— ДЕНБИ!
Вкладывая в конверт письмо Лизе, которое он только что закончил, Денби чертыхнулся и придавил конверт электробритвой. В комнате не было стола, и он писал письмо, стоя перед комодом.
— ДЕНБИ!
— Иду, Бруно, иду!
Перескакивая через ступеньки, Денби взбежал по лестнице.
— Да не кричи ты так, Бруно.
— Денби! Пропала марка.
— Говорил я тебе: не разбрасывай их.
— Но она пропала из кармашка, она была в прошлый раз, я точно знаю, я не вынимал ее.
— Вынимал, наверное. Лежи, Бруно, не вставай с постели. Сейчас разыщем тебе эту чертову марку.
— Это «Треугольный Мыс», она стоит двести фунтов.
— Не вставай! И не волнуйся. Я поищу, Аделаида поищет. Наверное, на полу где-нибудь.
— Не может быть…
— Аделаида! АДЕЛАИДА!
Было уже поздно, Бруно в это время обычно укладывался спать. Дождь хлестал по стеклам. Свет от лампы падал на измятое выцветшее покрывало, на котором стоял поднос с недоеденным ужином Бруно, валялись разбросанные, как всегда, марки, «Популяция пауков Восточной Англии» и «Ивнинг стандард». Денби весь вечер не находил себе места. Сегодня у Бруно была Лиза, и он не застал ее.
С кровати упал на пол стакан и разбился. Пришла усталая, раздраженная Аделаида и принялась собирать осколки.
— Аделаида, у Бруно потерялась марка, такая треугольная. Она, должно быть, где-то здесь, на полу. Посмотри-ка там, а я — здесь.
— Ее не может быть на полу, я точно знаю, она была в кармашке…
— Помолчи, Бруно. Аделаида, посмотри под ковром. А я поищу в книгах. Не порежь коленку осколком. Привет, Найджел, у Бруно потерялась марка, треугольная. Помоги нам разыскать ее. Она, должно быть, на полу.
Стоя в дверях, Найджел с сонным видом наблюдал, как Денби и Аделаида медленно ползли по полу навстречу друг другу.
— Под кроватью я сам посмотрю. Здесь дырка в ковре, может, она туда провалилась.
— Бесполезно искать ее, Денби. Я же знаю, ее нет в комнате…
— Ну а где же она может быть?
— Не знаю, но только я знаю…
— Перестань болтать чепуху. Ну, ты и помощник, Найджел. Бруно — в постель. Да, на полу ее как будто не видно. Я еще посмотрю в шкатулке и на полках. Можешь идти, Аделаида, только прибери эти чертовы осколки, да не оставляй их в корзине для бумаг. И поднос захвати. Не хлопай так зверски дверью!
Слышно было, как Аделаида с шумом спустилась по лестнице. Найджел наблюдал за Денби, который обыскал комод, отодвинул его от стены, вытащил книги из книжного шкафа.
— Может, она в какой-нибудь книге. Тогда черта с два ее разыщешь. Ну и Бог с ней! Бруно, отнесись ты к этому философски.
— Это лучшая марка в коллекции. Она стоит двести фунтов.
— Ну и на что они тебе? Господи, Бруно, да не принимай ты все так близко к сердцу, у меня сегодня и без того гнусный день. Только твоей марки еще не хватало. Найджел, ты или помогай, или уматывай. Бруно, извини, ну не смотри ты так.
— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, только и ждете.
— Бруно, перестань! Я еще проверю на лестничной площадке, на ступеньках поищу, внизу. Может быть, она потерялась, когда я уносил к себе шкатулку. Успокойся. Ты даже не открыл «Ивнинг стандард».
— Мне эта марка нужна.
— Не капризничай. Я поищу ее. Почитай ради Христа газету. Темза выходит из берегов. Нам грозит наводнение. Сразу забудешь про марку.
Денби вышел, Найджел — вслед за ним. Закрыв дверь, Денби принялся обследовать линолеум на лестничной площадке. Найджел тронул его за плечо.
— Найджел, проваливай. Спишь на ходу.
— Можно вас на секундочку?
— Нельзя.
— Насчет марки.
Денби выпрямился. Найджел пошел к себе в комнату, Денби — за ним.
Комната Найджела была унылой и неприбранной. Мебель сдвинута к стенам, туалетный столик выставлен за дверь, на лестничную площадку. Верхний свет падал прямо на потертый коричневый ковер посреди комнаты; дощатый пол, крашенный давным-давно дешевой краской, облупился. Какие-то разноцветные индийские деревянные зверушки стояли на комоде, и среди них — две банки из-под варенья с нарциссами и анемонами; увядшие нарциссы словно сделаны из пожелтевшей папиросной бумаги. Найджел стоял посреди ковра, заведя одну ногу за другую, опустив голову, его длинные волосы мягкой дугой сходились у подбородка. Он сделал Денби знак, чтобы тот закрыл за собой дверь.
— Ты что здесь, танцуешь, что ли? — спросил Денби.
— Я знаю, где марка.
— Ну! И где же она?
— А что мне будет, если я скажу?
— Ничего.
— Будете моим должником.
— Не болтай. Где марка?
— Ее взяла Аделаида.
— Аделаида?
— Да.
— Не может быть, — сказал Денби. — Ты выдумываешь, дряни какой-то перебрал.
— Нет, правда. Она ее не себе взяла, а для Уилла. Это он ее подучил.
— Для Уилла Боуза? Чего ради?..
— Он хотел купить фотоаппарат.
— Господи! Но зачем Аделаиде идти на такое ради Уилла?
— Спросите у нее.
— Найджел, это правда?
— Да-да. Вот вам крест.
Денби выскочил из комнаты и бросился вниз по лестнице.
— Аделаида!
Аделаида была в своей комнате, она сидела на кровати, неподвижно глядя перед собой. Видно было, что она недавно плакала.
— Аделаида, Найджел говорит, ты взяла марку, но это нелепый…
— Это правда.
Денби сел на кровать рядом с нею.
— Он говорит, ты взяла ее для Уилла.
— Да.
— Но почему?
Аделаида медленно покачала головой, по щекам у нее покатились слезы. Она продолжала глядеть прямо перед собой и молчала.
— Ну ладно, — сказал Денби, — какие бы там ни были у тебя причины, неплохо бы вернуть ее назад, а если твой негодяй братец успел ее загнать, неплохо бы вернуть деньги. Или я заявлю в полицию. Я напишу Уиллу письмо, и ты передашь его сейчас же. Бруно нужна эта марка. Я скажу ему, что она нашлась. И как ты могла поступить так со стариком?
Аделаида начала всхлипывать.
— Ох, перестань, Аделаида. С меня на сегодня хватит. Извини, если я был с тобой резок, но это уж чересчур.
Аделаида зарыдала. Она сидела оцепенев, все так же глядя прямо перед собой на дверь, и давилась клокочущими в горле рыданиями. На губах у нее выступила пена, слюна текла по подбородку.
Денби повернул ее лицом к себе и похлопал по щеке.
Аделаида умолкла и вдруг с такой силой вцепилась Денби в плечи, что тот едва не слетел с кровати. Аделаида пинала его, щипала, кусала. Она придавила его всем своим телом, Денби потерял равновесие и не мог защищаться. В следующий миг он почувствовал, что она впилась зубами ему в шею. Они грузно упали на пол.
Денби встал на ноги. Аделаида, опираясь на локоть, приподнялась с пола, лицо ее было искажено, волосы разметались, она смотрела на него заплаканными глазами.
— Аделаида… пожалуйста… что с тобой, ты с ума сошла!
— Ты меня презираешь! — закричала она. — Я для тебя служанка. Ты обращаешься со мной как с рабой. Ты не подумал жениться на мне! О нет! Я для тебя подстилка, гожусь только для постели. Конечно, это легко, дешево, удобно. Обо мне ты и не думаешь вовсе. Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Денби весь дрожал.
— Аделаида, не говори так, ну, пожалуйста. Забудь про эту марку. Завтра что-нибудь придумаем. Ложись-ка лучше в постель. Давай согрею тебе воды, дам аспирин или еще какое-нибудь лекарство.
— Я тебя ненавижу!
Денби постоял на пороге. Потом закрыл дверь. Поднялся в прихожую и вышел из дому, во мрак, под мелкий, колючий дождик.
Аделаида поднялась с кровати. Она чувствовала себя измученной, разбитой, лицо у нее опухло от слез. Я убью себя, думала Аделаида. Она посмотрела в зеркало и, увидев, как ужасно выглядит, заплакала снова. Она прислонилась к стене, ее душили рыдания.
Было уже около трех часов ночи, а Денби все не возвращался. А может быть, он приходил и ушел снова. Аделаида прорыдала в подушку два или три часа, не помня себя, не замечая ничего вокруг. Кажется, ее звал Бруно. Теперь же слышен был только дождь.
У нее не укладывалось в голове, как это все случилось. Она же понимала, что было безумием украсть марку, еще и до того, как отдала ее Уиллу. По дороге в Кемден-Таун с маркой в сумочке она еще не решила, отдать ли ее Уиллу или положить назад, в шкатулку. Когда тетя ушла спать, они с Уиллом начали ссориться, как обычно. Аделаида отпустила несколько саркастических замечаний насчет заигрываний Уилла с миссис Гринслив. Ее все еще мучило воспоминание об этой сцене. Особенно возмущала ее легкость, с какой миссис Гринслив завела разговор с Уиллом. Самой Аделаиде разговаривать с ним было трудно, даже флирт их был неуклюжий, бессловесный, рискованный. А миссис Гринслив, казалось, ничего не стоило с ним болтать. Аделаида сказала Уиллу, что он вел себя, как развязный лакей, и скалился, как глупый мальчишка. Уилл страшно разозлился. Аделаида заявила, что если он позвонит миссис Гринслив, то ее, Аделаиду, он больше не увидит. Уилл ответил, что эта угроза его абсолютно не тревожит и он сейчас же позвонит миссис Гринслив. В конце концов, разразившись горькими, беспомощными слезами, Аделаида в отчаянии швырнула марку на стол. Уилл пришел в восторг, сделался ласковым, внимательным и пообещал больше не иметь дела с миссис Гринслив.
Вспоминать об этом было стыдно, мерзко. Она плакала все дни напролет. И вот разразился скандал, и она потеряла Денби на веки вечные. Хоть он и был добр с ней, теперь он станет смотреть на нее как на чокнутую, всегда будет настороже, ожидая от нее подобных диких выходок. Она и сама себя испугалась. И все-таки она знала, что она не сумасшедшая, просто у нее уже не было сил терпеть.
Аделаида выглянула из комнаты. Дверь напротив, к Денби, была открыта, и там было темно. Аделаида вошла и включила свет: кровать убрана, на нее не ложились, занавески не задернуты, поблескивали черные, залитые дождем оконные стекла, в комнате — никого. Аделаида снова заплакала. Она подошла к окну и задернула занавески. Сняла с кровати уэльское покрывало, откинула одеяло, роняя на него слезы. Оглядела комнату.
И тут она заметила лежащее на комоде письмо. Сначала Аделаида подумала, что, пока она рыдала у себя в комнате, Денби вернулся и оставил ей записку. Она подошла и отодвинула в сторону электробритву. Письмо было адресовано мисс Уоткин и не запечатано.
Аделаида прислушалась. Ни единого звука, только дождь. После минутного колебания она вынула письмо.
Дорогая Лиза!
Извините, что я плохо вел себя на Бромптонском кладбище и, наверное, напугал Вас. Я не умею писать писем, но мне необходимо написать Вам. Я хочу объяснить Вам, как это серьезно. Не потому, что питаю какие-нибудь надежды — откуда им взяться? Но только мне нелегко. Вам, может быть, это и непонятно. Мы виделись всего несколько раз. Но Боже, Лиза, поверьте, это серьезно, и очень. Я люблю Вас и хочу видеть Вас, хочу узнать Вас, и, пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно. Я буду вести себя очень хорошо и делать все, что Вам захочется. Только не говорите заведомо, что в этом нет смысла. Как это можно сказать заранее? Я понимаю, что я по сравнению с Вами ничто, но я Вас очень люблю, и поверьте мне, такими вещами не шутят. Я знал такую любовь когда-то. Это совсем другое, нежели обычные пустячные увлечения, сводящиеся к постели. Я чувствую, что Вы — моя судьба. Вы должны выслушать меня, Лиза. То, из-за чего Вы могли плохо подумать обо мне, как о человеке легкомысленном (например, когда увидели меня впервые), не имеет значения. Да, я легкомысленный человек, но не по отношению к Вам, и если Вы в конце концов обратите на меня внимание, то, быть может, простите меня: ведь благодаря Вам я уже стал другим. Не думайте, что это пьяный бред или пустая болтовня. Я пишу то, что подсказывает мне сердце, а это бывает только в определенном случае. Пожалуйста, поверьте и, осмелюсь просить, отнеситесь с уважением к тому, что я Вас люблю, и давайте встретимся, Лиза. Это необходимо. Этого не избежать. Я буду писать Вам снова и снова и просить о встрече. Пожалуйста, думайте обо мне серьезно. Я люблю Вас, Лиза, а всего остального просто не существует.
Ваш раб Денби
Аделаида вложила письмо обратно в конверт и придавила его электробритвой. Выключила свет, вернулась к себе в комнату, закрыла дверь. Она лежала неподвижно, без слез, пока за окном не забрезжил рассвет.