В этом неповторимом городе каждая улица — музей, каждое здание — произведение искусства… Ходят по нему тысячи туристов всех стран пяти континентов, всю ночь бродят они по улицам, паркам, набережным…

Но, полноте, — можно ли назвать ночью это бледное, без единой звездочки небо, эту темно-зеленую тень деревьев, отражающуюся в розовой воде каналов, эти пастельные тона, покрывающие строгие силуэты зданий, матовый блеск шпилей, освещенных лучами невидимого солнца?.. Зачарованные, безмолвно смотрят они, как огромный мост медленно встает — вместе с трамвайными рельсами, столбами, фонарями, чугунными перилами… А внизу — полноводная могучая река на глазах меняет окраску…

Клайду Годфри, однако, не до эстетики. Он и сегодня благополучно вернулся в город — на улице встретил туристов из своей группы и присоединился к ним. Никто не обратил внимания на его отсутствие. Клайд не в духе. Прошло уже три дня, а задание все еще не выполнено. Чертов капитан по вечерам всегда дома… Завтра-последний день; группа туристов, с которыми прилетел Клайд, уезжает. Что у них на завтра по программе?.. Осмотр знаменитых фонтанов… Это удачно. Можно будет ускользнуть незамеченным — Клайду не хотелось бы нарушать регламент, но завтра придется рискнуть. Он поедет вместе со всеми, а там, в парке, отстанет… Оттуда ему на автобусе минут 15–20… На месте — лишь бы унесло капитана! — ему нужно не более десяти минут. Он знает точное расположение комнат, каждой вещи в них…

* * *

Морская служба нелегкая. Слов нет — прекрасна она суровой своей романтикой, но тем, кто мечтает о море, нужно знать, чем измеряется мужество моряка…

Труд — ежедневный, будничный, но совершенно необходимый и всегда неотложный труд моряка — вот что прежде всего должен любить тот, кого манят морские просторы.

Наши юные друзья родились у моря, с которым невидимыми нитями были связаны всей своей пятнадцатилетней жизнью. Они были детьми страны, давшей миру таких моряков, как Дежнев и Лаптевы, Крузенштерн и Ушаков, Нахимов и Макаров; страны, где еще десять веков назад их предки — поморы — смело выходили в суровые моря Северного Ледовитого океана, первыми побывали на Груманте, как тогда называли Шпицберген.

И ребята всем сердцем окунулись в изучение нелегкого матросского ремесла.

Балтийское море — то серо-голубое, когда сквозь серебристо-белую утреннюю мглу встают призраки фантастических маяков, то, как вчера, сине-зеленое, когда западный ветер, поднимая волну, разрывал низкие тучи, открывая берега, которые появлялись лишь затем, чтобы вновь исчезнуть, — уже позади…

Перед «Бризом», глубоко вздыхая под неярким солнцем, открылась Кильская бухта.

Дима стоял за штурвалом; рядом, у пульта управления, капитан Мореходов следил за ним, посасывая трубку… Громадный океанский лайнер стал их обгонять. Вот он поравнялся с «Бризом». Вдруг Дима заметил прямо по курсу качавшиеся на волнах поплавки: как впоследствии выяснилось, ветер и волны принесли неизвестно откуда обрывок рыбачьей сети. Прикинув на глаз расстояние, разделявшее оба судна, Дима уверенно повернул штурвал влево. Расстояние между кораблями начало сокращаться…

— Право руля! — скомандовал капитан и одновременно повернул ручку автоматического управления. Стрелка указателя остановилась на «Стоп!» Слушаясь команды, машина застопорилась. Дима, явно недоумевая, переложил руль обратно. Капитан вновь передвинул ручку: «Малый назад»… Семипалубный лайнер проскочил, оставляя за собой широкую дорогу.

— Товарищ капитан, почему мы пропустили его? Я успел бы выровнять курс…

— Если бы «Бриз» еще сблизился с лайнером, он перестал бы слушаться руля, и столкновение стало бы неизбежным.

— Это из-за взаимного притяжения? Но ведь оно совсем ничтожно!.. Большие суда на расстоянии ста метров притягиваются с силой в 400 граммов…

Мореходов улыбнулся.

— Верно, если иметь в виду силу тяготения — закон Ньютона. Но в данном случае дело не в этом. Когда два корабля движутся параллельно, создаются условия, при которых проявляется действие правила Бернулли… Сегодня вечером я вам о нем расскажу. А теперь, — капитан положил руку на штурвал, — уступи мне свое место. Мы уже в заливе Килер-Фёрде, скоро войдем в Кильский канал. А по нему, братец ты мой, движение — как по Невскому проспекту.

Каждый день был так полон впечатлениями, открывал столько нового, что, казалось, невозможно будет вобрать в себя все то, что видели, узнавали…

Пройдена уже часть пути, тянувшаяся по обеим сторонам Кильского канала аккуратными, как по линейке расчерченными, полями, зелеными перелесками, каменными домами с черепичными крышами, четырехугольными куполами кирх; проплыли низкие берега Голландии и Бельгии, едва видные через пелену мелкого дождя неприветливого Северного моря; Па-де-Кале — его смело можно было бы назвать «Проливом чаек», столько их там летело за «Бризом»; Ла-Манш с его туманом, который, захватив судно южнее Портсмута, уже не отпускал его, пока не обогнули скалистые берега Бретани и не вошли в Атлантический океан. Он, наперекор злой славе Бискайского залива, встретил наших друзей полным штилем… И наконец — через Геракловы Столбы, узкую горловину, разделяющую два континента, «Бриз» вошел в Средиземное море.

Солнце в безоблачном, неестественно лазурном небе цветных открыток отражается в воде мириадами блесток…

Жаркое дыханье Африки слегка рябит будто подкрашенное синькой море. Совсем рядом, обгоняя судно, горбатя черные лоснящиеся спины, выскакивают из воды дельфины. Вдоль борта, медленно перебирая щупальцами, проплывают прозрачные зонтики-медузы.

Жизнь на «Бризе» протекает по строгому распорядку: утренняя зарядка, вахта, приборка судна; в полдень по московскому времени — радиосвязь с Большой землей, отдых. Нарушается режим, разве только когда судно заходит в порты для пополнения запасов пресной воды, свежих овощей, фруктов. В камбузе дежурство поочередное. Еще в самом начале плавания Максимыч сказал, что плох тот моряк, который не может быть хорошим коком… Но вся команда втайне ждет, когда наступит Валина очередь.

Впрочем, однажды и Федя отличился на кулинарном поприще. Порадовав своих друзей на первое порядком-таки надоевшим дежурным борщом, он решительно отказался сообщить, что будет на второе, и, когда борщ был съеден, удалился в камбуз с непроницаемым видом. Вернувшись с огромной миской, он торжественно водрузил ее на стол.

Все с изумлением уставились на нечто среднее между киселем и слоеным тортом — красновато-бурую с серыми и зелеными прожилками массу, пребывавшую в каком-то странном движении, словно бы все еще продолжавшую кипеть на столе…

— Что это? — Валя застыла с поднятой ложкой.

— Планктон, — невозмутимо ответил Федя. В кают-компании воцарилась тишина.

— Планктон, — повторил он все же несколько менее уверенно и потянулся за Валиной тарелкой.

— Федька! Ты с ума сошел!.. — взвизгнула Валя. Она обеими руками вцепилась в тарелку и, наклонившись над столом, заслонила ее телом.

— Федя, — мягко осведомился капитан, — он… сырой?

Федя утвердительно мотнул головой:

— Так вкуснее… И витамины к тому же…

— Гм, гм… — Капитан привстал, всматриваясь в злополучное блюдо. — Вообще довольно грамотно… Какой сеткой ловил?

— Три тысячи на квадратный дюйм.

— Что ж… Фитопланктон просочился через сетку, можно и сырым. Только это вот сверху нужно снять…

Федя с сожалением посмотрел на прозрачное желе, дрожавшее мелкой дрожью.

— А почему?

— Горчить будет. Это морские черви, медузы…

Валя вскочила, с грохотом опрокинув стул, и выбежала из кают-компании.

Морской компот-желе был заменен самыми сухопутными консервами. Но когда Федя потащил миску, намереваясь выплеснуть за борт ее содержимое, капитан его остановил:

— Погоди. Это будет нам вместо кино.

Загадочный смысл этих слов стал ясен, когда несколько ложек отвергнутого лакомства разложили тонким слоем и стало возможно рассматривать в лупу каждый из этих крошечных организмов в отдельности.

Это был ни с чем не сравнимый калейдоскоп самых удивительных форм и красок: личинки крабов и рачков — причудливые, с угрожающе торчащими, как шпаги мушкетеров, шипами, с ножками, напоминающими опахала из страусовых перьев; личинки турбеллярий, тут же окрещенные «ежовыми рукавицами», — они напоминали усеянные иглами варежки; изумительные радиолярии, какие-то стекловидные призраки в развевающихся разноцветных плащах; личинки рыб и моллюсков, загадочные гномы морских глубин…

— Планктон — это от греческого слова «планктос», блуждающий, — пояснил капитан. — Морские жители, не обладающие возможностью самостоятельного передвижения, пассивные скитальцы, постоянно переносимые водными течениями. Они населяют всю толщу океана от поверхности до самых глубоких слоев.

Валя с Димой долго еще подсмеивались над Федей, но он стойко оборонялся:

— Некомпетентный вы народ, отсталый… С предрассудками. Знаете, что такое планктон? На нем все держится. Вся жизнь в океане! Все промысловые рыбы едят планктон. И даже киты.

— Киты!.. — фыркнул Дима. — Сколько же его нужно, чтобы кит наелся?

— Сколько… Ну, несколько тонн, наверное… Не все ли равно? Чего киту делать — ходит и питается. Он, может, сразу тонну воды в рот заберет и процедит. Через усы… Вот ты думаешь, как рыбу ловят? Вышел траулер в море и пошел, куда глаза глядят? Как бы не так!.. Есть специальная разведка — рыбопромысловая. И прежде всего она интересуется, где больше планктона. Понимаешь?

— Федька, но человек-то ведь не промысловая рыба! И не кит. Ты сам-то хоть попробовал?

— А как же? Можно есть! Только пахнет скверно… А вкусно — вроде как раки или икра…

Федя помолчал, потом тихо закончил:

— Я вот о чем думаю: сколько людей погибло в океане от голода, а пища-то рядом была! Только они не знали об этом…

Всего же больше ребята любят вечера… Из динамика уже донеслись с далекой Родины последние известия. «Бриз» под верной рукой гирорулевого весело бежит вперед по заданному курсу. Вахтенному нужно лишь сверяться с курсографом, а путь корабля вычерчивает автопрокладчик. Радиолокатор, вращаясь, невидимыми пальцами прощупывает далеко вперед, нет ли какого-либо препятствия на пути судна. Высматривает, какого рода это препятствие, в миллионные доли секунды докладывает о нем.

Солнце пылающим шаром опускается к горизонту. Над самой его кромкой оно останавливается, как бы опасаясь коснуться воды раскаленным телом. Но вот оно медленно погружается… Странно: казалось, должен был с громким шипеньем подняться огромный столб пара… Но тишину нарушают лишь приглушенный стук мотора да крики последних чаек, которые, словно эскорт, парят еще над судном…

Зажигаются первые звезды. Небо становится иссиня-черным, на нем все больше светящихся глазков… Наконец оно превращается в огромный шатер из черного бархата, по которому рассыпаны тысячи и тысячи мерцающих огоньков. Они отражаются в воде, танцуют на поверхности, и уже нельзя отличить, где кончается море, где начинается небо…

Федя лукаво посмотрел на Валю:

— Валь!.. А ты капитану рассказала о ватерлинии?..

— Хватит, Федя! Ну сколько же можно, право…

Капитан Мореходов удивленно поднял брови:

— Какая ватерлиния?

Валя смутилась. Потом махнула рукой и повернулась к Феде:

— А вот и скажу! Думал — испугаюсь? — загородясь рукой, показала ему язык.

— Это было еще в Дьеппе. Мы стояли у трапа. Вдруг Федя крикнул: «Осадка! Смотрите, какая у нас осадка! „Бриз“ вначале был погружен точно по ватерлинию, я это хорошо помню. А теперь? Видите, на сколько он поднялся!» Тогда Дима очень глубокомысленно сказал что-то о том, что расходовалось горючее, да и продуктов мы много съели, а Федя — тот самый сеньор Федя, что сидит сейчас и ухмыляется, сказал, что к концу рейса мы совсем из воды вылезем… И тогда я…

Федя и Дима расхохотались. Девочка посмотрела на них, стараясь сохранить серьезность, но не выдержала и сама рассмеялась.

Мореходов, не понимая еще в чем дело, невольно улыбнулся, глядя на ребят.

— Ну, а дальше?

— А дальше, — сквозь смех продолжала Валя, — дальше я сказала: «А может быть, это потому, что сейчас отлив?»

Дружный взрыв смеха, перекрывая шум мотора и плеск воды, грохнул на корме «Бриза». Максимыч высунул голову из рубки:

— Что у вас там, на юте, такое смешное?

Федя еще долго подсмеивался бы над Валей, если бы девочку не выручила… бутылка, выловленная на следующий день.

Это была добротная, уже одним своим видом внушающая уважение, бутылка из темного, очень толстого стекла, с узким и длинным горлышком, обросшая водорослями и ракушками.

Капитан хотел вскрыть ее здесь же, на палубе, но матросы не представляли себе, чтобы это можно было сделать где бы то ни было, кроме как в кают-компании, и капитан уступил.

В бутылке оказалась записка на английском языке. Как и водится, влага проникла все же внутрь, и часть текста была смыта.

С помощью капитана утраченный текст удалось восстановить.

— Как видите, ради этого не стоило собираться в кают-компании, — резюмировал капитан, когда записка была прочитана вслух. — Я с самого начала полагал, что все это — плод сомнительной шутки…

Матросы были явно разочарованы, а Федя с жаром возразил:

— Но почему вы так думаете, капитан? Ведь все это было на самом деле! Джошуа Слокам действительно совершил кругосветное плавание в одиночку на паруснике «Спрей» в девяностых годах прошлого столетия!

— Совершенно справедливо! В этом и заключается подвиг Джошуа — он доказал, что плавание в открытом океане на малых судах не только возможно, но и не более опасно, чем на больших кораблях… Это и сделало «Спрей» знаменитым… Но, Федя, ты и в самом деле не заметил бессмыслицы этого документа? Ну-ка, прочти его еще раз…

— Чем хуже ватерлинии? — коварно заметил Дима.

Это была не единственная встреча наших мореплавателей с «почтой Нептуна» — плавающие бутылки вылавливали еще не раз, но в них были уже не легкомысленные послания досужих бездельников, а вполне солидные бланковые записки на нескольких языках с просьбой сообщить, где и когда найдена бутылка.

— Изучают морские течения, — уважительно говорил Максимыч, старательно записывая адреса учреждений, отправивших почту.

— Неужели течения и сейчас изучают такими древними способами? — спросил как-то Дима.

— По-всякому изучают, — ответил боцман. — Приборы разные напридуманы… Только чем этот способ плох?.. Просто и хорошо.

Однажды выловили сразу две бутылки, скрепленные вместе короткой проволокой, так что над водой было только горлышко одной из них.

Капитан отказался сообщить, зачем нужна вторая бутылка:

— Сами сообразите…

Справа по борту в туманной дымке скрылась северная оконечность Африки — мыс Кап-Блан. Слева на горизонте долго тянулась Сицилия с ее трехкилометровой дымящейся вершиной, и снова — вода, ровный гул мотора, крики неугомонных чаек…

К Порт-Саиду подошли вечером. Он открылся множеством электрических огней, которые ожерельем лежали на поверхности моря. Они указывали путь в узкий коридор — кратчайшую водную дорогу на Восток…

Высоко в небе бледно-желтый диск луны серебристым светом освещает солончаковую пустыню… Днем и ночью проходят здесь суда… Феллаху, дремлющему около верблюдов, порою кажется, что этот нескончаемый караван судов идет прямо по песку. Но он привык к этому зрелищу, как привыкли к нему и его верблюды, и окружающие пески, и далекие мерцающие звезды.

Красное море… Впечатление, что тебя покрыли одеялом, предварительно опущенным в кипяток, что тяжелые тиски сдавливают грудь. Ветер — как дыханье гигантской раскаленной духовки… Во все стороны, на большой скорости, рассекают воду черные треугольники: акулы подплывают совсем близко, переворачиваясь на спину, заглатывают все, что бросают с борта.

У Баб-эль-Мандеба огнедышащие берега Азии и Африки, в обрамлении высоких гор, как две гигантские руки, сплетают пальцы. Вода протекает между ними… «Бриз» вместе с водой проскальзывает между «пальцами»… И вот он, наконец, — Индийский океан!

За кормой «Бриза», в пене, взбиваемой его винтами, уже свыше шести тысяч миль.

Весь экипаж собрался в ходовой рубке. Каждый старается скрыть волнение. За кормой оранжевое солнце полыхает над едва заметным зубчатым краем вулкана, в котором неуютно примостился Аден. Впереди — беспредельная синяя пучина… Где-то там лежит ответ на загадку, которую им предстоит разгадать…

Неожиданно Максимыч запел:

Так же неожиданно прервал песню, обернулся к ребятам:

— Любимая песня Василия Ивановича!.. Кино «Чапаев» смотрели? — И, не дожидаясь ответа, направился к двери; остановился, достал из кармана что-то белое, тряхнул им: оказалось, белый колпак. Круто повернулся, строго взглянул на ребят. — Нашу трехсантиметровую якорную цепь видите? Каждое ее звено — двадцать сантиметров. Всего звеньев — шестьсот шестьдесят… Быстро: сколько метров цепь?

— Сто тридцать два метра! — выпалил Дима.

— Ма-те-ма-тик! — под усами Максимыча заиграла улыбка. — Думать надо! — Он надел колпак. — К ужину товсь! Сегодня индийский плов, русский кисель и индийский чай с русским вареньем…

Погода благоприятствовала путешественникам. Через трое суток «Бриз» подошел к экватору.

Все уже готово к неизвестно когда и откуда появившемуся веселому празднику в честь бога морей — Нептуна.

Ровно в 9.05, в долготе 60°36′, «Бриз» пересек воображаемую линию, делящую земной шар пополам. Под громкие крики «ура!» взвился красный флаг, трижды весело просигналил гудок. Судно легло в дрейф…

Капитан Мореходов надел картонную черную треуголку с бумажным плюмажем, стал около брезентового бассейна. Рядом — ведро, на табуретке — белый халат и… метровая деревянная бритва.

Из люка, стуча серебряным трезубцем, с длинной бородой из пакли, в золотой короне, появился Максимыч — Нептун. За ним его свита: Валя — Амфитрита, морская царица; она завернута в простыню с двойным шлейфом — рыбьим хвостом; за ней — Тритон, сын Амфитриты и Нептуна. Это — Дима; он в широченных шароварах, к которым привязаны куски жести, кастрюля, сковорода… Замыкает шествие Федя — начальник стражи; на груди золотые доспехи, на плечах — обвешанный ракушками брезент.

Нептун спустился в беседке к самой воде, трижды ударил трезубцем по корпусу «Бриза»:

— Эй, люди-и!.. Что за корабль, откуда в мое царство прибыл?

Капитан перегнулся через борт, взял под козырек:

— Советское судно «Бриз». Идем из славного города, что на берегу древнего Янтарного моря.

— Понятно… Поднять меня на борт!

Нептун величественно прошелся по палубе. Свита почтительно следовала за ним. Молча обойдя судно, он подошел к бассейну.

— А нет ли на этом корабле таких, которые в первый раз переходят экватор?

Капитан щелкает каблуками:

— Есть.

— Кто такие? Подать их сюда!

Валя, Дима и Федя выстраиваются перед Нептуном.

— А ну-ка, морская царица, ответь: с какой скоростью шел корабль, если он за сутки сделал переход от Европы до Мадагаскара?

Валя с минуту думала, пожала плечами и неуверенно ответила:

— Примерно… сто тридцать пять узлов…

Нептун грозно стукнул трезубцем о палубу.

— Обрить и выкупать!

Капитан превратился в цирюльника. Он окунает в ведро мочальную кисть… мгновение — и Валино лицо не видно под мыльной пеной… Метровая «бритва» снимает пену, все вчетвером хватают Валю за руки и за ноги, она визжит… Под общий смех ее бросают в бассейн.

— Тритон! — снова гремит Нептун. — Встань предо мной, сын мой!.. Пока сосчитаю до десяти, скажи — сколько нужно сантиметровых тросов, чтобы заменить сантиметровую якорную цепь?

Нептун, разглаживая бороду, мерно отстукивает счет трезубцем:

— … восемь, девять, десять!.. Не знаешь? Обрить и выкупать!

«Побритый» Дима кубарем летит в бассейн.

Очередь за начальником стражи.

— Для тебя, доблестный воин, буду считать до трех: какое судно, перевернувшись, значит, окажется на дне…

— Любое, не обладающее абсолютной плавучестью!

— Не спеши!.. Окажется на дне и… превратится в морское животное?

Федя лихорадочно думает.

— Раз, два, три!.. Обрить и выкупать!

Мореходов, вновь став капитаном, передает Нептуну «выкуп» — серебряный боцманский свисток с монограммой и спиннинг с полным набором блесен.

Затем капитан подходит к матросам, каждому передает подарок: диплом о переходе экватора, часы-браслет — водонепроницаемые, со светящимся циферблатом, на обратной стороне — инициалы каждого и надпись: 60°36′в. д. 00°00′ ш.

Но и капитан не остается без памятного подарка. Нептун достает из бухты троса картонную коробку и передает ее Мореходову.

— От имени и по поручению команды, дарю тебе сию штукенцию, которую они сделали в свободное от вахты время!

В коробке — модель «Бриза»… Кажется, что в руках капитана он, их любимый красавец «Бриз», уменьшенный волею какого-то волшебника до размеров школьного пенала, несется по глади стеклянной подставки.

Нептун троекратно целуется с капитаном, выпячивает грудь и провозглашает:

— Сему кораблю разрешаю дальнейшее следование по курсу. Счастливого ему плавания!

Восторженное «ура!» покрывает последние слова бога морей.

* * *

Через два дня после веселого традиционного праздника Валя, выйдя утром на палубу, захотела проверить, не забыла ли она, как с помощью часов ориентироваться на местности. Взглянула и… скатившись по трапу, побежала по коридору:

— Дима! Федя!.. Сюда, скорее сюда… Солнце, смотрите!..

Все выбежали на крик.

— В чем дело, что случилось?

— Солнце… оно идет в обратную сторону… Честное пионерское!.. Справа налево…

Ребята высыпали на палубу. Действительно, солнце передвигалось против часовой стрелки.

Из люка, громко смеясь, вышел капитан:

— Так, говоришь, пошло обратно?..

В этот момент из ходовой рубки раздался голос Максимыча:

— Слева по борту непонятный предмет!

Все бросились к левому борту. На волнах качался какой-то шар, издали казавшийся черным.

— Мина! — закричал Дима.

Капитан вскинул бинокль.

— Нет, это не мина. Но находка интересная, мы возьмем ее на борт.

Движение рукоятки, и машина, как бы нехотя, несколько раз провернув винты, остановилась.

Спустили тузик.

Странный шар, состоявший словно бы из двух частей, весь был облеплен ракушками, водорослями.

— Дар Нептуна! Да какой!.. — засмеялся капитан. — Морской орех, таинственное и загадочное порождение океана…

Лет триста назад думали именно так. Считалось, что такой орех, подобно чудодейственному талисману, приносит счастье, может влиять на судьбы людей… Собственно, в отношении моряков, нашедших такой орех, это было справедливо, поскольку он стоил бешеных денег. Платили за него столько золота, сколько помещалось внутри ореха…

— Но что это за орех?

— Плод лодойцеи — пальмы, которая растет только в одной точке земного шара — на острове Праслен. Это один из островов Сейшельского архипелага. Отсюда и пальма — сейшельская. Она — абсолютный чемпион по величине семян. Говорят, что они бывают до 25 килограммов… Но этот орешек перекрыл все рекорды. В нем килограммов 30–35, не меньше…

Снова заработал мотор. Снова винты взлохмачивают воду за кормой, и след, расширяясь, уходит все дальше от «Бриза»….

Солнце опускалось багровое и неправдоподобно огромное. В косых лучах грудь океана вздымалась мерно и тяжко, как грудь богатыря, закованная в медные латы…

Капитан остановился, прикрыв глаза ладонью, долго смотрел на солнце. Затем вошел в рубку, бросил взгляд на барометр, несколько мгновений следил за автопрокладчиком. Потом повернул штурвал. «Бриз» лег на новый курс.

Валя, стоявшая на вахте, вопросительно посмотрела на капитана.

Мореходов записал что-то в путевой журнал, поднял голову.

— Свистать всех наверх!

Команда собралась у рубки.

— Ну, моряки, «Бриз» сошел со «столбовой дороги»… До сих пор мы следовали по курсу Порт-Саид — Мельбурн, теперь же вошли в ту часть океана, которая не посещается ни коммерческими, ни рыболовными судами. Отныне, пока не дойдем до цели, мы не увидим ничего: ни клочка земли, ни дымка, ни паруса! — Капитан сделал маленькую паузу. — А теперь — приготовить судно… Не дольше как через шесть часов начнется шторм! Максимыч, проследи, чтобы все было в порядке…

— Есть проследить, товарищ капитан!

Солнце скрылось за горизонт.

День почти без перехода уступал свое место тропической ночи. Небо быстро темнело — только на западе узкая светлая полоска боролась еще с надвигающейся тьмой.

Валя приложила бинокль к глазам — да, она не ошиблась.

— Товарищ капитан! Справа по курсу на горизонте корабль!

Мореходов подошел, взял бинокль, несколько секунд обшаривал даль. Горизонт был чист — только вода да небо!..