Как-то тихим вечером после второго легкого ужина Белый человек стал расспрашивать хозяина об остяках и вогулах, их истории, о том, откуда они пришли на эту землю. Что говорит об этом народ? — История эта длинная, — начал хозяин. Привычным движением правой ладони он пригладил кучерявый затылок и, припомнив с участием Матери Детей все предания и рассказы стариков, поведал о заселении этой земли.
В древние-предревние времена остяков и вогулов называли уграми. Долго ли, коротко ли жили угры на берегу Тепловодного Океана, где было вечное лето. Но однажды что-то стряслось. Может, земля провалилась в бездну — ушла под воды Океана, может, мор какой напал на народ, может, какие завоеватели захватили теплое побережье. Об этом народные предания умалчивают. Но двинулся народ на север. Шли медленно, неторопливо, защищаясь от древних воинственных племен. Шли, может быть, несколько столетий, а может, и тысячелетий. Шли в тяготах и лишениях. Чем дальше на север, тем меньше привычной пищи для теплобережного угра и тем больше нужда в теплой одежде и теплом жилище. Чем дальше, тем труднее прокормиться и укрыться от непогоды большому народу.
И однажды, чтобы выжить, угры разделились на три группы. Одни пошли в сторону заката, держа полуденное солнце на левой половине лица. Дошли до реки Дунай, обосновались там и стали называться мадьярами. О них отдельная история… Вторая группа тоже ушла в сторону заката, держа полуденное солнце на левой половинке затылка. Они ушли очень далеко, до самого края земли, до Закатностороннего Океана, и обосновались там, на приполярном побережье Атлантики, и стали называться саамами. В этом многотрудном пути они растеряли, оставили на встречных реках-землях много своих соплеменников, из которых со временем сложились родственные народы, близкие уграм по языку. А наиболее выносливая и хладостойкая часть угров все продолжала двигаться дальше на север, неся полуденное солнце прямо на затылке. Эти стали называться обскими уграми. Сначала они жили в безлесных степях, а потом заняли всю пойму реки Обь.
Угры — это воины-богатыри, не знавшие ни одного поражения в своей древней истории. Это обстоятельство подтверждается тем, что малым числом и за короткое время они заняли и закрепили за собой огромную территорию Западной Сибири. На востоке — до реки Енисея. На западе — до Уральских хребтов. На севере — до самого устья Оби, до вечных, не тающих снегов и льдов, до самого Льдистого Океана. На юге — до степной зоны. А врагов хватало. Со стороны Восходящего солнца на угорские земли делали набеги тунгусы, со стороны Заходящего солнца — зыряне, с Полуденной — татары, а с Полунощной — самоеды, или «шерстяные люди». Так их прозвали потому, что одеты они были в шкуры зверей, что было в диковинку уграм, пришедшим с побережья теплого океана.
Угры умели воевать и могли постоять за себя. Даже самые многочисленные племена татар не рискнули идти дальше на угорские земли и остановились на границе лесов и степей.
Угры понастроили города-крепости и плавильные печи для выплавки железа. Они еще не успели утратить ремесла и традиции, приобретенные в период жизни на побережье теплого океана.
Мудрые князья-предводители думали прежде всего о безопасности народа. Они обучали юношей военному делу, выплавляли железо, ковали мечи и пики, изготовляли боевые шлемы и рубахи-кольчуги. Немного позднее соорудили святилища-капища, обустроили угодья-вотчины и занялись охотой и ловлей рыбы. Южные угры сохранили коней и коров, а северные пересели на оленьи упряжки и позаимствовали у самоедов глухую «шерстяную одежду» и «шерстяные дома» — кочевые чумы.
Земли оказались бескрайними, что с запада на восток, что с юга на север. Те, кто оказались на окраинных вотчинах, общались друг с другом все меньше и меньше. Так постепенно из приуральских угров сложился новый народ вогулы со своим языком, конечно, очень близким к остяцкому.
Между тем вогулы периодически отражали набеги татар и самоедов. Особенно докучали последние, издавна промышлявшие грабежом и разбоем. В открытый бой они не вступали, а нападали на малые селения и на одиночные семьи промысловиков. Перебив стариков и детей, поживившись добром в домах и амбарах, полонив женщин и захватив скот, резво укрывались на тундровом побережье океана. Лучшей добычей у них считались женщины и стада оленей. Женщин они брали в жены. Своих, что ли, не хватало? А оленей в первую очередь использовали в пищу. Через год-другой, когда проедали награбленное, делали новый набег.
Бывало, вогулы преследовали их, отнимали добычу и освобождали полоненных женщин, а случалось, те уходили безнаказанно, по-заячьи путая следы, прикрываясь метелью-пургой. Угры не принимали их за серьезных противников: и войска не выставишь — не с кем воевать, и колесить по тундре, по одному истребляя их племя, тоже не дело: гордые богатыри не хотели и не могли стать подлыми убийцами. Правда, после появления русских «шерстяные тундровики» намного присмирели, но их набеги исподтишка продолжались вплоть до прихода красных. С одной стороны, они побаивались русского царя и царских князей-воевод, с другой стороны, когда крепости-города угров оказались разрушенными и те расселились по большим и средним судоходным рекам, удобнее стало нападать и грабить отдельные семьи и малые селения.
Татары же нападали большим войском, и с ними бились до победного конца. В этих битвах угорские богатыри одерживали верх, и остатки войск противника всегда отступали и возвращались в свои степные владения.
Времена были суровые. Выживали только те народы, кто мог защитить себя и свои земли. Но когда границы установились, угры повели себя миролюбиво: чужое не отбирали, но и свое не отдавали. Никто не помнит случая, чтобы они ходили в поход с целью захвата или грабежа чужих земель. Может быть, потому, что всего своего было в достатке: и земель, и рек-озер, и оленьих пастбищ, и лугов-покосов, и зверя-рыбы. Зачем чужое, когда есть свое.
Так прошло много веков. Так жили угры до прихода русских.
Русские побили татар, но не остановились на этом, пошли дальше на север, на обских угров. Но, однако, не смогли одолеть их, не смогли взять их города-крепости. Долго бились, но все тщетно…
До прихода русских никто не одерживал верх над угорскими богатырями, никто не мог их одолеть. Были они стройными, ловкими, рослыми. Грудь спящего богатыря вздымалась до уровня трех нижних венцов деревянного терема города-крепости. При необходимости богатырь мог надолго схорониться под снегом в тайге и под водой и льдом в реке. Попав в засаду, легко перемахивал через конные повозки татарского войска и беспрепятственно перелетал через огненное кольцо многих костров. Стряхивал, разбивая насмерть, одновременно дюжину воинов с левой и с правой руки. В безвыходной ситуации богатырь прибегал к магической шаманской силе — мог обернуться иголкой и затеряться в траве-мураве под ногами иноземного войска. Богатырь заговаривал болезни, останавливал кровь, снимал боль, прикосновением пальцев руки заживлял колотые и резаные раны, мог превратиться в невидимку… Возможно, поэтому еще в древние-задревние времена о них начали складывать легенды и сказания. До сих пор передаются из уст в уста предания о богатыре Мадур Вазе и богатыре-шамане Танье. На протяжении многих веков угорские богатыри были непобедимыми.
Все знали, что непобедимы угорские богатыри. Бесстрашны, как медведи. Проворны и ловки, как горностаи. Быстры, как лоси. Живучи, как семиголовые великаны. Благородны, как угорские боги.
Для богатыря считалось позором обмануть врага и одолеть его в нечестном бою. Только слабый духом и телом может пойти на обман и таким путем завоевать победу. Но таких среди угорских богатырей не водилось.
Может быть, честность и доверчивость в конце концов погубили угорских богатырей.
Долго бились русские, но не могли победить угорский народ. И тогда русские пошли на хитрость. После очередной безуспешной попытки одолеть остяков и вогулов привезли и оставили возле стен города-крепости какие-то бочки, а сами ушли. В них оказалась веселящая вода. Напились этой дурной воды угорские богатыри. Сначала всем стало необыкновенно легко и весело, а потом все потеряли разум, нахлынули слабость и апатия, притупилось чувство опасности, и всех сморил сон. Тут русское войско и ворвалось в город-крепость — перебили князей-военачальников и воинов-богатырей, а женщин и детей взяли в плен.
Так русские захватили первую крепость, первый город.
Потом таким же образом русские захватили и разрушили и другие города-крепости обских угров — остяков и вогулов. Всего же порушили, по одним подсчетам, сорок городов-крепостей, по другим, пятьдесят. А возможно, и все сто…
Князья, оставшиеся живыми после падения городов-крепостей, присягнули на верность русскому царю. С тех пор вот уже триста с лишним лет остяки «сидя на Белого царя живут». Русский царь оказался мудрым: в дела остяков почти не вмешивался и не пытался бездумно поломать привычный уклад их жизни. По его воле остяками продолжали руководить сами же остяки. Остяцкие князья, получив еще и княжеские титулы от русского престола, продолжали управлять делами остяцкого народа уже от имени самого государя императора.
Одним из последних титулованных остяцких княжеских родов был род Тайшиных. 2 февраля 1887 года тобольский губернатор сообщал министру внутренних дел:
«3 февраля истекшего года в с. Обдорском Березовского округа вверенной мне губернии скончался обдорский остяцкий князь Иван Матвеевич Тайшин, имевший высочайшую грамоту, данную в 14 день января 1768 г. отцу покойного князя Матвею Тайшину за собственною подписью ее величества государыни императрицы Екатерины II об утверждении его, Матвея Тайшина, в княжеском достоинстве с предоставлением ему права заведывания остяцким народом и собиранием ясака со сдачею такового в казну.
После смерти Тайшина осталось значительное для остяка имущество и, между прочим, следующие предметы, пожалованные ему высочайшими особами: большая золотая медаль для ношения на шее, пожалованная государем императором Николаем Павловичем с надписью „За полезное“; большой серебряный кубок, пожалованный покойному государем императором, а также малинового бархата шитый золотом кафтан и парчовый камзол. Кроме того, бронзовая медаль в память войны 1853–1856 гг.
Прямыми наследниками покойного князя являются родные его сыновья старший Иван и младший Марк Тайшины, которым в последнее время перечисленные выше предметы и выданы, кроме объясненной высочайшей грамоты…» [20]
Так управлялась угорская земля три столетия.
Остяки и вогулы верой и правдой служили государю императору, пополняя его казну мягкой рухлядью.
Однако как ни мудр был русский царь, как ни заботился об остяках, его правление принесло и горькие плоды. Русские заняли лучшие рыбные угодья на Оби и привезли кроме водки и табака многие неведомые здесь ранее болезни. Измельчал народ, а воины-богатыри почти совсем перевелись. Теперь не часто встретишь молодца с грудью высотой в три толстых венца. Как полагают сами же пришлые, все это от русской водки. С одной стороны, оно и понятно: им хотелось спокойно жить и спать. Совсем ни к чему держать под боком сильных инородческих богатырей. С другой стороны, народ не может позабыть о своей былой силе и мощи…
Теперь остяки с каждым годом все убывают и убывают числом, а земля их, Югра, остается неизменной в границах. Их опустошающиеся земли занимают новопоселенцы, пришельцы из других мест, из городов-селений, где людей больше, чем деревьев-трав. Ничто не вечно под Солнцем и Луной. Очевидно, кончается земная эра обских угров…
Они прошли через многие тысячелетия, одержав верх во многих битвах-сражениях, закалившись в жаре у Тепловодного Океана и в холоде у Льдистого Моря, презрев многие тяготы и лишения, одолев безжалостные моры и болезни, познав любовь земную человеческую и небесную божью.
И если будет суждено им волею Верховного Отца покинуть навсегда свою землю, то последние остяки уйдут с достоинством, присущим угорским богатырям, и с надеждой, что найдут пристанище в священном месте шестого ли Небесного Слоя, седьмого ли Небесного Слоя, где покоятся души чудо-богатырей, князей-предводителей, воинов, мудрых старцев и шаманов, преждевременно погибших женщин и детей, всех тех, кто положил живот свой за остяцкий народ…