Демьян покосился на колеи, что ответвлялись большой дороги и уходили через болото к бору, где стояли зимовья одной из четырех ветвей Лосиного рода, братьев Коски Малого и Николая Малого. Колеи припорошены снегом — давно здесь никто не проезжал.
— Ладно, обновим дорогу, заедем, — сказал Демьян, направляя упряжку к зимовьям, и, как бы оправдывая свое решение, что свернули с укатанного зимника, напомнил оленям: — Дома-то на окраине бора стоят. Прорубь у них на этом болоте, отсюда питьевую воду берут, речушка маленькая есть. Тут езды-то — одно вот это болотце. Вы же в этом селении бывали, так помнить должны. Недалеко тут, полдолготы утреннего оленя даже не будет.
Колея местами была занесена сугробами, и олени шли то шагом, то рысью. Демьян пустил их свободно, не торопил.
Когда он въезжал в бор, услышал беззлобный лай — это собаки извещали хозяев о том, что едет гость. Через открытые ворота он направил упряжку прямо в кораль, в котором стояли две бревенчатые избушки с крытыми сенями из жердей. Из сеней первой избушки высунулся мальчик в короткой домашней малице и тотчас же шмыгнул обратно. По древнему обычаю первыми гостя встречают дети. Из дальнего дома вышла девочка в ягушке и платке, внимательно посмотрела на Демьяна, на его упряжку. Ей надо узнать, кто приехал: с верховья или низовья Реки, знакомый или незнакомый, близкий родственник или не очень близкий. И, если узнает, то, войдя в дом, она скажет родителям, что подъехал отец такого-то — назовет старшего ребенка в семье, скажет «мой дядя» или «мой брат», «мой племянник» или еще кто-то другой по родственной линии отца, матери и дальней родни. Если же не узнает, то опишет одежду гостя, нарту, оленей и многое другое, что она успеет охватить взором в мгновение ока.
Демьян привязал поводок за первый копыл левого полоза и, отряхнув ошметья снега, снял кумыш.
Девочка неспешно повернулась и исчезла в проеме сеней.
Собаки перестали лаять — они уже сделали свое дело, известили хозяев.
Демьян окинул взглядом утоптанный снег в корале, но оленей не увидел. Они были на пастбище. По бокам избушек, «носами» в полдень, в сторону дверей, стояли только женские нарты. Мужчины из урмана еще не вернулись, отметил Демьян. Что-то задерживаются. Лишних нарт не было, значит, никого постороннего в домах нет. В сенях он нашел выбивалку, которой старательно выбил снег из меха кисов, чтобы они не отсырели в тепле. И вошел в дом старшего из братьев, Коски Малого.
— Ос пэча! — поздоровался Демьян и пожал всем руки, включая и детей; каждый раз он повторял «пэча! пэча!».
Дом ответил ему тем же: «Пэча! Пэча!»
Хозяйку Матрену, которую он звал сестрой, поцеловал в щеку. И она тоже поцеловала его в левую щеку.
— Правдивый гость всегда к столу подъезжает, — сказала хозяйка. — Верная примета древних: в самый раз к тебе подходит, брат!
И на стол, за которым она обедала с детьми, поставила кружку с блюдцем и налила чай.
— Садись ближе, брат! — сказала Матрена гостю. — Пей с нами чай! Холод-то вон какой!..
— Ну, холод… это его время, — проговорил Демьян, садясь к столу. — В своем он времени. Свое дело делает…
— Ну, пей-пей чай, согревайся! — говорила Матрена. — Сейчас рыбу подам. Вчера вот с Ефремом ездила морду проверить, — она кивнула на старшего сына, мальчугана лет пяти-шести. — Окуней поймали. Вот сварили.
И она большой деревянной ложкой-поварешкой вытащила из котла и положила в продолговатое блюдо из березы несколько окуней величиной с ладонь. Они были горячие, над ними витал аппетитный пар, ударивший в нос.
— А Митрий все ревел, пока мы ездили, с нами просился. Не взяли его, — продолжала словоохотливая Матрена, покосившись на младшего сына. — А сестра Дуся успокаивала его. У снохи они оставались, в соседнем доме.
Дети, уткнувшись в свои тарелки, молча слушали. Они были удивительно похожи друг на друга — все черноголовые, кареглазые, круглолицые. Девочка скромно потупила взор. Мальчишки искоса с интересом поглядывали на гостя — похоже, большие озорники, когда нет посторонних.
— Поймали-то что? — спросил Демьян, придвигая к себе блюдо с окунями.
— Да всего котла два, — ответила хозяйка. — Котел себе, котел соседке. Кроме рыбы, ничего нет. Ждем вот братьев из урмана, с какой удачей они вернутся…
— Как уехали осенью, так и не приезжали еще? — спросил Демьян.
— Нет, не показывались. Вот со дня на день ждем. Последний срок уже прошел. Ты-то в этом году не ездил в урман?
— Нет, дома охотился. До урмана так и не добрался. Всей семьей ехать — оленей не хватает. Один поедешь — так опять домашние пешие останутся. Дров подвезти, на запор съездить — как без оленей. И другая какая нужда придет — далеко ли пешком уйдешь…
— Ну, да… — поддакнула хозяйка. — Да еще с детьми.
— Вот в этом все и дело…
— Как там люди в низовье поживают? — спрашивала хозяйка. — Удачливы-счастливы? Не болеют? Что слышно?
— Живут вроде бы. Плохих вестей не было. Все пока живы-здоровы.
— Это хорошо. Пусть живут. В верховье тоже вроде бы пока все живы-здоровы. Одна плохая весть на этом снегу была — отец Васи, с Ершовой реки, умер. Наверное, вы слыхали?
— Эту весть мы слыхали, — печально кивнул Демьян. — Жалко человека: ведь еще совсем нестарый был. Может, чуть старше меня по возрасту-то…
— Да, не скажешь — старик, — вздохнула и хозяйка. — Нам он родней приходился. И вам тоже?
— Да, и нам он был родственником, — подтвердил Демьян. — Хозяйка его очага из нашего рода.
— Что еще в верховье? — припоминала хозяйка Матрена. — Слыхали эту новость: в дом Кузьмы Казамкина пришел новый человек. Мужчина. Какое же имя ему дали? Ох голова моя, сейчас вспомню, вспомню…
— Михаил, — тихо подсказала дочь Дуся.
— Вот-вот, верно — Михаил! — Матрена улыбнулась дочери, похвалила. — Хороший у тебя ум, быстрый ум!..
— Эту новость мы не слышали, — сказал Демьян, наливая чай в блюдце. — Что ж, приятная новость. Пришел человек будущего, человек завтрашнего дня…
— Как там мать Микуля живет? — спросила хозяйка про Анисью. — Как ваши дети? Большие уже, верно, стали? Девочки-то ваши. Когда это в последний раз-то виделись? В прошлом году? Ну да, больше года прошло…
— Живут пока… — односложно ответил Демьян.
Это означало, что никаких больших изменений в жизни домашних не произошло. Все по-старому идет, потихоньку, полегоньку. Слова эти он произнес спокойно, особо не выделил их. Если бы он выговорил их чуть помедлив, с оттяжкой, едва натянув неуловимую струну голоса, тогда бы Матрена догадалась, что у его домашних не все в порядке, есть и какие-то неприятности. Матрена, немало всего повидавшая на своем веку, в разговорах прислушивалась не столько к словам, сколько к тому, с какой интонацией они произносятся. И поэтому она всегда безошибочно улавливала те сотни оттенков, которые обычно сопровождают эти привычные, на первый взгляд ничего определенного не означающие слова «живут пока»…
— Сыновья-то на каникулы поедут? — спросила хозяйка.
— Куда там. В такую даль… Ну, даль-то еще ладно, так все дело опять же в оленях…
Хозяйка понимающе кивнула: что там говорить об оленях.
— Нам-то грех не ехать за Раей, — проговорила она. — Если хозяин из урмана не подъедет на днях, так сама за ней съезжу через пару дней. Ты, брат, там будешь в школе, увидишь ее, скажи: мама приедет скоро. Ждет она, соскучилась. Нам тут близко до поселка, грех не ехать. И соседка поедет за дочкой.
Мальчики все поглядывали на гостя, о чем-то шушукались между собой на нарах возле чувала, куда перебрались после еды. Затем старший, Ефим, подошел к матери и зашептал что-то ей на ухо.
— Ох уж, такие большие парни — и два дня не могут потерпеть! — притворно строго вздохнула мать и, повернувшись к Демьяну, поинтересовалась: — На обратном пути чай пить в дом не заедешь? В стороне все-таки наш дом…
— В стороне-то в стороне, — Демьян покосился на мальчиков, добродушно улыбнулся им. — Нужно что-нибудь из поселка?
— Да вот сахар у нас кончился, — сказала Матрена, убирая со стола посуду. — А эти сахарные души, — она выразительно кивнула на сыновей, — не могут потерпеть!.. Мы-то как терпели, когда малыми были. Тогда о сахаре и не вспоминали…
— Чего же, если нужно — так заеду! Надолго ли задержусь… — сказал Демьян. — Заеду на чай.
— Сейчас мешочек поищу. — И хозяйка направилась в «нижний», ближний к чувалу угол дома, где была сложена постель, а вдоль боковой стены стояли корневатики и коробки с шитьем и другой домашней утварью. Порывшись немного, она подала Демьяну небольшой мешочек, перевязанный тонким шнурком. Это и был «сахара хранитель», который давно уже сложил с себя свои полномочия.
— Вот сахара хранитель, — сказала она, подавая мешочек из белого ситца. — Там и рубли с копейками. Последние.
— На все? — спросил Демьян.
— На все.
Демьян выпил последний глоток чая и пустую кружку боком положил на блюдце. Это означало, что он поел и больше ему ничего не нужно. Если кружка не повернута, то хозяйка подливала чай не спрашивая.
— Мне уж ехать надо, — проговорил Демьян, раскуривая трубку. — Дорога дальняя. День проходит…
Он как бы извинялся за то, что так мало погостил, что сказал не обо всем, о чем должен был сказать, и расспросил хозяйку не обо всех делах, о которых должен был расспросить. Гость степенный, бывало, за разговором-размышлением выпивает два чая — «приездный» и «предотъездный». А он на сей раз не может позволить себе два чая.
— Да, твоя, брат, дальняя… — согласилась Матрена. — Дорога-то. Не то что у нас…
Так она выразила свое сожаление: жаль, что мало погостил, мы всегда рады гостю, но коль спешишь, то не смею задерживать.
— Еще в соседний дом надо зайти, — вспомнил Демьян. — Заодно поздороваться и попрощаться нужно. «Здравствуй» и «до свидания» сказать полагается, тоже ведь родственники…
— О-ос, — кивнула Матрена. — Зайди, зайди, кто гостю не рад! Хоть на минуту…
Но пока Демьян раскуривал трубку, пришла с детьми хозяйка соседнего дома, которую в разговоре называли «Зоина мама» — по имени старшей дочери. Она с Демьяном была в особых родственных отношениях по линии мужа — они оба соблюдали обычай избегания. Она закрывала платком лицо от Демьяна. И он никогда не видел ее лица, только слыхал по рассказам, что была она красавица, особенно в молодости, когда выходила замуж за. Николая Малого. Сейчас Демьян поднялся навстречу ей, негромко поздоровался:
— Здравствуйте! — И, наклонившись, взял и поцеловал ее протянутую руку.
— Здравствуйте, отец Микуля! — чистым грудным голосом сказала она и, чуть наклонив голову, тоже поцеловала тыльную часть его руки.
— Это вот Вера, — Зоина мама показала на старшенькую девочку. — Иди, поздоровайся с отцом Микуля! Это наш родственник!
Затем она представила меньших дочерей, Любу и Лиду. Демьян, говоря, что помнит их имена, всем подавал руку и чмокал в щечки.
— А я только собирался в ваш дом, — улыбнулся он. — Да вот такой нерасторопный гость — вы опередили!..
— Мы ждали вас. А потом я подумала, может быть, вы спешите и вам некогда…
— Все помаленьку спешим, но людей без «здравствуй» и «до свидания» разве можно оставлять?!
— Так и есть. Вы правы, — ответила Зоина мама. — Как там люди в ваших краях — живы-здоровы? Какие новости?
— Люди пока живы-здоровы… А новости?.. К нашему дому вышли невиданные гости… — и он коротко рассказал об искателях горючего жира земли, что идут, разрезая урманы и боры, с юга на север.
И хотя он говорил о них спокойно и никак не выразил к ним своего отношения, ни положительно, ни отрицательно, но Матрена сразу же уловила в его голосе затаенную тревогу. И после, когда вернется муж из урмана, она, пересказывая вести с верховья и низовья реки, особо выделит тревогу Демьяна. От себя она добавит, что неспроста тот обеспокоен приходом таких гостей. Видно, намечаются в недалеком будущем какие-то значительные перемены, которые коснутся жизни всего таежного края. Женщины сейчас более определенно выразили свое отношение к этим гостям Демьяна.
— Теперь вам, отец Микуля, хлопот не миновать, — тихо сказала Зоина мама. — Шум-гам они с собой привезут. Что-то, а это они могут…
Матрена посмотрела на все это еще шире, она как бы обобщила все, уверенно предположила:
— Не только ему, теперь всем нам хлопот не миновать. Так я думаю.
— Да, скоро они будут и нашими гостями, — добавила Зоина мама.
Она была родом с низовья реки, куда искатели-гости пришли намного раньше. И о них она знала от своих родителей и других родственников, живущих в тех краях.
Демьян прекрасно понимал женщин. Хотя, может быть, ум у них и короче, чем у мужчин, но в утонченной интуиции им нельзя отказать. Пришлые издалека гости всегда приносили что-то новое. У них было свое отношение к деревьям-травам, рыбам-зверям, водам-землям. Они по-своему смотрели на уклад жизни таежных народов. Они не знали истории, культуры и обычаев этих народов. А подчас и не хотели знать. И часто взгляд хозяев и взгляд гостей на природу и жизнь тайги не совпадали. И каждый поступал сообразно со своими взглядами. И каждый по-своему вершил свои дела. Но земля требовала единства. И жизнь требовала единства. И ради постижения этой гармонии единства кто-то должен пойти на ломку чего-то в веками сложившейся материальной и духовной культуре. А ломка всегда вызывает боль. Даже разумная. Но дело в том еще, что разумную, как правило, всегда сопровождает ломка и неразумная. В истории примеров тому немало. И раны эти порою кровоточат многие годы и непреходящим эхом отзываются в душах последующих поколений. Такова жизнь. Так складывались отношения между хозяевами и гостями на протяжении веков.
Затянувшуюся паузу прервала Матрена:
— И до нас доберутся твои гости, брат! Машины не олени — устали не знают.
— Есть-пить не просят, — добавила Зоина мама. — Все у них при себе.
— К тому времени они, искатели, привыкнут к оленям, узнают поближе охотников-рыбаков, — проговорил Демьян, выбивая пепел из трубки. — Под одним солнцем все живем — что искатели, что охотники…
Это значило: зря не беспокойтесь, искатели — тоже люди, найдем как-нибудь общий язык.
— Ведь они, говоришь, со стороны урмана пришли?! — быстро заговорила Матрена. — А в урмане…
— Да они с нашего урмана вышли, сестра, — впервые Демьян перебил женщину. — Это я понял по направлению их дороги.
— Под одним, конечно, солнцем живем, — согласилась Зоина мама. — Мы это знаем, а они…
— И они узнают… А может быть, уже знают… — в раздумье проговорил Демьян и, спрятав трубку, поднялся. — Ну, мне пора ехать.
Все вслед за гостем вышли из дома. Гостя обязательно нужно проводить в путь. Если не выйдешь проводить его, то, по старинной примете, он увезет удачу дома.
— Олени-то у тебя ничего, в теле, — заметила Матрена. — Бережно ты с ними обращаешься.
— Это мать Микуля балует их рыбой и костями-чешуей. А ездим мы много, без оленя куда?
Демьян надел кумыш и развернул упряжку: «домашняя» дорога — от дома до Царской — разветвлялась на болоте возле проруби. Левая называлась нижней, правая — верхней. По ней и направит упряжку едущий в поселок гость.
— Привет нашим школьницам передайте! — попросила Зоина мама. — Зое да Рае! Скажите, что отцы из урмана еще не вернулись. Как вернутся — поедем в поселок.
— Гостинцев им не приготовили, — вздохнула Матрена. — Да сами скоро приедем за ними. Я, йим улэм!
— Йим улэм, йим улэм! — попрощалась и Зоина мама.
— Я-я, ос йим улэм! — пожелал и Демьян, тронув упряжку. — С удачей-здоровьем до встречи!
Застоявшиеся на морозе олени, пустившись галопом, лишь на болоте перешли на привычную рысь. Видно, согрелись малость, подумал Демьян. А в его жилах все еще бродило тепло. Тепло горячего крепкого чая, тепло гостеприимного дома. Хорошо, что завернул в дом, повидался с родственниками, прихватил с собой на правах гостя немного тепла. И это тепло по-настоящему может оценить только тот, кто не однажды замерзал в снегах и льдах болот и урманов.