Париж, 18xx г.

— Я знаю, тетя Алисия, — в очередной раз повторила Онор-Мари, стоя перед зеркалом и оглядывая себя в полный рост. — Я поняла вас. — Высокая женщина лет сорока кивнула головой.

— Ты умная девушка, Онор. Я желаю тебе добра.

Она вышла, провожаемая задумчивым взглядом кошачьих желтых глаз Онор.

Она не винила тетю ни в чем. Ведь и правда, тетя Алисия ей ничего не была должна. И что, что она делала для нее сейчас — было лишь одолжением, ни к чему не обязывающим одолжением.

Онор-Мари де Валентайн, дочь опального графа де Валентайна, умершего в Бастилии, когда ей было только восемь, смутно помнила отца и еще более смутно мать. Последняя скончалась от сердечной болезни, когда Онор не было и шести. Она выросла в монастыре, слишком рано осознав, что у нее отняли все. Огромное состояние, имение, обширные земли Валентайнов перешли в собственность короля, и для Онор-Мари оставался монастырь, пребывание в котором ей было милостливо позволено, или бедность, ужасающая бедность, от которой не было спасения. Онор не нравилось в монастыре, и она ненавидела бедность. Пойти служанкой в какой-нибудь провинциальный дом, ей, графине де Валентайн? Терпеть унижения, беречь каждое су, носить безобразный чепчик? В восемнадцать лет Онор-Мари пересилила себя и написала сдержанное письмо мадам де Серизи, своей родной тетке, которая за все годы ее пребывания в монастыре ни разу не поинтересовалась, жива ли ее племянница.

Но это Онор было безразлично — она не искала тепла. Мадам де Серизи оказалась женщиной холодной и ни к кому не привязанной. Мужа она похоронила, и никаких чувств при этом не испытала, ни дурных, ни хороших.

И Онор ей была безразлична. Однако, даже не испытывая родственных чувств, мадам де Серизи по-своему вошла в положение бедной родственницы.

Сдержанность и холодное достоинство племянницы импонировали ей. В письме девушки не было ни лицемерного раболепства, ни назойливой требовательности. В ответ на просьбу поддержать ее первое время после выхода из монастыря, тетя сообщила, что готова в течение одного сезона предоставить девушке все возможности устроить свою личную жизнь и ни в чем не нуждаться, а именно, предоставить ей кров и стол, приодеть и познакомить с людьми ее круга. По окончании сезона, вне зависимости от результата, Онор следовало покинуть дом тети и не стеснять ее более своим присутствием. Онор посчитала предложение справедливым и даже щедрым. Она не рассчитывала и на такое. Правда, у нее было меньше полугода, но она была молода и полна сил. Надежды нахлынули на нее, ослепив великолепием.

Для девушки без гроша за душой, ее нынешнее положение было замечательным.

Она побывала на всех балах, вечерах и прогулках, где только могла. Тетка позволила ей перешить на себя несколько старых платьев, а так как мадам де Серизи была лишь немного выше Онор и чуть шире в плечах, девушка легко уменьшила ее наряды под себя. Ей даже разрешалось одевать те драгоценности тетки, которые она носила сезон или два назад и в ближайшее время носить не собиралась. Вот только личная жизнь, как правило, предпочитает складываться, когда этого меньше всего ждешь. А Онор ждала. Это был ее единственный выход. Ведь у нее был только один сезон. Она критически оглядела свое отражение. Последний бал в этом сезоне… Ее последнее сражение… Что ж, она сегодня недурна. Правда, розовый цвет, наверное, не идеален для нее. Но она молода и можно проще относиться к таким мелочам.

Онор-Мари была миловидной девушкой среднего роста с гибкой женственной фигурой. Ее главное украшение, шикарные густые светло-рыжеватые волосы длиной ниже пояса, сверкали на солнце, как золото. Она не была блондинкой, но не была и настоящей рыжей. У нее не было веснушек и не было молочнобелой кожи, а цвет ее волос скорее приближался к бледно-абрикосовому.

Глаза у нее были под цвет волос — светло-карие, почти желтые глаза настоящей кошки. Она не была потрясающе красива, но черты у нее были правильные, и она умела пользоваться тем, что дала ей природа, в полной мере. Она имела успех, но преданных поклонников у нее было немного. Ей удалось покорить сердце гвардейского капитана, шевалье д’Арно, у которого было пусто в карманах. Он, пожалуй, сделал бы ей предложение. И она сама выделяла его из общей толпы. Но одна мысль о том, что она застрянет в дешевых меблированных комнатах и будет вечно ждать супруга со службы, никогда не уверенная в завтрашнем дне, ужасала Онор. Не к этому она стремилась. Хотя это было все-таки лучше, чем ничего. Дядя у капитана был богатый и пожилой. Он тоже числился в постоянных поклонниках у Онор. Ему было под шестьдесят. Толстый краснолицый старик четко дал понять племяннику, что не оставит ему ни гроша, если он уведет у него Онор. Это сильно поохладило в капитане желание жениться. Да и Онор в восторг не пришла. Она не колеблясь вышла бы за старого барона, если б красивый офицер не запал ей в душу.

На балу было шумно. Онор выбрала место посветлее и внимательно оглядывала танцующих. Ее сердце напряженно билось, ведь сегодня решалась ее судьба. Она с досадой ощущала, как ее нежно припудренные щеки заливает алый румянец. Она незаметно поправила локоны и похлопала длинными ресницами, словно напоминая самой себе, что она достаточно привлекательна.

Только острый, еще не оформившийся и оттого немного детский подбородок предательски вздрагивал. Она упорно ждала — и ее не постигло разочарование. Генрих д’Арно входил в бальный зал, веселый, оживленный, довольный собой. Онор скромно опустила взгляд, но вышла на наиболее ярко освещенное место и остановилась там. Мадам де Серизи давно покинула ее развлекаться в одиночестве. Она не брала на себя отыскать для Онор мужа, она лишь позволила ей сделать это самой. Наконец, она услыхала вопрос, которого так мучительно ожидала.

— Вы ведь потанцуете со мной, мадемуазель де Валентайн? — она вздрогнула, хотя ожидала его всей душой.

— О, месье д’Арно! Вы испугали меня. Конечно, я хочу танцевать.

— И вы без кавалера? Такая красавица?

— Как видите, некому представить их мне. Правила хорошего тона не позволяют им подойти к незнакомой девушке. А жаль, — она кокетливо улыбнулась и слегка покачнула ресницами. К счастью танец был нетороплив, и Онор могла продолжать атаку.

— Коварная! Так вы не скучали, пока меня не было! — он добродушно усмехнулся.

— Ах, месье д’Арно, что поделаешь! Мне осталось так мало наслаждаться компанией всех этих чудесных людей. Так мало, что некогда скучать, — она горестно вздохнула, искоса наблюдая за его реакцией.

— Вы о конце сезона? Пустяки, через два месяца все вновь съедутся в Париж, и все начнется сначала. Уж поверьте бывалому солдату.

— Я знаю. Все вернутся. Только не я.

— Почему? — наконец-то его голос выразил тревогу.

— Я уеду навсегда из Парижа.

— Что же мы вам сделали, мадемуазель де Валентайн, Онор?

— Ровным счетом ничего. Но у меня здесь никого нет, кроме тети, а она позволила мне прожить у нее лишь один сезон. Послезавтра я должна оставить ее дом. Вы понимаете?

— Вы что, не шутите? — он невольно запнулся.

— К сожалению.

Он молчал, нахмурившись, продолжая машинально повторять какие-то па.

Онор ждала. Она надеялась, что он тут же сделает ей предложение, однако капитан медлил.

— Я знаю вашу тетушку, и потому охотно верю, что она могла так и сделать. Но неужели же… вы не пробовали переубедить ее?

— Переубедить? Тетю Алисию? После того, как я сама клятвенно пообещала ей, что по окончании сезона уеду и не буду больше ей докучать?

— Но это несправедливо. Она должна…

— Ничего она мне не должна, — отрезала Онор, раздосадованная донельзя.

— И что же вы будете делать?

Она пожала плечами.

— Что мне остается? Попробую наняться гувернанткой. Возможно, какой-нибудь зарвавшийся купец захочет, чтобы дочь графа де Валентайна учила его отпрысков читать и писать, — он уловил горечь в ее словах, и, словно очнувшись, осознал, что теряет ее. Что-то рыцарское проснулось в нем, возможно, искреннее чувство к этой юной девушке взяло верх над всеми расчетами, но это не длилось долго. Но и этих мгновений хватило, чтобы он произнес:

— Если вы выйдете за меня, дорогая моя Онор-Мари, вам не о чем будет беспокоиться.

Он тут же покраснел, потом осознал, что натворил, как испортил свое будущее, и кровь отхлынула от его лица. Онор хорошо была видна его внутренняя борьба, и она не обманывалась на его счет. Она видела, что в нем есть искреннее чувство, но подобное чувство не выдержало бы первого же испытания. Но у нее не было выбора. Ей хотелось разрыдаться от мысли, что он уже сожалеет о своей слабости, он прятал глаза, он хотел, чтоб она отказала ему, но и страшился отказа. Хотел сохранить ее, но не хотел терять дядиных денег. Она собралась с духом.

— Вы серьезно, Генрих? О да, конечно! Если вы любите меня, я с радостью выйду за вас!

Они рука об руку вышли из бальной залы. Генрих был смущен, но он был хорошо воспитан, неглуп, да еще и влюблен. Он не мог отказаться от своего слова.

— Завтра же я официально попрошу у вашей тети вашей руки. Она не распоряжается вами, но я хотел бы соблюсти формальности.

Она склонила голову.

— Да, Генрих, конечно, — она тихонько вздохнула. Не о таком замужестве она мечтала, выйдя из монастыря. Но карты судьбы легли так, что она выйдет за бедного шевалье, который скоро возненавидит ее за их общую бедность, и у нее останется одно утешение — что он привлекателен, молод, и что она-то его любит.

Наступило утро дня, которого Онор так страшилась. Она уложила вещи и стояла у окна, ожидая Генриха. Всем сердцем Онор молилась, чтобы он поскорее пришел, избавил ее наконец от унизительного ожидания. Но его все не было. А мадам де Серизи вопросительно поглядывала на племянницу. Прошел час, другой, третий. Онор все еще надеялась. И вот к дому подкатила карета, она вытянула шею, вглядываясь, но отпрянула с удивленным восклицанием. Из кареты появился дядя Генриха, барон Дезина и Сан-Эсте.

Он приостановился на ступенях, протер платком блестящую лысину и взялся за дверной молоток. Через минуту служанка позвала Онор в гостиную.

Онор принарядилась, поджидая Генриха, в скромное, но изящное платье.

Мадам де Серизи когда-то носила его с кружевным воротником, но без него платье выглядело совсем иначе, строже, но элегантнее. Опаловая брошка подчеркнула теплый оттенок кожи и безупречность декольте. Онор мягко спускалась по ковру, чуть приподнимая завесу над изящными светлыми туфельками. Ее оставили наедине с бароном.

— Я слышал, будто вы выходите замуж за моего племянника?

Она изумленно уставилась на него, ведь она никому ничего не говорила.

— Это Генрих вам сказал?

Он махнул рукой, предлагая оставить эту тему.

— Вы совершаете глупость, девочка. Генрих нищий, и ничего не получит.

Я ему ничего не оставлю.

— Я знаю, — осторожно отозвалась Онор. Она чувствовала, что не для советов пришел сюда старый барон.

— Выходите лучше за меня. Вы красивы, у вас умная головка, не забитая никакой дребеденью. Вы не сентиментальны. А я сделаю вас богатой. Я впишу в брачный контракт, что вы имеете право распоряжаться моими деньгами наравне со мной. И что я не могу вычеркнуть вас из завещания, если мне когда-нибудь этого захочется. Естественно, в день свадьбы я подпишу завещание в вашу пользу. Вы будете жить со мной в Париже, развлекаться, купаться в роскоши. Как вам эта перспектива? Это не жизнь в казарме с моим бестолковым племянничком.

— Но Генрих…

— Кстати, я принес с собой проект брачного контракта. Почитайте.

Возможно, вы захотите что-то изменить. Не стесняйтесь. Деньги ничто для меня. Вам все равно не растратить их, как бы вы не старались. Я умру богатым.

Она неуверенно раскрыла конверт и пробежала глазами бумаги. Контракт был уже оформлен начисто, похоже, старик не сомневался, что Онор оставит его без изменений. И действительно, здесь нечего было исправлять, нечего еще попросить для себя.

— Зачем это вам, барон?

Он прищурился, лукаво и загадочно.

— Отчасти, чтобы показать всем, какой я еще молодец, несмотря на живот и лысину. Кроме того, я вижу, что такой бриллиант нуждается в оправе. Вы созданы для богатства. У вас манеры, походка, взгляд богатой, уверенной в себе женщины. О, вы будете великолепны!

Она видела перед собой лицо Генриха, смущенное, полное сомнений. И она согласилась. Согласилась, хотя еще не минул срок, когда Генрих мог придти и попросить ее руки, хотя она любила его и страстно желала остаться с ним.

Искушение сломило ее, очаровало и покорило. Онор-Мари попала в плен золота.

Генрих д’Арно пришел через час, когда на пальце Онор уже красовался изумруд в четыре карата, знак ее помолвки. Она сама была растеряна, но сожалений не чувствовала. Она знала, что деньги дадут ей свободу, о которой она мечтала. Генрих не сразу заметил кольцо, возможно, просто не придал ему значения. Он не понял, почему вместо мадам де Серизи, которую он просил служанку позвать, пришла Онор, и почему ее щеки стыдливо горят.

Когда она рассказала ему все, он не верил. Он не мог понять, как могло случиться, что эта влюбленная в него, скромная девочка, только вчера из-за монастырских стен, за его спиной договорилась с его собственным дядей и выставила его полным дураком. Осознав, что это не глупая шутка, Генрих пришел в ярость. Напрасно она божилась, что еще час назад и не помышляла ни о чем подобном. Он осыпал ее грязными обвинениями, словами, которые мог слышать лишь в казарме, среди простых солдат. Он неистовствовал, пока на шум не появилась мадам де Серизи.

— Что здесь происходит?

— Я отказала шевалье д’Арно, — потупившись, пробормотала Онор-Мари. — Он в гневе, потому что я выхожу за его дядю.

— Рада слышать, Онор. Я всегда знала, что ты не какая-нибудь дурочка.

Гм… Баронесса Дезина? Недурно. Барон оплатит расходы на свадьбу?

— О да.

Госпожа де Серизи бросила пренебрежительный взгляд на Генриха, словно спрашивая, почему он не уходит.

— Пардон, молодой человек. Сожалеем. Такое случается. Племянница благодарит вас за честь, но она уже помолвлена. Герди, проводи шевалье. Он уходит.

Служанка вывела Генриха, обалдевшего от унижения.

Онор молча стояла перед тетей. Ее охватил стыд и раскаяние, ведь Генрих все-таки решился жениться на бесприданнице, а она так поступила с ним. Мадам де Серизи скривила тонкие губы в улыбке.

— У тебя еще будет десять таких Генрихов, Онор, — сказала она, — но второго шанса стать богатой не жди. Впрочем, это твой выбор, и я не собираюсь поучать тебя.

Свадьбу назначили, не откладывая. Через две недели Онор должна была стать женой барона. Она переходила от возбуждения к отчаянию, писала Генриху умоляющие записки, рвала их в клочья, невпопад отвечала и тайком изучала модный журнал с шикарными платьями, о которых раньше не смела мечтать. Она разрывалась между своей первой девичьей любовью и страстным стремлением к роскоши, подавить которое она была не в силах. Ей принесли на примерку свадебный наряд, она заперлась в комнате, изгнав служанку, и долго не решалась его надеть. Платье висело перед ней на вешалке, а она стояла перед ним на коленях, бережно ощупывая тончайший шелк, нежнейшее кружево, отборные жемчужины. Все это наполняло ее трепетом. Наконец она переоделась и взглянула в зеркало. Она была великолепна. И где только подевалась вся ее детская угловатость! Она видела в зеркале молодую элегантную женщину с прекрасным вкусом, уверенную в себе, решительную, властную. Она еще сама не знала себя такой. Новая Онор-Мари понравилась ей, ведь только что рожденная молодая женщина смело смотрела в лицо будущему. И она не отказалась от свадьбы. Ее тревожила, безусловно тревожила неизбежная плата за ее благополучие, но она повторяла себе, что барон далеко не молод и не станет требовать от нее слишком многого.

Накануне бракосочетания Генрих попытался увидеться с ней, но Онор отказалась принимать его. Она боялась, что увидев его, такого красивого, молодого, притягательного, она не устоит и все бросит. А на карту было поставлено все ее будущее.

Барон Кристиан Дезина не экономил на свадебных расходах. Париж вздрогнул от зависти, когда он повел к алтарю свою юную невесту, на которой было столько жемчуга, что одно лишь расшитое им платье могло обеспечить ей несколько лет безбедной жизни. Ее прекрасные волосы были короной уложены вокруг головы и щедро украшены драгоценностями. Богатство ее наряда доходило до грани между дурным вкусом и великолепием, но сегодня она не боялась прослыть безвкусной. Ведь теперь она была равной всем тем, кто еще вчера смотрел на нее сверху вниз.

Бракосочетание состоялось. Онор-Мари, баронесса Дезина, Кросби и Сан-Эсте принимала поздравления, милостливо склонив голову. На ее губах играла победная улыбка. А до холода в ее мятущейся душе никому не было дела, и она ни единым вздохом его не выдала. Она думала о Генрихе, пока стояла перед священником, но его здесь не было, и ей оставалось лишь гадать, утешился он или сегодняшний день для него хуже ада. Дальнейшее празднование переместилось в замок барона, где для гостей были накрыты огромные столы, ломящиеся от разнообразных блюд. Несколько часов продолжалось торжество, и Онор, прямая, как стрела, и неподвижная, как статуя, безупречно играла свою непростую роль счастливой новобрачной.

Конечно же, все понимали, что ее интересовали только деньги барона, но ее священным долгом было посеять сомнения. Она улыбалась гостям, поддерживала оживленную беседу, была внимательна и любезна со своим мужем. Но наступил вечер, гости разъехались, и она осталась одна, одна наедине с чужим человеком, толстым лысым стариком со скользкими глазками. Горничная проводила ее в спальню, где все было готово для брачной ночи. Она велела раздеть ее, но не успела девушка прикоснуться к крючкам на платье, как раздался странный свистящий шум.

— Что это? — пробормотала Онор. — Какой странный шум.

Она подошла к окну, но было уже слишком темно. Она простояла несколько минут, вслушиваясь. Вдруг горничная ахнула.

— Дымом, пахнет дымом! — и выскочила вон. Действительно, потянув носом воздух, Онор уловила запах гари. Она не испугалась, решив, что, должно быть, кухарка позабыла подать какое-то блюдо, и оно сгорело до углей. Она приоткрыла дверь и стала тихо спускаться по лестнице. Здесь запах был сильнее, и в воздухе витал серый дым. Онор поспешила вниз. Но не успела она преодолеть пролет, как дверь распахнулась, и она увидела какогочеловека с ярко пылающим факелом в руке. Онор закричала, призывая помощь.

Ответом ей был хохот, и она с ужасом узнала Генриха. Он был совершенно пьян, и его опухшее от вина лицо жутко выглядело в оранжевых отблесках огня.

— Что вы здесь делаете? — крикнула она, борясь с нарастающим ужасом.

Он хохотал, как безумный, поднимая факел повыше.

— Ты хотела денег, малышка Онор-Мари? Ты отвергла меня, Генриха д’Арно, чтобы стать баронессой? Теперь ты узнаешь меня, дрянь! Никто не смеет водить меня за нос, слышишь, стерва? Никто!!! Получи свое богатство!

— он поджег факелом шторы. — Вот тебе, баронесса, твои миллионы! — он швырнул в угол охапку сена, которую нес с собой, и бросил сверху факел.

— Не смей! — взвизгнула Онор. — Убирайся отсюда!!!

Он залился пьяным смехом.

— Я-то уйду, а вот ты — нет, — он вышел, и она услышала звук поворачивающегося в замке ключа. И снова взрыв хохота вдали.

— Барон! — позвала она, кашляя от дыма. — Кристиан! Где вы? Кто-нибудь!

— ей не было ответа. Только огонь шумел, пожирая все, что могло гореть. — Проклятый Генрих! — заорала она, хотя он уже не мог ее слышать, как не мог и никто. Она оторвала кусок шелка от подола, завернула в него голову и опрометью бросилась вниз. Она попыталась выбить дверь, но у нее не достало сил. Дубовая дверь не поддалась. Она побежала вверх по лестнице, туда, где еще не похозяйничало пламя. Но там она была как в ловушке. Нарядная светлая спальня была пуста. Онор подскочила к окну и посмотрела вниз.

Высоко! Но выбора не было, она сорвала простыни с кровати, принявшись в судорожной спешке связывать их между собой. Один конец она привязала к ножке камина и перебросила импровизированную веревку через подоконник вниз. До земли она не достала, но было слишком поздно, огонь уже лизал дверь спальни. Она вылезла в окно. Простыни страшно скрипели, норовя порваться. Мужчину они, безусловно, бы не выдержали, но по-девичьи легкую Онор кое-как удержали. Она спускалась медленно, боясь, что сорвется или что ткань треснет под ней. До нее донесся жуткий вопль, и она узнала голос барона. По-видимому, ему не удалось выбраться из горящего дома. Из окон вырывалось пламя, летели искры. Онор добралась до карниза над первым этажом. Оттуда ей пришлось спрыгнуть. Приземлившись на мягкую траву, Онор легко вскочила на ноги. Она уже была в том состоянии, когда ужас держит верх над разумом. Она бросилась бежать прочь от бушующей стихии. Грязная, в черных пятнах сажи на недавно еще белоснежном шелке, она бежала по дороге, ничего не видя перед собой, без мыслей, без цели. Она уже достигла окраины Парижа, когда какой-то экипаж едва не сбил ее, задев углом. Кучер ругнулся вслух, но не остановился посмотреть, что с ней. Онор-Мари, баронесса Дезина, сидела на мостовой в грязной луже, похожая на нищенку.

Ее платье зацепилось за экипаж и разорвалось, сквозь перепачканные лохмотья шелковой материи виднелись ее затянутые в дорогие чулки ноги.

Один туфель она потеряла по дороге, волосы растрепались и свисали, закрывая ей лицо. Из рыже-золотистых они стали пыльно-серыми. Удар заставил ее очнуться. Туман перед глазами рассеялся, и перед ней был враждебный мир, вновь оскаливший на нее свою пасть. Онор-Мари медленно поднялась на ноги. Она была страшна и грязна, и в душе ее клокотала ярость. Судьба только и старалась выставить ее на задворки жизни, но она me поддастся. Проклятый Генрих, подумать только, что она так любила его!

Стоило тратить на него душевные силы! Она теперь вдова, но не просто. Она заслужила свой титул баронессы, более того, она получит все за бароном по их брачному контракту. Никуда она не побежит, она никогда больше не будет убегать! Никакой Генрих больше не посмеет обидеть ее! Она сжала кулаки.

Она вернется! Вернется туда, где еще видно зарево страшного пожара, и получит свое. Она имеет на это право! Онор-Мари вытерла сажу с лица и, прихрамывая, зашагала по безлюдной дороге.