Увидела только сейчас. Да в этом и не было ничего удивительного. Она была слишком занята тем, чтобы доказать самой себе, что способна заставить его заняться любовью, и не обращала внимания ни на что другое. Там был еще один шрам, не похожий на тот, что неровной, рваной линией пересекал живот Говарда. Этот был маленьким, округлым и уродливым — отметина войны на коже внутренней стороны бедра.

Шрам выглядел — да, наверное, и был — как пулевое отверстие, решила Конни. Еще каких-нибудь пару сантиметров и Говард стал бы кастратом. О Боже, так вот почему он так боялся секса!..

Однако нельзя было давать ему знать о своих мыслях, и она прижалась губами к изуродованной плоти. Как бы Говард ни пытался оттолкнуть ее, Конни должна была пройти через это, хотела раз и навсегда доказать, что ему нечего бояться.

— Конни!

Она начала возбуждать Говарда, используя для этого губы и язык, и, несмотря на не слишком настойчивые попытки остановить ее, сделать этого ему не удалось.

— О Боже!.. — стонал он, но Конни не обращала на это внимания.

Под ее нежными ласками Говард быстро подошел к наивысшей точке блаженства, но прежде, чем это случилось, она вновь села на него верхом.

Память о том, что это случалось и раньше, помогала ей, вселяя уверенность. Так вышло и сейчас, когда он, прижав Конни к себе и перевернувшись, лег на нее, содрогаясь в финальном порыве страсти.

Когда все было кончено, Говард отстранился и, несмотря на все ее протесты, сел, опустив ноги на пол.

— Спасибо, — сказал он, вставая и оглядываясь через плечо, и натянул на себя трусы, потом брюки.

— Послушай…

Подобная реакция совершенно обескуражила ее. Хорошо, положим, она поступила против его желания, но неужели это все, что он нашел сказать? Спасибо? Видит Бог, Конни хотелось получить хоть какое-то свидетельство его благодарности. Несмотря на все благие намерения, случившееся затронуло ее эмоционально.

— Послушай… куда ты?

— Назад в Лондон, — ответил Говард, застегивая пояс, и, вновь остро ощутив наготу своего тела, она перевернулась на живот. — Моя машина стоит здесь неподалеку.

— Разве ты не хочешь поговорить? — просила Конни, чувствуя себя неловко.

— О чем?

Она нервно сглотнула.

— Например… не хочешь ли ты рассказать мне о ране на твоем бедре.

— Ах, это. — Говард тяжело вздохнул. — Тут нечем особенно гордиться.

— И все же…

— И все же теперь, когда ты доказала, что я снова в порядке, тебе хочется получить свою плату? — резко спросил он, и Конни подумала, что в данных обстоятельствах это не слишком красиво с его стороны.

— Просто мне кажется, что я имею право знать, — неуверенно сказала она. — Это случилось, когда они тебя захватили? По-моему, ты говорил, что застрелили твоего водителя.

— Так оно и было.

Говард потянулся за лежащими на кровати рубашкой и пиджаком и поморщился, когда Конни отстранилась, избегая прикосновения его руки. На какое-то мгновение ей показалось, что он раздумал рассказывать.

Однако, застегнув рубашку и надев пиджак, Говард все-таки заговорил.

— Мне показалось, что я нашел верный способ бегства, — начал он. — Украл джип и уже думал, что все прошло удачно, когда один из патрулей Алланга открыл по мне огонь.

— Один из патрулей Алланга! — с ужасом воскликнула она. — Но ты, кажется, говорил, что не пытался убежать.

— Я говорил, что не герой, — сухо поправил он ее. — Патруль оставил меня умирать, но, к счастью, люди Леонарда наткнулись на меня прежде, чем я истек кровью.

У Конни перехватило дыхание.

— О, Говард…

— Не надо, — мрачно предупредил он. — Не надо лишних эмоций. Я поступил глупо, теперь мне это ясно, но одна из пуль угодила не очень удачно. У меня… случилось заражение. Лагерный врач полагал, что могут возникнуть проблемы, но тогда это не слишком меня волновало, я был рад уже тому, что остался жив.

— И именно из-за этого?..

— Неужели так уж необходимо об этом рассказывать? — Взяв в руки пальто, Говард повернулся к двери. — Да, именно из-за этого я с тех пор не спал с женщинами. Но теперь, благодаря тебе, все проблемы остались позади, не так ли? Какое счастье иметь жену, которая была настолько деликатна, что… предпочла заняться с бывшим мужем любовью, только бы не заставлять его страдать.

Это могло быть и извинением, но его сарказм резанул ее как ножом.

— Довольно жестокие слова с твоей стороны, — с вызовом сказала она.

— Что ж, твой поступок тоже был не слишком добр, — возразил Говард без малейшей тени симпатии в голосе. — Спасибо за это… но ты должна сохранять себя для Адама, — добавил он. — Ручаюсь, что бедняга даже не представляет, до какой степени тебе хочется мужчины.

Теперь Говард уже жалел о том, что поселился в Томбридже, и главной причиной этого было желание осложнить жизнь Конни. Несмотря на показное принятие ее отношений с Адамом Прайсом, это до сих пор сильно задевало его, и, только узнав о проблемах, с которыми ей пришлось столкнуться, он начал понимать, что нельзя возлагать всю вину только на нее одну.

Но было тяжело, чертовски тяжело смириться с мыслью о том, что его жена полюбила кого-то другого. Когда Говард встретился с этим человеком лицом к лицу, ему понадобилось все его самообладание, чтобы соблюсти хотя бы формальную вежливость. Боже, как ему хотелось расквасить ему физиономию, и он с удовольствием сделал бы это, несмотря на всё сетования матери по поводу его здоровья.

Говард чувствовал, что Прайс побаивается его. Не то чтобы всерьез боится, а просто не знает, чего от него можно ожидать. Беднягу, вероятно, беспокоила не столько возможность физического насилия, сколько перспектива публичного скандала. Но Говард знал, что Конни никогда не простила бы ему подобного поступка.

Все дело было в том, что Говарду, как бы это глупо ни выглядело, хотелось сохранить с ней хорошие отношения. Именно потому, получив аванс за книгу, он, вместо того чтобы отдать одолженные ему родителями деньги, снял этот дом, желая сохранять возможность поддерживать контакты с Конни. У Говарда до сих пор теплилась дурацкая надежда на то, что он заставит ее пожалеть о случившемся, даже, может быть, ревновать, а для этого она должна была знать, что он хотя бы еще жив.

Губы Говарда скривились. Еще жив! Именно потому, что Конни не знала о том, что он жив, он не потерял жену. Если бы только Леонард позволил ему связаться с ней, если бы только поверил ему тогда. Но Банга слишком сильно пострадал в жизни именно потому, что слишком доверялся другим людям. Даже своим собственным родственникам. Когда генерал Алланг сверг дядю нового президента, вернее, когда он ликвидировал его, тетка Леонарда выторговала пост в правительстве для своего сына, предав при этом племянника.

Но какое теперь это имело значение. Бесцельно бродя по модернизированному викторианскому дому с видом на кафедральный собор, Говард вновь и вновь признавался себе в том, что своим поведением Конни поставила его в тупик. В то утро он явился к ней с самыми благими намерениями, но вместо того, чтобы заключить с ней мир, окончательно потерял всякое уважение к самому себе.

У него вырвался болезненный стон. Почему она это сделала? Зачем показала, как все могло бы быть, чтобы тут же отобрать обратно? Вряд ли это произошло из-за ее непреодолимого желания переспать с кем-нибудь, хотя Говард мог бы поклясться в том, что Прайс даже не прикоснулся к ней. Может быть, это было наивно, но в ней чувствовалось что-то нетронутое, как бы ни пыталась Конни продемонстрировать свою сексуальную свободу. На его взгляд, она нервничала не меньше него самого, хотя и с меньшими на то основаниями.

Говард нахмурился. То, что Адам не прикоснулся к ней, было вполне возможным. Или же он просто выдает желаемое за действительное? Из слов матери у него создалось впечатление, что преподобный Адам Прайс был типичным консервативным священником. Ханжа, отозвалась о нем мать с гримасой неудовольствия после того, как Говард сказал родителям о том, что они с Конни решили расстаться, и это определение начинало нравиться ему все больше и больше. Однако, что бы ни ожидало Говарда впереди, приятно было верить в то, что Конни не предала его в прошлом.

Но даже если это и так, то теперь все изменилось. Мысль о том, чтобы привезти ее сюда, продемонстрировать эти комфортабельно обставленные, занимающие весь второй этаж апартаменты, потеряла всякую привлекательность. Теперь Говарду не хотелось видеть ее здесь, не хотелось, чтобы образ Конни преследовал его во сне и наяву. Кроме того, разве можно быть уверенным в том, что он удержится и вновь не коснется ее? Пока он считал себя, способным противиться искушению или, по крайней мере, стремился к этому, — впереди виделась цель показать Конни, что она потеряла. Теперь же Говард способен был думать лишь о том, что потерял он, и единственным разумным выходом было покинуть это место и забраться как можно дальше. И все же…

Тяжело вздохнув, Говард присел на широкий подоконник. Способен ли он на это? Сможет ли смириться с перспективой никогда больше не видеть ее? Или никогда больше не побывать с ней в одной постели? Какую бы привязанность ни выказывала она к Прайсу, готов ли он сдаться без борьбы?

Но ты ей не нужен, издевательски говорил ему внутренний голос. Единственной причиной, по которой она допустила тебя до себя, было доказать тебе и себе тоже, что все страхи насчет импотенции были беспочвенны. Конни не хотела мучиться угрызениями совести и сделала все возможное, чтобы загладить вину, и этим поступком лишила его единственной возможности сохранить ее привязанность.

Так что же ему делать? Говард имел почти две недели на размышление, но и сейчас был не намного ближе к ответу, чем тогда. Казалось, он опять попал в нечто вроде заключения, но на этот раз был лишен всякой возможности бежать. Стоило ли четыре года ожидать этого момента, чтобы потерять все из-за боязни возможной неудачи?

Всю дорогу в Лондон Говард пребывал в таком ступоре, что ему было не до мыслей о будущем! К тому же он уже оплатил эти апартаменты и связавшийся с ним агент просил забрать ключи, так что пришлось пользоваться плодами своей собственной глупости. Все планы мести казались теперь полной чепухой. Так почему бы не предоставить Конни самой себе?

Потому, что он до сих пор любит ее.

Говарда охватил гнев. Соскочив с подоконника, он подошел к сложенному из мрамора камину и взял с полки брошенное там письмо с почтовым штемпелем Лхорги, пришедшее на его лондонский адрес вместе с письмом от агента. Письмо было от Леонарда, на нем стояла официальная печать нового президента республики Лхорга, и Дик Корбэт, передавший Говарду письмо за завтраком, был явно заинтригован официальным статусом послания.

— Высокопоставленные друзья, — заметил он, подмигивая жене, и Говард криво усмехнулся. — Что ж… — Дик слегка смутился. — Слава Богу, что ты был знаком с этим парнем! Во всяком случае, тебе удалось остаться в живых, чего нельзя сказать о многих других.

— Да. — Говард, не вскрывая, повертел письмо в руках и поднял взгляд на приятеля. — Но ты ведь не знал этого, когда посылал меня туда. Сказал, что там совершенно безопасно, что президент Алланг держит ситуацию под полным контролем.

— Но я действительно так думал! — Дик бросил на жену умоляющий взгляд. — Я ведь говорил тебе, Флора? Говорил, что этот контракт просто конфетка?

— Конечно, ты был в этом уверен, — поддержала его жена.

Говард знал Флору Корбэт не первый год, если это в ее интересах, она подтвердит все, что угодно. Флора так и не смогла простить того, что на одной из вечеринок он отверг ее авансы, и с тех пор относилась к нему с плохо скрываемым презрением.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — добавил Дик беспечным тоном. — Ты ведь здесь, я хочу сказать? К тому же очевидно, что Банга ценит тебя высоко.

— Зато жена нет, — сухо заметил Говард, вскрывая конверт.

Флора Корбэт бросила на него заинтересованный взгляд.

— Что ты говоришь? — с удивлением спросила она, и Говард понял, что совершил тактическую ошибку. — Мне казалось, ты снял апартаменты в такой глуши именно из-за нее. Для того, чтобы Конни могла продолжать работать в своей деревне.

— Как видишь, нет, — спокойно возразил Говард. — Эти апартаменты предназначены для меня, а не для нее.

— Неужели?

Говард, мысленно проклиная самого себя за слишком длинный язык, вытащил письмо из конверта.

Оно было напечатано на машинке, но внизу стояла четкая подпись Банги. Бумага была толстой, дорогой на вид. Скорее всего, бумагу выбирал Алланг, а не Банга, но преемственность должна быть соблюдена.

После обычных любезных выражений, в которых Леонард выражал надежду на то, что его друг полностью восстановил подорванное здоровье, президент перешел к более личным вопросам. Церемония официального введения в должность намечена на конец года, и Банга надеется увидеть на ней Говарда с женой. Он хочет воспользоваться этой возможностью, чтобы выразить свою признательность другу за помощь, способствовавшую поражению Алланга, но более всего желает снова увидеться с ним, познакомиться с его женой и преподнести почетную награду.

Таким письмом можно было только гордиться. Говард уже знал об этой награде из прессы, но это послание было официальным, и ему захотелось показать его Конни. Интересно, испытала бы она гордость за него или посчитала бы это еще одним доказательством того, что он мог бы связаться с ней из плена, если бы захотел?

Этого Говард не знал, да и вряд ли узнает. У него теперь не было возможности спросить ее об этом. В последнее время он слишком часто попадал перед Конни впросак и больше не желал подвергаться новым унижениям.

Все это оставляет его лицом к лицу с той же самой проблемой, подумал Говард, кладя письмо обратно на каминную полку. Прежде чем попытаться отряхнуть со своих ног прах прошлого, надо было что-то решить насчет апартаментов. Жить здесь, в такой близости от Конни, было бы просто мучением. Она, вероятно, делает в городе покупки, и он может наткнуться на нее в любую минуту. Конни, может быть, и сможет жить подобным образом, но как насчет него? Способен ли он стать свидетелем того, как она выйдет замуж за Прайса, а может быть, и заимеет от него ребенка? А каково будет увидеть ее толкающей перед собой коляску?

Невеселые мысли Говарда прервал звонок домофона, и, почти благодарный звонившему, он поднял трубку, понятия не имея, кто это может быть. Хотя, кроме агента по аренде недвижимости, звонить было некому.

— Да?

— Говард? — При звуке женского голоса сердце его на мгновение замерло, но тут она продолжила. — Это я, Флора. Можно мне подняться?

Конни преклонила колени в самой глубине церкви. Тут было красиво — резная решетка, за которой располагался хор, выразительный цветной витраж позади алтаря. На скамьях были ярко-красные подушки, а многочисленные добровольные помощники Адама заботились об огромных цветочных урнах. Сейчас, перед Пасхой, цветов, конечно, не было, но в церкви было тепло от свечей, горящих в канделябрах, расположенных по обе стороны от покрытого красным сукном стола.

Адам стоял на коленях возле алтаря и, вероятнее всего, даже не подозревал о ее присутствии. Будничная общая служба закончилась, и немногочисленная паства уже успела разойтись. Эта служба, проводимая обычно для людей, которые не в состоянии были посещать воскресную, никогда не собирала большой аудитории, и никто не обратил внимания на все еще стоящую на коленях Конни.

Если бы не насущная необходимость поговорить с Адамом, она не пришла бы сюда. Отпрашиваясь на этот день у миссис Торнвуд, Конни понимала, директриса думает, что отпускает ее повидаться с мужем. Но то, о чем она собиралась поговорить с Адамом, не терпело отлагательства, и предпочтительней было покончить с этим днем, чем приглашать его к себе в коттедж после захода солнца.

Наконец Адам поднялся на ноги, и Конни, чьи колени совсем онемели, с облегчением уселась обратно на скамью. Наверняка он собирается уходить, с надеждой подумала она. Никогда еще Адам не задерживался так долго. Видимо, он до сих пор отмаливает то, что считает своей слабостью и что вроде бы должно было облегчать ее задачу, но Конни не чувствовала этого. Напротив, то, что причиной его частых в последнее время задержек в церкви является неспособность преодолеть свои чувства, вызывало ее беспокойство. В последнее время Адам все чаще и чаще находил повод отказываться от визитов в коттедж по вечерам, как будто решил, что теперь, когда они с Говардом окончательно разошлись, он должен действовать с еще большей осторожностью.

Но так продолжаться больше не могло. Надо было найти способ объяснить ему, что тот приход Говарда не меняет ничего, ее чувства к Адаму остались прежними, хотя и в несколько ином смысле. Конни хотела объяснить, как она видела их общее будущее и свою собственную роль в нем.

Видит Бог, Конни пыталась поговорить с ним на эту тему и раньше. Дважды, когда он появлялся в коттедже под предлогом сообщения решений школьного попечительского совета, она пробовала объяснить Адаму свои чувства. Однако, будто предвидя, что его ожидает, он уклонялся от разговоров на личные темы, оставляя ее с ощущением, что ему просто не хочется в это вникать.

Правда, надо было признать, что вина лежала не на нем. По иронии судьбы, ее собственные чувства странным образом изменились. Пока Конни считала, что Говард мертв, у нее не было никаких сомнений касательно своего отношения к Адаму. Он был человеком добрым и заботливым, приличным, как она некогда сказала Говарду, и любая женщина могла бы гордиться привязанностью такого человека.

Но теперь все изменилось. Если раньше чувство безопасности и ровность отношений казались ей желаннее всего, то теперь Конни сомневалась в том, что удовлетворится меньшим, чем те чувства, которые они когда-то разделяли с Говардом. Адам был надежен и основателен, но она не любила его. Нет, разумеется, он ей очень нравился, но этого было явно недостаточно.

Конни понимала, что прежнее влечение к Адаму было вызвано теми же эмоциями, которые сегодня отталкивали ее от него. Она всегда знала, хотя, может быть, и подсознательно, что пережитое с Говардом больше не повторится, и поэтому ее потянуло к Адаму, олицетворяющему собой полную противоположность. Все шло прекрасно — до тех пор, пока Говард считался погибшим. Но его возвращение перевернуло все с ног на голову, и было бы нечестно продолжать жить в этой лжи.

Конни тяжело вздохнула. Она надеялась на то, что Адам все поймет и воспримет ее решение не слишком болезненно. Последняя встреча с Говардом поколебала основы ее отношений с Адамом, не говоря уже о том, чем это все окончилось… У Конни защемило сердце. Только тогда она поняла, от чего хотела отказаться.

Хотя Говард, по-видимому, не разделяет ее чувств, с грустью подумала Конни, наблюдая за тем, как Адам гасит свечи у алтаря. Поверит ли он, когда она скажет, что Говард не имеет к ее решению никакого отношения?

Наконец Адам отошел от алтаря и, проверив еще раз, все ли в порядке, спустился по ступенькам и в последний раз перекрестился. Но если раньше подобное внимание к мельчайшим деталям церемонии нравились Конни, сейчас его медлительность вызвала у нее раздражение, и, закрыв глаза, она постаралась привести свои нервы в порядок.

— Почему ты не в школе?

Открыв глаза, Конни обнаружила, что Адам уже стоит возле ее скамьи.

— Я прогуляла, — ответила она как можно беспечнее, стараясь не обращать внимания на нравоучительный тон его голоса. Можно подумать, будто она школьница! — Мне кажется, что нам надо поговорить. Ты закончил свои дела?

— Не совсем… — Адам бросил взгляд в направлении ризницы. — Остались кое-какие мелочи.

— Тогда я подожду.

— Нет. — Адам, очевидно, боялся, что если их застанут здесь вдвоем, то это вызовет слухи. — Знаешь… Давай я зайду вечером?

— Я бы предпочла, чтобы это было сейчас, — резко возразила Конни. — Надеюсь, ты проводишь меня до дома.

— Нет, не могу, — уже раздраженно ответил Адам. — Конни, я уверен, что это не к спеху. Послушай, дело ведь опять в Барнете? Что он придумал на этот раз?

— Говард здесь ни при чем, — протестующе воскликнула она, понимая, что это не так. — Поверь мне, дело не терпит отлагательств. Могу я подождать?

— Мне этого не хотелось бы. — Адам тяжело вздохнул. — Послушай, ты не больна? Иначе почему ты не в школе?

— Я совершенно здорова. — Конни старалась держать себя в руках. — Миссис Торнвуд отпустила меня на день. Знаешь, давай договоримся так: по дороге домой ты зайдешь ко мне на чашечку кофе.

— Что ж… хорошо, — неохотно согласился он, но она была слишком занята своими мыслями, чтобы беспокоиться об этом. Кроме того, Конни всерьез подумывала о том, чтобы после окончания семестра вообще уехать отсюда, так что все его тревоги насчет своей репутации скоро останутся позади.

Когда Адам постучал в дверь, она как раз несла поднос в гостиную. Войдя, он снял пальто, и Конни с удовольствием отметила, что к ее словам прислушались. Обычно перед визитом в коттедж Адам заходил переодеться, но сейчас на нем все еще была сутана.

— Выглядит заманчиво, — сказал он, наклоняясь, чтобы взять с подноса кусочек печенья. — О, имбирное!.. Мое любимое!

— Садись, я сейчас принесу кофе, — предложила Конни, не желавшая, чтобы он рассматривал ее в упор. — Это недолго.

Но когда она вернулась в гостиную, он все еще стоял на пороге, видимо догадываясь о том, что его ожидают неприятности.

— В чем дело? — спросил он, когда Конни поставила кофейник на стол. — У меня такое чувство, что ты чем-то расстроена.

— Это так, — откровенно заявила она. — Послушай, Адам, почему бы тебе не сесть. Нам так будет гораздо удобнее.

Он по-прежнему не шелохнулся, и Конни решила взять быка за рога.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — сказала она, избегая упоминания о муже. — Я… извини меня, но я не могу.

— Почему нет?

— Почему нет? — Его реакция не должна была удивить Конни, однако удивила. Должно быть, он чувствовал ее состояние. — Боюсь, что мне этого просто не вынести.

— Потому что Барнет не дает тебе развода?

— Нет, это не так. — Она бросила на него страдальческий взгляд. — Говард не имеет к этому никакого отношения. Ты прекрасно знаешь, что мы с ним давно не виделись.

— Так ли это? — спросил Адам несколько скептически. — Ты хочешь сказать, что твое решение разорвать наши отношения никак с ним не связано?

— Только косвенно, — ответила Конни. — Просто я решила… что мы не подходим друг другу.

— И что же я такого сделал, чтобы у тебя возникло такое мнение? — не отставал он. — Всего пару дней назад ты согласилась помочь мне на церковном празднике.

— И помогу. Вся эта история меня совсем не радует, поверь. Ты всегда был готов подать мне руку помощи, и я этого никогда не забуду.

— Так, значит, возвращение твоего мужа никак не повлияло на твое решение? — резко спросил он. — Не считай меня за полного идиота, пожалуйста. До воскресения Барнета из мертвых у тебя не возникало абсолютно никаких сомнений по поводу наших отношений!

— Только потому, что я считала его убитым, — попробовала объяснить Конни, чувствуя себя виноватой. — Попытайся понять, мне и в голову не приходило, что я увижу его снова.

— Но теперь увидела и захотела вернуть, не так ли? Или он пригрозил тебе чем-то, о чем я не имею ни малейшего понятия?

— Разумеется, нет, — несколько испуганно ответила она. — Говард совсем не такой. Он никогда не стал бы угрожать женщине.

— Сомневаюсь в том, что ты знаешь его достаточно хорошо, — возразил Адам. — По моему мнению, он сделает все что угодно, лишь бы разлучить нас.

— Ты так думаешь? — спросила Конни, задумавшись, но затем, спохватившись, что говорит не то, торопливо поправилась. — Вина в этом лежит не на Говарде, а на мне. С того самого момента, как он вернулся…

— Ты чувствуешь себя виноватой, я знаю. — Адам тяжело вздохнул. — О, дорогая, поверь, я понимаю твои чувства. Мне ведь тоже пришлось бороться со своим самолюбием. Но я уверен, что тебе не стоит за него беспокоиться. Такие люди, вроде него, не страдают от недостатка внимания со стороны женщин. Я знаю…

— Откуда? — нахмурилась Конни.

— Э… — замялся Адам. — У меня есть некоторый опыт в этой области, — объяснил он, покраснев. — Вот увидишь, с разводом никаких трудностей не будет.

Конни устало вздохнула.

— Ты просто не понимаешь, Адам.

— Чего же я не понимаю?

— Я… я не хочу развода. — Теперь уже покраснела она. — И это окончательно… Независимо от того, останусь я с Говардом или нет.

— Я этому просто не верю, — с недоумением посмотрел на нее Адам.

— Но это правда. — Конни почувствовала, как к глазам ее подступают слезы. — Мне очень жаль, Адам, действительно жаль, но я люблю его и думаю, что любила всегда. Просто раньше я этого не понимала.

— Ты, наверное, шутишь, — с трудом выдавил из себя Адам.

— Боюсь, что нет…

— Однако, по твоим же собственным словам, у тебя нет гарантии того, что Барнет… желает возобновить ваши прежние отношения.

— Я это знаю.

— Но тогда…

— Чем бы это ни кончилось, я не выйду за тебя замуж, — тихо сказала Конни. — И не хочу оставлять тебя насчет этого в заблуждении. Извини меня, Адам. Мне не хотелось причинить тебе боль.

Он все еще не мог опомниться.

— Ты, правда, с тех пор не виделась с Говардом?

— Конечно.

— Просто я не верю в то, что это обдуманный поступок с твоей стороны. Мы же не дети, Конни, а взрослые люди, и знаем, что счастья в жизни нет, по крайней мере, в этой жизни. Каждому хочется обеспеченной и спокойной жизни, а если при этом еще есть сексуальное влечение — тем лучше.

— Это не так, — возразила Конни.

— Именно так! — Адам выглядел несколько возбужденным, оставалось только надеяться на то, что он не устроит ей сцену. — Мы подходим друг другу, Конни, предназначены друг для друга. Опомнись, ведь ты до сих пор носишь мое кольцо!..

Кольцо! Она совсем забыла про него, но Адам был как всегда практичен. Не исключено, что он считал ее способной на то, чтобы оставить кольцо у себя. Плохо же Адам ее знает.

— Мне жаль, — повторила она. — Жаль, что ты воспринял это именно так. Я надеялась на твое понимание.

Красный как рак, Адам оттянул пальцем свой стоячий воротник, как делал всегда, когда ему было жарко. Этот обычно казавшийся вполне безобидным жест теперь выглядел как-то угрожающе.

— Я думаю, что ты просто сошла с ума, — сказал он, и Конни понадеялась, что все ограничится только этим.

— Пожалуйста, прости меня, — пробормотала она. — Я надеюсь, мы останемся друзьями…

— Друзьями! — сердито воскликнул Адам и покачал головой. — Ты даже и не подумала о моих чувствах. Тебя интересовало лишь свое собственное благополучие и ничего более. Как после этого я буду смотреть в глаза своим прихожанам?

— Но они ведь знают…

— Что они знают?

— То, что у нас с тобой все расстроилось. Что после возвращения Говарда…

— Но им также известно, что ты и твой муж не живете вместе, — резко возразил Адам. — Я знаю, что они ожидают, когда мы объявим о нашей свадьбе.

— Но это неправда, Адам! — протестующе воскликнула Конни. — Кроме того, мало ли кто что скажет. Это касается только нас одних. Остальным об этом знать вовсе не обязательно.

— Это тебе так кажется, — фыркнул он. — Но я на виду у всех, Конни, и должен поддерживать свое реноме. До сих пор люди понимали, в какой мы очутились ситуации. Теперь же они начнут говорить: бедняга Прайс, он не способен удержать женщину, опять его оставили ни с чем.

— Опять?

Конни ничего не могла понять.

— Да, опять.

Адам нахмурился, поняв, что сказал лишнее.

— Я уже… был когда-то помолвлен.

— Когда?

— Какое это имеет значение?

— Для меня имеет.

— Как тебе сказать… до твоего появления здесь. Собственно говоря, незадолго до твоего появления. Она тоже была вдовой… на этот раз настоящей. — Он криво усмехнулся. — Разве тебе никто не говорил?

— Нет. — Конни была вне себя от изумления. Адам никогда не упоминал об этой женщине. Напротив, он всегда давал понять, что она была у него единственной. — И что между вами произошло?

— Она оставила меня, — с горечью признался Адам, — Ради другого мужчины. И кажется, тоже говорила, что любит его. Хотя я полагаю, что ее привлекли его деньги.

— О, Адам!..

— Ну вот, теперь тебе все известно, — грубо заявил он. — И неужели ты думаешь, что тоже можешь оставить меня в дураках?

У Конни вырвался возмущенный возглас:

— Адам, я вовсе не хочу оставить тебя в дураках! Ты мне очень дорог.

— Неужели? — Повернувшись, он схватил ее за плечи, заставляя смотреть себе в глаза. — И ты мне тоже дорога. Вот что я пытаюсь тебе объяснить. — Адам нахмурился. — Все это из-за того, что я был… не слишком предприимчивым любовником?

— Конечно нет. — Столь неожиданный поворот событий встревожил Конни. Стараясь не выказывать своего недовольства, она вывернулась из его рук. — Послушай, мы поговорим об этом позднее, когда у нас будет побольше времени. Сейчас я принесу твое кольцо.

Какое счастье было взбежать по лестнице, выгоняя из крови адреналин. Атмосфера внизу внезапно начала тяготить ее. Конни никогда не предполагала, что Адам может быть таким агрессивным. Но, по правде сказать, она никогда не имел случая выяснить это.

Конни торопливо рылась в ящике стола, куда как она помнила, положила кольцо сразу после того, как узнала, что Говард жив, и вдруг услышала позади себя скрип лестничных ступенек. Она замерла, не веря своим ушам, но тут в дверях появилась мрачная фигура в сутане.

— Значит, это твоя спальня, — сказал Адам, не обращая внимания на то, что нарушает все приличия.

Конни с беспокойством смотрела на него.

— Адам, что ты здесь делаешь…

— Мне всегда было интересно, что собой представляет твоя спальня, — продолжил он, входя внутрь и внимательно осматриваясь вокруг. — Очень мило и… женственно.

Конни не в состоянии была вымолвить ни слова. Ей даже думать не хотелось о причинах, заставивших его подняться по лестнице. Пальцы ее лихорадочно перебирали содержимое ящика. Невольно вспоминалось то, что произошло после того, как по лестнице поднялся Говард. Но несмотря на весь теперешний гнев на мужа, его она никогда не боялась.

А боится ли она Адама? По правде говоря, Конни просто не знала, да и никогда об этом не думала. Теперь он казался ей каким-то незнакомым, странно, но она никогда не думала и над тем, что у и него могут быть дурные стороны.

Наконец Конни нащупала кольцо и с возгласом облегчения вытащила его из ящика.

— Вот оно, — сказала она, стараясь вести себя так, будто присутствие Адама в ее спальне было совершенно обычным делом. — Извини, что пришлось искать так долго.

— Ничего страшного, — пугающе небрежно ответил Адам. — Я не тороплюсь. — Он подошел к окну. — Какой прекрасный вид.

Конни чувствовала, как ползут по всему ее телу струйки пота. Хотя на ней были надеты лишь безрукавка поверх рубашки и джинсы, ей вдруг стало очень жарко. Пальцы, сжимающие кольцо, были скользкими. Что ему здесь надо? Зачем он последовал за ней наверх?

— Адам… — начала она, толком не зная, что сказать, и он повернулся к ней, глядя на удивление жалостливыми глазами. — Адам, пожалуйста, мы не можем разговаривать здесь. Спускайся вниз и выпей свой кофе. Он остынет.

— А ты знаешь, что у него есть другая женщина?