На следующий день я более-менее успокаиваюсь, хотя до сих пор подскакиваю от малейших шорохов, потому что уверен – это гурах вернулась, чтобы покончить с нами. А вот Анейрин держится невозмутимо. Едва я просыпаюсь, он раздевает меня донага, и я, дрожа от холода, становлюсь перед ним, чтобы он мог меня осмотреть. Он говорит, что хочет воочию убедиться в том, что я действительно не ранен, и не примет моих заверений, пока не увидит своими глазами. Когда он заканчивает осмотр, я жду, что, может быть, он поцелует меня или обнимет, но он только просит меня одеться и отворачивается. Я не осмеливаюсь спросить его, что не так. Я бесшумно одеваюсь, не отрывая взгляда от его спины, но он не смотрит на меня. Закончив, я становлюсь позади него и задумываюсь, что же могло произойти.

Он резко оборачивается и встречается со мной взглядом. Его лицо горит от гнева.

— Ты должен был сказать мне.

Я смотрю на него в изумлении.

— П-прости? Сказать о чем?

— О гурах!

— Но... Най, я же рассказал тебе о ней.

— Ты должен был сказать мне, что она здесь. Если бы я только знал... — Он останавливается на полуслове и сжимает губы. — Тебе не пришлось бы, проснувшись, встречаться с ее клыками.

— А что я мог тебе сказать? Что мои кошмары ожили и настигли меня в Париже? — Я недовольно развожу руками. — Ты бы назвал меня сумасшедшим, как и все остальные.

Он поднимает на меня взгляд, от которого по спине пробегают мурашки.

— Я никогда не думал, что ты сумасшедший, Кайнан.

— Ну, значит, подумал бы. Так все думают. — Я скрещиваю руки на груди, чтобы не было видно, как они дрожат. — Я бы не вынес, если бы это случилось снова. Только не ты. Най, я...

Я не знаю, что хочу сказать, и не успеваю понять этого, потому что он прерывает меня, нетерпеливо махнув рукой.

— Я знаю тебя лучше, Кайнан. И тебе стоило бы знать меня куда лучше.

Я горько смеюсь:

— Мне казалось, что я знаю своих друзей и родственников, а они попытались запереть меня в сумасшедший дом. — Мне разом покидают все силы, и я опускаюсь на край кровати. Теперь на лице Анейрина написана тревога, что, на мой взгляд, куда лучше злости. — Ты разве не задавался вопросом, почему валлиец оказался именно во Франции? Из-за них. Неважно, что они думают обо мне, пока среди них не нашлось безумца, который мог бы поехать за мной на этот берег Ла-Манша, чтобы забрать домой и запереть в психушке.

Анейрин смотрит на меня внимательно, словно ждет, что я начну нести сумасшедший бред.

— Нам всем есть от чего убегать, Кайнан. Если валлиец во Франции – это странно, полагаю, ты думаешь обо мне то же самое.

Я одаряю его грустной улыбкой:

— Куда правильнее задаться вопросом, почему человек с шотландским акцентом, знающий гэльский, взял себе валлийское имя. Ты же не из Уэльса.

Я не спрашиваю, а утверждаю, и он не пытается притвориться, что это прозвучало как вопрос.

— Нет, хоть я и жил там какое-то время, — признается он, опускаясь в кресло у окна. — Да, я из Шотландии, но я давно не бывал там, и не имею ни малейшего желания возвращаться. При рождении меня нарекли другим именем, но Анейрин... — Он опускает взгляд себе на колени и очень тихо произносит: — Я думаю, оно мне подходит.

— А как тебя зовут на самом деле? — не подумав, спрашиваю я, и тут же накрываю рот ладонями, ожидая его гнева.

Но он не злится, и я понимаю, насколько близки мы стали. Еще несколько недель назад я бы спокойно перенес мучительную тишину вместо ответа.

Он долго молчит, погрузившись в свои мысли, а потом, нахмурившись, говорит:

— Я бы предпочел, чтобы ты продолжал звать меня Анейрином, Кайнан.

— Как пожелаешь. Но я всё равно хотел бы знать.

— Зачем? — Он поднимает на меня глаза. В его взгляде я вижу и старую боль, и новую тоже. Мне бы хотелось знать, что могло ранить его так глубоко. Я наконец понимаю, что шрамы на спине – далеко не самая страшная его рана. — Это что-то изменит?

Я поднимаюсь на ноги и подхожу к нему. Он не двигается и смотрит на меня с таким выражением лица, словно ждет, что я его ударю. Я не знаю, когда он прекратил злиться и стал таким беззащитным, но я хочу вернуть ему силу. Я беру его лицо в ладони, склоняюсь к нему и прижимаюсь к его губам своими.

— Нет, — шепчу я, не отрываясь. — Это ничего не изменит.

Он закрывает глаза, но перед этим я успеваю заметить, как их заполняет облегчение. Он запускает пальцы в мои волосы.

— Логан, — произносит он так тихо, что я едва слышу.

Я отстраняюсь и, улыбаясь, провожу ладонью по его щеке.

— Не думаю, что хочу звать тебя Анейрином, — говорю я, и вижу по взгляду, что он отдаляется от меня, хотя не шевелит даже пальцем. Между нами встает стена, но я касаюсь его губ до того, как он окончательно отгораживается. — Пожалуй, я и дальше буду называть тебя Най.

На сей раз облегчение почти видимо и осязаемо, оно захлестывает нас обоих. Он снова привлекает меня к себе, и останавливается только, когда я, оседлав его бедра и опершись коленями, устраиваюсь в кресле так, что мы прижимаемся друг к другу грудью. Он затягивает меня в поцелуй – куда более страстный, чем предыдущий, – и я смутно отмечаю, что если мы продолжим так и дальше, придется перебираться на кровать. Но он гладит меня по спине, покусывает мою губу, так что мной овладевает желание, и мысль улетучивается под его напором.

Мы остаемся там же, где начали, и желание подняться с места возникнет у нас еще нескоро.

Най продолжает давать мне деньги – пригоршню тут, пару монет там. Думаю, он хочет, чтобы я не чувствовал себя зависимым, привязанным к нему, хотя мы оба знаем правду. Он говорит, что хочет, чтобы я мог позволить себе то, чего желаю. Я не говорю ему, что уже получил всё, о чем только мог мечтать.

Я откладываю деньги до тех пор, пока не набирается приличная сумма. Позже, как-то днем, когда Ная нет, я выскальзываю из комнаты, спрятав деньги за поясом, и гуляю по улицам города, пока не нахожу ювелирный магазин. Солнечные лучи проникают сквозь витрину и поблескивают на серебре и золоте, изумрудах, рубинах и сапфирах, которые отражают свет на стены, словно подкрашенное стекло.

Я рассматриваю товары, а лавочник не спускает с меня глаз. Я не оскорблен таким отношением, разве что на всякий случай держу руки за спиной. Наверное, он привык видеть в своем магазине аристократов и их жен, а уж никак не уличных сирот в потертых рубашках и с грязью под ногтями.

Большинство товаров ювелира вычурны и слишком дороги для меня. Я жадно разглядываю их, но стараюсь возле них не задерживаться. Я не могу позволить себе ни драгоценных, ни даже полудрагоценных камней. Найдя в уголке отдел с простыми изделиями из металлов, я подзываю продавца.

— Вот этот, — я указываю на незамысловатый золотой крестик на цепочке. — Сколько?

Он окидывает меня сомневающимся взглядом и называет цену. Я вытаскиваю нужную сумму из кошелька, кладу монеты на прилавок и вижу, как он удивляется.

Он спрашивает, хочу ли я надеть свою покупку сразу, но я качаю головой и прошу ее завернуть, что он и делает, и я прячу сверток в кошель.

По дороге я останавливаюсь еще раз – в кондитерской, чтобы купить пару пирожных с ежевикой, – и бодрым шагом направляюсь домой. Солнце склонилось к горизонту, и я жду не дождусь, когда увижу Ная.

Я, скрестив ноги, сижу на постели и в ожидании его ем свою тарталетку. Крестик в раскрытой бумажной обертке лежит на покрывалах и ярко сверкает, хотя в комнате довольно темно. Это самая прекрасная вещь из тех, что я когда-либо держал в своих руках. Я не могу не смотреть на нее, рассеянно слизывая с пальцев липкий сок.

Шум у входной двери оповещает меня о возвращении Анейрина. Я торопливо заворачиваю крест обратно в упаковку.

Заходя в комнату, он бросает на меня озадаченный взгляд. Я вижу, как он мельком смотрит на бумажный сверток у меня на коленях.

— Что ты делал? — спрашивает он.

— Ничего. — Я поднимаюсь на ноги. — У меня есть кое-что для тебя.

— Ты... что? — Он глядит на меня беспомощно, словно не понимая, о чем я говорю.

— Держи. — Я протягиваю сверток ему, чувствуя, как лицо растягивается в улыбке. — Открой.

— С чего бы это? — Он удивленно смотрит на меня, садится на постель и осторожно тянет обертку за уголки. — Ты не обязан делать ничего подобного.

— Знаю, но мне захотелось. — Я склоняюсь у него над плечом, почти подпрыгивая от радости. — Открывай, Най.

Кажется, он делает это целую вечность, расправляя складки бумаги и сводя меня с ума от предвкушения. Наконец, упаковка развернута, и крестик, мерцая, лежит в самой ее середине. Анейрин молча разглядывает его.

— Ну как? — спрашиваю я, не в силах больше сдерживаться. — Тебе нравится?

— Я... Кайнан... — Он поднимает на меня глаза, и дыхание замирает у меня в горле. Он не выглядит ни счастливым, ни обрадованным. Выражение его лица искажено мукой. — Я не могу это принять.

— Нет, можешь. Я купил его для тебя.

Он убирает крест с коленей, оставив его в оберточной бумаге, и медленно отодвигается, следя за подарком боковым зрением, словно боится, что стоит ему повернуться спиной, и украшение нападет на него.

— Нет. — Его голос дрожит от напряжения.

Я смотрю на него, и вижу, как страх отражается на его лице. Я никогда не видел ничего подобного.

— В чем дело, Най? Скажи мне.

Он закрывает глаза, отводя взгляд.

— Нет. Только не это.

— Почему? — Я сжимаю уголок бумаги так сильно, что она рвется. — Почему ты не хочешь мне доверять?

— О, Господи. Дело не в этом.

Он осторожно забирает упаковку из моих рук и сворачивает края бумаги, чтобы подарок снова оказался завернут. Только тогда с его лица исчезает выражение едва сдерживаемой паники.

Осторожно взяв сверток в руки, Най перекладывает его на комод. Я внимательно слежу за этим: он держит упаковку словно веревку, на которой его собираются вешать.

Вернувшись на место, он не смотрит на меня, а я не могу отвести от него взгляда. В тусклом свете лампы я рассматриваю каждую черточку его лица, искаженного мукой.

— Это что-то значит для тебя, — решительно произношу я.

Сперва он косо глядит на меня, а потом вообще отводит взгляд.

— Можно и так сказать.

— Что? — Но он уже мотает головой. — Черт возьми, Най...

— Не дави на меня, Кайнан. Не сейчас, — огрызается он.

От резкости тона и жесткости взгляда у меня перехватывает дыхание. Он смотрит на меня так, словно я чужой ему человек.

— Ну и ладно. — Чувствуя себя беспомощным, я поднимаюсь с кровати.

Он смотрит на меня.

— Куда ты?

— Не знаю. На улицу.

На полпути к выходу я замечаю пакет из кондитерской, в котором еще лежит второе пирожное. Подняв пакетик, я подаю его Наю.

— Еще я купил тебе вот это, — тихо говорю я.

Он тянется ко мне, но я отворачиваюсь и ухожу, а он только молча смотрит мне вслед.

Я иду по темным улицам, ощущая, как холод добирается до самых костей. И хотя я гуляю очень долго – луна успевает высоко подняться, – я не могу избавиться от охватившего меня беспокойства.

Анейрин никогда не распространялся о своем прошлом, но когда мы были почти незнакомцами, смириться с этим было легче.

Я поделился с ним своими самыми сокровенными страхами, а он настолько не доверяет мне, что не хочет даже попробовать открыться. Сколько бы раз я не повторял себе, что это не имеет значения, забыть о боли я не могу.

Я возвращаюсь в тишине тусклого предрассветного часа. Анейрин спит, расположившись точно на своей половине постели, оставив мне кучу свободного места. Но я, взяв одеяло, устраиваюсь в кресле у окна. Глядя на звезды, я жду сна, который всё не приходит.

Дни продолжают идти без каких бы то ни было потрясений, но самое худшее уже произошло. Я пытаюсь не замечать нашей ссоры, но каждая пауза в разговоре, каждое неловкое молчание напоминает мне о том, что осталось невысказанным между нами. Моя твердая уверенность в Анейрине пошатнулась, и я ясно осознаю, насколько я на самом деле уязвим. С каждым днем я становлюсь всё более напряженным. Я уже не чувствую, как раньше, присутствия гурах за каждым поворотом, но всё равно медлю, прежде чем завернуть за угол, потому что боюсь ее. Она всё еще где-то здесь и ждет меня. Я бы продолжал целыми днями сидеть дома и не казал бы носа на улицу, если бы гурах не показала, насколько ненадежной защитой является этот «дом».

Я не знаю, когда мне в голову приходит это решение, возникает оно внезапно, с поражающей меня ясностью. В первую секунду оно пугает меня, но после я с головой погружаюсь в сборы, и когда Анейрин ближе к ночи возвращается домой, почти все мои пожитки уже сложены в чемодан.

Тихий, словно призрак, он стоит в дверях, и смотрит, как я собираю вещи. Спиной я чувствую его тяжелый взгляд. Я жду, что он что-то скажет, ну хоть что-нибудь, но он не произносит ни слова, и я почти задыхаюсь от напряжения, повисшего в воздухе. В конце концов я не выдерживаю, бросаю брюки, которые держал в руках, и поворачиваюсь к нему.

— Прости, я не могу здесь остаться. Просто не могу. Не тогда, когда она... — Слова застывают в горле. Я отвожу взгляд, пытаясь совладать с собой. — Мне страшно, Най, — шепчу я. — Она чуть не убила меня. В следующий раз тебе уже не удастся застать ее врасплох. Я не собираюсь ждать, что она выпьет меня, как и всю мою семью. Лучше я уеду прежде, чем у нее появится еще один шанс.

Он смотрит на меня таинственным нечитаемым взглядом. Мне отчаянно хочется, чтобы он что-нибудь сказал, но когда он наконец заговаривает, это никак не помогает делу. Он произносит лишь: «Счастливого пути, Кайнан». Только и всего, но почему-то мне кажется, что в глубине души он осуждает меня. Я сжимаю ладони в кулаки и пытаюсь притвориться, что мое сердце не разбивается на осколки.

Я не знаю, как ответить ему, чтобы это не прозвучало жалко. Не знаю, за что принимает мой молчание Анейрин, но именно он нарушает тишину:

— Куда ты пойдешь?

— Не знаю. — Я мотаю головой. Так далеко я не заглядывал. Я, в общем-то, не думал ни о чем, кроме ослепляющей необходимости убраться подальше от гурах. — Най... Пойдем со мной.

Эти слова удивляют нас обоих. Я смотрю на него, шокированный своим собственным предложением, он глядит на меня с таким же выражением лица и медленно качает головой.

— Нет, — тихо произносит он. — Я не могу уехать из Парижа, Кайнан. Если хочешь уйти – уходи с моим благословением, но без меня.

Я закрываю глаза и пробиваюсь через отчаяние, которое грозит засосать меня с головой.

— Пожалуйста, — шепчу я. Я знаю, что я жалок, но мне на это уже плевать.

— Прости, я не могу.

Я вздыхаю и сам понимаю, насколько печальным выходит звук. Я отворачиваюсь к чемодану, чтобы закончить складывать вещи, но он хватает меня за плечо.

— Останься, — требовательно говорит он. — Останься со мной, Кайнан, и борись с ней. Вместе мы можем ее побороть.

Я изумленно гляжу на него.

— Бороться с ней? Мы оба погибнем.

— Нет. Она не насколько сильна, как тебе кажется, mo charaid. Вдвоем мы можем ее одолеть.

— Это безумие. Самоубийство. — Я вырываюсь из его хватки. — Ради тебя я готов на что угодно, Най, но не на это. Только не это.

— Не надо делать это ради меня, cara. Сделай ради себя, ради своей семьи. Ты хочешь провести остаток жизни в бегах?

— Пусть в бегах, но прожить долгую жизнь лучше, чем умереть, защищаясь, — огрызаюсь я.

— Ты не умрешь.

— Я тебе не верю. — Я снова оборачиваюсь к нему, потому что слишком зол, чтобы продолжать сборы. — Она монстр, Най, а я всего лишь человек. Она нас обоих убьет.

Он не отвечает, так что я возвращаюсь к своему делу. Его тихий голос облетает комнату:

— Ты трус.

Даже ударив, он не смог бы потрясти меня сильнее. У меня внутри всё застывает, и я снова оборачиваюсь к нему.

— Из-за того, что хочу жить? Пусть так. Я лучше буду живым трусом, чем мертвым храбрецом.

— Ты не умрешь. — Он делает шаг мне навстречу и за руку притягивает к себе. — Ты мне настолько не доверяешь?

Я закусываю губу, а потом медленно отвечаю, стараясь не разозлить его еще сильнее:

— Я верю, что ты можешь защитить меня. Но я боюсь, что ты не выстоишь против этого чудовища.

На его лица отражается какое-то непонятное чувство, отчего губы растягиваются в горькой улыбке.

— Я способен тебя удивить, — говорит он, отпуская меня. — Думаешь, я бы просил тебя остаться, если бы тебе грозила какая-то опасность, Кайнан?

Я не знаю, как ответить на этот вопрос, поэтому просто молчу. У меня нет правильных слов, но я не хочу расставаться с ним в плохих отношениях. Я отворачиваюсь обратно к чемодану, закрываю крышку и застегиваю замки. Я уже готов отправляться, но всё еще стою спиной к Анейрину.

— Я не буду сидеть и ждать, пока она снова попытается меня убить, — говорю я. — Может я и трус, но для этого надо куда больше сил, чем есть у меня.

— Ждать ее? — Кажется, Анейрин удивлен. — Неудивительно, что ты счел меня безрассудным. Я не говорил, что мы будем ее ждать, Кайнан. Мы найдем ее прежде, чем она вернется, и избавимся от нее до того, как она нападет снова.

Я поворачиваюсь к нему. Он постепенно унимает мой порыв, как океанские волны размывают камень, и я непозволительно близок к поражению.

— Я не имею понятия, как такое вообще возможно.

— Зато я имею.

Я поднимаю брови.

— И как же?

— Долго объяснять, как-нибудь потом. — Он берет мои руки в свои и мягко сжимает их. Выражение его лица уже не недовольное, а открытое и серьезное. — Ты останешься? Пожалуйста?

Я закрываю глаза. Моя решимость рассыпается в прах. Я устало киваю и позволяю ему притянуть себя в пылкие объятья.

— Хорошо. — Я кладу руки ему на спину. — Если ты мне поможешь, я останусь.

Мы ищем гурах – вернее, Анейрин ищет, я иду за ним следом, – но удача не сопутствует нам. Я понимаю, что должен быть испуган, и, в общем-то, поначалу так и есть. Но вскоре это чувство вытесняется другими, и я уже не живу одним только страхом. Другие эмоции куда приятнее. Я не говорю о них Анейрину, хотя, думаю, он замечает перемены в моем настроении. Порой я вижу, что он следит за мной боковым зрением, и на лице его написана улыбка, словно всё это ему в радость.

Буря грядет в один из дней, когда мы сидим дома. Он только что пошутил, и в его глазах мерцают искорки остроумия. Безудержно смеясь, я утыкаюсь лицом ему в грудь.

— О, Най, — говорю я, стирая слезы с ресниц, — как же я тебя люблю.

Мы оба замираем на месте. Я меньше всего ждал, что скажу нечто подобное, и, судя по выражению лица Анейрина, он этого тоже весьма удивлен. Я заливаюсь краской, но теперь с этим ничего не поделать; я просто смотрю на него, боясь услышать ответ.

Он потрясенно открывает рот, потом закрывает и мотает головой, словно пытаясь стряхнуть сон.

— Кайнан. — Я не знаю что – его встревоженный голос, его отталкивающие руки на моих плечах или что-то еще – становится для меня ударом под дых. Я сглатываю ком, застрявший в горле. — Кайнан, ты не должен...

— Не должен что? Говорить этого? — Я не собирался произносить это вслух, но раз слова произнесены, я не буду от них отрекаться. — Но это правда.

Он закрывает глаза.

— Ты не должен.

— Почему? — Я отодвигаюсь и нахмуриваю брови.

— Ох, Кайнан. — Он подносит руку ко лбу. Это настолько утомленное движение, что мне хочется утешить его, но тревога приковывает меня к месту. — Я только причиню тебе боль.

— Ты никогда не сделаешь мне больно. — Я шепчу это очень тихо, но в моем голосе звенит убежденность. Если я что-то и знаю точно, так это то, что Анейрин никогда не причинит мне вреда.

Он опускает руку, и я застываю под его отчаянным взглядом.

— Ты не можешь быть так уверен. Ты не знаешь меня, Кайнан.

— И кто же в этом виноват? — Его слова разжигают во мне гнев. — Каждый раз, когда я пытаюсь сблизиться с тобой, ты отталкиваешь меня. Последние месяцы мы проводим вместе каждый день, а ты всё еще...

— Каждую ночь, — тихо поправляет он, отводя взгляд. — Мы проводим вместе каждую ночь.

Мне кажется, что он намекает на то, что всё, что есть между нами, это время, проведенное вместе в постели. Я смотрю на него, чувствуя, что сердце застряло где-то в горле.

— Ох. Ну, это всё объясняет, правда? — Я отстраняюсь. — Если я тебе настолько безразличен, неудивительно, что ты не хочешь делиться...

Он смотрит вниз, не поднимая на меня глаз.

— Я... Ты не безразличен мне, Кайнан. Mo charaid...

— Нет, не надо. Не надо ласковых прозвищ, Най. — Я поднимаю подбородок и смотрю на него через комнату. — Я для тебя был просто компанией в постели? Тем, кто ждал тебя дома, грел твою постель, удовлетворял твои желания? Так получается?

— Нет! — У него срывается голос. — Кайнан...

— Лучше бы я ушел еще в первый раз. — Я проношусь по комнате и собираю свою одежду с пола. — Зачем ты вообще уговорил меня остаться?

— Ты мне небезразличен, — судорожно шепчет он.

— Но не настолько, чтобы рассказать правду.

Он поднимает на меня взгляд, и я почти ненавижу его за то, что он выглядит так растерянно.

— Кайнан...

— Понимаешь, ты мне ничего не сказал. Только имя, и то – неохотно. — Я закидываю вещи в сумку. — Конечно, небезразличен, но не настолько, чтобы открыться мне и впустить в свою душу. — Я останавливаюсь и качаю головой. Я не могу даже взглянуть на него, потому что тогда моя решимость рухнет. — Я не знаю, достаточно ли этого для меня, Най.

Он не отвечает, только грустно смотрит на меня. Собрав вещи, которых хватит на несколько дней, я ухожу. Он не пытается помешать мне, но я чувствую его взгляд. Выйдя на улицу, я оборачиваюсь к зданию, которое мы вместе называли домом. Он стоит у окна, смотрит на меня загадочным взглядом и тянется рукой, словно хочет меня остановить. Я разворачиваюсь и иду дальше по улице. С каждым шагом на душе становится всё тяжелее. Я вцепляюсь в сумку так сильно, что костяшки пальцев белеют, и надеюсь, что успею найти временное убежище до того, как у меня разорвется сердце.