Когда в послевоенные годы мы стали заниматься горовосхождениями, вид наших бравых рюкзаков вызывал у окружающих лишь два замечания. Вопрос: «И сколько же вам за это платят?» – и высказывание, ставившее под сомнение наши интеллектуальные способности: «Умный в гору не пойдет». Но спустя какое-то время отношение к человеку с рюкзаком стало потихоньку меняться. В последнее время в связи с экспедицией на Эверест разговоры о базовых и промежуточных лагерях, качестве ледовых крючьев и особенностях гипоксии стали котироваться как весьма важные. Даже пенсионеры, видевшие Эльбрус лишь с кисловодских плоскогорий, считают необходимым вставить два-три замечания по поводу восхождения на гималайский гигант. Попутно хочу сказать вот что: конечно, гималайская экспедиция – явление в альпинизме выдающегося порядка. Однако иной раз создается впечатление, что дело это совершенно невиданное, незнакомое. Конечно, выше отметки 7495 метров наши горовосходители не поднимались. Это так. Но при всем радующем душу общественном внимании к эверестской эпопее не следует, думается, забывать, что за плечами у советских альпинистов маршруты огромной сложности, в том числе и высотные; что на международной арене и советские восходители, и пройденные ими пути давно пользуются почетом и уважением; что нашими спортсменами в зарубежных горах покорены с наилучшими показателями самые знаменитые маршруты. Так что отдадим дань Эвересту, поставим его, как великолепный алмаз, на центральное место, тем не менее, справедливо окружим его многочисленными и уже завоеванными драгоценностями самой высокой пробы…

Сотни тысяч людей отдыхают в горах, тысячи занимаются спортивным альпинизмом. Что манит в горы? Наверно, прежде всего сами горы, прекрасные, неповторимые, разные. Каждый горный район – это поток открытий, это вживание в новую природу, добровольное подчинение ее диктату, познание живых форм мира.

Вот запись из моего памирского блокнота:

«В самодельных козырьках, сделанных из кусков картонных ящиков, похожие то ли на гуманоидов из «летающих тарелок», то ли на маскарадных аистов, мы отправляемся на восхождение. Оптимальное время выхода – пять утра. Тогда некоторое время можно идти без солнца. В конце концов, оно взойдет и в две минуты высушит мокрые спины футболок, и рюкзаки задымятся на привалах. Потом уже, к началу дня, настанет серая, ровная жара, голубое памирское небо поблекнет, от камней станет подниматься жар, дальние планы задрожат в токах раскаленного воздуха, стальные плиты льдов, свисающие с вершин, станут медленно оплывать и размягчаться. Загрохочут с отвесных стен камни, вонзаясь в глубины вялых, теплых снеговых склонов, станут ударяться о другие камни, запахнет кремнием. Сухие русла наполнятся водой, скромные утром ручьи и речки стремительно набирают вес, и к четырем часам дня потоки мутной воды уже грохочут повсюду, волоча по дну камни. Нет в этот час совершенно никакой надежды, что солнце когда-нибудь зайдет. Ничто не дает тени. Серебряные палатки напоминают доменные печи. Вальяжные кийки – горные козлы, забравшись на какой-нибудь уступ, откуда видно далеко, лениво лежат, не в силах заняться своим основным делом – пощипывать короткую высокогорную травку.

Наконец солнце, нанизанное на остроконечный ледовый гребень, каля и прожигая камень последними стрелами, сваливается за хребет. Мгновенно, с непостижимой последовательностью и быстротой из нижних ущелий, теснимых сумерками, начинает дуть ровный холодный ветер, срывая с наших голов картонные козырьки. Мигом набрасываем теплейшие пуховые куртки, напяливаем пуховые штаны. Отгороженное от ветра плоским камнем, поставленным на ребро, начинает подвывать пламя примуса. На светлом небе быстро возникают звезды. Ветер рвет полотнища палаток. Ревут реки и ручьи, переполненные до краев. Среди звезд быстро и молча скользят искусственные спутники Земли. Звездное небо, давно покинувшее города, сохраняется во всем своем великолепии только высоко в горах да на орбитальных станциях. В лимонном сиянии из-за аспидно-черного гребня выходит луна. Камни еще теплы. Это день подходов, это ночь на высоте четырех с половиной тысяч, это Юго-Западный Памир…»

Горами можно любоваться бесконечно, смотреть на них, как на огонь или бегущую воду. Однако альпинист относится к горе прежде всего как к объекту своего творчества. Подобно художнику, обдумывающему композицию картины, альпинист размышляет о тактике. Он выбирает крючья, как живописец краски. Он должен создать картину, протяженную во времени и пространстве. Время его ограничено массой условий: собственными силами, весом взятого груза, продуктами и возможностью достать воду, наконец, погодой. Пространство, которым он располагает для творчества, велико и предельно насыщено трудностями, причем чем ближе к зрелому возрасту мастер горного «произведения», тем выше степень этой насыщенности.

Альпинист решает уйму вопросов. Многие из них – чисто философские, я бы сказал, мировоззренческие, в диапазоне: от щемящей, неясной радости перед восхождением – до «а вообще зачем мне это надо?»; от безграничной веры в свое сердце – до предела, когда тревожно прислушиваешься к своим глубинам, более, кажется, далеким, чем космос; от безалаберного «ничего, прорвемся!» – до дотошного, сквалыжного подсчета всех мыслимых вариантов неудач. Противники альпиниста – скалы, лед, холод, ветер, снег, гипоксия – всегда находятся в хорошей форме. Работают без выходных дней. И хотя проводится первенство страны и выдаются, как и положено, медали, в альпинизме человек соревнуется не с человеком. Идет спор не с секундами, метрами, милями. В альпинизме человек соревнуется с природой, с ее бесчувственными и безжалостными силами. В конце концов он возделывает сам себя, засеивает поле своей судьбы мужеством, взращивает в себе мощные и прекрасные всходы. От этого и накапливается в альпинисте мудрость философа.

Иногда восходители впадают в грех анимизма, рассуждая о том, как горы относятся к ним, кого из них любят, на кого косо смотрят, кого прогоняют. Простим им эти вечерние разговоры. Лучше думать о том, как мы сами относимся к тому, что любим, – к горам. Как и океан, горы кажутся бездонными, безграничными, неисчерпаемыми. Однако стоит подняться на Кавказе на одну из «зачетных» вершин, куда водят новичков, чтобы с печалью убедиться, что мнение об океанской «бездонности» гор (равно как и о бездонности самого океана) не соответствует действительности. Думается, что даже за множество лет стихийным силам не под силу стереть след пребывания человека на девственных когда-то вершинах гор.

В этой связи хочется вспомнить одну поучительную историю. К сожалению, поучительным моментом здесь оказался поступок нескольких альпинистов из маленькой европейской страны, гостивших в одном из кавказских альпинистских лагерей. В тот день, когда эта группа вернулась с восхождения (так как был их первый маршрут, вершина была выбрана несложная), весь лагерь, как это принято, выстроился на линейке встречать гостей. Они пришли, чрезвычайно довольные походом, но одна странная деталь удивила собравшихся – их рюкзаки, которым положено в последний день восхождения быть тощими, оказались набитыми до предела. Начальник учебной части лагеря поинтересовался, что же за диковины иностранцы принесли с вершины. В ответ они попросили показать, где в лагере находится мусорная яма. Не раздеваясь, они направились к указанному месту и вывалили в яму то, что принесли с собой с горы: пустые банки от съеденных ими консервов, и вдобавок старые и ржавые, сколько могли унести. Начальник учебной части не сказал ни слова, но на следующий день почти все участники вышли «на уборку вершины». Там был наведен, естественно, порядок, однако, как мне кажется, совершенно не обязательно дожидаться прихода иностранных гостей, чтобы прийти к такой простой хозяйской мысли.

Горовосхождения постоянно рождают новые отношения между людьми, причем отношения ясного и недвусмысленного толка. Самый простой прием взаимостраховки в горах – связка – накладывает на каждого участника взаимные обязательства ответственности за жизнь партнера. Так ли это просто? Так ли несложно часами в полной неподвижности, часто не видя товарища, работающего за перегибом склона, ежесекундно быть готовым к тому, чтобы удержать его в непредугаданный и страшный миг падения? Так ли уж привычно, преодолев глубочайшие инстинкты, бросить в пропасть свое собственное тело, когда под твоим товарищем внезапно обрушивается карниз и обе ваши жизни зависят от твоего немедленного броска в сторону, противоположную падению друга? Связка – это не просто технический прием восхождения. Связка в горах – основа спортивной, человеческой идеологии коллективизма. Я не думаю, что в основе коллективистских отношений лежит популярное дидактическое рассуждение: отдай ему свою последнюю рубаху, тогда в случае чего он отдаст тебе свою. Нет, эти отношения основаны на любви, а любовь не знает счета.

Как-то в период работы в международном альпинистском лагере мне довелось беседовать с одним западным альпинистом. Темой беседы было одиночное хождение в горах, довольно широко распространенное за рубежом. Мой собеседник высказывался примерно таким образом: «Видишь ли, когда я иду наверх вместе с партнером, я предпочитаю обходиться без связки. Я полагаюсь только на себя, как и все мы в этом мире. Тебя не связывает сила или слабость партнера. Его темп. Его раздражающая склонность то и дело останавливаться и делать снимки. Его техника. Максимально быстро иду вперед. Если он отстает, это его личное дело. Почему я должен страдать или подвергать себя риску из-за того, что кто-то плохо дышит? Из-за того, что кто-то оступился? Поэтому я всегда предпочитаю, чтобы примус был в моем рюкзаке. Примус – это вода, вода – это жизнь. В конце концов, смерть – явление чисто индивидуальное, не так ли?»

Разговор происходил после лыжного катания, в ресторане кавказской гостиницы «Чегет». Любитель носить примус в собственном рюкзаке улыбнулся мне, загасил сигарету и пошел танцевать. Думаю, что он ни секунду не сомневался в том, что просто и доходчиво растолковал мне, как надо жить.

Ну что ж, я понял его.

Этими же соображениями руководствовались 7 июля 1934 года на высоте 7900 метров альпинисты Шнейдер и Ашенбреннер после безуспешной попытки германской экспедиции взойти на Нанга-Парбат. Когда повалил снег, на самом трудном участке спуска они отстегнулись от носильщиков, верой и правдой служивших им, и практически бросили их на произвол судьбы. Темп спуска шерпов показался альпинистам недостаточным. Двое носильщиков погибли на этом участке, третий – в нескольких метрах от лагеря №5. Еще три дня сверху доносились душераздирающие крики о помощи, но никто на помощь не вышел. Каждый из них, образно говоря, имел с собой «свой примус».

Я далек от мысли, что коллективизм в нашем спорте горовосходителей какой-то особый, чуть ли не кастовый. Не раз и не два во время своей журналистской работы я попадал в коллективы людей, где острое чувство содружества было главенствующим в отношениях между людьми. Сразу же возникало у меня ощущение давнего знакомства с парнями, только что вернувшимися с проходки тоннеля на трассе Абакан – Тайшет, и с вахты на подводной лодке, и с топографической съемки в маленьком городке Набережные Челны, еще не знавшем о своей большой судьбе, и с дежурства у перегревающейся в тяжелых льдах машины ледокола. И это ощущение сродни тому, которое испытываешь в горах. Яков Григорьевич Аркин писал: «… как незабываемо и радостно чувство, когда знаешь, что веревка, которая удержит тебя в минуту опасности, в надежной руке друга, что его глаза внимательно следят за тобой и в любой момент он готов прийти тебе на помощь… Я смотрю на ваши лица, друзья, отвечаю на ваши улыбки и думаю, что нет такой вершины, которую не победила бы человеческая дружба».

Но не только в дружбе залог успеха в горах. Хочу коснуться вопроса, который – увы! – много волнует альпинистов, – это снаряжение. Безусловно, было время, когда бумажные свитера с растянутыми до размеров декольте воротами считались надежной защитой от высокогорных невзгод, когда трикони заказывались в мастерских «Металлоремонт» и собственноручно прибивались участниками восхождения на лыжные ботинки или чудовищные башмаки, имевшие прозвище «студебеккеры», когда дефицитные ледорубы были неимоверной длины и на их стальных головках стояли четыре буквы: ОПТЭ – Общество пролетарского туризма и экскурсий. Кстати, несмотря на некоторую немодность по нынешним временам, ледорубы эти были прекрасны. Особенно они вспоминались в последней экспедиции, когда автор этих строк сломал при простейших операциях два новеньких современных ледоруба. По сравнению с прежними временами сегодня альпинисты снаряжены неплохо. Но качество этого снаряжения низкое, часто очень низкое. С одеждой и разным вспомогательным составом снаряжения еще можно как-то мириться. Однако «железо» ведь должно держать, а не гнуться и не ломаться! Поэтому всеми правдами и неправдами члены спортивных команд где-то заказывают для себя более надежные головки ледорубов, ледовые и скальные крючья, зажимы и так называемые абалазы – одним словом, все «железо». И охотников за этой самодеятельной продукцией, право, не упрекнешь. Они с удовольствием пользовались бы штатным снаряжением, если бы оно отвечало своему назначению.

Особо, очевидно, надо сказать о проблеме, не раз уже поднимавшейся альпинистской общественностью в прессе. Речь идет вот о чем: когда альпинист уходит на восхождение, у него нет никакого желания попасть, предположим, в лавину. Однако это происходит с частотой, которую хотелось бы уменьшить. И происходит не только во время спортивных занятий. Значительная часть горной территории нашей страны лавиноопасна. Что может спасти человека, который попал в лавину? Только одно – если его быстро найдут. Однако площадь раскопок зачастую бывает так велика, а снег такой глубины, что надежда только на случай.

Как найти быстро человека, лежащего и, может быть, потерявшего сознание под трех-пятиметровым слоем снега, и чаще всего это снег языка лавины, имеющий крепость бетона? Есть два способа. Первый заключается в том, что, выходя на лавиноопасный склон, каждый из альпинистов достает из рюкзака длинную, яркого цвета веревку, так называемый лавинный шнур. Считается, что, когда альпинист попадает в лавину, конец этого шнура должен остаться на поверхности и, двигаясь по нему, спасатели быстро придут к его хозяину. Что и говорить, хлопотно это, да и не всякий склон кажется лавиноопасным, да и шнур этот, надо сказать, далеко не всегда оказывается на поверхности. Второй способ – завести замечательных собак сенбернаров или какой-то иной породы. Это понадежней шнуров, но «осенбернарить» все спасательные станции и горные поселки, думаю, не представляется возможным. Кроме того, при транспортировке по воздуху в район несчастья собаки теряют остроту нюха.

Но вот нашли третий путь – исключительно простой и стопроцентно надежный. Это прибор инженера С. Л. Зарха под названием «Поиск». Прибор имеет свою драматическую историю. 8 марта 1969 года в Приэльбрусье, участвуя в спасательных работах, погиб в лавине инструктор альпинизма Евгений Зарх – сын изобретателя. Сразу его не смогли разыскать в огромном объеме снега, и найден он был только летом… После этой трагедии отцом погибшего был создан простой и недорогой прибор – величиной со спичечный коробок и весом чуть более его. Этот прибор кладется альпинистом в карман. И все. В случае попадания в лавину человек обнаруживается другим поисковым прибором величиной с карманный фонарь в течение нескольких минут.

Прибор прошел испытания в ряде высокогорных районов страны и получил высокую оценку альпинистов. Множество людей пытались помочь создателю «Поиска» преодолеть бумажную рутину, которая перекрывает подходы к предприятию, способному наладить выпуск этого прибора. Среди них – Н. С. Тихонов, писатели М. А. Дудин и В. Д. Поволяев, ученые Е. И. Тамм и А. М. Гусев, журналисты, известные мастера альпинизма. В Федерации альпинизма СССР хранится пухлая папка переписки с различными инстанциями по этому вопросу, и, право же, по этим документам можно написать книгу с печальным названием «Равнодушие». До сих пор прибор, в котором кровно заинтересованы не только спортсмены, но и строители, горняки, пограничники, топографы, геологи – словом, все, чья жизнь, работа и отдых проходят в горах, не выпускается. Будем откровенны: за медлительность, неповоротливость, невнимание к производству прибора «Поиск» мы расплачиваемся не падением престижа, не финансовыми неприятностями. Мы расплачиваемся человеческими жизнями!

Десять лет назад к фильму «Вертикаль» Владимир Высоцкий написал песню, в которой были такие слова: «Ведь это – наши горы, они помогут нам!» Буквально значение этих слов может вызвать возражения. Но в них содержится другая правда – правда художественного образа. Да, работая, путешествуя, отдыхая в горах, мы вступаем с ними в определенные отношения. И если горы иной раз и прощают нам наше легкомыслие, несобранность, то мы же сами зачастую относимся к горам как потребители. Наш «роман» с ними утратил животрепещущее волнение первой любви. Впрочем, это особая тема, которая требует своих отдельных комментариев. Одно хотелось бы сказать: горы надо любить первой любовью. Все остальное приложится.

В горах все становится ясным – кто ты, кто я. В горах ты думаешь о себе и о вечности. Ты узнаешь себя так, как никогда бы не смог изучить на равнине. Умение постоять за право на жизнь – вот что ты доказываешь в горах. И доказываешь самому придирчивому оппоненту – себе самому.

…Вот и одна из последних записей из моего горного дневника:

«…Шипел и возмущался под ветром примус, хлопали брезентовые полотнища большой хозяйственной палатки. Ночь была безлунная, но звезды светили так ярко, как и на орбитальных станциях. Внезапно со стороны сказочно красивого пика Ашам стала подниматься яркая зеленая звездочка, будто желая присоединиться к своим подругам на небе. Это была ракета – весточка от группы Климашина. Они лезли на стену Ашам и докладывали, что у них все в порядке».

1981