Проснулся он с трудом, плохо соображая, где находится. Нестерпимый стук в висках и кисловатый привкус во рту живо напомнили ему о количестве алкоголя, выпитого накануне вечером. Впрочем, так ли это важно? Кому какое дело, добрался он до постели трезвым или рухнул, будучи мертвецки пьяным. Не имея никаких привязанностей, он был вольной птицей, и ни одна женщина ни в чем не могла упрекнуть его. Ему нравилось то, что он делает, нравилось, как он живет. Возможно, хорошего в этом было мало, ну да плевать. Со временем человек ко всему привыкает.

Привыкает ли? Повернувшись на бок, Хью продрал глаза и покосился на столик. Часы показывали начало первого. Он тихо чертыхнулся. Не удивительно, что у него стучит в висках. Вот уже сутки во рту у него не было и маковой росинки, к тому же его мучила жажда.

Усилием воли Хью заставил себя скинуть с кровати ноги и выпрямиться и стал ждать, когда наконец утихнет тупая боль в висках. Вспоминая события предшествующего дня, он попытался оправдаться перед собой: в конце концов, он работал допоздна. Его окрыляла надежда – он в поте лица трудился над новой программой, которая обещала побить все рекорды продаж, и алкоголь служил для него лишь естественным стимулирующим средством. Он предпочитал не вспоминать о том, что, до того как Линда оставила его, у него не было привычки прибегать к подобным средствам. Время лечит, убеждал он себя. По крайней мере, у него была работа, позволявшая хотя бы ненадолго забывать о постигшем его несчастье.

Встав на ноги, Хью по дорогому ковру прошел в ванную комнату. Опершись о края фарфоровой раковины, он с грустью посмотрел на свое отражение в зеркале: трехдневная щетина, налитые кровью глаза, нездоровый цвет лица – словом, настоящий бродяга, из тех, что попрошайничают на дорогах.

Хью провел ладонью по небритому подбородку. Пожалуй, не очень справедливо сравнивать себя с бродягами. У тех, по крайней мере, имеются веские причины выглядеть так, как они выглядят. У него же хороший дом, любимое дело, а благодаря деловой хватке, унаследованной от деда по материнской линии, и деньги, причем столько, что порой он не знал, что с ними делать. Почему же тогда он похож на опустившегося алкоголика?

Скорчив гримасу, Хью шагнул в выложенную мраморной плиткой кабинку душа. Намеренно не замечая ручки регулятора температуры, он вступил под каскад ледяной воды. Боже правый! На мгновение у него перехватило дыхание, но он стиснул зубы и, выдавив на ладони гель для душа, принялся усердно втирать его в свою бунтующую плоть, изнывавшую под беспощадными ледяными струями.

Выйдя из кабинки и обернувшись махровым кремовым полотенцем, Хью почувствовал себя лучше. В голове все еще шумело, но гнетущее чувство апатии отступило. И все же на душе у него было неспокойно и он понимал, что это ощущение тревоги не отпустит его весь день.

С полочки на него выжидающе взирала бритва. Он взял ее со вздохом, словно покоряясь судьбе. Не отпускать же в самом деле бороду, думал он, стараясь не порезаться. Это было нелегкой задачей, поскольку рука его норовила дрогнуть в самый неподходящий момент. Черт, надо было выпить, прежде чем начинать бриться. Поразительно, как глоток виски может вернуть человека к жизни.

Наконец покончив с бритьем и даже умудрившись не порезать в кровь лицо, Хью швырнул полотенце на кафельный пол. Еще раз недобро покосившись на собственное отражение в зеркале, он вышел из ванной и в нос ему ударил кисловатый запах алкоголя. Не обращая внимания на свою наготу, как и на то обстоятельство, что на улице было не меньше восьми градусов мороза, Хью повернул ручку балконной двери и рывком распахнул ее. В лицо ему ударил поток холодного воздуха. Стойко выдержав этот натиск, он отвернулся от окна и принялся натягивать джинсы.

Он рылся в шкафу в поисках чистой рубашки, когда в дверь спальни постучали. Секунд пятнадцать Хью молча взирал на дверь, затем нетерпеливо буркнул:

– Ну что тебе еще?

Дверь приоткрылась, и в образовавшемся проеме возникла лысая голова мужчины.

– Ах, – произнесла голова при виде полуобнаженной фигуры Хью. – Вы уже встали, сэр? Будете завтракать?

Хью скривил губы.

– Это в половине-то первого, Панч? Не думаю. Съем сандвич. Я должен работать.

Дверь отворилась, чтобы впустить обладателя лысого черепа, оказавшегося здоровым верзилой с брюшком и массивными плечами, которым было явно тесновато под белоснежной сорочкой и облегающим темно-синим камзолом. Вид у него был довольно нелепый, однако Хью давно привык к причудам слуги, которого, судя по всему, вполне устраивала его внешность.

– Вы собираетесь в офис, сэр? – осведомился он, зорким оком отметив раскрытую настежь балконную дверь и царивший в спальне беспорядок. – Мистер Стентон, я бы просил не называть меня Пашем. Мне не нравится, и вы это знаете.

Хью досадливо покосился на слугу. Поиски чистой рубашки успехом не увенчались, и он потянулся за джемпером, в котором был накануне.

– Нет, сегодня я в офис не собираюсь, – начал он, но не договорил. В тот самый момент слуга выхватил джемпер у него из рук. – Джеймс, черт побери, что ты себе позволяешь?

– Сэр, судя по вашему виду, вы только что из душа, – чопорно поджав губы, заметил Джеймс. – И мне кажется, вы не собирались надевать этот предмет вашего гардероба. – Он поднес джемпер к носу. – Кстати, дурно пахнущий. В комоде, что у вас за спиной, полный ящик чистых рубашек. Только скажите мне, что вам нужно, и я все найду.

– Я еще в состоянии одеться сам, – буркнул Хью. – Почему бы тебе не убраться отсюда на время? Ступай приготовь кофе, что ли. Мне не нужна горничная.

– Я этого и не говорил. – Джеймс скатал несчастный джемпер в рулон и насупил брови. – Однако у вас вид человека, который нуждается в посторонней помощи. Вашей матушке это не понравится. Совсем не понравится.

– Матушке? – Хью прекратил рыться в ящике комода, на который указал ему Джеймс, и обернулся. – При чем здесь, собственно, моя мать?

– Разве вы забыли? Через полчаса вы с ней обедаете.

– Проклятье! – Хью ногой задвинул ящик комода, одновременно натягивая на голову водолазку, черный цвет которой лишь подчеркивал нездоровую бледность его лица.

Джеймс щелкнул языком, выражая неодобрение. Но Хью уже не обращал на него внимания – одной мысли о том, что ему предстоит оказаться в обществе матери и битый час выслушивать ее наставления и упреки, было достаточно, чтобы он пожалел о том, что проснулся.

– Вы сказали, сандвич, сэр? – пробормотал Джеймс, видимо решив, что пора дать хозяину передышку.

Хью смерил его рассеянным взглядом.

– Не хочу есть, – наконец сквозь зубы процедил он. – Принеси мне пива и не спорь. Да, и вызови такси. Может, мне повезет и свободного не окажется.

Джеймс застыл в дверном проеме, всем своим видом давая понять, что поведение хозяина оставляет желать лучшего.

– Я могу отвезти вас, сэр, – промолвил он.

Но Хью был непреклонен.

– Делай, что я говорю, Джеймс. И поспеши с пивом!

Сорок минут спустя Хью вышел из такси.

– Спасибо, – бросил он, протягивая водителю пятифунтовую купюру.

Отмахнувшись от предложенной сдачи, он зашагал мимо швейцара, на лице которого застыла подобострастная улыбка, к стеклянным вращающимся дверям отеля «Ритц».

Ресторан размещался в глубине здания, и гости, прежде чем отправиться обедать, не могли не поддаться искушению выпить аперитив в роскошных интерьерах Пальмового двора. Именно там Хью рассчитывал встретить мать, потягивающей минеральную воду «перье», единственное, что она позволяла себе в течение дня. Хелен Стентон, урожденная Деметриос, следила за своей внешностью с тщанием, которое могло сравниться разве что с пренебрежением, с каким Хью относился к своей. С нескрываемой гордостью говорила она о том, что ее свадебное платье до сих пор, как и тридцать с лишним лет назад, превосходно сидит на ней.

Само собой разумеется, ее мало волновало то обстоятельство, что замужество, ради которого, собственно, и было сшито пресловутое платье, продлилось гораздо меньше. Против воли родителей она вышла за Каспара Стентона, когда ей было всего восемнадцать, и довольно скоро была вынуждена признать, что ее отец в конечном счете оказался прав. Выходец из хорошей семьи, Каспар Стентон был начисто лишен коммерческой жилки и не имел ни гроша за душой. Брак их продлился недолго; сразу после рождения сына Каспар пустился в кругосветное плавание на яхте, которая потерпела крушение в районе мыса Доброй Надежды. Хелен восприняла печальную весть с подобающей случаю скорбной миной, однако было очевидно, что смерть мужа явилась для нее освобождением. Она избавила Хелен от неизбежных пересудов, сплетен и затрат, связанных с разводом, а Андреасу Деметриосу, предпочитавшему – по непонятным причинам – прозвище «Гермес», не терпелось увезти свою блудную дочь вместе с ее крохотным сыном обратно в Грецию.

Хью, став взрослым, не считал это решение вполне оправданным. Несмотря на то, что Хелен была единственным ребенком Гермеса, крупного судовладельца, а, следовательно, Хью являлся единственным наследником огромного состояния, последний не выказывал ни малейшего интереса к делам деда. Власть не привлекала воображение Хью; он считал недостойным помыкать людьми ради удовлетворения собственных корыстных устремлений. Отец оставил Хью кое-какие средства, достаточные для получения образования в Англии, в одной из тех школ со спартанским режимом, где учат выживать в условиях острейшей конкуренции. Именно там Хью привили стойкое неприятие богатства в любых его формах, что служило постоянным яблоком раздора между ним и остальными членами клана, а своим нежеланием вернуться в Грецию он лишь подливал масла в огонь.

Именно поэтому Хью не ждал ничего хорошего от предстоящей встречи с матерью, которая после его разрыва с Линдой все время пыталась убедить сына – до сих пор без особого успеха – вернуться в Афины. Хелен не теряла надежды, ее не смущало то обстоятельство, что Хью, имевший собственную компанию, вовсе не стремился занять законное место в совете директоров «Деметриос шипинг корпорейшн».

Однако Хью опасался, что рано или поздно она своего добьется. Он мог уклоняться от подобных разговоров, пока жив дед, но Гермесу уже перевалило за семьдесят. Лет через десять – самое большее, двадцать – он уйдет в мир иной, и тогда у Хью не будет оправданий, которые позволят ему манкировать своими обязанностями по отношению к семье. Хочет он этого или нет, но существование тысяч людей зависит от «Деметриос шипинг корпорейшн» и он не сможет допустить, чтобы многочисленные родственники деда разобрали его дело по кирпичикам.

Хью поднялся в ярко освещенный атриум. Несмотря на хмурый апрельский день, Пальмовый двор лондонского отеля «Ритц», как всегда, сверкал великолепием. Появление Хью не ускользнуло от глаз метрдотеля.

– Доброе утро, мистер Стентон, – сказал он, переводя взгляд на столик в углу, за которым сидела элегантно одетая женщина. – Ваша матушка вас ждет.

– Спасибо. – Хью машинально улыбнулся и направился к столику. – Да, и принесите мне виски с содовой. Вижу, моя мать уже осушила стакан минералки.

Метрдотель с улыбкой удалился. Хью приблизился к полосатому канапе, на котором восседала Хелен Стентон.

– Мама, извини, что опоздал. – Хью церемонно поклонился и легко коснулся губами ее щеки.

Хелен Стентон смерила сына взглядом, в котором осуждение мешалось с подспудной гордостью. Высокий, как его отец, темноволосый, как вся ее родня, Хью, где бы ни появлялся, неизменно привлекал всеобщее внимание, и особенно внимание женщин. Он отличался мужским обаянием, которое некогда покорило ее в Каспаре; вот только слабости отца, первоначально не замеченные ею, в сыне с лихвой компенсировались генами греческого деда. Возможно, Хью сам до конца не отдавал себе отчета, насколько он похож на Андреаса Деметриоса. Он имел нрав дерзкий, упрямый и независимый до абсурда. Он принимал решения исключительно сам и не терпел возражений. Вдобавок ко всему он обладал магнетическим взглядом, в котором угадывалась скрытая чувственность и одновременно грубая сила хищника.

Однако он явно опустился, как с неудовольствием подметила Хелен, обратив внимание на обозначившееся брюшко. Опять же джинсы и эта чудовищная кожаная куртка! Не возмутительно ли являться на обед с матерью в таком виде! Разумеется, виновата эта стерва Линда. Заявить, что она полюбила другого! Скорее всего, причина в том, что Хью не спешил пригласить ее к алтарю.

– Тебе следовало бы получше организовывать свое время, чтобы не опаздывать, – промолвила она с легким акцентом, от которого так и не смогла избавиться. – В офисе тебя не было. Я звонила, и Виктор сказал мне, что тебя нет.

– Да, – проронил Хью, и такой ответ едва ли мог удовлетворить Хелен. – Так когда ты появилась?

– Здесь или в Англии? – насмешливо спросила она, лениво перебирая унизанными перстнями пальцами бусинки жемчужного ожерелья на грациозной шее.

Хью едва заметно – одними уголками губ – усмехнулся.

– В Англии. Полагаю, ты остановилась в своем люксе.

– Да. И кстати, ты мог бы дать себе труд прийти вовремя, чтобы мне не пришлось спускаться сюда одной. – В темных глазах матери отразилось раздражение. – В самом деле, Хью, неужели ты не понимаешь, что своим поведением оскорбляешь меня? По твоей милости мне приходится сидеть здесь одной. Хочешь, чтобы ко мне прицепился какой-нибудь хам?

– Успокойся, в «Ритц» подобную публику не пускают, – равнодушно проронил Хью, кивнув официанту, который принес ему выпивку. – Здесь можно просидеть весь день, и к тебе ни одна живая душа не подойдет. Впрочем, согласен: я должен был позвонить. Виноват.

Хелен недовольно фыркнула, однако выражение ее лица несколько смягчилось, и хотя она и обратила внимание, как жадно Хью выпил половину содержимого своего стакана, но предпочла быть снисходительной.

– Ну хорошо, – сказала она, поднося к губам бокал с «перье». – Главное, что ты все-таки пришел. А что до твоего вопроса, то я приехала вчера вечером и сразу отправилась на благотворительное гала-представление в «Альберт-холле». Меня сопровождал твой дядюшка Грегори. Тетушка Клелия все еще неважно себя чувствует.

Хью понимающе склонил голову. Жена его дяди вечно испытывала недомогание, хотя Хью подозревал, что все эти многочисленные недуги не более чем плод ее воображения. Ни для кого не составляло секрета, что Грегори Стентон отличался, мягко говоря, нетрадиционной сексуальной ориентацией, а бедняжка Клелия расплачивалась за собственное легковерие. Впрочем, Хелен находила, что нет худа без добра, и в ее распоряжении всегда имелся кавалер, с которым она могла появляться в любом месте, не будучи скомпрометированной.

– Подозреваю, что ты шлялся по самым сомнительным заведениям Лондона, – сказала она, когда Хью заказал очередную порцию виски. – Дорогой, тебе не кажется, что ты ведешь себя глупо? Прости, но если ты был так увлечен этой девушкой, почему не мог просто жениться на ней?

Хью стиснул зубы и, сделав заказ подошедшему официанту, хмуро посмотрел на мать.

– Ты знаешь, как я отношусь к браку, так что давай оставим эту тему, ладно? Я намерен идти в ад своим собственным путем, если не возражаешь. Лучше скажи, зачем ты хотела меня видеть. Или только для того, чтобы в очередной раз высказать мне свое неодобрение?

– Нет, разумеется.

Хелен элегантным движением положила ногу на ногу. Наблюдая за ее манерами, Хью понимал, почему брат его отца с удовольствием увивался вокруг нее. В свои пятьдесят три года Хелен выглядела на пятнадцать лет моложе, и Хью не удивился бы, если бы его приняли за ее любовника.

– Ты, надеюсь, помнишь, что у твоего дедушки в конце месяца день рождения? – продолжала Хелен.

Хью изумленно вскинул брови.

– О Боже, совсем вылетело из головы. Сколько же стукнет старому перцу? Семьдесят три?

– Вообще-то семьдесят четыре, – бесстрастно проронила Хелен. – Если помнишь, ты не приехал на его прошлый день рождения из-за… родителей Линды. Кажется, у них был какой-то праздник. Как бы там ни было, – добавила она, стараясь избежать неприятных воспоминаний, – хотелось бы, чтобы ты присутствовал на семейном торжестве. Гермес приглашает всех, и будет странно, если ты не приедешь.

Хью вперил в нее задумчивый взгляд.

– Да, в прошлом году мне не удалось приехать.

– Ну теперь что говорить. – Хелен сокрушенно вздохнула. – Прошлый день рождения не был для него так важен. – В голосе ее послышалось раздражение, и она, словно почувствовав это, поспешила добавить: – Забудем об этом. Так ты приедешь?

– А чем, собственно, замечателен этот год?

– Ну… во-первых, за год он не сделался моложе…

– И во-вторых?

– Он… не совсем здоров, – с неохотой призналась Хелен. – Ты же помнишь, он всегда жаловался на боли в груди. В последнее время ему стало хуже, и, похоже, он впервые вспомнил о том, что смертен.

Хью помрачнел.

– Ему надо прекратить смолить эти чертовы сигары, тогда у его легких появится шанс. Сколько он выкуривает за день? Пятнадцать? Двадцать?

– Ну не так много! – Хелен взглянула на него с неподдельным испугом. – Как бы там ни было, Гермес говорит, что он живет так, как ему хочется, и что в противном случае было бы лучше умереть.

– Гм. – Хью видел, что мать расстраивают подобные разговоры, и решил не продолжать. – Насчет дня рождения ничего не могу пока обещать. Ты же знаешь, как я не люблю семейные сходки.

Хелен раздраженно фыркнула.

– Насколько мне известно, ты вообще не любитель сходок, как ты изволишь выражаться. Хью, ты превратился в затворника. В отшельника. Ты нигде не бываешь, разве что в офисе, ты всех избегаешь…

– Интересно, откуда у тебя такая информация? – усталым тоном произнес Хью. – Впрочем, не надо, не говори. Попробую догадаться сам. Великолепный Джеймс?..

– Возможно, я и обмолвилась парой слов с твоим дворецким, когда заходила…

– Не сомневаюсь!

– Но ты же знаешь, что Джеймс тоже переживает. Он не сказал бы мне ни слова, если бы не понимал, что это в твоих же интересах.

– Да что ты говоришь?

– Именно. – Хелен шумно вздохнула. – Хью, мне не хотелось бы вмешиваться в твою личную жизнь…

– Так и не вмешивайся.

– Однако ты мне тоже не безразличен. И я надеюсь, что ты наконец справишься со своим чувством к Линде Рейнолдс.

– Я все понял. – Хью махнул рукой официанту. – Может, пора заняться меню?

Хелен хотела было возразить, но осеклась. Что проку? – спрашивала она себя, сознавая собственное бессилие. Хью такой привлекательный мужчина. Перед ним открываются блестящие перспективы, а он позволяет безмозглой испорченной девчонке помыкать собой. Отравлять себе жизнь.

Спустя час, когда ей подали вторую чашку кофе, Хелен рискнула снова коснуться запретной темы. За обедом – а от внимания Хелен не ускользнуло, что Хью едва притронулся к еде, – разговор вращался вокруг вчерашнего гала-концерта и подготовки к предстоящему семейному торжеству. Это был пустой разговор, она могла бы вести его с кем угодно. Интимного тет-а-тет явно не получалось. А ведь она так рассчитывала на то, что ей удастся поговорить с сыном по душам. Потому-то она и решила еще раз прощупать почву. Если он изольет душу, его болезненная влюбленность скорее пройдет, подобно тому, как гнойная рана скорее заживает, если снять повязку.

– И когда же Линда и ее барон собираются пожениться? – спросила она скрепя сердце. – Ведь поженятся же они когда-нибудь? Припоминаю, что читала об этом в газетах на прошлой неделе.

Хью поставил кофейную чашку на блюдце. Он слишком хорошо знал свою мать, чтобы надеяться, что она так просто оставит его в покое. Да, кажется, она права: ему на глаза также попадалось сообщение о том, что дочь бригадного генерала Чарлза Рейнолдса выходит замуж за некоего французского барона. Свадьба намечена на июнь, и Хелен, несомненно, знает об этом.

– Скоро, – буркнул он. – А почему ты спрашиваешь? Надеешься получить приглашение?

Интересно, в каком качестве? Ах да, мать шафера!

Хелен сжала губы.

– Можешь шутить, если тебе так нравится. Но было бы лучше, если бы ты прекратил оплакивать свою судьбу. Никогда бы не подумала, что ты способен вести себя так безрассудно! Что ж, ты настоящий сын своего отца.

Издав возглас негодования, Хелен отодвинула стул и резко встала из-за стола.

– Я иду к себе, – громогласно объявила она, но, поняв, что производит слишком много шума, умерила тон: – Жду тебя завтра. И подумай насчет дедушкиного дня рождения. Он надеется видеть тебя.

Хью размышлял о словах матери, возвращаясь пешком к себе, в роскошный, приобретенный им на собственные деньги, пентхаус, располагавшийся на крыше высотного дома в Найтсбридже. Он давно не посещал спортзал, а учитывая одержимое стремление Джеймса всячески опекать его, у него практически не оставалось времени для пеших прогулок. День выдался холодным, небо грозило пролиться дождем, однако газоны и лужайки в парке являли собой сплошной ковер из нарциссов – вот-вот зацветет вишня.

Он вспомнил, какой бывает в это время года Греция, и прежде всего Китнос, остров, на котором стоял дом его деда. С этой просторной виллой, где он провел несколько детских лет, были связаны самые радужные воспоминания. Ему вдруг снова захотелось увидеть Хлою, Карлоса и всех его многочисленных тетушек и кузенов.

Не то чтобы он вдруг решил угодить матери, а заодно сделать приятное самому себе. Из головы у него не выходили слова Хелен о Линде. И хотя ему по-прежнему было больно думать о том, что какой-то д'Эрель увел его девушку, он вдруг осознал, что мать в чем-то права. Ему надо было жениться. Видит Бог, Линда только этого и ждала. Единственным обстоятельством, омрачавшим их отношения, было то, что Хью не проявлял ни малейшего желания придать этим отношениям официальный статус. Чем дальше, тем больше из уст Линды звучали в его адрес обвинения в том, что он бежит от ответственности и что недостаточно любит ее.

Хью убрал руки в карманы кожаной куртки. Любовь! Губы его искривились в усмешке. Он сомневался, понимала ли Линда значение этого слова. Вряд ли тот, кто признается в любви с такой готовностью, как это было в случае с Линдой, способен так быстро разлюбить. В глубине души он всегда подозревал, что Линда просто ждет удобного случая, чтобы продать свою любовь подороже. Да, первый раз ее выбор пал на него – он устраивал ее и в сексуальном и в финансовом плане, – но д'Эрель предложил выйти за него замуж. Против этого Линда не могла устоять.

Сам он никогда не придавал значения формальностям вроде записи в книге регистраций или брачного контракта. То, что их связывало – вернее, то, что, как ему казалось, их связывало, – было куда сильнее любого брачного контракта, который можно разорвать в любой момент. Однако с течением времени он все больше понимал, что Линда ждет от него не только безграничной любви и преданности. Ей было необходимо чувство стабильности, которое она могла обрести, лишь соблюдя все формальности.

Так чему же он теперь удивляется? – снова и снова задавался Хью вопросом. Брак родителей распался не только потому, что они не сошлись характерами, но и потому, что его отец был начисто лишен честолюбия. Хью уже давно понял, что внезапная кончина Каспара Стентона случилась как нельзя более кстати, потому что, сколько бы Хелен ни причитала по поводу постигшей ее утраты, она была плоть от плоти своего отца, который посвятил себя служению золотому тельцу. Хью слишком поздно уразумел, что Линда не хуже и не лучше других.

Лифт достиг площадки двадцать первого этажа, раздвинулись двери кабинки, и Хью ступил на роскошный мягкий ковер, которым был устлан холл. Джеймс поджидал его с выражением явного неодобрения на лице.

– Вы шли пешком, – ворчливо заметил он, принимая из рук хозяина мягкую кожаную куртку и смахивая с нее дождевые капли.

– Ты угадал, я шел пешком, – бросил Хью, направляясь в коридор, который вел в его кабинет. – Вик не заходил? Он в курсе, что я обедал с матерью?

– Нет, мистер Гарднер не заходил, – подтвердил Джеймс, потом добавил: – Вам есть почта. Принесли, пока вас не было. – На лице его появилось настороженно-выжидательное выражение. – Хотите посмотреть?

Хью смерил его подозрительным взглядом.

– К чему ты клонишь? Ты же отлично знаешь, что я всегда просматриваю корреспонденцию вечером. Или тебе известно что-то такое, чего я не знаю?

На щеках Джеймса вспыхнул румянец.

– Как вы могли подумать?..

– Джеймс!

Тот сокрушенно вздохнул.

– Похоже, вам письмо от мисс Рейнолдс. Я подумал, вы захотите взглянуть… поскольку…

– Поскольку тебе кажется, что я упиваюсь жалостью к самому себе, так? – подсказал ему Хью, отмахнувшись от мысли о том, что Линда, возможно, взялась за ум.

– Что вы, сэр! – Джеймс всплеснул руками. – Я просто подумал…

– Где письмо?

Хью больше не мог выносить неизвестности. Здравый смысл подсказывал, что, даже если Линда решила вернуться к нему, она вряд ли стала бы писать ему об этом, и все же он хотел увидеть подтверждение. Будь она неладна! Что ей еще от него нужно?

Джеймс остановился у полированного полукруглого столика и принялся перебирать лежавшую на серебряном подносе деловую корреспонденцию. Письмо Линды, от которого пахнуло знакомым ароматом розовых лепестков, оказалось в самом низу, и Хью, к тому моменту сгоравший от нетерпения, усмотрел в этом некий тайный замысел.

– Приготовить вам чай? – осведомился Джеймс, наблюдая, как его хозяин вскрывает конверт.

Хью отрицательно покачал головой.

– Нет-нет, спасибо. Я дам тебе знать, если проголодаюсь.

Джеймс выглядел обескураженным, но Хью было не до него. Он не представлял, зачем понадобился Линде, и ему вовсе не хотелось, чтобы Джеймс с нарочитой почтительностью нависал над его плечом. Он закрыл за собой дверь кабинета, давая понять, что хочет остаться один. Заметив, что у него дрожат руки, вслух чертыхнулся и наконец извлек письмо из конверта.

Не видя и не слыша ничего вокруг, Хью прислонился к двери и погрузился в чтение. Послание было написано от руки. Линда никогда не отличалась четким почерком, и теперь Хью с трудом разбирал ее каракули. В конце концов терпение его было вознаграждено и он добрался до сути послания.

Он с удивлением обнаружил, что это не что иное, как приглашение. Линда спрашивала, не сможет ли он принять участие в вечеринке, которую они с женихом устраивают по поводу их помолвки. Хотя ее родители уже официально объявили о предстоящей свадьбе на обеде в их честь, им хотелось бы собраться в неформальной обстановке, в кругу друзей и знакомых. У Хью перехватило дыхание. С минуту он взирал на письмо, словно ожидая, что оно превратится в пепел под его взглядом. Затем швырнул его на стол. Проклятье! Неужели она и в самом деле рассчитывает, что он явится на ее помолвку! Это звучит как оскорбление.

Он долго не мог прийти в себя от волнения; его так и подмывало позвать Джеймса и попросить его принести бутылку скотча. Ему следовало бы сразу догадаться, что ничего хорошего ждать от Линды не приходится. Линда была одержима идеей отомстить Хью и теперь сознательно сыпала соль ему на рану.

Бедняга Гюстав, с горечью думал он. Ему, верно, и невдомек, что его невеста пригласила на помолвку своего бывшего любовника. Какая ирония! Однако что же у нее на уме? Какую игру она ведет?

Возможно, она хотела бы вернуть его. При этой мысли у Хью екнуло сердце. Но на других условиях, разумеется. Когда он умолял ее остаться, она ясно дала понять, что возврата к прежнему не будет.

Так чего же она хочет? Хью криво усмехнулся. Будет забавно это выяснить. В их отношениях всегда присутствовала толика мазохизма.