Джоан считала, что подготовилась к встрече. Она увидела машину Филипа, припаркованную перед домом, по пути к заднему двору, где обычно оставляла «ниссан», и поняла, что ее ждет. Но когда следом за Крисом во двор вышел ее муж и она увидела смуглое непроницаемое лицо, полуосвещенное светом, падающим из проема двери, у нее задрожали колени.

И поэтому ее ответ на радостный вопль Криса прозвучал так недовольно.

– В самом деле? – сказала она и, открыв багажник, начала выгружать пакеты с продуктами прямо на землю. – Не помню, чтобы приглашала его.

– Ты и не приглашала, – подтвердил Филип, и она с удивлением услышала злость в его голосе. – Но, по-видимому, здесь никто не дожидается приглашения.

Джоан выпрямилась, когда он подошел и поднял с земли несколько пакетов.

– Прости?

Филип, прищурившись, смотрел на нее.

– Не обращай внимания, – сказал он и направился обратно к двери. – Я отнесу это в дом?

– Сделай одолжение, – не очень любезно откликнулась Джоан, чувствуя на себе встревоженный взгляд Криса. Когда Филип исчез из виду, она повернулась к сыну и быстро спросила: – Давно он здесь?

Крис помрачнел.

– Не очень, – буркнул он, уловив неодобрение матери. – Разве ты не рада видеть его?

Джоан не успела ответить, поскольку Филип появился снова, на этот раз застегивая молнию на куртке.

– Я приеду завтра, – сказал он. – Когда ты будешь в лучшем расположении духа. – Филип прикоснулся к плечу Криса. – Пока, приятель.

– Постой! – Джоан не могла позволить ему так уйти, хотя ей и не хотелось вникать в то, почему ее это волнует. – Ты… ты поужинал? – спросила она, поднимая оставшиеся два пакета и закрывая багажник. – Мы можем тебя накормить, по крайней мере.

– Я это и собирался сделать, – возмущенно произнес Крис и в поисках поддержки посмотрел на Филипа. – Я предложил ему кусок пирога, который остался от нашего ужина. Но он сказал, что ты, возможно, этого не одобришь.

Правильно сказал, мрачно подумала Джоан. Слишком уж настойчиво он вторгается в последнее время в их жизнь. Зачем ему нужно было везти их в Шелби? Мог бы просто одолжить «ниссан» и оставить их в покое.

И все-таки, как чувствовала бы сейчас себя ее мать, если бы дом оставался таким же холодным и негостеприимным, каким был по приезде? И разве смогла бы она добиться от уборщиков и санитарных служб того, что удалось Филипу? К тому же в воскресенье? Джоан очень в этом сомневалась.

– Уверена, мы найдем что-нибудь поаппетитнее остатков пирога, – натянуто произнесла Джоан и остановилась, ожидая, когда Филип позволит ей войти в дом.

Она вздохнула с облегчением, когда муж последовал за ней. Правда, как подозревала Джоан, скорее благодаря мольбе, написанной в глазах Криса, чем ее словам. Уже в кухне, нагнав ее, Филип тихо произнес:

– Это была не моя идея.

– Знаю. – Джоан пыталась вести себя естественно, если не ради чего-то другого, то хотя бы ради ребенка. – У меня есть бифштекс. – Она выдавила слабую улыбку. – Или ты все-таки предпочтешь пирог?

Филип догадался, что с ее стороны это попытка к примирению, и ответил едва заметным кивком.

– Пирог. Он так восхитительно пахнет! – Ему не хотелось умалять стараний Криса. – Но ты действительно уверена, что мне не лучше поесть в пабе? Поскольку я все равно переночую там…

– Ты заказал номер?

Джоан почувствовала, что ее моментальная реакция была слишком откровенной, но было уже поздно.

Филип вопросительно изогнул бровь.

– Еще нет, – признался он, – но сомневаюсь, чтобы в это время года там оказалось много посетителей.

Джоан кивнула, признавая разумность довода.

– Уверена, там тебе будут рады.

– А почему папа не может остаться здесь? – сразу же запротестовал Крис, по-видимому решив, что мать простила его за самоуправство. – Ведь его постель застелена, ты же знаешь.

Лицо Джоан вспыхнуло, и она сосредоточенно занялась пакетами.

– Я это знаю, Крис, – натянуто произнесла она, стараясь как-то исправить положение. – Но… но твой отец может быть не один. Возможно, он приехал со своей… подругой. Не уверена, что мисс Такер обрадует наше гостеприимство.

– Если ты имеешь в виду Лори, то ее здесь нет, – сдержанно возразил Филип, и, удивляясь себе, Джоан вздохнула с облегчением. – Думаю, мама пытается сказать, Крис, – он слегка скривил губы, – что это она не рада видеть меня здесь.

У Джоан от возмущения перехватило дыхание. Да как он смеет? Должен же он понимать, что у нее есть все основания подвергать сомнению мотивы его поведения. Она до сих пор не знала, зачем Филип приехал сюда.

– По-моему, ничего подобного я не говорила, – заявила Джоан. Злость придала ей храбрости, и она наконец смогла встретиться глазами с его насмешливым взглядом. – Но мне любопытно, почему вот уже второй уик-энд ты решаешь провести вдали от… обычных своих охотничьих угодий.

Она хотела сказать «от постели своей подружки», но, учитывая присутствие Криса, предпочла воспользоваться эвфемизмом. Тем не менее Джоан не сомневалась, что Филип все понял, и ее охватила недостойная радость, когда его губы недовольно поджались.

– Лори на Сейшелах, – без всякого выражения произнес он чуть погодя.

Джоан в который раз ощутила пустоту в желудке. Самонадеянно с ее стороны думать, что его привели сюда личные мотивы. Должно быть, первое ее предположение оказалось верным. Он приехал проверить, как расходуются его деньги. Поняв, что и сын, и муж ожидают ответа, она сказала:

– Как мило. – Ее тон свидетельствовал об обратном, и по кривой усмешке Филипа Джоан поняла, что он это заметил.

– А где эти Сейшелы? – спросил Крис, слегка разрядив атмосферу, и, когда Джоан не ответила, Филип сделал это за нее.

– В Индийском океане, – сказал он, снова расстегивая куртку и поднося стул к столу. – Ты ведь знаешь, где находится Индия, да?

– У него нет такого опыта, как у тебя, – ехидно заметила Джоан, не желая отдавать инициативу в его руки, и взгляд Филипа снова показал, что ее цель ему ясна.

– Я знаю, где находится Индия, – запротестовал Крис, предчувствуя очередную перепалку и пытаясь предотвратить ее. – А Сейшелы поблизости?

– Относительно. – Филип снова насмешливо взглянул на Джоан. – И твоей маме об этом хорошо известно.

Крис посмотрел на мать, но та избегала его взгляда, и мальчик снова повернулся к Филипу.

– Ты там был?

– Угу, – неохотно подтвердил он. – С твоей мамой.

– Это правда, мамочка?

Крис удивленно смотрел на нее, и Джоан почувствовала презрение к мужу за то, что он упомянул об этом. На Сейшелах они провели медовый месяц. Поездка истощила их бюджет, но оказалась такой чудесной, что Джоан и представить себе не могла.

– Это было давно, – призналась она. – Грошовое путешествие. Наверняка позже твой папа отдыхал там в более роскошных условиях, чем те, которые мог предоставить «Розовый атолл».

– Вспомнила, – усмехнулся Филип, и лицо Джоан снова вспыхнуло.

– Ты забыл, у меня нет в запасе дюжины других трансатлантических путешествий, которые могли бы стереть первое из моей памяти, – холодно сказала она. – С тех пор как родился Крис, мы вынуждены были экономить каждый пенни.

Теперь Филипу в лицо бросилась краска, и даже присутствие мальчика не смягчило его ответа.

– Не понимаю почему. Ты получала вполне достаточно после нашего разрыва.

Джоан сдержала рыдание. Как это несправедливо! О, конечно, она позволила ему купить ей квартиру, и он более чем щедро покрывал их ежемесячные расходы. Однако в последние годы учеба Криса и болезнь матери истощали ее кошелек, равно как и душевные силы. Но Филип об этом не знал.

Повернувшись к холодильнику, чтобы положить туда купленные продукты, Джоан украдкой вытерла глаза. Но в следующий момент услышала звук резко отодвигаемого стула, а затем протестующий возглас сына и поняла, что происходит. Исправить ситуацию она уже не могла.

– Я ухожу, – бросил Филип, перекрывая голосом жалобные просьбы Криса.

Джоан сумела лишь кивком выразить свое согласие. Пусть идет, решила она. А еще лучше, пусть возвращается в Бирмингем. Он способен принести им только боль.

Ей показалось, что Филип достал что-то из кармана куртки и бросил на стол, но она не была в этом уверена. Крис плакал уже по-настоящему, и думать о чем-то другом в этот момент Джоан не могла. Как же она сможет утешить сына после ухода отца?

Только когда звук мощного мотора растаял в ночи, Джоан разглядела, что оставил Филип. Посреди соснового стола лежала пачка банкнот. Вот что он извлек из кармана куртки; вот что он извлек из ее беспомощной попытки защитить себя.

Крис выбежал из дома вслед за отцом, но Джоан понимала, что нет смысла следовать его примеру. Филип уехал, а деньги – Бог знает, сколько их там, – останутся у нее до тех пор, пока она не найдет возможности вернуть их.

Филип стоял у окна своего номера в «Приюте друидов» – чем меньше деревенька, тем громче в ней названия! – и смотрел, как первые лучи утреннего солнца появляются из-за горизонта.

Главная улица Санфилда была совершенно пуста в этот час. Было еще слишком рано отправляться за покупками в Дивайзиз или Солсбери, и даже самые ранние пташки – молочники – не начали свой ежеутренний обход.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы Филипа очень интересовала жизнь деревушки. Он вообще не стоял бы здесь сейчас, если бы не Крис. Филип презирал себя за то, что сдался на мольбы мальчика. Он не понимал, что заставило его пообещать сыну Джоан не уезжать в Бирмингем немедленно. Теперь же Филип твердо решил, что, когда проснется хозяин, он, оплатив счет, уедет. Остаться здесь означает еще больше осложнить и без того тяжелую ситуацию.

Джоан не желает видеть его. Она ясно дала это понять. Возможно, она обзавелась новыми друзьями. Филип внутренне напрягся. Или возобновила отношения со старыми. А что касается так смутившего Джоан заявления Криса о том, что мать еще не разобрала застеленную для него постель, то это произошло скорее по недосмотру, чем преднамеренно.

Так почему же он не торопится сказать ей, что подает на развод? Ведь именно этого он хочет, именно этого ждет от него Лори. И то, что он тянет, совсем не облегчает его задачу.

Наверное, беда в том, что последние события заставили его по-новому взглянуть на Лори, И хотя он по-прежнему желал обрести свободу, Филип вовсе не был уверен, что хочет жениться на женщине, в которой так мало сочувствия к невинному ребенку. А Крис – невинный ребенок. Если не нечто большее, вынужден был признать Филип. Сможет ли он причинить ему боль?

Но это неизбежно, возразил себе Филип. О, Джоан чертовски умна, этого у нее не отнимешь. Она, должно быть, предвидела, что он будет чувствовать, ближе познакомившись с мальчиком, как трудно будет отделить реальность от вымысла. Крис искренне верит, что Филип его отец. Что бы он ни делал, как бы часто ни пытался это отрицать, мальчик никогда не поверит обратному.

Филип поежился. Он был в одних шелковых трусах и теперь, решив, что пора уже принять душ и начать день, стал отворачиваться от окна. Но неожиданно его взгляд привлекло какое-то движение в дальнем конце улицы. Черный «ниссан» спустился с холма, свернул во двор гостиницы, и ошеломленный Филип услышал знакомый скрежет тормозов, когда машина резко затормозила у дверей паба.

Ему ни к чему было смотреть на номер, чтобы понять: это его машина. Вернее, машина, которую он одолжил Джоан. Вот только он не мог понять, что она здесь делает.

Осмотревшись вокруг, Филип решил, что нужно одеться. Он сомневался, что Джоан в такую рань решила нанести визит владельцу гостиницы, и совсем не хотел, чтобы его снова застали без рубашки.

Но Филип только успел вытащить майку из рюкзака, когда в дверь робко постучали. Решив, что ему нечего стыдиться, он поспешил открыть.

Как он и ожидал, на пороге стояла Джоан, и румянец на ее щеках стал еще ярче, когда она заметила, что грудь и ноги мужа обнажены.

– О, – едва ли не разочарованно протянула она, – ты уже встал.

Филип склонил голову набок.

– А ты на это не рассчитывала? – спросил он, а затем разглядел то, что она сжимала в руке. Пачку банкнот, которую он оставил на столе, уходя вчера вечером. Неужели Джоан собиралась подсунуть деньги ему под дверь? – Ты надеялась на то, что я еще сплю?

Джоан вздохнула и протянула ему пачку.

– Не имеет значения, – натянуто произнесла она. – Это, кажется, твое. – И попыталась всунуть ему в руку деньги, но безуспешно. – Пожалуйста, возьми их.

Филип отрицательно мотнул головой.

– Нет. Я оставил их тебе.

– Да, я понимаю. – Джоан на миг поджала губы. – Но, что бы ты обо мне ни думал, я никогда не была содержанкой и не собираюсь ею становиться. Да, конечно, ты помогаешь нам сейчас – во всяком случае, моей матери, – однако это не имеет никакого отношения ко мне. Денег, которые ты даешь на Криса, вполне достаточно.

Филип начинал злиться.

– Я даю деньги тебе, а не Крису, – сердито произнес он. – И ты это знаешь.

– Все равно. – Джоан помахала банкнотами перед его лицом. – В любом случае, я их не возьму.

Филип на мгновение стиснул зубы.

– Может, мы поговорим об этом, когда ты войдешь? – сказал он, почувствовав, как из коридора потянуло холодом, и сообразив, что их может услышать кто угодно. – Если только ты не хочешь, чтобы вся деревня узнала о наших делах.

Джоан покачала головой.

– Просто возьми эти деньги, – устало произнесла она, и Филип понял, что она измучена не меньше его.

Как и он, Джоан, видимо, не сомкнула ночью глаз, и на ней по-прежнему были тот же голубой свитер и черные брюки, что и накануне вечером. То, что цвет свитера удивительно подходит к ее глазам, он тоже отметил накануне. Но теперь эти глаза были мрачными и встревоженными, и Филип снова не мог не почувствовать своей ответственности за нее.

Филип протянул руку. Он заранее знал, что Джоан неверно истолкует его жест, решив, что он соглашается взять деньги. Но вместо этого он схватил ее за запястье и дернул на себя. Потеряв равновесие, Джоан споткнулась о порог и упала бы, если бы Филип не подхватил ее.

Это было ошибкой. И какой ошибкой! – думал Филип, глядя в испуганные синие глаза и чувствуя, как бешено пульсирует кровь в жилах. Он захлопнул дверь, толкнув ее плечом, и попытался взять себя в руки, но одно лишь то, что Джоан так близко, вызывало в нем нестерпимое желание.

Ее тело было таким мягким, таким женственным, что его собственное в ответ переполнилось невыразимыми ощущениями, а душа – эмоциями. Рука Филипа привычно легла на изгиб ее бедра и привлекла к себе, к свидетельству своей мужественности, своего желания.

– Пожалуйста… не надо, – задыхаясь, произнесла Джоан, но Филип едва ли услышал ее.

Он оказался во власти инстинктов, древних, как само время, и неукротимое желание приникнуть к этим чувственным губам и ощутить языком язык Джоан охватило его. Он знал, каково это на вкус, какое головокружительное чувство рождает исследование этих влажных глубин. Воспоминаниям невозможно было противиться, от них нельзя было отмахнуться.

Свободной рукой обхватив ее шею сзади, Филип обвел большим пальцем контур ее губ. Потемневшими от предвкушения глазами он видел, что Джоан полна решимости сопротивляться, но здравый смысл, казалось, покинул его, как и всякая сдержанность.

Ее волосы свободно падали на плечи, и Филип зарылся пальцами в их черный мягкий шелк.

– Ты хочешь этого, – низким голосом произнес он. – Хочешь так же, как и я. Поэтому ты и пришла сюда. Потому что знала, что это случится.

– Ты с ума сошел…

– Неужели? – Филип теснее прижал ее к себе, чувствуя, как возбуждение становится нестерпимым. – Почему ты не признаешь очевидного? Или это слишком задевает твои чувства?

– Я только принесла деньги, – упорствовала Джоан, поднимая руки, словно бы с намерением оттолкнуть его. Но, казалось, против собственной воли ее ладони легли на покрытую шелковистой порослью грудь мужа, и банкноты незамеченными упали к ее ногам.

– Забудь о деньгах, – выдохнул Филип в ответ на протестующий возглас Джоан, когда он легонько прихватил губами ее шею.

Лихорадочно дрожащими пальцами она нашла его твердые соски, и это прикосновение заставило его содрогнуться. Ее запах кружил ему голову, и Филип, просунув одну ногу между ногами Джоан, нашел ее рот, и мягкие губы приоткрылись ему навстречу. Филип издал мучительный вздох. Он хотел ее. Нет, какое там хотел! Она была необходима ему, как воздух, как солнечный свет. И – помоги ему Бог – он намерен был получить ее.

Под тонким Голубым свитером ее сердце, билось часто и сильно, и, приподняв его край, Филип ощутил, что ее кожа так же влажна, как и его. Из-за влаги и шершавости свитера соски ее грудей затвердели, и Филип понял, что в спешке она забыла надеть лифчик.

У Джоан раньше были маленькие груди, но материнство, очевидно, увеличило их. Приняв на ладони их вес, Филип вздрогнул. Воспоминание о материнстве обожгло его, но непередаваемое удовольствие снова прикасаться к ней, ласкать ее, заставило тут же забыть об этом.

Все равно это только секс, с жаром убеждал он себя, жадно скользя губами вниз по ее шее. Джоан, с ее-то опытом, несомненно, должна это понимать…

И все же, после того как он, преодолев ее сопротивление, стянул через голову свитер, его руки стали действовать мягче, нежнее. Филип ласкал ее груди, живот, изящный изгиб талии с все большей осторожной настойчивостью. Он сжимал ее соски большим и указательным пальцами, наслаждаясь тем, как она вздрагивает от этих прикосновений. И когда Филип снова вернулся к ее губам, ответ Джоан был именно таким горячим и неистовым, на какой он и рассчитывал.

Ее язык встретился теперь с его языком, сплелся с ним, и наконец, обхватив губами, она втянула его к себе в рот. Обычная сдержанность покинула Джоан, она безрассудно предалась страсти.

Филип понял, что не может больше сдерживаться. Он хотел оказаться внутри нее. Хотел зарыться в ее тепло, мягкость, хотел почувствовать, как она принимает его, хотел довести ее до высшей точки и вместе с ней испытать оргазм…

Не отрывая от нее своих губ, он подвел ее к кровати и ощутил радость, когда Джоан вместе с ним опустилась на нее. Но она продолжала сидеть, и Филип, оставив ее губы, склонил голову и легонько сжал зубами розовый сосок.

Стон, который издала при этом Джоан, поощрил его к дальнейшему, и, уложив ее на смятые простыни, он накрыл ее своим телом. Теперь ее действиями управлял не разум, а чувства, и в затуманившихся синих глазах Филип видел ту же сексуальную одержимость, которая владела и им. Ему доставляло огромное удовольствие расстегивать ее брюки, а затем его рука скользнула под кружевные трусики.

Они были влажными. И когда Филип коснулся мягких складок плоти, он понял, что ее потребность в нем так же сильна, как и его в ней. Она изогнулась под ним и развела ноги, чтобы предоставить ему большую свободу действий, когда же он убрал руку, издала протестующий возглас.

– Не беспокойся, я никуда не собираюсь, – хрипло сказал Филип, отстраняясь, чтобы стянуть плотно обтягивающие брюки с ее ног. За ними последовали трусики, после чего Филип быстро стащил свои. Теперь их ничто не разделяло.

Он глубоко втянул в себя воздух, когда Джоан прикоснулась к его возбужденной плоти. Лаская ее, она стремилась показать ему, что помнит о его желаниях так же, как и о своих.

– Полегче, – хрипло выдохнул Филип.

Но Джоан не слушала его, и Филип понял, что больше не в силах сдерживаться и длить эту муку предвкушения.

– Остановись, – простонал он и, снова уложив Джоан на простыни, лег сверху. Затем, разведя ее ноги, одним коротким плавным движением проник в нее, испытав удовлетворение, о котором мечтал с той минуты, как впервые оказался в квартире Джоан в Бирмингеме.

Это было почти как заниматься любовью с девственницей. И если бы у него были сомнения в том, что все эти годы она вела целомудренный образ жизни, они отпали бы при том захлебывающемся звуке, который издала Джоан, когда он преодолевал сопротивление ее плоти.

– Тебе больно? – хрипло спросил он, на мгновение забыв о своем желании, но Джоан снова всхлипнула и покачала головой.

– Нет, нет! – воскликнула она.

Это убедило Филипа, и со стоном удовлетворения он продолжил начатое…

Удовольствие было небывалой силы. Но слишком коротким. Ему хотелось бы длить и длить его, находя все новые и новые неизведанные нюансы их взаимной страсти, но собственное тело предавало его. Малейшее движение заставляло его задыхаться, и он чувствовал, что еще мгновение – и все будет кончено.

Филип понимал, что должен остановиться, что здравый смысл требует, чтобы он защитил Джоан от себя самой. Но он понимал также, что не в состоянии этого сделать. Ничто не способно сравниться с этим, думал он, когда бес внутри него восторжествовал. Он хотел ее, хотел пролить в нее свое семя. И если это грех, то так тому и быть. Он готов искупить его как мужчина.

И, едва почувствовав приближение развязки, Филип ощутил, как сжались ее мышцы. Она изогнулась, ногти впились ему в плечи, ноги крепко обхватили его талию. Но последней каплей оказались короткие, отрывистые звуки, которые издавала Джоан. Боже правый, она готова пройти с ним весь этот путь до конца!

Это был предел его мечтаний. Содрогнувшись в сладкой муке, Филип понял, что пропал безвозвратно. И все-таки ни на мгновение не пожалел о случившемся. Подняв голову, он с жаром сказал себе: она моя – моя любовница, моя женщина! Его губы горько изогнулись. Единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Глаза Джоан были закрыты, и он пожалел об этом. Ему хотелось, чтобы она увидела, что он чувствует, разделила с ним то откровение, которое снизошло на него. Но Джоан, казалось, заснула, и он не смел потревожить ее. Тени под ее глазами свидетельствовали о том, как измучили ее последние переживания.

А как же Крис? – напомнила Филипу проснувшаяся совесть, когда, опершись локтем на подушку, он любовался Джоан. Существует ли возможность, что я действительно отец этого ребенка? – подумал он. И хочу ли я знать ответ на этот вопрос? Не будет ли проще признать, что ребенок – часть Джоан? И что я люблю Криса независимо от того, кто его отец?