Найджел стоял на коленях у постели брата. Уилл крепко спал. По стеклу чердачного окна бесшумно стекал дождь. Жидкий свет от уличных фонарей падал на латунную спинку старой кровати и большую круглую голову Уилла, утопавшую в подушке, на раскрасневшееся и чуть припухшее во сне лицо с подрагивающими усами.

Одеяло сбилось, из-под него высовывалась толстая ножища в пятнистой красно-белой пижамной штанине, правая рука свешивалась с кровати. Найджел, вооруженный веревкой с незатянутыми петлями на концах и гладко обструганной полуметровой палкой, тщательно исследовал положение руки и ноги Уилла.

Он решил начать с ноги. Тихонько положив на пол палку, он поднес веревочную петлю к заскорузлой благоухающей братниной ступне, которая словно нагло ему ухмылялась. Петля была заботливо выложена изнутри перфорированной резиной. Найджел начал с величайшей осторожностью надевать петлю на торчащую нахальную ногу, стараясь не коснуться ступни. Резина слегка задела пятку, и Найджел быстро взглянул на Уилла. Тот лишь едва заметно улыбнулся и продолжал спать, только стал слегка посапывать. Потом Уилл пошевелился, двинул ногой, и как раз в этот момент Найджел, держа одной рукой петлю за верхний край, другой сильно придавил матрас и легко надел петлю на лодыжку Уилла. Затем осторожно натянул петлю поверх штанины и снова взглянул в лицо Уиллу, но тот продолжал улыбаться и храпел как ни в чем не бывало, слегка вздрагивая во сне.

Бесшумно встав с колен, Найджел поднял с пола другой конец веревки с такой же петлей, осмотрел спинку в изножье кровати, продел веревку между прутьями, обмотал ее для верности еще раз вокруг двух последних прутьев и вокруг ножки кровати. Потом, высоко держа свернутую веревку, он крадучись подошел к изголовью, так же пропустил свободный конец с петлей через прутья спинки и зацепил ближайшую ножку кровати. С запястьем Уилла больших осложнений не возникло, поскольку рука свешивалась с кровати. Не выпуская из левой руки среднюю часть веревки, правой Найджел накинул петлю на запястье Уилла и затянул ее немного, так, чтобы она легонько обхватила обшлаг рукава.

Орудие пытки было почти готово. Найджел перекинул среднюю часть веревки через плечо, снова подошел к изножью кровати и осторожно затянул петлю чуть повыше лодыжки брата. Он расправил веревку в головах и в изножье, сместив ее книзу, к самому матрацу, и отошел подальше от кровати. Подобрав с пола палку, он начал аккуратно, неспешно наматывать на нее оставшуюся веревку.

Уилл проснулся, резко дернулся и вскрикнул. Найджел еще отступил от кровати, натянул веревку и стал быстрее вращать палку. Петли затянулись, резиновые кандалы сжали руку и ногу Уилла, он оказался накрепко приторочен к кровати. И громко закричал.

— Тсс, Уилл, ты разбудишь тетушку.

— Опять ты за свое, черт тебя побери.

— На этот раз я куда лучше все устроил, — сказал Найджел. — Отсюда ты уже не выберешься.

— Сволочь!

— Резина — самая подходящая штука для этого дела. И как я раньше не додумался?

— Ослабь Христа ради веревку, ты сломаешь мне руку.

— Ну уж. Подожди, пожалуйста, минутку, я только пододвину стул.

Найджел, зажав в одной руке палку с веревкой, другой дотянулся до стула, стоящего у стены. Он наклонился и засунул палку под сиденье, прочно закрепив ее между деревянными планками. Потом уселся на стул сам.

— Найджел, ослабь веревку, кретин недоношенный, эта проклятая железяка пропорет мне вены.

— Все это мы уже слышали, я бы не вертелся на твоем месте, от этого только хуже.

Уилл, растянутый между спинками кровати, извивался, изо всех сил пытаясь ухватиться левой рукой за прутья спинки, чтобы освободить привязанную правую. Пальцы его бессильно соскользнули с туго натянутого резинового наручника.

— У меня кровь остановится от этой штуки. Ты что, прикончить меня собрался?

— Не совсем. Не сопротивляйся, Уилл, так будет лучше.

— Отпусти веревку, ты разорвешь меня на части.

— Скажи «пожалуйста».

— Пожалуйста, мразь ты этакая.

Найджел немножко придвинулся к нему вместе со стулом.

— Еще чуть-чуть.

— Лежи спокойно, расслабься и слушай.

— Как я могу слушать, терпя такую адскую боль?

— Да не терпишь ты никакой адской боли. Это все пустяки. Слушай.

— Пошел ты к дьяволу.

— Тем, что с тобой так обходятся, ты обязан только своему бешеному характеру. Ты бы давно это сообразил, если б умел думать. Что поделаешь — тем, кто похладнокровнее и поумнее, приходится сажать бешеных в клетку или растягивать их на дыбе. Только так можно заставить их выслушать, чего от них хотят.

— Я не собираюсь тебя выслушивать, даже если буду криком кричать. Ослабь веревку, ты сломаешь мне ногу.

— Ничего подобного. Ты уже кое-что выслушал, Уилл. Бешеным в конце концов приходится кое-что выслушивать, потому что это им во благо. Помнишь, когда нам было по десять лет, я подвесил тебя за руки на лесах, на стройке, потому что ты не хотел сделать то, о чем я тебя просил.

— А я помню, как я тебя разукрасил, когда ты меня развязал!

— Ну и пусть, зато ты сделал то, о чем я тебя просил.

— И свалял дурака. Ты всегда был чокнутым извращенцем.

— Ну вот ты и забыл про свою адскую боль!

— Ничего я не забыл. Ты меня прикончишь когда-нибудь очередным своим изобретением. Кажется, у меня кровь течет по руке. Посмотри-ка.

— Меня этим не купишь, Уилл. Если ты не против, я включу свет. Интересно взглянуть на тебя.

Найджел слегка откинулся вместе со стулом и щелкнул выключателем. Голая лампочка над кроватью осветила Уилла, который извивался, привязанный за ногу и за руку. Пижама на нем расстегнулась, видна была напрягшаяся блестящая грудь с черными завитками волос, сгущающимися посредине. Уилл рванулся снова, схватил свободной рукой привязанное запястье. Потом затих и повернул к Найджелу покрасневшее лицо; он тяжело дышал, глаза его выкатились, и, скрежеща зубами, он произнес:

— Ты снова натянул веревку, будь ты проклят.

— Да, немножко. Вот так.

— Если ты еще раз выкинешь такую штуку, я тебя убью.

— Ну-ну. Согласен — в прошлый раз я немного переборщил, но ты сам виноват. Лежал бы себе спокойно, выслушал бы меня, и все было бы хорошо.

— Я запихну тебя в мусорный ящик.

— Не глупи. Ты всегда, с самого детства, размахиваешь кулаками. Только моя смекалка и помогает мне как-то сквитаться с тобой. Я хотел сказать тебе что-то очень важное, причем важное именно для тебя, а поскольку я знал, что ты кинешься на меня как бешеный, если не принять мер предосторожности, мне пришлось тебя еще разок привязать.

— Тебе доставляют удовольствие подобные штучки.

— Пусть так, Уилл. Это проявление братской любви.

— Бог ты мой!

— Ведь кровь людская не водица, Уилл, особенно у близнецов. Ты — часть меня самого, грубая, животная, чуждая мне и, конечно же, худшая, однако мы неразрывно связаны друг с другом, и это мало назвать любовью.

— Ты всегда меня терпеть не мог, Найджел.

— Ты просто дурак, ты ничего не понимаешь.

— Ты меня продал с этой чертовой маркой.

— В порядке наказания, дорогой. Должен же я пресекать твои бесчинства.

— Ты всегда не давал мне проходу.

— В порядке самозащиты. А еще отчасти потому, что я тебе необходим. Как ангел — закоснелому негодяю, как плеть — изнеженному телу, как топор — склоненной голове.

Любое соприкосновение грубой материи с духом сопряжено со страданием.

Найджел немного отодвинул стул, и Уилл вскрикнул:

— Кончай, Найджел, я сейчас сознание потеряю.

— Пустяки. Ну вот, так-то оно лучше. А теперь перестань крутиться и слушай внимательно.

— Кто это тебя отдубасил? С удовольствием пожал бы ему руку.

Подбитый глаз Найджела заплыл громадным лиловым отеком.

— Денби.

— Денби? За что это он тебя? Впрочем, мне какое дело. Я тебе еще один фингал поставлю, только дай мне вырваться.

— Ладно. Слушай, Уилл. Ты меня будешь слушать или ты хочешь, чтобы я натянул веревку?

— Валяй-валяй, педераст несчастный, я тебя слушаю. Только ослабь веревку.

— ПОЖАЛУЙСТА.

— Пожалуйста.

— Ну вот и хорошо. Теперь слушай. Речь идет об Аделаиде.

— Об Аделаиде? Что с ней?

— Ты ведь любишь Аделаиду?

— А если бы и так, не твое собачье дело. Знаю я, ты за ней ухлестывал. Пытался ее охмурить, когда вернулся в Лондон.

— Ничего подобного.

— Держись от нес подальше, а то я тебя точно прикончу. Это моя девушка, она будет принадлежать мне. Она будет моей, даже если мне придется ее убить. К тому же она меня любит.

— Так ты воображаешь. А если у нее кто-то есть?

— Как это — кто-то есть? Никого у Ади нет, она никого не видит, нигде не бывает.

— А ей и не нужно бывать. Все происходит дома.

— Что ты хочешь сказать? Господи, неужели ты…

— Нет, не я. Денби.

— Что Денби? Не мучь ты меня!

— Денби — любовник Аделаиды. Аделаида — любовница Денби. Уже несколько лет. По-моему, тебе пора узнать об этом.

Уилл лежал неподвижно, тяжело дыша. Потом еле слышно произнес:

— Развяжи меня, Найджел. Клянусь, я тебя не трону.

Найджел встал и вытащил палку из-под стула. Раскрутил веревку, и она ослабла. Уилл неловко повернулся и стал приподниматься. Застонав, он начал стаскивать резиновый наручник. Найджел помог ему, потом высвободил лодыжку. Постанывая, Уилл массировал то затекшую руку, то ногу.

— Не верю я тебе, Найджел, — сказал он.

— Это правда.

— Докажи.

— Спроси у Аделаиды. Между прочим, взгляни-ка. Тебе ведь знаком почерк Денби?

Найджел протянул Уиллу склеенные скотчем обрывки записки. «Аделаида, моя сладкая, — говорилось в ней, — як тебе не приду, буду спать у себя, потому что вернусь поздно. Спокойной ночи, малышка. Твой Д.».

Уилл внимательно изучил послание. Потом издал протяжный душераздирающий вопль и повалился лицом в подушку.

— Тсс, не шуми…

Уилл сел, лицо у него было перекошено, челюсть дрожала, от гнева и боли он скрипел зубами.

— Я убью его. И ее тоже.

— Не бесись, Уилл.

— Убью. Говоришь, несколько лет. Несколько лет! И все это время она водила меня за нос, клялась, что у нес никого нет, позволяла мне делать ей подарки, целовать руки.

— Да, я знаю, но послушай, что я еще…

— Говорила, что она не создана для замужества! Конечно, она не создана, она просто дрянь, шлюха! И я бросил свою жизнь к ее ногам! Я ее растерзаю. И его убью. Сейчас же пойду и накрою их в постели. «Моя сладкая»! О Боже, я этого не переживу. Где мои брюки?

— Прекрати, Уилл, прекрати сейчас же и выслушай меня. Все равно я спрятал твою одежду, тебе ее не отыскать. Слушай…

— Пойду голый. Прочь с дороги, Найджел! Ты видишь, ты меня довел.

— Дверь заперта. Сядь, да сядь же.

Уилл перестал греметь дверной ручкой. Он вдруг выпрямился, застыл, закатил глаза и со стоном рухнул на кровать, закрыв лицо руками.

— О Аделаида, Аделаида! Я любил тебя, я так тебя любил!

Найджел придвинул стул ближе. Он гладил черные растрепанные волосы, плечи, сотрясавшиеся от бесслезных рыданий.

— Перестань, Уилл. Что сейчас сделаешь, ночь на дворе. Нужно все обдумать. Ты знаешь правду, а значит, они в твоей власти. Обдумай это. И не мсти Аделаиде. Бог ей судья, с нее хватит шипов в собственном сердце. А что касается Денби, мы подумаем, как его наказать. Я помогу тебе. Мы вместе его накажем.

Уилл перестал рыдать и сидел, крутя и потирая запястье, с пустым, помутившимся от горя взглядом; из полуоткрытого рта текла слюна.

— Подумать только, что она…

— Да, и она тоже. Я не повредил тебе руку?

— И это после того, как мы выросли вместе, после всего, всего… Это все равно что родная мать предала бы тебя…

— Мать всегда предает.

— Я ей полностью доверял. Никак не думал, что у нее была другая жизнь. Говоришь, несколько лет. С этим жирным боровом! Я его прирежу. В детстве она меня любила. Она была такая хорошенькая, такая невинная. Мы были счастливы.

— Да, все трое.

— Да, все трое. Мы всегда ходили, взявшись за руки. Помнишь?

— Да, а она посередке.

— И играли в перетягивание каната у фонарных столбов. И ты всегда побеждал.

— А ты помнишь, как мы рассказали ей, откуда берутся дети?

— И она не хотела нам верить!

— Господи, будто вчера все это было!

— И стройка, и пустырь, на котором мы собирали одуванчики.

— И как мы лазали на леса…

— И воровали кирпичи…

— И играли в англичан и французов…

— И в три шага…

— Аделаида — это наше детство, когда все у нас было прекрасно…

— До нашего побега…

— До театра.

— До всех этих гадостей — ну, ты понимаешь меня.

— Да. А она — словно из другой жизни, из другого мира. У меня было чувство, будто она хранит в себе те наши годы, детство, хранит его для меня…

— Во всей свежести, во всей чистоте…

— Ты что, смеешься надо мной, Найджел?

— Нет-нет. Ну ты же обещал…

— Аделаида приходила к тебе, ну, туда, где ты жил, когда вернулся в Лондон?

— Нет.

— Что-то у нее с тобой было. По-моему, ты за ней приударял.

— Да нет же.

— Хорошо, зачем тогда ты мне все это рассказал? Какой тебе от этого прок? Ты любишь ее, ты хочешь вбить клин между нами, вот!

— Нет!

— Значит, у тебя у самого ничего с ней не вышло, и ты хочешь, чтобы у меня тоже…

— Нет, клянусь тебе.

— Хорошо, тогда зачем тебе все это? Просто придурь? Или тебе хочется мне напакостить? Или напакостить Денби?

— Идиотская мысль!

— Ты ненавидишь Денби. У тебя на него зуб. Да? А за что это он тебе врезал, между прочим?

— Нет, Уилл, это совершенно тут ни при чем.

Усилившийся дождь стучал по чердачной крыше, сбегал сплошным потоком по темному оконному стеклу. Близнецы сидели под яркой голой лампочкой лицом к лицу и пристально смотрели друг другу в глаза.