1

Впервые она обратила на него внимание в летнем кафе, да и то лишь потому, что лицо его показалось ей знакомым, точно она уже много раз его видела, но не замечала этого красивого, несколько угловатого молодого человека в мышино-сером «фольксвагене». Вот черт — она даже беззастенчиво прищелкнула пальцами, — этот мальчик ей нравится. Припарковался он довольно далеко от ее машины и теперь сидел, углубившись в чтение, за столиком в другом конце просторной террасы. Она повертела приготовленную монетку, потом подбросила ее вверх и на лету поймала. Вот незадача: ей уже почти сорок, а она все еще не знает, как это делается… Закинула ногу на ногу, принялась бездумно листать журнал — словом, изобразила одиночество прямо как в пошлейших сентиментальных фильмах. Машина в полном порядке, и она понятия не имеет, как подстроить неисправность. Мужчины моложе ее всегда казались ей туповатыми: слишком много гонору, а было бы из-за чего — пообтерлись малость и уже считают это опытом. Но так было раньше; с годами она научилась смотреть иначе, исподволь открыв для себя прелести застенчивости.

Она подозвала официантку:

— Телефонную книгу, пожалуйста.

Соблазнить, но так, чтобы соблазнили тебя…

Молодой человек смотрел теперь в ее сторону, скользнул по ней взглядом, как раз когда она листала телефонную книгу. Номер она, конечно, помнила наизусть. Она вошла в кабинку, набрала номер и сказала:

— Не сегодня. Потом объясню. — Следующую свою фразу она услышала уже как бы со стороны. — Мне самой ужасно жаль.

У нее упало сердце, когда она заметила, что столик в дальнем конце террасы пуст. Медленно, как потерянная, прошла она к своему столику и тяжело опустилась на плетеный стул, но в этот момент увидела молодого человека — он выходил из кафе. Дрожащими руками она выхватила из сумочки ключи и — не через зал, а прямо с террасы — устремилась к стоянке, села в машину, завела мотор, переключила рычаг скоростей и стала испуганно вслушиваться. Когда молодой человек появился из-за угла, она изобразила полную беспомощность, нервно передернув плечами. Но он, не глядя по сторонам, в задумчивости прошел мимо. А, была не была, ей уже на все наплевать.

— Ах, простите…

— Да? — Это «да?» прозвучало как: «Вы ко мне?» Но потом, спохватившись, он очень вежливо добавил: — Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она залепетала, не слишком заботясь о словах:

— Ах, если бы вы… Наверно, я просто истеричка, но, когда я даю газ, знаете, я правда в этом совсем ничего не смыслю, но… секунду, я только сяду… — Она села за руль, выжала акселератор и теперь, приоткрыв дверцу, силилась перекричать рев мотора: — Нет, сейчас ничего! А вот опять! Слышите теперь? — Она вылезла из машины, не выключив мотор. — Я просто очень боюсь, вдруг что случится, особенно, знаете, на перекрестке…

Он с видом знатока покивал головой, потом деловито обошел вокруг машины и глубокомысленно изрек:

— Это не выхлоп.

Робко, несмело она попросила:

— Вот если бы вы проехали со мной, совсем немного, метров двести — триста… — А сама уже пересаживалась на соседнее сиденье. — Понимаете, за рулем вы сразу заметите, если что-нибудь барахлит…

Прежде чем тронуться, он по очереди включил все скорости, проверив коробку передач. Потом, уже на выезде со стоянки, заметил:

— Эти двойные карбюраторы всем хороши, но очень уж капризные.

Она смущенно потупилась:

— Вы из-за меня теряете время.

Он возразил:

— Что вы, напротив. — И добавил: — Движок в порядке. Ровно работает, бесшумно. Только на больших оборотах его и слышно, вот сейчас, когда вторую скорость включаю. — Он выжал газ. — Фердинанд Порше говорил: «Мотор должен петь». — Он повернул, машина плавно въехала на стоянку. — Только не дергать. И не бойтесь ездить быстро, такой мотор скорость любит. Конечно, когда разогреется как следует. — Дверцы захлопнулись. Они вместе обогнули дом и через зал вернулись на террасу. — А разогревается он по-настоящему километров через десять. Сколько он у вас набегал?

— Господи, вы меня переоцениваете! — Она засмеялась. — В автомобилях я понимаю еще меньше, чем другие женщины, совсем дурочка.

Тут она, пожалуй, хватила через край, не сильно, но все-таки: теперь он старался убедить ее в обратном. Они пили кофе-гляссе. Она спросила:

— Что вы читаете? Роман?

Он перевернул названием вверх большую, в бумажном переплете книгу:

— Какой там роман. Учебник. Церковное право.

— Так вы студент?

— Студент. — В его ответе прозвучало облегчение.

2

Сперва он совсем не знал, как быть: думал, его раскусили. Правда, вскоре он понял, что она действительно из-за машины нервничает, но ему-то от этого не легче. А что было делать? Не пройдешь же мимо, когда дама просит помочь. А на спешку сослаться — и невежливо, и подозрительно. Что ж, по крайней мере он теперь поближе разглядел — потрясная, кстати, женщина: хоть в блузке и в юбке, а все равно что раздетая. Если уж такой от мужа не бегать — кому тогда бегать? Он готов поклясться, что уголком глаза успел увидеть даже край чулка, когда она слишком резво выскакивала из машины. Что ж, зато теперь он сможет ее незаметно выспросить. Глядишь, и проболтается ненароком. Она сказала:

— У вас я бы охотно поучилась водить машину. — Он не сразу понял, что она это серьезно, но она добавила: — Нет, правда, я бы очень хотела увидеться с вами снова. Знаете, — тут ее голос зазвучал томно, — так редко встречаются люди, с которыми приятно просто поговорить. Обычно ведь как? Звонишь, договариваешься о встрече, опаздываешь, естественно, тут же надо куда-то бежать, потому что в другом месте уже ждут, дело есть дело, сами знаете. А жизнь течет, утекает, как… — Она умолкла, задумчиво поигрывая серебряной цепочкой, мерцавшей в вырезе блузки на фоне загорелой кожи. — Жизнь — в лучшем случае теннис, — неожиданно заключила она и принялась говорить о муже, не плохо, но и не хорошо, просто так.

Что же, ведь получилось удачно, лучше и не придумаешь. Домой он ехал довольный, предвкушая скорый успех и солидный гонорар.

3

Она выехала одновременно с ним, сперва ехала следом, потом, не включая мигалку, резко свернула направо, потом еще раз направо, немного проехала назад, взгляд в зеркальце — хвоста нет. Позвонила:

— Теперь, пожалуй, можно.

С ним ей это нравилось больше. Удобней было и как-то проще все получалось: раздеться, одеться, и в промежутке между раздеванием и одеванием тоже. Проще и веселей: оба знали, чего друг от друга ждать. Как в ресторане: сперва изучали меню, водили пальцем по списку блюд, выбирали, пробовали, вкушали, потом обменивались впечатлениями. И ей это нравилось, хотя после, когда она вспоминала, удовольствия было, пожалуй, не больше, чем при воспоминании о вкусном ужине.

Вот о чем она думала сейчас, в кабинке возле лесного бассейна, медленно расстегивая платье, потом лениво сбрасывая белье. Молодой человек уже поджидал ее. Оба прыгнули в воду. Вынырнув, он тут же засунул палец в ухо и склонил голову набок, пытаясь вытряхнуть воду. После, уже на берегу, она невольно улыбнулась: у каждого свое полотенце, почему-то это напомнило ей о раздельных кроватях. Обсохнув на солнце, она принялась натирать кожу кремом — ноги, руки, живот, лицо. Потом протянула флакончик ему:

— Спину, пожалуйста. — Почувствовав на коже прохладную жидкость, сказала: — Только массируйте как следует, прямо что есть сил.

Сидеть ей было неудобно, купальник в нескольких местах врезался в кожу, тогда она легла и расстегнула бюстгальтер. Он добросовестно растер всю спину, но бока массировать не стал. Сказал ей:

— Вы водите как богиня. С вами даже не замечаешь, что в машине сидишь. Нет, правда.

Она снова застегнулась, встала, поправила бюстгальтер. Он рассказывал что-то о своем «фольксвагене», она, склонившись над ним, втирала крем в его спину, плечи, бока, с наслаждением ощущая пружинистую гибкость его ребер под нажимом ладоней. И старалась вообразить, как он будет дрожать в ее объятиях.

4

Ночью, засыпая, он тщетно пытался вспомнить, как все произошло. Видел только платье, раскрывшееся, как раковина, снова ощущал под пальцами то обнаженное тело, то белье и себя, всего в поту, в этом жарком, пыхтящем, трепетном месиве белья и плоти. Еще видел ее в бикини: трусики, врезавшиеся в тело, и белую полоску на спине. Он и опомниться не успел, как очутился с ней в пустой квартире. («Друзья. Они сейчас в отпуске».) Черный диван, два черных кресла, журнальный столик со стеклянной крышкой, тут же рядом двуспальная кровать, явно смятая. Что-то об Испании, обрывки фраз («приедут только в конце августа»), дальше полный провал. А после, когда они пили виски, очень сильно разбавленное содовой и льдом, она, сидя на кушетке, еще в расстегнутом платье, тихо произнесла:

— Как странно.

И не договорила — что. А он не решился спросить. И самолично явиться с докладом тоже не решился. Позвонил:

— Иду по следу. Но пока ничего. Где чашку кофе выпьет, где у витрины остановится — ерунда в общем.

— Мы скоро опять увидимся, друг мой.

В следующий раз он сперва помог ей раздеться, а виски разбавлял по своему вкусу. Она призналась:

— Жалко было отдавать вас первой попавшейся дурехе. — И снова: — Странно! — А потом вдруг: — Не подумайте, я никогда ничего такого не делала. Да и не сделаю ни с кем больше. Но вы, мой друг, вы словно из другого мира, и я сама, когда бываю с вами, тоже будто живу в другом измерении. — Прошептав это признание, она неожиданно громко выпалила: — А он, клянусь, при малейшем подозрении наймет детектива. Чудовищный ревнивец! — И почти умоляюще добавила: — Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я так осторожна. Все-таки шестнадцать лет брака, и я не хочу неприятностей.

5

Он давал ей все, чего она желала, а главное, позволял изливать на него нежность. Она была ему почти мамой — бери что хочешь. Если бы еще не эти его расспросы: единственный ли он, и все такое. Правда, не впрямую, а осторожно, даже деликатно, почти вскользь. И все же очень настойчиво. Значит, все-таки ревность. Когда-нибудь придется с ним проститься (даже, может быть, дать ему отставку — но сперва он должен научиться не робеть в ее объятиях). Но, конечно, нельзя допустить, чтобы он ушел обиженный, уязвленный. И она позвонила другому:

— Послушай, любимый. Нам придется быть осмотрительней. Муж стал такой странный. Мне кажется, он подозревает. Прошу тебя, в то кафе больше не приезжай. А уж на квартиру тем более, во всяком случае пока. Позвони, когда жены не будет дома. Или, на худой конец, поедем куда-нибудь за город.

И, отправляясь к нему, она всегда очень внимательно смотрела по сторонам: нет ли поблизости серого «фольксвагена». Однажды она заметила его в зеркальце, но вовремя сумела оторваться. Впрочем, свидание было испорчено, она довольно быстро и сухо распрощалась, сославшись на нездоровье. Собственно, она никого не любила: ни мужа, ни любовника, но этот мальчик был ей приятен, даже больше — почти дорог.

6

Задача у него была простая и ясная: установить, имеет ли указанная особа с данным господином… имя, возраст, профессия, привычки, любимое кафе, фотография анфас, в профиль, в автомобиле — марка, тип и, само собой, номер. Именно такую работу ему предложил студенческий союз. Другого приработка не было. Он следовал за ней неотступно — в автомобиле, в самые часы пик, и в тишине сонных пригородных вилл, и пешком, вдоль бесконечного ряда витрин. Часами терпеливо торчал под дождем напротив ее дома. И ничего, никаких улик. В конце концов, он ведь будущий адвокат, если бы было что-то существенное, он бы не пропустил. Ну а то, что там было в квартире, и кофе иногда, и бассейн пару раз, — так это его личное дело, к работе это не имеет отношения. Да что там — он, пожалуй, даже переусердствовал: расспрашивал ее и после виски, и в постели. Ну не то чтобы прямо расспрашивал, но по крайней мере выслушивал. Только супружеской изменой там и не пахло.

7

Скандал был жуткий.

— С этим хлюпиком! Обманывать меня! Даже в нашем кафе! Нет, благодарю, мне не нужно никаких объяснений. Достаточно того, что я целыми днями за вами ездил. Но верх наглости — все это в квартире, которая, извините на минуточку, пока что принадлежит мне. Ты понимаешь или нет — мне!

— Вот ключи. — Это все, что она ответила. Он швырнул ключи на стеклянный столик. Она только улыбнулась. — Ну конечно, это же твой столик.

— Черт подери, да кем ты меня считаешь, чтобы…

Она ответила:

— Ты мужчина в расцвете лет, женат, дети в интернате, достаточно состоятелен, чтобы разыгрывать из себя кавалера.

Состоятелен был не он, а его жена. Так что она была совершенно уверена — этот ничего не скажет ее мужу.