В кафе было сухо и тепло, мягкими волнами накатывалась приглушенная музыка. Было светло, однако свет не резал глаза. Сковали туда-сюда официанты, деловито, но без спешки и суеты. Только начинало смеркаться, а уютные лампы в нишах вдоль стен и на четырехугольных колоннах уже горели, и в тот момент, когда они вошли, вспыхнули и большие хрустальные люстры, свисавшие с потолка на длинных красных шнурах. Кругом зеркала, диваны в нишах мерцают темно-красной обивкой. Сидеть на этих полукруглых скамеечках-диванах одно удовольствие — мягко и удобно.

Они выбрали нишу неподалеку от огромного окна и теперь смотрели на улицу. Светофора на перекрестке отсюда не видно, видно только, как машины сперва останавливаются, потом, постояв некоторое время, дружно трогаются с места, а чуть позднее появляются машины на встречной полосе, набирая ход по сигналу все того же светофора; а еще время от времени медленно проплывают высокие желтые вагоны трамвая, и раскрываются двери, и люди протискиваются на площадку; а еще видно пешеходов, что темной густой массой скапливаются на краю тротуара, а потом, как по команде, идут дальше. Улица, машины, люди — все было мокрым от снега, который падал крупными хлопьями, то ровно, то кружась, и тут же начинал таять, и по огромному оконному стеклу ползли мокрые разводы, в которых улица расплывалась и все на ней — люди, предметы, огни — теряло очертания. Им было хорошо здесь, казалось, в этом уютном кафе они навсегда укрыты от жизненных тягот и передряг. И она сказала:

— Все-таки жизнь совсем другая, когда есть деньги.

Подошел официант и разложил на сиденье рядом с ними меню — несколько тетрадок в солидных коричневых папках. Она сказала спутнику:

— Мне хочется что-нибудь такое, что пьют через соломинку.

Спутник ее посмотрел на официанта, и тот назвал на выбор несколько напитков. Все эти названия она слышала впервые и потому снова спросила своего кавалера:

— А содовую с малиновым сиропом через соломинку пьют?

— Конечно, — ответил он и глянул на официанта.

— Одна содовая с малиной, — повторил тот и повернулся к ее кавалеру. Кавалер заказал пиво.

— Или, знаете, нет, — крикнула вдруг она вслед официанту. Тот вернулся к столику. — Пожалуй, я выпью лучше лимонаду.

— Один лимонад, — бесцветно повторил официант и двинулся к стойке.

— Эти официанты иной раз так смотрят, жуть берет, — сказала она.

— Просто ты не в настроении, вот и все, — возразил он.

— Да, — согласилась она. — Может, и так.

— Думаю, нам не придется об этом жалеть.

— Нет, что ты, конечно, нет. — И немного погодя она добавила: — Ты до того ловко все сделал — я горжусь тобой прямо не знаю как.

— Да ну, все было не так уж страшно.

— А я все-таки здорово волновалась.

— И напрасно. Тебе вообще нельзя волноваться. А тем более из-за этих. Они такие богачи, даже не заметят.

— А вдруг кто-нибудь уже обнаружил?

— Они до Нового года не вернутся, — сказал он. — А до тех пор никого в доме не будет. Пока они не вернутся, никто ничего не обнаружит.

Официант поставил на столик два небольших подноса с напитками. Когда он отошел, она сказала:

— Да, нам правда незачем волноваться.

— Ясное дело, незачем. Особенно тебе, в твоем положении.

Она потянула через соломинку лимонад, глядя, как опускается уровень жидкости в бокале.

— Знаешь, — проговорила она, — я совершенно не представляю, как ты это сделал. Неужели совсем не боялся? И даже сердце не билось?

— Нет, ну разве что самую малость.

— Правда нет?

— Правда. Только скучно было целый день там торчать. Я туда ночью пошел, весь день работал, а следующей ночью вернулся. С таким сейфом знаешь сколько работы? Но тут мне специальность здорово помогла. К нам в фирму тоже как-то раз сейф привезли: ключ потеряли, ну и, понятно, к нам. Вот тогда я и разобрался, что к чему.

— Видишь, как хорошо, что ты не столяр или там парикмахер какой-нибудь. Знаешь, если б ты был парикмахером, ты бы мне вообще, наверно, не нравился. То есть, может, и нравился бы, но не так.

Он отхлебнул пива.

— Одно было противно: что целый день в перчатках.

— Это из-за этих, из-за отпечатков?

— Ага.

— И сердце правда не билось?

— Правда нет.

— У тебя оно что, вообще никогда не стучит?

— Редко.

— А когда стучит?

— Я ж говорю, редко. Но вот когда мы у того доктора были — тогда стучало. В трамвае еще не очень, но когда по лестнице шли, уже тарахтело вовсю. Ну а когда я в приемной остался, совсем худо было. Кругом никого, тихо, как в морге. Я ведь думал, что он сразу все сделает. — Он допил пиво и сказал: — Хорошо, что у нас не оказалось тогда этой тыщи шиллингов.

Она снова потянула лимонад через соломинку и, не отрывая глаз от бокала и не выпуская соломинку изо рта, сказала:

— Но теперь у нас есть деньги.

Он тоже отвел глаза.

— Ты бы поела, а? Пирожного хочешь?

— Не знаю. Может, мне нельзя пирожное.

— Тогда, может, чего-нибудь кисленького?

— Да нет вроде.

— А сосиску с горчицей?

— Знаешь, я бы съела кусочек торта.

Он подозвал официанта и заказал порцию торта.

— Если можно, лимонного, — добавила она.

Тревожно всматриваясь в ее лицо, он думал: «И чего это она кислого не хочет? В ее положении всех на кислое тянет». Немного погодя он сказал:

— Теперь об этом и думать нечего. Вопроса нет.

Она подняла на него глаза и робко улыбнулась:

— Странно. А ведь сперва мы совсем не хотели.

В кафе появился старичок, он продавал газеты.

На шляпе и на плечах у него налип снег, который здесь, в тепле, быстро таял. Когда он подошел к их столику, мужчина купил у него газету. Сдачу брать не стал. Старичок поблагодарил и шмыгнул к следующему столику. Негромко, но укоризненно она заметила:

— Здесь же и так полно газет.

— В трамвае будет что почитать, — объяснил он.

Она сказала:

— Знаешь, эти деньги — их надо экономить.

— А мы и будем экономить. Но скупердяйничать не станем.

— Нет, скупердяйничать мы не станем, но экономить надо.

— Ладно, — согласился он, — как-нибудь разберемся.

Когда официант принес торт, он заказал коньяк.

— Маленькую рюмку или большую? — спросил официант.

Подумав немного, он сказал:

— Маленькую, — и, поглядев на спутницу, увидел, что той приятно. — А если за мной придут, скажешь, что ничего не знала. Обещай мне.

Она испуганно вскинула глаза.

— Но мы же договорились: нам незачем волноваться.

— Конечно, незачем, — успокоил он. — Это я так, на всякий случай.

— Нет уж, — твердо сказала она. — Волноваться действительно незачем. И я правда не думаю, что мы об этом пожалеем.

— Не пожалеем, — согласился он. — Ведь теперь нам обоим здорово этого хочется.

Она собралась еще что-то сказать, он видел это по губам, но тут официант принес коньяк, и она промолчала. Только когда официант удалился, она договорила. И сказала вот что:

— Знаешь, я держу торт во рту, а он так и тает, медленно-медленно.

Он засмеялся:

— И я тоже коньяк не сразу глотаю, он так всего вкуснее.

— Ой, вот здорово, — засмеялась она в ответ. — Разные вещи, а удовольствие одинаковое.

Она доела торт, запивая его время от времени лимонадом. Когда бокал опустел, послышалось тихое бульканье.

— Все-таки это замечательно — пить через соломинку, — вздохнула она.

Он подозвал официанта и расплатился, оставив на подносе немного мелочи.

— Знаешь, — сказал он, вставая, — когда есть деньги, сразу чувствуешь себя человеком. В этом все дело.

В гардеробе они оделись и вышли на улицу. Снегопад тем временем поутих.