Бегство в ад

Айронс Эдвард

Питер Кул, сотрудник рекламного агентства, недавно и тайно женатый (как он уже считает неудачно) на Элис – дочери своего шефа, узнает, что его брата Гидеона, работающего инженером в Гватемале, обвинили в убийстве некой Марии Дельгадо, держат в тюрьме и скорее всего казнят без суда и следствия. Обо всем этом Питер узнает от Серафины – сестры Марии, приехавшей в Филадельфию за письмом, которое Гидеон должен был прислать брату. Но за письмом охотятся и другие... Пытаясь помочь брату, Питер отправляется в Гватемалу...

 

Глава 1

Последние сутки его не покидало ощущение, что их преследуют. Когда он снова оглянулся, Элис спросила:

– Что там, милый? В чем дело?

– Ничего...

– Ты кого-то высматриваешь?

– Да нет, ничего, – отмахнулся он.

Позади никого не было. Широкая, плавно изгибавшаяся улица была пуста. Он предположил, что все это от нервов, и вслушался в хруст снега под ногами и легкое постукиванье каблучков жены по старому кирпичному тротуару. Холодный воздух обдавал той особой пронизывающей сыростью, которую в состоянии вытерпеть только филадельфийцы. Тихая улица в Честнат-Хилл плавно спускалась к старому Джерментауну. За каменными оградами высились старые особняки в колониальном стиле. Редкие окна светились в темноте. Шел второй час ночи, но он никак не мог избавиться от ощущения опасности.

Он снова оглянулся через плечо.

– Милый? – окликнула Элис.

– Ничего, извини.

Ничего не видно. Никого позади. Но его била мелкая дрожь. Элис прятала лицо в воротнике норковой шубки. До дома Джорданов оставался один квартал. Элис взбрело в голову, что от станции быстрее дойти пешком, чем дожидаться такси. Он покосился на ее серебряные лодочки; жене было трудно идти по обледеневшей дороге, и она всем телом прижималась к нему, цеплялась за руку, чтобы не потерять равновесия.

Элис была рослой девушкой, хотя, конечно, не такой высокой, как Кул, чей рост в шесть футов и два дюйма еще больше подчеркивала худоба. Лицо ее сияло классическим совершенством нордической богини. Он с трудом верил, что она – его жена, и с трудом вспоминал подробности их побега двухнедельной давности. Ее длинные русые волосы широкой волной сбегали по спине, сверкая, как кристаллики инея, так что нельзя было разобрать, где снежинки, а где волосы.

В одном из немногих уцелевших уголков старой Филадельфии улицы все еще освещали старые газовые фонари. Располагались те не близко друг от друга, и порой приходилось продираться сквозь хрупкую холодную тьму. Когда они достигли очередного зыбкого круга света, он увидел, что рот жены раздраженно кривится, и это сразу же разрушило иллюзию, развеяло ореол волшебного создания, рожденного, чтобы быть выше земных неудобств, которые волнуют простых смертных. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли. Элис была вполне земным существом. Кому, как не ему, это знать.

Шум машины он услышал у подножия холма, в сотне ярдов от дома Джорданов, и снова оглянулся через плечо. Фары высвечивали небо, пока машина одолевала подъем, затем их свет затопил заледеневшую улицу. Машина двигалась не слишком быстро, мотор натужно завывал на второй передаче, когда она нагнала их и поползла рядом, пока не остановилась. Белое пятно лица над рулем уставилось на них с Элис. Кул сразу же остановился, и беспокойство сменилось злостью. Он посмотрел на мужчину в машине – или там была женщина? И в тот же миг тип в машине нагло уставился на него.

– Пит, – окликнула Элис.

Кул стряхнул ее руку и шагнул к машине. Новенькая дорогая игрушка сверкала хромом и стеклом. Заметив его движение, водитель завозился, мотор снова взревел, задние колеса мгновение буксовали по льду – и вот уже мигнули задние огни.

Он успел заметить, что номерной знак машины не маленький, как в Пенсильвании, и не золотисто-синий, а большой, с оранжевым и синим, как в Нью-Йорке. Машина из их штата? Но не случайное ли это совпадение? Возможно, водитель просто заблудился в лабиринте плохо освещенных улиц. Непонятно, почему тогда он так дрожит.

– Пит, ради Бога. Что происходит?

– Ничего, Элис. Пошли.

– Это был кто-то из знакомых?

– Нет, – покачал он головой.

В доме ее родителей был оставлен только слабый свет. Он пробивался сквозь изящную решетку фонаря над дверью и играл в инее на тополях, летом уютно затенявших лужайки. Здесь было холоднее, чем в центре, где у Митчелов они ужинали и играли в бридж. Но Элис, казалось, этого не замечала – лицо ее разрумянилось, рот увлажнился. Ее раздражительность как рукой сняло, настроение быстро изменилось и теперь серые глаза смотрели на него со скрытым весельем. Он сразу забыл про машину.

– Элис, вернемся ко мне...

– Милый, ты же знаешь, мы не можем.

– Но прошло уже две недели, Элис!

– Понимаю. Бедный Питер! Ты должен дать мне время.

Его охватила ярость.

– Время для чего? Это несправедливо, ни для тебя, ни для меня. Я этого не понимаю. Долго ты собираешься тут оставаться?

– Не знаю, милый.

Она от него ускользала. Она была его женой, и в то же время незнакомкой, взрывчатой смесью льда и пламени, меняющейся каждый миг. Теперь ему казалось, что он вообще никогда ее не понимал. Сам виноват, что полюбил дочь своего хозяина. Нужно было хорошенько подумать. Мог бы сообразить, что для нее побег с возлюбленным – не более чем шутка, развлечение. Женитьба стала фарсом.

Он вспоминал городишку в Мэриленде, где они поженились. Ясно представил каждую деталь старомодной церквушки, коротышку – пастора и лицо Элис Джордан, отвечавшей на его вопросы. Он тогда еще ничего не подозревал – пока они не прибыли в мотель, где собирались провести брачную ночь.

– Мы здесь не останемся. Поедем прямо домой, – заявила она.

– Но я думал...

– Прости, Питер. Но я не хочу оставаться в подобном месте.

Он был озадачен.

– Хорошо, поедем ко мне.

– Нет. Не туда. Ко мне домой.

– К твоему отцу?

– Да.

– Но я не собирался переезжать...

– Нет, ты не понимаешь, – покачал она головой.

В том маленьком коттедже, который он снял на одну ночь, Элис предстала совершенно другим человеком. Опьянение счастьем, радость долгой поездки, церемония – все пронеслось перед ним. Но ведь они все обсудили и договорились. Он хотел провести медовый месяц в роскошном вашингтонском отеле, но она уже по дороге импульсивно выбрала именно это место.

Теперь она стояла, глядя на него, но уклоняясь от его прикосновений, и он вспомнил свое смущение, когда она отступала, пятилась к двери, и ее глаза, расширившиеся от страха.

– В чем дело, Элис? – спросил он.

– Я хочу домой, – прошептала она.

– Но почему? Что-то не так?

– Я не могу объяснить. Это была ошибка. Я не должна была за тебя выходить.

– Но разве ты меня не любишь?

– Люблю.

– Тогда...

– Питер, пожалуйста, отвези меня домой.

Они даже не распаковали чемоданы. И поскольку две недели прошли, могли не считаться женатыми. Это теряло всякий смысл. Кул был расстроен и терялся в загадках, пытаясь найти ответ в самом себе. Но он не сделал ничего, что могло ее шокировать или неприятно удивить. Она вела себя вполне естественно вплоть до того момента. Что же могло произойти, что она так переменилась? В результате молчание было нарушено резкой, горькой, безобразной ссорой, во время которой Кул обвинил Элис в том, что ее испортило богатство Хэнка Джордана, и она выставила его дураком ради минутной прихоти.

Когда она предложила бежать, он сразу согласился и собрался бросить работу в агентстве Джордана. Но назавтра увидел ее на работе, она мило винилась и каялась, умоляла простить и дать ей еще время. А она была не из тех, от кого можно спокойно уйти и забыть призывный взгляд серых глаз.

Он вернулся к действительности: вот они стоят лицом к лицу на пороге дома, и холодный ветер пронизывает их насквозь. Она так и не ответила на вопрос, сколько могут тянуться их безысходные отношения. В блеклом свете фонаря над дверью лицо ее казалось безмятежным. Он нагнулся, чтобы ее поцеловать.

– Питер...

Настойчивыми губами он заставил ее замолчать. Элис была необыкновенно податлива, нежна и отзывчива, норковая шубка распахнулась, ее тело, жавшееся к нему, говорило больше, чем слова, произнесенные вслух.

– Пит, не здесь. Войдем внутрь.

Он сердито зыркнул на нее.

– Нет. Это ничего не изменит.

– Что ты хочешь сказать, милый?

– Сама знаешь.

– Питер, ты такой милый.

Он едва сдержался, чтобы ее не ударить.

– Спокойной ночи, Элис.

– Ты хочешь уйти? Останься...

– Нет, спасибо.

Кул подумал, что она расстроилась, потому что он прервал ее издевательства, ее насмешки. Он сам себе удивлялся, как устоял перед ней, сумел дать отпор, не пошел на поводу, как обычно. Сейчас он чувствовал лишь холод и пустоту, глядел на нее беспристрастными глазами, и только.

В ее глазах сверкнула искра гнева.

– Отец сказал, что пока твоя машина в ремонте, Минни могла бы приготовить тебе комнату, милый.

– Я что, должен спать там, где укажет твой отец?

– Милый, я тебя не понимаю.

– Я и сам себя не понимаю.

– Ты сегодня такой нервный, – Элис погладила его щеку и снова улыбнулась. – Бедный Питер... Расстроился из-за меня?

– Да.

– Очень жаль, милый. Но я ничего не могу поделать, ты же знаешь.

– Нет, можешь.

Кул сам удивлялся накопившемуся в душе холодному внутреннему протесту. Два года он исполнял все приказы, следовавшие один за другим, даже не думая протестовать, счастливый тем, что пользовался привилегией сопровождать Элис повсюду, куда ни предложит Хэнк Джордан. Две недели Элис была его женой, и издевалась над ним, как хотела. Гнев клокотал в нем, когда он повторил:

– Можешь, Элис.

Она вскинула улыбчивые глаза.

– Милый, ты хочешь, чтобы я с тобой спала?

– Ведь мы женаты, верно?

– Конечно, Питер. И я сожалею, если причиняю тебе боль.

Он резко бросил:

– Ну, одно из двух. Или будь моей женой, или оставь меня в покое.

Она взяла его руки, просунула себе под шубку и положила на гибкую талию. Тело чувственно выгнулось под его прикосновением, она откинула голову назад, чтобы взглянуть на него, и дыхание сорвалось на хрип.

Мягкая белая шея манила к себе, и Кул почувствовал, как кровь побежала по жилам. Он сильнее сомкнул объятия. Нараставшая ярость придавала силы его пальцам, скользившим по шелку платья. Он взглянул сверху вниз на ложбинку между грудями, и пальцы как бы сами собой рванули платье, обнажив почти все ее тело.

Элис в ужасе не то всхлипнула, не то вскрикнула:

– Питер...

Его голос раздался откуда-то из глубины его существа:

– Только не сейчас, Элис. Не надо снова.

– Пит, отпусти меня.

Они молча боролись на темном крыльце, не замечали крепчавшего мороза. Под платьем на ней почти ничего не было, и он видел, как изгибалась и вздрагивало ее тело, пытаясь вырваться. Отчаянный крик ударил его по ушам, заставив вздрогнуть.

– Пит!

– Сейчас, – отозвался он. – Сейчас.

– Ты сам не знаешь, что делаешь!

– Нет, знаю.

– Отпусти меня.

Она пыталась его царапать, но Кул схватил ее руку и заломил за спину, крепче прижав Элис к себе. Она задыхалась и корчилась в его объятиях. Но сопротивление лишь разжигало Кула.

С меня хватит, – думал он. – Слишком долго она меня мучила, не позволяя прикасаться, порою даже как бы предлагала себя, но в последний момент отстранялась, вырывалась и смеялась над его смущением. Что-то внутри у него сломалось и, подобно рухнувшей плотине, освободило поток неистового желания.

Он потащил ее через темное крыльцо к садовой скамейке, зимой стоявшей у стены. Они боролись молча, не желая будить слуг в задних комнатах.

– Пит, не надо, – стонала она.

– Надо.

– Ты меня не заставишь...

– Заставлю!

Он навалился на нее всем весом. Легкий стон вырвался из ее горла. Поцеловав ее, он ощутил влагу злых слез на ее лице. Элис ударила его по щеке. Он нашел ртом ее губы и запрокинул ее голову назад. Губы были холодными и твердыми.

– Пит, ты с ума сошел. Я расскажу...

– Меня это не волнует.

И Кул безжалостно ею овладел, заставив подчиниться грубой силе. В нем еще клокотала ярость, он любил ее и ненавидел одновременно, и чувства его были в смятении. Когда он отбросил остатки разорванного платья, она тихонько застонала. В жестокой схватке тел забыт был зимний холод. Потом она вдруг стала пассивной, тихой, вялой. Затем ему на миг почудилось, что она ответила его порыву, ее рука обвилась вокруг его шеи, пальцы вцепились в волосы. На миг они слились в гармонии, тесно стиснув объятия в финальной стадии движения друг к другу, которое началось с насилия. Потом он думал, что это плод его воображения, ослепленного мгновенным порывом. Слишком быстро и неистово все произошло.

Когда он поднялся, она долго не двигалась. При виде ее обнаженного тела его пробрало до костей.

– Элис!

Она взглянула на него, и во взгляде сверкнула ненависть.

– Завернись в шубку...

– Убирайся, – прошептала она.

– Ладно.

– Сейчас же!

Он заставил Элис укутаться в меха и открыл ей дверь в дом. Они не касались друг друга. Казалось просто невероятным, что никто в доме не проснулся. Он почувствовал, что дрожит; гнев и желание медленно покидали его, и в душе становилось пусто. Он всматривался в лицо Элис, но оно оставалось бледной, безразличной, непроницаемой маской. Он хотел, чтобы она что-то сказала, как-то отреагировала на случившееся, но она молчала.

– Спокойной ночи, Элис.

Кул повернулся и оставил ее там, в туманном пятне света от решетчатого фонаря. Огромный дом оставался безмолвным. Он знал, что она за ним следит, не входя в дом. Хотел вернуться, объясниться, оправдаться. Но продолжал шагать по обледеневшей тропинке к железным воротам.

Похоже, он расставался с частью своей жизни. Элис была сердита и огорчена. Конечно, утром она все расскажет Хэнку, и завтра тот переложит большую часть вины на него.

Все к черту, – думал Кул. – Уйду сам, прежде чем уволят. Давным-давно нужно было это сделать.

Ее бледность, ее спокойное изумление, смешинка в глазах, и странные слова: "Ты можешь получить меня почти всю, но не больше, Питер Кул". Богиня, созданная для того, чтобы дразнить его, заставлять испытывать танталовы муки, разрушать его веру в себя день за днем, ночь за ночью.

Он закрыл за собой железные ворота и оглянулся. Высокая, стройная и спокойная, она стояла в свете фонаря. Он увидел улыбку на ее губах и заколебался. Но тут же отвернулся и быстро зашагал вверх по улице к станции. Он уходил ради общего блага. Возвращался назад, где он жил и работал согласно своим собственным принципам, не по указке Хэнка Джордана и его дочери, похожей на снежную королеву.

 

Глава 2

Улица была холодна, темна и пустынна. Хруст его шагов по снегу звонко разносился в морозном воздухе. Гнев сменили сомнения. Все произошло слишком легко. Она не должна была позволить ему уйти.

Он думал, что придется покинуть Джордана и Элис и отправиться куда глаза глядят, найти какое-нибудь место, где он сможет чувствовать себя хозяином. Теперь ему казалось, что он невероятно долго обитал в смертельной ловушке, не понимая, что это за ловушка. Его все еще окружали стены, но по крайней мере теперь он понимал, что это стены. Он вспомнил прежние временах, последнюю встречу с братом. Странно, он долго вовсе не думал о Гидеоне, почти два года.

Тогда у него была небольшая студия в Нью-Йорке. Он работал на различные агентства, попутно писал портреты, и доходы вполне позволяли ему путешествовать. Когда он вспоминал те дни, они ему казались беззаботными, хотя, подстегиваемый честолюбием, он разрывался между желанием работать для себя и стремлением добиться положения, подписав постоянный контракт с крупным рекламным агентством.

Он вспоминал Гидеона, крупного, загорелого, от которого веяло свободой и разгулом. Брату была тесна его маленькая студия, казалось, она сковывала его движения, а его голос эхом отлетал от стеклянного потолка.

– Поехали со мной, братишка! Тебе там понравится. Ты никогда не видел таких красок, такого неба и вулканов, таких озер. А удивительные люди – как птицы с ярким оперением. Там ты бы смог действительно работать. Я обязуюсь проследить за этим. Не дам тебе бездельничать.

– А что будешь делать ты?

Гидеон рассмеялся, белые зубы сверкнули на смуглом мужественном лице.

– Я делаю то, что мне нравится. Пит. Я инженер, получил там работу. Поехали со мной.

– Я не могу. Это не для меня. У меня другая жизнь.

– Решение окончательное?

– Да.

– Тогда чего ты хочешь? Чем я могу тебе помочь?

Пит рассмеялся.

– Ничем.

Но перед тем, как уйти, Гидеон написал письмо, позвонил по телефону и отправил Пита в Филадельфию на встречу с Хэнком Джорданом. Казалось, Гидеон знал всех. У него были связи в совершенно неожиданных местах. Пит взял письмо, поехал в Филадельфию в агентство Джордана и получил там место. Оставив студию в Нью-Йорке, он окунулся в напряженную работу.

Свое дело он знал, и успех не заставил себя ждать. Он удостоился приглашения на обед в Честнат-Хилл и был представлен Элис Джордан. Все было чудесно. История будто сошедшая со страниц модного журнала. Вскоре стало ясно, что он любит Элис, и она любит его. Со дня на день они должны были пожениться. О Гидеоне он ничего не слышал уже два года.

Он говорил себе, что правильно поступил, отказавшись от помощи брата и не отправившись с ним в Центральную Америку. Там ему пришлось бы жить на зарплату Гидеона. Войной он был сыт по горло и жаждал мира, тишины и благополучия, чтобы он мог работать без надрыва и волнений. Для волнений вполне хватало Элис...

На станции было пусто. Ни единой машины не видно и на Джерментаун-авеню. Окошко кассира оказалось закрытым. Он поднялся на платформу, повернулся спиной к ледяному ветру и стал изучать расписание. Предстояло ждать не меньше получаса. Дрожа от холода, он представил Гидеона в тропиках, и снова удивился, что вдруг так часто думает о Гидеоне. Что-то случилось, или должно было случиться. Прошлой ночью...

Его внимание привлекла какая-то тень в дальнем конце пустой платформы. Зеленые огни светофора дрожали на застывших стальных рельсах. Ветер поднял брошенную кем-то газету и прилепил ее к закрытой двери. Зал ожидания был заперт, света в нем не было. Тень в конце платформы превратилась в идущего навстречу человека в тяжелом пальто с меховым воротником и в широкополой шляпе. Кул не видел его лица, но ощутил внезапную вспышку необъяснимого страха.

Что за чепуха?

Никаких причин для страха не было. Он мог постоять за себя. В колледже он побеждал на чемпионатах по борьбе. Но в приближавшемся человеке, поступью напоминавшем готовую к прыжку пантеру, что-то вызывало ужас.

Питер шагнул назад, к лестнице на улицу. Человек остановился.

Газета на двери хлопала на ветру. Огни светофора сменили цвет с зеленого на желтый, окрасив снежные сугробы и ледяные заструги золотом. Воздух ожил от далекой вибрации, которую он ощущал подошвами.

Кул сделал еще шаг к полутемной лестнице на улицу. Поезд был еще далеко, и он не мог сказать, идет ли он в сторону центра. Это не имело значения. Внезапно он решил не садиться в поезд, если человек на платформе тоже решит ехать. Он повернулся и зашагал по лестнице.

И тут же на платформе раздался топот.

На лестничной площадке Кул оттолкнулся от перил и прибавил ходу. От чего он бежит, он не знал. За последние сутки что-то случилось, заставляя его видеть то, чего в действительности не существовало. Но теперь уж точно что-то было.

Он обернулся и посмотрел вверх. Широкоплечий неуклюжий мужчина в пальто с меховым воротником тоже остановился. У него было широкое смуглое лицо с крутыми скулами и тонкими черными усиками. Встретившись с Кулом взглядом, мужчина улыбнулся.

– Минуточку, сеньор.

Голос его гулким эхом раскатился по бетонному пролету. Этого человека Кул никогда прежде не видел.

– В чем дело?

– Я хотел бы с вами поговорить, сэр.

– О чем?

– Вы ведь Питер Кул? Верно?

– Кто вы? И что вам нужно?

– У нас есть о чем поговорить, – мужчина чуть помедлил и стал спускаться. Загромыхал подходящий поезд. Ступеньки лестницы дрожали. Голос мужчины, казалось, повис в ледяном воздухе, эхом отразился от бетонных стен и лестничных пролетов, и ужас вновь охватил Кула.

В руке мужчины блеснул нож. Он появился так молниеносно, что Кул не уловил момент, когда мужчина его выхватил. Он видел улыбку под тонкими усиками, массивные плечи, легкую походку. Прочитал то, что было написано в глазах мужчины, поспешно развернулся и мигом одолел последних несколько ступенек к улице. Топот, раздавшийся за ним, утонул в грохоте прибывшего поезда. Тот разорвал мрак зимней ночи, на миг наполнил ее своим грохотом и быстро унесся на север.

Через пустую автостоянку Кул выскочил на мощеную кирпичом улицу. Ему казалось, что он слышит крик мужчины, но все заглушал грохот уходившего поезда. Он продолжал бежать, вспомнив о доме Джордана на холме. Улица была длинной, пустынной, предательски открытой. Он пересек мостовую, споткнувшись о трамвайный рельс. По-прежнему никого видно не было. В домах вокруг – ни огонька.

Небольшой сквер отделял дома от улицы. Через перекресток к нему медленно приближалась машина. Свет фар выхватил из темноты бежавшую фигуру Кула, он обернулся и замахал рукой. Шагов преследователя больше слышно не было. Оглянувшись назад, он его не увидел. Питер замедлил шаг. Машина подъехала и остановилась рядом.

За рулем сидела женщина. Она потянулась через сиденье, чтобы открыть ему дверцу, и, обходя новый седан, Кул обратил внимание на номер – нью-йоркский. Из темноты за его спиной опять послышался топот. Он оглянулся. Мужчина догонял.

Кул угодил в ловушку между преследователем и женщиной в машине. И выбрал женщину. Вскочив в машину, он, задыхаясь, бросил:

– Поезжайте, пожалуйста. И побыстрее. Это...

– Я знаю.

Когда девушка нажала на газ, его вдавило в сиденье. Преследователь что-то громко и сердито прокричал.

– Все будет в порядке, мистер Кул, – сказала девушка.

Он удивился и попытался ее разглядеть.

– Вы знаете, кто я?

– Я отвезу вас домой. Фэйрмаунт, верно?

Рулила она плохо и явно не привыкла к гололеду. Машину несколько раз заносило. Кул обернулся в сторону станции, там никого не было – мужчина с ножом исчез.

Он вновь взглянул на девушку и мрачно буркнул:

– Похоже, вы все обо мне знаете...

Она кивнула.

 

Глава 3

Машину она вела очень плохо. Когда они проезжали сквер на Шайлкилл, пошел снег с дождем, и ее неуверенность стала бросаться в глаза. Ледяная крупа скрежетала по крыше машины, припудренные свежим снегом деревья разрывали мрак ночи. Переехав мост, девушка вдруг приняла к бордюру и затормозила.

– Я не привыкла ездить по льду. Может, проще вам сесть за руль?

Теперь он видел, что девушка совсем молодая, у нее были каштановые волосы и карие глаза, и в глазах этих светился страх при каждом взгляде на него. Он сомневался, что лед – единственное, что ее пугало. Обходя машину, чтобы занять место водителя, Кул чувствовал, что становится самим собой, и теперь ужас, охвативший его на станции, казался просто смешным. Он повеселел и сам себе удивлялся.

Девушка уступила ему место за рулем со вздохом облегчения.

– Боюсь, я неважный водитель. И к тому же плохо знаю город.

– Кто вы?

– Мое имя вам ничего не скажет.

– Ну, это мне виднее. Не каждый день за мной гоняются с ножом, не каждый день сутки подряд следят хорошенькие девушки. Ведь вы следили за мной, верно?

По е губам скользнула легкая улыбка.

– Некоторое время. Потом еще Рамон.

– Рамон? Тот, что с ножом?

– Вот именно.

– Теперь вы объясните, почему? – спросил Кул.

Она нервно всматриваясь в дорогу через парк.

– Пожалуйста, потом, когда приедем. Не нравится мне этот снег.

– Это иней.

– А в чем разница?

– Вы никогда не видели снег?

– Только не вблизи.

У нее был латинский акцент, и он теперь знал, что она не американка. Не был американцем и мужчина на станции. Кул заметил, что она дрожит – ее наряд совсем не соответствует превратностям филадельфийской зимы. Он нащупал кнопку отопителя.

Миновав сквер, они оказались на тихих, застывших улочках вблизи Жерар-авеню. Девушка довольно замурлыкала, ощутив, как по ногам потянуло теплом.

– Откуда у вас эта машина?

– Взяла напрокат.

– Чтобы следить за мной?

– Да.

– Полагаю, вас как-нибудь зовут?

– Серафина. Серафина Дельгадо.

– Вы не американка?

– Нет.

– Откуда вы?

– Потом скажу, – пообещала она.

Они остановились перед домом, где он жил – серой каменной громадой на полпути от Честната к Уолнету. В лифте они поднялись на третий этаж и подошли к его квартире. Девушка казалась взволнованной и нервно прикусила губу, когда он достал ключ и отпер дверь. Та оказалась незапертой, хотя Кул точно помнил, что, уходя вечером, спустил защелку. Жестом он пригласил девушку следовать за ним и чуть помедлил, чтобы повнимательнее рассмотреть замок. На скважине выделялась свежая царапина. Нахмурившись, он притворил дверь и попытался запереть замок – тот не работал.

Он почему-то даже не удивился, когда включил свет и обнаружил, что в квартире полный погром. Будто дикие звери прошлись по его шкафам, вывалив их содержимое, и порезвились в спальне, разворошив постель.

Девушка тихо вскрикнула, быстро подбежала к окнам и опустила шторы. Кул вновь заметил страх в ее расширенных глазах. Красивая девушка, – подумал он, – но суетится зря. Он удивлялся, что способен так спокойно воспринимать случившееся после своего бегства от человека с ножом. Возможно, это из-за нелепого желания доверять новой знакомой. Никаких оснований для этого у него не было, но сомневаться в искренности ее растерянности при виде погрома в его жилище не приходилось.

– Что-нибудь пропало? – спросила она.

– Ничего ценного здесь нет. Кто это сделал?

– Рамон, – вздохнула она.

– Ваш друг?

– Он мне не друг. Пожалуйста, взгляните, не пропало ли что. Нужно быть уверенным.

Пожав плечами, Кул прошелся по квартире, больше чтобы убедиться, что если кто-то сюда и вломился, то разве для составления описи того, что можно украсть. Он понимал, что Рамон не обычный вор, но не представлял, что здесь можно искать. Еще меньше он понимал связь и смысл ночных событий.

Его квартира состояла из гостиной, спальни, маленькой кухни и ванной в конце холла. И во всех комнатах остались следы долгих, энергичных, тщательных поисков. Спальня, где он поставил мольберт и стол для эскизов, чтобы кое-какую работу делать дома, подверглась наибольшему разгрому.

Квартиру с мебелью оно снял, едва начав работать в агентстве Джордана, и ничего тут не менял, только повесил несколько своих картин и этюдов. На кухне Кул нашел два стакана и бутылку бренди. Напиток теплой лужицей растекся по желудке, но внезапно его охватила дрожь. Отопление на ночь было выключено, и квартире выстыла. Он вновь наполнил свой стакан, другой – для девушки и отправился к ней.

Гостья наблюдала за улицей, приподняв край шторы. Она все еще была в пальто, и Питер отметил, что пальто добротное, изящное и, видимо, дорогое. У девушки были длинные стройные ноги. Несмотря на испанский акцент, она не походила на латиноамериканку. Когда он протянул стакан, она мило улыбнулась, и напряженность как рукой сняло.

– Выпейте, – сказал Кул. – Вы явно не привыкли к нашей северной погоде.

– Да, не привыкла, – она с легкой гримаской пригубила ликер, взглянула на картины на стене и снова улыбнулась. – Вы любите яркие краски, как я вижу. Вам бы понравились горы Гватемалы.

– А, так вот откуда вы!

– Да, из Антигуа, вблизи столицы. У меня еще дом в Сан-Хосе, на тихоокеанском побережье. Страна у нас очень разноликая, и любая ее часть по-своему хороша – все везде насыщенно светом и цветом.

– Но почему вы мне все это говорите? – поинтересовался Кул.

Она пожала плечами.

– Я расскажу, но вы должны мне доверять, или мы оба проиграем. А дело очень срочное. То, что вы должны сделать, нужно делать тут же, не откладывая. Поверьте, я не преувеличиваю. Мне очень трудно находиться здесь. Поверьте, я к такому не привыкла, – она отчаянно жестикулировала, избегая смотреть в сторону открытой двери в спальню, и даже покраснела. – Я здесь лишь потому, что это абсолютно необходимо.

– Я слушаю, – согласился Кул.

– Да, вот... – она поставила стакан на стол. – Я пришла из-за вашего брата.

– Брата?

– Да, Гидеона.

И опять он почему-то не удивился. Иначе и быть не могло. Человек с ножом, девушка из Латинской Америки, волнение, которое им овладело, когда он впервые ощутил, что за ним следят...

С Гидеоном вечно так, – подумал он с улыбкой, чуть тронувшей губы, – вечные приключения, опасности и прочие романтические ситуации. Гидеон был анахронизмом, по ошибке угодившим в двадцатый век, хотя всем своим существом он принадлежал эпохе конкистадоров и авантюристов-флибустьеров. Питер воздержался от комментария вслух, зная, как это рассмешило бы брата. Однако другого способа воспринимать Гидеона просто не существовало.

– Садитесь, мисс Дельгадо, – предложил он.

Двигалась она быстро и грациозно. Под пальто тонкого драпа на ней оказалась коричневая юбка с широким мягким кожаным поясом, плотно затягивавшим тонкую талию и подчеркивающим выпуклость бедер. Пряжка пояса явно была из старинного серебра майя. Грудь обтягивал желтый кашемировый свитер, а шею украшал серебряный обруч замысловатой работы. Положив руки на колени, девушка задумчиво уставилась на них.

– Так что там с моим братом?

– Мне нелегко начать.

– А ждать еще труднее.

– Гидеон попал в беду. Дело очень серьезное, – ее плечи печально поникли, карие глаза смотрели на Кула спокойно и внимательно. – Вы его брат, но вы совсем другой. Может, я ошибаюсь. Гидеон родился с неистовой душой, а вы, по-моему, на него не похожи.

– Так что за беда? – перебил ее Кул.

– Он в тюрьме в городе Гватемале.

– Что он натворил?

Она опять заколебалась. Ледяная крупа застучала в окно, и девушка вздрогнула. Кул заметил, как вздымалась под свитером ее полная грудь.

– Рассказывайте, – потребовал он.

– Гидеона упрятали за решетку по сфабрикованному обвинению. Я в этом уверена. Он там уже неделю. И это серьезнее, чем вы можете себе представить. Сначала мы не знали, где он, но потом нашли его и попытались чем-нибудь помочь. Но ничего не вышло.

– Кто – мы?

– Друзья Гидеона. Я.

– Кто-нибудь обращался в американское посольство?

– Конечно. Ваши чиновники ничего не станут делать. Гидеон встревал в международные дела, и это могло вызвать неодобрение мистера Тиссона. Так зовут вашего посла. Милый человек, но слабый. И ему очень не нравятся тропики. Он к ним так и не приспособился, – девушка улыбнулась и оперлась длинными пальцами на округлые бедра. – Ждать от Тиссона помощи не приходится.

– Ладно, – буркнул Кул, – когда будет суд?

– Суда не будет.

– Но его арестовали...

– Никакого суда, сеньор.

– Тогда что с ним случилось?

– Он в тюрьме.

– Без приговора?

– В нашей стране это не столь важно, сеньор.

У него мороз пробежал по коже.

– И Гидеон может там остаться навсегда?

– Мне очень жаль, сеньор...

Кул уставился на девушку. Их глаза встретились. И странное ощущение он испытал: смущение из-за ее присутствия было сильнее, чем то негодование, в которое поверг его ее рассказ. Он полез в карман за сигаретами, но тут же забыл о них и снова обратился к ней.

– Что я могу сделать? Чем помочь?

– Об этом нужно подумать вместе.

– Вы хотите, чтобы я отправился с вами туда?

– Сомневаюсь, что это поможет.

– Но что тогда?

Она не ответила. Казалось, она не ожидала от него подобной реакции. Девушка озадаченно хмурилась, и между тонкими бровями пролегла едва заметная складка.

– Скажите, вы впервые слышите о неприятностях Гидеона?

– Почему вы спрашиваете?

– Вы ничего о нем не слышали последнее время?

– Вы имеете в виду, не писал ли он мне?

Она улыбнулась.

– Да. Он писал?

Кул вернулся к столу, взял две сигареты и протянул одну девушке. Она курила неумело, сложив губы трубочкой. Вопрос в ее глазах остался вопрос, но Кул не обращал внимания.

– Трудно поверить, что такие вещи могут происходить до сих пор. В чем Гидеона обвиняют?

– Официально? – она разглядывала сигарету. – Его обвиняют в убийстве.

Кула словно окатили холодной водой.

– В убийстве? Кого?

Она подняла на него глаза.

– Моей сестры.

 

Глава 4

От нового глотка бренди внутри немного потеплело. Перезвон церковных колоколов заглушал заунывный гудок поезда пенсильванской линии. Снег с дождем барабанил по окнам. Кул прошелся взглядом по своим картинам на стене, по невзрачной мебели, пытаясь вернуться к реальности. Девушка молчала. Он все еще не в состоянии был осознать, что Гидеон в тюрьме, центральноамериканском застенке. Трудно было во все это поверить, особенно в то, что Гидеон обречен до конца дней торчать за решеткой.

Когда он вспомнил о человеке с ножом, ему стало понятно поведение девушки, осторожно приподнявшей угол шторы и поглядевшей вниз на улицу. Она тут же снова его опустила и сообщила:

– За нами кто-то следит.

Кул подошел к окну и выглянул на улицу. В два часа ночи вряд ли кого-то выманишь под дождь и снег. Однако у дверей подъезда на противоположной стороне улицы он разглядел силуэт человека. Полной уверенности не было, пока разгоревшийся огонек сигареты, когда человек сделал затяжку, не развеял все сомнения. Кул обернулся к Серафине Дельгадо.

– Кто это?

– Рамон, конечно.

– Что нам с ним делать?

– Пусть торчит там. Он любит холод не больше меня. Но будет мерзнуть, пока не решит, что ему делать.

– А потом?

– Сделает то, что считает своим долгом.

– И в чем состоит его долг?

– Он должен вас остановить, чтобы вы не пришли на помощь брату. – Девушка говорила с трудом, ее трясло. – Можно мне еще немного бренди?

Он снова наполнил стаканы ей и себе. Но сам пить не стал.

– Вы сказали, Гидеон убил вашу сестру.

– Его в этом обвиняют. Но он этого не делал.

– Но был ли Гидеон... Гидеон с вашей сестрой...

– Да, они были любовниками.

– Тогда кто ее убил?

– Я этого не знаю.

Теперь она заговорила без прежней сдержанности, словно карауливший на улице Рамон оставлял слишком мало времени.

Кул старался представить себе столицу Гватемалы. Тихий городок высоко в горах, где на современных улицах кипели политические страсти, подпитываемые прибылью от бананов, кофе и бокситов, добываемых в высокогорных копях. Гидеон стал главным инженером "Майя Боксит Компани" и пользовался популярностью повсюду как среди гватемальцев, так и среди местных американцев. Семейство Дельгадо принадлежало к высшим, правящим слоям здешнего общества и гордилось своим кастильским происхождением. Жизнь текла тихо и размеренно, пока на сцене не появился Гидеон. Сестра Серафины, Мария, совсем не походила на нее, – так утверждала девушка. Мария была энергичной, очень красивой, умной и властной.

– Я никогда ее не любила, – созналась Серафина.

– Почему?

– Мы были слишком разными, причем во всем. Может быть, меня вы назвали бы легкомысленной... Я люблю посмеяться, хотя давно не приходилось. С Марией же нужно было всегда быть серьезным и держать руки по швам. Она была девушка с амбициями.

Вероятно, в ней было немало и чисто женских достоинств, если уж Гидеон в нее влюбился, – подумал Кул, однако перебивать не стал. Лишь через некоторое время он наконец спросил:

– А каким образом убили Марию?

– Полиция обнаружила тело в ее бунгало возле Сан-Хосе. Ее убили тремя выстрелами. Гидеона тут же арестовали. Ведь он сидел рядом с ее телом. Естественно, это выглядело очень подозрительно.

– Вы его видели после ареста?

– Нет.

– А посол Тиссон?

– Никто не видел вашего брата, сеньор.

Кул внимательно вглядывался в лицо девушки, удивляясь, что она так спокойно обсуждала смерть сестры.

– Но вы уверены, что Гид невиновен.

– Да, конечно.

– У вас есть какая-то версия? Кто бы мог убить вашу сестру?

Она пожала плечами.

– Кто знает? У нее хватало врагов.

Он в замешательстве снова подошел к окну и внимательно осмотрел улицу. В дверях на противоположной стороне по-прежнему маячил силуэт. С Честнат-стрит свернула машина и медленно, не останавливаясь, проехала мимо дома. Он смотрел вслед, пока она не свернула за угол и не исчезла из вида.

– Рамон все еще там? – спросила девушка.

– Да.

Теперь он знал, что собирается делать. Нужно перейти улицу и потребовать ответа от затаившегося снаружи врага. Его взгляд упал на сломанный замок письменного стола и он вспомнил, что хотел спросить.

– Вы не сказали мне всего. Так и не объяснили, зачем приехали сюда, почему Рамон торчит снаружи и почему мою квартиру обыскали. Ведь обо всем мне можно было сообщить в письме или по телефону.

Она покачала головой, длинные каштановые волосы заиграли в свете лампы.

– Это невозможно. Вы давно ничего не слышали о брате?

– Несколько месяцев. Мы редко переписывались.

– Несколько месяцев? Вы уверены?

– Конечно.

– Но Гидеон писал вам. Это точно. Он написал что-то важное и отправил вам для сохранности. Вот почему Рамон здесь – чтобы заполучить это письмо, даже если придется вас убрать.

Кул ощутил, как погружается в бездонную трясину.

– Что брат мог мне написать?

Серафина нахмурилась.

– Вы от меня скрываете? Вы должны были получить письмо.

– Нет, – покачал он головой.

– Поймите, Рамон – просто орудие, при помощи которого вас должны убрать. Как только я услышала, что его послали сюда, я решила опередить его и предупредить вас. Ради Марии. Ради Гидеона.

Его заинтересовало, а не спала ли Серафина с Гидеоном, как и ее сестра. Мысль эта странным образом его огорчала. Но спросил он о другом:

– Зачем Гидеону было писать мне что-то важное?

– Не знаю. Я не в курсе. Это Мария вечно затевала всяческие интриги, она была весьма честолюбива. Все это не по мне, так что я почти ничего не знаю. Но вы должны помочь Гидеону. Он в отчаянном положении, и даже не стоит говорить, что может с ним случиться.

У Кула пересохло во рту.

– Пытки?

– Очень может быть. Вполне возможно после всех тех ужасов, какие творились во время войны.

Она была права. Кул знал об этом с самого начала, и Гидеон нуждался в помощи. Но он чувствовал себя бесполезным, неспособным решить, что нужно делать. Будь замешан в дело кто угодно, но не Гидеон, он бы отмахнулся от всего как от плохой шутки, решив, что вся эта запутанная история затеяна ради обмана или шантажа. Хотя избирать его мишенью смысла не было. Отмахнуться от девушки и Рамона с его ножом означало зарыть подобно страусу голову в пески привычной жизни. А это уже невозможно.

Словно прочитав его мысли, девушка сказала:

– Вы ломаете голову, что можете сделать. Естественно, все кажется вам неправдоподобным. Но Гидеон не раз говорил о вас с такой братской любовью, словно чувствовал себя с вами одним целым. Он надеется на вашу помощь! Конечно, вам не стоит решать сразу. Подумайте до завтра. Может быть, тогда вы мне станете доверять.

– Почему вы считаете, что не верю вам сейчас?

– Вы соврали про письмо. Вы должны были его получить, а прикидываетесь, что ничего не знали. Этого просто не может быть. Вы не хотите показать письмо; возможно, это правильно, что вы относитесь ко мне с подозрением. Но я хочу, чтобы было иначе.

Он начал было протестовать, но замолчал, почувствовав, как шевельнулось внутри чувство осторожности. Едва заметная улыбка тронула губы девушки. Он ничего не знал о письме от брата. Однако девушка была убеждена в его существовании и жаждала его получить.

Кул наблюдал, как она снова подошла к окну и шепнула:

– Скоро все кончится... Рамон ушел.

– Тогда я отвезу вас в отель, – сказал Кул.

– Нет, я останусь здесь. Так безопаснее.

Она старалась говорить спокойно, но тронувший щеки легкий румянец противоречил внешнему безразличию. Кул едва сдержал улыбку, не желая, чтобы она подумала, что он смеется над ее смущением.

– Можете занять спальню. Я расположусь здесь, – он помолчал, потом внезапно спросил: – Вы меня не боитесь?

– Нет, вас – нет. Я вам доверяю. Вы брат Гидеона. – Ее карие глаза теперь были спокойны. – Для меня это более неловко, чем вы думаете. Но сейчас не время думать о любви. Да я и вообще о ней не слишком много знаю... – Она усмехнулась. – Наверное, я несу какую-то чушь?

– Ну что вы, – возразил Кул.

Она вздохнула:

– Я очень устала.

Пришлось Кулу снабдить ее своей пижамой и постараться навести хоть какой-то порядок в спальне. Дважды он подходил к окну, но Рамон исчез. Раздеваться Кул не стал. Он выключил свет, сел в кресло и закурил. Из-под плотно прикрытой двери спальни пробивался бледный лучик света, доносившийся звук шагов девушки по комнате дразнил воображение. Впервые за несколько часов он вспомнил о жене.

Серафина открыла дверь спальни и остановилась на пороге. Пижама была ей слишком велика и делала похожей на ребенка. Но свет за спиной четко выделял тело цветущей женщины, подчеркивая его нежные округлости и впадинки.

– Простите, ванная?

– В конце коридора.

Она ускользнула из потока предательского света. Он сидел и молча курил. Кулу казалось, что ее слишком долго нет. Он удивлялся ее заботе о Гидеоне. Пролететь три тысячи миль за помощью! В голове роились вопросы, но он держал их при себе. Когда Серафина вернулась, он заметил, что подобрав кверху волосы, она обнажила изящные розовые уши и подчеркнула великолепную гордую шею.

– Вы спать не собираетесь?

– Пока нет.

Она замялась.

– Я вам мешаю?

– Я думаю о Гидеоне, – буркнул он.

– Но вам нужно отдохнуть. Завтра трудный день.

– Все будет в порядке, – успокоил он.

Она застыла в нерешительности, что-то неопределенное витало в воздухе, казалось, миг – и разразится вспышкой страсти. Однако он знал, что если он сделает хоть движение, она отступит. До него долетал тонкий аромат ее духов.

– Спокойной ночи, – шепнула она. – Спокойной ночи, и спасибо...

Свет в спальне погас. Он водрузил ноги на стол и вернулся мыслями к Гидеону. Внешне никто из них никогда не выказывал особой привязанности друг к другу, но, казалось, Гидеон был неотъемлемой частью его я, хранящей общую память о детстве и школьных годах. Разница в два года стала совсем незаметной, когда они выросли. Сейчас Питер испытывал глубочайшую привязанность к брату и знал, что пойдет на любые испытания, чтобы тому помочь.

Он не заметил, как заснул. Потом Кул удивлялся, что вообще заснул. Как ни странно, его неровная дремота была пронизана мечтами об Элис. Проснувшись, он лишь горько усмехнулся: после того, что он натворил, между ними все кончено. Во сне Питер вновь пережил тот миг, когда он ею овладел, увидел бледное лицо, разглядел потрясение, горечь и ненависть в глазах. В ушах звучал ее осуждающий голос. Однако был момент, когда она сама рвалась ему навстречу и жаждала того, что он давал, как будто он разбередил нечто живое в ее холодном, ледяном естестве.

Он ерзал в кресле, отдавшись мечтам, и не услышал шума за входной дверью. Когда же окончательно проснулся, было слишком поздно: Рамон проник в квартиру.

Кул вспомнил о сломанном замке в двери и проклял свое легкомыслие. Над ним нависла темная фигура с занесенной рукой. Времени для раздумий не оставалось. Его реакция была машинальной, как в продолжавшемся кошмаре сновидений. Он оттолкнулся от кресла, головой и плечом ударив в сторону противника.

Мужчина захрипел, что-то сверкнуло и со свистом прорезало тьму, но Кул уже стоял на ногах, ощущая обрушившийся на него вес мужчины. Тот пальцами пытался ткнуть ему в глаза. Кул ощущал запах сырости, исходивший от его шерстяного пальто.

Рамон был силен и ловок, как пантера. Попытка сбить его с ног не удалась, он вывернулся и метнулся в сторону спальни. Их шумное дыхание наполнило комнату.

– Рамон! – окликнул Кул.

– Вы знаете мое имя, сеньор?

– Брось нож!

– И не подумаю, сеньор.

Они уставились друг на друга, Кула со сна еще пошатывало. Свет из окна падал на лицо латиноамериканца – грубоватое, но симпатичное. Он ухмыльнулся Кулу и схватился за ручку двери в спальню.

– Минуточку, – остановил его Кул. – Чего вы хотите? И почему охотитесь за мной?

– Вы знаете, что мне нужно. Может быть, раньше и не знали, но после разговора с сеньоритой Дельгадо вам должно быть все ясно. Она сказала вам, что мне придется вас убить, сеньор?

– Это вы перерыли мою квартиру?

– Я.

– Что вы искали?

Рамон негромко рассмеялся. Нож сверкал в его руке подобно блику пламени.

Дверь за его спиной открылась, в дверном проеме появилась Серафина. В тот миг, когда внимание мужчины отвлеклось, Кул метнулся к руке с ножом. Но успел одолеть только половину расстояния, как Рамон вновь повернулся к нему лицом. И все же Кул успел схватить и вывернуть его запястье.

Толку от этого было немного, однако от его стремительного натиска Рамон ударился спиной о стену. Девушка что-то негромко прошипела по-испански. Похоже, все они старались никого не разбудить и не поднять тревогу.

Кулу удалось заломить руку противника за спину. Рамона был фунтов на двадцать тяжелее, и слишком много лет прошло с тех пор, когда Кул занимался в колледже борьбой. И все же кое-что из давних навыков вернулось, – он нашел болевую точку.

Рамон всхлипнул от боли и попытался вырваться из его хватки. Сверкнувший нож прорезал зыбкий мрак. И тут же Кулу удалось схватить запястье врага обеими руками и рвануть вниз. Девушка снова что-то прокричала. Он почувствовал, как кулак Рамона со страшной силой угодил в живот, и на мгновение весь мир превратился во взрыв боли. И снова враг нанес удар, но не такой сильный. Судороги боли сотрясали его, однако Кул не подпускал к себе нож, дергая запястье врага вверх и вниз.

Рамон тяжело дышал ему в лицо, Кул видел ручьи пота, стекавшие по его щекам. Внезапно он подсек противника, швырнул его на пол и навалился сверху. Распластанный на полу, тот сразу стал беспомощным. Конвульсивно дергаясь, Рамон проткнул рукав Кулу, задев мышцу. Боль заставила Питера сильнее надавить на руку врага. В этой молчаливой борьбе не было пощады. Рамон пришел убить его. Причина не имела значения.

Он почувствовал первобытную злобу в своих мускулах и в клокотавшей крови и готов был уничтожить нападавшего. Мрак будто толстым одеялом укутывал их молчаливую борьбу. Нож снова угодил в него, он ощутил на пальцах кровь и собрал последние силы.

Слабый хрип вырвался из разинутого рта Рамона. На смуглом лице странно блеснул золотой зуб. Судорога свела распростертое под Кулом тело. И – тишина.

Последний хрип все еще стоял в ушах Питера, когда он поднялся с обмякшего тела врага, хватая полной грудью воздух.

– Вы в порядке, сеньор? – донесся голос девушки.

Голос звучал неожиданно мягко и высоко, почти жалобно. Кул кивнул, оторвался от пола и, чуть пошатываясь, выпрямился во весь рост.

– Рамон! – окликнул он.

Тот не пошевелился.

– Вставай! Вставай, Рамон!

Враг недвижимой кучей хлама оставался на полу. Кул взглянул на свою правую руку. Пусто. Но всего несколько мгновений назад он ухитрился овладеть ножом! Он постарался вспомнить, что произошло потом. Но не получалось.

– Рамон, – позвал он снова.

Серафина коснулась его руки.

– Он мертв?

В раскрытом рту врага блестел золотой зуб – пятнышко светлого металла под тонкими темными усиками. Лицо свела гримаса смерти. И тут же он увидел нож, торчащий из груди мужчины.

Страх прошиб его, подобно мощному удару в живот, вызвав приступ тошноты. Кул задрожал. Серафина снова коснулась его и попыталась успокоить.

– Вы ничем ему не поможете.

– Он мертв, – выдавил Кул.

– Он или вы, понимаете? Он был наемным убийцей, нанятым, чтобы убить вас.

– Но почему? – воскликнул Кул.

– Теперь это не имеет значения, – сказала девушка.

Он взглянул на нее.

Она невозмутимо разглядывала мертвое тело на полу. Серый призрачный свет, струившийся сквозь стекла окон, казалось, чуть шевелил ее губы. Все кончилось. Он удивленно смотрел на свою руку, с пальцев которой капала кровь. На полу, под мертвым телом, крови было больше, гораздо больше. И она все прибывала, пока жизнь покидала тело.

Девушка взяла его окровавленную руку прохладными нежными пальцами.

– Пойдемте со мной. Вы ранены.

Он позволил увести себя в ванную, но двигался боком, не в силах отвести взгляд от убитого им человека.

 

Глава 5

Серафина быстро и ловко распорола рукав его рубашки, обнажив рану на плече. Казалось, она хорошо знает, что делает. Если вид его окровавленной плоти и волновал ее, она не подавала виду.

Кул вздрогнул, когда тампон с йодом ожег рану, но промолчал. Девушка тоже все делала молча. Как будто они сговорились отложить тот момент, когда им неизбежно придется решать, что делать дальше. Сейчас он был не в состоянии решать что бы то ни было. Первые минуты он все ждал, что появятся проснувшиеся соседи по площадке. Казалось просто невероятным, происходившая в его квартире борьба не нарушила ничей сон, что никто не поинтересовался неожиданным ночным гостем.

Кул вспомнил о полиции. Нужно позвонить, сообщить о случившемся. Но сейчас он следил за игрой света на распущенных волосах Серафины. Едва заметная морщинка залегла между ее нахмуренными бровями.

– Рану нужно зашить, – сказала она. – Но на это нет времени. Придется наложить тугую повязку, чтобы все заросло.

– Ладно, – согласился он.

– Очень больно?

– Нет.

Тут он вздрогнул, подумав: я убил человека. Пожалуй, мысль об этом больнее, чем полученная рана. Шесть часов назад я еще ни разу не преступал закон. Потом – Элис, а теперь – убийство.

– Держитесь, – сказала Серафина.

Он не мог унять дрожи.

– Пожалуйста, – попросила она.

Ее сильные руки туже стягивали повязку. Кровь расплывалась на ней темным пятном, просачиваясь сквозь рыхлую ткань. Она снова и снова обматывала его руку, пока кровь сочиться не перестала. Потом взяла полотенце и вытерла потеки крови на его предплечье, смыла кровь с его пальцев. Он вдруг почувствовал странную с ней близость. Ближе, чем с кем-нибудь еще. Конечно, это просто нервы, нормальная реакция на ее заботу.

Как бы он хотел, чтобы прекратилась бившая его дрожь!

– Спасибо, – поблагодарил он.

– С вами все в порядке?

– Да.

Она встревоженно смотрела на него.

– Рамон вас ранил?

– Да.

– Я вас предупреждала. Он собирался вас убить.

– Неважно, он сам... – Кул запнулся, не в силах выразить ту тяжесть, которая легла на его душу. Он посмотрел на свои дрожащие руки и сказал себе, что он глупец. Что случилось, то случилось, он просто защищал себя, и смерть Рамона – несчастный случай. Нечего винить себя в случившемся. Да и никто его обвинить не сможет.

Зазвонил телефон в гостиной. Серафина отпустила его руку. В поднятых глазах он прочитал вопрос. Сквозь закрытые окна глухо доносился колокольный звон. Телефон продолжал звонить, долго и упорно, звонок за звонком разрывали тишину раннего утра.

– Это вас, – сказала Серафина.

– Нет.

– Нужно ответить.

Наверно, кто-то ошибся номером, – подумал Кул и вернулся в гостиную. Мертвое тело распростерлось на полу, он обошел его, не сводя глаз с рукоятки ножа. Кровь перестала течь. Мертвец лежал в темневшей луже крови, его застывшее в предсмертной ухмылке лицо уставилось в потолок.

Телефон снова зазвонил, и он поднял трубку.

Звонила Элис.

– Питер?

У него подкосились ноги.

– Да.

– Я тебя разбудила?

– Нет. Да.

– А я не могла уснуть, – казалось, она ищет подходящие слова. – Думала о нас.

– Я очень виноват, Элис. Мне нет оправдания. Я потерял голову. Надеюсь, ты...

– Не надо оправданий.

– Но я...

– Питер, нам нужно поговорить. Я должна тебе все объяснить. Сначала я была так зла, так ненавидела тебя, что готова была убить. Но это моя вина. Я не должна была за тебя выходить. Милый, я люблю тебя, но я тебе не гожусь.

– Нет, – возразил он.

– Правда, – ее голос окреп. – Я сама виновата. Но я рада, что заставила тебя это сделать.

Он не верил своим ушам.

– Питер, ты слушаешь?

– Да, – ответил он. – Я тебя слушаю.

– У тебя странный голос.

– Нет, со мной все в порядке.

– Ты уверен?

Он продолжал смотреть на мертвеца. В комнате появилась Серафина, большие карие глаза вопросительно уставились на Кула. Он снова повернулся к трубке.

– Сейчас я не могу с тобой поговорить, Элис. Срочно нужно кое-что сделать.

– Я сегодня тебя увижу?

– Думаю, да.

– В офисе? Или на ланче?

– Договорились.

Она явно была озадачена.

– Ты уверен...

– У меня все хорошо, – перебил он и повесил трубку.

Серафина улыбнулась.

– Любимая женщина?

Он поколебался, потом кивнул.

– Она не могла уснуть.

– По какой-то особой причине?

На него напал приступ безумного смеха.

– Да. Мы прошлой ночью... поняли друг друга.

– Ладно, пойдемте позавтракаем и обсудим, что делать.

– Я не смогу есть, – сказал Кул.

– Придется, – пожала плечами Серафина.

После кофе ему стало лучше. Он продолжал думать об Элис, гордой красавице, всю жизнь уверенной в своей необыкновенной красоте и способности подчинять мужчин одними внутренними достоинствами – много обещая и ничего не давая. Прошлой ночью она впервые испытала отпор, мятеж, насилие. Ему казалось, что он теперь понимал ее гораздо лучше, однако смысл телефонного звонка до конца так и не разгадал. Казалось, теперь она должна была его возненавидеть, но признаков ненависти в ее голосе он не уловил. Что-то там было, но что – осталось тайной.

Кул решил пока отбросить эти мысли и прислушался к Серафине.

– Рамон – это неважно, – говорила она. – Вы должны думать о Гидеоне. Вашем брате Гидеоне, который в этот момент в руках людей, пославших сюда Рамона, чтобы вас убить. Все остальное неважно.

– Я должен сообщить в полицию, – сказал Кул.

– Нет. Уж этого точно делать не стоит.

– Но я не могу оставить все как есть.

– Подумайте немного, – настойчиво попросила она. – Если вы позвоните в полицию, вас лишат свободы передвижения, пока будет продолжаться следствие и пока не рассмотрят дело. Тянуться это может очень долго. За это время Гидеон может погибнуть. Вам ведь не разрешат покидать город, верно? А любое промедление опасно.

Об это Кул не подумал. Его удивили ее холодная логика и уверенность в том, что он поступит так, как она скажет. Она убеждена, что он поедет с ней. И Кул подумал: учитывая, что случилось у них с Элис, может, это и к лучшему? Но оставлять здесь мертвеца было невозможно. Раньше или позже труп найдут и полиция потребует от Кула объяснения его поспешного бегства. Смерть Рамона – это несчастный случай, разумеется, со стороны Кула – самозащита, и трудно будет убедить полицию выдать его Гватемале, если оттуда последует запрос. Однако Серафина тоже была права. Зная извилистые пути закона, он мог предположить, что пройдут долгие недели, прежде чем он получит разрешение покинуть страну. И эти недели для Гидеона будут означать нескончаемые муки, а возможно и смерть.

Он колебался. Время шло, холодные щупальца рассвета стали проникать во все углы квартиры. Мокрый снег перестал, зато собирался настоящий снегопад. В батареях звякнуло и забулькало – включили отопление. Он дрожал и думал о тепле, о весне, о яркой и насыщенной жизни, какую ему обещал Гидеон. И не думал, что когда-нибудь снова согреется.

Серафина заговорила снова.

– Конечно, вы хотите проверить мой рассказ. Я не обижусь. Можете позвонить в Вашингтон или связаться с Джорджем Тиссоном, послом в Гватемале. Пусть это поможет вам принять решение.

Он чувствовал себя беспомощным.

– Но что делать с Рамоном?

– Ничего.

 

Глава 6

Он не знал, что делать. Девушка рассказывала о Гватемале, в ее мягком, мелодичном голосе акцент был едва заметен. Но он не слышал ни слова из того, что она говорила. Его мысли вертелись вокруг мертвеца, била дрожь от предчувствия надвигавшейся катастрофы.

Снова он собирался позвонить в полицию, но тут же сознавал, что этим Гидеону не поможешь. Он легко мог вообразить, что сказали бы в полиции, представлял холодные и скептические взгляды полицейских.

– Кем был этот Рамон?

– Не знаю, – ответил бы он.

– Тогда почему вы его убили?

– Это была самозащита.

– Что он делал в вашей квартире?

– Не знаю.

– Что ему было нужно?

– Я не знаю.

– Он что-нибудь украл?

– Не знаю, не знаю, не знаю.

Кул посмотрел на лицо Серафины, безмятежное, словно вырезанное из слоновой кости на древней камее, и вспомнил улыбку на ее губах, когда она рассказывала о родине. Он допил кофе и пошел в гостиную. Там он остановился, будто натолкнулся на невидимую преграду, и взглянул на мертвеца. Наступал новый день, сырой и холодный. Он устал от этих холодных, унылых дней. В этот момент он жаждал солнечного тепла больше всего на свете.

Ты сбит с толку, – сказал он себе. Садись и подумай, приведи мысли в порядок. Ты теряешь время, а оно на вес золота.

Он слышал, как разносчик молока принес бутылки молодоженам, живущим в конце коридора. Бутылки позвякивали прямо за дверью, и дверь казалась сделанной из папиросной бумаги. Лишь эта тонкая преграда отделяла мертвеца от внешнего мира.

Дальше по коридору включили радио, и понеслась получасовая болтовня обо всем на свете, начиная с рекламы слабительных и кончая бесконечными несчастными случаями, причем назывались имена, явно придуманные в агентстве Джордана, – Кул эту кухню знал. Он чувствовал отвращение к той макулатуре, которую ему приходилось иллюстрировать. Ему стало стыдно. Он вспомнил приглашение Гида посмотреть солнечную страну и смуглых людей и поработать в свое удовольствие.

Внезапно дрожь прошла. Он снял трубку и объяснил телефонистке, что хотел бы поговорить с Джорджем Тиссоном, послом США в Гватемале. Ему обещали перезвонить. Не оставалось ничего другого, как просто ждать, и он вернулся к Серафине.

Она была уже одета и набросила пальто. Лицо ее переменилось. Рот сжался в тонкую линию, и во всем облике читалось раздражение. Она ударила кулачком в перчатке по разбросанным счетам и старым письмам на столе.

– Вы спрятали письмо Гидеона, – уверенно заявила она.

Он поинтересовался:

– Куда вы собрались?

– Мне нужно уходить.

– Нет.

– Мне нужно. Сейчас вы убедитесь, что я сказала правду. Только я очень прошу не называть моего имени мистеру Тиссону. Это вызовет лишнее беспокойство моих родных. Вы понимаете?

– Нет, не понимаю.

– А с вами трудно. Как с Гидеоном.

– Вы не сказали мне всего, – заметил он.

– Для этого будет время, когда мы найдем его письмо. Или после того, как вы решитесь мне его показать. Рамон письма не нашел, но оно должно быть здесь. Должно быть у вас.

– Почему вы так рветесь его заполучить?

– Вовсе не для меня, а ради вашего же блага и блага Гидеона.

Теперь голос ее звучал холодно, она нетерпеливо встряхнула головой.

– Я вас не понимаю. Рамону нужно было письмо, потому что в нем содержались факты, разоблачающие его нанимателей. Гидеон отправил их вам для страховки. Письмо должно было прийти к вам. Вы не могли его не получить. Я вас предупреждала насчет Рамона, я рассказала вам о Гидеоне, но вы мне не верите. Вы подозреваете, что Рамон и я из одной банды? И потому отказываетесь показать мне письмо?

– Его здесь нет, – возразил Кул.

Она вспылила.

– По-моему, вы просто дурак. Рамон пришел сюда за письмом. Он был готов убить вас, сами убедились. И ведь пытался, верно? Я знаю, что письмо у вас. Пожалуйста, дайте его мне.

Он промолчал, полез за сигаретой и продолжал обдумывать ситуацию.

Не похоже, что Серафина с Рамоном орудовали сообща, однако и оба хотели заполучить письмо Гидеона, которое якобы было отправлено ему. Желание поверить девушке мгновенно испарялось, едва он видел ее распаленное от гнева лицо. Что бы произошло, поверь Серафина, что он письма не получал письма? Пожалуй, она бы тут же оставила его один на один с полицией. А он нуждался в ее помощи. Он не мог рисковать упустить нужный шанс, а это может случиться, если она сейчас уйдет и не вернется.

Она ждала его ответа. Наконец он решился:

– Сейчас не до письма, как и не до Рамона.

– Насчет Рамона можете не беспокоиться, – фыркнула она. – Послушайте, мне нужно собрать вещи. Пора возвращаться домой.

– А мне вы поможете в сборах?

– Вы все же хотите поехать со мной?

– Я хочу помочь Гидеону.

– Вы сможете ему помочь, если дадите мне письмо.

Он покачал головой.

– Прошу прощения, но вы сами сказали, что смерть Рамона надолго задержит меня здесь и не позволит помочь Гидеону.

Она нахмурилась, но гнев уже прошел. Взгляд ее стал задумчивым, и вдруг она улыбнулась.

– Очень хорошо. Поедем вместе. Но вам придется скрыться от полиции. И принести письмо с собой.

– Посмотрим, – буркнул он.

Казалось, ответ ее удовлетворил, но вполне уверен он не был. Они вместе подошли к двери и прислушались. Там продолжало орать радио. Серафина колебалась.

– Если случится что-то непредвиденное, мы можем встретиться в городе? В "Бельвью-Стратфорд", около полудня?

Он кивнул.

– Внизу в холле. Отлично.

– И пожалуйста, ничего не предпринимайте насчет Рамона.

– Просто оставить его здесь?

– На время.

Она открыла дверь и выглянула в коридор, обернулась, улыбнулась и исчезла.

Он остался наедине с трупом.

И как только за девушкой закрылась дверь, Кул сказал себе, что не следовало отпускать ее одну.

Он взглянул на часы. Начало восьмого. Обычно он приходил к Джордану к девяти. Уйма времени.

Тут он задумался. Времени для чего? Он не знал, что делать. Что предлагала Серафина – про убийство забыть? То есть взять и просто сбежать? Он припомнил ее утверждение, что спасение Гидеона – самое главное, и для этого следует сделать все возможное. Но и сейчас он не был готов поверить ей до конца, настолько все казалось нереальным.

Он посмотрел на телефон: скорей бы уж он зазвонил.

Нужно было что-то делать. Нельзя торчать здесь в ожидании. Он направился к телефону, собираясь позвонить телефонистке и отменить заказ, но задумался. Если он свяжется с Тиссоном, тот разузнает о Гидеоне, и тогда он будет знать, что делать.

Заметив на рукаве кровь, Кул пошел в ванную смыть ее. Внезапно он вспомнил о сломанном замке на входной двери и вернулся. Старательно обходя мертвое тело, придвинул к двери маленький столик к двери, а затем для надежности подпер его креслом. Теперь, казалось, дверь надежно заперта. Он подергал за ручку – дверь не поддавалась. Теперь никто не сможет к нему войти незаметно.

Некоторое время он наблюдал за улицей, потом вернулся в ванную и принял душ. Горячая вода, затем холодная сняли усталость, Кул почувствовал себя бодрее. Дверь в ванную он не закрывал, чтобы слышать телефонный звонок, однако телефон молчал.

В восемь утра он оделся и упаковал чемодан, между прочими вещами сунув комплект для пляжа. Тут ему померещилось, что кто-то ломится в квартиру. Эти попытки явно начали предпринимать гораздо раньше, чем он что-то услышал. Кул замер, склонившись над чемоданом, и услышал едва уловимый скрежет ножек кресла и стола, медленно и осторожно отодвигаемых от двери. Его охватила паника.

Может быть, это вернулась Серафина?

– Кто там? – окликнул он.

Скрежет затих. Он опустил крышку чемодана и поспешил из спальни. Дверь была приоткрыта дюйма на три, мебель, которой он ее подпер, отодвинута. Ему показалось, что он увидел руку, державшуюся за край дверного косяка и мгновенно исчезнувшую, но он не был вполне уверен.

Никто не ответил. С лестничной клетки не доносилось ни звука. Он отодвинул стол и кресло и вышел в коридор. Там никого не было видно. Кул немного постоял, озадаченный и встревоженный. Кто-то пытался потихоньку проскользнуть к нему в квартиру; кто-то не подозревавший, что Кул остался там наедине с трупом Рамона. Это не могла быть Серафина, у той не было нужды проделывать такие трюки. К тому же она не могла так быстро вернуться. Или все же она? Может, она далеко и не уходила. Может быть, просто дожидалась поблизости?

Но почему? Никаких оснований для этого не было, и он выкинул Серафину из головы. Должно быть, это кто-то еще, знавший, что здесь произошло. Возможно, Рамон действовал не один; он совсем забыл спросить об этом Серафину. Вероятно, Рамон приехал сюда с напарником. И тот, зная, что Рамон вошел в здание несколько часов назад, забеспокоился.

Кула эта мысль тоже встревожила. Отсюда, из коридора, он притворил дверь, оставив только щель. Сквозь эту щель была видно часть гостиной. Не слишком большая, но вполне достаточная, чтобы разглядеть руку мертвеца со скрюченными пальцами и подсыхающий край кровавой лужи.

Он протиснулся назад в квартиру. Теперь об этом знал кто-то еще, кроме них с Серафиной. И снова он задумался о девушке. Он ничего о ней не знал. Все, что она рассказала, могло быть ложью. Но если это так, то все случившееся теряло всякий смысл.

Кул склонился над телом. Лицо мертвеца казалось по-своему красивым, хотя немного грубоватым. Кожа уже заледенела. В массивном перстне на левой руке сверкал рубин. Обручальное кольцо, – решил Кул и подумал, далеко ли отсюда его жена, знала ли она, что муж ее был наемным убийцей и сейчас лежит мертвый здесь, в городе, о котором она, вероятно, даже не слышала. Затем он начал быстро, но тщательно исследовать карманы Рамона. Нашел кольцо для ключей, небольшую дубинку, еще один нож, несколько серебряных монет и гватемальские банкноты – шестьдесят кетсалей – вперемешку с мелкими американскими купюрами.

Он сунул все обратно, решив, что во всяком случае Серафима не солгала, что они прибыли из Гватемалы. Отвернув борт пальто, во внутреннем кармане он нашел бумажник. Паспорт был испещрен печатями и визами. Рамон Гомес. С фотографии смотрело лицо мертвеца.

Кул хотел было забрать паспорт, но потом положил обратно. Испанского он не знал и из бумаг мало что смог понять.

Потом, отчаянно вспотев, взвалил тяжелое негнущееся тело на плечо, собираясь вынести его из квартиры. Средь бела дня это было нелегко. Далеко с ним уйти он не мог, но хотя бы вынести из дома и то лучше, чем оставлять на ковре в своей гостиной. Вынести, скажем, на пожарную лестницу. Если его найдут там, никто не смог бы найти связь с ним, с Кулом. Во всяком случае, не сразу.

Коридор в кухню оказался слишком узок, ноги мертвеца царапали по стенам, а потом зацепились за дверь ванной, так что Кул едва устоял на ногах. И тут зазвонил телефон.

Кул замер.

Телефон зазвонил снова.

Весь мокрый от пота, Кул опустил тело, и голова Рамона глухо стукнула о пол. Споткнувшись о раскинутые ноги, он добрался до телефона только после четвертого звонка.

– Алло!

В ухо ворвался далекий шум, затем голос телефонистки:

– Минуточку, пожалуйста. Соединяю с Гватемалой...

Кул ждал, обливаясь холодным потом и косясь на входную дверь. Из трубки доносился треск и чьи-то голоса. Он прижал трубку к правому уху и, достав носовой платок, вытер лицо и рот.

– Мистер Тиссон? – спросила телефонистка.

– Я звоню Джорджу Тиссону, американскому послу, – сказал Кул.

– Да, я знаю. Минуточку.

Удивительно отчетливо и громко хлынул поток испанских слов. Мужской голос говорил резко и властно, но, поскольку язык был испанский, Кул позволил себе немного расслабиться. Внезапно в трубке все стихло.

– Девушка, – окликнул Кул.

– Минутку.

На его часах была почти половина девятого. Он думал о Гидеоне, думал об Элис. О том, что сделал с ней, наверное, сто лет назад. И продолжал вслушиваться в гудевшую трубку. Тут мужской голос произнес:

– Алло! Алло!

– Мистер Тиссон?

– Это Вашингтон?

– Нет, – поспешил ответить Кул. – Послушайте, мистер Тиссон, я звоню из Филадельфии. Я – Питер Кул, брат Гидеона Кула.

– Это не Вашингтон?

– Нет, я же говорю...

– Я пытался связаться с Вашингтоном, – голос Тиссона звучал огорченно, но бесконечно терпеливо. – Кто вы? И что вам нужно?

– Я – Питер Кул. Звоню по поводу моего брата Гидеона Кула. Он там у вас в тюрьме.

– Кто?

– Гидеон Кул. Вы меня слышите?

– Вполне прилично. Но я ничего не могу сделать.

– Что вы хотите сказать?

– Гидеон Кул в руках местных властей. Его обвиняют в тяжком преступлении. Вы говорите, вы его брат?

– Да.

– Я ничего не могу сделать. Его обвиняют в убийстве.

– Вы видели его после ареста?

Последовала пауза.

– Нет, не видел.

– Но почему?

– Ну, я... вам не понять.

– У него есть адвокат?

– Не могу сказать. Довольно трудно, понимаете...

– Что вы сделали, чтобы ему помочь? Когда будет суд?

– Я не вполне уверен, что он будет. – Голос посла был холоден и отстранен. – Здесь все иначе, мистер Кул. Конечно, ваш брат – американский гражданин, но он нарушил местные законы. И, разумеется, убийство здесь наказывают так же строго, как у нас.

– Вы хотите сказать, что у Гидеона нет никаких гражданских прав?

– Никто вам этого не скажет.

– Значит, вы ничего не собираетесь делать?

– Мы сделали все, что могли. Естественно, мы постараемся... – голос старался успокоить, и Кул слушал его, уже не стараясь понять, ибо знал главное: Тиссон ничего делать не собирается.

Он перебил посла:

– Я понял, мистер Тиссон. И еду к вам.

– Разумеется, если вы полагаете это свои долгом. Но здесь вы ничем не поможете. Я сделал все, что мог, и нет никакой необходимости...

– Я смогу нанять ему адвоката?

– Полагаю, да.

– Что вы имеете в виду?

– Мистер Кул, ни один местный юрист за это дело не возьмется. Ваш брат совершил убийство. Сомневаться в этом не приходится.

– Он признался?

– Нет, но...

– Откуда вы все это знаете, если его даже не видели?

– Ну, я подумал...

Кул бросил трубку.

В нем словно волны разбушевавшейся реки вздымался гнев, готовый выйти из-под контроля. Он снова взглянул на тело Рамона, и в его взгляде горечь мешалась с ненавистью. Гидеона собирались убить, и причину никто объяснить ему не мог. Он знал, что Гидеон никого не убивал, таких наклонностей у него и в помине не было. Слова Тиссона не имели значения. Серафина считала точно так же; он ни миг не усомнился в этом.

Теперь он знал, что должен делать, но оставалось слишком мало времени.

Вернувшись к мертвецу, он с трудом потащил тело к черному ходу, откуда дверь выходила на площадку пожарной лестницы. Площадка приходилась на двоих – Кула и молодую пару Пауэллов. Молодожены к этому времени обычно уходили на работу. Он подождал, прислушиваясь к звукам из соседней кухни, но ничего не услышал. Открыв дверь, он вытащил труп наружу.

На улице было холодно и сыро, явно ниже нуля. Задняя стена выходила на маленький двор и проулок за ним, а дальше были окна противоположных домов. Кул смотрел на пустые глазницы окон и ощущал себя беспомощным, как муха на булавке. Но уж лучше оставить труп здесь, чем у себя в гостиной. Он пристроил тело за легкой металлической оградой – неприятный сюрприз для Пауэллов, но ничего другого придумать не удалось.

Вернувшись в гостиную, маленьким ковриком он прикрыл кровавую лужу. Выглядело не здорово – как пластырь на пальце. Еще больше крови оказалось в коридоре, по которому он тащил тело, и не было иного способа уничтожить следы, кроме как соскрести и смыть все это, но у него не было ни щетки, ни ведра. Этим занималась его уборщица, приходившая раз в неделю.

Внезапно Кул понял, что все его старания без толку, и раздражение и гнев сразу испарились, осталось только безнадежное отчаяние.

Вновь зазвонил телефон. Это могли быть Серафима или Тиссон. Но оказалась Элис.

– Пит? Я рада, что ты еще дома. Боялась, ты уже ушел на работу.

Он начал было говорить, что и не собирался, но спросил:

– А в чем дело?

– Хочу с тобой поговорить, только и всего.

– Что толку, – сказал Кул. – Я же извинился, хотя и понимаю, что слишком виноват. Это было непростительно.

– Ты в самом деле сожалеешь?

– Нет, – буркнул он. Ему показалось, что она рассмеялась.

– Позволь мне пригласить тебя на завтрак, милый. Твое опоздание я объясню.

– Элис, я не могу. Что-то случилось с моим братом Гидеоном, и я не могу даже выбраться в город.

В ее голосе звякнул металл.

– Через пятнадцать минут я буду у тебя.

– Нет, Элис!

Она повесила трубку, он тоже. Пятнадцать минут... Она достаточно упряма.

Казалось, его затягивает в нарастающий водоворот, и бороться с этим – все равно что пытаться остановить океанский прилив. Он схватил шляпу и пальто и поставил мебель на место. За исключением ковра, комната выглядела вполне естественно. Кул запер стол, окинул взглядом на прощание свои картины и подумал, когда увидит их еще. Потом пересчитал деньги в бумажнике и нашел там меньше тридцати долларов. Придется заглянуть в банк.

Он все еще стоял у окна, когда увидел перед домом полицейскую машину.

 

Глава 7

Кто-то вызвал полицию... Он вспомнил, как легко Серафина ускользнула от проблем с телом Рамона Гомеса. И был еще один человек, который раскрыл дверь достаточно широко, чтобы увидеть труп в его квартире. Кул покачал головой. План разрабатывать придется позже.

Он проследил, как двое полицейских вылезли из патрульной машины и вошли в их подъезд. Тогда он вышел из квартиры и, миновав лифт, стал спускаться по лестнице.

Лифт пошел наверх, едва он только миновал последний пролет лестницы и начал спускаться в вестибюль. Кул полагал, что оба полицейских поднимаются наверх, но увидел, что один остался входа и грел руки на батарее парового отопления. Тут же крутился почтальон, опуская письма в прорези почтовых ящиков.

Он не колебался. Отступать слишком поздно. И почтальон, и полицейский повернулись в его сторону, а он заставил себя неторопливо шагать к выходу. Почтальон его знал, и если окликнет, полицейский тоже будет знать.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался почтальон.

Кул кивнул и приостановился. Странно, если бы он прошел мимо, не захватив своей почты. Тем более, там могло быть письмо от Гидеона, которым интересовались слишком многие.

Он задавал себе вопрос, что делает другой патрульный наверху. Сейчас он должен быть у двери его квартиры. Возможно, постучит, немного подождет, потом проверит замок и увидит, что он сломан.

Оставшийся внизу полицейский внимательно его разглядывал, холодно и бесстрастно, как, делают все полицейские. Кул спросил почтальона о своей почте, тот протянул несколько конвертов. Кул поблагодарил и прошел мимо патрульного, взглянувшего на имя и адрес на верхнем конверте.

Он ожидал, что полицейский тут же предложит ему остановиться. Но этого не случилось. Через входную дверь прорвался ледяной ветер с улицы. Он оглядел второй конверт. Там, кроме адреса, ничего не было.

Он был уже на улице, миновав двойную стеклянную дверь, когда, обернулся и увидел, что полицейский о чем-то спрашивает почтальона. Тут Кул ускорил шаг, спеша свернуть за угол. Он знал, о чем спрашивал полицейский. Уже на углу он услышал, как его окликают, и побежал.

До стоянки такси было не меньше двух кварталов, так что он пересек улицу перешел на шаг перед входом в гараж Маркуса. Тот протянулся до Честнат-стрит, и другой его выход находился в соседнем квартале. Кул закрыл за собой дверь и вдохнул запах бензина и смазки. Снаружи прохаживался патрульный полицейский. Сзади раздался голос хозяина:

– Чем могу служить, мистер Кул?

– Моя машина готова?

– Пока нет. Мы договорились на начало будущей недели, мистер Кул.

– Я знаю, но...

– Вы собираетесь уезжать?

– Не знаю, – протянул Кул. – Вы говорите, на следующей неделе?

– Я думал, мы договорились.

– Ладно, – вздохнул Кул.

Хозяин гаража равнодушно взглянул сквозь грязное окно на полицейского, нерешительно топтавшегося у входа. Кул отвел от него взгляд, опасаясь проявить излишний интерес.

– Ладно, – повторил он, и слово это эхом раскатилось по гаражу.

Затем он зашагал к противоположному выходу – и тут же весь покрылся холодным потом. Он вспомнил, что оставил в квартире собранный чемодан; полицейские его уже нашли и знают, что он задумал бежать. По легкой летней одежде, которую он положил с собой, нетрудно догадаться, что путь лежит на юг. И с этим уже ничего не поделаешь. На этот раз он не блеснул умом.

На захудалой Маркет-стрит ничего подозрительного он не заметил, но решил не брать такси, а поднялся на платформу наземной железной дороги. На ледяном ветру пришлось намело ждать древнего громыхающего поезда. Кул поспешил вскочить в вагон и затесаться в толпу.

Примерно в пять минут десятого он вошел в банк, снял шестьсот долларов со своего чекового счета и еще пятьсот – из сбережений. Он боялся, что если попросит больше, это вызовет ненужные вопросы и подозрения. Половину он взял пятидесятидолларовыми купюрами, а остальное – двадцатками и десятками.

Кул повернул на юг по Брод-стрит в сторону Пайна. Интересно, сколько времени понадобится полиции, чтобы объявить розыск. И хотел бы он знать, что произойдет, когда Элис придет к нему в квартиру. Разумеется, ему не хотелось вовлекать ее в эту историю.

Он не забывал о письме, которое Серафина считала таким важным. Возможно, оно пришло в контору? Гидеон вполне мог его послать по адресу агентства Джордана. Сейчас было рискованно там появляться, но вещь прошло каких-то полчаса, как полиция попала в его квартиру? Кул заставил себя не паниковать и прикинул скорость, с какой могли работать полицейские. Не стоило пренебрегать ни одним шансом заполучить письмо.

Теперь он знал, что делать.

Поскольку он убил Рамона Гомеса, его будут преследовать. Ему же нужно любым способом добраться до Гидеона. Независимо от того, насколько терпимой окажется полиция, с него потребуют объяснения случившемуся, а ничего вразумительного он сказать не сможет. Ответ знал Гидеон, и чтобы его получить, следовало найти брата.

Кул миновал отель "Бельвью-Стратфорд", даже не остановившись посмотреть, ждет ли Серафина. Он спешил в агентство Джордана.

Секретарша мисс Экклз как всегда одарила его белозубой улыбкой.

– Доброе утро, мистер Кул.

Он кивнул, довольный обычным беспорядком в длинном коридоре за чопорно прямой спиной мисс Экклз.

– Есть почта?

Она ответила, что почту ему уже должны были доставить.

Он миновал мисс Экклз, потом кабинеты руководства агентства Джордана. Отдел художественного оформления помещался сразу за поворотом коридора. Дик Стрэнг окликнул его и поинтересовался рекламой к выставке зубной пасты. Кул буркнул, что сейчас вернется, и поспешил в свою студию.

Здесь еще никого не было. Его стол для эскизов и мольберт располагались против окон, незаконченная акварель пришпилена к мольберту, материалы для будущих эскизов ожидали воплощения на столе.

Почта уже лежала на стеклянной подставке. От Гидеона ничего не оказалось. Кул нахмурился, раздумывая, где может быть письмо. Что, если его доставят после обеда? Однако так долго ждать он не мог. Через час-другой следует быть уже в пути, наращивая отрыв от полиции.

Он полез в тумбочку и перерыл всю сваленную грудой старую корреспонденцию. На это ушло несколько минут, и он нашел, наконец, то, что искал – письмо от Гидеона двухлетней давности. Отчетливый почерк отлично читался, да и штамп на марке "Почта Гватемалы" еще прилично сохранился. Кул нахмурился, взял тюбик клея, снова заклеил конверт и положил его в карман пальто.

Зажужжал зуммер, Кул нажал кнопку на столе.

– Пит? Мистер Джордан срочно хочет вас видеть.

– Спасибо, – буркнул он.

Его совсем не улыбалось тратить время на Хэнка Джордана. Из-за двери Дика Стрэнга доносился шум спора, но голоса затихли, когда он проходил мимо. Уж не обо мне ли разговор? подумал Питер. Когда он вошел в приемную, мисс Экклз казалась испуганной.

– Вы уходите, мистер Кул?

– Только на минутку.

– Но мистер Джордан...

– Он может подождать.

Лицо секретарши исказил благоговейный ужас, и тут же он услышал, как за спиной открылась дверь, и Хэнк Джордан окликнул его по имени. Кул обернулся к седовласому мужчине.

– Заглянете на минутку, Пит?

Выбора не оставалось, и он кивнул. Хэнк Джордан в безупречном сером в полоску костюме и бордовом шелковом галстуке прошел по ворсистому ковру к своему огромному столу. Из окон кабинета открывался вид на линию горизонта и двойные башни моста через Делавэр. Обшитый деревянными панелями кабинет пропах дорогими сигарами. Джордан был человеком прямым и сердечным, спокойно и деловито заправлявшим своим беспокойным хозяйством. Большие серые глаза – вот, кажется, единственное, что роднило его с Элис.

– Садитесь, Пит.

– Хэнк, я сейчас очень занят, и...

Джордан возразил:

– Мы постоянно слишком заняты, и потому часто не замечаем важных вещей. Я собираюсь говорить не о вашей работе. Пит. Она замечательна. Но есть более важные вещи. Я имею в виду Элис.

Кул сел.

– Продолжайте.

– Она слишком много для меня значит, Пит.

– Естественно.

– И, надеюсь, немало значит для вас.

– Верно, – согласился Кул.

– Вы собираетесь пожениться, – это выглядело скорее констатацией факта, а не вопросом. – Она вас любит, и вы, похоже, отвечаете ей тем же.

– Не думаю, что Элис...

Джордан отмахнулся.

– Что у вас произошло прошлой ночью?

– А разве Элис вам не рассказала?

– Впервые в жизни я видел ее такой, как нынче утром. У меня есть на сей счет кое-какие мысли. Только поймите меня правильно. Роль придирчивого брюзги не для меня. Просто вам нужно кое-что знать про мою дочь, чтобы ее понять. Мне очень трудно говорить об этом. А вы, похоже, сегодня несколько сконфужены.

Кул молчал, и Джордан продолжил:

– Элис – хорошая девушка, но дело в том, что ребенком она получила довольно серьезную психическую травму. Я полагаю, вам об этом можно рассказать. И у нее возник невроз на почве секса.

Голос Хэнка дрогнул, затем он продолжал:

– Вы должны это знать; я думаю, в будущем это вам поможет. Когда я увидел, в каком состоянии она была утром, то сразу догадался, что могло произойти прошлой ночью. Вы совершили ошибку, но это не ваша вина. Теперь вы знаете, что с ней не все в порядке.

Джордан смотрел спокойно и дружелюбно. Кул ощущал, как у него внутри растет груз вины и гнев на собственное неведение. Мог бы и сам догадаться...

– Лучше расскажите мне все без утайки, Хэнк, – попросил он.

– Рассказывать особо нечего. Когда Элис было шестнадцать, у нас служил садовник. Симпатичный парнишка казался воплощенной порядочностью. Элис приехала домой на каникулы и сразу им увлеклась. У меня и в мыслях не было, что такое возможно. Я уже говорил, мы часто не замечаем важных вещей. Будь я внимательнее, мог бы вовремя все прекратить. Они были еще почти детьми, но в нем таились гнусные наклонности, о которых никто не подозревал.

Его лицо миг исказилось страданием, но тут же вновь стало непроницаемым.

– Как бы там ни было, в один несчастный день, когда они одни остались дома, он ее грубо изнасиловал. Не знаю точно, что случилось, но несколько дней Элис была в шоке. Я был готов его убить. А дочери пришлось прибегнуть к услугам психиатра. Большого толку это не дало, и хотя сейчас внешне ничего не заметно, но все же Элис очень болезненно воспринимает некоторые вещи. Парень, разумеется, сбежал, и с тех пор мы его больше никогда не видели. Честно говоря, я его и не разыскивал. Но вам я должен был все это рассказать. Если вы действительно любите Элис, то должны очень бережно с ней обращаться и проявить терпение. Но вы именно тот человек, который может о ней позаботиться. Я вижу, прошлой ночью вы совершили ошибку, И хотя Элис ничего не говорит, вы смущены. И не хотите, чтобы это повторилось.

Кул онемел от отчаяния и безысходности. Рассказ Джордана многое ему объяснил, но услышал его Кул слишком поздно. Элис с ее трагическим прошлым не могла справиться с ненавистью к нему, с горькой ненавистью, которая не оставляла надежды на будущее. То, что он натворил прошлой ночью от злости и нетерпения, стало необратимым повторением страдания, которое она не могла ни забыть, ни простить. Тот факт, что они были женаты, для нее ничего не менял. На мгновение он подумал, не рассказать ли Джордану про их тайный побег и женитьбу, но потом решил, что лучше оставить это на усмотрение Элис.

Он поднялся.

– Рад, что вы мне все это рассказали, Хэнк. Я это очень ценю. Вам нелегко было решиться.

Джордан, казалось, успокоился.

– Ну, ладно, что сделано, не воротишь. Элис вас любит, Пит, и теперь вы знаете, как себя вести.

– Конечно, – кивнул Кул. – Еще раз спасибо.

Он рад был вырваться из агентства. В нем постепенно нарастало убеждение, что он был прав, оставив ее навсегда. Он не испытывал сожаления, когда последний раз прошел через приемную и спустился в лифте на первый этаж. На улице ледяной ветер пронял его до костей, и он забежал в ближайший бар. Там он пропустил две порции виски, дожидаясь, пока в голове сложится решение.

То, что он знал теперь про Элис, лишь укрепило его намерение отправиться с Серафиной в Гватемалу. Возможно, он просто трус, раз покидает ее в такую минуту. Но вспоминая лицо Элис прошлой ночью, он отбрасывал все сомнения. Остаться с ней было серьезной ошибкой. И все же Кул чувствовал, что разрывается между естественным порывом остаться с Элис и помочь ей, постараться все исправить, хотя попытка могла оказаться бесполезной, и стремлением помочь брату.

Полицейский, вошедший в бар погреться, моментально заставил его взяться за ум. Остаться здесь и отдаться в руки полиции? Это не поможет никому – ни Элис, ни Гидеону, ни ему самому.

Поставил пустой стакан на стойку, он вышел из бара и через пять минут уже входил в просторный холл старинного и элегантного отеля "Бельвью-Стратфорд". Серафины там не было. Пару минут он подождал. Время шло, а без девушки ехать он не мог. Однако если ждать придется слишком долго, полиция установит наблюдения за вокзалами и аэропортами. Он купил сигарет в табачном киоске и уселся в кресло. С Брод-стрит доносился шум машин, а Серафина все не появлялась. В десять тридцать он справился у портье, зарегистрировалась ли в отеле мисс Дельгадо. Тот просмотрел картотеку и отрицательно покачал головой.

– Сожалею, сэр.

Кул вернулся в кресло и снова закурил. Рядом стоял стенд с буклетами бюро путешествий, картами, расписаниями поездов и самолетов. Он взял несколько брошюр и принялся изучать расписания. Без четверти одиннадцать уже решил подождать еще пятнадцать минут и убираться. Но через пять минут через вращающиеся двери в холл вошла Элис и остановилась, высматривая его.

В своей норковой шубке она выглядела свежей и прехорошенькой. Щеки разрумянились от мороза, подбородок был гордо поднят – Питер прекрасно знал эту позу. Но вокруг глаз залегли тени, и тонкая морщинка разделила изящно выгнутые брови. Взгляд ее почти сразу остановился на нем, и Кул тут же встал, решив, что ее появление вряд ли случайность.

Она мельком ему улыбнулась.

– Пит, слава Богу! Пошли!

– Куда?

– Питер, не надо усложнять. Я делаю это для тебя, неужели не ясно? Не понимаю, почему я это делаю, но я обещала помочь и помогу. Для того я и пришла. Пожалуйста, Питер, пошли.

– Как ты узнала, где меня искать?

– От девушки-испанки – Серафины. Она сказала, что ты будешь ждать здесь.

– Где вы с ней встретились?

– У тебя дома, точнее – у твоего дома. Я приехала за тобой, как обещала, но там уже было полно полицейских машин. Я догадалась, что что-то не так. Собственно, я это поняла, еще когда мы говорили по телефону: у тебя был очень странный голос. И вдруг к моей машине подходит эта девушка. Должно быть, она поджидала на противоположной стороне. Она знала, кто я такая, и сказала, что у тебя неприятности, что она должна с тобой встретиться, но не может, и что я найду тебя здесь.

Элис замолчала, вглядываясь в его осунувшееся лицо. Он пристально смотрел в ее глаза, но ничего не мог там прочитать.

– Что это значит, Питер? Я знаю, прошлой ночью ты не был пьян – но случилось что-то ужасное. Ты что-то натворил. Я читаю это по твоему лицу. Все эти полицейские. И эта девушка...

Он уклонился от ответа.

– Здесь мы поговорить не сможем.

Мужчина, читавший газету в соседнем кресле, опустил ее и уставился на них. Кул взял Элис под руку.

– Пошли отсюда.

– Ты знаешь, куда идти?

– Нет.

– Ты утром видел моего отца?

Он медлил с ответом.

– Да, Элис, видел. Послушай, мы с ним говорили о тебе. Я не имел понятия...

Если она его и поняла, то ничем этого не показала.

– Сейчас все это не имеет значения, милый. Ты рассказал ему о своих неприятностях?

– Нет.

– Напрасно, Питер. Он мог тебе помочь.

– Я не собираюсь возвращаться в агентство. Серафина что-нибудь передавала?

Элис предложила:

– Пошли к машине. Я оставила ее за углом.

Когда они вышли на улицу, человек с газетой долго смотрел вслед.

Свежий снег сверкал на мокром тротуаре. Элис взяла его за руку и они поспешно свернули за угол. Служитель отеля подогнал машину, и Кул полез за мелочью, но мелких денег у него не оказалось, и он протянул десятидолларовую купюру. Элис заметила у него толстую пачку денег и начала что-то говорить, но замолчала. Они дождались сдачи, потом Элис села за руль. Машина обогнула Сити – холл и, повернув на север, влились в поток транспорта на Брод-стрит.

Кул поинтересовался:

– Куда мы направляемся?

– В Нью-Йорк.

– Зачем?

– Так девушка сказала. Полиция будет следить за вокзалами, и единственный безопасный путь из города – по шоссе до аэропорта в Нью-Йорке. Она сказала, что там тебя встретит.

– Я не хочу тебя втягивать в эту историю.

– Но я ведь ничего не знаю...

– Я тоже. Но все равно я не хочу, чтобы ты имела отношение к этому делу.

– Неужели ты меня считаешь такой стервой, Питер?

– Конечно нет. Теперь я лучше тебя понимаю. Но слишком поздно исправлять то, что случилось.

– Но, Питер, я хочу тебе помочь.

– Почему? Ты же должна меня ненавидеть.

– Прошлой ночью так все и было. Я плакала впервые с тех пор, как была маленькой девочкой. Но потом начала понимать, что сама тебя заставила так поступить. Во всем виновата только я.

Кул удивился, ничего подобного не ожидая, и никак не мог сообразить, что ответить. А Элис продолжала:

– Теперь я не жалею ни о чем. А ты?

– И я. Но только я хочу, чтобы ты знала: я прошу простить меня за все.

– Я очень рада этому, – шепнула Элис.

– Нет, Хэнк сказал мне...

– Хэнк слишком много говорит. Я провела полночи, мучаясь в сомнениях, как рассказать тебе. Поверь, мне это нелегко, – она умолкал и свернула на бульвар Рузвельта и шоссе номер один. – Пит, я люблю тебя. Милый, понимаю, я говорю нескладно, у меня все смешалось, перепуталось. Но только верь мне: я хочу тебе помочь. Это важнее, чем любые наши недоразумения. Ты мне веришь?

– Не совсем.

– Из-за той девушки?

– Серафины? Нет.

– Кто она?

– Я встретил ее только этой ночью.

– Она сказала, что Гидеон попал в беду. Я думала, он в Центральной Америке. Ты собрался туда?

Он не ответил.

– Пит, ты мне не доверяешь?

– Не знаю, – буркнул он.

– Но это все из-за Гидеона, верно?

– Да.

Кул помолчал, потом вспомнил про исчезнувшее письмо и решил, что Элис могла бы помочь. Выбора у него не было, и он начал рассказывать ей обо всем – о человеке, который его преследовал, о том, что случилось потом, после того, как прошлой ночью они расстались. Рассказал о драке с Рамоном, признался, что убил того, и наблюдал за лицом Элис при этих словах. Она не перебивала.

– Убийство человека, даже случайное – дело серьезное дело. Бегство после убийства – еще хуже. У меня не было времени решить, что делать дальше. Ответ знает Гидеон, и единственный путь получить его – отправиться туда.

Элис молчала. О том, что она думает, Кул мог только гадать. Она выглядела такой теплой и желанной, что его обожгло воспоминание о прошлой ночи, как будто овладел ей не он, а кто-то другой. Хотел бы он знать, что она ощущает. Ее лицо было сосредоточенным и непроницаемым. Он чувствовал себя смущенным: ведь с виду ее отношение к нему не изменилось. Неужели все дело в годах притворства, за которым она скрывала свое истинное отношение к мужчинам? Интересно, любит ли она его на само деле? Но он тут же отбросил эту мысль как совершенно бесполезную. Это ничего не меняло.

Наконец Элис заговорила.

– Ты действительно считаешь, что лучше уехать? Ведь у тебя нет опыта в таких делах. Гидеон – совсем другое дело: он умеет о себе позаботиться, даже если попал в неприятности. Я боюсь за тебя, Пит.

– Почему это тебя заботит?

Элис честно призналась:

– Не знаю, но это так. Я хочу помочь.

Он криво ухмыльнулся.

– Жертвенность тебе не к лицу, милая.

– Мне это тоже не нравится, – согласилась она. – Но здесь что-то новое. Прошлой ночью я тебя ненавидела, но теперь это ушло. Почему – не знаю.

Среди редких машин на Трентон-роуд полицейских видно не было. Наконец Питер сказал:

– Ты можешь кое-что сделать. Письмо Гидеона, похоже, еще не пришло, но может прийти со дня на день. Может быть, даже сегодня после обеда. Сможешь его забрать?

– Хорошо, – кивнула она. – И что с ним делать дальше?

– Переслать мне в Гватемалу.

– Где там тебя искать?

Он замялся, не имея представления, где остановится.

– Пошли письмо в посольство США. Посол Тиссон будет первым, к кому я там явлюсь.

Она опять кивнула.

– Ладно. Что мне сказать отцу?

– Вскоре он обо всем прочтет в газетах. Только не говори ему, куда я отправился. А то на меня натравят полицейских ищеек.

Она ничего не ответила, и они долго ехали молча, в напряженной тишине. Когда они добрались до Трентона, Элис взяла севернее, в объезд по старому мосту через Делавэр, и они ползли со скоростью пятнадцать миль в час по деревянному настилу. В конце моста находился полицейский пост, но полицейские и не взглянули на их машину.

Кул бросил:

– Отвези меня на вокзал. По-моему, лучше проделать остаток пути до Нью-Йорка на поезде.

Она без возражений свернула к югу. У вокзала было полно мест для стоянки, и ближайшего поезда с юга предстояло ждать не больше получаса. Когда Элис выключала зажигание, Кул заметил, как дрожит ее рука. Когда по путям прогромыхал товарняк, он открыл дверцу машины. И тут она спросила:

– Пит, между нами все кончено?

– Не знаю, Элис.

– Я просто стерва, да?

– Нет, вина тут моя.

Кул смотрел на нее и колебался, чувствуя, что уйти не может. Внезапно он понял, что не хочет ее покидать. Несмотря на все случившееся, Элис оставалась самым главным в его жизни. Это сознание охватило все его существо, но он не знал, как ей сказать об этом. Не приходило в голову, как объяснить Элис, что он чувствует.

– Тебе пора идти, – тихо заметила она.

– Ты этого хочешь?

– Нет. Но так будет лучше. У меня все перепуталось. Пит. Столько всего случилось с прошлой ночи, что я даже не знаю, что думать.

Он не понял.

– Ты могла бы потихоньку аннулировать наш брак, если хочешь.

– Я сама не знаю, чего хочу. Но тебе нельзя оставаться. Ты должен помочь Гидеону. Я не могу тебя здесь удержать. Не знаю, что я буду делать, Питер. Но у меня появится возможность подумать обо всем и постараться все наладить. Мне нужно время, милый. И я не хочу больше тебя мучить.

Она на мгновение отвернулась.

– Ты меня любишь, Пит? Правда?

– Да, – сказал он, и тут же услышал шум прибывавшего поезда. – Прощай, Элис.

– Желаю удачи, – шепнула она.

Он последний раз взглянул на нее перед тем, как уйти. И лицо ее показалось ему бледным и неживым.

 

Глава 8

В зале ожидания аэропорта Серафины не оказалось. Несмотря на снегопад, ни один рейс не был отменен. Он заказал у стойки чашку кофе, потом решил позавтракать плотнее и заказал яичницу с ветчиной. Ел он неспешно, чтобы убить время. Но девушка не показывалась. Он купил утренние газеты и бегло просмотрел их, но новостей из Филадельфии в них не нашел, да и не ожидал, что что-то будет.

Толпа пассажиров вливалась и выливалась из здания аэропорта, когда объявляли об очередном рейсе. Там был рейс в Мехико в час дня, и другой – до Хьюстона, с пересадкой до Гватемалы, – в три, и он поинтересовался, можно ли заказать билет на тот и на другой рейс, пока что только для себя, без девушки. Шел уже первый час. Кул заставлял себя не паниковать, но чувствовал, как с каждой проходящей минутой растет растерянность.

Один раз он решил было, что разглядел ее в толпе, поднялся во весь рост и снова сел, убедившись в своей ошибке. На него начал коситься местный охранник, прохаживавшийся по залу; Кул развернул газету и притворился поглощенным чтением.

Интересно, могли ли искать его здесь, в Нью-Йорке; он не представлял, как быстро может действовать полиция. Найдя тело Рамона Гомеса, естественно предположить, что его убийца постарается как можно быстрее убраться из страны. Это была наиболее очевидная версия. И Кул почувствовал себя ребенком, заблудившемся в лесу. Страх обратил его в паническое бегство, и он теперь готов отправиться в немыслимый полет с подачи девушки, которую, возможно, никогда больше не увидит...

Тут он вспомнил про свой звонок Тиссону, и настроение немного поднялось. Он убеждал себя, что Серафина вот-вот появится. Должна появиться. Оснований для паники нет.

Нужно перестать думать о себе как о преступнике, иначе он станет поступать и выглядеть как преступник и попадет в первую же полицейскую ловушку.

Спокойно, Серафина будет здесь с минуты на минуту.

Кулу пришло в голову, что без багажа он слишком бросается в глаза. Он отправился в магазинчик в служебном крыле аэровокзала и подобрал себе легкую сумку, с какими пускают в самолет. Расплатившись наличными, прошел в другой отдел и купил несколько рубашек и плащ. Левая рука, которую перевязала Серафина, служила плохо и болела, но это не слишком его беспокоило. В ближайшем туалете он уложил покупки в сумку и осторожно ощупал плечо. Повязка оставалась сухой.

Когда он вернулся в свое кресло, по соседству супруги ссорились из-за паспортов и туристских карточек. Женщина беспокоилась, что муж забыл оформить нужные визы. Кула вновь охватила паника и злость на собственную бестолковость. Как он рассчитывает покинуть страну, не имея туристской визы для Гватемалы? Ведь он не сможет даже купить билет, пока не представит все нужные для выезда документы.

Он вскочил на ноги, чувствуя себя разбитым и больным. Все кончено. Он вел себя как недоумок. Следовало обратиться в гватемальское консульство, сообщить свое имя и адрес. Наверняка понадобятся какие-то прививки. Но это отняло бы слишком много времени и он не успеет выбраться из страны. Нужно быть полным идиотом, чтобы решить, что это так легко. Проще вернуться в Филадельфию и сдаться.

Соседи с любопытством его разглядывали, он подхватил свою новую сумку и торопливо удалился. Куда идти, он не знал, но и оставаться на месте не мог. Полный мужчина в синем плаще последовал за ним.

Объявили посадку на рейс 202 до Детройта через Элмиру и Ниагара-Фоллз. Кул остановился у дверей на стоянку такси и оглянулся. Серафины он не увидел, но мужчина в синем плаще его догнал.

– Мистер Кул?

На широком багровом лице с налитыми кровью глазами змеилась скользкая ухмылка. Сыщик, – обреченно подумал Кул.

– Да, я.

– Пойдемте со мной. Меня зовут Джонсон. – Он подхватил сумку Кула. – Пожалуйста...

Даже не оглянувшись, чтобы убедиться, что Кул идет следом, мужчина пересек зал ожидания и свернул в другое крыло. Для ареста это выглядело слишком странно – мужчина больше походил на шофера. От этой мысли у Кула воскресла надежда. Потом он подумал, не ловушка ли это. Ведь у Рамона наверняка был сообщник, который и вызвал полицию. Да, очень похоже на ловушку. Он остановился; мужчина тоже остановился и обернулся.

– Пожалуйста, быстрее, мистер Кул. У нас всего пять минут.

– Для чего?

– Чтобы взлететь, конечно.

– У вас есть самолет?

– Можно сказать и так, – хмыкнул мужчина.

– Кто вас послал?

– Разумеется, мисс Дельгадо.

Мужчина простуженно сипел, во рту его сверкал золотой зуб, от него здорово тянуло виски. Но пьяным Джонсон не казался. Он нетерпеливо помахивал сумкой Кула, зажав ее своей огромной лапой.

– Она дала мне ваше фото. Узнать вас труда не составило.

– Мое фото?

– Черт, да пошли же! – буркнул Джонсон.

Они вышли на улицу. Снег густой завесой прикрыл летное поле. Огни самолетов, натужно ревевших в небе, с трудом пробивались сквозь белую мглу, хотя внизу, на земле, видимость была неплохой. Кул взглянул на часы, увидел, что миновал полдень, и побрел за коренастой фигурой Джонсона.

Тот что-то сказал охраннику, который открыл перед ними сетчатые ворота и пропустил в другую зону. Сыплющий снег делал призрачными очертания самолетов, выстроившихся перед ангарами, и размывал вид дальнего конца аэродрома, где серым свинцом отливали воды залива. Не оставалось ничего другого, как идти дальше и ждать, что из этого выйдет.

Кул решил, что на худшей колымаге ему летать еще не приходилось: их ждал допотопный четырехместный "стенсон" с перкалевыми крыльями и неубирающимся шасси, способный выжать максимум сотню миль в час. Металлический пропеллер с дикой скоростью рассекал морозный воздух. Моторист кивнул Джонсону:

– Машина в порядке. Счастливого пути.

Джонсон бросил сумку Кула в хвост кабины и сказал:

– Все в порядке, парень. Залезай.

– А где мисс Дельгадо?

– Встретитесь с ней в Вашингтоне. Погода не слишком плохая, а дальше полетим на юг. Вы когда-нибудь раньше летали?

– Да, – кивнул Кул.

– Ну, берегите свой завтрак.

Пару минут спустя они уже взлетели. "Стенсон" казался хрупким суденышком, все время становившимся на дыбы в водоворотах метели; Джонсон умолк и сосредоточился на показаниях приборов.

На высоте тысячи футов они пробились к холодному солнцу, и, сверившись с компасом, Джонсон запустил легкий самолет по крутой дуге прямо в Джерси. Кул не заговаривал с ним, пока не убедился, что Джонсон намерен молчать. Тогда он подался вперед и похлопал пилота по плечу.

– Вы уверены, что мисс Дельгадо сейчас в Вашингтоне?

– Она там будет к нашему прибытию, не волнуйтесь.

– Почему она не встретила меня в аэропорту?

– Меня не спрашивайте. Я только наемный работник.

– Вы давно на нее работаете?

– Я не работаю на нее. Это моя роль в организации.

– В какой организации?

Джонсон покосился на него и рассмеялся.

– Счастливчик! Эту красотку я и сам хотел бы закадрить.

– Что за организация? – не унимался Кул.

– Сами знаете.

– Ничего я не знаю.

– Ну что вы беспокоитесь!

– Я просто хочу знать.

– Если она вам не сказала, то мне тем более не следует. Все, что я знаю – вы летите с ней. Будь я на вашем месте, начал бы готовиться. Она вас здорово затрахает.

Самолет провалился в воздушную яму, Джонсону пришлось переключиться на приборы. Спустя некоторое время, когда машина выровнялась, он выудил из кармана мятую пачку сигарет и протянул Кулу. Сигареты оказались вполне приличными. Время от времени в облаках появлялись разрывы, и Кул видел проплывающие внизу заснеженные городишки. Он решил, что в Вашингтоне они будут где-то к обеду.

Джонсон повернулся к нему и ухмыльнулся.

– Не обижайтесь, Кул, что я не выворачиваюсь перед вами наизнанку. Но для парня, который справился с Рамоном Гомесом, вы удивительно наивны. От Гомеса мне в свое время здорово досталось.

– Вы работали вместе?

– Не говорите глупостей. Он был полицейским.

Кул почувствовал, как засвербело в животе.

– Полицейским?

– Конечно. Сукин сын здорово мешал Дельгадо.

– И я его убил, – протянул Кул.

– Хорошая работа. Но не волнуйтесь, красотка о вас позаботится. За то, что вы получите в награду, я бы пошел на то же самое.

Полицейский, – с ужасом думал Кул.

Над Вашингтоном небо было ясным, но садиться они не стали. Джонсон заложил широкий разворот, и легкий самолет удалился миль на двадцать. Кул ни о чем не спрашивал, но когда они спустились чуть ниже, увидел их цель: небольшой коммерческий аэропорт. Несколько частных самолетов выстроились в ряд у двух ангаров. Маленький самолет с легким толчком коснулся полосы, подпрыгнул, выровнялся, и они подрулили к ближайшему ангару.

Аэродром был старый и запущенный, здания облупленные, давно не крашенные. Здесь снега не было, но воздух резко отдавал колючим морозцем. Кул это ощутил, выпрыгнув из самолета.

Техник в засаленном комбинезоне и шерстяном подшлемнике, натянутом на уши, вышел из двери с табличкой "офис".

Джонсон бросил:

– Бензин и масло, Чарли. Мы сразу улетаем.

– Здесь ваш пассажир, – сообщил Чарли.

– Что еще?

– Ты ожидал чего-нибудь еще? Достаточно ее, приятель.

Джонсон ухмыльнулся и сказал Кулу:

– Пошли хоть кофе выпьем.

Пока они дотащились до ветхого здания, ветер продул их до костей. Аэродром был окружен отрогами Мэрилендского хребта с разбросанными там и сям фермерскими постройками. Позади ангаров вилась дорога, но по ней не было движения. Чуть в стороне стояли две машины – потрепанный "форд" и новый седан. На номерах значилось "D. C." – "Округ Колумбия".

Кул оглянулся, но техник не больше обращал на них внимания. Джонсон снова его окликнул, и Кул вслед за здоровяком вошел внутрь.

Серафина ждала их в кресле с прямой спинкой возле небольшой угольной печурки. Сначала она заговорила с Джонсоном.

– Вернись и убедись, что самолет готов, Ток. Придется тебе быть нашим пилотом до конца.

Джонсон явно был удивлен.

– Я собирался вернуться в Нью-Йорк, крошка.

– Ты не вернешься. И я тебе не крошка, – Серафина взглянула на Кула и улыбнулась. – У вас все в порядке?

– По-моему, да, – пожал плечами он.

– Конечно, вы в порядке. – Серафина пристально посмотрела на Джонсона. – Иди и позаботься о самолете.

Здоровяк вскипел:

– Черт побери, я хотел выпить чашку кофе.

– Я налила несколько термосов с кофе. Поедим в самолете. Ступай, Ток.

Возмущенный здоровяк смерил Серафину взглядом, но тут же опустил глаза. Помявшись, он пожал плечами и буркнул:

– Ладно, я что, я ничего...

Когда он вышел, Серафина разорвала какие-то бумаги, сунула их в печь и поднялась.

– Я рада, что вы решили лететь, мистер Кул, – сказала она. – Я очень беспокоилась, когда увидела у вашего дома полицейских. Как они там оказались? Вы им звонили?

Он рассказал, как было дело.

– А как вы разыскали с Элис?

Девушка подняла глаза.

– Я ее просто узнала. Связаться с вами, как я намечала, стало невозможно, и я набралась смелости использовать последний шанс. Так я подключила мисс Джордан. Вы так ее любите, что не хотите, чтобы она связывалась с вашими проблемами?

– Я сам с ними управлюсь, – фыркнул Кул.

– И поможете Гидеону?

– Постараюсь.

– Но почему вы на меня так сердитесь?

– Не люблю, когда меня обводят вокруг пальца, – буркнул он.

Она рассмеялась.

– Сейчас вы так похожи на Гидеона! Я начинаю верить в вас, мистер Кул. Но вы излишне беспокоитесь. Вы должны мне доверять. Наша первейшая задача – спасти Гидеона. Вы разговаривали с Тиссоном, верно? Тогда вы убедились, что я вам не лгала. – Она лукаво улыбнулась. – Теперь ваша очередь говорить правду. Утром вы ходили на работу и нашли письмо от брата, верно? Оно у вас с собой?

– Да, письмо у меня, – без колебаний заявил Кул.

На мгновение что-то дрогнуло в ее лице.

– Вы его читали?

– Как вы думаете?

– Дайте его мне, пожалуйста.

Он достал из кармана старый конверт, который приготовил в офисе, и подержал его так, чтобы девушка могла прочитать адрес, написанный рукой Гидеона. Она поспешно протянула руку, он ухмыльнулся и убрал конверт.

– Не так быстро. Вы знаете, что в нем, верно?

Она побледнела.

– Не шутите, мистер Кул. Это очень важно. Письмо поможет вытащить Гидеона из тюрьмы.

– Я думаю оставить его у себя, – заявил он. – Понимаете, я не уверен, что могу вам доверять. Думаю, письмо послужит мне пропуском. Если я дам его сейчас, кто гарантирует, что я так и не останусь здесь?

– Я вас не брошу, – заверила она.

– Конечно. Пока это письмо у меня.

Она раздраженно фыркнула:

– Вы просто дурак. Я только хотела помочь. К тому же это вы убили Рамона, не я! Вы создаете мне огромные проблемы и навлекаете на нас опасность. Если вы решили, что должны лететь в Гватемалу, я помогу вам, что сейчас и делаю. Но вы должны мне верить.

– Единственное, что меня беспокоит – Рамон Гомес, – сказал он.

– Забудьте вы его. Он был ничтожеством. И собирался вас убить.

– Но он был полицейским, – бесцветным голосом добавил Кул.

Теперь ее удивление было неподдельным.

– Кто вам сказал? Как вы узнали?

– Так был он полицейским?

– Кто вам сказал?

– Джонсон.

По ее лицу скользнула мимолетная улыбка. Она положила руки ему на плечи.

– Да, он был полицейским – одним из тех, кто брал взятки и пользовался своим положением, чтобы легально убивать. Он был мерзавцем, мистер Кул, и хорошо, что его не стало. Вы сослужили хорошую службу моей стране. Так что не беспокойтесь...

– Как мне не беспокоиться, когда вы скрываете от меня такие вещи!

Она стояла слишком близко, чтобы он мог уловить выражение ее глаз. Зато он чувствовал мягкий жар ее бедер под синим платьем. Кул посмотрел на печку.

– Что вы сжигали?

– Ничего. Личные бумаги. Они могли меня подставить, если бы нас где-нибудь задержали. Поверьте, к Гидеону бумаги не имеют никакого отношения.

Серафина шагнула к столу, на котором лежала ее сумочка. Кул обогнал ее, схватил сумочку и заглянул. Девушка равнодушно наблюдала за ним. Он извлек небольшой пистолет двадцать второго калибра с перламутровой рукояткой, и она улыбнулась.

– Довольны, мистер Кул?

– Я оставлю его и письмо у себя, пока мы не прибудем в Гватемалу.

Она пожала плечами.

– Как вам будет угодно.

Дверь открылась, и ввалился угрюмый и раздраженный Джонсон.

– Мы все проверили. Продукты на борту. Так что можно лететь, если вы готовы.

– Мы готовы, – спокойно кивнула Серафина и повернулась к Кулу. – Мы с Током сядем впереди. Вы можете расположиться сзади. Мне кажется, такой порядок для вас предпочтительнее.

– Вы правы, – подтвердил Кул.

 

Глава 9

Кул напрасно старался уснуть. Сэндвичи и кофе комом лежали в животе, болтанка отнюдь не помогала расслабиться. Курс их лежал на юго-запад, вдоль Аппалачей; Джонсон больше двух часов держал машину на трех тысячах футов, потом повернул и полетел в сторону Теннеси, ближе к вечеру миновав Ноксвилл. Здесь снега не было в помине.

Перед Кулом маячила мускулистая багровая шея пилота. Джонсон надулся и молчал с момента вылета. Казалось, все его внимание сосредоточилось на трудных перевалах между покрытыми туманным саваном горами.

После Ноксвилла погода стала хуже, похолодало, дождь и ветер кидали "стенсон" из стороны в сторону, как пушинку. Быстро темнело. Кул вслушивался в натужный гул мотора. Серафина с тоской смотрела на дикий горный ландшафт.

Они опустились на летное поде, которое вполне могло сойти за двойника аэродрома в Мэриленде – один ангар, едва различимые посадочные полосы и дряхлая контора, примостившимся у шоссе в северном углу. А вокруг – только мрачные, серые, безмолвные горы.

Хозяин, неуклюжий блондин по имени Сай, казалось, их поджидал. На его приветствие, произнесенное с тягучим теннесийским выговором, Джонсон ответил фырканьем и очередным заказом бензина и масла.

Серафина заметила:

– Придется заночевать. Слишком рискованно ночью лететь дальше.

Сай приготовил им машину.

– Езжайте в наш мотель, – предложил он. – Три мили к северу. Жена вас устроит. Туристов сейчас мало, Рождество только через две недели.

Здесь было так же сыро, как в Филадельфии, разве что снег не шел. Машина, на которой вернулся Сай, оказалась старым "шевроле" с ржавыми крыльями, которые хлопали и дребезжали, когда Джонсон выезжал с летного поля на шоссе. К этому времени стало совсем темно и пришлось включить фары.

Кул ощутил необъятную тишину земли и гор, и просто физически почувствовал, как удаляется от тела Рамона Гомеса. Он спрашивал себя, что делал бы без Серафины, и на мгновение усомнился в правоте своих подозрений. Однако не решился расстаться с маленьким пистолетом, который взял у Серафины.

Мотель оказался кучкой летних домиков на склоне холма за фермой. Над крышей сияла неоновая вывеска, обещавшая комнаты и завтрак. Встретила их бесцветная изнуренная женщина, не проявившая ни малейшего любопытства.

Джонсон снял комнату для Серафины и двойной номер для них с Кулом. Когда он поинтересовался насчет ужина, женщина заявила, что у них нет ничего, кроме гамбургеров. Он собрался было в соседний городок, но Серафина нетерпеливо возразила:

– Ты ведь знаешь, нельзя этого делать, Ток. Обойдемся гамбургерами.

Похоже, в мотеле больше никого не было. Комнаты оказались холодными, без парового отопления и без удобств, постели представляли собой груды древнего железа с продавленными пружинами и отсыревшими простынями. Джонсон ворчал и проклинал все на свете.

Их номер был помечен большой белой цифрой "2", Серафина заняла соседний. "Шевроле" бросили во дворе и забыли о нем. К удивлению Кула, гамбургеры оказались вполне съедобными. Он был голоден и продрог до костей, забинтованная рука распухла. Серафина присоединилась к их ужину, потом объявила, что покидает их и ложится спать. Глаза ее на миг остановились на Куле, словно она хотела с ним поговорить, но потом передумала.

Джонсон вышел и вернулся с бутылкой.

– Полагаю, больше мы на ночь ничего не получим, – сказал он. – Старая стерва содрала десятку за этот самогон. У этих деревенских олухов хватает ума, когда надо сорвать куш.

Он глотнул из горлышка, содрогнулся и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Говорил же, самогон! Хотите хлебнуть?

Кул отказался.

– Я ложусь спать.

– Не договорились с крошкой?

– Нет.

– Черт побери, что с вами происходит? Она – лакомый кусочек, сердце перцем, скажу вам, – Джонсон снова глотнул из горлышка. Его лицо побагровело, глаза припухли и налились кровью. – Может, пойти поискать фермерскую дочку? Или позвонить Доре? Я как-то с ней встречался в здешнем городке. Оторва – будь здоров.

Кул разулся и рухнул на одну из продавленных кроватей. По крыше барабанил дождь. Убогая постель вполне его устраивала. Сейчас ему было не до комфорта. Он отчаянно хотел отдохнуть и выспаться, и кровать коварно раскрывала объятия. Но он не решался отключиться. Пистолет давил в кармане, заставляя помнить, что странные люди втянули его в опасное бегство, которое неизвестно чем кончится.

При свете керосиновой лампы он следил, как Джонсон продолжал сосать бутылку, пока внезапно его не сморил сон.

Проснулся он от прикосновения руки Джонсона к своей груди. Когда Кул приподнялся, здоровяк неуклюже отпрянул от его постели и ухмыльнулся. Кул положил руку на маленький пистолет.

– Тебе что-то нужно?

– Ничего, приятель.

– Тогда оставайся на своей половине комнаты.

Керосиновая лампа все еще горела. Джонсон прикончил бутылку и был пьян – или притворялся пьяным. Письмо все еще оставалось в кармане Кула. Он ощупал его и заметил, что Джонсон за ним наблюдает. Пилот хотел украсть письмо, Кул был в этом уверен.

Но Джонсон рыгнул и зигзагами поплелся обратно к бутылке. Кул снова лег, но расслабиться не мог. Но бодрствовать тоже было выше его сил. Он снова задремал, хотя и неглубоким сном. Мысли баламутили призраки, гонявшиеся друг за другом по темным коридорам памяти.

Внезапно приподнявшись, Кул обнаружил, что Джонсон исчез. Где-то спорили приглушенные голоса. Лампа погасла, в комнате царила тьма. Он все еще лежал, прислушиваясь к шуму голосов, то затихающему, то вновь нараставшему. Голоса доносились из номера Серафины, но он не мог разобрать ни слова.

Он с трудом сел. В комнате было холодно и сыро. Он подумал о бутылке, которую прикончил Джонсон, и явно одолевавшей его похоти. Так или иначе, они с Серафиной теперь зависели от этого скота: без Джонсона им никуда не улететь. Кул решил, что Джонсон мог достаточно выпить, чтобы покуражиться перед девушкой.

Кул обулся. Стояла глухая тьма, но дождь больше не стучал по крыше. Он почти физически ощущал, как давят на него, берут в кольцо безмолвные, окутанные мраком горы. Он прислушался к тихим спорящим голосам. Несмотря на приглушенный тон, он уловил гнев и резкий отпор Серафины. Что-то упало и разбилось, раздался звон стекла.

Светящиеся стрелки часов на запястье показывали заполночь.

Он нащупал дверь и вышел. В одном из окон фермы мерцал желтый свет, но неоновая реклама погасла и вокруг лежала глубокая тьма. Светилось лишь окно Серафины; из-под занавески пробивался желтый луч.

Едва Кул шагнул к ее двери, как раздался приглушенный вопль и шум схватки. Он толкнул незапертую дверь и влетел внутрь.

Горела керосиновая лампа, вроде той, что у них в номере; ее желтый свет жарким блеском отливал на багровой физиономии Тока Джонсона. В комнате царил ужасный беспорядок, постель разбросана, пепельница опрокинута на затертый ковер.

Серафина забилась в угол; со странной смесью ненависти, страха и ярости на лице она отбивалась от Джонсона, давшего волю рукам. Девушка явно легла спать в тонкой пижаме. Джонсон застал ее врасплох и сорвал жакет с плеч, наполовину обнажив теплое тело. Прерывистое дыхание вздымало ее грудь. Длинная кровоточащая царапина разукрасила физиономию Джонсона, но и девушки одна сторона рта распухла.

– Отпусти ее! – рявкнул Кул.

Джонсон развернулся, широко разинув слюнявый рот; его вело из стороны в сторону.

– Иди спать, красавчик! Это мое.

Серафина пыталась прикрыть наготу, глаза ее были полны мучительного замешательства.

– Питер, он пьян. Он ничего не понимает...

Джонсон ринулся на Кула, размахивая пустой бутылкой, внезапно оказавшейся в его руке.

– Я убью этого ублюдка!

– Брось! – крикнул Кул.

– Иди ты к дьяволу!

Джонсон замахнулся. Кул шагнул навстречу, отбил его удар и тут же вогнал правый кулак в толстое брюхо. Джонсон с хрипом выдохнул воздух, по подбородку растеклась слюна. Он отлетел к кровати, выпрямился и уставился на Кула. Потом опять пытался перейти в атаку, и Питер снова его ударил, сам того не желая, но не видя иного способа его усмирить.

Джонсон рухнул на четвереньки и замотал головой.

– Не надо больше, – попросила Серафина.

– Ладно.

– Заберите у него оружие.

Про оружие Кул ничего не знал. Он нагнулся над Джонсоном, но тот внезапно ожил, схватил Питера за ноги и рванул. Оба рухнули на пол, причем Джонсон оказался сверху и пнул противника носком ботинка в голень. Кул выгнул спину, сбросил толстяка с себя и отковылял в сторону. Теперь он увидел оружие: из кармана пилота торчал тяжелый "кольт" сорок пятого калибра.

Джонсон отбросил бутылку и как раз пытался выхватить пистолет, когда Питер наступил на его запястье. Пилот взвыл от боли. Пистолет отлетел в сторону девушки, она забыла о разорванной пижаме и поспешно его схватила.

– Кольт я оставлю кольт у себя, – заявила она. – А его заберите.

– Пошли, – буркнул Кул.

Держась за запястье, Джонсон поднялся на ноги. Его опухшие глаза почти закрылись. Пошатываясь, он переводил взгляд с Серафины на Кула и обратно. В комнате на мгновение повисла тишина.

– Ты прелесть, крошка. И в один прекрасный день...

Кул бросил:

– Заткнись и пошли отсюда.

– Ублюдок, – буркнул Джонсон.

Судя по тому, как девушка держала пистолет, она знала, как с ним обращаться.

Джонсон качнулся к двери, рванул ее на себя и вывалился наружу. Кул бросился за ним.

– Питер, – окликнула Серафина.

Он задержался и заверил девушку:

– Больше он вас беспокоить не станет. Во всяком случае, сегодня.

– Я знаю. Он просто перепил, в этом все дело. Мне очень жаль.

Ее лицо пылало. В мягком свете кожа ее казалась теплой и шелковистой. Кул и не подозревал, как она хороша.

Отбросив эту мысль, он напомнил себе, что у него и так хватает проблем. А она сказала:

– Я хочу поблагодарить вас, Питер. Не возражаете, если мы перейдем на "ты"? Теперь мы достаточно хорошо знаем друг друга, верно? Ток иногда неуправляем, и мне жаль, что он где-то раздобыл бутылку.

Кула заинтересовало, не повлияла ли бутылка самогона на планы девушки. С оружием Джонсон был хозяином положения, так что Питер был просто признателен слабости этого нахрапистого наглеца, которая привела его в комнату девушки.

– Теперь с вами все будет в порядке? – спросил он.

Она улыбнулась и чуть приподняла пистолет.

– У меня есть эта штука. Ничего бы не случилось, если бы ты мне доверял. Мой маленький пистолет еще у тебя?

Когда он достал пистолет из кармана, ее улыбка на миг поблекла, но тут же расцвела снова.

– И письмо тоже?

– Да.

– Ты над ним думал?

– Над письмом? Нет, для меня в его содержании нет смысла. Не понимаю, как оно может помочь Гидеону.

– Дай его мне, я разберусь.

Кул покачал головой.

– Когда мы будем в Гватемале.

– Дай сейчас же, – резко потребовала она.

Он покосился на пистолет в ее руке.

– И не пытайся, крошка. Не сейчас. Ток хотел вытащить его у меня, но был слишком пьян. Не следовало поручать ему такое дело. Но больше я не лягу спать и не отдам письма, пока мы не окажемся за границей, понятно?

Ее лицо превратилось в застывшую маску. Она направила было пистолет на Кула, но тут же пожала плечами и презрительно отбросила его в сторону.

– Ты зря упорствуешь.

– На то есть причины.

– Ток вел себя глупо. Я ему сказала, что у тебя письмо, которое нужно мне, но он с пьяных глаз переусердствовал. Может, он надеялся угодить мне, забрав у тебя письмо. Я бы избавилась от него, но он нам слишком нужен. Сейчас он совсем развалился, но утром будет в норме. Мы должны улететь на рассвете.

– Чем раньше, тем лучше, – согласился он.

Пытаясь закутаться в клочья пижамы, девушка выглядела очень женственной и беспомощной. Кул ощутил, как пересохло в горле, и удивился было, но потом решил не уподобляться Току Джонсону. Он пожелал спокойной ночи, и когда она кивнула, не покидая своего угла, вышел навстречу мраку ночи.

Теперь на ферме огней не было. Молчание гор разорвал странный судорожный звук. Кул догадался: рвало Джонсона. Свет в комнате Серафимы погас. Кул пошел на шум и нашел согнувшегося пополам Джонсона между засохшими стеблями кукурузы. Во мраке горы нависали над ними темной громадой.

– Ток, пошли спать.

Лицо толстяка забелело во мраке.

– Я думал, ты останешься с ней.

– Сегодня ночью ей ничего не хочется.

– Ты ошибаешься – ей хочется всегда. Но не меня. В один прекрасный день...

– Забудь, – посоветовал Кул. – Я сожалею, что пришлось тебя ударить.

Ток выпрямился и втянул полную грудь воздуха.

– Дай время, ты еще не так пожалеешь.

* * *

С рассветом Джонсон как ни в чем не бывало взялся за дело. Он тихонько насвистывал, пока они пили кофе, который принесла хозяйка. Серафина постаралась насчет ланча и в результате набрала небольшой сверток сандвичей с ветчиной. Когда они выехали на аэродром, туман окутал горы и намочил шоссе. К шести утра они уже снова были в воздухе и летели на запад, к Миссисипи.

Они совершили две посадки, чтобы дозаправиться, прежде чем прилетели в Техас. Разговаривали мало. Ни Серафина, ни Джонсон ни словом не обмолвились о прошлой ночи. Техасский аэродром к западу от Хьюстона был чуть получше предыдущих. По соседству оказалась площадка для гольфа, предлагал свои услуги клуб и весьма приличный ресторан. Джонсон сказал, что хочет проверить мотор, но это не отнимет больше часа. А они тем временем могли бы выпить и поесть горячего.

Серафина отвергла мысль о ресторане – это привлекло бы лишние взгляды, поскольку после двух дней полета выглядели они не лучшим образом.

Она, пожалуй, поумнее нас обоих, – решил Кул и распрощался с надеждой принять душ. Истосковавшись по газетам, он купил в киоске на аэродроме одну из местных, но сообщений про убийство в ней не оказалось. Филадельфия была слишком далеко, чтобы интересовать техасцев.

Неподалеку от киоска стояла будка телефона-автомата. Кул видел, – Серафина что-то обсуждает с Джонсоном у самолета. Он не боялся, что они улетят без него; этого не случится, пока Серафина считает, что письмо Гидеона у него. Интересно, что бы случилось, узнай она, что он ее морочит? Этот вопрос он решил отложить до лучших времен.

После того, как они пересекли Миссисипи, стало теплее, и сейчас солнечные лучи пробивались сквозь разрывы в облаках. Кул разменял у киоскера деньги и отправился в здание клуба, чтобы поискать другой телефон. Так рано сохранялся шанс застать Элис в доме на Честнат-хилл.

Телефонистка в Хьюстоне обещала перезвонить, как только установит связь. Он заверил, что не отойдет от телефона. Пока он ждал, в будке становилось все жарче. Мимо прошла четверка игроков в гольф; на них были свитера и кепки с длинными козырьками. Их туфли с шипами металлически скрежетали по плиточному полу.

В воздухе гудели нескольких маленьких частных самолетов. Тут он услышал, как телефонистка в Филадельфии назвала его номер, его вдруг охватила паника, и он чуть не повесил трубку. Он совершил ошибку. Если звонок проследят, если ответит не Элис, полиция узнает, где он. Но вешать трубку было поздно. В любом случае им нужно поговорить. Сейчас это было для него важнее всего.

Телефонистка попросила:

– Опустите, пожалуйста, три доллара шестьдесят центов.

Дрожащей рукой Кул опустил двенадцать четвертаков и дайм – десятицентовик. Невыносимо громко прозвучал гудок, и телефонистка сказала:

– Говорите.

– Алло, Элис? – крикнул он и испытал счастливую слабость, услышав ее голос.

– Милый, я знала, это ты. Я ждала, не могла дождаться твоего звонка. Телефонистка сказала, ты звонишь из Техаса! Как...

– В доме есть кто-нибудь еще?

– Только Герберт. – Герберт был у Джорданов дворецким. – Он в кладовой. Милый, у тебя все в порядке?

– Да. Только очень мало времени. Скажи, что там произошло?

Ее голос на секунду пропал, затем вернулся:

– Просто ужасно. Все эти вопросы, которые мне задавали! Отец был в бешенстве, но держался изумительно! Сказал полиции, что они совершенно спятили, подозревая в чем-нибудь тебя. Милый, я так за тебя беспокоюсь!

– Как ты?

– Я думала, никогда не дождусь твоего звонка.

– Ты проверяла мою почту, Элис?

– Вчера после обеда и сегодня утром. От твоего брата ничего не было.

– А в агентстве ты тоже смотрела?

– Я заезжала и туда, и к тебе домой. Нигде ничего.

Он закусил губу.

– Ладно. Но ты уж проследи, пожалуйста, и дальше.

– Долго тебя не будет? Когда вернешься?

– Не знаю, – буркнул он. И ее голос сразу стал другим.

– Пит, ты с той девушкой?

– Да, – вздохнул он. – Она мне помогает.

– Ох, милый...

– Это ничего не значит.

– Мне она не нравится. Не знаю почему. Наверное, это ревность. Понимаешь, милый, я тебя люблю.

– Нет, не любишь, – возразил он.

Она молчала.

– Элис?

– Да.

– Мне нужно еще несколько дней. Пожалуйста, не говори никому, где я. Когда я вернусь, мы обо весь поговорим. И постараемся все уладить.

– Ладно.

– Спасибо, Элис. Я серьезно.

– Пит, береги себя.

Она первой повесила трубку. Он еще долго не мог успокоиться. Не совершил ли он ошибки? Но, с другой стороны, звонок дал шанс узнать новости...

В коридоре его поджидала Серафина.

 

Глава 10

Она сердито его оглядела, потом взяла за руку, и они двинулись по коридору в ту сторону, куда ушли игроки в гольф.

– Ты должен был это сделать? – спросила она.

– Да. Я думал, так лучше.

– Но нужно быть благоразумным. Ты подвергаешь нас опасности, понятно?

– Элис ничего не сказала полиции.

– Ты уверен?

Он ни в чем не был уверен, но кивнул.

– Я сказал ей, куда направляюсь, но она сохранит это в тайне.

Только крепко сжатые губы да помрачневшее лицо выдавали ее неконтролируемую ярость.

Они вернулись на летное поле, где перед огромными ангарами выстроилась дюжина самолетов. Вокруг открытой машины собралась кучка людей.

– Может, Ток прав? – холодно бросила она. – Может быть, ты просто глуп?

– Ничего не поделаешь, я поступаю так, как считаю нужным. – Я не раз просила тебя верить мне. Но ты не веришь.

– Ты никогда не говоришь того, что мне нужно знать. Ты не сказала, что Рамон Гомес – полицейский.

– Тебе и не нужно было знать. Что тебе дало это знание, кроме лишней головной боли?

Он промолчал, решив не спорить.

– Мне очень жаль, что я тебя расстроил.

– Не забивай голову, – вот все, что он услышал.

Джонсон с подозрением уставился на них, когда они подошли к самолету. Серафина заявила, что следует поторопиться, но Джонсон возразил, что погода к юго-западу не слишком хороша и переночевать следует здесь.

– Мы должны пересечь границу сегодня, – твердо заявила Серафина.

– Я не могу лететь после захода солнца. Это слишком рискованно. Тем более над водой.

– Так нужно, – сказала она.

Через двадцать минут они снова были в воздухе. Курс вел на юго-запад, делая большую дугу вдоль берега Мексиканского залива ниже Гальвестона. Потом Джонсон взял южнее, и земля почти исчезла из виду. Серафина откинула голову назад, закрыла глаза и казалась спящей. Блеск глади Мексиканского залива врывался в маленький иллюминатор и обрисовывал ее безмятежный профиль. Кул откровенно наблюдал за ней, изучая нежные, полные губы, плавную линию подбородка и шеи, тонкие завитки каштановых волос вокруг маленьких ушек. Ее руки в серебряных браслетах эпохи майя, спокойно лежали на коленях.

Кул на мгновение оглянулся назад и прислушался к равномерному гулу их единственного мотора. Он понимал причину нежелания Джонсона делать за день больше одного полета. Сам он раньше никогда не летал на таких маленьких самолетах, поэтому перкалевые крылья и размытый круг единственного пропеллера казались слишком ненадежной защитой от опасностей распростершейся внизу бездны.

В вечерней дымке растворился пограничный Браунсвиль. Подавшись вперед, Кул различил широкую грязную дельту Рио-Гранде и Матаморос на мексиканском берегу. В сумерках на земле загорались огни, и до него вдруг дошло, что он нелегально и благополучно добрался до Мексики. Только когда река осталась далеко позади, он понял, в каком напряжении пребывал, всматриваясь в небо в поисках патрульных самолетов. Теперь под крылом тянулось дикое побережье Тамаулипаса.

За голой береговой линией земля вздымалась складками высоко вверх. Джонсон щелкнул тумблером освещения щитка приборов, и Кул увидел его лицо, отраженное в овале ветрового стекла. На несколько мгновений тьма покрыла все, исчезли и земля, и море. Осталась лишь случайная одинокая светящаяся точка – индейская деревня на прибрежной равнине. У него закололо в глазах от напряжения, голова раскалывалась, и он позавидовал спокойному сну Серафины. Через какое-то время монотонный гул мотора и отсутствие каких бы то ни было объектов наблюдения навеяли на него сон, и Кул задремал рядом с ней.

Он спал, и во сне словно просматривал кинофильм, кадры которого были перепутаны и склеены вперемешку – Гидеон с Серафиной, Джонсон с Элис, и мертвец в его квартире. Во сне он снова овладевал Элис, но на этот раз она брала инициативу на себя и отдавалась с улыбкой и нежным поцелуем. Потом Элис превратилась в Серафину, и настало время вожделения и страсти. Он застонал во сне, борясь с наваждением, испарина покрыла его лицо.

"Стенсон" закачался, чьи-то руки стали его трясти, и он проснулся.

В салоне было темно, светился лишь щиток приборов, и он сразу заметил, что самолет снижается. Серафина перестала его трясти и вернулась на свое место.

– Мы собираемся приземлиться, – сообщила она.

Он выглянул в непроглядную тьму.

– Где?

– Еще не знаю. У нас проблемы.

Кул сел прямо. Лицо девушки побледнело. Зато лицо Джонсона, отраженное в стекле, побагровело от напряжения, все его внимание было сосредоточено на приборах.

– Что-то не так?

– У нас кончается бензин, – шепнула Серафина. – Мы летим над Мексикой. Ток не уверен, где мы, но, похоже, очень скоро будет город.

Он снова посмотрел вниз и увидел океан, лунную дорожку, а дальше – длинную линию прибоя и темную громаду берега. На мгновение в глаза девушки мелькнул страх, толстая шея Джонсона взмокла от пота. Кул удивил, что сам не боится; возможно, его страх уже перегорел. Часы показывали почти десять. Подавшись вперед, он взглянул на альтиметр. Они держались на тысяче футов, самолет бросало в хаотичных потоках воздуха. Указатель топлива был на нуле.

– Сколько времени у нас в запасе?

– Пять минут, – буркнул Джонсон. – Потом мы упадем.

– В море?

– Я постараюсь дотянуть до пляжа. Сядь и заткнись.

Кул ощутил свою беспомощность. Серафина коснулась его руки и переплела их пальцы. Они были ледяными. Лицо ее белым пятном проступало во мраке.

Мотор начал чихать, самолет вначале провалился вниз, затем поднялся снова. Это все равно случится, только несколькими мгновениями позже, и на этот раз отсрочки смертного приговора не будет, – думал Кул. Ногти Серафины впились в его ладонь. Больше ничто не выдавало ее эмоций. Лицо неподвижно застыло.

Внизу замигали огни, они появлялись из темноты и пролетали мимо. Самолет летел теперь низко, не выше пятисот футов над землей. Прямо под ними тянулся пляж, смутная полоска серебра в темноте. Потом впереди появилась полная луна, и он понял, что за время его сна они пересекли перешеек, и теперь он видел тихоокеанский берег.

Пляж впереди извивался под луной длинной светлой полосой. Земля с безумной скоростью неслась навстречу. Самолет становился на дыбы, выравнивался, снова падал. Вот промелькнула лента пляжа, мотор взревел изо всех сил и удержал их над камнями. На мгновение они зависли над отмелью, затем их снова развернуло к берегу. Удар, толчок, их бросило из стороны в сторону. Снова толчок, и взмыленный мотор замолк, послушный воле Джонсона.

На миг они выровнялись, колеса чуть коснулись плотного песка возле самой кромке воды. Кул ощутил толчок, его ноги оторвались от пола, голова дернулась назад, потом вперед. Самолет повис в шатком равновесии над вечностью, потом дернулся назад. Джонсон нажал на тормоз, скорость снизилась, но бег по пляжу сопровождали все новые толчки, которые, казалось будут длиться бесконечно. Потом с фантастической легкостью Джонсон развернул самолет и остановился.

В уши ворвалась звенящая тишина. Их окружала тьма, тяжелый, влажный жар вползал в притихший самолет.

Джонсон рассмеялся.

– Нет ничего легче.

– Мы тебе очень благодарны, Ток, – сказала Серафина и повернулась к Кулу: – С вами все в порядке?

– Нормально, – кивнул он.

Когда они распахнули хлипкую дверцу, девушка все еще держала его руку. Джонсон выбрался первым. Кул вышел за ним и помог спуститься Серафине. Теперь он слышал монотонное шуршание прибоя и видел океан – бесконечную пустыню, уходящую к лунному горизонту. Довольно широкий пляж со стороны суши отгораживала стена джунглей. Там ничего не было видно – ни домов, ни людей.

Джонсон спросил:

– Ты знаешь, где мы, крошка?

Серафина кивнула.

– Огни, которые мы видели, – это Сан-Хосе. Там должны быть машины. Оттуда идет дорога на Гватемалу, миль около семидесяти пяти. Понадобится немало времени, чтобы туда добраться.

– Сколько? – спросил Кул.

– Необходима машина, тогда все будет в порядке.

Кул помог ей достать сумки из багажника, и даже от небольшого усилия весь вспотел. Когда Джонсон прикуривал, в свете спички на лице его проступила угрюмая обида.

– Куда нам двигаться, крошка?

В голосе Серафины прозвучало раздражение:

– Поблизости есть дом. Говорю тебе, я знаю, где мы. Мы пойдем к дому, потом один отправится в Сан-Хосе за машиной.

– Да? Кто же?

– Ты.

– А красавчик со мной не пойдет?

– Нет.

Джонсон хмыкнул.

– Да в такую жару я и с места не двинусь. Далеко, говоришь ты, селение?

– Ты видел, когда мы пролетали. Недалеко.

– Полночи идти, не меньше.

– Зато повыветрится алкоголь, которым ты пропитан, – буркнула девушка. – Пожалуйста, не спорь. Мне надоело слушать твою болтовню. Ты все говоришь, говоришь, и все не по делу. Поменьше ворчи и помни, за что тебе платят.

Дом оказался примерно в миле от места посадки. Они бросили самолет, причем Джонсон и не подумал предложить помочь нести багаж. Он шагал впереди, неуклюже проваливаясь в мягком песке. Бриз рябил морскую гладь. Кул слышал перекличку птиц в джунглях, подступавших едва не к линии прибоя, и тогда они шли по узкой полоске песка между морем и плотной стеной растительности.

Безжалостно жалили москиты, а Кул, тащивший обе сумки, не мог даже отмахиваться. Переход от северной зимы к тропической жаре быстро его вымотал. Ему казалось, он ползет сквозь какое-то кошмарное болото – таким был путь по бесконечному пляжу, залитому лунным светом. Опять разболелось плечо. Лишь ощущение руки старавшейся ему помочь Серафины помогало сохранить чувство реальности. Он говорил себе, что завтра утром наконец достигнет цели, поговорит с Тиссоном и отправится в тюрьму, чтобы увидеться с Гидеоном и выяснить, что он может сделать для брата.

На дом они наткнулись неожиданно, обойдя заросли, подступившие к самой воде. Полоса пляжа выгнулась вокруг тихой бухточки, при свете луны виден был след колес автомобиля, уходивший в джунгли. Дом оказался неожиданно современным небольшим бунгало, покрытым белевшей под луной штукатуркой. Крытая красной черепицей крыша казалась черной в тени пальм, росших прямо за домом. Ни огонька в зарешеченных окнах. От представшей их глазам картины веяло миром и спокойствием.

Они остановились, Кул спросил:

– Кто здесь живет?

– Никто, – сказала Серафина. – Дом пуст.

– Чей он?

– Он принадлежал моей сестре.

Девушка повернулась к Джонсону.

– Когда будешь в Сан-Хосе, иди на Калле Барриос, двадцать девять. Расскажи, что произошло и попроси машину. Они будут счастливы оказать услугу. Хозяина зовут Хейнкельман. Он о тебе позаботится. Мы будем ждать тебя утром.

– В доме есть что-нибудь выпить? – спросил Джонсон. – Мне не мешало бы промочить горло.

– Не теряй времени, – отрезала Серафина. – Путь предстоит долгий и трудный.

Джонсон лениво повел глазами от девушки к Кулу.

– Ага. И до утра не возвращаться...

– Пожалуйста, уйди, – взорвалась Серафина.

Пилот выплюнул на песок недокуренную сигарету. В лунном свете он казался опасным первобытным дикарем, широкое лицо блестело от пота. Кул ждал, напрягшись. Джонсон явно напрашивался на неприятности: его недвусмысленные намерения в отношении девушки откровенно проступали в маленьких горящих глазах.

Серафина смерила его холодным взглядом. И он пожал плечами, вновь рассмеялся и внезапно побрел прочь по колее, проложенной машиной. Когда ночь внезапно его поглотила, Серафина взяла Кула за руку и повела в темный и молчаливый дом.

* * *

Он сидел на пляже и наблюдал, как на морской глади мерцает зыбкая лунная дорожка. Прошло полчаса. Дом оказался маленьким, компактным, удивительно аккуратный, с автономным электрогенератором, холодильником, в котором нашлись холодное пиво и ветчина, со свежей водопроводной водой, подведенной от источника в гуще джунглей. Преувеличенная современность неожиданной роскошной обстановки заставлял вспомнить о голливудских фильмах. В доме были две спальни, ванная, кухня и обширная гостиная, выходившая к морю.

Пока Серафина переодевалась, Кул, подчиняясь неожиданному порыву, исследовал шкафы. Однако в них не нашлось ничего интересного, кроме нескольких легких шелковых платьев и льняного мужского костюма. Костюм был ему слишком велик, и карманы его оказались совершенно пусты.

Потом они выпили пива и подкрепились сандвичами, а дом тем временем наполнял свежий воздух. Внутри было еще слишком жарко, и все же, прежде чем выйти на улицу, он долго стоял перед портретом на стене гостиной. Серафина застала его в этой позе, когда вышла из ванной в махровом халате. Ее каштановые волосы были собраны в пучок, венчавший аккуратную головку.

– Не одобряете?

Он отмахнулся.

– Просто не ожидал увидеть здесь портрет папаши Мао.

– Остался от сестры. В студенческие годы Мария водилась с крайне левыми. Использовала дом для их мероприятий. Бедная Мария жить не могла без интриг.

– Вы мало мне о ней рассказывали.

– А особо рассказывать нечего. Дело о ее смерти выглядит очень простым. Именно здесь нашли ее тело.

– В этом доме? – удивился Кул.

– Да. И с ней был Гидеон.

– Так утверждала полиция?

Кул с интересом осмотрел комнату, взволнованный мыслью, что совсем недавно здесь был Гидеон. Правда, это еще не приближало его к цели. Но он знал, что без девушки и сюда никогда бы не попал.

– Расскажи мне об этом все, только честно, – попросил он. – Ты слишком многое скрываешь.

Серафина улыбнулась.

– У нас для этого вся ночь впереди. Успеем наговориться, прежде чем Ток доберется до Сан-Хосе. Потом, найдя Хейнкельмана в кафе, Ток решит передохнуть, чтобы пропустить несколько рюмок. Пока он вернется, солнце достигнет зенита.

При взгляде на ее стройную фигуру в махровом халате Кул неожиданно поймал себя на том, что прикидывает, надето ли что-нибудь под халатом. И решил – нет.

Потом он подумал о ее сестре, явной левацкой фанатичке, и о том, что привело Гидеона в их компанию. Кул никогда не уделял внимания таким проблемам; разве что изредка читал в газетах или слышать разговоры на совещании у Хэнка Джордана, где собиралась вся верхушка агентства. Политикой мог интересоваться кто угодно, только не он.

Сейчас он сидел на пляже и смотрел на море. Плечо Серафины слегка прислонилось к нему. Ее лицо в лунном свете казалось удивительно красивым, и он вдыхал аромат ее духов, ее свежей молодой кожи.

– А ты не разделяла интересов Марии? – спросил Кул.

– Только в одном, – чуть слышно шепнула она. – Она хотела Гидеона и его заполучила. Я же только хотела. Политика меня не интересовала. Я просто его любила.

– Ты говоришь так, словно умер.

– И так может быть. Но я не о том. С тех пор, как я отправилась на север к тебе за помощью, со мной что-то случилось. И это меня смущает.

По тебе не скажешь, – подумал Кул. Более хладнокровной женщины он в жизни не видел.

– Что именно?

– Гидеон и ты... Я его больше не люблю.

– С чего вдруг?

– Я должна сказать?

– Да.

Ее глаза влажно блестели в лунном свете, ее пухлые губы призывно шевельнулись. Его потрясли искорки слез на ее щеках. Прибой разбивался о берег с баюкающим звуком, ночь была полна нежных и грустных запахов и звуков моря и джунглей. Вокруг царил покой, однако страдание посетило и этот белый дом на берегу. Эх, хорошо бы здесь пожить, порисовать. Эта мысль вернула его назад, к портрету в доме, и он захотел узнать причину слез Серафины.

– В чем дело?

– Нет, я не могу...

– Это из-за Гидеона?

– Нет, не из-за него. Конечно, я буду делать все, чтобы ему помочь, но теперь мне это не кажется так безумно важным. Когда я вижу тебя, я почти сожалею, что втянула тебя в опасную затею. Ты такой же смелый и впечатлительный, как Гидеон, но, кроме того, ты очень мягкий и чувствительный. Гидеон был весьма толстокож и никогда не догадывался о моих чувствах. Сейчас я сижу рядом с тобой, смотрю на море и я счастливой.

– И все же ты плачешь.

– Да, плачу.

Он поцеловал ее и почувствовал, как она задрожала всем телом. Ее губы были прохладными, мягкими, влажными. Обвив рукой его шею, она с нарастающей требовательностью потянула его голову вниз, к себе. Кул чувствовал, что задыхается. Странно, но в самый пикантный момент он вспомнил о Джонсоне и выпрямился.

Серафина вглядывалась в него светящимися глазами. Он видел, как взволнованно вздымается ее грудь.

– Что случилось? – прошептала она.

– Ничего.

– Мы одни. Ты сейчас в другом мире, и кругом никого. У меня такое чувство, будто нет ни вчера и не завтра. Разве с тобой не то же самое?

Он не ответил, отодвинулся и уставился на море.

– Ты думаешь про Гидеона и меня?

– Допустим, – согласился он.

– И сердишься, потому что я кое-что от тебя скрыла?

– Да. Но сержусь я не на тебя. Если бы ты не появилась, я бы просто никогда не узнал про Гидеона. И никогда бы не смог ему помочь.

– Ты его очень любишь, верно?

Он кивнул, и она пообещала:

– Ты скоро его увидишь, может, даже завтра. А теперь...

Он знал, о чем пойдет речь.

– Теперь я хочу получить письмо.

Кул протянул конверт двухлетней давности, заготовленный еще в Филадельфии. Она явно узнала почерк Гидеона, но вряд ли при лунном свете могла разобрать дату почтового штемпеля. Пальцы ее дрожали, когда она перевернула конверт и улыбнулась.

– Спасибо, Питер.

– Ты собираешься его вскрыть?

– Потом, – отмахнулась она.

Кул гадал, что случится, когда она обнаружит обман.

Махровый халат соскользнул, и ее нежная кожа золотилась в свете луны. Он вслушивался в звук прибоя и шепот джунглей за спиной и думал, что она права. Что-то было в этом уединенном месте, отделенном от остального мира; для этой страны сонного лотоса времени не существовало.

Интересно, входила ли в ее планы ночь с ним наедине? Ведь они могли пойти вместе с Джонсоном, проделав весь путь до города втроем. Сейчас было уже слишком поздно. Однако он не возражал, когда она отправляла Джонсона, хотя ему и в голову не приходило, какую цель она себе поставила. Он просто готов был подчиниться, как подчинялся всем ее решениям с самого начала.

Кул был немало удивлен, какую шутку выкинуло его сознание. Теперь он знал, что сам хотел остаться с ней наедине, именно так, как получилось.

Девушка поднялась и молча ушла в дом. Через какое-то время раздался треск радио и шум испанской речи, из которой он ничего не понял. Затем донесся знойный ритм самбы – уж в этом он соображал. Она вернулась на пляж с двумя бокалами янтарно-желтого вина.

– За нас, – предложила она без улыбки.

Он пил и смотрел в ее глаза. Пряное вино разогрело кровь как немая музыка, как неумолимая сила океанского прибоя, влекущего в неизвестность.

– Теперь я все тебе расскажу, – пообещала она. – Думаю, мы не станем друзьями, пока ты не будешь знать всего.

– Может быть, и нет, – отмахнулся он.

– Я тебе все объясню, но потом ты должен обо всем забыть. Гидеон ошибся насчет Марии. Он не понимал ни ее, ни того, что ей нужно. Он бунтовал потому, что искал новые идеалы. Мария подалась к левакам только ради тех выгод, которые это давало. Сейчас идеи левых в Гватемале очень популярны. И она хладнокровно могла отстаивать и коммунизм, и западную демократию – в зависимости от того, что в данный момент требовалось. Она прекрасно понимала, что страны за железным занавесом – гигантское царство безумной лжи, однако оттуда шли деньги, и ради них она была готова на все.

Она использовала Гидеона его большое сердце, охоту к перемене мест, к приключениям, к большой игре. Заинтересовала его своими кофейными плантациями и воспользовалась его помощью, чтобы организовать канал на европейский черный рынок.

– Подожди, – перебил ее Кул. – Кофе?

Девушка кивнула.

– Тут многие разбогатели благодаря контрабанде. Кофе, сигареты и наркотики. Но главным товаром был кофе. Его выращивают здесь – в глубине страны, в горах. Отец оставил Марии самые большие плантации в стране, если не считать тех, которые контролируются янки. Они принадлежат и мне тоже, но с тех пор, как Марию убили, я ни к чему не прикасалась. Все, что ей создано, работает до сих пор. Кофе на судах переправляют в Европу, и они же контрабандой везут наркотики. Кофе переправляют в Германию и Западный Берлин. А наркотики достаются самым отбросам европейского общества, которые готовы торговать чем угодно ради прибыли. За счет наркотиков финансируются многие банды, но их так много, что на эти же деньги по всему свету закупают оружие и военную технику. А оружейный бизнес еще выгоднее. Возможно, я в чем-то ошибаюсь, поскольку не знаю всех деталей. Однако всем хорошо известно, что основной рынок контрабанды кофе и наркотиков – там же, где и рынок оружия. В Латинской Америке. Этот сложный путь порою прерывался, и приходилось прокладывать новые маршруты. Были найдены новые источники получения кофе, наркотиков, вооружений, и Мария стала их опорой на этом конце линии. В дело вовлечены очень опасные типы, на прибыли жиреет огромная организация. Действуют они повсюду, как ты видел, так что увезти тебя из-под носа американской полиции особого труда не составило, хотя большинство занятых в деле не знают, на кого работают. Они получают деньги, делают, что им говорят, и держат язык за зубами. К несчастью, подобных людей найти было нетрудно.

У Кула пересохло во рту.

– Неужели Гидеон все знал?

– Видимо, да, – кивнула Серафина.

– Не верю! Мой брат – бунтарь, но не предатель. Ведь знать все это и молчать – равносильно предательству. Я этому не верю.

– Может быть, и нет. Но не забывай, что Мария свою родину не предавала. Для нее это был просто бизнес. Ее не интересовало, куда в конце концов попадет кофе, а куда наркотики.

– Но она все знала.

– Да. Вот Гидеон мог и не знать, – она помолчала. – Ты гадаешь, почему Гидеон дал себя втянуть в это дело. Знай ты Марию, понял бы все сразу.

– Но брат – не ребенок, и знает женщин.

– Просто он раньше не встречал таких, как Мария.

Кул оглянулся на мирный сонный дом, хранящий ужас смерти.

– Рамон Гомес работал на Марию?

– Думаю, да, но не уверена. Я не нашла после Марии ни записных книжек, ни картотеки. Возможно, просто не хватило времени тщательно все обыскать. Отдай мы эти документы властям, это помогло бы выручить Гидеона.

– Но что тогда случилось бы с тобой?

Она пожала плечами.

– Я бы сразу разорилась, только и всего. Полагаю, так.

– И ты бы отдала все, что у тебя есть?

– Да, конечно.

– А не мог эти записи, картотеку каким-нибудь образом заполучить Гидеон?

– Я и думала, что Гидеон завладел этими материалами и послал их тебе.

Кул медленно кивнул. Теперь все становилось на свои места, игра стоила свеч. Ставка была на миллиарды, и козыри таились в письме Гидеона, отправленном ему, Питеру. За такое письмо запросто могли убить. Он вспомнил Элис, и его кольнуло беспокойство: ведь он случайно втянул ее в опасную авантюру. Она не знала, даже не подозревала об опасности, которая таилась в его почте. То, что сейчас они были далеко, что между ними назревал разрыв, не имело значения. Из-за него она была в опасности, – от этой мысли у Кула засосало под ложечкой.

– Кто теперь ведет дела Марии? – спросил он.

– Я. Это вполне понятно, ведь все теперь досталось мне. Непростая задача, как ты понимаешь: кофейные плантации вблизи Антигуа и три торговых судна компании "Дельгадо Лайн", приписанные к Сан-Хосе. Сейчас всем этим занимается мой адвокат дон Луис де Кастро.

– Ему можно доверять?

– Дон Луис – старый друг нашего отца. Когда тот умер, он взял нас с Марией под свое крыло и был к нам очень добр.

По ее задумчивому лицу пробежала тень.

– Теперь я не знаю, кому доверять. У меня не было выбора, я покинула Гватемалу, как только узнала, что Гомес отправился к тебе. Гидеон часто о тебе говорил, ясно, что материалы он мог послать только тебе. Его квартиру обыскали очень тщательно; этим занимался сам Гомес. Единственный, с кем Гидеон поддерживал связь, был ты, и когда Гомес полетел на север, я поспешила за ним, оставив все на дона Луиса. Завтра, когда мы вернемся домой, я его увижу, и мы займемся письмом Гидеона, которое ты мне дал. Оно послужит для него ключом к свободе.

Он почувствовал себя неловко.

– Послушай, насчет этого письма...

Она внезапно рассмеялась и коснулась пальцами его губ.

– Помолчи, Питер. Мы теперь друзья?

– Да, – согласился он, – Думаю, да. Но...

– Ты еще беспокоишься? Успокойся. Мы в безопасности. Никто не знает, что мы здесь, кроме Джонсона, а он до утра не вернется. Прошу тебя, Питер, перестань думать о завтрашнем дне. Возможно, все наши проблемы решатся проще, чем мы думаем.

– Надеюсь, – протянул он.

Она снова рассмеялась.

– Не возражаешь, если я стану называть тебя Педро?

– Мне это даже нравится...

– Ты сейчас думаешь обо мне?

– Да.

– Не о другой? Не о твоей подруге?

– Об Элис? Нет.

– Я счастлива, – прошептала она.

Она ждала, и он сказал себе: не будь дураком, не отказывайся от того, что само идет в руки. Она права: о завтра будем думать завтра. Вино еще бродило в его крови, глаза Серафины в лунном свете отливали золотом. Они поцеловались, и это потрясло обоих, словно взрыв. Взрыв бросил их друг к другу, потом внезапно разметал, и тут же, задохнувшись, они рухнули, стиснув друг друга в объятиях. Махровый халат соскользнул с ее плеч и мягкими складками лег вокруг тонкой талии и манящей округлости бедер.

Кул подумал: она подобна золотому цветку, вырастающей из пены морской Афродите.

– Педро?

– Да?

– Нет, ничего.

– В чем дело?

– Поцелуй меня еще раз.

Они лежали на мягкой ладони прохладного песка, их баюкал прибой, на них смотрел сонными окнами маленький домик.

– Еще!

Казалось, этот миг был выбран провидением, чтобы соединить их судьбы. Вино и прибой в могучем ритме клокотали в их крови. Из дома доносилась музыка. Она что-то шептала по-испански, но смысл понятен был без перевода. Он смотрел на нее, и она встречала его взгляд со страстью, то манящей, то пугающей.

– Я буду вечно любить тебя, – прошептала она.

Луну закрыли облака, весь пляж покрыла тьма, но они этого не замечали.

 

Глава 11

Проснувшись, Кул почувствовал прохладу. Он все еще лежал, наслаждаясь легким бризом, ласкавшим обнаженное тело, нежась в мягкой и чистой постели. Хотя солнце едва поднялось над горизонтом, комната была полна света. Мириады насекомых, изгнанные ветром с моря, трещали где-то за домом, в джунглях. Вдали тарахтел мотор, и он помрачнел, но потом сообразил, что это электрогенератор.

Проведя рукой по постели, он обнаружил лишь смятую простыню.

– Серафина!

В ответ – лишь шорох прибоя и шум ветра в зарослях.

Кул сел в постели, огляделся и обнаружил, что в комнате никого нет. Странно, что он проспал так долго тяжелым сном без сновидений. Во рту остался терпкий привкус от вина, голова гудела с похмелья. Но выпил-то он слишком мало, чтобы так себя чувствовать. В животе бурлило.

– Серафина!

Дом был молчалив и безлюден. Он поднялся – и будто тяжелый молот ударил по затылку. Кул застонал, но обратно не лег. Он побрел к двери и выбрался в гостиную, окна которой смотрели на море. При каждом движении его пронзала мучительную боль. Он снова позвал Серафину, хотя уже понял, что в доме ее нет. Она ушла, хотя это было выше его понимания.

В висках стучало, голова разламывалась. Он успел добраться до ванной, прежде чем желудок взбунтовался и его вырвало. Никто не пришел на помощь. Он вцепился в дверцу аптечного шкафчика и распахнул дверцу. Его пальцы коснулись флакона, перед глазами зарябила этикетка. Этикетка нью-йоркской аптеки. Хлоралгидрат. Когда он открыл флакон и понюхал, его чуть не вырвало снова. И он понял, что именно эту отраву выпил вчера вместе с вином.

Кул с горечью подумал, что девушка подсунула отраву прямо перед тем, как затащить его в постель. Так что она успела вдоволь насладиться, прежде чем отправить его в нокаут. И ускользнуть.

Он нахмурился, в затуманенном сознании стали всплывать кое-какие мысли. К тому времени, когда появилось вино, конверт Серафина не вскрывала. И не знала, что письмо ничего не стоит. Следовательно, все, что произошло, спланировано с самого начала путешествия. Вынужденная посадка на пляже тоже была слишком удачной, слишком близкой к дому, чтобы быть случайной. Тем более до тихоокеанского побережья они могли добраться только миновав всю страну и ее столицу. Он ругал себя последними словами, что не сообразил этого раньше.

Внезапное озарение придало четкость и стройность всему случившемуся: именно обладание письмом завело его так далеко. Именно его постоянная настороженность стала причиной выбора такого отдаленного места, где его можно было предательски бросить. Его захлестнула холодная ярость.

Спазмы в желудке прошли, и он выпил немного воды, потом добрел до кухни, зажег плиту и разогрел оставленный кофейник. Чашка горячего, крепкого кофе помогла – руки дрожать перестали.

Потом он вернулся в спальню, нашел свои вещи и оделся. Маленький пистолет, который он забрал у Серафины, исчез. Продолжая поиски, Кул обнаружил, что исчезли и все деньги, которые он снял из банка в Филадельфии.

Бумажник был пуст. Пропали деньги, карточки, все, что могло подтвердить его личность, даже фотография Элис. Он оказался один в чужой стране, разыскиваемый полицией, подозреваемый в убийстве.

Кул готов был сломаться. Птицы в джунглях приветствовали пением новый день, море отвечало им гулом волн, а Кул задавался вопросом, что делать. Прошлой ночью он готов был верить Серафине, но ночь наслаждений осталась позади, а теперь он, совершенно беспомощный, оказался в ловушке. Отчаяние нарастало, им снова овладела паника, возникло исступленное стремление бежать, бежать куда угодно, но только не сидеть на месте.

Какая-то часть сознания подсказывала махнуть на все рукой. Ничего не поделаешь, скоро за ним придут и так или иначе все будет кончено. Эта мысль возмутила его и разожгла такую ярость, что он готов был крушить все кругом. Кул с трудом заставил себя спокойно смотреть на море.

Пляж был пуст, никого не видно.

День разгорался, начинали ощущаться жара и влажность. Что-то в нем изменилось. Он понял, что играл роль пешки в опасной, хитрой и предательской игре, и в результате его как барана привели на это место для заклания. Причина теперь не имела значения. Сейчас он был один, избавленный от заблуждений, но все еще живой. И собирался им оставаться.

Интересно, есть ли возможность подняться в горы к столице? Если бы он смог туда добраться, то сумел бы обратиться к Тиссону. Оставался шанс, что про Рамона Гомеса тут еще не знают, но это почти ничего не давало. Он вспомнил слова Серафины, что до цели осталось семьдесят пять миль – слишком много для пешей прогулки. Слишком далеко, если учесть, что он не знает, по какой дороге идти. И притом большую часть пути пришлось бы одолевать крутые горы.

Альтернативой оставался Сан-Хосе, куда прошлой ночью отправился Джонсон. Но на дорогу нужны были деньги.

Он остановился, осматривая комнату в поисках чего-нибудь полезного. Его взгляд упал на стол резного красного дерева в стиле испанского барокко. Замысловатый сверкающий медный замком словно подмигивал ему, и Кул шагнул к столу, чувствуя, как медленно возвращаются силы.

Стол был накрепко заперт. Он потянул за крышку, но тяжелая панель красного дерева не поддавалась. Пришлось пойти на кухню поискать подходящее орудие. В комнату он вернулся с ключом для открывания консервных банок и маленьким молотком, и взялся за дело, безжалостно уродуя изумительное дерево. Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем удалось проковырять дырку и ослабить замок. Консервный ключ и молоток полетели на пол, он открыл стол и зарылся в бумаги.

Там были главным образом всяческие деловые бумаги и счета, причем на испанском, за исключением небольшой пачки расписок, написанных готическим шрифтом. Прочитать он ничего не мог, уносить с собой не собирался, даже если бы и сумел судить о ценности бумаг. Но в маленьком ящике справа нашлось то, что ему было нужно – кожаная папка хрустящими купюрами: несколько сот гватемальских кетсалей и почти триста долларов мелкими купюрами, максимум в двадцать долларов.

Он рассовал это богатство по карманам, и тут в последним отделении нашел фотографию. Обыкновенный снимок, но на обороте красивым женским почерком написано: "Гидеону – со всей моей любовью, Мария".

Кул перевернул фотографию и посмотрел на девушку, позировавшую на фоне старинных руин в красивой кружевной мантилье. Тут волосы у него встали дыбом, и неудержимая дрожь пробежала по телу.

С фотографии – предполагаемого снимка погибшей девушки – на него смотрела Серафина Дельгадо.

Дрожащими пальцами он перевернул кожаную папку и увидел тисненые золотом инициалы, на которые вначале не обратил внимание: "G. C." – Гидеон Кул.

– Стерва! – прошептал он охрипшим голосом. – Стерва!

Темное пиво оказалось приятным на вкус. Судя по этикетке, оно было произведено в городе Гватемале. Кул выпил две бутылки и съел сандвич с ветчиной, после чего счел, что готов отправляться в путь. Нокаутирующее действие снотворного уже закончилось. Когда он вышел на улицу, солнце палило во всю. Последний раз он оглядел фальшивую идиллию, которую являли этот дом и пляж. Теперь он понимал, что времени в обрез. Его заманили сюда, чтобы задержать, – это ясно, но только ли за этим? Вспоминая Серафину Дельгадо, он пришел к выводу, что не в состоянии понять, где кончается истина и начинается ложь. Приходилось начинать все с начала, не зная ничего определенного и не имея отправной точки.

Тропинка через джунгли оказалась лучше, чем он ожидал, но воздух был тяжелым, влажным, и вокруг постоянно вились мириады голодных насекомых. Корни деревьев выбивались из-под земли и сплетались с побегами, но почва под ногами была твердой, и идти удавалось достаточно быстро. Припекало все сильнее. Его неопытным глазам дорога представлялась заброшенной, многие месяцы никем не хоженой.

Через несколько минут тропа расширилась, и идти по ней стало легче. Он остановился, разглядев на другой стороне маленькую хижину, наполовину скрытую лианами и деревьями. Какое-то время он прислушивался к крикам птиц и любовался мгновенными вспышками красок на фоне темной зелени. Хижина казалась заброшенной, однако из осторожности он решил себя не обнаруживать.

Едва Кул сделал несколько шагов, как в дверях, зевая во весь рот и потягиваясь, появился человек. Это был Ток Джонсон. Увидев его, пилот изумился. Его нижняя рубашка была в грязи, широкое лицо из-за отросшей щетины отливало синевой. Он был босиком, штаны цвета хаки помялись, будто он в них спал. В тот миг, когда они увидели друг друга, Кул понял, что Ток ночью не ушел дальше этой хижины, он был здесь в качестве охраны, и судя по его удивлению, не ожидал увидеть Кула. Возможно, Серафина ошиблась в дозе снотворного, которое ему дала.

В руке Джонсона, как по волшебству, появился пистолет.

– Ладно, Педро, стой на месте.

В притихших джунглях хриплый голос прозвучал неестественно громко. Глаза громилы лучились от радости, он ухмылялся.

– Подожди, – сказал Кул. – Не спеши.

– Я у тебя в долгу, Педро. Вчера кое-что произошло. Мне кажется, я тогда проспал, верно?

Что делать? Если он побежит, Джонсон станет в него стрелять, и причем с удовольствием. Довольный собой, сейчас он двигался навстречу Кулу разболтанной походкой, покачивая потными красными волосатыми плечами и легко поигрывая "люгером" в толстых пальцах.

Все мышцы Кула напряглись и затвердели. Но он старался, чтобы голос звучал нормально.

– Убери пушку, Ток. Нам нечего делить.

Джонсон ухмыльнулся.

– Ты так думаешь?

До него оставалось не больше шести футов. Толстяк слизнул соленый пот с верхней губы.

– Как прошла ночка, парень? Как это было, а? Что, получил удовольствие с крошкой, Педро? Будь я проклят, тебя она на славу поимела! Она творит в постели чудеса. Черт побери, крыса проклятая, скоро я займу твое место. Я долго ее ждал, но она выбрала тебя.

Голос у Джонсона срывался, в нем клокотала ярость, подхлестываемая похотью. Рука, державшая "люгер", слегка дрожала.

Кул возразил:

– Ты не прав, Ток. У нее другие планы. Она меня нокаутировала.

– Вина налила, да? – ухмыльнулся Ток.

– Ты угадал. Я только что прочухался.

Джонсон глухо процедил:

– Но перед этим порезвились вы на славу. Не ври мне, Педро. Я эту крошку знаю. Она для того создана. И ты попался под руку, – его глаза сверкали. – Расскажи мне все, Педро, прежде чем я всажу пулю в твои потроха.

– Тут нечего рассказывать. Она меня усыпила, взяла мои деньги и скрылась. Где она сейчас?

– В Антигуа.

– Почему она от нас сбежала?

– От нас? От меня она не сбегала. Только от тебя, Педро. Она с тобой позабавилась. Заманила сюда, где только тебя недоставало, ну а теперь с тобой покончено. Все проще простого. Ты же просто болван. С тобой играли с самого начала. Она сама мне говорила. Ты дал ей то письмо, которое она искала, верно? А больше ей ничего не нужно. Она бы раньше от тебя избавилась, только слишком рискованно делать это в Штатах. Ты не мог спрятать письмо в самолете, но мог в машине или даже на теле. Так что она решила, что ты полетишь сюда с нами. Она очень рассердится, когда я расскажу, что ты проснулся раньше, чем я вернулся в дом. Но как-нибудь переживет. Забавная крошка! Она все это симпатично организовала, только сама не стала бы спускать курок!

– Подожди минутку, – вмешался Кул. – Ты говоришь, со мной играли с самого начала. А как насчет Рамона Гомеса?

Ток усмехнулся.

– Гомес работал на нее. Нужно было запугать тебя до смерти, тогда ты убедился бы, что она на твоей стороне, ясно? Тогда ты сам отдал бы ей письмо. А ты вместо того, чтобы испугаться, убил Гомеса и все перепутал. Пришлось ей срочно перестраивать все планы. На Гомеса ей было наплевать, зато она использовала новую ситуацию, чтобы заставить тебя подчиняться ее указаниям. Ведь ты бежал от правосудия и вынужден был слушаться. Черт побери, она же не хотела, чтобы тебя схватили раньше, чем ты отдашь письмо!

Сознание Кула протестовало против грубых истин, открытых толстяком, на какой-то миг даже мелькнула мысль, что Джонсон лжет, стараясь спровоцировать его ради злобного удовольствия. Но он ее отбросил, заглянув ему в глаза. Нет, этот человек не лжет.

– Значит, она и не думала выручать моего брата из тюрьмы?

– Верно, Педро. Единственное, что нас сдерживало – пистолет, который ты у нее забрал. Не имеет значения, где мы сделаем наше дело, лишь бы нас не сцапали. Она решила – лучше здесь. И после того, как я напортачил в Теннеси, предложила тебе лететь до конца. Никто не знает, где ты, и никто тебя не найдет, да и не хватится, когда я тебя прикончу.

Сверкнув на солнце ярким оперением, через поляну с пронзительным криком стремительно промчался ара. Джонсон на миг отвлекся, но шанса вырвать "люгер" Кулу не предоставил.

Питеру показалось, что он слышит звук мотора, но он не был вполне уверен. Возможно, это в полумиле оттуда шумел океан. Джунгли стояли густой непроницаемой стеной, окружая их со всех сторон, будто они находились в закрытом помещении. Бежать возможности не было, а Джонсон явно собирался его убить.

Ожесточенный безысходностью, он шагнул навстречу, и Джонсон крикнул:

– Стой!

– Давай покончим с этим, – бросил Кул.

– Заждался? – ухмыльнулся пилот. – Не хочешь рассказать, как развлекался прошлой ночью? Последний раз все это было, парень. В следующий раз в ее постель залезу я! Но я-то знаю, что к чему, и не стану пить вина. Ни за что! Однако хорошо малышка, верно? И все при ней. Горячая и сладкая, а? Ты получил свое?

Все же это был звук мотора, а не отдаленный шум океана. Автомобиль пробивался через джунгли. Джонсон тоже его услышал. Похоже, он испугался. По широкой багровой физиономии промелькнуло разочарование, но он тут же поднял "люгер".

– Прощай, Педро, – буркнул он и нажал на спусковой крючок.

 

Глава 12

Щелчок бойка – и все. Пистолет дал осечку. И в тот же миг Кул метнулся к Джонсону. Тот выругался и шагнул назад, лицо его удивленно наморщилось. Злость придала Кулу силы, так что Джонсон пятился назад, для устрашения размахивая "люгером".

Тут он споткнулся и тревожно вскрикнул. Кул выбросил ногу вперед, подсек Джонсона и вместе с ним грохнулся на землю. Здоровяк выгнул спину, пытаясь его сбросить, и пистолет отлетел в сторону, затерявшись в высокой траве. Отдуваясь, мужчины поднялись на ноги, не спуская друг с друга глаз.

– Давай, – задыхаясь, бросил Кул, – ищи его.

– Черт с ним. Я с тобой разделаюсь голыми руками.

Но Джонсон не двинулся с места. Задрав большую голову, он к чему-то прислушивался, при этом не сводя настороженных глаз с возбужденного лица Кула. Теперь был ясно слышен звук мотора; машина медленно приближалась к ним и могла появиться с минуты на минуту. Джонсон казался смущенным и растерянным.

– Опять тебе повезло, – буркнул он.

Кул промолчал. Он слышал, как запел мужчина, тут же дал петуха, и другой мужчина рассмеялся. Судя по слишком громким разговорам, путники были навеселе. Мотор то тарахтел, то рычал. Скрежетал металл, когда машина продиралась сквозь кусты.

Джонсон обернулся, рыская взглядом по траве в поисках оружия, но тщетно. Еще раз грязно выругавшись, он повернулся и поспешно зашагал по тропинке в сторону пляжа. Кул за ним не последовал. Он все еще стоял и ждал, как вдруг на поляну выскочил автомобиль.

Это был "понтиак" десятилетней давности, выкрашенный ярко-красной краской, как пожарная машина. В машине сидели трое смуглых мужчин в ярких спортивных рубашках. Двоим было чуть больше двадцати, третий – средних лет. Похоже, все они были под хмельком, мужчина постарше, сидевший на переднем сиденье, размахивал бутылкой.

– Привет, сеньор! – окликнул парень, сидевший за рулем.

– Привет, – отозвался Кул. Он оглянулся назад, но Джонсона и след простыл. Если бы вновь прибывшие принадлежали к шайке Джонсона, тот не спешил бы скрыться.

Два парня громко распевали по-испански странную песню в ритме марша, которая периодически прерывалась взрывами смеха, и тогда они хлопали друг друга по загривку. Водитель, с виду чуть трезвее спутников, вылез из машины. На нем были мятые легкие штаны и полосатая рубашка. Он дружелюбно улыбнулся, сверкая крепкими зубами, и протянул крепкую руку.

– Янки? – спросил он.

– Да, – кивнул Кул. – Но я не говорю по-испански.

– Все в порядке. Я говорю по-английски. Альфонсо, помолчи! – крикнул он, повернувшись к человеку с бутылкой. Оба мужчины в "понтиаке" разом умолкли и, осовело моргая, уставились на него. Водитель снова повернулся к Кулу. – Вы заблудились, да? У вас все нормально?

– Просто замечательно, – кивнул Кул. – Как отсюда выбраться?

– Выбраться? Никак. Мы приехали за вами и очень счастливы, что вас нашли. Вы живы, верно? Это хорошо! – парень опять усмехнулся. – Позвольте представиться. Я – Мигель Франциско Фернандес, мое основное достоинство – бедность. Таких, как я, янки именуют бездельниками. Но я работаю гидом, показываю им нашу замечательную страну, и еще я друг Гидеона Кула. Вы его младший брат Педро, верно?

– Питер Кул, верно.

– Позвольте вам представить остальных. Тип с бутылкой – мой кузен Альфонсо. Его пьяного друга зовут Хорхе Испа. Машина моя. Великолепный экземпляр, согласны?

Кул почувствовал себя окончательно сбитым с толку, будто все это было частью сна, не имеющего ничего общего с реальностью. Он снова оглянулся, но никаких признаков Джонсона не обнаружил. Однако, шагнув к Фернандесу, едва не наступил на "люгер", затерявшийся в высокой траве, и остановился его поднять.

Фернандес рассмеялся.

– Странные вещи попадаются на нашей земле. Это ваш?

– Теперь мой, – хмыкнул Кул.

– Со мной он не понадобится. Я приехал вам помочь.

– Как вы узнали, что я здесь? – поинтересовался Кул.

– До нас дошел слух, что на берегу приземлился самолет. Мы знали, что сеньорита Дельгадо отправилась на север, чтобы вас найти. Вы звонили сеньору Тиссону, не так ли? Нетрудно было догадаться, что вы можете вернуться вместе с ней. Подробнее поговорим по дороге. У нас очень мало времени, сеньор. Я чувствую, вы очень сердиты на человека, который сбежал.

Выбора у Кула не было. В душе тревожно шевельнулись подозрения, но он видел открытое дружелюбие Фернандеса и его выпивших друзей. Так что Кул не нуждался в дополнительном приглашении, чтобы сесть в "понтиак". Он сунул "люгер" за пояс, гид-любитель сделал крутой разворот и направил машину обратно сквозь джунгли. Она подпрыгивала и тряслась, казалось, того и гляди развалится на части, так что Кулу пришлось вцепиться обеими руками в сиденье и борт.

Хорхе с Альфонсо дико завывали. Альфонсо, худощавый человек в лиловой рубашке с открытым воротом, отхлебнул из бутылки и сунул ее Кулу. Тот взял бутылку и отпил немного, при этом едва не выбив горлышком зубы. Что за напиток, он не понял, но горло обожгло, и он закашлялся, с трудом переводя дух.

Минут десять они тряслись по разбитой дороге, потом внезапно выскочили на шоссе, ведущее на север. Небо было пронзительно-синего цвета. За несколько миль им попалась единственная двухколесная повозка, индеец в дырявой соломенной шляпе погонял ленивого вола, рядом сидела женщина. Те даже внимания не обратили на промчавшуюся мимо машину.

Они миновали несколько деревушек, прежде чем наконец увидели город. Фернандес сообщил:

– Это Эскинтла. Полпути позади. Отсюда начинается самая интересная часть страны. Почему, мой друг, вы не расслабитесь и не порадуетесь нашему увлекательному путешествию?

Кул попытался. Выглянув в окно, он подумал, что в других обстоятельствах не пропустил бы открывшейся панорамы. Дорога шла почти все время вверх, Фернандес вел машину очень осторожно. Потом притормозил, они проехали по узкой деревенской улице, которая внезапно привела на широкую рыночную площадь, укрывшуюся в тени гигантского дерева, росшего в самом центре. На рынке хлопотали босоногие индейские женщины, все в одинаковых нарядах – голубых юбках и желтых блузках.

– Это Палин, – сказал Фернандес. – Жаль, что у нас нет времени здесь остановиться. Но когда вернетесь в Штаты, сможете рассказать друзьям, что видели самую большую в мире сейбу.

Кул усмехнулся. Вряд ли кто-то из его друзей в Штатах подозревал о существовании деревьев сейба.

И тут машина вновь запрыгала по ухабам, и на мгновение Кул забыл, почему оказался среди вулканов Гватемалы, забыл об опасностях, которые ждали его в конце пути. Теперь дорога вилась по склонам гор, а в сотнях футов ниже, у подножия вулканических пиков, сияло озеро чистейшего сапфирового цвета. Такого Кул в жизни не видел и восторженно выдохнул:

– Боже, я думал, вы приукрашивали, когда расхваливали свою замечательную страну. Но вы лишь констатировали грубый факт.

Фернандес хмыкнул.

– Теперь вы мне верите, да? Это озеро Аматитлан. Позвольте вас заверить, сеньор, дальше к западу вы увидите еще более красивые места у озера Атитлан. Аматитлан – милое озеро, но Атитлан – изумительное.

Машина подпрыгнула, наткнувшись на торчавший из-под земли мощный корень, и Фернандес крепче вцепился в руль.

– Я очень сожалею, что мы не можем ехать быстрее, сеньор, но вы сами видите, где мы приземлимся, если ошибемся хотя бы на одном из этих серпантинов, – он качнул головой в сторону пропасти. – Но через полчаса, а может меньше, мы будем в столице, а ведь именно туда вы рветесь, верно? У вашего брата здесь много друзей. И то, что вы собираетесь сделать, – задача не безнадежная. Гидеон в тюрьме, и мы должны его оттуда вызволить, мы вместе, если он еще жив.

Фернандес пожал плечами.

– Его обвиняют в убийстве, понимаете? Здесь все это знают, хотя и не верят, что он это сделал, за исключением несведущих или тех, кто с предубеждением относится к любому янки. Вероятно, он еще жив, иначе они не переполошились бы из-за вашего приезда.

– Кто "они"? – спросил Кул.

Фернандес вновь пожал плечами, не отрывая сильных рук от рулевого колеса.

– Те, у кого есть причины ненавидеть вашего брата. Вам лучше знать. Я знаю только, что вам угрожает опасность со стороны Дельгадо. Это баба – сущий дьявол, или, по крайней мере, его ближайшая подруга, – он фыркнул. – Когда мне сказали, что прошлой ночью какой-то самолет приземлился возле Сан-Хосе, я вспомнил про ее местные владения. Мы хорошо знаем это змеиное гнездо! – Фернандес снова фыркнул. – Не стало жизни из-за этой кокаиновой мафии. Они не знают жалости и не брезгуют ничем. Так что я сразу отправился сюда, тревожась за вашу безопасность.

– Я увижу Гидеона? – спросил Кул.

– Я постарался что-то сделать, но пока безрезультатно. Все знают, что Дельгадо с их богатыми друзьями хотели бы, чтобы Гидеона сразу казнили. Так что вызволить его будет не просто. И вы тоже в опасности. Вас постараются убрать.

Кул промолчал, Фернандес усмехнулся.

– Я знаю, что женщина из клана Дельгадо отправилась на север искать вас, поскольку они подозревали, что брат написал вам письмо. Это так?

– Я ничего не получал от Гидеона. Они ошиблись.

– Верно. И потому теперь для них вы интереса не представляете. Зато они боятся, что вы можете что-то узнать, и потому решили вас убить. Но вы останетесь со мной, а я отведу вас к сеньору Тиссону. Там и обсудим, что можно сделать.

Фернандес ловко развернул машину, объехав густые заросли кустарника. Потом продолжил:

– Наша страна – страна кофе. Семейству Дельгадо принадлежат огромные кофейные плантации вокруг Антигуа, а это недалеко от столицы. То, что не удается купить, они отбирают. Если им понадобится ваша жизнь, они возьмут и ее. Так что вы будете в безопасности, пока вы со мной и будете делать то, что я вам скажу.

По мере подъема в горы жара осталась позади, и когда они достигли столицы, Кул с трудом мог поверить, что они все еще в тропиках. Прошло всего три часа с тех пор, как они покинули насыщенный влажными испарениями Сан-Хосе. Сияло солнце, но воздух был свеж и по-весеннему прохладен, и легкий ветерок с окрестных вершин продувал неправдоподобно чистые узкие улочки.

Они въехали в город со стороны тихого района особняков; на перекрестке красовался указатель: "Авенида Симон Боливар". Фернандес взял левее и усмехнулся Кулу:

– Теперь совсем близко, сеньор. Я поехал по этой улице, потому что на ней турагентство, в котором я работаю. Если вас увидят, то решат, что вы просто один из туристов.

Машина с трудом обогнула повозку, влекомую волом, и ей пришлось резко затормозить, чтобы не наткнуться на женщину – горянку в голубой полосатой юбке и разноцветной кофте. Та спокойно брела босиком через улицу, на голове легко покачивалась огромная корзина фруктов. На машину она даже не взглянула.

Фернандес терпеливо подождал, пока она пройдет, потом свернул налево и въехал на тихую улицу. Не доезжая до следующего перекрестка он притормозил перед большим зданием, выкрашенным в темно-желтый цвет.

– Вот мы и прибыли. "Палас-отель". Вам здесь будет удобно, если вы любите твердые постели.

Кул удивился.

– Почему отель? Я думал, вы меня везете в американское посольство. Мне нужно видеть посла Тиссона.

– Всему свое время, сеньор. Отправляться прямо в посольство глупо. Люди Дельгадо сразу вас выследят.

– Но послушайте...

– Немного терпения, дружище, и все уладится само собой. Пойдемте!

В просторном холле было прохладно и тихо. Отель был выстроен вокруг крытого внутреннего двора, по обе стороны на уровне второго этажа тянулись перила балконов. На них открывались двери комнат, и, поднимаясь вслед за Фернандесом на правый балкон, Кул чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение.

Фернандес извлек из кармана ключ и открыл дверь в конце балкона. Не оборачиваясь к Кулу, он предложил:

– Входите, сеньор.

Кул не двинулся с места.

– После вас.

Фернандес казался огорченным.

– Вы мне не доверяете? Ну ладно, смотрите.

Он вошел в комнату, сопровождаемый Альфонсо и Хорхе. Чувствуя себя глупо, Кул шагнул следом.

Комната была большой, с высоким потолком, окно выходило на фасад отеля. Узкая кровать была покрыта толстым индейским одеялом; на кремовом ковре маленькие красные и синие фигурки весело толпились вокруг большой зеленой птицы кетсаль. Еще одна дверь открывалась в современную ванную, выложенную изразцами. На подставке для багажа стоял раскрытый чемодан, полный мужской одежды.

Фернандес жестом указал на кровать, Кул сел. Действительно, постель оказалась жестковата. Фернандес расположился на деревянном стуле с прямой спинкой у письменного стола и повернулся к Альфонсо:

– Дорогуша, спустись в бар и принеси пива. Не заблудись по дороге и развей свои печали. Толстушка Лиза будет ждать тебя хоть до полуночи...

Альфонсо усмехнулся, вышел и через несколько минут вернулся с четырьмя бутылками пива. Кул заметил надпись "Марсан" на этикетке и понял, что это то самое прекрасное пиво, которое он пил в доме Серафины.

Альфонсо с Хорхе расположились на полу; Фернандес, отхлебнув из горлышка, протянул бутылку Кулу.

– Теперь я вам скажу, что нужно делать. Во-первых, знайте, что это номер одного из моих туристов. Он нанял меня свозить его на озеро Атитлан – вы обязательно должны там побывать, прежде чем покинете страну, сеньор, это самое изумительное озеро на свете. Но потом передумал и воспользовался случаем слетать в Копан, посмотреть развалины построек майя – очень интересные руины, сеньор, хотя они пересекают границу Гондураса. Вернуться он должен завтра, а пока в отеле не возражают, если я пользуюсь его номером: во-первых меня знают, и во-вторых он все равно оплачен. А может быть и потому, что не знают, что я им пользуюсь. Чемодан, который вы видите, мой. Завтра мы устроимся получше, но сейчас вам здесь ничто не угрожает.

– Понятно, – протянул Кул. – Но как насчет Тиссона? Когда я его увижу?

– Я сейчас же постараюсь организовать встречу, – Фернандес встал, оба его приятеля тоже поднялись с пола. – Не покидайте номер до моего возвращения. Было бы слишком неблагоразумно допустить, чтобы вас кто-нибудь увидел. Я быстро.

Дверь за тремя мужчинами закрылась, и Кул услышал, как в замке повернулся ключ.

Он подошел к окну и хмуро взглянул вниз, на узкую улицу, притихшую под ярким солнцем. Кул чувствовал себя в западне. У него не было ни туристской карточки, ни какого-то документа, удостоверяющего личность. Он не понимал языка местных жителей, у него здесь не было друзей, он никому не мог доверять. И снова плыл по течению невесть куда, направляемый Фернандесом. Но приведет ли этот путь к брату? Серафина привезла его сюда лишь для того, чтобы предать и организовать его убийство. Он не знал, кому верить. Почему для кого-то так важно держать Гидеона за решеткой?

Он закурил и заходил взад – вперед по комнате. В голову ничего не приходило. Чем больше он об этом думал, тем больше мысли путались. Оставалось сосредоточиться на ясной и простой цели: он должен вызволить Гидеона из тюрьмы, по-тихому и быстро, без лишней суеты и шума. Потом можно заняться и собой: вернуться в Штаты, заявить о смерти Рамона Гомеса филадельфийской полиции. Но сначала – Гидеон.

Без дела ждать возвращения Фернандеса не было сил. Кул тщательно проверил "люгер", отнятый у Тока Джонсона. Тот заело из-за дефектного патрона, и понадобилось всего несколько секунд, чтобы извлечь его и отладить механизм. В обойме оставалось еще шесть патронов, и он немного успокоился. Было предчувствие, что оружие ему скоро понадобится.

Кул сел на постель и положил пистолет рядом. Фернандес мог его не запирать, он никуда не собирался выходить. Так он просидел примерно полчаса, пока не увидел, что ручка двери медленно поворачивается.

 

Глава 13

Кул схватил пистолет и вскочил. Дверная ручка снова медленно повернулась. Он шагнул к двери и спросил:

– Кто там?

Мужской голос поинтересовался:

– Мистер Кул? Позвольте, я войду. Это Тиссон.

Лишь сейчас Кул заметил, что замок на двери можно свободно открыть изнутри. Значит, Фернандес его вовсе не запирал, а просто захлопнул дверь, чтобы не заглянул незваный гость.

Не выпуская из рук оружия, Кул отпер замок и поспешно шагнул в сторону. Дверь распахнулась, в комнату осторожно вошел крупный седовласый мужчина. Они спокойно и внимательно изучали друг друга.

Тиссону было за пятьдесят; судя по костлявому суровому лицу, он не принадлежал к сторонникам компромиссов. На нем был бежевый габардиновый костюм, в большой руке он держал коричневую фетровую шляпу. Мужчина бесстрастно разглядывал Кула холодными голубыми глазами.

Тот щелкнул предохранителем и швырнул пистолет на кровать.

Наконец Тиссон кивнул, словно приняв какое-то решение.

– Да, вы брат Гидеона. Это вы мне звонили из Штатов несколько дней назад?

– Верно, – Кул замялся. – У меня нет ни туристской карточки, ни визы. Не было времени получить. И с тех пор, как я прибыл сюда прошлой ночью, проблем меньше не стало.

Тиссон нетерпеливо отмахнулся.

– Я все знаю. Вот почему я послал за вами Фернандеса.

– Так это вы послали Мигеля?

– Конечно. Вас собирались убить.

– Вы неплохо осведомлены, – заметил Кул.

– Я знаю все, – Кул чувствовал, что этот человек не хвастает, а просто констатирует факт. – Я знаю, почему вы сюда приехали, знаю, что любым способом хотите вызволить брата из тюрьмы. Скажу вам сразу же: эта идея совершенно невыполнима и поддержки не ждите. Вы вернетесь в Штаты сразу, как только я найду способ вас отправить.

– Нет, – отрезал Кул.

Тиссон снова покачал головой.

– Вы не понимаете всей сложности ситуации. А она становится взрывоопасной. Мой вам совет: забудьте Гидеона, возвращайтесь домой и оставайтесь там.

– Нет, – повторил Кул. – Я не могу.

– Вас могут убить, – напомнил Тиссон.

– Знаю.

– Ваш брат, возможно, уже мертв.

– Я должен сам все выяснить.

– Вы можете создать серьезные проблемы нашему правительству, если станете вмешиваться в дела, которых не понимаете.

Кул заметил:

– Серьезные проблемы я создам для вас. Между прочим, мой брат – американский гражданин, а его продолжают держать за решеткой за преступление, которого, как каждый знает, он не совершал. Чем вы тут занимаетесь, если пальцем не шевельнули, чтобы спасти моего брата?

– Почему вы думаете, что я ничего не делаю?

– Брат все еще в тюрьме, верно?

Тиссон уставился на него.

– Я не намерен с вами спорить. Наша встреча и так достаточно рискованна, и чем быстрее мы расстанемся, тем лучше. Но должен вас предупредить: если вы продолжите попытки добраться до брата, вам придется отвечать за последствия. Я не могу ни помочь, ни одобрить ваши действия.

– Почему? Что же в этих бандитах такого страшного, что американское правительство не решается действовать?

– У меня нет желания с вами спорить, – холодно заявил Тиссон, глядя на Кула с открытой враждебностью. – Хочу предупредить, что до меня дошли некоторые сведения о вас. Узнав, что мисс Дельгадо собирается вернуться с вами, я дал телеграмму в Штаты. Как она вас уговорила?

– Сделала вид, что нуждается в моей помощи для вызволения Гидеона.

– И вы поверили?

– Сначала да. Но сейчас я в замешательстве. И ничего не понимаю.

– Нынче утром она пыталась вас убить?

Кул кивнул.

– По-моему, да.

Похоже, это Тиссона обрадовало. Он ухмыльнулся, плюхнулся на стул с прямой спинкой и забарабанил худыми пальцами по крышке стола.

– Я хочу, чтобы вы знали правду. Полагаю, вам это пригодится. Вы знаете, что сестры Дельгадо были близнецами?

– Близнецами?

– Разве вы этого не знали?

– Она мне никогда не говорила.

– Они были идеальными близняшками. Их невозможно было различить.

Новость ошеломила Кула.

– Тогда которая из них была убита?

– Мы не знаем. Официально это была Мария. Но я склонен думать, что убили Серафину, а Мария просто заняла ее место.

– Как можно это подтвердить?

– Никак. Это невозможно, пока она сама не допустит ошибку.

– Но зачем было Марии занимать место Серафины?

– Кто знает? Возможно, чтобы одурачить вас. Только один человек может рассказать нам правду – это Гидеон, но мы добраться до него не можем. Ваш брат близко знал обеих сестер и, я уверен, знает правду. Если погибла Серафина, тогда все становится понятнее. Гораздо понятнее...

Казалось, Тиссон говорит сам с собой.

– Гидеон с Серафиной собирались пожениться. Они любили друг друга, он хотел, чтобы она ему помогла. Может быть, потому ее и убили. Я бы не удивился, если бы в живых осталась именно Мария. Да, если женщина из семейства Дельгадо отправляется на Север, то это Мария. Сомнений быть не может.

Кул поспешил спросить:

– Вы говорите, Гидеон ждал помощи от Серафины? Что вы имеете в виду? Чем же он занимался?

Тиссон некоторое время колебался.

– Он работал на меня.

– На правительство Штатов?

– Да. Он был просто создан для этого. Он встречал сестер Дельгадо в обществе. Ему был известен каждый уголок в городе, и когда он пронюхал про дела с контрабандой, то пришел с этим ко мне и предложил свои услуги. Естественно, я ухватился за идею его использовать. Мы давно пытались докопаться до корней этой организации. Похоже, дьявольские сорняки пронизали эту страну сверху донизу, взяли под контроль все уровни власти. А масштабы контрабанды с каждым годом нарастали. Это стало вызовом нашей экономической политике. Казалось, Гидеон нашел ответ на многие вопросы, но Мария догадалась, чем он занимается, и он оказался вне нашей досягаемости.

– А Серафина?

– Как я сказал, ваш брат ее любил. Девушка делами сестры не интересовалась. Гидеон попросил ее помочь, и она согласилась. Между сестрами особой любви не было. Может, Мария сама убила Серафину, она тоже была влюблена в Гидеона. Не знаю, что там между ними было, но она явно ревновала. Или она обнаружила, что Серафина роется в ее бумагах, который мы так и не можем найти.

Тиссон вздохнул, его суровое лицо еще больше помрачнело.

– Официально считается, что погибла Мария. Мы пока не можем установить истину, но будем к этому стремиться. Проводил опознание дон Луис де Кастро. Де Кастро – старый друг семьи, управляющий имуществом Дельгадо; он юрист, вкрадчивый, коварный и опасный. Ему уже за восемьдесят. В местном обществе пользуется исключительно высокой репутацией и практически недостижим для нас.

– Может быть, он – мозг организации? – предположил Кул.

– Может быть. Мы думали об этом.

Тиссон внезапно заторопился и надел шляпу.

– Нам с вами это ничего не дает. Вы не можете долго торчать у Фернандеса, потому что завтра он должен взять туристов на Атитлан. Не можете бродить тут в одиночку. Если полиция вас заберет, без документов вас посадят, и я ничем не смогу помочь. Возможно, вы уже под наблюдением. Красная машина Фернандеса – не слишком надежное укрытие, как вы понимаете. Я просил его взять одну из машин турагентства, но у него не получилось.

Кул пожал плечами. Это напомнило ему о недавних событиях в Филадельфии, об убийстве Гомеса. Возможно, поведение Тиссона связано с полученной им информацией. Тогда он останется здесь совершенно один, без надежды на помощь от кого бы то ни было.

Тиссон собрался уходить.

– Единственное, что я могу для вас сделать – устроить вас в посольстве. Думаю, там вы были бы в безопасности.

– Зачем мне это?

– Вы могли там оставаться, пока я не найду способ тайно вывезти вас из страны. Я и хотел бы сделать больше, но не могу.

– Нет, спасибо. Я приехал, чтобы освободить Гидеона из тюрьмы; но как это сделать, если я спрячусь у вас?

– А многого вы сможете добиться в одиночку?

– Не знаю. Посмотрим.

Тиссон был разочарован.

– Вы такой же ненормальный, как ваш брат. И вас точно также упекут за решетку!

– Может, это идея, – заметил Кул.

– Что-что?

– Возможно, стоит им позволить меня арестовать. Это кратчайший путь к Гидеону.

– Вы просто не представляете, что могут сделать с вами в местной тюрьме.

– Ну, что-нибудь придумаю.

– Вы отвергаете убежище в посольстве?

– Да.

– Тогда пеняйте на себя. Вы спешите на собственные похороны.

Тиссон открыл дверь. Кулу стало жаль своего посетителя. Посол произвел на него более приятное впечатление, чем по телефону. Но он был слишком связан дипломатическим протоколом и, видимо, слишком обеспокоен ситуацией.

Кул шагнул вслед за ним на балкон, но Тиссон оттолкнул его обратно.

– Назад, болван! Они уже здесь. Они нас выследили!

Из комнаты Кул видел балконные перила и часть холла внизу. Двое полицейских в касках стояли у входа, еще несколько человек вошли внутрь.

– Кто-то заметил вас в этой проклятой красной машине, – буркнул Тиссон. – Другого выхода не остается: вернитесь в комнату и заприте дверь. Сомневаюсь, что они станут ходить и проверять все комнаты подряд. Желаю удачи.

Он быстро проскользнул к лестнице, ведущей в холл. Кул все еще стоял, не в силах двинуться с места. Полицейские наверх не смотрели, но женщина, только что отошедшая от стола дежурного, вскинула голову и их взгляды встретились.

Он узнал Элис.

 

Глава 14

Долгий день незаметно перешел в вечер; ветерок, тянувший в открытое окно, оказался неожиданно холодным. Элис сняла одноместный номер в противоположном от номера отсутствовавшего туриста конце коридора. Окно выходило во двор, и Кул видел зелень внизу. Прямо под окном шла покатая черепичная крыша.

Тиссон был прав: не решаясь беспокоить приносящих доллары туристов, полиция не стала прочесывать номера. По крайней мере, пока они довольствовались тем, что наблюдали за входом.

Элис спросила:

– Питер, милый, ты на меня сердишься?

Он возразил:

– Конечно, нет.

Ее длинные светлые волосы были уложены в корону, костюм из шагрени прекрасно сидел на высокой красивой фигуре. Он смотрел на нее, как на ожившую мечту.

– Ты не рад меня видеть? – улыбнулась она.

– Не совсем.

– Милый, но какая удача, что ты оказался в этом отеле! Таксист, который меня вез, порекомендовал это место, и только я успела зарегистрироваться, как увидела тебя.

– Ладно, Элис. Объясни лучше, почему?

– Почему я здесь?

– Да.

Она не отводила глаз.

– Разве не ясно? Я здесь, потому что принадлежу тебе. Потому что хочу быть с тобой. Потому что не могу спать по ночам, думая, где ты и что с тобой. Тебя это удивляет?

– Элис, я...

– Что еще я должна объяснить тебе? – прошептала она.

В полумраке номера она казалась еще красивее и моложе, чем он помнил. Он думал, что освободился от нее, но знал, что это не так. Никогда ему от нее не избавиться, и он не был уверен, что хотел такой свободы. В ней было что-то новое, и все же прежнее: уравновешенность, уверенность в себе, сознание богатства и положения... Но что-то в ее взгляде его тревожило, он чувствовал ее внутреннее напряжение.

Кул сел на край постели.

– Расскажи мне, что там случилось, Элис.

– Это было ужасно.

– Расскажи, – настаивал он. Она стояла у окна, глядя вниз во двор.

– Не знаю, что подумала полиция. Но они знают, что убийство совершено в твоей квартире. И они пришли к отцу. Газеты едва не обвинили его в соучастии, но ты же знаешь, как он может постоять за себя. Он посмотрел им прямо в лицо и сказал, чтобы они убирались к черту. Так и сказал, – она довольно хмыкнула. – Я и не представляла, что он тебя так любит. Оказывается, он решил, что ты улетел из-за меня. Сказал, что если бы я лучше к тебе относилась, ты бы забросил пистолет куда подальше, а не махал бы им направо и налево. Разумеется, я объяснила, что ты уехал помочь своему брату Гидеону. Только, похоже, он все еще думает, что по моей вине ты не обратился к нему за помощью.

Немного поколебавшись, она продолжила:

– Я сказала ему, что мы поженились. По-моему, он очень обрадовался. За последние дни у меня была возможность о многом подумать. Я не аннулировала наш брак. Я этого не хочу. И не захочу никогда.

Они молчали, глядя друг на друга, и воздух между ними медленно вибрировал. Его влекла нежность ее губ, и он с трудом заставил себя вернуться к делу.

– Хэнк знает, что ты отправилась сюда?

– Вечером я оставила ему записку. Подозреваю, он рассвирепеет и готов будет перевернуть небо и землю или примчаться за мной.

– А как насчет полиции?

– Они понятия не имеют, где ты. Я уезжала очень осторожно.

– За тобой следили?

– Только не полиция.

– Значит, кто-то еще?

– Да. Двое мужчин сопровождали меня днем и ночью.

– А моя почта? Ты ее смотрела?

Элис кивнула.

– Письмо Гидеона у меня. Он адресовал его в агентство, должно быть, оно пришло еще неделю назад! Позавчера его нашли в бумагах, подлежащих уничтожению.

Он вскочил, на миг утратив дар речи. Элис отвернулась к чемоданам и открыла один из них. Он наблюдал за ней, смущенный собственным волнением. Она улыбнулась и протянула продолговатый конверт, отправленный авиапочтой. На нем стоял штамп Гватемалы почти десятидневной давности. Адрес Питера Кула был написан четким почерком Гидеона, ошибки быть не могло.

Кул взвесил конверт в руке, ощущая, как в номере повисла тишина. В этот момент за дверью раздались шаги, миновали их комнату и затихли в конце коридора. Он подошел к двери и прислушался, но безрезультатно. Потом повернулся к Элис.

– Я даже не знаю, каким тебя благодарить. Это исключительно важное письмо.

– Я очень рада, что смогла тебе помочь, – просто сказал она.

– Те двое, что за тобой следили, не приставали?

– Я была осторожна, – улыбнулась она. – Устроила так, чтобы одной нигде не оставаться – ни дома, ни на улице. А когда мне понадобились билет на самолет и туристская карточка, обратилась к влиятельным друзьям отца – все сделали в два счета. Они потеряли меня по дороге в аэропорт. Насколько я знаю, меня все еще ищут в Филадельфии. Я не знала, что делать с конвертом и как связаться с тобой здесь. Кроме того, я хотела сама сюда приехать и извиниться перед тобой.

– Этого делать не следовало. Здесь слишком опасно.

– Меня это не волнует. Я не боюсь.

Он разглядывал конверт.

– Ты не понимаешь. Ради этого письма здесь готовы пойти на убийство.

– Ты не собираешься его вскрыть? – спросила Элис.

Он понимал, что у него в руках последнее орудие, чтобы достигнуть своей цели. Его можно было использовать в обмен на свободу Гидеона. Оно могло гарантировать им всем свободу и безопасное возвращение в Штаты. С ним следовало обращаться с осторожностью, но теперь письмо было у него в руках и все остальное казалось простым.

Дельгадо заинтересованы обменять жизнь Гидеона на данные, которые могли их погубить. Опасность подстерегала его на каждом шагу, шла за ним по пятам, и он предпочел бы бороться с ней сам, не подвергая риску Элис. Весть о ее приезде быстро дойдет до врагов, если только уже не дошла.

– Вскрой письмо, – повторила Элис.

Вместо этого Кул взглянул на нее. Неужели она и в самом деле изменилась? Не был ли ее внезапный приезд лишь одним из способов продемонстрировать свою власть? Но нет, она выглядела совершенно иначе. Казалось, ледяное самообладание дало трещину, явив Элис совершенно неожиданной стороной. Она была похожа на красивую картину, которая внезапно ожила.

Да, Элис изменилась. Но и он сам стал вовсе не таким, как три дня назад. Утром ему пришлось столкнулся с жестоким вероломством и предательством, и что-то в нем произошло. Неистовые страсти, вечно управлявшие жизнью Гидеона, каким-то образом стали частью его жизни. Теперь и Элис была другой. Он вгляделся в нее внимательнее, заметил на ее лице признаки усталости, переутомления, и понял, какие она делает усилия, чтобы выглядеть обычно. Об этом говорили и ее глаза, когда встречались с его взглядом, и едва уловимая дрожь губ.

В нем росла волна благодарности за то, что она для него сделала. Но это было больше, чем благодарность. Элис приехала сюда по своей воле. Здесь она оказалась вырванной из своей среды, здесь ее имя и деньги отца ничего не значили. Кул верил, что она провела долгую ночь, ненавидя его; но все еще не верил, что Элис поняла свою вину.

Казалось, воздух в полумраке комнате вновь завибрировал.

– Элис! – окликнул он.

– Да, Пит?

– Я рад, что ты приехала.

И не было нужды в словах. Как будто долго, очень долго она держала себя в руках, но стоило ему приблизиться, силы ее покинули, и он едва успел ее подхватить.

Он нежно целовал ее. Теперь в нем хватало сил на двоих. Он слышал, как она шептала:

– Я так боялась! Думала, что слишком поздно. Я видела тебя на лестнице, но не верила своим глазам. И с трудом сдержалась, чтобы тебя не окликнуть – боялась вспугнуть надежду.

– Теперь все хорошо, – повторял он. – Теперь все будет хорошо.

– Что мы будем делать?

– Попробуем выбраться отсюда.

– Вместе?

– Да, – кивнул он.

Теперь все представлялось простым и ясным. Кул знал, что нужно делать, и сунул конверт в карман, не обращая внимания на вопросительный взгляд Элис. Нужно оставить записку Фернандесу, и вместе с Элис убираться из отеля. Неприятностей он не ожидал; полицейские вряд ли станут обращать внимание на парочки. Выйдя из отеля, они могут взять такси и поехать в посольство Соединенных Штатов; теперь он готов был принять предложенное Тиссоном убежище. А сам тем временем занялся бы поисками доказательств невиновности брата и спасением его жизни. Тиссону это может не понравится, но ничего не поделаешь. Если появятся другие возможности, он ими воспользуется, но сейчас выбора не было.

– Оставайся здесь, – сказал он Элис. – Я скоро вернусь. Не вздумай никого пускать.

Она ни о чем не спросила, однако наблюдала за каждым его движением. Чуть приоткрыв дверь, через образовавшуюся щель он оглядел холл. Несколько человек беседовали на диванах и в креслах; у центрального входа скучали полицейские. Балкон, тянувшийся вдоль второго этажа, был пуст. Он кивнул Элис и вышел, бросив на прощание:

– Запрись!

Кул быстро пересек балкон, немного подождал за дверью комнаты Фернандеса, прислушиваясь к звукам внутри, но ничего не услышал. Дверь оказалась незаперта. Он шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. Раньше он спрятал "люгер" в чемодане Фернандеса, теперь достал его оттуда и сунул за пояс, ощутив, какой он большой и тяжелый. Потом остановился у окна с конвертом в руке.

Двое полицейских наблюдали за входом с противоположной стороны улицы, от дверей ресторана "Майя". Он прижался к стене и придвинулся ближе к окну. Еще один караульный стоял на углу.

Не стоило себя обманывать. Выбраться из отеля было явно нереально. Он задумался, разглядывая комнату. Потом шагнул к подставке для багажа, стоявшей в футе от кровати.

Кула охватило странное спокойствие. Он достал из кармана авторучку и написал поверх адреса на конверте: "Мигель, передай это Тиссону, чтобы сохранил для меня". Затем сунул конверт в карман чемодана Фернандеса. Чемодан он закрывать не стал. Все лучше, чем ничего. Что бы ни случилось, он мог быть уверен, что конверт не попадет в руки банды Дельгадо. Может быть, Мигель найдет письмо и передаст его в посольство, а может и нет. Но хоть какой-то шанс...

Под балконом загрохотали сапоги. Кул выглянул за дверь. Двое полицейских в касках стояли почти прямо под ним. Казалось, они ждали приказа подняться на второй этаж. Когда они повернулись в сторону входа, Кул прикрыл дверь номера Фернандеса и перебежал по балкону к комнате Элис. Полицейские наверх не смотрели. Он тихо постучал и положил руку на дверную ручку.

– Элис, это я, Пит.

Ответа не было. Он постучал снова. Из холла донеслись громкие злые голоса. Кул вспомнил о покатой черепичной крыше прямо под окном Элис. С крыши можно было спуститься в патио, и это был хоть какой-то шанс отсюда выбраться. Если действовать достаточно быстро...

– Элис!

На этот раз он услышал шаги, щелкнул открывающийся замок. Кул тут же толкнул дверь и шагнул в полумрак. Элис с бледным лицом отшатнулась назад, и в тот же миг от стены рядом с дверью оторвался Ток Джонсон.

– Спокойно, Педро, или дамочке конец.

Револьвер больно ткнулся ему под ребро. Джонсон обошел вокруг и, криво скалясь, захлопнул дверь. Кул посмотрел на Элис. Ее глаза расширились от страха.

– Пит, мне так жаль...

Крупная фигура Джонсона напряглась, когда донесся шум голосов из холла. Он был в мятом льняном полосатом костюме, на красной рубашке с темно-коричневым галстуком проступили пятна пота. Одутловатое лицо лоснилось, несмотря на прохладу, маленькие глазки светились злобой. Он ухмыльнулся.

– Твоя дамочка меня по-дружески впустила. Думала, это ты. Ты, конечно, огляделся вокруг, верно? Мог с ними и поболтать.

– Что ты задумал? – спросил Кул.

– Ты приглашен на ужин. К семейству Дельгадо. Ты и присутствующая здесь дама.

– А как насчет полиции?

Джонсон не ответил, торопливо обшаривая Кула в поисках оружия. Он нашел "люгер", удовлетворенно хмыкнул, вытаскивая его из-за ремня, и сунул себе в карман. Потом достал бумажник Кула и переложил в другой карман. Револьвер Джонсона болезненно давил на позвоночник.

– Попробуй что-нибудь сделать, и дамочка получит пулю.

– Я и не пытаюсь, – заверил Кул.

– Послушный стал, сволочь!

Элис стояла у туалетного столика, вцепившись в его край, так что костяшки пальцев побелели.

– Питер...

– Все в порядке, – успокоил он. – Не говори ни слова.

Она вопросительно уставилась на него, явно встревоженная судьбой письма. Потом кивнула и довольно улыбнулась. Какое-то время в возникшей тишине раздавалось только сопение Джонсона. Опять заговорили по-испански; шаги протопали по лестнице и направились вдоль балкона в сторону номера Фернандеса.

– Ладно, выходим, – буркнул Джонсон.

Элис вышла первой, за ней – Кул и Джонсон. Пилот двигался так, чтобы револьвер в его руке не видели полицейские в холле. Сейчас их там собралось человек шесть. Один вскинул взгляд, заметил Кула и что-то сказал офицеру. Тот что-то поспешил сказать в ответ, и оба отвернулись. Затем неспешной походкой все отошли от центрального входа.

– Пошли, – прохрипел Джонсон.

Они двинулись к лестнице. Полицейский смотрел в их сторону.

– На кого они работают? – поинтересовался Кул.

– А ты как думаешь? – бросил Джонсон. – Пошли, пошли.

Они спустились по лестнице. Внизу их поджидал офицер. Взглянув на Кула и Элис, он тронул Джонсона своей фуражкой.

– Вам следует поторопиться. Мои люди слишком много болтают.

– Вы им заплатите, – сказал Джонсон. – Машина все еще здесь?

– Конечно. Вы не откажете в любезности упомянуть о моей помощи дону Луису, сеньор?

– Да, конечно.

Лейтенант улыбнулся и отошел в сторону. Они пересекли холл и вышли в широко распахнутые двери. Новенький черный "крайслер" ждал у тротуара. На переднем сиденье рядом с шофером сидел мужчина в синем.

Джонсон толкнул Элис в машину. Человек рядом с шофером развернулся и навел на нее револьвер. Кул, а за ним и Джонсон заняли места. И "крайслер" тут же рванул с места.

Кул дотянулся до руки Элис и сжал ее ледяные пальцы.

 

Глава 15

Теперь они ехали обратно по тому же пути, каким он въезжал в столицу. На авениде Симона Боливара никто и не пытался их остановить; двое постовых, заметив черный "крайслер", вытянулись и отсалютовали.

Водитель резко повернул направо. Дорога была широкой и с хорошим покрытием; позднее Кул узнал, что это часть трансамериканской скоростной магистрали. Но гладкий участок кончился в нескольких милях от города, и дальше они ехали по обычному шоссе.

Крупный молчаливый парень в рубашке нараспашку вел машину осторожно. Мужчина рядом с ним, такой же молчаливый, вертелся на сиденье и, опираясь на его спинку, нацеливал свой револьвер то на Кула, то на Элис.

По пути не попалось ни единого селения, и сорок пять минут спустя они прибыли в имение Дельгадо. Водитель свернул на боковую дорожку, которая вилась меж высоких деревьев, кроны которых образовывали сплошной шатер. У запертых ворот на зычный звук клаксона появился привратник в мятом комбинезоне. Двое мужчин с оружием в кобурах, стоявшие по обе стороны проезда, пропустили их беспрепятственно.

Длинный низкий дом под красной черепицей, беспорядочно разросшийся из старинной испанской гасиенды, с трех сторон окружал квадратный внутренний дворик. Несколько построек из необожженного кирпича были разбросано поодаль, ближе к подножию гор. "Крайслер" описал дугу и остановился. Рядом уже стояли джип и синий седан.

– Отлично, все в сборе, – буркнул Джонсон.

Никто не вышел им навстречу. Вопреки мрачным предчувствиям, Кул затаил дыхание при виде трех вулканов, величественно вздымавшихся на фоне чуть темнеющего неба. Ближайшую вершину легким нимбом окружал обрывок облака, а над кратером дальней тонкой спиралью поднимался в небо дым.

И красота, и смерть в одном, – подумал он, – подобно этому дому и его хозяйке.

Вслед за Элис Кул миновал тяжелую филенчатую дверь, украшенную крупными шляпками вручную кованых гвоздей. Ни шофер, ни его сосед с револьвером не вышли из "крайслера", и даже Джонсон спрятал револьвер.

– Входите, – велел он. – Ужин подадут через полчаса.

В просторной гостиной было темнее, чем снаружи, в воздухе уже веяло вечерней прохладой. Великолепные кресла в стиле Возрождения и старинные гобелены на стенах создавали атмосферу изысканной роскоши. Их шаги эхом разносились по дому. Джонсон вел их через все здание, через внутренний дворик, где бил фонтан, а в прямоугольном бассейне огоньками сверкали рыбки. Здесь царила атмосфера мира и покоя, которая, по мнению Кула, совершенно не соответствовала ни этому зданию, ни тому, чего следовало ожидать от его хозяев.

Солнце зашло, тени во внутреннем дворике стали длинными и холодными; откуда-то доносились переборы гитарных струн и мужское пение. Эти звуки с трудом пробивались сквозь толстые, почти крепостные, стены огромного дома. Никто не вышел к фонтану их встретить, если не считать стройной индейской девушки. Та скользила от двери к двери, наблюдая за ними полными страха глазами и скрываясь столь же мгновенно, как и появлялась. Человек с гитарой, кто бы он ни был, умолк – песня кончилась.

– Сюда, дамочка, – сказал Джонсон, открыл одну из дверей, выходивших во дворик, и толкнул к ней Элис. Кул бросился следом, но Джонсон его остановил:

– Не сюда, Педро.

– Я останусь с ней, – заявил Кул.

– Не тебе решать. Да не волнуйся, встретитесь за ужином. Все будет прилично, вам обоим нечего бояться, неприятности нам не нужны. У нас с тобой особые счеты, но это может подождать. Дважды тебе повезло, но третий раунд будет за мной, понял?

Элис прошептала:

– Пит, со мной ничего не случится.

– Чувствуйте себя как дома, – ухмыльнулся Джонсон.

Кул лишь краем глаза оглядел комнату, куда поместили Элис, Джонсон тут же закрыл и запер тяжелую дверь. Минутой позже его самого заперли в комнате по соседству.

В комнате с потолком из почерневших балок поместилось немного мебели красного дерева. Единственное окно закрывала железная решетка. Подойдя к окну и подергав решетку, Кул увидел бескрайние кофейные плантации, простиравшиеся за подсобными постройками. В комнате была единственная дверь, через которую он вошел, и она вполне соответствовала толщине крепостных стен. Не просматривалось ни другого выхода, ни хоть какого-нибудь углубления в стене. Стены покрывала облупившаяся штукатурка, и они были такими толстыми, что гасили каждый звук. Кул мог кричать, ломать мебель, – его никто никогда бы не услышал.

Он дважды обошел комнату, безрезультатно ощупывая стены, потом уселся в подвернувшееся кресло и выудил из кармана мятую сигарету. Но тут обнаружил, что нет спичек, отшвырнул сигарету, подошел к окну и стал ждать.

Гитарист заиграл снова; видимо, он находился с другой стороны здания. Кул услышал стук тарелок и голос женщины, бранившей ребенка; мгновенно раздавшийся плач тут же смолк. Наступила тишина. Затем послышался шум заводимой машины, явно джипа. Осветив дорогу, тот умчался обратно в столицу.

Кул ждал.

Он думал про Элис. Интересно, нашел ли Фернандес письмо Гидеона, и жив ли его брат вообще. Смысла гадать о собственной судьбе не было никакого; скоро все выяснится. Он вновь и вновь в мыслях возвращался к Элис и думал о ней с нежной горечью, сожалея, что не смог уберечь ее от опасности.

Он повернулся на щелчок отпираемого замка, когда отворилась тяжелая дверь. В сумраке ему показалось, что за ним прислали подростка. Потом он разглядел, что это молодая девушка в белой блузке, стоявшая в дверях босиком. Когда она улыбнулась, сверкнули жемчужные зубки.

– Сеньор Кул, вы пойдете со мной?

– Конечно.

– Спасибо. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Он с опаской ступил во внутренний дворик, но Джонсона поблизости не оказалось. Девушка бесшумно ступала босыми ногами и при этом грациозно покачивалась. Они миновали освещенные окна и направились в тень за фонтаном. Где-то неожиданно закричал попугай, и Кул вздрогнул – нервы его были на пределе. Девушка открыла дверь и доложила:

– Дон Луис, я привела сеньора Кула.

Низкий голос ответил:

– Спасибо, дитя мое. Передай сеньорите Дельгадо, что мы скоро сядем ужинать, я только побеседую с нашим гостем.

Девушка поклонилась, протиснулась мимо Кула и растворилась в темноте. Кул вошел в комнату.

Судя по низким креслам, кушеткам и полкам с книгами на стенах, это был кабинет. Стены отделаны роскошными панелями из местного красного дерева, две лампы на дубовом столе лили мягкий свет, изразцовый пол покрывали пышные ковры. В воздухе витал аромат кубинских сигар. Свет переливался в гранях хрустального графина на столе, рубиновые блики играли на полированной поверхности старинного дерева.

Казалось, и мужчина, протянувший руку за графином, был вырезан из выдержанного красного дерева и так же стар, как само дерево, покрывавшее стены. Кул остановился, уставившись на древнее высохшее лицо, гриву седых волос и черные глаза, с улыбкой встретившие его взгляд.

– Прошу простить, сеньор Кул, что я не встаю. Я Луис де Кастро, мисс Дельгадо – моя подопечная. Садитесь, пожалуйста.

Голос был удивительно силен, с богатым и красивым тембром, а вежливые модуляции великолепно завершали совершенство. Рука, державшая сигару, мягким взмахом указала на ближайшее кресло.

Ему не меньше восьмидесяти, – решил Кул, – но старик еще крепок.

Когда он чуть замялся, тот добавил:

– Вам нечего бояться, сеньор Кул. Мы же цивилизованные люди.

Кул сел.

– Не откажетесь немного выпить перед ужином? Вино согревает мою старую кровь. Есть импортное, из Севильи.

– Нет, спасибо, – сухо отказался Кул. – Я уже пробовал.

– Да, вы осторожны.

– Есть основания, как вы полагаете?

– Простите, этим утром моя подопечная поступила опрометчиво. Это была ошибка. Мы вас недооценили. История с письмом тому свидетель. Моя подопечная искренне верила, что у вас то письмо, которое ей нужно, и не учла, что ваше вмешательство в это дело может создать серьезные препятствия. Она рассчитывала, что легко от вас отделается. Но я уверен, что мы с вами сможем достичь взаимопонимания. Вы – человек разумный, и потому я хочу дать вам возможность оценить наши побуждения и увидеть их в истинном свете.

– Возможно, – хмыкнул Кул. – Но вряд ли это поможет.

– А вы задиристый, – улыбнулся старик. – Надеюсь, что еще до ужина ваше настроение улучшится. Сеньорита Дельгадо была бы довольна.

– Меня не интересуют ее удовольствия.

– Я прожил долгую жизнь, сеньор. Я видел, как приходят и уходят люди, как они рождаются и умирают, видел жестокость и кровопролитие. Некоторые люди умирали, так и не узнав, зачем жили, или на что даны им были их дарования. На свете есть тщета и обреченность, величие и слава, и только от человека зависит, какой путь он выберет и как умрет. Я видел славные дела и благородные жертвы, и видел разрушения, забвения и смерть. Люди, которые умирали ради пустых идеалов, были забыты задолго до их смерти. Это – плата за глупость. Жизнь – самая большая драгоценность, и когда человек умирает по собственной глупости, тем самым он удовлетворяет тщеславие, самолюбие, жадность и амбиции других людей, о чьих истинных мотивах даже не подозревал.

Старик на мгновение затянулся сигарой. Его скрюченные пальцы были тверды, как сталь. Черные глаза понимающе смотрели на Кула.

– Простите мою бессвязную речь. Но это предмет, в котором я чувствую себя достаточно сильным. Это накапливалось во мне долгие годы, и я в большей степени согласен с теми философами, которые утверждают, что все – суета сует, и люди по природе глупы. Я очень близок к смерти, сеньор Кул; я к ней почти в три раза ближе, чем вы живете на свете. Судьба мне улыбнулась, позволив одолеть глупости юности и амбиции человека зрелых лет. Я мудрее вас и говорю с вами примерно так, как говорил бы с сыном, которого, увы, у меня никогда не было. Все мужчины мои сыновья, я желаю им всем добра, и мне больно видеть, как рушатся их жизни ради призрачных идеалов.

В комнате воцарилась тишина. Кул ждал.

– Вы человек умный и осторожный, – продолжал дон Луис. – Прочувствуйте мою позицию, обдумайте ее и попытайтесь опровергнуть мои аргументы. Вы думаете, я вас обрабатываю – так может думать любой янки. Это верно, потому что жизнь – любая жизнь – это драгоценность, и печально видеть, как ее тратят на глупости. Быть может, потому что мне осталось слишком мало, я черпаю жизнь у других, чтобы продлить свою. Я не желаю ни вашей смерти, сеньор, ни смерти вашего брата или вашей прекрасной возлюбленной. Возможно, это звучит слезливо и сентиментально, но в жизни каждого мужчины самое важное – это его женщина. Сеньорита, которая приехала в Гватемалу, чтобы найти вас, вам очень дорога. Ваша любовь к ней глубока, а ее чувства ясно видны по ее глазам. Она самая большая ваша драгоценность, сеньор Кул.

Кул тихо спросил:

– Мой брат еще жив?

Старик кивнул.

– Вы уверены?

– Я видел его не больше трех часов назад.

– Где?

– В тюрьме.

– Он невредим?

– У него только легкие ссадины. Я сказал ему, что вы здесь.

– Вы можете добиться его освобождения?

– В течение часа, сеньор.

– Хорошо, – кивнул Кул. – Называйте цену.

Старик улыбнулся. Его глаза казались осколками черного обсидиана.

– Вы с братом, сеньор Кул, воюете с ветряными мельницами, подобно нашему бессмертному Дон Кихоту. Успеха вам не видать, я говорю серьезно. И хочу напомнить мои слова, уже однажды здесь сказанные. Я предлагаю вам не губить вашу жизнь и жизни близких и дорогих вам людей из-за глупых затей, которые не имеют для вас никакого значения и могут быть забыты уже завтра. Вам принимать решение, но помните, что я сказал. Верю, вы выберете самое мудрое решение. Вы человек порывистый, подобно большинству ваших соотечественников. Это похвальная черта характера. Она позволяет сразу добраться до существа проблемы и попытаться решить ее как можно быстрее. Возможно, вы с нетерпением ждете конца моих бессвязных рассуждений. Вы молоды, и они вряд ли производят на вас впечатление. Но я хочу, чтобы вы помнили про них сегодня вечером, когда будете принимать решение. Проблема предельно проста.

Старик развел руками. Его ладони были удивительно белыми и мягкими, словно их вымочили в горячей воде, и резко контрастировали с остальным обликом – корявым и сухим, словно вырезанным из старого дерева. Кул подумал, что его ладони похожи на рыбье брюхо.

– Ваша цена? – повторил он.

Дон Луис ласково спросил:

– Вы сознаете безнадежность своего положения? У вас нет выбора – точнее, выбор между бессмысленной гибелью и быстрым безопасным возвращением вас, вашего брата и сеньориты Джордан. Мы знаем больше, чем вы думаете. Мы знаем, что в письме Гидеона немало информации, губительной для нас. Вы оказались достаточно умны, чтобы перехитрить во время путешествия мою подопечную, но согласитесь, теперь ситуация изменилась. Если сеньорита Джордан прибыла сюда, значит, она привезла вам настоящие данные, заключенные в последнем письме Гидеона. Мы уже искали письмо в ее багаже, но, честно признаюсь, не нашли. Следовательно, она передала его вам, и письмо теперь у вас.

– Да, – кивнул Кул.

– Такой пустяк – всего несколько страничек – в обмен на три жизни.

– Это ваша цена?

– Не больше и не меньше.

– А если я откажусь?

Дон Луис ухмыльнулся.

– Откажетесь?

Где-то ударили в гонг, и мягкий звучный гул разнесся по всем закоулкам.

Дон Луис медленно и осторожно поднялся с кресла. Он оказался на удивление высок, почти такого же роста, как Кул. В черных глазах искрилась усмешка.

– Мы собираемся ужинать. Нет никакой нужды спешить с решением.

– Я могу дать ответ немедленно, – возразил Кул.

Старик испытующе посмотрел ему в лицо, улыбнулся и покачал головой.

– Я бы предпочел дать вам время подумать.

* * *

От патио столовую отделяли большие стеклянные двери.

Звучала музыка, полные печали и безответной тоски гитарные аккорды сливались в ночной прохладе в один трепетный звук. На белоснежной льняной скатерти красовалось тяжелое старинное столовое серебро с вензелями. Пламя тонких свечей в тяжелых канделябрах словно застыло в неподвижном воздухе.

Дон Луис сидел во главе стола. Кул оказался справа от него, а Элис – слева. В другом конце стола сидела девушка с пышными каштановыми волосами, которая называла себя Серафиной Дельгадо. Еда была великолепной, прислуживали за столом молчаливые смуглые девушки в белых блузках и красных индейских юбках.

Контраст между двумя девушками бросался в глаза. Молчаливая бледная Элис не спускала глаз с Кула, лишь изредка вопросительно поглядывая на девушку необыкновенной экзотической красоты. На Серафине было светлое платье того едва уловимого бирюзового оттенка, каким бывает море в штиль далеко на горизонте, когда только зашло солнце. Ее пристрастие к драгоценностям майя воплотилось в тяжелом серебряном браслете на левом запястье и двух серебряных зажимах размером с монету в виде голов мучеников, которые поддерживали глубокое декольте. Гордо вздымалась ее пышная грудь, элегантно подчеркнутая изумительным парижским кроем платья.

Глядя на нее, Кул с трудом мог представить, что это та самая девушка, с которой он пересек континент, с которой прошлой ночью спал, которая бросила его одурманенным и обреченным на смерть. Ничто об этом не напоминало. Ее рукопожатие было холодным и твердым, улыбка казалась искренней.

– Как славно снова видеть вас, Педро! Счастливый случай свел нас с вами в гостях у Дона Луиса. Для меня это так же приятно, как возвращение домой.

Внешне все выглядело благопристойно, ужин выдался приятным и спокойным, разговор плавно перетекал от политики к меню и обратно. Элис говорила очень мало. Кул нашел двусмысленное наслаждение в вежливом притворстве и забавлялся этим, выжидая. Подали бренди. Ток Джонсон не появлялся.

Мысли Питера мчались параллельно разговору. Что их ждет? В атмосфере этого дома витали жестокость и насилие, и лишь дело времени, когда зло обретет свой зримый облик. Он смотрел на Элис, любовался ее золотыми волосами, поражался, как он мог, какое имел право втянуть ее в столь опасное дело? Да, она приехала по собственной воле, но едва ли сознавая весь трагизм событий, в которые вмешалась. Мысль о том, что она окажется в лапах Джонсона, доводила до безумия.

Он поспешно проглотил бренди и принял предложенную доном Луисом черную кубинскую сигару. Старик принялся за межамериканские проблемы, вникая в щекотливые детали с проницательностью государственного деятеля, рожденного для политических интриг.

– То, что мы здесь делаем, – утверждал дон Луис, – может оказать воздействие на общую ситуацию в мире. Усилия вашей страны направлены в неверном направлении. Вы, сеньор Кул, придаете слишком большое значение материальным вещам, кофе или тому зелью, которые мы переправляем контрабандой. Но мир нужно завоевывать руками союзников, иначе никакие эмбарго на оружие, технологическое превосходство или даже индустриальная мощь не помогут. Ваши представления об истинной демократии, равенстве и правах человека – конечно, хорошо. Но если вы с пренебрежением относитесь к союзникам, вы потеряете все. А немножко кофе, немножко коки, немножко оружия – какое они имеют значение, если важен результат? Главное – вам будет на кого опереться.

– И попутно вы становитесь богаче, – сухо заметил Кул.

– Это личный вопрос, – старик пожал плечами. – Нужно быть эгоистом, иначе будешь обречен – как овца в волчьей стае. Кул повернулся к девушке с каштановыми волосами и бесстрастным тоном поинтересовался:

– А как думаете вы, Мария?

– Я должна согласиться с доном Луисом, – она было улыбнулась и тут же запнулась. Улыбка сразу улетучилась. На мгновение в комнате воцарилась тишина, лишь из патио доносились трепетные звуки гитары. Лицо девушки поблекло. Ее глаза уставились на старика, а руки безвольно упали на белую скатерть. – Мария? – переспросила она.

– Ведь вы Мария, верно? – тихо спросил Кул.

Дон Луис пришел на помощь своей подопечной:

– Сеньор Кул, вы ошибаетесь...

Девушка тяжело вздохнула.

– Да, неудачно получилось. Мы вас недооценили, сеньор Кул. Вы правы. Дон Луис, притворяться нет нужды. Он оказался хитрее и поймал меня.

Дон Луис встал.

– По-моему, ужин окончен.

* * *

Девушка расхаживала по комнате взад-вперед, словно львица в клетке, бессознательная грация и красота ее движений покоряли.

В комнате стояла тишина. Мужчину с гитарой отослали прочь. Это помещение в одном из концов широко раскинувшегося дома было удалено от других, стены его оставались голыми, а из мебели тут были только несколько стульев. Элис сидела на одном из них возле маленького узкого окошка и следила за метавшейся Марией. Кул стоял рядом. Старик расположился у двери, держа последний бокал бренди. Тяжелая грива седых волос отсвечивала ровным сиянием, контрастируя с обветренным пергаментом лица.

Мария Дельгадо долго молча смотрела на Кула, потом спросила:

– Откуда вы узнали? Кто сказал?

– Это чистая догадка, – сказал он.

– Вы лжете. Кто-то вам подбросил эту мысль. Кто? Кто об этом знает?

– Все, – спокойно бросил Кул.

– А доказательства? Никто ничего доказать не сможет, верно?

Кул улыбнулся и ничего не ответил. В глазах Марии клокотала ярость, которая угрожала взрывом. Он понимал, что провоцирует ее сбросить маску и продемонстрировать весь свой необузданный нрав. И еще лучше понимал, что когда маска окончательно спадет, жизнь его не будет стоить ломаного гроша. Но нужно было любым путем добиться истины, заставить ее себя выдать.

Он негромко заметил:

– Было много зацепок, чтобы найти разгадку. Серафина была девушкой Гидеона; они любили друг друга. А вы с Серафиной, хотя и были близнецами, ненавидели друг друга, как соперницы. Обе хотели заполучить Гидеона, но он выбрал Серафину. И они вместе выступили против вас и вашей банды. Все красивые речи, которые я здесь слышал, – просто-напросто дымовая завеса для ваших делишек. Серафина помогла Гидеону собрать нужные ему сведения, вы ее убили и присвоили ее имя и облик, чтобы уничтожить Гидеона и выиграть время для спасения. Вы отправились на север под именем Серафины, и вместе с Рамоном Гомесом давили на меня, пока не произошла осечка – я убил Гомеса. Вы были не врагами, а компаньонами, когда искали письмо Гидеона и старались запугать меня. Согласен, это вам удалось. Я запаниковал, поехал с вами, но Гомес слишком активно включился в игру. Когда он погиб, вы получили идеальную возможность держать меня на поводке. Я пустился в бега, и вы вели меня за ручку. К счастью, вы дали достаточно поводов для подозрений насчет ваших мотивов. Я почувствовал, что вас интересует только письмо. И решил, что стоит вам его заполучить, как вы и пальцем не пошевелите, чтобы мне помочь. Тогда я заставил вас поверить, что материалы Гидеона у меня, и вы сумеете легко их получить. Но тут вы потерпели неудачу. Письмо получила Элис и привезла его мне.

В разговор вступил дон Луис:

– И вы утверждаете, что оно у вас?

– Да.

– У вас лично?

– Разумеется, нет.

– Мы вас обыщем.

– Я этого ожидал.

– Возможно, пойдем даже дальше.

– Этого я тоже ожидал.

– И не боитесь?

– Нет, боюсь.

Дон Луис вздохнул и заметил:

– Я слушал вас с растущим беспокойством. Есть люди, которые в подобных ситуациях не в состоянии услышать голос разума. Но теперь я снова полон надежд, сеньор Кул. То, что вы знаете и что подозреваете, никак не может повредить нам. Где материалы, которые украл ваш брат?

– Там, куда вам не добраться, – заверил Кул.

Мария остановила свой бесконечный бег.

– Мы теряем время. Он похож на Гидеона. И что бы мы ни делали, будет держать рот на замке.

Старик вкрадчиво заметил:

– Но есть существенная разница. Гидеон любил твою сестру, дорогая, и видел ее смерть. Он знает, что она мертва, и вместе с ней он потерял то, что никогда не вернуть. Для нас дело сложилось неудачно: смерть Серафины придала ему сил, которых мы не одолели. Присутствующий здесь сеньор Кул находится в другой ситуации. Мисс Джордан здесь, с ним, на его глазах. И до сих пор она жива и невредима.

Дон Луис повернулся к Кулу, и глаза его холодно блеснули.

– Вы думаете, сеньор, мы оставим вас в покое, имея столь весомый аргумент? Судьба вашей прекрасной дамы заставит вас вернуть письмо. Мы можем пригласить сюда вашего друга Джонсона. Так что нет смысла торговаться. А если вы окажетесь так же упрямы, как ваш брат, мисс Джордан может рассказать нам все, что мы хотим. Так что все проще простого. Моя сентиментальность зашла слишком далеко. Но дальше ни шагу. Мы потеряли слишком много времени.

Мария сказала:

– Я зову Джонсона.

В ней полыхала такая злоба и ненависть, что Кул ее едва узнавал и удивился, как мог считать ее красавицей. Она – взбесившаяся дикая кошка, – думал он, – так же свирепа и жестока. Теперь он понял, что она сама не хотела никакого соглашения, что между ней и стариком был из-за этого конфликт. Она хотела видеть его страдания, страдания Элис в лапах Джонсона; она все это предусмотрела. Это ясно читалось по блеску ее глаз, по ее вдруг пересохшим губам.

Раздался робкий стук в дверь. Мария помедлила, затем повернула бронзовую ручку. За дверью с испуганным лицом стояла девушка-индеанка. Не поднимая взгляда от своих босых ног, не глядя на людей в комнате, она что-то торопливо заговорила по-испански. Кул уловил: "сеньор Тиссон". Мария что-то крикнула, девушка поклонилась и убежала. Едва она исчезла, Кул услышал звуки приближавшихся шагов и громкую английскую речь.

– Сюда! Где он?

В дверях появился посол. Его суровое костлявое лицо напряглось, глаза прощупали присутствующих, он вздохнул и сообщил кому-то сзади:

– Он здесь.

Вперед шагнул лейтенант полиции, явно подавленный и напуганный. И тут же начал извиняться перед Марией Дельгадо и доном Луисом. Старик махнул рукой, прервав его.

– Сеньор Кул, вы понимаете, что он говорит?

Кул взглянул на Тиссона, но ничего не смог прочесть по бесстрастному лицу.

– Вы и морская пехота, – хмыкнул он, – подоспели вовремя, как по мановению волшебной палочки.

Тиссон холодно посмотрел на него.

– Вы так считаете? Боюсь, для вас уместнее другое выражение: из огня да в полымя. Вас арестуют по моему требованию и по запросу полиции Филадельфии за убийство Рамона Гомеса, лейтенанта гражданской гвардии Гватемалы.

 

Глава 16

Насколько понял Кул, официального запроса все же не существовало. Возвращение в Гватемалу в полицейской машине заняло на удивление мало времени, и он почти не обращал внимания на дорогу, с благодарностью вспоминая, что в последний момент Тиссон предложил Элис убежище в посольстве. Теперь она была в безопасности, и Кул подумал, что следовало быть благодарным послу хоть за это.

Полиция особого рвения не проявляла. Он видел высокие стены, окружавшие двор, куда въехала машина, но само здание ничего ему не говорило. Его не встретил ни судья, ни кто-либо еще. Просто его быстро провели по полутемному коридору, и только возле двери в камеру все и произошло.

Кул не был уверен, бил его лейтенант или конвоир, не понял, откуда пришелся удар. Конвоир открыл темную массивную дверь камеры, внутри царила темнота. Потом повернулся и схватил его за руки, словно подталкивая внутрь. И в этот миг как будто взрыв расколол его затылок, и он рухнул вперед, в темноту, проехавшись руками и коленями по каменному полу. Он постарался подняться, не совсем еще понимая, что делает, и тут его ударили ногой, потом еще раз, и он пополз вперед, подальше от порога, а конвоир с грохотом захлопнул железную дверь.

Грохот захлопнувшейся двери звучал в ушах, казалось, целую вечность. Поначалу он ощущал только бесконечную темноту вокруг да тошнотворную боль. Потом пульсирующая боль чуть ослабла и он услышал чей-то голос, монотонно и уныло изрыгающий проклятия. Понадобилось время осознать, что эти звуки издает он сам.

Он чуть двинулся с места, но руки подкосились под тяжестью тела. Пол был из грубого камня, пальцы нащупали залитые цементом щели между плитами.

Пульсирующая боль постепенно отступала. Кул постарался выпрямиться, сидя на полу. Его вдруг охватил страх слепоты – ведь он не видел, ничего не видел. Ему никогда еще не приходилось очутиться в такой полной темноте. Он очень осторожно ощупал лицо, потом затылок. На затылке оказалось немного крови, но совсем чуть-чуть.

Когда он поднял руку, пытаясь взглянуть на светящийся циферблат, то увидел, что стекло разбито и часы стоят. Он не имел представления, сколько прошло времени, и никак не мог сориентироваться. Конечно, следовало еще по дороге узнать, что его ожидает, но он пока не готов был думать о своем будущем. Не стоит забывать, что Тиссон присутствовал при аресте. Утром он узнает больше. Возможно, вернется Тиссон. Но главное – Элис спасена, за нее можно не беспокоиться и попытаться по возможности устроиться поудобнее.

Но камера для комфорта оказалась мало приспособлена. Когда он наконец смог двигаться вдоль каменной стены, оказалось, что там меньше шести футов вдоль и всего четыре – поперек. Это казалось невероятным, он обошел ее еще раз и добрался до двери; та была из толстой стали и полностью занимала всю стену. Пол был совершенно голым. Не было ни койки, ни раковины, ни туалета. Размеров камеры едва хватало для того, чтобы вытянуться на каменном полу.

Когда он поднял руки вверх, то обнаружил, что потолок лишь на пару дюймов выше его головы.

Окон не было. На миг он запаниковал, не находя источника воздуха, и вернулся к двери, обследовав ее более тщательно. На ней был грубый узор из дырочек шириной в дюйм, пробитых в цельной стальной панели; возможно, их было около дюжины. Свет через них не проникал.

Его трясло, он сел в изнеможении, приткнувшись спиной к шершавой поверхности стены напротив двери, а плечом забившись в угол. Тьма обволакивала, казалось, он ощущал ее движение. Долго, очень долго, пока затихала боль в затылке, он прислушивался, стараясь уловить звуки приближающихся шагов; но никто не приходил. А спустя некоторое время так сидя и заснул. Сон был полон сбивчивых видений, ни одного из них он не мог вспомнить, когда проснулся.

Кул попытался встать, цепляясь за стены, но сырость камеры и неудобная сидячая поза сковали тело, вызывая боль в каждом суставе, в каждой мышце. На миг он перестал ориентироваться и припал к полу, слепо глядя в кромешную тьму и ничего не понимая.

Он что-то ощутил, но не мог понять, что именно. Сначала он подумал, что кто-то вошел в камеру, но быстрое движение рукой вокруг себя напомнило про тесноту его узилища. Он не нащупал ничего, кроме все тех же стен. И все же ощущение, что кто-то рядом, совсем рядом, не покидало. Он затих и прислушался.

Издалека эхом долетел болезненный стон, внезапно перешедший в пронзительный визг. Кул затаил дыхание. Хрип, булькающий звук, неразборчивое бормотание неразличимых голосов, лязг металла. Человек вновь завопил, звук волной прокатился по длинному коридору до его камеры.

Он подумал о Гидеоне и содрогнулся. Этого не могло быть.

Кул стоял тихо, слушал и ждал, едва переводя дыхание. Больше не доносилось ни звука. Он дрожал и напрягал все органы чувств, но ничего не чувствовал, ничего не видел, ничего не слышал. Тогда он подошел к двери, как можно плотнее прижался губами к вентиляционным отверстиям и позвал:

– Гидеон?

И эхом разнеслось:

– Гидеон? Гид? Он?

Эхо замерло вдали. Ответа не последовало.

Он вернулся в свой угол и снова опустился на пол, не в силах без содрогания вспомнить тот стон. Он все еще звучал в его ушах, когда Кул снова заснул.

Время утратило значение. Проснувшись в третий или четвертый раз, он догадался, что уже утро, хотя мрак оставалась таким же непроницаемым. В коридоре послышались звуки шагов, он энергично попытался встать. Тело опять закостенело, и он с трудом дотащился до стальной двери. Сквозь маленькие отверстия едва сочился свет. Слышалось бормотание мужских голосов; говорили по-испански, и он отпрянул, когда лязгнул ключ и заскрипели петли. Открывшаяся дверь заняла почти все пространство пола, и ему пришлось отползти подальше, освободив ей место. Кул хотел что-то сказать, но тут по глазам ударила вспышка света.

Свет причинял боль, ослепляя еще больше, чем полная темнота, от которой он страдал прежде.

Он закричал и закрыл рукой глаза. Кто-то рассмеялся. Он услышал лязг миски, брошенной на пол камеры. Кто-то грубо оттолкнул его в сторону, но когда он снова попытался посмотреть, луч света вновь ударил в лицо.

– Подождите, – крикнул он. – Комендант. Где он?

Кул догадался, что охранников двое. Один смеялся, другой что-то бросил по-испански, и первый засмеялся снова. Звенели миски.

– Я хочу говорить с комендантом, – снова начал Кул.

Из круга ослепительного света, залившего его своим потоком, вновь нанесли удар, отбросивший его назад. Кул выругался и опять шагнул вперед, но остановился, сознавая свою беспомощность.

Первый охранник снова засмеялся. Кул все еще тонул в радужном море, слепящий свет бил его в беззащитные глаза. Тяжелая дверь с лязгом захлопнулась. Шаги стали удаляться и затихли.

Понадобилось немало времени, чтобы темнота сменила последствия безжалостного света. Он стоял в углу, вяло проклиная простоту их метода. После долгого пребывания в темноте простого луча света было достаточно, чтобы сделать его беспомощным, как ребенка. Пытаясь оказать сопротивление, он лишь навлек на себя новую расправу. Оставалось только ждать и терпеть.

Вскоре он обследовал оставленную еду. Там была фаянсовая кружка тепловатой жидкости, которая по вкусу лишь слегка напоминала кофе, чашка жидкой каши, происхождение которой он определить не смог, и ломоть полусырого хлеба. Каша имела прогорклый вкус, и он оттолкнул ее в темноту. Потом съел хлеб и выпил имевшую хоть какой-то вкус жидкость.

Оловянный ковш с водой остался на полу камеры, видимо, только для санитарных надобностей. Кул потянулся, чтобы его поднять, случайно задел ногой, и вода разлилась на всем пространстве пола. Он предпочел провести несколько часов стоя, чем сидеть на мокром.

Время превратилось в змею, душившую его своими кольцами.

Он старался отмечать движение времени по появлению еды, фиксировал их в памяти и подсчитал, что его кормили всего два раза за 24 часа, но и в этом не был уверен, поскольку совершенно не представлял, сколько времени провел во сне. Дважды он слышал, как опять вопил мужчина, и каждый раз подходил к двери и выкрикивал имя Гидеона, но в ответ доносилось только эхо, повторявшее его снова и снова.

Кул убеждал себя, что кричал не Гидеон, и возвращался мыслями к Элис Джордан, к Марии Дельгадо, вновь взвешивал слова старого дона Луиса. Немало времени он провел, проклиная Джорджа Тиссона, который должен был давным-давно сюда прибыть – но мог и никогда не появляться, поскольку сделал все, что мог.

Заинтересуется он письмом Гидеона, если Фернандес его найдет и передаст? Возможно, нет. Его мысли постоянно возвращались к брату: жив ли он? Если да и если Тиссон получил его письмо, их обоих, видимо, должны освободить. Но больше похоже на то, что Фернандес сунул чемодан в машину и теперь гулял с туристами у озера Атитлан.

Конечно, письмо могло просто провалиться на дно чемодана. Кул размышлял, что еще он мог бы сделать, какой был у него выбор и где он совершил самую ужасную ошибку. Но чаще вспоминал, что Элис спасена, думал о Гидеоне и уговаривал себя набраться терпения...

Он знал, что время еды еще не подошло, ибо его голод не достиг своей обыкновенной остроты. И тем не менее он услышал шаги охранников по коридору. Он сидел в углу камеры, в полусне – полудреме, когда услышал их голоса. Но громыханья мисок с едой и кружек слышно не было.

На этот раз свет не бил прямо в глаза – лишь слабое красное свечение появилось в темноте, к которой он так привык. Через несколько секунд он понял, что охранник держал пальцы на фонаре, закрывая почти полностью стекло, и его охватило волнение.

Охранник что-то произнес и чуть увеличил луч света, струившийся сквозь пальцы. Кул моргнул. Затем стражник грубо вытолкнул его в коридор, и он споткнулся. Кул старался подавить вспыхнувшую надежду, но слишком трудно было ей сопротивляться. Его ждала свобода; Тиссон наконец что-то сделал.

Охранник вел его по коридору, вниз по лестнице с каменными ступенями, через комнату охраны, опять вниз по другому коридору, вверх по другой лестнице и наконец втолкнул в комнату, где наконец-то было окно. От неподвижности Кул изрядно ослабел, сейчас он совершенно изнемог, задыхался и неуверенно покачивался на ногах. Его внимание привлекло окно. Его закрывала тяжелая решетка, и он не видел ничего, кроме мрака ночи.

– Сеньор Кул, – окликнул мужской голос.

Кул покосился на жирного коротышку с лицом херувима, восседавшего за огромным причудливым столом в стиле барокко. Судя по трем звездочкам на каждом погоне его белого кителя, Кул наконец оказался лицом к лицу с начальником или комендантом этой проклятой темницы. Лицо мужчины было круглым и гладким, почти юным, хотя толстый животик и заботливо напомаженные усы доказывали, что ему лет сорок. Он расплылся в широкой великодушной улыбке; коротенькая пухлая ручка, которой он жестикулировал, была белой и тщательно ухоженной, и очень походила на аккуратный ломоть сала.

– Сеньор Кул?

Голос стал резче, и Кул попытался выпрямиться. Два охранника остались позади него в дверях. Один слегка подтолкнул его вперед, комендант что-то резко бросил, и охранник рассыпался в извинениях. Звезды вздыбились от пожатия плечами.

– Мы не поощряем насилия, сеньор Кул. Я весьма сожалею. Прошу садиться.

– Бьюсь об заклад, вы этого не допускаете, – сказал Кул. После долгого безмолвия голос звучал незнакомо, хрипло и глухо. – Вы здесь начальник?

– Капитан Григорио Альбразон, к вашим услугам.

– Давно я здесь?

– Чуть больше двух суток. Пятьдесят два часа, если точнее. Сейчас почти полночь.

– В чем меня обвиняют?

Жирная ручка вновь помахала в воздухе.

– На настоящий момент – в нескольких преступлениях. Нелегальное проникновение в страну, нелегальное владение оружием, заговор, саботаж, шпионаж и убийство.

Кул рассмеялся.

– Вы думаете, я шучу? – улыбнулся Альбразон.

– Нет, не думаю.

– Но вы считаете это смешным!

– Видимо, мои моральные критерии здорово пострадали за последние пятьдесят два часа. Могу я обратиться с просьбой?

– Конечно.

– Могу я встретиться или поговорить по телефону с нашим послом, Джорджем Тиссоном?

– Нет.

– Могу я поговорить с каким-нибудь американцем?

– Нет.

– Могу я за свой счет позвонить в Вашингтон?

– Не можете.

– А есть хоть что-то, о чем я могу попросить и вы мне позволите?

– Конечно. Вы можете поговорить с доном Луисом де Кастро или сеньоритой Дельгадо.

– Понимаю...

– Или с вашим братом.

– Он здесь?

– Конечно. Он обвиняется в убийстве.

– Могу я с ним увидеться?

– Все в свое время, сеньор Кул. С вашими вопросами покончено?

– Да.

– Тогда разрешите мне задать вам только два вопроса. Вы видели, я был с вами терпелив, – круглолицый коротышка поднял белую ручку и загнул один палец. – Во-первых, вы хорошо подумали во тьме и полном одиночестве?

– Да.

– Вы решили уступить ту вещь, которую хотел получить дон Луис?

– Нет.

– Это все. Извините, сеньор, вы должны признать, я старался быть цивилизованным. Но время поджимает, поскольку уже прибыл запрос о вашей выдаче. Другой возможности не будет. Вы не передумаете?

– Пошли вы... – буркнул Кул.

И начался кошмар.

 

Глава 17

Его он помнил только смутно, хотя забылся сном, но поминутно с криком просыпался, задыхаясь и обливаясь потом, когда из тайных закоулков памяти всплывал очередной эпизод. Как и прежде, кругом царила тьма, потом вернулись охранники и монотонные страдания возобновились.

Не было задано ни единого вопроса.

Он сколько мог молча переносил боль – побои, выворачивание рук, пытку тисками, которая заставляла буквально биться в агонии. Они испытывали пределы его выдержки, способности перенести боль, и когда заходили слишком далеко и он терял сознание, начинали действовать осторожнее. Вновь и вновь его доводили дол грани, но никогда не отпускали в блаженное забытье.

Первые два сеанса были долгими и сложными. Третий стал коротким и приятным.

Он выбрал охранника помоложе с безжалостным лицом. Каким-то образом ему удалось собрать оставшиеся силы, и когда охранник принялся за одно из самых тонких извращенных мучений, Кул выбросил вперед еще сохранившую подвижность правую руку. Тонкий орлиный нос был раздавлен всмятку, кровь хлынула ручьем, как сок из раздавленной дыни.

Конечно, другой охранник на нем отыгрался. Кул так и не узнал, что именно ему отбили. Зато он сразу провалился в беспамятство, чего и добивался.

На следующем сеансе начался допрос. Новый охранник заменил молодого извращенца, и поскольку сам Кул еле двигался, его то волокли, то подталкивали по каменным ступенькам и бесконечным гулким коридорам до кабинета коменданта, где выжидательно скалился в усы маленький херувим.

– Сеньор Кул?

– Нет, – прохрипел Кул.

– Вы меня даже не слушаете, сеньор.

– Я знаю, что вам нужно. Нет.

– Это неразумно.

Кул изловчился на момент распрямиться и рухнул всем весом на роскошный стол капитана Альбразона. Коротышка с отвращением уставился на его окровавленные руки. А Питер хрипло выдавил:

– Зачем мне это нужно? Ведь вы прекрасно знаете, что произойдет, едва мы заключим сделку. В живых меня оставить вы не можете. Если я передам бумаги, которые нужны Дельгадо, вы в любом случае меня убьете.

– Не обязательно, – возразил Альбразон.

– Вы это сделаете, – настаивал Кул.

– Нет. Мне поручено сделать вам предложение. Если бы решать предоставили мне, я больше не стал бы с вами возиться, сеньор. У каждого человека есть предел выносливости; можно достичь этого предела и получить самые ретивые признания. Дайте время, и никуда вы не денетесь.

– Но времени не хватает, верно? – подхватил Кул. – Обо мне спрашивают, не так ли? Может быть, Тиссон, может, из Вашингтона. И с каждым днем интересуются все более настойчиво. Они умеют быть упорными, и это вас беспокоит.

– Беспокоит, сеньор? Нет, скорее, раздражает. Мы – суверенная страна, и ваша полиция не рискнет нарушить тонкий баланс добрососедских отношений ради выдачи убийцы. А мы намерены немного поупрямиться.

Капитан Альбразон изучал свои жирные маленькие ручки, сложив их на сверкающей поверхности огромного стола.

– Мы просто полагаем, что ваши обвинения утратят всякое значение, если прозвучать из тюремной камеры на севере, в Соединенных Штатах, куда вас переведут как убийцу. Так что вы ошибаетесь, утверждая, что мы заинтересованы в вашей смерти и смерти вашего брата. Мы готовы быть благоразумными. Если бумаги вернутся к дону Луису, мы сопроводим вас, вашего брата и мисс Джордан до ближайшей границы. Вы должны признать, что это более чем великодушно. Обратите внимание, мы не настаиваем на передаче вас вашим собственным властям. Можете отправляться куда угодно. Но только в обмен на конверт.

Кул поинтересовался:

– Какие гарантии вы предлагаете?

– Наше слово, сеньор.

– Маловато.

– Вполне достаточно. Нам – конверт, вам – свободу. Вы согласны?

– Нет, – сказал Кул.

Его тут же вернули в кошмар. Возобновились и страдания, и мрак, и вновь его сознание оцепенело от запредельных мук. Он больше не ел того, что приносили, и молча сносил избиения, а после того, как от чрезмерного энтузиазма охранника потерял сознание, обнаружил в камере новую фигуру – худого беспокойного маленького человечка, от которого пахло дезинфекцией. Тот послушал его сердце стетоскопом и протолкнул сквозь зубы две горькие таблетки.

Между этим человечком – как догадался Кул, врачом – и капитаном Альбразоном шал темпераментный диалог по-испански. Врач говорил гневно и страстно, Альбразон отвечал с благодушной ухмылкой на херувимском личике. Но врач настаивал, и Альбразон пожал плечами и сделал знак охранникам.

Когда они приблизились к Кулу и ухватили его за плечи, он вновь потерял сознание...

Очнувшись, Кул решил, что бредит. Он лежал в мягкой постели, на прохладных чистых простынях, комнату наполнял мягкий свет ранних сумерек. Его вымыли, покрыли целебной мазью ушибы, на самых серьезных ранах белели бинты. На подносе рядом с кроватью стояли остатки еды – куриного бульона, белого хлеба с маслом и полстакана молока.

Поел он, должно быть, сам, хотя ничего не помнил. Кул понимал, что прошло много времени, и догадался, что проспал не меньше суток. Тело заметно отдохнуло, самочувствие улучшилось, и в нем внезапно проснулась надежда. Его собирались отпустить. И решили привести в норму, чтобы избежать комментариев и критических замечаний по поводу обхождения в местных застенках.

Он закрыл глаза и снова заснул.

Когда он проснулся, за окнами было темно, но комнату освещала слегка затененная лампа. Кул постарался вызвать в памяти что-то волнующее – и всплыло воспоминание о встревоженном маленьком враче, склонившемся над ним со шприцем в руке. Коснувшись левой руки, он ощутил на бицепсе тонкий клочок марли. Его залила странная умиротворенность, он не ощущал ни боли, ни страданий, ни голода. И чувствовал себя прекрасно.

– Педро, – окликнул кто-то.

Он резко повернулся – и увидел Марию Дельгадо. Она сидела в кресле у кровати, в лучах мягкого света лампы мягко светились ее каштановые волосы, мягкими волнами падавшие на обнаженные смуглые плечи. На ней были крестьянская юбка и тонкая белая блузка, которая казалась почти прозрачной. Следившие за ним широко раскрытые глаза были полны нежного сочувствия.

– Бедный Педро, – грустно вздохнула она.

Он смотрел на нее и думал: просто невероятно, чтобы такая прекрасная женщина была так жестока. На миг мелькнула мысль, что она – просто плод его воображения. Но она плавно поднялась с кресла, шагнула к кровати и опустилась рядом с ним; прикосновение холодных длинных пальцев к его лицу было достаточно реальным. Реальным был и запах духов, и мягкое скольжение волос, когда она склонилась ниже. Когда она его поцеловала, горячие груди легли на его обнаженное тело.

– Бедный, бедный Педро.

– Убирайся, – буркнул он.

– Ты так страдал, милый. Это моя вина. Я пришла бы раньше, но дон Луис не позволил. Он меня обманул. И не сказал, что с тобой сделали в этом ужасном месте.

– Я все еще в тюрьме?

– Да. Но я настояла, чтобы тебя перевели в апартаменты коменданта. Капитан Альбразон раздражен, что ты занял его спальню. Но я была очень рассержена всем, что случилось. Поэтому ты здесь.

– Спасибо, – сказал он. – Но все это зря.

– Могу тебя понять, – вздохнула она. – Ты должен меня ненавидеть.

– Ничуть, – возразил он. – Но если выпадет шанс, я тебя убью.

Она улыбнулась и откинула со лба прядь волос.

– Ты нездоров.

– Я знаю, что говорю, – возразил он.

– Нет. Ты измучен и зол. Если я тебе скажу, что я не виновата, что не я решала, ты мне не поверишь. Да я и не жду, чтобы ты поверил. Меня томит печаль воспоминаний о лунной ночи на берегу океана, когда не было ни вчера, ни завтра. Ты помнишь?

– Помню, – буркнул он.

Она смотрела широко раскрытыми и с виду искренними глазами.

– Когда той ночью я сказала, что любила Гидеона, а потом полюбила тебя, я не лгала. Но эта маленькая искра правды затерялась в паутине обмана, которую дон Луис заставил меня сплести. Я все еще хочу тебя, хочу вернуть ту ночь.

– Никак у тебя появился новый план убийства?

– Прошу тебя, не надо. Дон сам приказал Джонсону.

– Но ты подсыпала в вино отраву.

– Как бы иначе я могла уйти, чтобы поговорить с доном Луисом? Той ночью я убедилась, что мы совершаем ошибку, и хотела изменить наши планы, спасти тебя и Гидеона. – В ее голосе звучала мольба. – Скажи мне, Педро, ты тогда любил? В ту ночь, ну хотя бы немного?

– Может быть, – признался он. – Но это было так давно...

– Всего несколько дней назад. Но теперь ты полон ненависти и готов меня убить.

Он лежал, спокойно глядя на нее, и переполнившее его душу изумление не отражалось на исхудалом суровом лице.

– Давай не будем о любви. Поговорим о том, как мне отсюда выбраться.

– Милый, я для того и здесь. Это было совсем нелегко, дон Луис отчаянно возражал. Говорил, во мне берет верх женщина, а это неверно. В его руках все мое состояние, но я не намерена позволить ему управлять моим сердцем. Я так ему и сказала, и он был очень зол. Но у меня своя дорога. Тебя освободят, мой Педро.

– Каким образом?

– Ты должен быть благоразумен. Мы так и не нашли письмо Гидеона, иначе тебя не засунули бы сюда. Я дону Луису сказала, что ты не хуже Гидеона и, может, даже крепче. Он подумал и согласился, что тебя следует освободить под честное слово потом передать нам письмо.

Первой реакцией Кула было подозрение. Он понял: случилось что-то важное, заставившее их пойти на эту уступку. Но возможности выяснить, в чем дело, у него не было. Он убеждал себя не верить ни единому слову Марии, но не мог погасить в себе надежду. Девушка с любопытством наблюдала за ним, кусая губы. В голосе появилась хрипотца.

– Дона Луиса нелегко было уговорить. Он выдвинет множество мелких условий, но это неважно. С другой стороны... – она запнулась.

Кул бросил:

– Договаривай!

– Мисс Джордан, – спокойно пояснила Мария.

– При чем тут она?

– Она укрылась в вашем посольстве. Мы можем захватить ее, если понадобится, даже рискуя осложнениями. Все можно объяснить бесчинствами толпы. Сейчас мы уверены, что письмо у нее. Дон Луис говорил с сеньором Тиссоном, рассчитывая на взаимные уступки; но сеньор Тиссон ничего не ответил. Итак, мы убеждены, что твоя подруга мисс Джордан владеет нужными нам данными. И если ты не будешь благоразумен, возьмемся за нее.

Вот кошка и выпустила стальные коготки, – подумал Кул.

– Не слишком ли ты напираешь на Элис? – спросил он.

– Разве я так ревнива? Вижу, ты ее еще любишь, хотя я так надеялась... – она с улыбкой прервала. – Ты прав. Не время говорить о любви. Позднее, когда ты поверишь в мои добрые намерения, вернемся к этому еще раз. Можем даже снова найти место во времени, когда не будет ни вчера, ни завтра. Я вижу, ты колеблешься.

– Я думаю о Гидеоне, – пояснил Кул. – Я просил разрешения с ним увидеться, но о нем никто не знает. Или дон Луис думает, что может вернуть его мне в гробу и считать, что сделка состоялась?

– Гидеон жив, – поспешно заявила Мария.

– Где он?

– В соседней комнате. Я знала, что ты захочешь его увидеть. Его перевели сюда.

Кул резко сел и опустил ноги с кровати, совсем забыл, что не одет. Он видел, как глаза Марии скользнули по его телу, плотоядно его лаская, но не обращал внимания.

– Дай мне его увидеть.

– Но, Педро, дверь не заперта.

На первом шаге он качнулся и выпрямился на втором. Девушка кинулась было за ним, потом остановилась. Лицо ее стало странным, почти испуганным. Он прошипел:

– Не трогай меня!

– Педро, пожалуйста, ты еще слаб.

– Я достаточно крепок, отойди!

Новые шаги становились все увереннее. Он добрался до двери и нажал на ручку, чувствуя, как та скользит в мокрых от пота пальцах, потом повернул защелку – и дверь открылась. Комната была похожа на ту, откуда он вышел; свет проникал через дверной проем, где он стоял. В полумраке рисовались громоздкие очертания кровати и двух кресел, и белый прямоугольник другой двери. Но в постели никого не было, в креслах тоже. Кул помедлил в дверях и почувствовал, как затихла Мария, стоявшая вплотную за его спиной.

– Гидеон? – позвал он и услышал частое испуганное дыхание Марии. – Гидеон? – позвал он снова.

Кровать и кресла были пусты. Но в углу комнаты, глубоко в тени, что-то шевелилось, и по размерам это мог быть мужчина. Движения, как у тряпичной куклы, скорченные конечности, квакающий голос, безумное лицо, которое повернулось к нему...

Нет, нет!

И снова шарканье рук и ног, бесформенная груда в углу.

Из горла Кула вырвался стон. Это был не Гидеон, это существо не могло им быть!

Он оглянулся на Марию. Та кивнула.

 

Глава 18

Брат почти обезумел. Позднее Питер ужасался: неужели в подобное состояние хотели ввергнуть и его?

Когда он шагал через сумрачную комнату в сторону человека в углу, то двигался как во сне, сквозь толстую пелену ужаса, с бессознательным почти бесконтрольным отвращением. Когда Кул опустился рядом на колени, человек что-то косноязычно залопотал. Бесцветный голос казался совсем незнакомым, но в то же время странно близким, как и распухшее лицо, блеснувшее в слабом свете, как выхваченные из тьмы глаза, встретившиеся с его глазами.

– Гидеон, – окликнул Питер. – Гидеон!

– Кто ты?

– Это я, Пит, твой брат.

– Здесь?

– Конечно здесь. Я пришел за тобой.

Огромное тело закопошилось, глаза страдальчески прищурились.

– Это обман. Чудовищная ложь.

– Нет. Посмотри на меня, Гид. Это я, Пит.

Глаза изучали его с нарастающим удивлением. Мария коснулась плеча Кула, и словно нажала на спусковой крючок: ярость прорвалась наружу, он не мог сдержать слез горечи и сожаления. Его переполнил весь гнев, на который он был способен. Прикосновение ее пальцев к его обнаженному телу жгло раскаленным железом.

– Отстань, – процедил он сквозь сжатые зубы.

Ее пальцы продолжали гладить его грудь, она часто задышала, он ощущал тепло ее дыхания, когда ее губы коснулись его плеча.

– Ты видел... Теперь ты знаешь. Это не моя вина...

Он отбросил ее руку. Гнев его не знал границ. Она не женщина, она сам дьявол, олицетворение вселенского зла, животного начала, он должен ее уничтожить!

Мария взглянула на его лицо, отпрянула и подняла руку, защищаясь. Страх мелькнул в широко раскрытых глазах. Она попыталась улыбнуться, но улыбка тут же исчезла.

– Педро...

– Я тебя убью!

– Это не моя вина!

Внезапно она повернулась и кинулась прочь, к противоположной двери. Он бросился следом, схватил ее за руку и рванул назад, когда она уже взялась за ручку. Мария вскрикнула от боли, но Кул безжалостно заткнул ей рот. Она безуспешно пыталась вырваться.

– Не смей кричать, – в бешенстве прошипел он. – Даже не пытайся. Не дергайся!

– Ты делаешь мне больно, – заскулила она. – Моя рука...

– Будет еще больнее, прежде чем я с тобой покончу. Как нам отсюда выбраться?

– Там охрана. Ты не сможешь...

– Нет, сможем. С твоей помощью.

Ее глаза остекленели от страха, и вдруг ее тело приникло к нему, словно ища убежище в его наготе. Кул расслышал неясные звуки, будто кто-то барахтался на полу. Звуки шли из угла, где лежал Гидеон. От отчаяния он тяжело вздохнул. Тело девушки продолжало вжиматься в него, она подняла голову. Кул ухватил ее длинные волосы и безжалостно оттянул голову назад, пока шея не напряглась и остро и упруго не проступила гортань.

– Мария, говори, как нам отсюда выбраться?

– Позволь мне уйти! Я...

Неожиданно Мария ловко извернулась и сунула руку под юбку. Кул слишком поздно заметил нож – длинное тонкое лезвие с изящной рукоятью слоновой кости и гравировкой. Он как в тумане увидел ее лицо, свирепое от ненависти и несмотря ни на что прекрасное. Нож целил в него, и он схватил ее за руку, стремясь уклониться. Левая рука девушки впилась ему в лицо. Когда он вырвался и отшвырнул ее в сторону, она взбешенно зашипела. Под ноги подвернулось кресло, и они оба упали.

Под тяжестью его тела она извивалась, как разъяренная змея, тем самым невольно его возбуждая. Вновь блеснул нож. Кул перехватил ее руку и вывернул запястье так, чтобы отвести лезвие, уколовшее в предплечье. Кровь текла по его пальцам, собираясь в ладони.

Ее грудь вздымалась. Она попыталась в него плюнуть, но рот у нее пересох и язык разбух. Он надавил сильнее ей на горло. Она попыталась ударить его коленом, он нажал локтем ей на ребра. Мария вскрикнула, нож выпал из ее руки. Кул успел его подхватить.

Теперь она лежала обессиленная, тонкая белая блузка лопнула, юбка задралась к талии, обнажая тело, застывшее в непристойной позе. На него это не произвело ни малейшего впечатления. Она совсем притихла, лишь тяжело переводила дух. В ее глазах он ничего прочесть не мог.

– Вставай, – велел Кул. – И ни звука, или тебе конец.

– Педро...

– Поднимайся.

Он прислушался к звукам за дверью. В тюрьме было тихо. Их схватка была короткой и бесшумной. Кул следил, как девушка поднималась на ноги; она даже не пыталась прикрыться.

– Где моя одежда? – спросил он.

– В ящике под кроватью.

– Достань.

Она была на удивление послушна.

Пока Кул одевался, его волнение росло; он был на ногах и наконец собирался в путь. Далекий или близкий, все равно. Другого шанса у него не будет.

Девушка не двинулась с места. Ее глаза неотрывно следили за ним. Открылась дверь в другую комнату, и он увидел Гидеона.

– Пит?

– Мы уходим, брат.

– Пит, откуда ты взялся?

– Не думай об этом. Ты сможешь идти?

– Смогу.

– Ты уверен?

– Я чувствую себя гораздо лучше, чем выгляжу.

А выглядел он ужасно. Крупное энергичное лицо опухло от побоев до неузнаваемости. Одежда была изодрана в клочья, вдобавок он хромал. Но улыбка осталась прежней, и голос – тем же самым.

Это был Гидеон. И это было чудо.

– Мария, ты подлая стерва! – процедил он и посмотрел на Кула: – Ты получил мое письмо?

– Все в порядке. Поговорим об этом позже.

– Ты пришел сюда только ради меня, брат?

– Нет, ради расширения кругозора.

– Она тебя сюда притащила?

– Верно, – Кул почти закончил одеваться. Как это было прекрасно – одеться снова! – Пошли.

Гидеон буркнул:

– Она убила Серафину.

– Знаю.

– Дай-ка мне нож, братишка.

– Нет, давай вначале выберемся.

Кул повернулся к девушке. Та замерла, к чему-то прислушиваясь. Теперь услышал и он – долгий жалобный звук гитарной струны, неясный, приглушенный толстыми стенами.

Как будто холодом повеяло в затылок. Кулу это совсем не нравилось. Он подошел к Марии, в ее широко раскрытых ожидающих глазах страха больше не было.

– Скажи нам, как отсюда выбраться. Где выход?

– Я помогу тебе, Педро. Ведь я тебя люблю. Я помогу, – прошептала она.

– Скажи – и только.

– Вы в том крыле тюрьмы, которое выходит к городу. Я говорила, это квартира капитана Альбразона. Камеры, в которых вас держали – на противоположной стороне. Это крыло занимают охранники и офицеры. Здесь же, этажом ниже, камеры для всякой швали – пьяниц, дебоширов и так далее. Всерьез их никогда не стерегут.

– Куда ведет эта дверь?

– В коридор. Там лестница вниз и комната охраны. Справа, если спускаться по лестнице, расположены камеры. Их всего несколько. Прямо – казарма охраны. Дверь слева ведет вниз, в зал, к которому примыкают комнаты для допросов. Оттуда дверь ведет во двор, где стоят полицейские машины. Там есть ворота, но они редко заперты. Можете захватить одну из машин.

Гидеон буркнул:

– Мне это не нравится.

– Она лжет?

– Она всегда лжет.

Мария взмолилась:

– Прошу вас, верьте мне!

Кул бросил нож Гидеону.

– Покарауль ее. Я пойду проверю.

Он подергал дверь. Та не была заперта. Кул осторожно приоткрыл ее и заглянул в соседнюю комнату. Она была освещена несколькими лампами, он заметил полки с книгами, легкие стулья и окно, выходившее в темный двор. Сверху лился лунный свет, но из-за высоких каменных стен самой луны Кул не видел. Внизу поблескивал металл автомобилей. Он разглядел ворота, о которых упомянула Мария. Высокие железные ворота стояли приоткрытыми. Дальше он в темноте ничего не видел.

Снова запела гитара. Непонятно, откуда долетал ее звук. Казалось, отовсюду.

Кул вздрогнул, из окна заметив человека, медленно бредущего через мощеный булыжником двор. Оружие тот нес через плечо, шагал устало и неторопливо. Кул наблюдал за ним, пока тот не скрылся в готической арке на противоположной стороне двора, потом оторвался от окна и торопливо оглядел комнату.

У стены стоял бар красного дерева с большим фигурным бронзовым ключом в замке. Он повернул его и пригнулся, пытаясь отыскать среди бутылок что-то похожее на бренди. Когда он выпрямился, то увидел, что Гидеон уже втолкнул девушку в комнату. Лицо брата под грязью и разноцветными кровоподтеками казалось слишком бледным. Питер протянул ему бутылку.

– Хлебни, тебе это необходимо.

Гидеон сделал из бутылки большой глоток, потом и Кул последовал его примеру. Напиток проложил огненную дорожку в его желудок и образовал внутри теплую заводь уверенности.

– Пошли, – сказал он.

– Но что мы будем делать с этой стервой? – не унимался Гидеон.

Кул колебался. Ему не нравилось лицо Марии – он не понимал, почему она улыбается. Гитара теперь звучала не переставая, но мягко, нежно. А он никак не мог решиться. Тогда Гидеон решил проблему сам. Когда его кулак обрушился на ее челюсть, зубы лязгнули. Она молча осела на пол, и он не поддержал, не прикоснулся, лишь с отвращением следил за ней.

– Знаешь, что делают со змеей, Пит? Ее убивают. Ломают ей хребет. Вот так я должен сделать с ней. Я не хочу, чтобы она легко отделалась. Не хочу ее отпускать.

– Потом, – успокаивал Кул.

– Мне это не нравится, Пит. Я чувствую...

– Посмотрим, – буркнул Кул.

Питер пересек комнату и на миг приложил ухо к замочной скважине. Невидимая гитара умолкла, он ничего не слышал. Гидеон стоял за ним с ножом в руке. Мария Дельгадо на полу не шевелилась. Он смотрел на нее до тех пор, пока не заметил, как ровно вздымается ее грудь, и тогда он тихо и осторожно повернул ручку.

В комнату ударил яркий свет. Коридор заметно контрастировал с роскошной обстановкой и апартаментов Альбразона. Типичная тюрьма с плиточным полом и каменными стенами монотонного серого цвета. В дальнем конце, рядом с железной дверью, стояли стол и стул. Спиной к ним там сидел охранник. До него было около двадцати футов, но он не шевельнулся, когда они вышли из комнаты. Гитара все еще молчала.

Гидеон коснулся руки Питера, сделал знак отойти в сторону и шагнул вперед с ножом в руке. От часового их отделял десяток футов, когда тот их услышал и повернулся на стуле. Сначала он ничего не понял, потом заметил нож в руке у Гидеона и схватился за пистолет, висевший в кобуре. В его горле начал зарождаться крик, но так и не прозвучал – Гидеон стремительно метнулся к нему и с хрустом вонзил нож по самую рукоятку. Лицо охранника обмякло, казалось, он уставился вниз, на смертельную рану. Переносица у него была заклеена пластырем, и Кул узнал того молодого охранника, который безжалостно его пытал – садиста, которому он изловчился разбить нос.

Кул привалил тело к спинке стула – охранник умер раньше, чем он отошел.

Гидеон забрал пистолет и отдал его Питеру. Он тяжело дышал, пот смешивался с грязью, накопившейся за долгое пребывание в тюрьме. Кул внимательно следил за братом, открывшим железную дверь. Надо было ему глотнуть побольше бренди...

Как и говорила Мария, за дверью была лестница, ведущая вниз. Часы на стене – вот что он увидел впервые с тех пор, как его собственные разбились – показывали 10. 30. Братья остановились на верхней площадке и прислушались. К ним долетали голоса, похабный хохот охранников, пьяное хныканье в одной из камер внизу. Лестницу освещала одинокая голая лампочка, свисавшая с потолка примерно посредине лестничного марша.

У Кула было странное чувство, что за ними следят. Он оглянулся – из апартаментов Альбразона не доносилось ни звука. Мертвый охранник откинулся на спинку стула, как будто спал. И никаких следов тревоги.

Пистолет охранника оказался тяжелым кольтом сорок пятого калибра, американская армейская модель. Он удобно ложился в руку. Кул снял его с предохранителя, прежде чем начал спускаться по ступеням впереди Гидеона.

Колени его подрагивали. Кул знал, что тело может его подвести, – слишком много пришлось ему вынести. Оставалось надеяться, что Гидеон сумеет продержаться, пока они захватят машину. Если они захватят машину...

Питера не оставляло ощущение, что за ними наблюдают.

За лестницей был небольшой коридор, за ним – комната охраны. Из тени они видели лишь небольшую ее часть. Стояла тишина. Если там кто-то и был, то он ждал молча.

Они немного подождали. Тишина.

Опять запела гитара, на этот раз громче, но не из комнаты охраны. Гитарист запел. Голос звучал приглушенно, но Кул его узнал. Тот самый голос слышал он во время ужина в имении Дельгадо.

Кул вошел в комнату охраны. Пусто. За двумя столами – никого. Дверь между столами приоткрыта, но за ней темно и ничего не видно.

Гидеон тронул его за руку.

– Смотри, брат.

Кольцо с ключами лежало на ближайшем столе. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Одна и та же мысль возникла у обоих.

– Проверь пистолет, Пит, – прошептал Гид.

Кул вытащил обойму. Пусто. Он оттянул ствол – но и в патроннике ничего не обнаружил. Они переглянулись.

– Вот это ситуация, – хмыкнул Гидеон. – Здорово мы вляпались.

– Не все еще потеряно.

– С самого начала все было подстроено, брат. Это старые испанские штучки – застрелить при попытке к бегству.

– Я знаю.

– Давай вернемся и возьмем Марию. По крайней мере...

– Нет, – возразил Кул. – Подожди.

Он заставил себя замереть и прислушаться.

Вокруг них раздавалось множество звуков обычной тюремной жизни: шаги охраны по каменному полу, обрывки разговоров слева, где, по словам Марии, располагались казармы охраны; пьяные вопли арестантов из камер справа. И за всем этим – странное безмолвие, терпеливое ожидание, непрестанное наблюдение.

Он взял кольцо с ключами со стола; ключи слабо звякнули. Будто услышав этот звук, гитарист заиграл громче. Теперь Кул понял, что музыка доносится из камер. Он сделал знак брату и стал спускаться в полутьму.

Эта секция тюрьмы была относительно современной; ее всегда с помпой демонстрировали разным инспекциям. Кул сомневался, многие ли знали о темницах в другом крыле. На потолке горели лампочки в проволочных сетках, вдоль коридора тянулись зарешеченные двери камер. И еще одна дверь виднелась в конце коридора.

Они двигались в направлении, противоположном тому, которое указала Мария. Теперь, когда они знали о западне, этот путь мог оказаться безопаснее.

Первые две камеры были плотно набиты храпящими людьми. В третьей рыдал горький пьяница, сухопарый мужчина с огромными черными усами. А в следующей их поджидал гитарист.

Кул замер – это был Альфонсо, брат Фернандеса.

Длинное лошадиное лицо ухмылялось, но гибкие пальцы продолжали тревожить струны гитары. Пьяница встал и что-то затараторил, но Гидеон машинально повернулся к его камере с ножом в руке, усач тут же задрожал и притих. Кул взял кольцо с ключами и нашел тот, который подходил к камере Альфонсо. Пока он возился с дверью, гитарист продолжал наигрывать.

– Благодарю, сеньоры, – прошептал Альфонсо. – Я надеялся, что вы узнаете мою музыку. Она предназначалась для моей девушки, но Мигель велел мне напиться и угодить сюда, чтобы с вами встретиться.

– Так это план Мигеля?

– Верно. Вас собираются прикончить. Охрана поджидает во дворе. Для них это большая шутка. Я слышал, как им ставили задачу, и мои пальцы просто онемели от страха. Но Мигель поручил мне все время играть, чтобы вы знали, что я здесь.

– Ты был несколько дней назад в имении Дельгадо?

– Пять ночей, сеньор. Там служит моя Лиза. Удобно, верно? Но теперь нам нужно поторапливаться...

Гидеон буркнул:

– Черт, это верно.

– У вас хватит сил, сеньоры?

– Пошли, – сказал Кул.

Альфонсо взял ключи.

– Пойдемте. Я прекрасно знаю это место. Мигель всегда твердит, что выпивка меня погубит, но кто не знает, что нет худа без добра! Если бы я не пил и не дрался в пьяном виде, не стал бы регулярным клиентом этого заведения. Отсюда нужно убираться побыстрее. Они еще пожалеют, что оставили ключи.

Высокий изможденный человек повел их мимо камер в конец коридора, подальше от казарм охраны. Альфонсо нашел ключ, которым открыл дверь. За ней было темно, но Альфонсо осторожно прокладывал путь, явно хорошо ориентируясь. Кула удивили нагроможденные до самого потолка коробки и ящики; они шли через настоящий склад, хотя запасы, находившиеся здесь, намного превышали потребности тюрьмы. Жаль, не было времени остановиться и исследовать содержимое ящиков – сверху донесся женский вопль.

Альфонсо остановился.

– Мария?

Кул кивнул.

Альфонсо фыркнул:

– Нужно было ее прикончить.

Тюрьма зашумела, как будто все, кто спал, проснулись и засуетились. Раздался топот, крик, приказы. Мария вопить перестала, зато начали кричать заключенные, причем все громче и громче, грохоча мисками по решеткам камер. Альфонсо тяжело вздохнул.

– Мы почти выбрались. Осталось пересечь маленький дворик, чтобы добраться до ворот в стене.

– Поторопимся, – кивнул Кул.

Альфонсо открыл дверь и они словно попали на дно узкого ущелья. Тупик с трех сторон был окружен стенами из массивного древнего камня. Впереди вздымалась зубчатая стена с деревянными воротами. Лунный свет серебрил одну из стен и угол ворот, все остальное представлялось темной ямой. Альфонсо перекинул гитару через плечо.

– Пошли.

Они бросились бежать. До ворот было около двадцати ярдов. Первые десять они одолели под спасительным покровом темноты. Потом кто-то закричал и у стены вспыхнул свет. Два охранника с автоматами стояли в воротах и смотрели в другую сторону. Но тут, услышав топот, обернулись. Альфонсо кинулся вперед, гитара хлопала его по заду. Он окликнул охранника, на миг тот прислушался, но тут же затарахтел автомат. Гром очереди прозвучал в проходе подобно реву дьявола в аду. Альфонсо вскрикнул. Кул бросился к воротам.

Увидев, как упал Альфонсо, Питер швырнул бесполезный "кольт" в лицо человеку с автоматом. Второй охранник закричал, когда Гидеон прыгнул на него. Но нож уже вошел в его горло. И тут же прозвучал отрывистый аккорд гитары упавшего Альфонсо.

Гидеон подергал ворота, потом выхватил у Кула ключи. Суматоха в тюрьме нарастала. Кул опустился на колени рядом с гитаристом. Тот получил три пули в живот и был уже мертв.

Гидеон тряхнул Кула за плечо, тот вскочил, прихватив разбитую гитару. Ворота распахнулись, и они выбежали со двора.

Улица была темной и пустой. Они свернули налево, и тут же замигали фары стоявшей неподалеку машины. Кул узнал красный "понтиак" Мигеля. За рулем сидел Хорхе. При виде разбитой гитары Альфонсо он горько поморщился, но сказал лишь одно:

– Садитесь.

Гидеона в машину пришлось подсаживать. Мотор взревел, и они устремились вперед. Джип, набитый охранниками, мчался по узкой улице следом. Прогремел выстрел. Въезд в переулок оказался слишком узок; левым передним крылом "понтиак" зацепил угол дома, и крыло с диким скрежетом оторвалось. Хорхе ругнулся и нажал на газ.

Их обстреляли спереди, но пуля просвистела верхом. Вторая пуля угодила сзади, звонко цокнув по металлу. Расстояние между джипом и "понтиаком" росло, и тут Хорхе швырнул машину в резкий поворот на первом же углу. Фары джипа показались только когда они уже сворачивали за следующий угол.

Улицы были безлюдны. Кул не имел представления, где они находятся. Сзади все завывала сирена джипа, а Хорхе гнал, как ненормальный.

Он покосился на гитару, которую держал Кул. Пуля прошла через деку, и на ней расплылось темное пятно крови. Хорхе побледнел, горькая гримаса искривила его рот. "Понтиак" резко подпрыгнул.

– Куда мы едем?

– К Мигелю.

– Куда? На озеро Атитлан?

– О Боже, нет, конечно! Туда пять дней пути, сеньор. Он был там и вернулся. В городе неприятности. Беспорядки...

– Что-что?

– У вашего посольства собрался всякий сброд...

– Вези нас туда, – приказал Кул.

– Мигель велел ехать к нему.

– Вези нас туда! – рявкнул Кул.

Хорхе пожал плечами. Кул посмотрел на Гидеона. Тот выглядел ужасно.

– Ты в порядке?

– Конечно.

Но это было совсем не так. Чудо, что он смог выдержать дорогу. Щеки под толстым слоем грязи ввалились, рот приоткрылся, кончик языка скользил по растрескавшимся отекшим губам.

– Как хорошо вновь ощутить свежий воздух!

– Лучше дышать им все время, – хмыкнул Кул. Гид с трудом выдавил:

– Зачем в посольство, брат?

– Там моя девушка. Дельгадо думают, что твое письмо у нее.

– Это так?

– Я отдал его Мигелю.

– Мигель – хороший парень.

– Все они хорошие ребята, но это не имеет смысла. Столько мучений из-за какой-то контрабанды...

– Тут дело серьезнее, Пит.

– А что еще?

– Помнишь тот склад в тюрьме? – Голос Гидеона охрип, его голова откинулась назад, на спинку кожаного сидения. Он уставился в небо, его глаза застыли, голова вздрагивала при каждом скачке "понтиака" на выбоинах. Сзади снова завыла сирена. – Ты видел там ящики, Пит? Это не припасы. Это склад с грузом для судов Дельгадо, стоящих в Сан-Хосе. Бокситовый рудник, на котором я работал, был собственностью мисс Дельгадо. Но это все только прикрытие для торговли оружием. Дельгадо получают со всего мира новейшие образцы и переправляют на своих судах. Ты что, не читал мой отчет?

– Не было времени, – повинился Кул.

– Ладно, там все про это было сказано. Начав подозревать, что происходит, я рассказал обо всем Тиссону, и он привлек меня в свои агенты. Мне помогала Серафина...

– Не волнуйся, брат.

– И Мария ее убила. Кофе давно стал просто прикрытием для истинного золотого дна. Их перестала удовлетворять даже контрабанда наркотиков. Вот почему они убили Серафину и отправили за решетку меня.

На улицах появился народ, кто-то кричал, кто-то зловеще молчал, и все тянулись к центру. Впереди завывали сирены, посреди большой площади подобно привидению в ночи бил высокий фонтан. Слева Кул различил темные очертания кафедрального собора, его башни отбрасывали в лунном свете длинные тени.

Толпа двигалась в ту же сторону, куда ехала машина. Перед машиной с тротуара соскочил человек и попытался вскочить на капот. Кул оттолкнул его, незваный гость откинулся назад и рухнул. Другие кинулись к машине. Они не могли двигаться вперед, не врезавшись в толпу.

Лоб Хорхе покрылся крупными каплями пота. Он крутанул руль и в конце площади свернул направо. В боковой улице оказалось ничуть не лучше. До следующего поворота они добирались не меньше минуты. Толпа устроила на них охоту. Казалось, город сошел с ума.

Теперь Хорхе свернул налево, и Кул внезапно понял, что мятежники остались позади. Улицы были темны и спокойны. Хорхе снова нажал на газ. Выстрелы слышались где-то слева и сзади.

– Куда ведет эта дорога? – спросил Кул. – К посольству?

Хорхе кивнул.

– Да. Но там же и казармы гражданской гвардии. Вы понимаете, я не смогу вас туда доставить.

– Куда мы едем?

– К Мигелю. Он нас ждет.

– Где?

– В парке "Минерва". Там есть арена для боя быков. Это на окраине, ночью там никто не рискнет показаться. Мигель велел мне взять для вас машину. А я пообещал прежде всего доставить вас к нему. Мы не можем там его оставить.

Улицы были темны и безлюдны. Огни и шум остались позади, на площади и слева, где толпа устремилась к посольству. Над ними вдруг сомкнулись темные вершины парка. Впереди мрачно возвышались стены арены. Хорхе остановил машину у ворот.

– Мигель решил, что лучше всего встретиться здесь, после того, как он избавится от тех, кто нас преследовал. Он должен ждать где-то поблизости.

Кул поразмыслил.

– Послушай, брату нужно срочно попасть к Тиссону. Он ведь живет не в посольстве, верно?

– Нет, на бульваре 15 сентября.

– Отвези Гидеона туда. Это самое главное. Я найду Мигеля, и с ним доберемся сами.

Хорхе рассмеялся.

– Вы не представляете, как это далеко.

Кул огрызнулся:

– Нет, и меня это не волнует. Ради всего святого, хватит спорить, уезжайте.

Он выбрался из машины и взглянул на Гидеона. Глаза брата были закрыты, дыхание стало прерывистым. Кул ощупал его в поисках ран и крови. Но ничего не обнаружил. Может быть, это из – за истощения. Хорхе казался встревоженным.

– Поезжай, Хорхе, – сказал Кул. – Не жди нас.

– До дома вашего посла далеко – он рядом с Политехническим институтом. Вы знаете, как туда добраться?

– Я доберусь. Мигель покажет. Послушай, брат...

Губы Гидеона шевельнулись.

– Да, Пит.

– Тиссон вызовет тебе врача. Я скоро буду.

Рот Гидеона снова искривился.

– Без тебя мне бы пришел конец.

– Все будет в порядке.

Хорхе сунул руку под сиденье и вытащил фонарь.

– Возможно, вам понадобится, – протянул он его Кулу.

– Спасибо. Ну, вам пора.

Хорхе все еще колебался. Он нажал на сигнал. Звук прорезал тишину с неожиданной силой. Когда эхо замерло, он заметил:

– Может быть, Мигель подойдет к машине.

Кул не выдержал:

– Черт тебя побери, отправляйся!

Хорхе неохотно нажал на газ. Машина медленно двинулась вперед, из темноты, окружающей арену, никто так и не вышел. "Понтиак" исчез. Кул стоял, наблюдая, как он удаляется. Ноги его не держали – он чувствовал себя ненамного лучше брата. Но над Гидеоном измывались две недели, а над ним – всего пять дней. Только невероятное здоровье Гидеона позволило ему выжить.

Кул двинулся к воротам. Шаги по мягкой почве были почти не слышны. Он включил фонарь, и луч словно магнитом выхватил из тьмы фигуру, распростертую на земле в тридцати футах.

Это был Мигель. В затылке у него зияла рана.

 

Глава 19

Кул медленно шагнул вперед и остановился у тела. К горлу подкатил комок, он ощутил гнев, скорбь и ужасную слабость. К телу он не притронулся. Мигелю Фернандесу уже не помочь. И никто никогда не узнает, кто его убил, чья рука приставила оружие к затылку.

В луче фонаря блеснул металл.

В футе от раскрытой ладони Мигеля лежал пистолет с запасной обоймой. Кул их поднял. Пистолет был заряжен. Он передернул ствол и увидел, как патрон вошел в патронник. Из дула едко пахло, значит, из пистолета недавно стреляли. Но Кул не знал, использовал его Фернандес или это оружие убийцы.

Где же убийца? – запоздало подумал он.

И тут услышал звук шагов, медленно приближавшихся по неровной почве. Убийца, который дожидался их встречи с Фернандесом. Убийца, который следовал за Мигелем, убил его и ждал здесь на тот случай, если в тюрьме случится что-то непредвиденное и Кул придет сюда. Кто-то узнал, что Альфонсо в тюрьме, узнал слишком поздно, чтобы предотвратить побег Кула и Гидеона, но не так поздно, чтобы не перехватить их здесь. Теперь Питер был доволен, что отослал Хорхе и Гидеона к Тиссону.

Кул направил луч фонаря в темноту. Круг света выхватил человека с револьвером в руке; тот целеустремленно, неотступно двигался вперед. Кул узнал голову, крепкие покатые плечи – Ток Джонсон.

Питер поднял пистолет и выстрелил. Но рука подвела и он промахнулся.

Джонсон исчез. Грохот выстрела эхом отдался в ушах. Кул шагнул вперед и услышал, как Джонсон побежал налево. Он вновь его заметил и выстрелил еще раз. И снова промахнулся. На этот раз он заметил испуг на широком безобразном лице. Джонсон кинулся в тень, Кул – за ним. Ноги подкашивались, но продолжал гнаться за громилой.

Джонсон повернулся, дважды выстрелил – и оба раза промахнулся. Кул опустил фонарь и тоже выстрелил. Джонсон в ответ послал две пули и исчез.

Кул перезарядил пистолет и осторожно двинулся вперед. Дважды он останавливался, чтобы прислушаться, но ничего не слышал. И тут он заметил, как Джонсон вышел из тени на площадку, озаренную лунным светом. Новый выстрел – и пуля Джонсона просвистела рядом с головой Кула. Затем раздался лишь щелчок бойка – у Джонсона кончились патроны. Прижимаясь к высокой стене, тот поспешил скрыться в тени.

– Джонсон! – окликнул Кул.

Огромная луна поднималась за его спиной. В ушах Кула стучало, словно призраки диких быков мчались по темной арене. Джонсон плотно прижался к стене и казался пятном густой тени. Светилось лишь его белое перекошенное яростью лицо. Он зажал свой пустой пистолет в поднятом кулаке.

– Джонсон, – повторил Кул.

Их разделяли два десятка футов. Питер слышал тяжелое дыхание Тока.

– Не подходи...

– У тебя кончились патроны, – заметил Кул.

– Послушай, я не стану...

Кул отшвырнул свой пистолет.

– Иди сюда.

Джонсон выпрямился, все еще не веря и судорожно стиснув пистолет. Потом криво ухмыльнулся и сразу же двинулся к Кулу, держась в тени стены. На расстоянии руки он остановился и снова ухмыльнулся. Его темная фигура казалась невероятно громадной.

Кул вышел из тени.

Джонсон рванулся вперед, всем своим громадным весом обрушился на Кула и обхватив его своими мощными руками. От такого натиска Кул качнулся назад, его ноги скользили в грязи. Стремясь освободиться, Кул рывком откинулся назад, словно поддавшись. Не ожидавший этого Джонсон потерял равновесие и проскочил мимо. Кул ударил его сбоку левой, затем правой. Джонсон упал на одно колено, приподнялся, схватил левую ногу Кула и рванул ее.

На миг Джонсон оказался над ним, широко расставил руки, напружинил ноги и приготовился прыгнуть. Его могучее тело закрыло весь лунный свет. Кул правой ногой двинул его в челюсть, и Ток полетел назад. Когда Кул с трудом поднялся с земли, Джонсон все еще стоял на четвереньках, тряся головой.

– Иди сюда! – прохрипел Кул. – И за все рассчитаемся!

Он подумал, что это следовало сделать поскорее. Не слишком затягивать, а то не хватит сил. Он набрал в легкие побольше воздуха, ощущая пульсацию крови в ушах и нараставшую слабость во всем теле. Нет, надолго его не хватит...

Кул смотрел на опущенную голову Джонсона, на его покатые плечи. Что-то не в порядке было с его левой рукой: она беспомощно повисла, кровь капала с толстых пальцев, оставляя на земле темные пятна. Значит, одна из пуль попала в цель. Это несколько выровняло счет – покалеченная рука за пять дней пребывания в чертовой камере.

Вся ненависть, которая копилась в нем все эти кошмарные дни и ночи, сосредоточилась теперь на громиле, что был перед ним. Он не считал, что совершил ошибку, отказавшись применить оружие. Ему хватит собственных голых рук, чтобы справиться с Джонсоном, ставшим олицетворением всего зла, против которого он боролся. Он должен разделаться с Джонсоном один на один, в противном случае муки останутся неотомщенными, и ему никогда не очиститься. Все остальное могло подождать.

В нем бушевала настолько безумная страсть, что пугала его самого; он чувствовал, как уподобляется самому Джонсону и тому, что стояло за ним.

Джонсон снова ринулся в атаку. Кул шагнул в сторону, его правая с силой врезалась в корпус противника; но двигался он недостаточно быстро, и удар плеча Джонсона заставил его развернуться.

Теперь нанес удар Джонсон. Его кулак обрушился сбоку и угодил чуть ниже уха. Парк завертелся под луной, Кул почувствовал, как ледяная мокрая грязь забила ему рот и нос. Сверху навалилась неподъемная тяжесть. В ушах раздавался рев; что-то ударило его по почкам, потом еще и еще раз. Он вырвался и вцепился в горло врага, почувствовав под пальцами скользкую жилистую плоть. Но пальцы ослабли, и тогда он ударил коленом. Джонсон захрипел и отвалился в сторону.

Кул приподнялся и, стоя на коленях, ухватился за упавшего противника. Окровавленные пальцы Джонсона метили в его глаза. Огромная пятерня уперлась в подбородок, выворачивая его голову назад, так что Кул слышал треск своих позвонков. Боль огнем разлилась по позвоночнику, спине и груди.

Он схватился запястье Джонсона и резко его вывернул. Рука противника ослабла, и Кул качнулся вперед, нацелив правый кулак в лицо Джонсона. Этого оказалось недостаточно – он не мог вложить в удар всю силу и свалился вперед, беспомощно взирая на уползающего Джонсона.

Тот все пытался ударить его в голову, подобно бьющему копытами разъяренному быку. Кул встал на колени. Джонсон теперь оказался вне пределов досягаемости. Он что-то искал. Пистолет Кула?

Он не должен его найти, – подумал Кул, поднялся на ноги и наклонился к Джонсону. Тот неожиданно ударил его правой, и Кул снова упал, цепляясь за противника.

Джонсон засмеялся и рванулся к чему-то на земле, потом выпрямился, и в руке его сверкнул металл. Теперь у него был пистолет. Он ухмыльнулся. Они стояли на коленях, лицом к лицу, стремясь подняться. Но у Джонсона был пистолет.

– Прощай, Педро, – ухмыльнулся Джонсон.

Кул кинулся вперед на дуло, услышал грохот и почувствовал, как горячая струя выстрела обожгла лицо. И тут же его кулак достал Джонсона, ударил по губам, костяшки пальцев пришлись по зубам, деснам и хрящам. Джонсон завопил. Пистолет упал на землю между ними, оба снова попытались завладеть им. На этот раз повезло Кулу. Он выстрелил прямо с земли, услышал, как просвистела пуля, и стрелял снова и снова.

Арена и деревья закружились в хороводе, лунный свет поблек. Пистолет выскользнул из его пальцев; у него больше не было сил. Земля под ним отдавала холодом. Горло сдавила нестерпимая боль, и Кул с трудом заставил себя глубоко вздохнуть, медленно всасывая воздух в легкие. Земля вздымалась и кружилась, как живая; потом оказалось, что это была вовсе не земля, а тело Джонсона. А потом оно перестало биться в конвульсиях и успокоилось, охваченное мраком смерти.

Время шло, боль отступала, и Кул, покачиваясь, медленно и осторожно встал. На тело Джонсона он не глядел. Пистолет лежал на земле у него в ногах, он его поднял, положил в карман и не спеша зашагал к выходу из парка.

Улица была пустынной, тревога ее не коснулась. Домов поблизости не было. Кулу приходилось сосредоточиться на каждом шаге, чтобы не споткнуться и не упасть. Казалось, он целую вечность брел по молчаливым улицам, прежде чем услышал звук автомобильного мотора. Затем его ослепили фары. Он прижался к стене, прежде чем понял, что машина остановилась и его окликнули:

– Сеньор Кул?

Это был Хорхе.

* * *

Тиссон ждал его в кабинете своей резиденции на Бульваре 15 сентября.

– Итак, вы это сделали, – жестко констатировал он.

– С моим братом все в порядке?

– Да. Хорхе привез его сюда и вернулся за вами и Мигелем. Ваш брат в порядке. Ему дали успокоительное. Врач говорит, что ему нужно не меньше двух суток полного покоя. Ему здорово досталось.

– Я знаю, – кивнул Кул.

– Вы выглядите не лучше.

– Со мной все в порядке.

– Вы один?

– Фернандес мертв. Джонсон тоже. Я его убил. А что с Элис?

Худое длинное лицо Тиссона стало злым.

– Ушла.

– Куда?

Он знал ответ, прежде чем Тиссон ответил:

– Люди Дельгадо спровоцировали толпу на беспорядки у посольства. Полагаю, я совершил серьезную ошибку. Я хотел вывести мисс Джордан из здания посольства и привезти ее сюда, но ее захватили в заложники. Теперь хлопот не оберешься. Но они все равно проиграли – мы получили всю информацию о торговле оружием и сейчас верные правительству части наводят порядок в тюрьме. Дурацкая ситуация. Понимаете, в правительстве хватает людей, которые симпатизируют Дельгадо, но страна слишком зависит от Штатов, так что теперь, когда все выплыло наружу, у властей нет выбора. Дельгадо придется покинуть страну. Судя по всему, все кончится в двадцать четыре часа. Три грузовых судна, принадлежащие компаниям Дельгадо, как я полагаю, будут арестованы в гавани Сан-Хосе. Правда, одно из судов успело выйти в море, но за ним отправлена погоня. Вот только Элис это ничем не поможет.

– Кто ее захватил?

– Не знаю. Все произошло слишком быстро. – Тиссон тяжело опустился в кресло. – Вы ничего не сможете поделать. Мы получили список надежных полицейских, оставшихся в городе; сейчас все они ищут ее. Армия тоже. Кстати, здесь ее отец. Он наверху с Гидеоном. Хотите его видеть?

Кул покачал головой.

– Нет, не сейчас.

– Я приглашу для вас врача...

– Нет, – покачал головой Кул.

– Молодой человек, вы совершили слишком много, и за это приходится расплачиваться. Вы едва стоите на ногах. Врач должен...

– Нет, – снова возразил Кул. – Не сейчас.

– Формально вы остаетесь под арестом. Как только мы уладим дело с местными властями, вы с Гидеоном отправитесь обратно в Штаты. Ваш брат свое дело сделал. В Филадельфии вам придется предстать перед судом, но о деле Гомеса не стоит беспокоиться. Все будет решено в вашу пользу. Есть, правда, кое-какие формальности...

Кул не слушал. Будущее представлялось совсем неинтересным. Неважно, что случится завтра, через день, или неделю спустя. Самое важное было сейчас. Именно теперь. И много времени это не займет. Он повернулся к выходу.

– Куда вы?

– За Элис. Я знаю, где она.

– Вы с ума сошли. Вы не можете...

– Могу, – перебил Кул. – Я все смогу.

 

Глава 20

Когда зазвонил телефон и Тиссон повернулся, чтобы ответить, он просто вышел из комнаты. Ничто не могло его остановить.

"Понтиак" стоял у тротуара, ключи оставались в замке зажигания. Он сел в машину и помчался к югу, потом свернул направо в поисках авениды Симона Боливара. Найдя ее, свернул налево и нажал на газ. Теперь он знал, где находится. Машина мчалась по трансамериканской автостраде. Ночь выдалась холодной. Кул практически отдыхал за рулем, хотя нервы оставались натянуты, как струны, а сознание словно оцепенело, не позволяя ни о чем думать, ничего планировать. Он знал, куда он едет, и этого было достаточно. И единственное, что оставалось – это успеть.

Глаза следили за дорогой в поисках ориентиров. Озеро Аматитлан безмятежно мерцало в лунном свете, но не было времени им любоваться. Коварная извилистая дорога вынуждала двигаться черепашьим шагом, но ехать быстрее было бы самоубийством. Одна из фар у "понтиака" была разбита, полуоторванное крыло скрежетало, когда он резко поворачивал. Но Кул продолжал мчаться вперед.

Он узнал деревушку Палин с гигантской сейбой, накрывшей рыночную площадь, потом дорога стала еще хуже. К тому времени, когда Кул добрался до Эскинтла, он весь вспотел. Сказалось не только напряжение, связанное с трудной дорогой, но и перепад высот. Теперь он мчался вниз, к морю, и жара поднималась ему навстречу.

По мере приближения к Сан-Хосе небо светлело, но он пропустил бы поворот, если бы не увидел разбитую машину. Почти новый голубой седан лежал опрокинутым на бок, радиатор превратился в груду металла от удара о дерево. Кул притормозил и увидел узкий поворот, открывшийся слева за стеной листвы. Голубая машина была пуста. Он остановился, вышел, оглядел ее, но ничего не нашел.

"Понтиак" он поставил на маленькой поляне рядом с хижиной, где Джонсон ночевал после их прибытия, и остаток пути прошел пешком. Дорога через джунгли была похожа на тоннель, восходящее солнце с трудом пробивалось сквозь листву над головой. Тропа казалась бесконечной. Он рвался бежать, но заставил себя идти шагом, и все равно дважды споткнулся и упал, поднялся и пошел опять.

Потянуло запахом моря.

Бухточка и белое бунгало на берегу все так же сияли в первых лучах солнца. Кул остановился. Кроме шума океана он услышал нежные звуки музыки, шепот гитары на рассвете, и на мгновение усомнился в своих чувствах, вспомнив про Альфонсо. Потом он понял, что музыка доносится из дома, и заметил, что несколько окон освещено.

Он глубоко вздохнул. Берег был безлюден, нигде ни души. Достав пистолет из кармана, Кул зашагал к маленькому белому домику. Прибрежный песок затягивал его ноги. Земля под ним качалась с каждым шагом. Он не мог идти, остановился и покачнулся, глядя на океан. Там виднелось грузовое судно – темный силуэт на бледной дорожке от восходящего солнца. На нем заморгал огонь, в одном из окон дома тоже погас свет, затем зажегся снова. Сигнал повторился.

Кул выпрямился. Ветер с океана влажной ладонью утер его лицо. Он снова двинулся к дому.

Звуки гитары стихли, и мужской металлический голос заговорил по-испански. Он разобрал слова: "Говорит Мехико". Радио...

Кул снова остановился. К берегу подошла лодка, со стороны домика послышались голоса. Его сознание работало с невероятной ясностью, все обретало свой смысл. Грузовое судно в открытом океане – то, что успело обрубить якорный канат в порту Сан-Хосе, когда пришли новости о событиях в столице. Судно Дельгадо. Кто-то из команды наверняка здесь, в доме.

Он прислушался. Он не понимал по-испански, но ощутил в голосах нетерпение. Интересно, много ли их здесь. Он не знал, сколько патронов оставалось в пистолете. Может быть, два. Самое большое – три. Матросов было по меньшей мере двое.

И Мария – он слышал ее голос.

И дон Луис де Кастро. Значит, их четверо.

А Элис?

Он снова двинулся к дому, ботинки мягко ступали по песку. На этот раз он поднялся на крыльцо и вошел внутрь.

Мир на мгновение замер.

Мария Дельгадо сидела на большом столе красного дерева, который он когда-то взломал. Она рвала бумаги, маленькую горку бумаг, сжигая их в бронзовой пепельнице. В комнате были двое мужчин, больших, неуклюжих, в рабочих брюках из грубой ткани и тельняшках. Лица их были злы и тревожны. Девушка на них не смотрела – она была слишком занята бумагами. На ней была желтая юбка и широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой, которую Кул помнил, тонкий коричневый кашемировый свитер и тяжелое серебряное ожерелье. Она казалась раздраженной и неуверенной. В старинном кресле с высокой спинкой у двери сидел дон Луис; его напоминающее рептилию старческое лицо, его согбенное тело подались вперед. Наблюдая за происходящим, он перекатывал в иссохших пальцах длинную гаванскую сигару.

Один из моряков первым увидел Кула.

Он вскрикнул и схватился за пистолет в кобуре на поясе. Кул выстрелил ему в горло, и человек упал навзничь. Хлынула кровь, крик превратился в булькающий звук, выдавивший кровавые пузыри. Второй моряк успел выхватить свой пистолет, прежде чем Кул попал ему в живот. Мария вскрикнула, вскочила и метнулась к двери в спальню. Кул двинулся за ней, но наткнулся на моряка, лежащего на полу.

Выстрелил пистолет, но не его.

Кул едва удержался на ногах и прислонился к стене. Левая рука странно дрожала, кровь текла по рукаву. Он оглянулся на дона Луиса.

Старик все еще восседал в напоминающем трон кресле. Маленький пистолет в его руке казался смешной игрушкой, перламутровой, сверкающей никелем. Калибр не больше двадцати восьми. Из дула шел дымок.

– Не двигайтесь, сеньор Кул.

Питера шатало. Маленький пистолет напоминал глаз, следящий за его движениями. Лицо старика сморщилось, как кожа ящерицы. Он швырнул сигару на ковер.

– Спокойно, сеньор, – в дверях спальни показалась Мария. – Бросай пистолет, Педро!

Кул отшвырнул бесполезный пистолет. Потом покосился на оружие моряков. Слишком далеко... А до старика в кресле вообще вся комната. Очень далеко. Такого расстояния ему не одолеть...

Он прислушался, как стучит кровь в висках, как разбивается прибой на берегу. Левая рука безвольной и бесполезно повисла. Изнутри подкатила слабость. Он бы упал, не ухватись за радиоприемник.

Мария рассмеялась.

– Он пришел за девушкой, дон Луис.

– Конечно.

– Значит, Джонсон мертв.

– Это к лучшему, моя дорогая.

Кул спросил:

– Где она? – голос был неестественным, высоким и хриплым. – Она здесь?

– Конечно, – ответил старик. – Мы хотели быть уверенными. Но нам не приходило в голову, что материалы Гидеона заполучил Мигель Фернандес. Романтический болван Мигель! Вечно лез не в свое дело. И его друзья не лучше. Но для вас они многое сделали. Вы догадывались, что вам предстояло умереть в тюрьме?

Кул кивнул. Глаз маленького пистолета его просто гипнотизировал.

– Но вы сбежали и доставили нам крупные неприятности, мой юный друг.

– Я рад этому.

Старик хихикнул. Глаза его были совершенно безумными, слишком ясными, слишком расширенными. Дышал он тяжело, со свистом.

– Просто удивительно видеть вас все еще на ногах, сеньор Кул. Что помогло вам выжить?

– Вы, – буркнул Кул.

– Желание меня убить?

– Да, положить конец вашей грязной жизни.

– И Марию?

– Ее тоже.

– Вам понравилась роль Дон Кихота, боровшегося с ветряными мельницами? Но ветряные мельницы в реальной жизни могут стать драконами, мой несчастный молодой друг. Роль лихого рыцаря в сверкающих доспехах вам не удалась. Одна из главных слабостей всех ваших соотечественников – это романтический идеализм, который вы все столь нежно лелеете. Идеализм в любви, в жизни, в стремлениях и разочарованиях. Вам не хватает реализма, юный друг. Или, быть может, не хватает моральной силы смотреть фактам в лицо. Вы жертва собственных заблуждений.

Мария резко бросила:

– Может, хватит, дон Луис? Что будем делать?

– Пока мы ничего не можем делать. Беспокойство нашего славного капитана скоро достигнет предела, и он пришлет за нами другой катер. Тогда мы уедем.

Старик хихикнул. Его глаза скользнули по Кулу, как будто тот уже был трупом.

Кул попросил:

– Позвольте мне увидеть Элис.

– Она без сознания. Понимаете, ради осторожности...

– Она мертва?

– Пока нет.

– Вы не должны ее убивать, – сказал Кул.

– Значит, мы должны ее пощадить? Почему?

– Она о ваших делах ничего не знает. Не знает, во что была вовлечена. Живая, она никак не сможет вам повредить. Ведь вы все – люди конченые. Все факты у властей, и ваши друзья в правительстве больше не осмелятся вас защищать.

Старик фыркнул:

– Я очень богат. И Мария тоже.

– А сможете вы наслаждаться этим там, куда отправитесь?

– Мы сможем все.

Кул рассмеялся. Дон Луис спросил:

– Вы находите это забавным?

– Вы обвинили меня в отсутствии реализма, – сказал Кул и махнул рукой на море. – Однако собираетесь отравиться отсюда с этими людьми. Неужели вы настолько слепы? Видимо, алчность заставляет вас забыть, что эти люди вас погубят. Неужели вы воображаете, что вас где-то встретят с распростертыми объятиями – вас, с вашими кровавыми деньгами, после всех бед, которые вы натворили? Даже здесь у вас больше шансов остаться в живых, чем после того, как вы подниметесь на борт.

Старик раскрыл рот. В комнате повисла тишина, долетал лишь шум моря. Откуда-то донесся нетерпеливый крик, он повторился, затем донесся приглушенный стук автоматных очередей.

– Что это... – Мария не закончила.

– Ваше судно догнали, – сказал Кул. – Все кончено.

Из дряблого рта Дона Луиса закапала слюна. Он шумно шмыгнул носом, Мария оглянулась на него со злобой и отчаянием. Один из раненых матросов на полу зашевелился и схватился за свой пистолет. Дон Луис вскочил с кресла, напуганный едва заметным движением; крик ужаса вырвался из его горла, и маленький револьвер дико и безрассудно залаял, струйка пыли взлетела с тельняшки моряка.

Кул прыгнул и пролетел через комнату, прежде чем старик успел повернуться. Он ударил по руке дона Луиса, державшей револьвер, тот полетел на пол. Мария завопила. Кул схватил револьвер, едва сознавая, что делает. Он видел, как Мария соскользнула на пол, лицо все еще искажал страх, что объятый паникой и ужасом дон Луис убьет и ее.

На улице взревел мотор джипа, фары осветили пляж и дом. Кул увидел солдат с винтовками. Ему показалось, что с ними Тиссон, но он не стал дожидаться посла и поспешил в другую комнату.

Элис смотрела на него широко открытыми глазами. Она старалась встать, но не смогла, и он, нежно ее обняв, сел рядом. Комната медленно поплыла вокруг них. Кул слышал, как Элис произносит его имя, потом еще и еще раз. Слышал, как успокаивал ее, что все будет в порядке.

В одно мгновение он ясно представил будущее. В нем было много разного: и Гидеон, и яркая земля, полная красок и величественных гор. И Элис. Главное – Элис. Придет время, когда они с Элис останутся одни, возможно на озере Атитлан, которое так хотел ему показать Мигель. Он мог бы писать все, что хотел. Потом она сама пришла бы к нему, и не было бы ни гнева, ни борьбы. Все было бы естественно и прекрасно. А сейчас он смотрел на нее и видел отражение своих мыслей в ее широко раскрытых сияющих глазах.

Она улыбалась и обнимала его, вновь и вновь нетерпеливо и нежно произнося его имя.

– Я никогда тебя не покину, – прошептал он.

– Нет, милый.

– Оставайся такой, какая ты есть. Все слишком хорошо, чтобы что-то терять.

Так, обнявшись, они встретили входивших.