Твит, всколыхнувший выборы 2016 года, появился в 7:26 утра по стандартному восточному времени 22 июля. Была пятница накануне национальной конвенции демократов, и делегаты со всей страны направлялись в Филадельфию, чтобы назвать Хиллари Клинтон кандидатом в президенты. «Вы готовы избрать Хиллари? — вопрошал твит Джулиана Ассанжа. — Сегодня мы начинаем выпускать наш сериал — 20 тысяч писем с самой вершины Национального комитета Демократической партии».
Неделями люди в Демократической партии с волнением ждали, что хакеры, взломавшие сеть DNC, станут делать с украденными документами. Предполагаемый русский хакер Guccifer 2.0 уже размещал кое-какие документы DNC, но они не нанесли заметного ущерба. Но Guccifer 2.0 оставил грозное предупреждение: он утверждал, что передал «основную часть бумаг — тысячи файлов и писем» в руки WikiLeaks. А теперь Ассанж и WikiLeaks доказывали, что Guccifer 2.0 не солгал. Через два часа после появления твита они разместили коллекцию украденных писем DNC. Это был крупнейший в истории слив политических документов.
Если изначальной целью российских операций в информационной войне, как то было указано в доктрине Герасимова, было распространение смуты и последующее использование раскола в рядах противника, то вброс WikiLeaks справился с этой задачей как нельзя лучше. С момента, когда WikiLeaks опубликовала документы DNC, стало ясно, что этот вброс приведет в ярость сторонников Берни Сандерса — и спровоцирует бунт во время конвенции демократов. Многие письма говорили о том, что высшее руководство DNC благоволит к Клинтон, исподтишка высмеивая Сандерса и обмениваясь идеями по подрыву кампании сенатора от Вермонта.
В одном из писем Вассерман-Шульц говорила о Джеффе Уивере, руководителе избирательного штаба Сандерса, как о «проклятом вруне». В другом она отреагировала на клятвенное обещание Уивера продолжать кампанию Сандерса вплоть до конвенции словами «он — ЗАДНИЦА».
Одна исключительно неудобная цепочка писем начиналась с письма Брэда Маршалла, старшего финансиста DNC, который предлагал новую линию нападения — религиозные убеждения Сандерса или отсутствие таковых. Маршалл писал: «Можем ли мы как-нибудь расспросить его о его верованиях? Верит ли он в Бога? Он как-то все время уклонялся или говорил о еврейском наследии. А мне кажется, он атеист… Мои друзья-баптисты с юга сумеют понять огромную разницу между евреем и атеистом». Маршалл предлагал откровенно грязный ход. В потоке писем Дэйси, исполнительный директор, ответила: «АМИНЬ». (Впоследствии Дэйси говорила: «Я выбрала неверное слово, я сожалею. Я просто пыталась завершить разговор».) 21 мая 2016 года в письме к Луису Миранде, директору комитета по коммуникациям, Марк Постенбах, его заместитель, предложил вбросить политическим репортерам историю: «Не знаю, есть ли у Берни хорошая легенда, если мы предложим историю о том, что у Берни никогда не было настоящей повестки, что вся его кампания — сплошной бардак».
Доказательств того, что DNC когда-либо развивала эти идеи, не существовало. Но это не было важно. К моменту, когда делегаты Сандерса прибыли в Филадельфию, они уже были вне себя. «Это было как удар под дых», — вспоминал Роберт Бекер, администратор мероприятий на конвенции от кампании Сандерса. «Важен был смысл и тон этих писем. Ведь это не чириканье и трескотня волонтеров. Это были лидеры партии. Я был в прямом смысле слова оскорблен. Позволить им высмеивать кампанию Берни? Это было все равно что…Что, черт возьми, вы, парни, создали за последний год?»
А Трамп был более чем счастлив подлить масла в огонь. «Утечка переписки DNC демонстрирует планы по уничтожению Берни Сандерса, — написал он в очередном твите. — Насмехаться над его наследием и более того… напрямую от WikiLeaks действительно злобно. НЕЧЕСТНО». В другом твите он с радостью сообщал: «Вброс WikiLeaks сегодня был так неприятен для Сандерса, что он больше не сможет поддерживать ее (Хиллари), если только он не мошенник!»
Все это было менее всего нужно кампании Клинтон в момент, когда она пыталась собрать воедино расколовшуюся партию.
Высшие чины кампании судили-рядили, как ответить, но при этом у них не было ни малейшего сомнения насчет смысла происходившего и виновников случившегося. «Мы рассматривали ситуацию как результат сознательного намерения расколоть партию во время ее главного съезда», — сказал Джейк Салливан, старший советник Клинтон по национальной безопасности. — Мы считали, что нас атакуют русские». А когда Мук, глава избирательного штаба Клинтон, разговаривал с нею о вбросе документов DNС, она сказала, что убеждена — это Путин пытается с ней расквитаться.
Луис Миранда тоже был разъярен. Директор DNC по коммуникациям возвращался в Вашингтон с конвенции в Кливленде, когда WikiLeaks начал выбрасывать в сеть письма Комитета. Личные письма Миранды составляли больше половины размещенного кэша. Львиную долю остального пакета занимали письма команды DNC по сбору средств. Он был главной мишенью, его личное пространство было нарушено, его переписка была предана огласке. (Адвокаты DNC из Perkins Coie считали странным, что хакеры не заинтересовались почтой Дэйси или других членов руководства.)
Во время остановок для отдыха и на кофе Миранда неизбежно сталкивался с репортерами, тоже возвращавшимися с конвенции, и они, конечно же, задавали ему вопросы о его персональной почте. И в какой-то момент Миранда осознал, что многие, если не все письма, разжигавшие ударившую по DNC историю с Сандерсом, были написаны в прошлом мае — уже после того, как в апреле Комитет обнаружил, что русские хакеры взломали его сеть, но до того, как Crowd Strike выставила взломщиков вон в начале июня. Миранда не понимал, почему эксперты по кибербезопасности ждали полтора месяца, чтобы отключить сеть. Для него это выглядело так, как будто бы Комитет и Crowd Strike просто смотрели, пока грабители свободно гуляли туда-сюда по их сети, неделями унося документы: никто не предупредил сотрудников о том, что их переписку не мог украсть только ленивый. А при этом юристы DNC считали, что спасительная помощь от Crowd Strike пришла так быстро, как только это было возможно, и что у начальства DNC не было иного выбора, кроме как держать проникновение в сеть в секрете от собственных сотрудников. Луис никак не мог вразумительно объяснить себе главного: многие из самых дискредитирующих писем в постах WikiLeaks были украдены уже после того, как DNC узнал, что его сеть взломана.
Время, когда были написаны и отправлены письма, было особенно важно для Миранды и его коллег. Именно в мае Сандерс более всего досаждал партийным функционерам. К тому времени Клинтон уже была уверена в своем выдвижении. Им представлялось, что отказ Сандерса отступить и поддержать Клинтон был вздорным эгоизмом тщеславного человека, не заботившегося о единстве партии. Поэтому было вовсе не удивительно, что письма клинтонцев этого периода отражали их разочарованность поведением Сандерса и работников его штаба. Но как раз время отправки писем и ускользнуло от общего внимания в суматохе, вызванной их содержанием.
В штабе Клинтон обсуждали, насколько много команда могла позволить себе, парируя вброс WikiLeaks. Все руководство хотело, чтобы прозвучали слова о русском взломе: к такому выводу пришли Crowd Strike и другие эксперты по кибербезопасности. Но Мук, которого к этому времени юрист кампании Марк Элиас ввел в курс некоторых взрывоопасных сведений из донесений Стила, хотел идти дальше. Он предложил объявить, что русские использовали WikiLeaks как часть заговора по избранию Трампа. «Все свидетельствует о том, что это правда, так чего же еще ждать?» — убеждал Мук своих коллег.
Остальные сомневались и не хотели заходить так далеко. Мук вспоминал: «Никто не хотел выставлять себя сумасшедшим. В это было трудно поверить, это было в стиле Тома Клэнси и на грани фантастики». Помощники Клинтон договорились, что, давая интервью (вот уж этого избежать было невозможно), они могут продолжать говорить о российском вмешательстве в выборы, но ничего не должны говорить о том, что это делалось в интересах Трампа.
Проблема заключалась в том, что пресса не верила ни той ни другой версии. В одно воскресное утро Мук появился в передаче CNN State of the Union. Как только ведущий Джейк Тэппер спросил его о письмах DNC и об отношении партии к Сандерсу на этапе праймериз, Мук обратился к русской теме: «Эксперты говорят нам, что взломали сеть DNC и увели письма русские хакеры, поддерживаемые государством. А другие эксперты сейчас говорят, что русские выложили эти письма в публичный доступ, чтобы помочь Дональду Трампу».
Для руководителя кампании сказано слишком сильно. Но Мук мог привести другие доказательства. Он указал на то, что украинский вопрос на конвенции республиканцев почти не обсуждался, а Трамп заявил о том, что он может и не соблюдать обязательств США по НАТО. «Когда вы сводите все это в единую картину, она получается очень тревожной. Я думаю, избирателям стоит над ней поразмышлять».
Тэппер потребовал от Мука подтверждений: «Каковы доказательства того, что за всем этим стоят русские? Я имею в виду хакерство и время сброса информации на WikiLeaks». Мук вновь сослался на экспертов по кибербезопасности, пришедших к такому заключению. Тэппер возразил: «Но то, что вы сейчас говорите, — это очень, очень серьезное обвинение. Вы фактически утверждаете, что русские взломали сеть Национального комитета, а теперь сливают украденные документы через WikiLeaks, чтобы помочь избрать Дональда Трампа».
По ходу шоу Тэппер повернулся к Трампу-младшему и спросил, что он скажет по поводу обвинений Мука. Сын Трампа накинулся на Мука: «Ну что же, это позволяет увидеть во всей красе их моральные принципы. Я хочу сказать, что они будут утверждать что угодно, лишь бы победить. Вы видите, такое случается вновь и вновь, ложь за ложью… Нет ничего дурного в честной драке, Джейк. Я не против честной драки, но это вранье и попытки внушить людям всю эту чушь, чтобы заработать немного политического капитала, — знаете, это просто не входит ни в какие рамки! Ему должно быть стыдно за себя».
На другом шоу тем же утром подобной линии придерживался и Манафорт. Он настаивал на том, что предположения Мука о русских — «чистой воды оперативная маскировка» со стороны кампании Клинтон. А когда его спросили, существуют ли какие-нибудь связи между Трампом, Манафортом, кампанией и путинским режимом, ответил: «Это абсурд. Для этого, знаете ли, нет никаких оснований».
Однако к тому времени у молодого Трампа и Манафорта были уже все основания, чтобы считать, что русские страстно хотели помочь предвыборной кампании Трампа. Ведь в прошлом месяце эти двое вместе с зятем Трампа Джаредом Кушнером встречались в Трамп-тауэре с делегацией из Москвы, которая, как им было сказано, имела на руках «официальные документы», порочащие Хиллари Клинтон. Кроме того, Манафорт был извещен посредством электронного письма о том, что у Пападопулоса были связи с российскими агентами, которые пытались устроить встречу Путина с Трампом. А у Манафорта был «собственный» русский, с которым он имел дело. Он пытался утихомирить Олега Дерипаску, олигарха-миллиардера, тесно связанного с Путиным; Дерипаска преследовал Манафорта в судебном порядке на Каймановых островах, пытаясь получить отчет о нескольких миллионах долларов, которые они совместно инвестировали в сделку по украинскому телеканалу, оказавшемуся нежизнеспособным. Несколькими неделями назад Манафорт написал своему помощнику по бизнесу в России Константину Килимнику о том, как удержать Дерипаску на безопасном расстоянии: предложить ему инсайдерскую информацию о кампании Трампа. «Если он хочет личных разъяснений — мы можем это устроить», — писал он Килимнику 7 июля.
Материал, сброшенный WikiLeaks, не свидетельствовал о большом заговоре в DNC с целью подорвать положение Сандерса, о котором говорилось в прессе. Но обстановка была так накалена, что понадобилось всего несколько писем, чтобы вокруг заискрило. И очень скоро занялось пламя. Ярость среди сподвижников Сандерса — в «Твиттере», в средствах массовой информации, в холлах отелей в Филадельфии — зашкаливала. Многие требовали увольнения Вассерман-Шульц и других руководителей DNC. Мук и другие помощники Клинтон быстро осознали — и испугались, — что конвенция может захлебнуться этим конфликтом и спровоцированным им хаосом. Для них взломанная почта Комитета представляла угрозу существованию.
В субботу, 23 июля, за два дня до открытия конвенции Мук несколько раз разговаривал с Вассерман-Шульц. Он убеждал ее, что настало время уйти. Еще задолго до истории старшие советники Клинтон были недовольны ее стилем и методами руководства Национальным комитетом. То же самое говорили и чиновники в Белом доме. А теперь кампания Клинтон опасалась, что конвенция взорвется недовольством. Но, как ни подталкивал Мук Вассерман-Шульц к отставке, она сопротивлялась. Она решила сначала поговорить с Обамой. Они поговорили: президент тоже настаивал на отставке. В конце концов Вассерман-Шульц нехотя согласилась и объявила, что уходит с поста. На некоторое время ее пост заняла давний активист Демократической партии Донна Бразил. Вассерман-Шульц стала первой непосредственной жертвой российской информационной войны.
Но отставки Вассерман-Шульц было недостаточно, чтобы утишить шторм. На утренней встрече делегации штата Флорида в понедельник утром делегаты Сандерса освистали Вассерман-Шульц. Протестующие держали плакаты, на которых было написано «ЭЛЕКТРОННАЯ ПОЧТА». Ее пришлось спасать группе офицеров полиции.
Вечером того же дня в просторном танцевальном зале дворца съездов Cандерс произнес зажигательную речь. Пока он говорил на привычные темы — положить конец политике больших денег, возродить средний класс, остановить коррупцию, продолжить революцию, — сторонники приветствовали его одобрительными возгласами. Но когда он заявил, что они должны сплотить усилия, чтобы поумерить «спесь» Трампа, избрав Клинтон, толпа утопила Сандерса в шиканье и скандировании антиклинтоновских кричалок. Делегаты кричали хором: «Не с ней! Не с ней!»
Для Мука и других это означало, что конвенция может провалиться под напором злобных нападок. Они боялись, что сотни делегатов Сандерса, разгневанные преданными огласке письмами DNC, освищут проклинтоновских спикеров во время прайм-тайм-трансляций и даже могут освистать саму Клинтон во время речи о согласии баллотироваться в президенты. Чтобы избежать открытой вражды во время конвенции, кампании Клинтон и Сандерса объединили команды-организаторы. И сотрудники Сандерса бросились убеждать, уговаривать и умасливать своих делегатов, чтобы те не портили мероприятия.
В первую ночь делегаты Сандерса освистали выступавших. Но затем сам Сандерс выступил с мощной речью, утверждая, что лучший способ для его сподвижников продвинуть прогрессивные изменения, которых все так желали, — начать работать на Клинтон, чтобы не дать победить Трампу. И на вторую ночь Сандерс к концу прений призвал своих делегатов выдвинуть Клинтон без голосования — в виде жеста поддержки.
Казалось, что эти действия успокоили разгоряченные умы делегатов Сандерса. Но горечь осталась в них надолго даже после окончания конвенции. Многие продолжали говорить о взломанной почте как доказательстве того, что коррумпированный политический истеблишмент, в отсутствие всякой справедливости, препятствовал их лидеру. Но коронация Клинтон прошла без каких-либо неурядиц.
Кампания Клинтон выжила в первой русской атаке. Но Клинтон и ее советники предполагали, что за первой последуют другие. Они решили: чтобы избежать любой напасти, которая могла появиться из Москвы, нужно было держать вероятную российскую интервенцию в поле зрения. Поэтому однажды после обеда, еще во время конвенции, Дженнифер Палмьери и Джейк Салливан уселись в гольф-кар и поехали по передвижным телевизионным студиям, разместившимся в больших кондиционированных палатках на автомобильных стоянках центра «Уэллс Фарго». Перед ними стояла задача убедить руководителей, редакторов, ведущих — всю телевизионную рать — в том, что нужно уделять больше внимания проблеме российского вмешательства.
Палмьери слыла бывалым политиком, она работала в Белом доме и вот уже два десятилетия поддерживала контакты с политическими репортерами. Она знала каждого из них. Салливан был экспертом по национальной безопасности и в бытность Клинтон госсекретарем служил ее заместителем. Его считали главным переговорщиком, когда Белый дом Обамы добился успеха по иранской ядерной программе.
На CNN они поговорили с руководителем сети вещания Джеффом Зукером и несколькими корреспондентами. На Fox News среди участников разговора был Брэт Байер. На встрече с NBC MSNBC присутствовала группа руководителей и репортеров.
На каждой остановке Салливан и Палмьери говорили о том, что русские тайно атакуют выборы. Они напоминали, что официальные лица разведывательного сообщества (когда микрофоны и камеры уже были выключены — не для того, чтобы уведомить публику) говорили репортерам о том, что атаку на DNC провернула российская разведка.
Парочка перечислила журналистам все прежние связи Трампа с Россией. Они ссылались на изменение платформы республиканцев по Украине. Они подробно останавливались на контактах Манафорта. Салливан приводил примеры активных действий Москвы в прошлом. Русское вмешательство стало вопросом национальной безопасности, настаивали Салливан и Палмьери.
«В ответ мы обычно слышали: „Интересно“, — и они смотрели на нас так, словно мы носили на голове алюминиевые банки вместо шляп», — вспоминал Салливан. Палмьери говорила об этом так: «Реакция была примерно следующей: „Окей, а теперь расскажите нам о письмах“… Успеха мы не добились».
Салливан и Палмьери понимали, что реакция кампании на вброс материалов — «мы не намерены обсуждать содержание украденных материалов, а вместо этого обвиняем русских» — репортеров мало устраивала. Столь же мало это устраивало и делегатов Сандерса, многие из которых, точно так же как журналисты, сконцентрировались на содержании почтовых отправлений, а не на том, откуда они взялись в открытом доступе. «Когда возникла эта тема (о России), — сказала впоследствии Номики Конст, делегат и доверенное лицо кампании Сандерса, — она лишь усилила впечатление, будто никто не хотел брать на себя ответственность. Это было главной чертой кампании Клинтон — не брать на себя ответственности, все время увиливать».
Когда Мук появился на телевидении и заявил, что русские взломали DNC, чтобы создать благоприятные условия для Трампа, официальные лица в Белом доме почувствовали раздражение. Они тоже знали, что известные доказательства подтверждали: за взлом DNC винить следует российскую разведку. Это подтверждали и первоначальные секретные донесения разведывательного сообщества (офицеры разведки между собой называли свое сообщество IC.) Но на этом этапе Обама и его администрация не хотели публично соглашаться с утверждениями лагеря Клинтон, поэтому заявление Мука представляло большую проблему.
Несколькими неделями раньше Белый дом дал IC команду выяснить, кто и что стояло за атакой на DNC и сбросом материалов от имени Guccifer 2.0. Появилось предварительное заключение, которое, однако, не означало наличия твердого официально утвержденного консенсуса в среде IC. Очень часто такого рода проблемы приводили различные разведывательные агентства к несовпадающим заключениям. Или одному и тому же заключению разные службы присваивали разные уровни достоверности. Для того чтобы устранить разногласия, требовалось время и, может быть, больше информации.
Обама испытывал глубокую обеспокоенность по поводу российского вмешательства в президентскую гонку. «Мы очень тревожились, памятуя об истории российского вмешательства в выборы, — вспоминает Макдоноу, глава администрации Обамы. — Белый дом не испытывал иллюзий по поводу отношения Путина к Западу. Нас не удивляло его намерение вмешиваться в выборы по всему миру». За те годы, что Путин провел у власти, начиная с его возвращения на пост в 2012 году, заметил позднее Макдоноу, Белый дом наблюдал, как Россия все больше демонстрировала «склонность выходить за границы дозволенного», когда речь шла о соперничестве с Соединенными Штатами. «Это нас очень беспокоило».
Но Обама не хотел бежать впереди разведки. Он сказал своим помощникам, что Белый дом должен пользоваться подсказками разведывательных служб в решении деликатных политических вопросов. В противном случае администрацию можно будет обвинить в играх с национальной безопасностью за политическое влияние. Каждому было известно, кого поддерживал Обама в президентской гонке. Обама прекрасно осознавал, насколько просто было бы Трампу обвинить Белый дом в использовании (или даже фабрикации) сведений в пользу Клинтон, если бы Трамп захотел зайти в этом споре еще дальше. «Мы не должны высказываться раньше разведки. Нас могли обвинить в подтасовке информации и использовании ее в политических целях — для оказания влияния на результаты выборов», — объяснял потом один из высших чинов Белого дома.
Соответственно, когда Обаму впервые публично спросили о вбросе материалов через WikiLeaks и любой связи этого события с Россией, он попытался помочь Клинтон как только мог — и при этом не поставить от имени правительства Соединенных Штатов печать одобрения на обвинения, выдвинутые кампанией Клинтон: мол, в утечке виноваты русские. Саванна Гатри из NBC News спросила президента, пытались ли русские вмешаться в ход выборов. Обама ответил, что ФБР по-прежнему ведет расследование, и добавил, что «эксперты приписывают атаку русским». А затем продолжил: «Я знаю, что Дональд Трамп неоднократно высказывал свое восхищение Владимиром Путиным». А когда журналисты спросили, пытался ли Путин оказать влияние на предвыборную кампанию 2016 года, он заметил: «Все возможно».
Ответы Обамы уязвили всех в кампании Клинтон. Разве не мог Обама — главный актив кампании Клинтон — рассказать нации о том, что происходит? Если правительство Соединенных Штатов не обвинит русских в атаке и утечке документов, Клинтон и ее помощники окажутся в рискованной ситуации. Тогда их утверждения будут с легкостью отброшены как политический жест отчаяния или безосновательная истерия, а еще хуже — и то, и другое.
Демократы на Капитолийском холме также хотели от Обамы большего. Если русские сделали своей мишенью их кандидата в президенты, избирателей следовало уведомить об этом, полагали они. На третий день конвенции представитель Адам Шифф и сенатор Дайанна Файнштайн, демократы из руководства комитетов по разведке палаты представителей и Сената, отправили Обаме открытое письмо, заявляя: если Москва срежиссировала утечку в WikiLeaks, то «этот эпизод представляет собой беспрецедентную попытку вмешательства во внутреннюю американскую политику, которая требует от Соединенных Штатов незамедлительной реакции». Они просили Обаму рассмотреть вопрос о снятии грифа секретности и предоставлении в публичный доступ разведывательной информации — «оценок, касающихся инцидента, включая любые сведения, которые могли бы пролить свет на возможную мотивацию России к этому беспрецедентному вмешательству в президентскую гонку в Соединенных Штатах».
Их письмо ничего не достигло. Обама и Белый дом не сделали и не сказали ничего, чего не делали или не говорили бы раньше. На следующий день пресс-секретарь Белого дома Джош Эрнест по-прежнему придерживался осторожного сценария: «Я просто не хочу сказать ничего такого, что могло бы быть воспринято как попытка хотя бы незначительного влияния на ход этого расследования (ФБР — взлом сети DNC)… Я признаю, что был проведен анализ, который указывает, что, вероятно, следует винить русских; но ФБР предпочитает на данном этапе не оглашать это заключение (как окончательное)».
В очередной раз сотрудники кампании Клинтон погрузились в отчаяние. С их точки зрения, от Белого дома помощи ждать не следовало.
Примерно в это же время ФБР получило ошарашивающее послание от австралийского правительства: в прошедшем мае в Британии Пападопулос сказал некоему высокопоставленному австралийскому дипломату, что российское правительство имело в своем распоряжении «грязь» на Клинтон. Эта информация казалась пугающей, особенно после утечки документов через WikiLeaks. Она подтолкнула ФБР к более тщательному изучению связей кампании Трампа с русскими.
В распоряжении Бюро уже были первые отчеты Стила с бередящими душу предположениями о тайном сговоре Трампа с Москвой. Поездка Пейджа в начале июля в российскую столицу выглядела подозрительно. Взлом сети DNC — и последовавший за этим вброс информации Guccifer 2.0 и WikiLeaks — при этом и то и другое казалось лишь ширмой для российской разведки, — был еще одним осколком общей картины. Потом был еще Манафорт. Украинское правительство недавно попросило Бюро помочь ему отследить выплаты от Манафорта в адрес пророссийской Партии регионов. А еще ФБР получила от дружественных шпионских служб, включая Нидерланды и Британию, сведения о русском взломе, а также о контактах, связывающих Трампа с людьми в России.
С докладом Пападопулоса в руках Коми и руководимое им Бюро приняли судьбоносное решение: контрразведка открыла следствие по возможным связям между кампанией Трампа и правительством Владимира Путина. Бюро держало это в строжайшей тайне.
Даже когда ФБР уже начало свое расследование, разведывательное сообщество США с трудом осознавало всю чудовищность происходящего. Тот факт, что Россия решилась обнародовать украденные документы — то есть превратить их в оружие, — был эскалацией. Это делало взлом DNC совершенно отличным от того, что случилось в 2008 году, когда китайцы взломали компьютеры кампаний Обамы и Маккейна. Но в верхах разведывательного сообщества не сразу осознали значимость этого события.
На той неделе, когда проходила Национальная конвенция демократов, директор национальной разведки Джеймс Клэппер выступал с речью в Аспене, на Форуме по безопасности — ежегодной конференции, куда съезжались действующие и бывшие высшие чины национальной безопасности со всей страны. К изумлению большинства присутствующих, Клэппер не казался очень озабоченным взломом DNC. Он сказал, что не стоит «гипервентилировать» этот повод. То есть не надо об этом много говорить! А еще он не без сарказма добавил: «Я просто в шоке: кто-то что-то взломал. Ведь такого никогда раньше не случалось». Казалось, что его даже не смущала мысль о попытке русских помешать выборам; он сказал, что «это не сильно отличается от того, что происходило в разгар холодной войны».
Комментарии Клэппера нашли своего слушателя — в Москве. RT, медиаиздание на английском языке, контролируемое российским правительством, подхватило скептицизм Клэппера, опубликовав историю под заголовком «Глава разведки США призывает положить конец истерике по поводу предполагаемой роли России во взломе DNC». «Истерика» была синонимом гипервентиляции. Высший чин разведки США запросто окатил претензии кампании Клинтон холодной водой и помог ведущему пропагандистскому цеху России.
В отличие от Белого дома Трамп с охотой говорил о том, что он думал по поводу обвинений в адрес России. В первый день конвенции демократов Трамп выразил свое мнение по поводу усилий кампании Клинтон представить вброс информации через WikiLeaks как историю о нем и о России. Он сочинил твит: «Новая шутка в городе: Россия устроила утечку катастрофических писем DNC, которые вообще никогда не должны были быть написаны (глупость!), — а все потому, что я нравлюсь Путину». На программе канала АВС This Week он отрицал какие-либо взаимоотношения с Путиным. (Он не упомянул о своих недавних попытках заняться с одобрения путинского правительства строительством высотного здания в Москве.) Трамп сказал также, что его кампания не имеет никакого отношения к смягчению платформы республиканской партии по вопросу вооружения Украины. В передаче Meet the Press Манафорт также отрицал, что кампания имеет какое-либо отношение к борьбе за изменение платформы. Оба лицемерили.
27 июля на пресс-конференции в Дорале, штат Флорида, Трамп сделал одно из самых замечательных заявлений за всю кампанию. Он сказал, что сомневается, что россияне взломали демократов. «Никто не знает, кто это был», — сказал он репортерам. Но если бы это были русские, у него к ним было бы послание по поводу уничтоженных писем Клинтон. «Я бы сказал вам вот что: Россия, если ты слушаешь, я надеюсь, ты смогла бы найти тридцать тысяч недостающих писем. Я думаю, ты будешь здорово вознаграждена нашей прессой».
Многие месяцы медиа и демократы спекулировали на теме вероятных закулисных связей между Трампом и Россией. И Трамп послал Кремлю недвусмысленное послание: он просто пригласил противника-чужестранца взломать его политического оппонента.