, попал, точно под лопатку. Ох он и хитрец: позаимствовал последний патрон с тарелочки литовца. А коллега из Литвы так переволновался, что собирается стрелять в неположенном месте! Заговорил-таки в нем заядлый охотник! Уходят драгоценные секунды — что делать, соболи нынче тоже в цене. Хотя нет, оказывается, это не соболь, а тренер казахской команды. Спортсмен понял, что дал маху, бросил винтовку — прощай, оружие! Нервы, не иначе. А как дела у нашего Попова, дождалась ли его четвертая смена или ушла на трассу досрочно? Сейчас нам покажут итоговую таблицу. Нет, это, кажется, космонавт, который готовится к заключительному выступлению. Где же таблица? Понятно, коллеги подсказывают — будет в завтрашнем номере «Советского спорта». Передача была организована Центральным телевидением, вел репортаж Николай Попов.

 

В самую точку

На углу улицы стоял человек с разинутым ртом.

— Что вы рот разинули, как профсоюзный казначей? — спрашиваю я.

— Почему как казначей?

— А потому, — говорю, — что казначей профсоюза только тем и занимается, что клеит марки, лижет языком и клеит. От этого у него клея полон рот, и если он рот покрепче захлопнет, то никогда уже не откроет.

Он обиделся, поджал губы и собрался уйти. Потом подумал, обернулся с явным намерением сказать что-нибудь ядовитое. Да где там! Рот было не разлепить.

 

Про обслуживание

Труженица прилавка невзлюбила гражданина за то, что гражданин пришел за покупками.

Сапожник разозлился на гражданина за то, что гражданин принес чинить старые ботинки.

Чиновник вознегодовал на гражданина за то, что гражданину понадобилась справка.

Кассирша вскипела яростью, потому что гражданин явился за получкой.

Билетерша обиделась на гражданина за то, что гражданин захотел посмотреть фильм.

Официантка взъелась на гражданина за то, что гражданин захотел поесть.

Водитель такси обругал гражданина за то, что гражданин попросил отвезти его домой. Хватит шутить, решил гражданин и дал водителю такси по морде. Тот улыбнулся — правда, кисловато — и они поехали!

Дорогой гражданин! Если ты действительно хочешь, чтобы тебя обслуживали с улыбкой, то — дай им! Дай людям хоть что-нибудь! Хоть немного. И тогда тебе простят гнусное желание почувствовать себя человеком.

 

Все всё понимают

Все ведь прекрасно понимают, в чем дело! Только никто не осмеливается сказать прямо.

Этот тебе скажет: труба лопнула! Другой — что кассу сдает. Третий сошлется на плохие погодные условия. Но это еще куда ни шло: один с серьезным видом утверждал, что дикие звери перегрызли линию.

Нет границ человеческой фантазии. А вот сказать честно, в чем дело, — ни за что! Конечно, если разобраться, то все всё понимают, так что, может, и не нужно прямо?!

Давайте прикинем…

Все-таки кое-где еще встречаются отдельные простаки, верящие на слово. И случись у них что-нибудь серьезное, так ведь и будут ходить и ходить, спрашивать и спрашивать, сто раз с одними и теми же бедами придут. В них еще теплится наивная вера, что когда-нибудь трубу действительно починят — и делу конец! Что однажды кассир вернется-таки из банка и принесет столько, что можно будет легко свести концы с концами! И что погода улучшится, и что дикие звери, которые перегрызли линию, понесут заслуженное наказание… Они верят, надеются, приходят еще и еще: сетуют на общую квартиру; на то, что сахарницы из сервизов не продают отдельно, а только с сервизом; или на то, что самодельная крестовина кардана из дерева долго не держится; или что нет лекарства, которое лечит их болезнь… Дай им волю — так они явятся с самыми невероятными требованиями.

Поэтому правильнее всего сказать, как оно есть. И без всяких штучек. Давно пора!

Ведь дело-то в том, что…

Слушайте, а почему именно я должен быть тем ослом, который первым, громко… Другие держат язык за зубами, и я его там попридержу…

Конечно, в связи с систематически учащающимися наездами гостей и других проезжих… Ведь тут всякие бывают — что они о нас подумают?! Они ведь не догадываются. Они все принимают один к одному! Слушают и удивляются: культурные люди — и такие пустяковые заботы? Зачем же бросать им такую кость?!

Так вот: пора менять код! Не труба лопнула, а корейский хор мальчиков приехал. Не кассу сдают, а, скажем, в связи с художественной выставкой! Не из-за плохой погоды, а фестиваль дружбы! Не дикие звери на линии, а экскурсия по новостройкам Старого города!

После такой информации уже неловко спрашивать, чем и когда наконец вам заделают щель между панелями. И им не нужно оправдываться, что такая смесь еще не изобретена. Просто вы достаете разговорник с нужным кодом, который вашу банальную просьбу переведет на более культурный язык. И читаете такую формулировку: какое впечатление произвела на них картина художника Эдуарда Оле «Пассажиры» в Кадриоргском музее? Картина, на которой изображены спящие. А вам отвечают по тому же разговорнику: представьте себе, они все еще спят. И все ясно! Ваша проблема решена! В том смысле, что не скоро еще вы к ним снова сунетесь.

Другой пример. Вам не нужно больше спрашивать, почему нет в продаже туалетной бумаги, а им не нужно отвечать, что на документальное оформление вырубки и вывоза одного дерева комбинат затрачивает бумагу, полученную из двух деревьев. Зачем? Находите в разговорнике соответствующую главку и читаете фразу-код: вернулась ли делегация с обсуждения нового эстонского фильма? Их ответ тоже будет звучать гордо: комиссия хотела присудить фильму «Оскара», но Оскар встал из могилы и заплакал. Ответ вежлив, язык выдержан, тема исчерпана!

И пускай тогда эти проезжие злопыхатели качают головами и удивляются: вот это народ! У них все трубы полопались, а они еще культурой интересуются!

 

Пианист и скрипач

Обычную пантомиму я и раньше видел — это такой спектакль, где ни слова не говорят, потому что текст не утвержден, реквизита нет, постановочные израсходованы, а актер все-таки играет, потому как афиши уже развесили.

Балет — это пантомима этажом повыше. Там актер передвигается на носочках. Ну, не всю дорогу, конечно, а пока ноги не заболят. Потом немного походит как человек и снова приподнимается. Это искусство изящное, потому что от балетного артиста требуется музыкальность. Натурально говоря, балетный спектакль — это опера в пантомиме, только поют там условно — не словами, а шагами. По принципу: дурная голова ногам покоя не дает.

А нынче за границей поглядел я и самый модный вид пантомимы. У нас до этого еще не дошли, мне, во всяком случае, не попадалось. Потому, наверное, смотреть повели всю группу, даже в стоимость путевки входило. У нас для таких спектаклей и названия-то еще не придумали, а у них они называются «Konzerte für Klavier». Система такая: все, что имеешь сказать или показать, изображай сидя. Без единого словечка и в полном одиночестве! Причем реквизит тебе положен самый условный. Зритель должен догадываться, о чем речь, только по мастерским жестам и мимике артиста.

Я и вам об этой штуковине расскажу. Вкратце. Итак, содержание.

…Человек утром хочет поехать на работу и садится в свою машину. (На сцене, само собой, убогий такой стульчик, одноногий, и какой-то огромный черный монстр, ничуть не похожий на лимузин!) Он отключает потайной замок, закрывает воздушный клапан, включает зажигание, заводит. Машина как-то странно урчит, а мотор не тянет. Мужик озабоченно смотрит на приборную панель: бензина вроде бы хватает, стрелка амперметра слегка отклонилась влево — аккумулятор сесть не мог.

Заводит снова, да и сам он уже немного заведенный. Прислушивается. В чем дело? Где-то капает? Или течет? Не дай бог радиатор протекает, тосол — штука дорогая. Мужик нервно барабанит пальцами, голова телепается, как сломанный подсолнух. Уставился на спидометр. И то сказать: наездил всего ничего, за что же такое наказание? Судорожно включает «дворники» — и ёк-макарёк! — по ветровому стеклу елозят голые железяки! Он хочет успокоиться, надо бы музычку врубить, а на месте приемника дыра! Следует долгое и безутешное рыдание. Потом он поднимает поседевшую голову, и — вот оно — кульминация.

Он понимает: ночью кто-то приходил поживиться — крышка капота смотрит в небо. (Для пущей убедительности у реквизитной бандуры тоже было отклячено здоровенное крыло.)

Развязка. Он в отчаянии: хочет звонить в милицию, в панике нащупывает телефон, но его нет ни слева, ни справа, машина-то не оперативная. Он теряет самообладание и давит до пола то на газ, то на тормоз. (Опять же для облегчения внимания в корпус монстра вмонтировали и эти детали.) Ему жаль денег, стыдно перед женой, ярость и негодование лишают его последних крупиц разума: длинными пальцами он принимается расковыривать приборный щиток. И, покончив с ним, полный собственного достоинства вылезает из машины и кланяется публике — дескать, все, сдаюсь, пошел на автобус.

Анализируя выступление этого виртуоза пантомимы, я вынужден тем не менее заметить, что музыка, сопровождавшая представление, оставила безрадостное впечатление. Правильнее было бы, пожалуй, дать фоном какое-нибудь буги или уж ad absurdum — гробовую тишину. Очевидно, использовали первую попавшуюся ленту, но под это блямканье жест актера в некоторых эпизодах казался чересчур растянутым и в конечном счете далеким от правды жизни.

Остается все же надеяться, что новый вид пантомимного искусства завоюет право на жизнь и у нас в стране. Основания для таких надежд уже есть. Сегодня я получил письмо от друга из Сыктывкара, которому посчастливилось увидеть нечто подобное в местной филармонии. Самодеятельный актер тоже выступал с абстрактным реквизитом. Содержание пантомимы, к сожалению, не дошло до моего друга: исполнитель в левой вытянутой руке как будто держал зеркало, а правой соскребал с подбородка щетину, озабоченно склонив голову. Музыка была еще примитивней, чем за границей, какое-то поскрипыванье и кваканье, наверное, магнитофон был неисправен.

 

Куртспярк на проводе

У нас на работе затрещал телефон. Звонил приятель: на склад 1-3-5-7-9 прибыла партия электробритв «Филипс», маде ин… бог знает где, зато иностранные, без Знака качества, зато с двумя лезвиями. Подумать только, с двумя лезвиями! Водишь бритвой по одной щеке, а щетина и с другой сыплется. Видал, какая диковина, и почти свободно! Надо только позвонить Куртспярку, сказать пароль «С бородой Сассь завязал», взять у Куртспярка точный адрес по улице Пикк, заскочить на Пикк, спросить в полуподвале адрес дома по улице Лай, завернуть на Лай, дать два коротких, три длинных, четыре широких и еще ползвонка, сказать пароль «Куртспярк по-тарабарски Пяртскурк», отнести Бултаносовой коробку ассорти, которую между делом вскрыть, но ничего не отбавлять, а, наоборот, кое-что прибавить, с записочкой от Бултаносовой прямиком в тот самый магазин, на месте которого должны были строить цирк «Эстония», но не построили, потому что хотя на каждое место клоуна было по десять претендентов, денег хватило только на фундамент. В этом магазине надо спросить старшую продавщицу из вечерней смены, которая и даст тебе… адрес фотографа. У него завернешься в черное покрывало, а тому, кто окажется под ним с тобой по соседству, скажешь, что розыск Куртспярка еще не объявлен. Получишь пленку, дома проявишь, и на третьем кадре будет тот самый адрес, по которому через неделю можно получить свой «Филипс»… Видали? Чик — и готово! Ни тебе нервотрепки, ни бестолковой траты времени — «Филипс» твой! Это же какая возможность!

Но я на это дело махнул рукой. К дьяволу, думаю, этот «Филипс». Куплю кисточку «Нева», пасту «Флорена», возьму лезвия «Кровь людская — не водица», а не выскребу щек, тоже невелика беда, отпущу бороду. Во всяком случае, пресмыкаться перед иномаркой не стану… Так я заявил, но — вот что странно! — слово в слово то же самое повторили все мои коллеги. Вы не поверите, но точно так же решили все мужчины нашего города! Я представил, какой разразится скандал: «Филипсы» грузят в вагоны, и целый состав застучал на запад, обратно, в маде ин… И пусть подбородки в лагере капитализма сделаются глаже, чем у ребят в пионерском лагере! Так им и надо! Мне-то какое дело…

Немного погодя снова протрещал телефон, и заслуживающий доверия товарищ подсказал, что на складе 2-4-6-8-10 масса японских квадрофонических кассетных магнитофонов «Сони-сони», и считай задаром — всего 600 рэ соня. Надо только позвонить Куртспярку, пароль «К Юссю вернулся слух», потом улица Пикк, улица Лай, Бултаносова, фотограф и т. д. Но я отказался! И мои коллеги послали их всех куда подальше… И все население нашего города выразило японской электронике квотум недоверия, в знак протеста включив на полную катушку все монофонические репродукторы, транслировавшие концерт каракалпакской самодеятельности…

Телефон вскоре зазвонил опять, на этот раз по поводу финских холодильников. Надо было позвонить Куртспярку, пароль «Розенлев просил кланяться», потом снова Пикк и Лай, Бултаносова и все та же карусель. Я — наотрез. У меня «Снайге», и мне хватает: кубиков льда и банок шпротного паштета туда влезет хоть вагон, а если этого добра наберется столько, что дверца перестанет закрываться, — спущу в авоське за форточку, и все дела. Очень мне надо преклоняться перед импортом! И пусть Куртспярк сам залезет в этот розенхлев, если поместится.

К вечеру я остался в нашей конторе один. Мои коллеги пропадали целую неделю. Но вот они появились: до синевы выбриты, каждого сопровождает музыка Страны восходящего солнца, а вместо газет они уткнулись в проспекты холодильника «Розенлев»…

— Что же вы наделали? — испугался я. — Неужто пошли на поклон?!

— Да что мы, — смутились коллеги, — мы просто пошли глянуть, много ли этих самых мещан туда слетится, а раз уж все равно оказались поблизости, то смеха ради прихватили и себе по штуке…

Видали, до чего беспринципный народ?! Я чертыхнулся, я обругал их про себя, подумал и решил пригвоздить к позорному столбу низкопоклонников со всего города. Позвонил Куртспярку и заказал пару килограммов хороших, длинных гвоздей.

 

(…)

Мне нужно было (…). Я взял телефонную книгу, сел к телефону и начал доставать.

— Алло, это А. Б.?

— Он самый. А вы кто?

— Привет, это Прийт! Помнишь, старик, детство в Йыгева, как вместе играли в песочнице…

— Помню, как не помнить. А что — плохо с песочницей?

— Да нет, песочницу я вспомнил, чтобы эмоции в тебе пробудить.

— Ясно, считай, что пробудил. Дальше?

— Видишь ли, твоя жена, если я не ошибаюсь, работает  т а м, а мне позарез нужно (…).

— Очень жаль, стариканчик, но мы разошлись.

— Вон оно как. Ну, будь здоров, не стану отнимать твое драгоценное время.

Следующий.

— Алло, это В. Г. — прекрасная?

— Да. А с кем имею честь?

— Имеешь честь с одноклассником Прийтом. Помнишь, дорогая, как мы в шестом классе целовались за печкой?

— Господи, как я могу помнить такие древности?! Конечно же помню, а что случилось? Кто-то узнал?

— Нет, не волнуйся. Я только хотел тебе сказать, что мне жутко нужно (…), а твой муж работает  т а м. Я-то знаю его только шапочно.

— Я тоже. Мы в разводе.

— Ну, тогда что же — до свиданьица. Будет время — звони!

Следующий.

— Алло, это не Д. Е.?

— На проводе.

— Утро доброе, высокочтимый Д. Е.! Это твой однокурсник, который зачеты по черчению за тебя сдавал — старик любил анекдоты, а ты не умел их рассказывать и сдавал за меня силовые упражнения, поскольку у меня тоже были свои слабые места.

— Сказал бы сразу, что это ты, чего крутишь? Я что — задолжал тебе зачет?

— Чего нет, того нет. А вот я с превеликим удовольствием стал бы твоим должником. Очень надеюсь через твою жену сделаться обладателем (…).

— К сожалению, я уже не обладатель своей жены.

— Ну, дела! Вы же так здорово подходили друг другу.

— В свое время. Но потом развелся мой сосед…

— Он тут при чем?

— И отбил у меня жену.

— Тогда все. В другой раз, когда времени будет побольше, потолкуем подольше.

Следующий.

— Ал-ле, это Ж. З. слушает?

— Говорите громче! Ж. З. слышит прекрасно, а я его тетка и на ухо туговата. Что передать-то?

— Что приятель Прийт хотел через него побеспокоить его жену.

— Его жену можете побеспокоить и без него, они развелись.

— Понял. До свидания.

Следующий.

— Алло! По этому номеру проживает мадам И. К.?

— Мамы нет дома. А я — Юри и учусь в пятом классе.

— А папы тоже нет дома?

— Нет.

— Он скоро придет?

— Не знаю.

— А давно ушел?

— Когда я был во втором классе.

— Ну, Юри, будь паинькой. Ох, мужики, мужики…

— Алё-алё, это Л. М.?

— И что же?.

— Слушай, через твою жену… кстати, вы случайно не развелись?

— Развелись и не случайно.

— А она не оставила тебе в наследство (…)? Сил нет как нужно.

— Она давно уже  т а м  не работала. Мы потому и развелись, чтобы купить (…) в магазине для новобрачных, а потом снова пожениться.

— И что, (…) так долго не было в продаже?

— Сколько раз уже было. Только (…) она пошла покупать с другим.

— Прости, жду междугороднюю. Привет.

— Привет-привет! Это вроде бы Н. О.?

— Как будто.

— Прийт тебя беспокоит. Скажи, ты почему развелся?

— Не сошлись характерами.

— А зачем ты, дурень, вообще так рано женился?

— Чего ругаешься, так вышло. Работали вместе, два месяца прошло, все вроде в порядке, я в кабинет к начальнику юрк, заглянул тайком в ее характеристику, и что ты думаешь? — ее характеристика походила на мою, как две капли воды. Вот, думаю, здорово!

— Ладно. Сам виноват. В другой раз не радуйся раньше времени: цыплят по осени считают.

— До цыплят по счастью дело не дошло.

— Бывай.

— Алло, это О. П.?

— Точно, а ты — П. А.

— Угадал. Слушай, дружище, ты последний раз когда разводился?

— Что за греховные намеки?

— Ничего. Все только и разводятся, а друзьям из-за этого хоть в блин заворачивайся.

— Нет, у меня полный порядок. Живу душа в душу.

— Рад за тебя. И кем же твоя мадам подрабатывает?

— Почтальоном.

— Тоже красиво. И чего она тебе сдалась такая?

— Что? Я не расслышал.

— Ну, какой от нее толк?

— Письма разносит.

— Простенько и со вкусом… Ты когда соберешься разводиться, дай знать, а то вот кручусь как собака на перевозе.

— Не волнуйся, мы не разведемся.

— Надо говорить, «пока не разводимся».

— Не пойму, что это с тобой? Ты не приболел случаем?

— Что со мной? Мало ли что. Мысли вот есть, а (…) нет. Позарез надо. И те, кто мог бы помочь — не могут, потому что развелись. Что же делать?

— Так тебе это прямо до зарезу?

— Мне… ха-ха-ха! Лично мне совсем не нужно, я хотел жене подарить! Но ты прав — зачем ей модный (…), если устойчивая семья уже вышла из моды? Кто знает, сколько я буду жить с одной и той же!

Может быть, дорогой читатель, вас вообще эта проблема не трогает. Тогда автор снимает перед вами шляпу. Рассказ может показаться скучным, если вам вдвоем и так интересно. К тому же, каким бы дефицитным ни был бы (…), всего не надостаешься. Утешайтесь тем, что прочный брак — самый большой дефицит.

 

Беньямин

Примерно в два часа ночи в квартире взревел звонок. Точнее, было ровно два, но мы с женой спали крепким сном и не знали этого. Дверной звонок звенит, а мы знай себе посапываем дальше. На самом-то деле дальше посапывала только моя жена. Я же проснулся, хотя продолжал храпеть и притворяться спящим. Притворяясь спящим, можно собраться, заставить себя сохранить спокойствие и продумать наиболее разумный образ действий. Позже выяснилось, что точно так же поступила и моя жена.

Звонок крякнул еще раз. А мы с женой храпели по-прежнему. Разница была только в том, что теперь мы уже видели друг друга насквозь, но никак не могли решить, кто первым должен перестать притворяться. Потому что в голову, как обычно в таких случаях, не приходило ни одной умной и хладнокровной мысли. Звонок ударил в третий раз. В такой ситуации даже притворяться нет смысла. Кажется, не было еще случая, чтобы дрожащий от страха человек храпел.

— Звонят, — подытожил я происходящее.

— Не знаю, — пискнула в ответ жена, как будто в такую минуту еще можно этого не знать.

— Может быть, и правда не звонят, — сказал я задумчиво за неимением лучшего. — Может, это просто случайность. — Но случайностью, конечно, было то, что я так сказал.

— Я боюсь, — возвестила жена, как откровение. На это я ответил звуком, выражающим изумление, если таковой вообще существует.

Время между тем словно остановилось: было по-прежнему где-то в районе двух, а дверной звонок завопил в четвертый раз.

— Делать нечего, — прошептала жена. А я подумал, что, наоборот, надо что-то делать. Сунулся под подушку за револьвером, но не нашел. В таких случаях револьвер ни за что не найти. К тому же у меня никогда его не было.

— Ну, и кто там? — спросил я бодрым голосом.

— Это я, Беньямин, — радостно ответили из-за двери.

— А, Беньямин! — сказал я с нарочитым облегчением. Беньяминов, как известно, много, неизвестно который окажется твоим гостем. Я, правда, не знаю ни одного. Боязливо открыв дверь, я увидел человека, который несколько дней назад пришел на работу в нашу контору. Он протянул руку, я взял ее и повел его в комнату.

— Что-нибудь случилось? — спросил я, закрывая дверь.

— Нет-нет, с чего вы взяли? — ответил Беньямин, вешая пальто.

— Да так, просто так, — соврал я, указывая на диван, — шутки ради.

— Квартирка у вас большая, — констатировал Беньямин, набивая трубку и закидывая ногу на ногу.

— Вина? — спросил я, предчувствуя недоброе.

— Да нет, не стоит. Вот если у вас есть какая-нибудь новая пластинка… — протянул он, перелистывая телепрограмму.

— Пластинка-то есть, да вот проигрывателя нет, — опять соврал я, покрываясь красными пятнами.

— А анекдот? — потребовал Беньямин, снимая пиджак.

— Тоже нет. Послушайте, что происходит? — Я терял голос, можно сказать, на глазах. Не с каждым такое бывает, кое-кто вообще утратил бы дар речи в подобной ситуации.

— Давайте, — предложил гость, — сыграем с вами в марьяж!

— Не хочу, — быстро ответил я, — играйте один, если можете. У меня руки дрожат.

— Это от недосыпания, — пояснил Беньямин.

И тут я не выдержал.

— Да говорите же! Я хочу знать всю правду.

Коллега воззрился на меня с изумлением.

— Правду? Не понимаю, что вы имеете в виду. Лучше поболтаемте просто так.

Вообще-то если у меня сердце ненадолго останавливается, то глаза закрываются сами собой. Мой собеседник зорко подметил последнее обстоятельство и сказал:

— Бедняга, вы засыпаете на ходу. Рассказать вам разве что-нибудь веселенькое… Знаете, люди все-таки очень впечатлительные существа. Другой раз знания для них ничто, действуют только авторитеты, ну, или просто общее мнение. Друг рассказал мне сегодня такую историю. Хотел он купить в хозяйственном магазине туалетную бумагу. Очередь его уже подошла, оставалась одна дама. А она все выбирала да выбирала: скажите, эти мисочки для салата или для сладкого? Терпение у моего друга лопнуло, и он вмешался: знаете, говорит, это самые настоящие десертные мисочки, точь-в-точь такие, говорит, я видел во французском посудном атласе. И что вы думаете — она мигом купила эти мисочки, и после нее все только их и брали. Да такого французского атласа нет и в помине. К тому же это явно были салатницы, потому что мой друг в посудных делах ничего не смыслит. Он сыроед, и посуда ему ни к чему. А вот…

— К чертям собачьим! — завопил я, перебивая Беньямина. — Зачем вы мне все это рассказываете?

Коллега грустно улыбнулся и произнес:

— Если угодно, можно и в шашки сыграть.

Я встал и шлепнул себя по лбу. Это всегда действует успокаивающе. Потом понизил голос и с улыбочкой спросил:

— Милый коллега, я ведь вас как следует и не знаю. Почему вы заявляетесь ко мне в два часа ночи, а в три предлагаете сыграть в шашки?

— Надо же чем-нибудь заняться, — смущенно пробормотал Беньямин, — а ваш дом ближе всего.

— Зачем вы пришли? — снова воскликнул я. — Вас что, выгнали из дома?

И тут лицо Беньямина прояснилось.

— Интересно, — протянул он, — очень интересно. Вы тоже не знаете. И я не знал… Видите ли, ночью я услышал у себя в квартире шорох. Встал и вижу: жена в пальто, на цыпочках выходит из своей спальни. Ты куда, спрашиваю, а она говорит — коллегу навестить. Я говорю — время как будто не самое подходящее, а она отвечает — разве ты не слышал о новой моде: французы теперь наносят визиты вежливости как раз в два часа ночи. Вот я и пришел к вам.

— Знаете что, Беньямин! — крикнул я ему вслед, выставив его за дверь. — Передайте жене, что такой обычай у французов и правда есть, но в гости они ходят вместе с супругой!

Моя жена в спальне внимательно слушала наш разговор: бедняжка так и не смогла уснуть. Утешение в таких случаях одно: отоспаться завтра ночью.

Но назавтра меня снова разбудили ровно в два часа ночи.

— Пора, — сказала жена. Она стояла перед зеркалом в пальто и прихорашивалась.

 

В больнице

На сцену выходит человек (больной — Б) в пальто, из-под которого видны пижамные брюки.

Б (слабым и печальным голосом). Уххх! (Медленно кружит по сцене.) Ох-хо-хо!

Появляется человек (врач — В) в белом халате.

В (скороговоркой). У вас есть карточка разденьтесь до пояса имя фамилия отчество год рождения год смерти какими болезнями болели в детстве делались прививки бывали за границей жена дети здоровы вес рост образование есть знакомства в аптеках на что жалуетесь? Ну-с, молодой человек, что вас ко мне привело?

Б (застыл, как вкопанный, разинув от испуга рот). Я тут уже столько стою, где вы были?

В. Простите, писал историю болезни предыдущего посетителя.

Б. Закончили?

В. Нет, конец не дописал.

Б. Да вы не беспокойтесь, дописывайте.

В. Не могу, это нечестно.

Б. Почему?

В. Болен он тяжело, а писанина заняла полчаса. Теперь не знаю, чем и кончать — не то «направлен в стационар», не то «уже умер».

Б. А-а… Ну, мои дела можно и не записывая решить. Мне ни истории болезни, ничего не надо, я за советом пришел.

В. Э, нет, без истории болезни не выйдет. Без болезни — пожалуйста, а без истории — нельзя. Без болезней к нам многие ходят. Как-никак медицинская помощь бесплатная, почему привилегии только больным? Равенство так равенство. Начнем. Почему вы в пальто?

Б. Мне за дверью стало холодно, в коридоре сквозняк. Два часа ждал, потом сходил домой, накинул пальто.

В. Теперь снимите.

Б. Хорошо. (Снимает.)

В. Послушайте, а почему вы в такой одежде?..

Б. Думаете, раз полосатый, значит, из больницы?

В. Нет, не думаю. У нас в больнице таких новых пижам нету, этой ведь не больше шести лет.

Б. Не больше, это верно. Я надел, чтобы сподручней было сразу в больнице и остаться.

В. Шутите?

Б. Не шучу — вру. На самом-то деле я пришел еще утром, как проснулся, так и пришел, как был, в ночной, так сказать, рубашке.

В. Странно… Отчего такая спешка?

Б. Никакой спешки, это я вру. На самом-то деле я специально вырядился в полосатое. Вначале думал в тюрьму идти, но решил, что там теперь тоже, наверное, самообслуживание. И замок в карман положил, а чтобы соблазна не было, второй ключ выбросил.

В. Послушайте, а вы в своем уме?

Б. Знаете, психи таких умных вещей не говорят.

В. Ваша правда. Так что же с вами?

Б. Я по натуре холерик, так что у меня, очевидно, холера.

В. Заболевания холерой отошли в прошлое.

Б. Ну да, вру. В настоящее время я меланхолик.

В. Такой веселенький — и меланхолия? Что с вами, я спрашиваю?

Б. Со мной, знаете, такое… вру я. Ужасно.

В. А зачем врете?

Б. Привык.

В. Сейчас тоже врете?

Б. Нет. Превозмог привычку.

В. Так-так… И давно это с вами?

Б. Всю жизнь.

В. Всю жизнь? А зачем?

Б. О, черт, да если бы я всю жизнь честным был, то давно бы сел.

В. Ага… А как это вам пришло в голову — взять да и пойти к врачу?

Б. Совершенно случайно пришло в голову… Вообразите, ночь, большая комната, и я в ней один-одинешенек. И мне не спалось, и…

В. Один-одинешенек в большой комнате! В свое время особо опасных преступников сажали в большие камеры. За что же вас наказали?

Б. Так уж получилось. Ночь, сна ни в одном глазу, хожу по комнате, рассматриваю свою коллекцию марок. А жене не нравится, что я марки собираю. Она злится: если я по ночам смотрю марки — утром меня не растолкать…

В. Оставьте посторонние разговоры. Давайте о деле.

Б. Дело сейчас будет. Смотрю я, как всегда, свою коллекцию, и вдруг жена из соседней комнаты кричит: который час? А я в ответ: час.

В. Ну-ну…

Б. И тогда она спрашивает: а на самом деле? Представляете?

В. Представляю. Ну, и?..

Б. Тут я перепугался и говорю: на самом деле три.

В. А потом?

Б. А потом задумался — ведь всю жизнь вру, потому что никто меня раньше не спрашивал: «а на самом деле»?

В. Не понял.

Б. Если б мы начали спрашивать, как все на самом деле, — пиши пропало. Но мы, слава богу, к этому не привыкли: есть еще вещи, в которые мы верим.

В. Чего же вы от меня-то хотите?

Б. Хотел бы вылечиться и больше не врать.

В. Мда… Должен вас огорчить, но… не знаю, сумею ли я вам помочь. Такого еще не бывало, значит, это вообще не болезнь… Никто еще на это не жаловался.

Б. А я жалуюсь! И ложусь вот сюда. (Ложится на кушетку.)

В. Ох, прошу вас, встаньте, я не могу вас принять так… вы исключение, и… если я не сумею вас вылечить… Не могли бы вы больше не врать?

Б. Конечно, мог бы.

В. Правда, можете?

Б. Не могу. На самом деле не могу.

В. Э-э… Послушайте, выйдите, пожалуйста, мне нужно проконсультироваться с главврачом… Приходите через недельку. Мы здесь посоветуемся и через недельку…

Б. А на самом деле?

В. Тьфу ты! Ну да, на самом деле я через три дня ухожу в отпуск.

Б. Вот видите! И вы хотите, чтобы я всю жизнь врал?!

В. Ладно, оставайтесь. Для начала я заполню ваш лист… Женаты?

Б. Да-а…

В. А на самом деле?

Б. На самом деле гражданским браком.

В. Видите?! Место жительства?

Б. Тараканная, 33, квартира 9.

В. Ну, это хоть точно?

Б. Не совсем, на самом деле я прописан по Крепостной, 22.

В. Ну, знаете ли… Я права не имею принимать такого лгуна! У меня есть соответствующее предписание, которое запрещает…

Б. А на самом деле?

В. На самом деле нет такого предписания, но у нас так мало мест… Профессия?

Б. Агроном.

В. В каком колхозе работаете?

Б. На самом деле — мастером в дорожном управлении.

В. Так… сколько детей?

Б. В общем… семеро.

В. Семеро?! А на самом деле?

Б. На самом деле дома двое, да и те не мои.

В. И наконец — какими болезнями болели?

Б. Насморком, кашлем, гангреной, сифилисом, ревматизмом, неврозом сердца, склерозом, менингитом, затемнением в легких.

В. Неужели на самом деле всем этим болели?

Б. На самом деле ни одной из них не болел, но по всем бюллетенил.

В. Столько бюллетенили? На что же вы жили?

Б. На это и жил. Больных жалеют, с бюллетеней налог не берут.

В. Неужели вы и правда хотите здесь валяться?

Б. Я же бедный больной, куда же я денусь?

В. А на самом деле?

Б. На самом деле духу моего тут не будет, как только получу бюллетень.

В. Тогда все проще.

Б. У вас, кстати, что — образцовый персонал?

В. Больные окружены сверхзаботой.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле не хватает восьмидесяти процентов санитаров.

Б. Мало получают?

В. Пенсию плюс полторы ставки. Два врачебных оклада.

Б. Вот видите: никому не хочется так много зарабатывать, вот в чем штука. Вам эта профессия, я имею в виду врача, нравится?

В. Я счастлив, что могу самоотверженно служить своей…

Б. А на самом деле?

В. Сыт по горло.

Б. Но зато, наверное, в свободное время веселитесь?

В. Да уж, конечно. Жуткие оргии.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле работаю в двух местах, и как раз сейчас мне пора бежать на другой конец города.

Б. Прямо сейчас, немедленно?

В. На самом деле я хотел потихоньку вымыть руки, я себя, знаете ли, чертовски хорошо чувствую, если есть время хоть раз в день помыть руки.

Б. Послушайте, доктор, вам еще хуже, чем мне. Вы ведь меня вылечите, верно? Это же не опасная болезнь?

В. Конечно, вылечу.

Б. А на самом деле?

В. На самом деле эта болезнь неизлечима.

Б. Вот видите. Но я прошу вас, доктор, не огорчайтесь! Жив-то буду, верно? И вы тоже выживете, верно? Ведь жизнь все-таки идет вперед, верно?

В. Жизнь прекрасна и удивительна.

Б. А на самом деле?

В. Разве это жизнь?

Б. Вот видите. Ну, ладно, я пошел. Вы замечательный врач. Я стал уверенней в себе, здоровее. Сегодня ночью сразу скажу жене, что сейчас — два часа. Спросит снова — снова скажу, что два.

В. А на самом деле?

Б. На самом деле будет полседьмого.

 

Сквозь этажи

Мой рабочий день начинается в восемь часов, и можно бы поспать до семи, но я каждое утро встаю в шесть, потому что уже с пяти сон мой безнадежно испорчен.

В пять у меня над головой начинают ходить. С потолка раздаются бухающие шаги. Они идут не в магазин: проникновение в магазин в этот час карается законом. Они спешат не на работу: закон такое рвение не поощряет.

Одному только богу известно, почему этот человек, справедливо считающий мой потолок своим полом, начинает шагать в такую рань. Но бог высоко: второй этаж, третий этаж, четвертый, пятый и только потом небо. Да и вряд ли там, на самом верху, встают так рано…

Он подымается в пять, а идти ему некуда. Может быть, он просто бежит ото сна. А может, измеряет по утрам свою полезную площадь: насколько она усохла за ночь, тогда можно рассчитывать на уменьшение счета за кооперативную квартиру.

Если бы я вставал так рано, то ходил бы на цыпочках. Из уважения к интимному часу и общегосударственному ночному покою. Если же он так ходит на цыпочках, то он — слон. Но я знаю, что он — человек, а по частоте шагов можно понять, что он — женщина. Если женщина так бухает, то у нее или ноги деревянные, или башмаки.

Ходить ночью по чужому потолку в стукалках можно или в отместку, или нечаянно. У нас бессловесные, но добрососедские отношения: я никогда не перерезал ее веревку с бельем и не заталкивал ей в почтовый ящик лягушек. А случайно напялить эти колодки может только тот, кто не знает, как отвратительно они действуют на нижних жильцов.

Более чем ясно, что жильцы третьего этажа не разгуливают по дому в стукалках!

Было бы просто неудобно переться к даме со второго этажа и дарить ей тапочки. Гораздо естественнее пристроить хорошие стукалки на третьем этаже.

Ищу, нахожу, покупаю, преподношу.

На третьем этаже выясняется, что мать семейства была бы счастлива позволить себе некоторое разнообразие в домашней обуви. Но не ей суждено испытать эту радость: потолок протекает так, что страх берет, пол все время мокрый, и единственно мыслимое средство передвижения — калоши. Оказывается, третий и четвертый этажи живут в атмосфере добрососедства: бельевых веревок они друг у друга не перерезали и лягушек в почтовые ящики не заталкивали. Видимо, ванна на четвертом этаже протекает совершенно случайно.

Мне идти разоряться на четвертый этаж не с руки. Зачем мне регулировать водообмен между двумя квартирами и ссориться с хорошими людьми? До сих пор мы прекрасно ладили: я им бельевых веревок не перерезал, они мне в почтовый ящик лягушек не запихивали.

Приходится просить помощи у пятого этажа. Снова объясняю суть дела и прошу разрешения в порядке взаимопомощи воспользоваться их ванной. И вот лежу я в ванне и знай себе воду через край ухаю. Резвлюсь в свое удовольствие добрых два часа. Хорошенько заливаю четвертый этаж, благодарю пятый и откланиваюсь.

Четвертый этаж хватается за голову и ахает: это же кошмар, это же вселенский потоп! С этой минуты, как принято у добрых соседей, четвертый этаж стережет каждую каплю воды в своей ванне, чтобы, упаси бог, не пострадал третий.

На третьем этаже настает долгожданная счастливая пора. Удивительно прекрасна первая полночь без калош! Мать семейства надевает дешево доставшиеся стукалки и приплясывает в них чуть не до рассвета.

Второй этаж слег в муках. Не то чтобы тяжело было раз в жизни перетерпеть ночной грохот, нет. Милую, добросердечную женщину гнетет сознание того, что деревянная обувь действует на нижнего жильца как телесное наказание… С этой ночи прекрасные ножки порхают в войлочных тапочках. Я и по сей день не знаю, куда они устремляются в пять утра, но теперь они ступают, не нарушая моего сна.

Кажется, все этажи угодили друг другу и в результате сами изменились к лучшему. Правда, вам, может, непонятно, какая от всего этого польза пятому этажу, где я сидел в ванне, и чем я отплачу им за радость своего сна?..

А я больше не стану перерезать пятому этажу бельевые веревки и заталкивать в их почтовый ящик лягушек. Ну и что ж, что неприятные люди…

 

Ведро дентина

Лето — пора путешествий. Плохо, если у путешественника вдруг разболится зуб. Хорошо, если нет!

Лето — время работы на хуторе. Тоскливо сидеть зимой у пустого корыта. Хорошо, когда хлёбова вдоволь.

Летом я так и живу. Рабочие дни провожу в зубоврачебном кресле, а выходные — у свояка в деревне — рою колодец.

Кто из нас не сиживал у стоматолога! Пот ручьями, сам — краше в гроб кладут, рот разинут, сощуренные глаза устремлены на мучителя, от страха — мороз по коже, сделай мне немного дентина — одно удовольствие.

Кто из нас не углублял колодцев! Стоя внизу, наполняете ведро глинистым песком, отрываете его от вязкого дна, кричите «вира!», ваш свояк тянет веревку, и вся эта гадость пошла к небу, к самой поверхности земли.

Пока доктор не сверлит, а ковыряет своими кривыми железяками у тебя между зубов и подсчитывает, сколько их еще осталось, можно скосить на нее благодарный взгляд и заметить, что девушка еще совсем молоденькая, ресницы длинные, губы яркие, личико гладкое, глаза глазастые, интересно, а она замужем? Но уж когда аппарат взвыл и в катакомбах твоих зубов с воем затупляется одна головка бура за другой, а девушка спрашивает, дескать, не беспокоит ли, то будь уверен — настоящая пытка только начинается. Ты стараешься состроить мужественную мину. Но куда там. Счастлив тот, кто в этот момент сможет мысленно перенестись в другое место. Может, перенестись в колодец?

Пока свояк на тачке покатил всю эту дрянь куда подальше, ты пережидаешь, колодцем любуешься: вон уже седьмое кольцо видно, вон водичка уже сочится, лягушек еще нет, но куда они денутся. Правда, тачку увозят только после полных десяти ведер. Снова загремело ведро, ты его наполняешь, и оно со скрипом поехало наверх. Ворот, возможно, и выдержит. Допустим, веревка не оборвется. Но когда свояк бормочет, что руки уже занемели, то сразу представляешь — двадцать кило да с высоты пяти метров — это тебе не баран чихнул. Всякая летящая на темечко мелочь не в счет. Особенно, если стоя в ледяной воде, мысленно перенестись в другое место. Может, к доктору?

Опять она берет бур, он сохранился еще с царских времен и делает шестнадцать оборотов в минуту, но заводится безотказно. Если будет больно, сразу скажите! Пошло-поехало! Водичка журчит, лягушек пока нет, но куда они денутся. Запрокиньте голову! Что, нерв задело? Нет, просто песок в уши набился, и нижнее кольцо вроде бы хлябает. Не закрывайте рот, шлеп, опять комок глины. Сюда нужно поставить коронку. До верха же не доплюнуть?! Сплюньте! Сюда, сюда, наклонитесь влево! Да не под ноги же! А почему нет? Все равно под сапогом вода хлюпает… Ах, да: есть ведь такая пословица: не плюй в новый колодец, пока старый не запломбировали. Тачка поехала. Пока меняют бур — какое блаженство! Сделай, пожалуйста, немного серебра. Да-а, красивые у свояка ресницы. Интересно, а он женат? Нижний сегодня сверлить не будем, мне нужно уйти на полчаса раньше. Понятно, доктор тачку покатит. Дентину с верхом, и опять ведро над головой повисло. Ой, своячок, старичок, нос красный, халат белый, и в глазах рябит. Нашатырного спиртику? Лучше бы пивка. Вот вам направление, сделаете в центральной поликлинике рентген зуба.

Как-то раз я спросил своего милого доктора, о чем она думает, когда сверлит мои зубы. Тут такая жарища, ответила она, я бы с превеликим удовольствием залезла в глубокий колодец.

Как-то раз я спросил своего дорогого свояка, о чем он думает, когда раскачивает у меня над головой тяжеленное ведро. Да все думаю, что буром было бы легче, ответил он, включил, погудел — и готово дело.

Хорошо, что они не знакомы. Он хочет сверлить, она — залезть в колодец, а мне тогда что? Лишний человек XX века?

Но, с другой стороны, какой же я лишний? Вода журчит, губы алые, лягушек пока нет, волосы красивые, вьющиеся, глину поднимают — одно загляденье, зубы здоровые, интересно, как в смысле супружества? Сделай мне дентину — и я покачу тачку.

 

Замечательная песня

Что такое замечательная песня?

Та, заслышав которую, птицы умолкнут, кошки склонят головы набок, девушки прикроют глаза, парни присядут, матери упустят молоко, деды уронят слезу, хлеборобы сделают радио погромче, шоферы сбавят скорость, парикмахерши прервут разговор, заведующие помедлят поставить подпись, министры прекратят прием, центральные комитеты одобрительно улыбнутся…

Но нет, не молкнут птицы! И без того у них времени в обрез — попеть в теплынь. И вы говорите: вот, птицы виноваты…

Что такое соленая шутка?

Та, от которой цветы затрепещут на стебельках, птицы собьются с мелодии, кошки нырнут в подвалы, девушки покраснеют, парни загогочут, матери порежут пальцы хлебными ножами, деды вспомнят те еще времена, хлеборобы пригласят говорунов к столу, шоферы поддадут газу, парикмахерши подкрасят губы, заведующие вместо одной бумаги подпишут две, министры дадут обещания, центральные комитеты кивнут в знак согласия…

Но нет, не краснеют девушки! У этой шутки есть другой конец, намного пикантней, говорят они. И вы жалуетесь: вот, девушки виноваты…

Что такое крепкая дружба?

Та, познав которую, цветы сами просятся в руки, птицы садятся на плечи, кошки мурлычут, девушки обнимаются, парни дают клятвы, матери пекут пироги, деды хлебают гороховый суп, хлеборобы сочувствуют шефам, шоферы предлагают сломавшемуся бедолаге гаечный ключ, парикмахерши работают сверхурочно, заведующие нарушают инструкции, министры отрывают от себя последнее, центральные комитеты оказывают всестороннюю помощь…

Но нет, не нарушают инструкций заведующие! Друг познается в беде, думают они, но лучше жить без беды. И вы киваете: вот, заведующие виноваты…

Что такое высокий уровень?

Тот, при котором никто не вешает голову, потому что все убеждены, что достижению идеала мешает лишь одно звено длинной, надежной цепи. Да и к чему вообще замечательное, соленое, крепкое? Главное — найти виноватого. И всякий раз нового!

 

В одиночку

На балу хорошо, когда много народу: шумит, волнуется, кипит людское море.

В ванне, наоборот, спокойнее одному.

При лунном свете особенно приятно быть вдвоем. Под солнцем места уже побольше.

Скажем, для приличной драки нужна целая компания: врежешь одному, увернется, значит, другому достанется. Опять же слиняешь — не сразу заметят.

Выходит, возможностей в принципе две: индивидуально или коллективно.

Праздновать правильней сообща, а то и чокнуться не с кем. Можно, конечно, и с самим собой, но если в каждую руку взять по рюмке — закусывать неудобно: студень нос забивает.

А работать надо только заодно. Коллективная ответственность одна нас и спасает, массу наказать труднее. Одиночек в кабинетах только и делают, что снимают.

И речи быть не может о том, чтобы пойти на демонстрацию одному: не знаешь даже, где собираться. К тому же — один посреди города, с флагом… и не понять, то ли ты идешь мимо них, то ли они должны тебе махать.

Зато рождаемся мы поодиночке, даже близнецы. И умираем в одиночку, далее если отдать жизнь клянемся коллективно. Поэтому очень бы хотелось между двумя этими точками как-нибудь испытать подлинное одиночество. На середине жизни. В обществе самого себя. Время — только твое, пространство — только твое. Не в карцере, не в камере-одиночке — нет, в собственном доме. Утро — только твое! И чтобы до самого вечера. Безмятежный день — без забот, без помех, без притворства, без свидетелей и благодетелей, без опасности и утешений! Без тортов и флагов, но и без траура. И чтобы никто не кричал: «Урраа, праздник!»

В день танкистов, к примеру, мне не по себе — хотя и этот день проводят в моих интересах. Слишком сильно грохочет. И масленицы я боюсь. Как всякого маскарада. Обыденная игра в прятки не требует никаких приготовлений. Рокот общенародного отдыха и коллективный вздох облегчения действуют на меня, как сквозняк — так и хочется принюхаться. Именно в праздники кажется, что остальные появились на свет, только чтобы мешать тебе, и празднуют не что иное, как победу общества над тобой.

Где бы взять этот — так сказать — День благоденствия? Будем двигаться по солнцу: из 365 дней примерно 250 — будни, из них в настольном календаре всего 36 пустых. 22 выпадают на дни рождения. Из оставшихся 14 семь уйдут на командировки. Раз в квартал меня будут мучать язва, грипп, почечные колики и знакомые алкоголики. Три в уме. Один ветреный и один дождливый из головы вон, назначаю свой День благоденствия на 18 июня.

Встану вместе с солнцем в 5.03 и спать лягу вместе с ним — в 23.42. Никакой особой подготовки не требуется, отключаю телефон и… не успеваю.

Алло, слушаю. В кино? Нет, этот день мне не подходит. Эпохальный фильм? Посмотрю в другой раз, что-нибудь не такое знаменательное. Да что вы, я нисколько не игнорирую! Понимаю, незабываемый… Понимаю, в октябре. Запишите, что и я — как весь наш народ, но у меня уважительная причина. Хорошо, но строго между нами: у меня будет День благоденствия. Спасибо, что понимаете…

Алло, да, это я. Здравствуй, золотце! Да, все время. Лелею воспоминания, тешу себя надеждами, оглаживаю твою тень, целую твои следы — днем и ночью, напролет. Только не 18 июня. Нет, ссоры не затеваю, и не жду, чтоб просила. День благоденствия. Нет такого? Вот потому и будет, что у других нет.

Здравствуйте. Санэпидстанция? Травить тараканов? Только не в этот день. Нет, я не увиливаю. Нет, я их не коллекционирую. Нет, не выращиваю. Могу далее в вашей квартире, но в любой другой день, только не в этот. В крайнем случае могу повесить для них табличку: «Не размножаться!»

Мой день стал обрастать слухами. Из домоуправления пришло извещение — помогут с цветами. Благодарю и отвечаю, дескать, праздную без цветов. Отдел культуры поинтересовался, можно ли включить в план мероприятий. Соглашаюсь при условии, что план будут держать за семью замками. Районный комитет обещал поддержку. Прошу, чтобы плечо для поддержки было поуже, чтоб не высовывалось. Общество дружбы поинтересовалось, можно ли рассказать о прекрасном почине на встрече с индонезийцами. Разрешаю, но только на аэродроме, перед самым отлетом, и без переводчика.

Когда утром в День благоденствия я открыл глаза, общественность уже высыпала на улицы. Радио и телевизоры, почтовые голуби и стены домов, украшенные лозунгами и транспарантами, возвещали: «Да здравствует новая всенародная традиция — праздник всеобщего благоденствия!»

 

Товар — лицом

Дорогой друг! Итак, документы оформлены. Что было мое, стало твое, и хотя я не мог поздравить тебя с покупкой, но надеюсь, что мы останемся друзьями. Настало время сказать все начистоту.

Не сделав и ста километров, эта колымага опять встанет. Нет, ты не думай, бомбу я никуда не закладывал. Я сам понятия не имею, из-за какого угла тебя подстерегает выстрел — лопнет шина или в радиатор залетит крылышко вентилятора. Просто автозавод «Москвич» запрограммировал свою машину так, чтобы через каждые сто километров ты мог подышать свежим воздухом, полюбоваться летящими мимо машинами и… проголосовать им.

Движение — это сила: чем дальше катит твоя машина, тем бессильнее ты становишься. Но я надеюсь, мы останемся друзьями.

Говорю тебе: что движется, то снашивается, но не вздумай из-за этого ставить машину на прикол. Бензина эта тачка расходует стоя ровно столько же, сколько и на ходу. А счетчик спидометра на стоянке не крутится. На ходу, между прочим, тоже!

Я, кажется, говорил тебе, что время от времени надо подливать в картер масло, но забыл сказать, как часто. Лучше бы ежедневно. Я тебя честно предупредил, что свечи иногда нужно чистить, потому что над четвертой свечой, слава богу, мучиться не придется, потому как четвертый цилиндр все одно работать не будет — поршневое кольцо уже год как не то примерзло, не то расплавилось.

Но вот что тебе не грозит, как во всяких там лимузинах, — это удушающая жара во время долгой поездки. Воздухообмен у этого драндулета что надо. Убедиться в этом пара пустяков — в дождь в багажнике и на полу воды по колено. Зимой, когда она замерзает, в машину желательно садиться, надев коньки. Ноги не простынут, да и вперед легче двигаться, если эта телега вдруг не стронется с места. Моя жена стала очень неплохой конькобежкой. Так что и тут, я надеюсь, мы останемся друзьями.

Некоторые утверждают, что машина для настоящего мужчины — как любовница. Выходит, моя любовница стала твоей. Это звучало бы весьма аморально и могло бы навредить тебе в поездках за границу (надеюсь, ты не собираешься ездить туда на машине). Впрочем, что это за любовница? Какой идиот заведет себе любовницу со сломанной рукой, ревматизмом ног, вывихом бедра, катаром желудка, грудницей и скарлатиной?! По крайней мере, таких бешеных денег на любовницу вроде этой никто тратить не станет…

Кстати, говоря о скарлатине, я имел в виду пятна ржавчины по всему корпусу. Но я надеюсь, мы останемся друзьями.

Ты знаешь, продажа машины — это нечто вроде работорговли. Только не преследуется законом: если  р а б  продает  п о р а б о т и т е л я, то это не унижение человеческого достоинства, а скорее, освободительная борьба.

Мне хотелось бы немного остановиться на нашем крошечном разногласии. Ты упрекаешь меня, мол, я взял с тебя столько денег, а машина, мягко говоря, не бог весть какая новая. Видишь ли, таковы сегодняшние цены. Если у вещи есть крыша, но это не собачья конура, и если она сделана из жести и при этом не сенокосилка, если она вдобавок имеет колеса и при этом не пылесос, — уже один этот перечень сам по себе стоит трех тысяч. А если она еще и в состоянии двигаться, причем без подпихивания, как раз и выходят те самые шесть тысяч. Так что цена божеская. Ты же сам видел, как на наших глазах продали «виллис», который уместился в трех мешках из-под картошки? Покупатель, даже не заглядывая в мешки, с ходу предложил четыре тысячи. А продавец требовал шесть. И если в конце концов они сошлись на пяти с половиной, то лишь при условии, что мешки — с возвратом…

И все же я надеюсь, что мы останемся друзьями. Почему мне это так уж необходимо? Да потому, милый покупатель, что если очередной слух подтвердится и цены действительно поднимутся, то я хочу получить с тебя еще тысчонку. Не надейся, я тебя разыщу — дальше станции техобслуживания ты никуда не денешься.