В середине февраля 2015 года генерал Александр Бортников, директор ФСБ России, без всякого приглашения появился в Вашингтоне. Не проконсультировавшись с администрацией Обамы, Кремль выбрал Бортникова на роль руководителя российской делегации, прибывшей на саммит по противодействию международному терроризму. Ситуация была сложная. Белый дом планировал встречу как событие высокого уровня, которое заострит внимание на глобальном сотрудничестве с целью воспрепятствовать пропаганде радикального джихада. И присутствие Бортникова вовсе не соответствовало тому, что имел в виду Вашингтон. Семью месяцами ранее Евросоюз включил Бортникова в черные списки за его роль в принятии Кремлем решения относительно Украины. Еврочиновники бледнели от злости и жаловались американцам, что их обманули: им предлагали обменяться программными идеями с человеком, на которого они повесили ярлык парии. «Никто его туда не звал», — сказал Нед Прайс, директор по коммуникациям СНБ.

В самый разгар разборок директор ЦРУ Джон Бреннан сделал необычный ход: он пригласил Бортникова посетить его в штаб-квартире Управления. Как бы ни было трудно видеть руководителя российской секретной службы в Белом доме, многие сотрудники Управления считали еще более невероятным принимать его в ЦРУ.

«Нам следует быть предельно осторожными и осознавать, какой сигнал мы посылаем», — сказал Бреннану Стив Холл, директор Русской службы ЦРУ.

«Да, да. Я все понимаю. Но мы имеем дело со множеством неприятных людей по всему миру», — ответил Бреннан. Он полагал, что поддержать контакт с Бортниковым может быть полезно, ведь генерал был чрезвычайно близок к Путину. Бреннан согласовал приглашение с Белым домом. Он и Обама хотели попрессовать директора ФСБ, чтобы Россия оказала помощь в сирийском кризисе и противодействии терроризму Исламского государства.

Холл, уже общавшийся с Бортниковым, когда работал руководителем службы ЦРУ в Москве несколькими годами раньше, встретил шефа ФСБ на входе в здание ЦРУ и провел его в главный вестибюль, где они встретили Бреннана. Холл не испытывал удовольствия от своей миссии. В офисе Бреннана оба главных шпиона говорили на стандартные темы. Бреннан не смог выжать из Бортникова никаких новых обязательств. Однако Холлу, присутствовавшему при разговоре, казалось, что Бортников чересчур самодоволен. «Я уверен, что он был готов к тому, что люди вроде Стива Холла говорят ему: „Гони этого бандита из своего офиса“, — вспоминал Холл. — Он понял, что уже победил, просто сидя в нашем офисе».

Через полтора года, 4 августа 2016 года, Бреннан разговаривал с Бортниковым по телефону. Это был плановый разговор, они теперь регулярно общались, и главной темой снова была война в Сирии. К этому времени Бреннан уже опустил руки: его просьбы помочь ослабить напряженность в Сирии оставались без внимания. А после того как они закончили разговаривать о Сирии — снова безо всякого прогресса, — Бреннан заговорил о двух других вопросах, которых не было в официальной повестке.

Во-первых, Бреннан поднял вопрос о притеснениях американских дипломатов в России — чрезвычайно деликатный вопрос для Лэнгли, особенно после того как два месяца назад офицер ЦРУ, работавший в Москве под прикрытием, был избит рядом с американским посольством. Непрекращающееся нарушение прав американских дипломатов, сказал Бреннан Бортникову, было «безответственно, опрометчиво, нетерпимо, и это следовало прекратить». И, специально подчеркнул Бреннан, именно собственное ведомство Бортникова — ФСБ — было «более всего повинно в таком возмутительном поведении».

Затем Бреннан перешел к еще более щекотливой теме — российскому вмешательству в американские выборы. Бреннану стало известно, что через несколько месяцев после того, как он принимал Бортникова у себя в ЦРУ, российские хакеры начали свои кибератаки на Национальный комитет Демократической партии. Бреннан заявил: «Мы знаем, что это делаете вы». Он подчеркнул, что американцев возмущают попытки Москвы дестабилизировать выборы и что подобная операция может вызвать ответную реакцию. Бреннан предупредил Бортникова: если Россия будет продолжать эту информационную войну, она дорого заплатит за это. Бреннан не уточнил возможные последствия.

Бортников, как и ожидал Бреннан, отрицал, что Россия как-либо вмешивается в выборы. Он ответил, что Вашингтон по-прежнему делает Москву козлом отпущения за чужие грехи. Бреннан повторил свое предупреждение. Бортников снова сказал, что никакого русского вмешательства не было, но он проинформирует Путина о комментариях Бреннана.

Это было первое из нескольких предостережений, которые администрация Обамы послала Москве. Проблема, насколько жестко следует реагировать на вмешательство русских, вскоре расколет персонал Белого дома, столкнув ведущих аналитиков СНБ по России и киберпроблемам с политическими воротилами внутри администрации.

К концу июля Бреннану стало ясно, что русские замышляют широкомасштабные действия, чтобы помешать нормальному ходу выборов. Он видел разведданные о контактах и взаимодействии между российскими официальными лицами и американцами, работающими на кампанию Трампа. Уже несколько европейских разведок доносило ЦРУ, что русские агенты нашли подход к людям из круга Трампа. Бреннан задавался вопросом, действительно ли кто-либо из лагеря Трампа сотрудничает с Москвой.

Бреннан переговорил с Коми и адмиралом Майком Роджерсом, главой СНБ, и попросил их направить в ЦРУ своих экспертов, чтобы создать в Лэнгли рабочую группу, которая будет отслеживать разведывательные сводки и реконструировать полный объем и характер российской операции. Бреннан вспомнил уроки атаки 11 сентября. «Аль-Каида» смогла провести эту операцию частично потому, что разведслужбы США не поделились со всем разведывательным сообществом доступными материалами. А ведь у некоторых агентств были крохи информации о заговорщиках еще до атаки. Бреннан хотел организовать дело так, чтобы эксперты СНБ, ФБР и ЦРУ свободно делились друг с другом информацией по российской операции, которая имелась у отдельных агентств. Даже самую деликатную информацию, которую обычно стараются не распространять за пределы собственных служб, следовало сообщать всему разведывательному сообществу.

Бреннан понял, что речь шла о «вопросе, требовавшем чрезвычайной, чрезвычайной осмотрительности». Перед ними разворачивался акт контрразведывательной деятельности: ФСБ уже начала работать, а им предстояло раскрыть и остановить тайную российскую активность в самой гуще президентской избирательной кампании. Надо было покопаться и выяснить, были ли у американцев контакты с Россией.

Пока Бреннан обрабатывал разведывательные агентства, чтобы они, пусть и нехотя, начали сотрудничать в операции, которая помогла бы снабдить Белый дом информацией о российских планах, Обама созвал серию встреч для разработки концепции ответа и противодействия всему, что могли бы предпринять русские. Встречи проводились в рамках процедуры, известной в федеральном правительстве как межведомственный процесс. В общих чертах она заключалась в том, что собирались заместители глав соответствующих правительственных агентств и обсуждали все возможности решения вопроса, отбирая наиболее рациональные и действенные. Затем уже отдельную серию встреч проводили главы этих же служб, проинформированные своими подчиненными соответствующим образом. Они дискутировали, отвергали и утверждали разные возможности, которые затем представлялись президенту.

Но вопрос, назревший на этот раз, требовал отступить от рутинных методов. Обычно, когда Белый дом приглашал замов и начальников на подобные встречи, он заранее ставил людей в известность о предмете обсуждения, заранее предоставлял информационные записки, обозначавшие повестку разговора. На этот раз чиновники просто получили распоряжение появиться в Белом доме в определенное время. Без объяснения причин. Без рассылки материалов для введения в курс дела. Один из старших сотрудников администрации, участвовавший в этих сессиях, вспоминал: «Нам просто сказали, что назначена встреча. Присутствовать должны наши руководители со своими заместителями». В Государственном департаменте к получению наиболее полной информации о российской хакерской атаке было допущено лишь небольшое количество сотрудников: группа включала Джона Керри, Тони Блинкена, заместителя госсекретаря, Дэна Смита, руководителя разведывательной службы Госдепартамента, и Джона Файнера, руководителя аппарата Керри.

На обычные совещания между агентствами главы ведомств и их заместители могли брать с собой других сотрудников. Но не на этот раз. Когда темой встречи руководителей ведомств становились проблемы национальной безопасности, их часто обсуждали в оперативном центре Белого дома. Внутренняя видеосистема здания транслировала из помещения беззвучный видеоряд во все заинтересованные ведомства, и там понимали, что проходит очередная встреча, что на ней присутствуют тот-то и тот-то. В этот раз Сюзан Райс приказала отключить и видео. Она не хотела, чтобы сведения о встрече по русской хакерской атаке стали каким-либо образом известны в среде национальной безопасности, опасаясь утечки.

Райс председательствовала на встрече руководителей ведомств, на которой собрались Бреннан, Клэппер, Коми, Керри, министр обороны Эш Картер, министр финансов Джек Лью, генеральный прокурор Лоретта Линч, генерал Джозеф Данфорд, председатель Объединенного комитета начальников штабов, и еще несколько официальных лиц Белого дома, включая Дэниса Макдоноу, Лизу Монако и Колина Кэла, советника по национальной безопасности Джо Байдена. (Кэл настоял на том, чтобы присутствовать на этой встрече, — таким образом Байден будет осведомлен о проблеме.)

Правая рука Райс, заместитель советника по национальной безопасности Эврил Хейнс, контролировала заседания заместителей. Сотрудники Белого дома, не присутствовавшие на встречах, не были уведомлены об обсуждавшихся темах. Это распространялось даже на других сотрудников НСБ — некоторые негодовали, что не были включены в список участников. Часто разведывательные материалы, обсуждавшиеся на этих встречах, не включались и в ежедневное президентское резюме (PDB), совершенно секретный документ, представлявшийся президенту каждое утро. Слишком много людей имело к нему доступ. Один из сотрудников Белого дома позднее вспоминал: «Операционнная безопасность по этой теме была максимально жесткой».

* * *

Когда началось сотрудничество между агентствами, вопрос общей картины, представленной аналитиками и экспертами, которых собрал Бреннан, не обсуждался: за кибератаками и сбросом в сеть скачанных материалов стояли хакеры, спонсировавшиеся российским государством. Один из участников работы позднее сказал: «Мы знали, о каких агентах шла речь, никаких сомнений в этом не было». Однако не было ясно, насколько глубоко увязло в этом деле российское правительство. Была ли эта инициатива уделом одной-двух структур, действовавших самостоятельно? Шло ли это с самого верха и было ли частью более широкого проекта?

Не были ясны к тому моменту и разведданные о центральном вопросе — какова главная цель Москвы. Пыталась ли Москва посеять разлад и хаос, чтобы дискредитировать выборы в США? Провоцирование политического кризиса в Штатах, вне всякого сомнения, соответствовало общей цели Путина ослабить западные правительства. Был и другой очевидный резон для российской атаки: Путин имел причины быть недовольным Хиллари Клинтон, обвиняя ее в протестах, прокатившихся по России вслед за российскими парламентскими выборами 2011 года, которые изобиловали нарушениями. Чиновники в США считали, что российская операция была задумана как способ ослабить Клинтон во время президентской гонки — не обязательно для того, чтобы помешать ей победить. В конце концов, русские, как любой политический наблюдатель, принимали расхожее мнение о том, что Клинтон, вероятнее всего, победит Трампа. И если Клинтон после сутолоки выборов, вся израненная и потрепанная, все-таки перешагнет финишную прямую, она вполне подошла бы России в качестве американского президента — униженного, ослабленного и неспособного противостоять Путину.

Была и третья возможная цель — помочь Трампу. Верили ли русские в то, что они могли оказать влияние на национальную избирательную кампанию в США и изменить результаты выборов? На данном этапе аналитики и официальные лица разведывательного сообщества, работавшие над этой проблемой, считали, что для ответа на такой вопрос у них не было достаточного объема разведывательных данных. Учитывая многолетние деловые связи Трампа с русскими и его позитивные высказывания о Путине, можно было подумать, что этого более чем достаточно, чтобы Путин желал видеть в Белом доме именно Трампа. Эксперты от разведки действительно верили, что для Москвы это могло быть частью комбинации: почему бы не поставить перед собой практически недостижимую цель и не попытаться помочь избраться Дональду?

«Все эти потенциальные мотивы не исключали один другого», — сказал позднее один из первых помощников Обамы.

Обама до 21 августа должен был отдыхать на острове Мартас Винъярд, поэтому его заместители приняли эту дату за неформальный срок, к которому должен был быть готов перечень опций — санкций, дипломатических шагов и киберконтратак — для представления президенту и главам ведомств.

В разгар работы над этими материалами Белый дом получил весьма тревожные разведданные: пророссийские хакеры прощупывали компьютеры государственной избирательной системы, в частности базы данных учета избирателей. Первые сообщения пришли в ФБР из Иллинойса. В конце июня базы данных избирателей стали мишенью настойчивых кибератак, длившихся несколько недель. Атакующие пользовались иностранными IP-адресами, многие из которых прослеживались: например, некоторые числились за нидерландской компанией, принадлежавшей жившему в Сибири россиянину двадцати шести лет. Хакеры неутомимо пининговали базы данных в Иллинойсе, посылая запросы пять раз в секунду двадцать четыре часа в день. Им удалось получить доступ к данным примерно на двести тысяч избирателей. Затем такой же отчет пришел из Аризоны — там были похищены имя пользователя и пароль сотрудника окружной избирательной комиссии. Штат вынужден был на неделю отключить систему учета избирателей. Затем еще одна атака, на этот раз во Флориде. Один из сотрудников НСБ регулярно приходил в кабинет директора Белого дома по кибербезопасности Майкла Дэниела с малоутешительными новостями. Он говорил что-нибудь вроде: «Майкл, еще пять штатов спалились». Или четыре. Или три. В какой-то момент Дэниел глубоко вздохнул и сказал ему: «Теперь кажется, что они целятся во все штаты вместе и по отдельности».

«Я не думаю, что хоть кто-нибудь знал, что со всем этим делать», — сказал позднее Джей Джонсон. Казалось, что выбор падал на тот или иной штат совершенно случайно. Министерство внутренней безопасности не видело в этом никакой логики. Он думал: если цель заключалась в том, чтобы внести путаницу в день выборов, то каждый мог просто-напросто позвонить и сказать, что где-то заложена бомба. Другие сотрудники администрации были настроены более скептично и считали, что русские намеренно манипулируют сетями: может быть, они хотят изменить результат голосования.

Майкл Дэниел был обеспокоен. С одной стороны, он считал, что возможности и способности русских подтасовать результаты подсчета голосов в стране — и отдать победу на президентских выборах в США «своему» кандидату — ограничены, если вообще эта задача выполнима. «У нас три тысячи юрисдикций. Чтобы подтасовать результаты, вам придется безошибочно выбрать округ, где кандидаты идут ноздря в ноздрю. Эта цель казалась недостижимой. Русские не пытались изменить результаты выборов. Подобный уровень точности был недосягаем», — объяснял Дэниел.

Поэтому Дэниел сфокусировался на другой серии ужасов: если хакерам удалось проникнуть в базу данных по избирателям, то им ничего не стоило удалить каждое десятое имя. Или поменять пару цифр в номере документа, удостоверяющего личность избирателя, — тогда, придя на избирательный участок, человек не сможет найти себя в списках: имя и номер IDне будут совпадать. Подтасовки могли быть незначительными, и потом их будет трудно обнаружить. Но потенциальный беспорядок в день выборов мог получиться огромный. Русским достаточно будет внести изменения в данные всего в нескольких населенных пунктах — проблемы с регистрационными файлами, подсчетом голосов или другими выборными процедурами — и вера в общий итог будет подорвана. И кто знает, что тогда случится?

Дэниел также переживал, что русские могли разместить в сети видео взломанной машины для подсчета голосов. Такому видео даже не обязательно быть настоящим, все равно оно возбудит параноиков по всему свету и заставит какую-то часть электората заподозрить, что результатам выборов доверять нельзя. Он представлял себе, как Москва планирует расстроить привычный ход вещей в день выборов, чтобы поставить под сомнение результаты.

Русские атаки и взлом государственной избирательной системы сместили акценты в секретных дискуссиях, ведшихся между ведомствами. Официальные лица администрации теперь боялись, что русские замыслили проникнуть в базы данных по выборам, чтобы провалить выборы или повлиять на подсчет голосов. Среди ближайших советников Обамы утвердилось мнение о том, что потенциальные последствия злонамеренного вмешательства русских в выборы могут быть куда более опасны. Было маловероятно, что российская кампания «взломай и сбрось», как думали почти все, сможет повлиять на исход президентских выборов. (В конце концов, действительно ли Трамп сможет победить Клинтон?) Но вот разладив работу избирательной системы, можно поставить под вопрос правомочность самих выборов и их результатов. И это было, думали в администрации, куда более серьезной опасностью.

Несколькими неделями раньше Трамп начал утверждать, что единственная причина, по которой он мог бы проиграть выборы, — подтасовка результатов. Если один из кандидатов и его сторонники разносят подобное мнение по стране, то, чтобы разгорелся полномасштабный кризис, не понадобится много сбоев и недоразумений в день выборов.

Обама проинструктировал Джонсона немедленно принять меры для защиты государственной избирательной системы. 15 августа Джонсон из дома своих родителей в Нью-Йорке провел совещание по телефону с государственными секретарями и другими высшими чинами выборов каждого штата. Не упоминая о русском взломе системы, он сказал им, что назрела необходимость усилить безопасность инфраструктуры выборов, и предложил помощь Министерства национальной безопасности США (DHS). Он предложил отнести избирательную систему к разряду «инфраструктур особой важности» — как дамбы или электрические сети, — имея в виду, что кибератака повлечет за собой реакцию на федеральном уровне.

К великому удивлению Джонсона, этот ход натолкнулся на сопротивление. Многие государственные служащие, особенно в красных штатах, вовсе не желали иметь дела с его министерством. Руководил отпором Брайан Кемп, госсекретарь штата Джорджия — амбициозный консервативный республиканец, полагавший, что за этим маневром стоит Обама. «Мы не хотим, чтобы федеральное правительство контролировало наше голосование», — заявил он.

Джонсон пытался объяснить, что эксперты по кибербезопасности из DHS могут помочь штатам обнаружить уязвимые места в системе и защитить ее от взлома. Он призывал чиновников на местах сделать самые примитивные шаги в сторону кибербезопасности: например, убедиться в том, что в момент голосования машины не будут подключены к интернету. И он продолжал убеждать, что любая федеральная помощь штатам добровольна. Один из участвовавших в телефонной конференции служащих министерства вспоминал: «Ему пришлось повторить слово „добровольно“ раз пятнадцать. Но люди были настроены очень скептически, в ответ нам говорили: „Мы не хотим, чтобы заявился Большой Брат и рулил здесь нашими выборами“».

После этого совещания Джонсон и его помощники осознали, что побудить чиновников на местах принять помощь из Вашингтона будет совсем не простой задачей. Они отказались от мысли признать выборы инфраструктурой особой важности и вместо этого решили продолжать предлагать свою помощь по кибербезопасности сотрудникам предвыборных штабов в штатах и округах.

Взаимодействие Джонсона с людьми за пределами столицы было своего рода предупреждением Белому дому. Если сотрудники администрации намеревались привлечь региональных чиновников к тому, чтобы сорвать планы русских вмешаться в голосование, то им следовало заполучить на свою сторону республиканских лидеров в Конгрессе, чтобы те поручились за федеральное правительство перед своими соратниками на местах. Но у Джонсона не было ни малейшего представления, насколько трудновыполнимой окажется эта задача.

На первой встрече глав ведомств Бреннан сообщил своим коллегам серьезную новость: последние разведданные показывали, что российские операции в киберпространстве, направленные против США, либо были санкционированы Москвой, либо там контролировали их ход. И теперь разведсообщество уверено, что российские операции включали в себя намного больше, чем простой сбор информации секретными службами. Теперь действия русских виделись сообществу как полномасштабная «активная мера».

Эта информация была настолько стратегически важной, что ее не включили в Ежедневное президентское резюме. Бреннан лично проинформировал об этом Обаму, он не захотел, чтобы эти сведения циркулировали в среде сотрудников национальной безопасности.

Главы ведомств были удивлены, услышав, будто Путин напрямую замешан в операции. Одно дело — посмотреть, что сможет выиграть из подобного вмешательства российская разведка; совершенно другое — стать свидетелями целенаправленных подрывных усилий с самого верха кремлевской иерархии.

Но секретный источник в Кремле, который еще два года назад регулярно снабжал информацией одного из сотрудников посольства США, предупреждал, что планируется массированная операция против западных демократий. Положения доктрины Герасимова были еще одним признаком того, что ведение широкомасштабной информационной войны против Соединенных Штатов вполне может стать реальностью. А в мае было получено еще одно разведдонесение, в котором говорилось, что некий офицер ГРУ разглагольствовал об операции, благодаря которой Путин расквитается с Клинтон. Но все эти намеки все же не заставили высшие уровни в правительстве единодушно признать, что Кремль готовит крупную атаку.

К этому моменту высшие чиновники национальной безопасности Обамы все еще колебались, какие же меры предпринять в ответ. Как они будут объяснять позже, любой шаг, сделанный ими: публично обвинить русских, наложить санкции, забить тревогу из-за взлома сетей штатов — все могло вызвать больший интерес к этому делу и лишь способствовать беспорядкам, чего и добивался Кремль. Они опасались, что реакция на уровне правительства США может усугубить психологическое воздействие российской атаки и помочь Москве достичь желаемой цели. Чиновники беспокоились, что если какая-то мера превратит всю историю в личное противостояние Обамы и Путина, то это лишь поможет русским добиться желаемого результата. «Такой расклад мог вызвать хаос, помочь Трампу и нанести вред Клинтон. Мы должны были придумать, каким образом парировать удар, чтобы не забить гол в свои же ворота. Мы все прочувствовали истину гиппократовского принципа „Не навреди“», — вспоминал один из участников совещаний глав ведомств.

Была еще одна забота: администрация Обамы должна была выстроить свой ответ на российскую атаку таким образом, чтобы не выглядеть пристрастными по отношению к кандидатам. Ведь Обама вел активную кампанию за Клинтон. Не будет ли слишком резкая реакция расценена как попытка Белого дома защитить Клинтон и насолить Трампу? Сотрудники предполагали: если усилия Белого дома противодействовать русскому вмешательству в выборы будут выглядеть как политический маневр, это скомпрометирует Министерство национальной безопасности, выставит его неспособным сотрудничать с чиновниками в штатах и округах, чтобы обеспечить надежность системы голосования. (Что больше устраивало Обаму: образ человека предвзятого или потворствующего? «Вполне вероятно, здесь было каке-то чрезмерное реагирование», — сказал позднее один из ближайших помощников президента.)

Обаме и его людям представлялось, что их загнали в угол несколько дилемм. Проинформировать общественность о российской атаке, не спровоцировав массового недоверия к выборной системе. Действовать так, чтобы это не выглядело как помощь Клинтон, и не давая Трампу повода повторять, что выборы — сплошное надувательство. Помешать Кремлю расширять киберагрессию, умудрившись не подтолкнуть его к эскалации. «Это была одна из самых сложных и каверзных задач, с которыми мне приходилось сталкиваться в правительстве», — позднее заметила Эврил Хейнс, второй человек в НСБ, которой было поручено заниматься проведением совещаний глав ведомств.

Руководители ведомств попросили казначейство составить список санкций с далеко идущими последствиями. Чиновники в Государственном департаменте начали разрабатывать дипломатические меры ответственности. А Белый дом распорядился, чтобы разведсообщество добыло больше сведений по российской операции, так чтобы Обама и его помощники смогли оценить риски публичного вызова России.

К этому времени группа официальных лиц НСБ, сторонников силового ответа на интервенцию Москвы, начала обдумывать креативные варианты кибератак, которые привели бы к дальнейшей эскалации информационной войны.

Майкл Дэниел и Селеста Уолландер, главные аналитики НСБ по России, были убеждены, что Соединенные Штаты должны нанести по русским мощный ответный удар и показать России, что она переступила черту. Одними словами решить проблему было нельзя; должны были наступить ощутимые последствия. «Я хотел дать понять, что мы не намерены мириться с вмешательством в процесс наших выборов», — вспоминает Дэниэл. Его основным аргументом было: русские будут ломиться вперед со всей доступной им силой до тех пор, пока мы не начнем давать отпор.

Дэниел и Уолландер начали разрабатывать варианты более агрессивного ответа, жестче всего того, что администрация Обамы или правительство Соединенных Штатов хотя бы рассматривали прежде. Одним из предложений было разрешить АНБ организовать серию серьезных кибератак: уничтожить веб-сайты Guccifer 2.0 и WikiLeaks, через которые происходил сброс почты и служебных документов, украденных в службах Демократической партии; утопить российские новостные сайты избыточным автоматическим траффиком в DoS-атаке, которая приведет к отказу серверов и закрытию новостных сайтов; даже провести атаку на разведывательные службы русских, пытаясь нарушить режим оперативного управления российской разведки.

Зная, что Путин всячески защищал информацию о своей личной жизни, Уолландер предложила сделать мишенью его самого. Она предложила обнародовать обрывочные сведения секретной разведывательной информации с номерами банковских счетов, которыми пользовались путинские дочери: прямой удар по российскому президенту, который наверняка приведет Путина в ярость. Уолландер обсудила эти идеи с Викторией Нуланд, помощником госсекретаря по европейским делам и тоже сторонницей жестких мер. Они набросали еще одно предложение — выбросить на российские сайты сведения о деньгах Путина, о любовницах высших российских чинов, о коррупции в путинской «Единой России». Все это — главным образом для того, чтобы дать Путину почувствовать себя в чужой шкуре. «Мы хотели поднять ставки в манере, близкой самому Путину», — вспоминала Нуланд.

Одна идея, предложенная Дэниелом, была уж совсем необычной: Соединенные Штаты и НАТО должны были публично объявить о гигантских «киберучениях» против мифической евроазиатской страны и продемонстрировать возможности западных наций: они способны отключить всю гражданскую инфраструктуру России и парализовать ее экономику.

Но боссы Дэниела и Уолландер в Белом доме не разделяли их идей. Однажды в конце августа советник по национальной безопасности Сьюзан Райс вызвала Дэниела к себе в офис и приказала ему, чтобы он прекратил и впредь воздерживался от работы над киберопциями. «Не опережайте нас», — предупредила она Дэниела. Белый дом не был готов поддержать ни одну из предложенных идей. Дэниелу и его команде из подразделения по киберответу было дано четкое указание: «Отступите». Дэниел вспоминал, что Райс велела «прекратить».

Дэниел вернулся в офис. Одному из своих помощников он сказал: «Я имел возможность видеть советника по национальной безопасности в очень дурном расположении духа». На утренней встрече сотрудников Дэниел сухо проинформировал свою команду о том, что они должны прекратить работу над планами по противодействию российским атакам. Некто Прието, один из старших помощников Дэниела, вспоминал: «Я был в недоумении и не мог поверить своим ушам. Мне понадобилось время, чтобы осознать происходящее». Прието заговорил, спрашивая: «Почему, черт возьми, мы отступаем? Майкл, можешь ты помочь нам понять причины?» Дэниел сказал команде, что получил приказ как от Райс, так и от Монако. Они были обеспокоены тем, что в случае утечки информации о планах это вынудит Обаму действовать. «Они не хотели лишать президента возможности выбора», — подытожил позднее Прието.

Это был критический момент, который уничтожил шансы немедленно ответить силой на силу — и принес острое разочарование сотрудникам НСБ, которые над этим работали.

Они были убеждены, что президент и его помощники не понимали, насколько высоки ставки. «Было явное несоответствие между ощущением срочности, которое испытывали сотрудники, и точкой зрения президента и его старших помощников», — вспоминал Прието. Когда руководство заявило, что к теме можно будет вернуться после выборов, Дэниел и его команда запротестовали. «Нет, чем дольше вы ждете, тем больше это подрывает эффективность ответа. Это как уличная драка, где надо сразу бить в ответ», — заметил Прието.

* * *

Обама и его старшие помощники рассматривали брошенный им вызов иначе, нежели сотрудники НСБ. «Президент Обама считал главной целью обеспечение легитимности выборов», — вспоминал Макдоноу. Противостоять Путину было необходимо, считал Обама, но только в том случае, если это не грозило подрывом выборной кампании. Он хотел быть уверен: никакой из предпринятых шагов не приведет к политическому кризису внутри Штатов. Хотя с Трампом такая возможность была велика. Американцы имели за спиной более двух столетий выборов и мирной передачи власти. Обама не хотел, чтобы эта традиция прервалась в его президентский срок.

И вот главы ведомств обсуждали практически важные подробности, детали возможного ответа. Они не были чрезвычайно встревожены тем, что московская кампания влияния могла изменить предпочтения избирателей. Ключевым вопросом был все тот же: как помешать дальнейшему вмешательству русских, которое могло подорвать привычное течение выборов? Мощные санкции? Другое наказание?

Собравшиеся обсудили различные возможности. Перспектива нанести ответный удар в киберсфере вызвала смятение среди собравшихся руководителей. То же произошло с их замами. США уже заявляли России, что подобное вмешательство недопустимо. Но если Вашингтон ввяжется в такую же скрытую борьбу, то его требование превратится в ничто, считали некоторые из руководителей, и все это приведет лишь к обострению кибервойны. Были опасения, что США потеряет в этой всеобщей кибервойне больше, чем Россия.

«Если бы мы начали бороться с русскими „око за око“, борьба не закончилась бы к нашей выгоде, — позднее заметил один из участников событий. — Они могли нанести нам куда больший вред в этой кибервойне или вызвать более долгосрочные последствия». На одном из совещаний Клэппер сказал, что он обеспокоен: Россия могла бы ответить кибератаками на инфраструктуру Америки — и, вполне возможно, отключить систему электроснабжения.

Государственный департамент проработал свои привычные меры наказания: выслал российских дипломатов (и шпионов) из США и закрыл российские службы на американской земле. Казначейство составило серию экономических санкций, включавших массированную атаку на путинскую экономику: оно сделало мишенью российскую военную индустрию и предлагало отрезать Россию от глобальной финансовой системы. Одно предложение призывало наложить на Россию санкции, подобные тем, что действовали по Ирану: любой хозяйствующий субъект, ведущий бизнес с российскими банками, не допускается к использованию американских финансовых учреждений. Но разведывательное сообщество предостерегло: если Соединенные Штаты отреагируют значительным объемом мер любого характера, Путин будет рассматривать это как попытку смены режима. А это, по метафорическому выражению помощников Обамы, могло привести к ядерной войне.

Примерно через две недели размышлений Белый дом положил все эти опции под сукно. Вместо этого Обама и его команда выдвинули еще один план. Для начала Министерство национальной безопасности продолжит работать с системами голосования в штатах. Чтобы эта мера возымела успех, администрация должна купить поддержку республиканцев в Конгрессе. Поэтому Обама должен связаться с лидером большинства в Сенате Митчем Макконнелом и спикером Палаты представителей Полом Райаном и попытаться донести до них, что российская угроза выборам была очень серьезна и что чиновники на местах должны сотрудничать с федералами для защиты электоральной инфраструктуры.

Обама и главы ведомств также решили, что правительство США должно обратиться к нации с заявлением о том, что Россия уже тайно вмешалась в предвыборную кампанию 2016 года. Но даже это казалось трудной задачей, чреватой большими проблемами. Обама и его помощники полагали, что если бы президент сам издал такое заявление, то Трамп и республиканцы обвинили бы его в использовании разведданных — или их подтасовке — в интересах Клинтон. Заявление должно было исходить от самого разведывательного сообщества. Сообщество было проинформировано о необходимости подготовить такое заявление. А тем временем Обама продолжал публично замалчивать наиболее серьезную и воинственную информационную атаку, когда-либо предпринятую против Соединенных Штатов.

Но самое главное — Обаме и его помощникам было необходимо придумать, каким образом заставить русских немедленно прекратить вмешательство. И они подготовили решение, которое повергло в глубокое разочарование ястребов из НСБ. Им уже давно казалось, что Обама и его ближайший круг из кожи вон лезут, лишь бы найти причину для бездействия. Президент предлагал частным порядком предостеречь Владимира Путина и пригрозить чрезвычайным наказанием за любое дальнейшее вмешательство в выборы. Обама и присные считали, что такой ход скорее разубедит Путина, чем нанесение ответного удара. На этот момент, по крайней мере. То есть, полагали они, угроза действия будет гораздо более эффективной, чем любое действие.

На первую неделю сентября в Китае была назначена встреча Большой двадцатки. Должны были присутствовать оба лидера — и Путин, и Обама. Обама, в соответствии с этим планом, должен был обратиться к Путину и сообщить о серьезной угрозе, которая должна была убедить Россию отступить. Предполагалось, что Обама сделает это, не уточняя перед Путиным, какого рода урон будет нанесен России. «Неопределенная угроза может оказаться гораздо более действенной, чем точное описание того, что мы сделаем. Пусть воображение рисует Путину самые невероятные картины. Это будет куда более эффективно, думали мы, чем замораживание активов того или иного персонажа», — сказал позднее один из руководителей причастных ведомств. Квинтэссенцией послания должно было стать следующее: если Путин не остановится, Соединенные Штаты наложат санкции, которые стремительно разрушат российскую экономику.

Обама и его помощники верили, что разведывательное сообщество в состоянии отследить любую новую попытку русских проникнуть в избирательную инфраструктуру. Если бы сообщество обнаружило новые поползновения русских, Обама тогда смог бы быстро засыпать Россию заслуженными санкциями и иными наказаниями. Но, согласился этот же руководитель, для того чтобы этот план (никаких действий сейчас, но возможные последствия в дальнейшем) сработал, президент должен был быть готов нажать на спусковой крючок.