Скрылись за поворотом Савва с Пойтэком. Матерь Детей лежала на подтаивающей колее и, прислушиваясь к утихающему шороху шкуры-волокуши о комья снега, провела руками по лицу, пытаясь осушить мокрые щеки. Неразумный малыш уехал в неведомую даль. Оторвалась от нее последняя родимая кровиночка. Вернее, она сама отправила его. Сама оторвала его от себя. И он отправился в путь то ли навстречу жизни, то ли навстречу… гибели. Гибели? Нет, нет! Только не гибели!.. Но мысль о гибели вдруг резанула ее по сердцу так больно — она закричала на все заснеженное пространство, встала на колени и попыталась побежать за сыночком, чтобы остановить, вернуть его. Но тут же упала.
Тогда она развернулась поперек дороги и, переворачиваясь с боку на бок, словно бревнышко, покатилась, царапая лицо и руки об острые комья обледеневшего снега, вслед за мальчиком с собакой. Катилась до тех пор, пока могла шевелиться. Но дорога была пуста. И она поняла — не догнать, не вернуть. С протяжным стоном она зарыдала. Зарыдала, более не сдерживая себя. Ее заколотило в рыданиях. Она билась о ледяную корку, но боли не чувствовала. Наконец, обессиленная, она затихла и, словно помертвевшая, распласталась посреди зимника.
Она лежала неподвижно. Ей казалось, что ее слезы прожигают снег и медленно растекаются по плечам Сидящей Матери, по плечам Земли-Матушки. И богиня Земля чувствует их и слышит мольбы человеческой женщины, матери неразумного младенца. А молила она за своего сыночка Савву: пусть Сидящая держит его на краешке глаза, чтобы его люлька не свалилась на обочине дороги, не опрокинулась на крутых спусках и подъемах, на горках и впадинах, на буграх и колдобинах. Пусть Сидящая доведет его до людей, до человеческого жилья. Ведь всесильная Богиня все видит и слышит, все знает и понимает. Если Савва спасется — значит, и народ спасется. Разве может позволить Сидящая Матерь, чтобы бесследно исчез целый народ?! Нет, конечно же Она это-го не допустит! Ни за что не допустит! На то и определен ей этот пятачок Вселенной, где живут люди, чтобы она сохранила каждый народ, который поклоняется ей, чтобы вняла мольбам каждого человека, кто помнит о ней.
Теперь, когда ушли Савва с Пойтэком и прошел прилив отчаяния, Матерь Детей стала размышлять и искать новую опору. Хотя рядом нет сыночка, последней кровиночки, но она не должна чувствовать себя одинокой. Одной будет плохо. Кто же ближе всех? Конечно же, Сидящая. Вот она, с нижней стороны, совсем близко. И женщина обратилась к ней с главным вопросом. То ли вслух, то ли мысленно спросила:
— Как быть?
И замерла, прислушиваясь к звукам и мыслям, идущим с нижней стороны. Ждала. Долго ли, коротко ли? Она не знала. И наконец, то ли в дреме, то ли наяву, дождалась ответа:
— Живым быть.
Это значило — нужно двигаться вперед. Она подняла голову, оперлась на локти, оглядела пустынную дорогу. Пошевелилась и, собрав остатки сил в локтях и коленях, поползла в сторону людского жилья. Ползла до тех пор, пока поднимались руки. Потом остановилась передохнуть. Перевернулась на спину и долго лежала неподвижно с закрытыми глазами. Когда открыла глаза, увидела высокое ясное небо. Там, на Седьмом Слое, живет Верховный Отец, Бог Торум. Вот Он, с верхней стороны, совсем близко. И она опять поставила свой вопрос:
— Как быть?
Верховный Отец не заставил себя долго ждать. Как ей показалось, ответ пришел довольно быстро:
— Живи.
Это значило — ее земные дни еще не закончились. Стало быть, надо выжить. А выжить можно, только двигаясь вперед. И она, перевернувшись на живот, снова поползла в сторону полуденного солнца. Выбившись из последних сил, останавливалась, отдыхала, лежа неподвижно, потом опять ползла. Вперед, только вперед.
Время от времени она разговаривала. Ведь она была не одна. Их было трое. Небесно-земная троица. С нижней стороны — Земля-Матушка. С верхней стороны — Верховный Отец, Торум. Они стали ее неразлучными попутчиками. Они помогали ей двигаться вперед. Они вдыхали в ее истощенное тело новые силы. Они поддерживали и укрепляли ниточку ее разума, чтобы она не сошла с ума, не потеряла голову. И она разговаривала, вела с ними беседу, спрашивала о том, что не знала и не понимала, в чем сомневалась. Или же проверяла свои мысли-думы: в правильном ли направлении идет.
Потом из глубин ее сознания всплыла Божья Матерь. Истекающая кровью, с красной пулей в груди. Она приняла пулю, которая предназначалась для Матери Детей. Тем самым спасла от преждевременной гибели хозяйку дома. И теперь женщина, вспомнив своих бабушек по материнской линии, спросила Божью Матерь:
— Как быть?
Ответ был кратким:
— Жить.
Стало быть, надо шевелиться. Вперед, домой, к людям. Сейчас движение для нее — жизнь. Нужно двигаться, ползти. Понемножку, чуть-чуть, через силу. Ответ также значил и то, что Божья Матерь до сих пор, несмотря на рану, сохранила магическую энергию. Она была добра и сильна. Недаром защищала и охраняла столько поколений человеческого рода.
И женщина снова поползла. Она ползла и ползла. Потом остановилась, перевела дух, перевернулась на спину. Из-за пазухи вытащила кусок шкуры от амдера, отрывая зубами не-большие клочья от края, пожевала. Впрочем, о голоде она почти не думала. Горький огонь потерь, сжимавший сердце, давно притупил ее чувства, но она знала: чтобы сохранить силы, надо что-нибудь есть. Это для ребенка трудно найти пищу в такой ситуации, а для взрослого всегда найдется корм. Закончится кусок шкуры-амдера, можно есть кору деревьев, березовые и тальниковые почки. В крайнем случае, как глухарь, пожуешь хвою молодых сосенок. Но до хвои дело не дойдет. Ведь у нее еще есть шубкасах и кисы с чижами. Все это из оленьих шкур и оленьих лап. Значит, кожа съедобная. Лучше, конечно, старую кожу отваривать, если нужда заставит есть ее. Пока же остались еще запасы свежей шкуры, которая сохранила запах мяса. На ней даже попадаются небольшие кусочки сала и мясные волокна. Олень не даст погибнуть, если в тебе не иссякла сила духа.
Женщина перевернулась на живот, подползла к обочине и из оленьего копытца выпила немного талой воды. Она могла разжечь костерок и в кружке вскипятить чай, то есть белую водицу, но не стала. Это отняло бы немало времени и сил. А она спешила, торопилась вслед за сыном и собакой. Вдруг какая преграда возникнет на их пути? Вдруг им потребуется помощь?! Медлить нельзя.
И она двинулась вперед. Как ей самой показалось, бодро, споро. Когда дыхание совсем укоротилось, она остановилась на короткий передых. Положила голову на согнутую руку, закрыла глаза и направила мысль-вопрос Божьей Матери:
— Как мой Савва?!
— Жив, — ответила Богоматерь.
— Где он?
— У людей.
— Это хорошо!.. — вздохнула женщина.
Она закрыла глаза увидела картину. Вот Пойтэк подбежал к дверям дома и остановился. Хозяйские собаки подняли невообразимый лай на чужака, посмевшего прийти без видимого путника-гостя, со странной волокушей. Из дома вышли люди. Удивились. Мгновение стояли неподвижно. Потом опомнились, отвязали люльку и с малышом вернулись в дом. Пойтэк постоял еще немного, оглянулся на пустую волокушу и затем сделал несколько шагов в сторону. Он знал, что от него требуется: он должен вернуться к хозяйке, туда, где оставил ее. Сразу, немедленно. Но он стоял головой в сторону собачьих конур, а оттуда тянуло сладким запахом теплой пищи. Он пошевелил ноздря-ми. Его собратьям недавно дали разваренных чебаков в наваристой ухе. Такого лакомства он давно не едал. В последнее время сам себе добывал корм, а тут готовая еда. На тебе, подойди, поешь.
Собаки продолжали лаять. И Пойтэк не выдержал. Уверенной, но внешне ленивой трусцой по ровненькой прямой побежал к конурам и остановился в десяти шагах от них. За свою долгую жизнь старик Пойтэк хорошо освоил все собачьи правила. Он вздыбил шерсть на загривке, а потом показал клыки, чтобы все видели, что они на месте. И лишь после этого не спеша, шагом, как бы вразвалку подошел к корыту молодого пса и начал есть. Молодой раза два тявкнул обиженно и забился в конуру.
Все собаки разом, как по команде, перестали лаять. И теперь они с любопытством разглядывали нахального чужака. А Пойтэк, поев, облизнулся, обвел глазом все конуры, постоял как бы в раздумье и с достоинством отошел в сторону. Только после этого с пустой волокушей ровной трусцой поспешил обратно к своей хозяйке. Когда он уже уходил, собаки, как бы опомнившись, залаяли ему вслед.
А люди в доме вскоре хватились: где же белый пес, который привез малыша? Убежал обратно? Значит, там есть живой человек. И люди засобирались в дорогу, вслед за Пойтэком.
Женщина так четко увидела эту картину, что, пошевелив левой рукой, не открывая глаз, спросила:
— Пойтэк, ты вернулся?
Но ответа не последовало. А она продолжала спрашивать:
— Пойтэк, ты здесь?
Тишина.
— Пойтэк, ты где? Ты чего молчишь?
Опять нет ответа.
Левая рука женщины все ощупывала дорогу. Но пес не отвечал. И она открыла глаза. Оказалось, ее рука наткнулась на ком снега, который она приняла за собаку. Но эта ошибка не огорчила ее, она сказала себе:
— А-а, Пойтэк еще не вернулся…
В том, что Пойтэк вернется и ляжет рядом с ней возле левого бока, с солнечной стороны, она нисколько не сомневалась. Не сомневалась потому, что у него была хорошая родословная. Дедушка Детей погиб в самый разгар войны между белыми и красными. Его взяли проводником-каюром, и в бою между двумя отрядами то ли шальная, то ли прицельная пуля лишила его жизни. Поскольку это случилось недалеко от селения, тело его привезли домой и похоронили на родовом кладбище. Родичи оплакали его, исполнили все обряды по погибшему. Только его собака не могла успокоиться: перестала есть и все выла и выла. Когда она своим воем всем измотала нервы, ее отвязали и отпустили. Она убежала на кладбище, легла обочь верхней домовины-надгробия хозяина и там околела. Вот из этой породы и был Пойтэк. Поэтому он не бросит хозяйку, не оставит ее одну, обязательно вернется.
Теперь Матерь Детей знала, что сделает и сколько земных дней осталось в ее жизни. В доме людей она отлежится, залечит раны, потом отвезет Савву к бабушке Дарье, а сама достанет винтовку и пойдет на войну. И станет — прости, Господи, — отстреливать красных, преследуя их повсюду. Где на оленях, где на лыжах, где по тонкому насту. Ведь там, где проваливаются красные, наст легко выдерживает вес ее хрупкого тела. Вот и пригодится опыт охоты, что она приобрела в юности и в зрелые годы. И станет она таким же неуловимым и бесстрашным воином, как и Малый Сеня-старик. Красные еще долго ничего не будут знать о ней. Все свои потери они спишут на Сеню-старика, который в конце концов останется один на один с красным войском. Закончится война, и красное войско уйдет, а поимкой Сени-воина займутся энкэвэдэшники. Еще многие годы он будет уходить из их широко расставленных сетей, из любых засад целым и невредимым.
Матерь Детей увидела и свой последний день жизни на Земле. Наступала весна, наступала распутица. И остатки красного войска через Божье озеро, через верховье реки Казым заспешили в Березово, на свою базу. Летом они не могли воевать в этих местах. Не могли передвигаться по болотам, по тундре, по рекам и озерам. Заканчивался сезон войны. И они очень торопились. До ледохода нужно выбраться в город по рыхлеющим зимникам… Женщина обстреляла красных с вершины крутой горы-сопки. Они остановились внизу, на открытом месте, на льду реки, где проходила дорога, и по крутояру открыли огонь. Но стреляли беспорядочно, как-то вяло, неохотно. Не то что в начале войны. Тогда они палили шустро, залпами, по команде. А, иссякает порох, с удовлетворением отметила женщина. И мороз, видно, немного укоротил вам лапы… Когда кончились патроны, она встала, неторопливо стряхнула с белой ягушки налипшие комочки снега, не спеша повернулась по солнцу, охватив взглядом всю округу, и вышла на открытую залысину-полянку на макушке горы. Стрельба смолкла. На нее с удивлением смотрели и враги, и пленные остяки. Пленных перевозили странным способом. Их посадили попарно в нарты, спиной друг к другу, и крепко связали им руки, притянув туловище к туловищу. В таком положении никто не сможет бежать. Сейчас все их головы были повернуты в ее сторону. Она не видела выражения их глаз, все-таки далековато. Но в напряженном развороте головы каждого пленника она уловила один немой вопрос: отчего ты, свободная, не стреляешь?.. Она постояла еще немного, потом подняла винтовку. И тогда снова загремели выстрелы красных. Но их пули со свистом пролетали мимо. И все мимо, мимо. Как будто она была заколдована, заговорена от смерти, от красных пуль. Она слышала: пули то вверх уходили, то куда-то левее. Все левее и левее ложились пули. Когда ожидание стало томительным, она сделала шаг влево. И приняла пулю в грудь. Приложила ладонь к ране и медленно шагнула в молодой кедровый подрост. Хотя она знала, что красные не полезут на крутояр, но ей не хотелось, чтобы они видели, как она упадет. В кедраче она присела, застыв на мгновение в неподвижности, и лишь потом повалилась на землю. Пуля прошла навылет. И она еще чувствовала и осознавала, как ее Светлая сочится на плечи Сидящей, а через пулевое отверстие на спине ее тепло и дух уходят вверх, в небо, к Верховному Отцу, туда, в заповедный уголок неба. Она еще раз напомнила себе, что туда забирают тех, кто погибает на войне, и всех тех, кто умирает не своей смертью. Туда поднялись души погибших дочерей и сыновей женщины вместе с Отцом Детей. И вот теперь она по своей доброй воле уходит к ним, к своему семейству, к своему выводку. Ее ждет небесная жизнь в кругу семьи. Там все начнется сначала. Там всех ждет иная, более счастливая судьба. А конец ее земной жизни первой оплачет Сидящая, затем Верховный Отец, а после этого, возможно, много времени спустя, сыночек-несмышленыш Савва. Его вырастит бабушка. Сама она, Матерь Детей, все равно не смогла бы прожить на земле с таким тяжким грузом потерь, с таким черным грузом зла и ненависти в душе. Сидящая перестала бы удерживать ее на своих плечах. И преждевременно ушедшие дети все зовут ее, зовут. Хотя и на небе, но им плохо без мамы, плохо. А Савву жалко, но он один, а ушедших много. Они все перетягивают, они все тянут. И в меркнущем сознании она еще долго удерживала мысль-послание своим ушедшим детям: я иду к вам…
Так закончится ее земная жизнь в яркий, солнечный весенний день с высоким небом. Так завершится третий круг ее жизни с ружьем в руках…
Женщина очнулась, и картина ее последнего дня исчезла. Ощупала, не открывая глаз, нартовую колею возле себя. Было пусто. Но все равно спросила:
— Пойтэк, ты еще не пришел?
Ответа нет.
— Что-то долго ты ходишь, старый… — вздохнула женщина.
Теперь ее беспокоило, как бы дожить до своего последнего земного дня. Скоро наступит время наста. Тогда она уже должна стоять на ногах. А ее все клонит ко сну, не хочется двигать ни руками, ни ногами. Она понимала: если перестанет шевелиться, то раньше времени может уснуть вечным сном. Кого же позвать на помощь? Сидящая рядом, но она не сможет оставить свой главный пост. Верховный Отец тоже ни на мгновение не должен останавливать миродвижение и отлучаться куда-либо по другим делам. А вот Божья Матерь могла бы прийти на подмогу. И женщина обратилась к ней, позвала ее:
— Божья Мама, приди, помоги мне добраться до человеческого жилья…
Потом, вспомнив, что Богоматерь ранена, женщина стала подсказывать, как быть. Она посылала в сторону оставленного чума мысли-послания. Божья Мама, ступи со своей высоты на лежанку дома, попросила женщина. В изголовье постели найди мешочек с листовым табаком. Возьми два листа. Один приложи к ране спереди, а другой со спины. Так закроешь рану. Так тебе полегчает. Надень мою ягушку и мои кисы с чижами. Дитя свое одень в одежды моих детей. Там все найдется для него. И иди по нашему следу — придешь ко мне… Женщина остановила поток мыслей-посланий, передохнула немного. После подумала: ведь это Божья Мама, она может идти по-над дорогой, не прикасаясь к снегу, и ей совсем не будет холодно.
Вскоре пришел ответ Богоматери:
— Приду.
Женщина облегченно вздохнула. В следующее мгновение в туманных наплывах увидела, как Божья Матерь с иконы сходит на землю. Стало быть, помощь идет и с обратного конца дороги. Это прибавит сил и уверенности. И путница опять впала в сон-забытье. Очнувшись, спросила:
— Божья Мама, ты идешь?
Тишина, звенящая в ушах.
— Где же ты?
Снова вопрос остался безответным.
— Что с тобой?
И этот вопрос канул в пустоту.
Женщина поняла: что-то случилось. На военных путях-дорогах много неожиданностей и преград. Может, у Божьей Матери рана открылась. Может, с красными столкнулась. Может, как раз в это время аэроплан забрасывает ее огненными камнями. Все может быть. Сколько женщина ни звала ее, не откликалась она, не отвечала на мысли-послания.
Устав от бесплодных взываний к Богоматери, женщина забылась тяжким сном. Очнулась она от прикосновения к щеке чего-то липкого и шершавого. Она открыла глаза и увидела над собой белое лицо Пойтэка. Он вовсю улыбался и радостно помахивал хвостом. Это он лизнул свою хозяйку в щеку.
— А-а, вернулся, старый! — обрадовалась женщина. — Ты хороший старик! Хороший человек!..
Она погладила собаку слабеющей рукой. Пойтэк взвизгнул и тявкнул два раза:
— Ав-вав!
— Теперь вдвоем не пропадем! — сказала хозяйка. — Дождемся кого-нибудь!
Она перебралась на шкуру-волокушу — все снизу теплее. И, к ее удивлению, Пойтэк сам, без команды, попытался потянуть ношу в сторону человеческого жилья. Но сдвинуть с места не смог — не хватило сил, изрядно отощал за последние дни. Тогда хозяйка наполовину сползла со шкуры-амдера и, отталкиваясь ногами, стала помогать собаке. Так, вдвоем, подсобляя друг другу, они медленно двигались вперед. Когда женщина впадала в сон-забытье и надолго затихала, Пойтэк подходил к ней и, лизнув ее в лицо, начинал поскуливать. Хозяйка открывала глаза и говорила ему:
— Дай отдохнуть. Сейчас пойдем-поедем вперед.
Она знала: Пойтэк понимает все. Точнее, чувствует все. Они рано или поздно доберутся до жилья. Если бы исход предвещал быть другим, то старик пес просто лег бы рядом с ней и, подобно своему предку на могиле Дедушки Детей, околел бы возле хозяйки. Но они все шли-ползли вперед.
В небольшую лощинку скатились легко, а вот на взгорок по обледеневшей дороге взбирались долго и мучительно. На взгорке женщина сказала Пойтэку:
— Давай отдохнем.
Старик пес посреди зимника сел на задние лапы, навострил уши и замер неподвижным пнем, повернув голову в полуденную сторону. А женщина, глянув вперед, увидела по обочинам нартовой колеи совсем свежие копаницы — здесь паслись олени. Верный признак, что человеческое жилье недалеко.
Яркий снег слепил глаза. Она зажмурилась. И тут снова явилась к ней картина ее последнего земного дня. И показалось ей, что лежит она не посреди оленьего зимника, а в кедровом подросте на вершине сопки-крутояра с простреленной грудью. И, рассыпаясь на мельчайшие песчинки-пылинки, одновременно уходит вниз к Сидящей и вверх к Верховному Отцу — в его Божий Мир, Небесный Мир. У нее как бы не стало тела, душа отделилась от плоти, и все земные беды, горе, потери, ненависть, зло и злоба остались позади. Ей стало легко и хорошо. Начинается новая, небесная жизнь. И впереди радостная встреча с любимыми детьми и мужем. Как хорошо-то, хорошо… Но к реальности ее вернули земные звуки, пока еще неясные, невнятные, далекие, но они жили в снегах, усиливаясь и медленно приближаясь. Она уловила легкую поступь идущих к ней на помощь. То ли людей, то ли Божьей Матери…