Он не знал, что делать. Девушка рассказывала о Гватемале, в ее мягком, мелодичном голосе акцент был едва заметен. Но он не слышал ни слова из того, что она говорила. Его мысли вертелись вокруг мертвеца, била дрожь от предчувствия надвигавшейся катастрофы.
Снова он собирался позвонить в полицию, но тут же сознавал, что этим Гидеону не поможешь. Он легко мог вообразить, что сказали бы в полиции, представлял холодные и скептические взгляды полицейских.
– Кем был этот Рамон?
– Не знаю, – ответил бы он.
– Тогда почему вы его убили?
– Это была самозащита.
– Что он делал в вашей квартире?
– Не знаю.
– Что ему было нужно?
– Я не знаю.
– Он что-нибудь украл?
– Не знаю, не знаю, не знаю.
Кул посмотрел на лицо Серафины, безмятежное, словно вырезанное из слоновой кости на древней камее, и вспомнил улыбку на ее губах, когда она рассказывала о родине. Он допил кофе и пошел в гостиную. Там он остановился, будто натолкнулся на невидимую преграду, и взглянул на мертвеца. Наступал новый день, сырой и холодный. Он устал от этих холодных, унылых дней. В этот момент он жаждал солнечного тепла больше всего на свете.
Ты сбит с толку, – сказал он себе. Садись и подумай, приведи мысли в порядок. Ты теряешь время, а оно на вес золота.
Он слышал, как разносчик молока принес бутылки молодоженам, живущим в конце коридора. Бутылки позвякивали прямо за дверью, и дверь казалась сделанной из папиросной бумаги. Лишь эта тонкая преграда отделяла мертвеца от внешнего мира.
Дальше по коридору включили радио, и понеслась получасовая болтовня обо всем на свете, начиная с рекламы слабительных и кончая бесконечными несчастными случаями, причем назывались имена, явно придуманные в агентстве Джордана, – Кул эту кухню знал. Он чувствовал отвращение к той макулатуре, которую ему приходилось иллюстрировать. Ему стало стыдно. Он вспомнил приглашение Гида посмотреть солнечную страну и смуглых людей и поработать в свое удовольствие.
Внезапно дрожь прошла. Он снял трубку и объяснил телефонистке, что хотел бы поговорить с Джорджем Тиссоном, послом США в Гватемале. Ему обещали перезвонить. Не оставалось ничего другого, как просто ждать, и он вернулся к Серафине.
Она была уже одета и набросила пальто. Лицо ее переменилось. Рот сжался в тонкую линию, и во всем облике читалось раздражение. Она ударила кулачком в перчатке по разбросанным счетам и старым письмам на столе.
– Вы спрятали письмо Гидеона, – уверенно заявила она.
Он поинтересовался:
– Куда вы собрались?
– Мне нужно уходить.
– Нет.
– Мне нужно. Сейчас вы убедитесь, что я сказала правду. Только я очень прошу не называть моего имени мистеру Тиссону. Это вызовет лишнее беспокойство моих родных. Вы понимаете?
– Нет, не понимаю.
– А с вами трудно. Как с Гидеоном.
– Вы не сказали мне всего, – заметил он.
– Для этого будет время, когда мы найдем его письмо. Или после того, как вы решитесь мне его показать. Рамон письма не нашел, но оно должно быть здесь. Должно быть у вас.
– Почему вы так рветесь его заполучить?
– Вовсе не для меня, а ради вашего же блага и блага Гидеона.
Теперь голос ее звучал холодно, она нетерпеливо встряхнула головой.
– Я вас не понимаю. Рамону нужно было письмо, потому что в нем содержались факты, разоблачающие его нанимателей. Гидеон отправил их вам для страховки. Письмо должно было прийти к вам. Вы не могли его не получить. Я вас предупреждала насчет Рамона, я рассказала вам о Гидеоне, но вы мне не верите. Вы подозреваете, что Рамон и я из одной банды? И потому отказываетесь показать мне письмо?
– Его здесь нет, – возразил Кул.
Она вспылила.
– По-моему, вы просто дурак. Рамон пришел сюда за письмом. Он был готов убить вас, сами убедились. И ведь пытался, верно? Я знаю, что письмо у вас. Пожалуйста, дайте его мне.
Он промолчал, полез за сигаретой и продолжал обдумывать ситуацию.
Не похоже, что Серафина с Рамоном орудовали сообща, однако и оба хотели заполучить письмо Гидеона, которое якобы было отправлено ему. Желание поверить девушке мгновенно испарялось, едва он видел ее распаленное от гнева лицо. Что бы произошло, поверь Серафина, что он письма не получал письма? Пожалуй, она бы тут же оставила его один на один с полицией. А он нуждался в ее помощи. Он не мог рисковать упустить нужный шанс, а это может случиться, если она сейчас уйдет и не вернется.
Она ждала его ответа. Наконец он решился:
– Сейчас не до письма, как и не до Рамона.
– Насчет Рамона можете не беспокоиться, – фыркнула она. – Послушайте, мне нужно собрать вещи. Пора возвращаться домой.
– А мне вы поможете в сборах?
– Вы все же хотите поехать со мной?
– Я хочу помочь Гидеону.
– Вы сможете ему помочь, если дадите мне письмо.
Он покачал головой.
– Прошу прощения, но вы сами сказали, что смерть Рамона надолго задержит меня здесь и не позволит помочь Гидеону.
Она нахмурилась, но гнев уже прошел. Взгляд ее стал задумчивым, и вдруг она улыбнулась.
– Очень хорошо. Поедем вместе. Но вам придется скрыться от полиции. И принести письмо с собой.
– Посмотрим, – буркнул он.
Казалось, ответ ее удовлетворил, но вполне уверен он не был. Они вместе подошли к двери и прислушались. Там продолжало орать радио. Серафина колебалась.
– Если случится что-то непредвиденное, мы можем встретиться в городе? В "Бельвью-Стратфорд", около полудня?
Он кивнул.
– Внизу в холле. Отлично.
– И пожалуйста, ничего не предпринимайте насчет Рамона.
– Просто оставить его здесь?
– На время.
Она открыла дверь и выглянула в коридор, обернулась, улыбнулась и исчезла.
Он остался наедине с трупом.
И как только за девушкой закрылась дверь, Кул сказал себе, что не следовало отпускать ее одну.
Он взглянул на часы. Начало восьмого. Обычно он приходил к Джордану к девяти. Уйма времени.
Тут он задумался. Времени для чего? Он не знал, что делать. Что предлагала Серафина – про убийство забыть? То есть взять и просто сбежать? Он припомнил ее утверждение, что спасение Гидеона – самое главное, и для этого следует сделать все возможное. Но и сейчас он не был готов поверить ей до конца, настолько все казалось нереальным.
Он посмотрел на телефон: скорей бы уж он зазвонил.
Нужно было что-то делать. Нельзя торчать здесь в ожидании. Он направился к телефону, собираясь позвонить телефонистке и отменить заказ, но задумался. Если он свяжется с Тиссоном, тот разузнает о Гидеоне, и тогда он будет знать, что делать.
Заметив на рукаве кровь, Кул пошел в ванную смыть ее. Внезапно он вспомнил о сломанном замке на входной двери и вернулся. Старательно обходя мертвое тело, придвинул к двери маленький столик к двери, а затем для надежности подпер его креслом. Теперь, казалось, дверь надежно заперта. Он подергал за ручку – дверь не поддавалась. Теперь никто не сможет к нему войти незаметно.
Некоторое время он наблюдал за улицей, потом вернулся в ванную и принял душ. Горячая вода, затем холодная сняли усталость, Кул почувствовал себя бодрее. Дверь в ванную он не закрывал, чтобы слышать телефонный звонок, однако телефон молчал.
В восемь утра он оделся и упаковал чемодан, между прочими вещами сунув комплект для пляжа. Тут ему померещилось, что кто-то ломится в квартиру. Эти попытки явно начали предпринимать гораздо раньше, чем он что-то услышал. Кул замер, склонившись над чемоданом, и услышал едва уловимый скрежет ножек кресла и стола, медленно и осторожно отодвигаемых от двери. Его охватила паника.
Может быть, это вернулась Серафина?
– Кто там? – окликнул он.
Скрежет затих. Он опустил крышку чемодана и поспешил из спальни. Дверь была приоткрыта дюйма на три, мебель, которой он ее подпер, отодвинута. Ему показалось, что он увидел руку, державшуюся за край дверного косяка и мгновенно исчезнувшую, но он не был вполне уверен.
Никто не ответил. С лестничной клетки не доносилось ни звука. Он отодвинул стол и кресло и вышел в коридор. Там никого не было видно. Кул немного постоял, озадаченный и встревоженный. Кто-то пытался потихоньку проскользнуть к нему в квартиру; кто-то не подозревавший, что Кул остался там наедине с трупом Рамона. Это не могла быть Серафина, у той не было нужды проделывать такие трюки. К тому же она не могла так быстро вернуться. Или все же она? Может, она далеко и не уходила. Может быть, просто дожидалась поблизости?
Но почему? Никаких оснований для этого не было, и он выкинул Серафину из головы. Должно быть, это кто-то еще, знавший, что здесь произошло. Возможно, Рамон действовал не один; он совсем забыл спросить об этом Серафину. Вероятно, Рамон приехал сюда с напарником. И тот, зная, что Рамон вошел в здание несколько часов назад, забеспокоился.
Кула эта мысль тоже встревожила. Отсюда, из коридора, он притворил дверь, оставив только щель. Сквозь эту щель была видно часть гостиной. Не слишком большая, но вполне достаточная, чтобы разглядеть руку мертвеца со скрюченными пальцами и подсыхающий край кровавой лужи.
Он протиснулся назад в квартиру. Теперь об этом знал кто-то еще, кроме них с Серафиной. И снова он задумался о девушке. Он ничего о ней не знал. Все, что она рассказала, могло быть ложью. Но если это так, то все случившееся теряло всякий смысл.
Кул склонился над телом. Лицо мертвеца казалось по-своему красивым, хотя немного грубоватым. Кожа уже заледенела. В массивном перстне на левой руке сверкал рубин. Обручальное кольцо, – решил Кул и подумал, далеко ли отсюда его жена, знала ли она, что муж ее был наемным убийцей и сейчас лежит мертвый здесь, в городе, о котором она, вероятно, даже не слышала. Затем он начал быстро, но тщательно исследовать карманы Рамона. Нашел кольцо для ключей, небольшую дубинку, еще один нож, несколько серебряных монет и гватемальские банкноты – шестьдесят кетсалей – вперемешку с мелкими американскими купюрами.
Он сунул все обратно, решив, что во всяком случае Серафима не солгала, что они прибыли из Гватемалы. Отвернув борт пальто, во внутреннем кармане он нашел бумажник. Паспорт был испещрен печатями и визами. Рамон Гомес. С фотографии смотрело лицо мертвеца.
Кул хотел было забрать паспорт, но потом положил обратно. Испанского он не знал и из бумаг мало что смог понять.
Потом, отчаянно вспотев, взвалил тяжелое негнущееся тело на плечо, собираясь вынести его из квартиры. Средь бела дня это было нелегко. Далеко с ним уйти он не мог, но хотя бы вынести из дома и то лучше, чем оставлять на ковре в своей гостиной. Вынести, скажем, на пожарную лестницу. Если его найдут там, никто не смог бы найти связь с ним, с Кулом. Во всяком случае, не сразу.
Коридор в кухню оказался слишком узок, ноги мертвеца царапали по стенам, а потом зацепились за дверь ванной, так что Кул едва устоял на ногах. И тут зазвонил телефон.
Кул замер.
Телефон зазвонил снова.
Весь мокрый от пота, Кул опустил тело, и голова Рамона глухо стукнула о пол. Споткнувшись о раскинутые ноги, он добрался до телефона только после четвертого звонка.
– Алло!
В ухо ворвался далекий шум, затем голос телефонистки:
– Минуточку, пожалуйста. Соединяю с Гватемалой...
Кул ждал, обливаясь холодным потом и косясь на входную дверь. Из трубки доносился треск и чьи-то голоса. Он прижал трубку к правому уху и, достав носовой платок, вытер лицо и рот.
– Мистер Тиссон? – спросила телефонистка.
– Я звоню Джорджу Тиссону, американскому послу, – сказал Кул.
– Да, я знаю. Минуточку.
Удивительно отчетливо и громко хлынул поток испанских слов. Мужской голос говорил резко и властно, но, поскольку язык был испанский, Кул позволил себе немного расслабиться. Внезапно в трубке все стихло.
– Девушка, – окликнул Кул.
– Минутку.
На его часах была почти половина девятого. Он думал о Гидеоне, думал об Элис. О том, что сделал с ней, наверное, сто лет назад. И продолжал вслушиваться в гудевшую трубку. Тут мужской голос произнес:
– Алло! Алло!
– Мистер Тиссон?
– Это Вашингтон?
– Нет, – поспешил ответить Кул. – Послушайте, мистер Тиссон, я звоню из Филадельфии. Я – Питер Кул, брат Гидеона Кула.
– Это не Вашингтон?
– Нет, я же говорю...
– Я пытался связаться с Вашингтоном, – голос Тиссона звучал огорченно, но бесконечно терпеливо. – Кто вы? И что вам нужно?
– Я – Питер Кул. Звоню по поводу моего брата Гидеона Кула. Он там у вас в тюрьме.
– Кто?
– Гидеон Кул. Вы меня слышите?
– Вполне прилично. Но я ничего не могу сделать.
– Что вы хотите сказать?
– Гидеон Кул в руках местных властей. Его обвиняют в тяжком преступлении. Вы говорите, вы его брат?
– Да.
– Я ничего не могу сделать. Его обвиняют в убийстве.
– Вы видели его после ареста?
Последовала пауза.
– Нет, не видел.
– Но почему?
– Ну, я... вам не понять.
– У него есть адвокат?
– Не могу сказать. Довольно трудно, понимаете...
– Что вы сделали, чтобы ему помочь? Когда будет суд?
– Я не вполне уверен, что он будет. – Голос посла был холоден и отстранен. – Здесь все иначе, мистер Кул. Конечно, ваш брат – американский гражданин, но он нарушил местные законы. И, разумеется, убийство здесь наказывают так же строго, как у нас.
– Вы хотите сказать, что у Гидеона нет никаких гражданских прав?
– Никто вам этого не скажет.
– Значит, вы ничего не собираетесь делать?
– Мы сделали все, что могли. Естественно, мы постараемся... – голос старался успокоить, и Кул слушал его, уже не стараясь понять, ибо знал главное: Тиссон ничего делать не собирается.
Он перебил посла:
– Я понял, мистер Тиссон. И еду к вам.
– Разумеется, если вы полагаете это свои долгом. Но здесь вы ничем не поможете. Я сделал все, что мог, и нет никакой необходимости...
– Я смогу нанять ему адвоката?
– Полагаю, да.
– Что вы имеете в виду?
– Мистер Кул, ни один местный юрист за это дело не возьмется. Ваш брат совершил убийство. Сомневаться в этом не приходится.
– Он признался?
– Нет, но...
– Откуда вы все это знаете, если его даже не видели?
– Ну, я подумал...
Кул бросил трубку.
В нем словно волны разбушевавшейся реки вздымался гнев, готовый выйти из-под контроля. Он снова взглянул на тело Рамона, и в его взгляде горечь мешалась с ненавистью. Гидеона собирались убить, и причину никто объяснить ему не мог. Он знал, что Гидеон никого не убивал, таких наклонностей у него и в помине не было. Слова Тиссона не имели значения. Серафина считала точно так же; он ни миг не усомнился в этом.
Теперь он знал, что должен делать, но оставалось слишком мало времени.
Вернувшись к мертвецу, он с трудом потащил тело к черному ходу, откуда дверь выходила на площадку пожарной лестницы. Площадка приходилась на двоих – Кула и молодую пару Пауэллов. Молодожены к этому времени обычно уходили на работу. Он подождал, прислушиваясь к звукам из соседней кухни, но ничего не услышал. Открыв дверь, он вытащил труп наружу.
На улице было холодно и сыро, явно ниже нуля. Задняя стена выходила на маленький двор и проулок за ним, а дальше были окна противоположных домов. Кул смотрел на пустые глазницы окон и ощущал себя беспомощным, как муха на булавке. Но уж лучше оставить труп здесь, чем у себя в гостиной. Он пристроил тело за легкой металлической оградой – неприятный сюрприз для Пауэллов, но ничего другого придумать не удалось.
Вернувшись в гостиную, маленьким ковриком он прикрыл кровавую лужу. Выглядело не здорово – как пластырь на пальце. Еще больше крови оказалось в коридоре, по которому он тащил тело, и не было иного способа уничтожить следы, кроме как соскрести и смыть все это, но у него не было ни щетки, ни ведра. Этим занималась его уборщица, приходившая раз в неделю.
Внезапно Кул понял, что все его старания без толку, и раздражение и гнев сразу испарились, осталось только безнадежное отчаяние.
Вновь зазвонил телефон. Это могли быть Серафима или Тиссон. Но оказалась Элис.
– Пит? Я рада, что ты еще дома. Боялась, ты уже ушел на работу.
Он начал было говорить, что и не собирался, но спросил:
– А в чем дело?
– Хочу с тобой поговорить, только и всего.
– Что толку, – сказал Кул. – Я же извинился, хотя и понимаю, что слишком виноват. Это было непростительно.
– Ты в самом деле сожалеешь?
– Нет, – буркнул он. Ему показалось, что она рассмеялась.
– Позволь мне пригласить тебя на завтрак, милый. Твое опоздание я объясню.
– Элис, я не могу. Что-то случилось с моим братом Гидеоном, и я не могу даже выбраться в город.
В ее голосе звякнул металл.
– Через пятнадцать минут я буду у тебя.
– Нет, Элис!
Она повесила трубку, он тоже. Пятнадцать минут... Она достаточно упряма.
Казалось, его затягивает в нарастающий водоворот, и бороться с этим – все равно что пытаться остановить океанский прилив. Он схватил шляпу и пальто и поставил мебель на место. За исключением ковра, комната выглядела вполне естественно. Кул запер стол, окинул взглядом на прощание свои картины и подумал, когда увидит их еще. Потом пересчитал деньги в бумажнике и нашел там меньше тридцати долларов. Придется заглянуть в банк.
Он все еще стоял у окна, когда увидел перед домом полицейскую машину.